Текст книги "Дело огня (СИ)"
Автор книги: Александр Ян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Однако, – восхищенно качнул головой Сайто.
Тут господам Кусаке и Ёсиде окончательно надоела пьеса – или, что вероятнее, беседа – и они направились к выходу, бесцеремонно задевая мечами сидящее в ложе купечество. Купечество старательно не замечало. На сцене мятежный принц упрекал отца-государя и его министров в равнодушии к судьбам простых людей. Хидзикате отчего-то сделалось смешно. Благо народа! Вечно они говорят о благе народа, и вечно поджигают крестьянские хижины, когда нужно осветить поле сражения…
– Идем, – шепнул он Сайто.
– А может, останемся? – командир третьей десятки смущенно кивнул на сцену. – Хоть узнаем, чем дело кончилось.
– До чего бы эти господа ни договаривались, они не договорились, – сказал Хидзиката.
– Да я про пьесу. Выкопался этот колдун или нет?
Умэко деликатно хохотнула в веер.
– Я вам потом расскажу, господин Сайто. Если захотите.
Втроем они вышли из театра и пошли вдоль набережной Камогавы. Реку уже почти не видно было меж камней – но журчание создавало хотя бы иллюзию прохлады.
– А хорошо бы и в самом деле вызвать дождь, – Сайто мечтательно запрокинул голову.
Умэко остановилась, раскинула руки, потом церемонно сложила их в молитвенном жесте и, поклонившись луне, громко продекламировала:
– О, перемены!
Этот подсолнечный мир
Так хочется мне
На мир дождевых небес
Взять и переменить!
Многочисленные ночные гуляки одобрительно засвистели. Умэко смущенно подобрала подол и догнала мужчин.
– Увы, не получилось! – прощебетала она. – Видимо, я недостаточно прекрасна.
– Нет, госпожа, вы достаточно прекрасны, – из тени веранды ближайшего чайного дома показался аккуратно одетый плотно сбитый человек. Хидзикате просто-таки бросились в глаза гербы на его хаори: гербы дома Мори из княжества Тёсю.
– Господин Кацура?[27]27
Кацура Когоро, он же Кидо Коин, он же Кидо Такаёси – (1833–1877) – государственный деятель периода Бакумацу и Мэйдзи. Вместе с Окубо Тосимити и Сайго Такамори фактически создал новую Японию. В бытность свою мятежником прославился как «исчезающий Кацура» – за потрясающую способность просачиваться сквозь любые заслоны и избегать любых засад.
[Закрыть] – Умэко превосходно, как и подобает гэйко, владела лицом, но Хидзиката почувствовал, что она не только удивлена, но и напугана. – Какими судьбами?
– Просто решил побродить вдоль реки, – чиновник неблагонадежного княжества учтиво поклонился Хидзикате. – Ужасная жара, не правда ли, господин фукутё?
– Не смею возражать, – ровно отозвался тот.
– А красота ваша, госпожа Умэко, никакому сомнению не подлежит, – словно в подтверждение своих слов Кацура обласкал гэйко взглядом. – Вам, чтобы вызвать дождь, не хватило иного.
– Чего же? – кокетливо улыбнулась Умэко.
– Веры, – серьезно ответил Кацура. – Вспомните, Оно-но Комати, прежде чем прочесть этот стих, раскрыла над собой зонт. Такова была сила ее веры, госпожа Умэко, что она ни мгновения не сомневалась: стоит ей дочитать – и пойдет дождь. Вера, господа, вера если не в небеса или добродетель – то хотя бы в свои силы. Вот чего нам не хватает.
Откланявшись, он собрался уходить. От стены отделилась еще одна тень – одетый в темное юноша. Совсем мальчик, лет семнадцать от силы.
Актер, виденный только что в роли служанки, в подметки ему не годился – а ведь то был хоть и начинающий, но уже прославленный оннагата Дайити, по которому сохла половина девушек столицы и почти все мужчины, увлекающиеся «южным ветром». Хидзиката отнюдь не считал себя уродом и не робел с женщинами, но тут он оторопел на миг, мысленно сопоставив увиденное, с тем, что мог разглядеть в маленьком бронзовом зеркале, когда брился. Да что там, рядом с этим мальчиком слегка поблекла и Умэко. Даже кошмарная варварская стрижка не могла испортить впечатления. Если парнишка обкорнался и оделся в вылинявшее старье за этим, то цели своей он не достиг: уродливая рама только подчеркивала красоту картины. Мальчика хотелось нарядить в старинные одежды и посадить на хинакадзари[28]28
Хинакадзари – многоярусная полка, на которой рассаживают кукол во время праздника Хина-мацури. На самом верхнем ярусе сидят куклы, изображающие императора и императрицу, как правило – красивые и дорогие.
[Закрыть], чтоб императора изображал.
От этой мысли Хидзикате стало смешно и он улыбнулся во весь рот – напоказ, не стесняясь. Юноша ответил на эту улыