Текст книги "Все к лучшему (СИ)"

Автор книги: Александр Ступников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

МАЛО ЛИ ЧТО?

(БЕЛАРУСЬ, 2009)

Дедушка сначала попросил документы, надолго задумался и все пытался взять в толк, у кого я получил разрешение задавать вопросы.

– Без разрешения же нельзя, – повторял он. – Мало ли что?

А я тоже никак не мог взять в толк, кого он имеет в виду, говоря о «разрешении». Но явно не себя самого.

Так мы и толковали.

Его мать в 1938 году забрали в НКВД. Она была шляхеткой, из дворян, но дети об этом не знали. Забрали ее потому, что много лет до того она не раз ездила в Польшу, к родственникам. Тогда арестовывали всех, кто имел родных в этой стране и навещал их, не подозревая, что это аукнется лагерями и смертью.

Мать его замучили в смоленской тюрьме. До сих пор не сказали, где она похоронена и кто подписывал смертный приговор.

– Чтобы не было причин для мести, – объяснили.

Видимо, в этом мире палачи живут долго. Им есть, что терять.

Но он и не настаивал. Мало ли что?

Из-за матери его не сразу приняли в пионеры. А он, как и большинство, верил в Сталина. И приходил на уроки, где все вместе они дружно выкалывали иголками глаза в книгах и учебниках, где были портреты Блюхера, Тухачевского, Бухарина, Зиновьева и других предателей, бывших вождей. А их имена и текст замазывали чернилами. Новые учебники не поспевали за разоблачениями.

– И я выкалывал глаза. Старался. Врагов же надо ненавидеть. Все так считали.

– Все, – назидательно сказал дед. – Это и есть народ.

И я настороженно посмотрел по сторонам. Мало ли что?

Потом началась война. Оккупацию они с отцом благополучно пережили в Минске. В школе он вступил в национальную прогитлеровскую молодежную организацию. Там давали дополнительный паек и учили ненавидеть тех же, кого надо было ненавидеть до войны. И еще оставшихся.

Но после разгрома немцев под Сталинградом отец сказал, чтобы он оттуда вышел. Вернутся – спросят. А лучше, когда власть тебя ни о чем не спрашивает. Мало ли что?

После победы, снова из-за матери, его не сразу приняли в комсомол. Припомнили. Но взяли. И он не сразу вступил в Коммунистическую партию, куда очень хотел. Но допустили. И он учился, занимал должности и служил.

И всегда помнил о матери. В смысле, как о «враге народа», из-за которого у него в любой момент могут быть неприятности.

Мало ли что?

Но все было нормально. Жизнь прошла, дети выросли. Пенсия начисляется. Немного обидно, что ничего особенного не сделал. А что сделаешь?

И своей матери дед уже не стесняется. Даже наоборот, мол, мы из дворян, а не хухры-мухры, как другие. Есть чем гордиться.

Многое он узнал, о чем теперь можно узнавать из разрешенных, понятно, источников. Раньше все врали, и правда была запрещена. Где ее возьмешь, у кого спросишь?

Да и мало ли что?

– Народ не обманешь, – сказал он, прощаясь. – И сегодня мы, наконец, знаем о том времени. Я жил – и не знал. Теперь вот читаю. И, к слову, пытаюсь выяснить, сможем ли мы, дети репрессированных, получить надбавку к пенсии за своих расстрелянных коммунистами родителей. Пока отказывают. На себя у них деньги есть.

Кстати, у меня не будет проблем из-за того, что я с вами поделился?

– Не думаю, – неуверенно ответил я. – А вы никому не рассказывайте. Мало ли что?

ПОЗИТИВ

(РОССИЯ, 2009)

Один человек мне сказал, что для здоровья необходимо смотреть на все вокруг позитивно и глубоко.

– Иди ты… – интеллигентно подумал я и внутренне улыбнулся.

Он ходил к психотерапевту, и тот научил, как жить красиво. Главное – избегать отрицательных эмоций и всего, что их может вызывать. Остальное по ситуациям. Так учат специалисты за большие деньги малого бизнеса.

Ему это было нетрудно. Он не работал, потому что в коллективе невозможно избежать конфликтов, пересудов или неувязок. Сплошной негатив. А люди не вещи. Их на место просто так не поставишь. Все норовят подвинуть или продвинуться сами, выдавливая и улыбаясь. Во-вторых, много денег за работу никогда не предложат, а по мелочевке каждый день ходить и еще возиться, чтобы потом отчитываться перед убожеством с биркой «начальник», для него было несерьезным. И он жил подальше от забот. Свободно и радостно. На содержании жены.

Она тоже не работала, но владела, потому как была дочкой очень богатого папы. Чиновника, который построил, пока служил народу, несколько своих бизнесов и стал владельцем кучи акций некогда общенародных заводов. Общенародные прежде были ничьими. Чиновникам в конце-концов эта несправедливость надоела, и они разделили все, что можно, между собой и теми, кто поначалу подставлялся за них в неразберихе. Остальных, убогих, но с претензией друг перед другом, припрятав насущное, плотно заняли бегом трусцой по магазинам, научив их, неблагодарных, радоваться, когда есть что есть.

Чтобы списать украденное, страну объявили банкротом и переоформили вновь нажитое. Без всяких там революций, по-тихому. Отсчет пошел. Это называется «перезагрузка». Так ее папа, который был чиновником, назначаемым и убираемым, оказался наконец настоящим хозяином жизни. А рабочие остались ни с чем, как и были на самом деле. И еще никем. Приложением к работе. Зато все по-честному и без лицемерия.

Папа, однако, не нарадуясь, окочурился, но оставил ей много чего, как раз что нужно для полноценной жизни. То есть все, что не забрали после поминок гражданские жены, обиженные Богом родственники и друзья по бизнесу. Каждый дождался своего. Это и есть торжествующая, как похоронный марш, справедливость.

Он и она любили ходить по магазинам и выбирать. Правда, поодиночке, потому что у каждого были свои позитивные и полезные для здоровья маршруты. Она навещала косметичку, фитнес-клуб, бассейн, модельного стилиста, презентации и встречалась с подругами, такими же, из высокого мира звуков и моды. Они тоже знали, что пишут в глянцевых журналах о жизни: как не стареть, выглядеть моложе, привлекать, массажироваться, пить по утрам апельсиновый «фреш» и не есть после шести вечера. А также одеваться в бутиках, на чем ездить и получать многоразовый и протяжный, как московское «а», сексуальный оргазм.

Он тоже занимался. С утра на тренажерах. Принимал аспирин против тромбов, а также коньяк за здравие. Не выносил сигаретный дым, этот запах неудачников. Вечерами пописывал в стол. В смысле, писал. Из газет читал только бизнес и солидную гламурную прессу, там интересно и очень лично. О великих людях – это тех, что в телевизоре и об их самом главном. Единственном. Новости смотрел выборочно, чтобы не травмировали, но быть в курсе. Тех же валют. Для общего развития. Общение свел до здорового минимума, избегая негатива чужих проблем.

Ему было труднее, чем ей. Одиноко, иногда до чертиков, хотя он и надел крестик. Но мужчины обычно говорят о делах и заботах. Или о политике, если совсем не о чем. Ему это казалось мелким и скучным. О любимом Бродском или Кастанеде собеседники уже не рассуждали, занятые прозой жизни и реалиями суетных, как утренний секс, будней.

Но зато вдвоем, отдыхая от всего, от своего, они любили ездить за границу – в экзотические туры, когда «все включено». А также в Европу или Америку, чтобы отключиться. Важно, что подальше от копошащейся за тонированным стеклом машины серой массы каких-то недовольных людей, озабоченных и озадаченных. И не способных к позитиву.

В Европе или где подальше можно было улыбаться безнаказанно. Особенно в пятизвездочных отелях, восточных магазинчиках, лифтах и ресторанах. И даже на улице, где-нибудь в провинции. Там всегда улыбнутся в ответ, поймав взгляд. А вдруг знакомы? Короче, они поглощали здоровье килограммами.

Иногда мы пересекались. Это длилось долго, пока у меня была своя телевизионная программа на звучном канале. На всякий их случай и чтобы потом где-то она могла небрежно заметить.

– А вот вчера сидели с…

Недавно они вернулись из Швейцарии, где курортничали на лыжах. И, вспомнив, заехали порадоваться. Для самоутверждения. Они сыпали восклицаниями о блюдах в тамошних ресторанах, хотя я был не голоден. И очень гордились удачными покупками.

– Ты знаешь, – позитивили они, – цены на майки, те, что с надписями, в швейцарских Альпах оказались дешевле, чем у нас. Купили по пять штук. Выгодно. С разными рисунками гор и даже лыжной трассой. И еще, все вокруг катались, пили шампанское и постоянно смеялись. Вот как надо жить.

– Кому надо, тот живет, – я кивал головой и думал, как смыться.

Необходимо было закончить работу, чтобы не оставлять ее на завтра. Ибо завтрашний день сам позаботится о себе новым делом. И еще, одной дочке послать деньги, чтобы помочь в неувязках. Другой, с оказией, сообразить подарки. Третьей духовно помочь с работой и поддержать материально. Четвертой «прикрыть» с языковыми курсами, выравниванием зубов и «карманными». Пятую успокоить в конфликте с математичкой в школе и порадовать мобильником нового поколения. Шестой купить памперсы и лекарство от соплей, чтоб веселилась здоровенькая. И за работу заплатили, не обманув. Бывает. Тоже праздник.

Стало весело, и я рассмеялся.

– Видишь, – сказали они почти хором. – Представил себя на лыжах с бутылкой шампанского и получил семьсот граммов игристого здоровья. Надо чаще бывать на разных «тусовках» с успешными и позитивными людьми.

– Уже, – бодро ответил я и даже ничего не подумал.

Мне не терпелось остаться одному. И возрадоваться.

МУДРОСТЬ

Сын Юзика однажды пришел домой и показал папе крестик.

– Я оцерковился.

Юзик, потомственный еврей, пришел в ужас.

– Это как?

– В смысле, крестился, – пояснил сын.

– Как православная, – вступилась жена, – я посчитала, что сыну это надо. Вера заставляет человека хотя бы задуматься над тем, как он живет.

– Могли бы посоветоваться, спросить мое мнение, – попытался обидеться Юзик.

– Мы хотели. Но ты был бы против. Не переживай. Плохого не случилось…

Юзик подумал и сказал:

– Ладно. Сделаем сыну обрезание, и он тогда будет точно как Христос.

ЛЕГКО СКАЗАТЬ

(РОССИЯ, 2008)

Юзик – известный человек. Ну не может он спокойно смотреть на тех, кто отрицает Холокост или сочувствует Гитлеру.

Однажды его товарища пригласил на разговор некий депутат вроде, из одной песочницы.

Тоже защитник отмытой, как грязные деньги, вновь обретенной России и георгиевский патриот Дня Победы. Только разговор был каким-то странным.

– Вы знаете, что у Юзика отец живет в Америке? -спросил депутат.

– Знаю. Ну и что?

– А то, что у Юзика есть родственники в Израиле?

– Знаю. Было бы удивительно, если бы не было. Ну и что?

– И вы, русский, так спокойно к этому относитесь?

– Спокойно? Да мы дружим и работаем уже давно. Побольше бы таких людей.

– Неужели вы не понимаете?

– Не понимаю что?

– То, что сионисты уже захватили в свои руки права человека в стране…

Так они и пообщались.

Один человек мне сказал:

– Почему ты никак не съездишь в Москву поговорить о совместной работе?

– Поговорить, конечно, можно, – ответил я и подумал: «Особенно, в поезде».

ЛЯГУШКА

Очень важно встретить в юности мудрого человека, который даст верное направление в жизни.

Юзик встретил. Его знакомый работал директором крупного советского магазина радиотоваров. Однажды Юзик привел к нему своего молодого друга, чтобы купить дефицитный модный магнитофон и звуковые колонки к нему.

– Хорошо, – сказал пожилой директор, взглянув на них сквозь очки. – А молодой человек знает, что надо заплатить чуть больше цены, если хочешь получить то, что хочешь и чего на витрине нет?

– Знает, – утвердил Юзик.

– Нет проблем, – с интонацией вверх сказал директор.– Пусть твой друг идет к продавцу, скажет, что от меня, заплатит за товар и еще 50 рублей сверху.

– Не понял… – растерялся Юзик. – Я не привел с собой милиционера. Почему эти 50 рублей он не может оставить вам? Причем здесь какой-то продавец?

– Молодой человек, я же сказал: идите и отдайте деньги продавцу.

– За что?

– За то, что для меня 50 рублей – это много. Хотя даже три рубля не лишние. Но я директор этого уважаемого магазина уже четверть века. Почему, спросите вы, я директор целую четверть века? Потому что этот магазин зарабатывает каждый день свои сто, двести, триста рублей. А я всего-ничего, крохи. И мне хватает на жизнь. Вы не поняли секрета успеха в жизни с маслом, молодые люди?

– Признаться, нет. Ведь можно зарабатывать для себя много. Сами несут.

– Неправильно. Если вы хотите быть директором уважаемого заведения четверть века и чувствовать себя хорошо, то запомните. Прежде всего думай о деле. Будет дело, будет работа – будет и кошелек. А если думаешь только о кармане или хочешь чего-то еще, останешься с жевательной резинкой во рту. Или чем-нибудь другим, попроще.

Один человек мне сказал, что весь мир лягушки умещается в полутора метрах вокруг нее. Больше ей и не надо.

– А ведь еще и квакает, – ответил я и подумал: «Живут же люди…».

ДАВАЛКА

Юзик только-только открыл фирму по продаже соков в центре города. Скоро, узнав об этом, к нему приехал рабби.

– Вы знаете, какое в стране трудное экономическое положение. Среди евреев есть много нуждающихся в помощи. Надо помогать друг другу.

– Надо, – согласился Юзик. – А сколько надо?

– Сколько не жалко.

– И целую машину возьмете? – неосторожно пошутил Юзик.

– И машину возьму, – рабби оказался серьезным. При таком деле все становятся серьезными.

Юзик вздохнул, но слово не воробей, и загрузил мини-вэн ящиками.

«Все соки выжмет, – подумал он. – Но как не помочь общине…».

В углу его кабинета стояли три большие упаковки свиной тушенки, подкинутой, по случаю дружбы, интернациональным товарищем-бизнесменом.

– Может, и тушенку возьмете? – подмигнул Юзик.

– Конечно, – не моргнул глазом рабби.

– Но она же свиная.

– Все возьму. Когда люди голодают, им не до веры.

Один человек мне сказал:

– Дай еще.

– А могу не дать? – ответил я и подумал: «Сытый опасней голодного. Второго хотя бы можно накормить».

ПЯТНАДЦАТЬ САНТИМЕТРОВ

Я называю его уважительно -«доктор». Он делает пластические операции, вплоть до сложных по перемене пола.

Недавно к ним в клинику обратился русский из Узбекистана, лет за пятьдесят, с просьбой вставить ему искусственный член, и обязательно большой, вместо своего, но не Бог весть какого.

– Красивый получился? – первое, что спросил у врача после операции пациент.

– Прямо как у меня…

Вскоре доктор нашел русского узбека в палате с линейкой в руках. Он дотошно измерял произведение современного искусства в виде силиконового члена с алюминиевой арматурой. Гибкой, хоть завязывай узлом, и стоячей, как исполнение государственного гимна.

– Вы должны были сделать 15 сантиметров, – возмущался пациент. – А здесь получается четырнадцать. Возьмите, нет, вы возьмите в руки – замерьте сами.

Он стал требовать возврата предоплаты, тряс остальными регалиями и наконец просто сбежал в горячий Узбекистан, так и не заплатив за свой новый силикон. Холодный, кстати.

– Представляешь? – сказал доктор.

– Нетрудно представить, как он теперь проходит металлоискатель безопасности в аэропорту. С алюминиевой проволокой наперевес, – ответил я и подумал: «Мудозвон любви или ее колокола, как ни крути, а конец-то, в сущности, один».

ВОЗВРАЩЕНЕЦ

(ГЕРМАНИЯ, 2008)

Он постоял перед входом, выкурил подряд пару сигарет и нажал на кнопку переговорного устройства. Это была штаб-квартира контрразведки США в Берлине.

– Я приехал в Германию по заданию советского КГБ, – сразу вывалил он в лицо чернокожего охранника, и тот моментально побелел. Как Майкл Джексон, но естественно.

На дворе была вторая половина восьмидесятых годов. А немного раньше, за пару лет до этого, я провожал Валерку в московском Шереметьево. Украинский немец и хороший товарищ, он уезжал в свой Фатерлянд. Дома тогда у него оставались родные, сестра и подруга.

– Не бросай ее, – сказал он на прощание. – Как другу говорю. Навещай иногда. И учти, она хорошо «берет».

Неудивительно, что я всегда вспоминал о нем с теплотой.

В Германии Валерка сразу получил очень приличные по тем временам деньги – 18 тысяч марок. В дополнение к социальному пакету – оплачиваемое государством жилье и еще ежемесячный минимум на жизнь.

Его отец, немецкий военнопленный, женился на украинке, когда они отстраивали разрушенные войной советские города. Отца расконвоировали, но он должен был отмечаться в спецкомендатуре. И эти годы в Германии засчитали родившемуся вскоре Валерке как период его репрессированного младенчества и детства. Вот и выдали деньги – за страдания.

Это была большая сумма, и ему понадобилось целых три года, чтобы их прогулять и пропить. Он все-таки был не немецкий немец.

А когда деньги кончились, как все хорошее, Валерка остался только при минимальном пособии – на жизнь.

Он сидел в своей квартире в Берлине и быстро спускал на пиво выдаваемое на прокорм. Было скучно. Обеспеченная жизнь теряет всякий смысл.

И тогда Валерка решил заработать сам. Он сдал государственную квартиру какому-то залетному поляку, промышлявшему литературой и мелким бизнесом, погулял недельку от души и пошел в американскую контрразведку. Ему хотелось и денег, и смысла.

– Я не могу оставаться в квартире, – объяснил он американцам. Туда уже приходил связной из Москвы.

Они понимающе слушали, записывали и спрашивали. Валерка самозабвенно рассказывал, как его якобы завербовали и заслали в Германию. Единственное, что он не мог внятно объяснить, зачем. Но три дня его опекали в номере хорошей гостиницы, давали обеды и ужины в ресторане. От пуза. С приятными и внимательными собеседниками.

На третий день допросов американцы посадили его на полиграф. Обвязанный проводами, Валерка очень удивился, что наполовину там, где он говорил правду, техника показывала ложь. И наоборот. Но это его не спасло. Американцы потеряли к нему интерес и передали коллегам из Бундеса.

Немцы уже не церемонились и засадили его в камеру знаменитой тюрьмы Моабит, где он натаскивался на разговорном языке и познавал жизнь в ее подлинной сущности человеческих отношений. Четыре месяца они думали, что с ним делать, и наконец отпустили на все четыре стороны… Для Валерки это оказалось слишком далеко.

Вскоре он женился на русской и бросил ее с ребенком во вновь полученной и оплачиваемой государством квартире. Гонял машины в Беларусь и там снова встретил женщину, уже молодую, которую вывез и сделал с ней еще троих детей.

Почему троих?

Во-первых, оплачивают больше квартиру, выше пособие, ежемесячное и единовременное. И на каждого ребенка много лет дают дополнительно 154 евро в месяц.

Новая жена сдала его полиции, когда он перевез в Германию почти всех ее родственников. Валерка под настроение дал ей в глаз и сел на полгода за насилие в семье.

Но затем эмигрировали родители, и он благополучно и надолго загулял на компенсацию, которую получил его отец за страдания от режима. Как оказалось, до плена молодой солдат войск СС.

– Все-таки мой отец победил, – сказал Валерка, указав на какой-то немецкий журнал с портретом российского президента. – Я бы вернулся. Но только в Москву. Даже обращался за гражданством в посольство. Там сейчас жить можно.

И мне нечего было ему ответить…

ГОСУДАРСТВО

Один человек мне сказал, что открыл свой небольшой бизнес. Но его давят и давят. И он мечтает пристроиться на государственную службу.

Только туда без мыла не влезешь.

– Может, не то намыливаешь? – затосковал я и подумал: «Государство как сука. Не можешь поиметь, тогда терпи…».

ЕВРЕЙСКИЙ ПАРТИЗАН

(СЛОВАКИЯ, 2008)

Он прихрамывал. Еще бы, в свои девяносто лет. Но выглядел бодро и свежо. Во время интервью раздался звонок, и он, ответив, пояснил, что мы сейчас сидим не в его доме, а в другой квартире, которую он использует как кабинет и для встреч… с подругой. Вот она и звонила, спрашивала, когда можно подойти, чтоб не мешать.

– Младше меня на целых двадцать лет, – не без гордости отметил он. – А что? Живем…

И я, вдруг осознав, что об этом даже не задумывался, остро тоже захотел жить.

Иногда надо вспоминать, почти вслух, самые простые истины, иначе жизнь становится невыносимой.

Мы сидели тогда в небольшой квартирке в центре Братиславы, столицы Словакии, вместе с Александром Бахнаром, последним в Европе командиром еврейского партизанского отряда.

– Прожить большую, а не просто длинную жизнь. Скажите, – спросил я в конце разговора.– Вы когда-нибудь за все эти годы как человек чувствовали себя по-настоящему свободным? Или это недосягаемо, пока мы живы?

– Чувствовал, – улыбнулся Бахнар. – Было такое.

– Можете сказать, если не секрет? В день освобождения? Победы? Позже? При каких обстоятельствах?

– Я был по настоящему свободен только в лесу, в партизанах, когда постоянно чувствовал пистолет в своем кармане…

И мне стало ясно, что не зря приехал к этому человеку за тысячи километров от дома. То же самое ощущение возникало и потом, после разговоров с еврейскими партизанами. Как и все хорошее, что было у меня, человека послевоенного поколения, казалось бы, совсем в другой жизни. Но чем больше я встречался и разговаривал с такими, как Бахнар, тем яснее понимал, насколько в основе экстремальная жизнь и борьба войны похожа на то, с чем сталкивается человек, казалось бы, в мирное время. Та же свобода выбора, рабство и противостояние, унижение и самооправдание, злоба и доброта.

Те же люди: праведники, товарищи, предатели, враги…

Львы, гиены, волки, лебеди, крысы, мандавошки…

Правда, которая, изголяясь, у каждого своя.

Как и здравый смысл, этот главный враг человеческого самоуважения. В зависимости от того, что его питает.

Но и до этого надо дорасти, поднявшись.

Один человек мне сказал, что многое повидал.

– Несмотря ни на что? – спросил я. И подумал: «Человек – это не то, что он пережил. А то, каким выжил…».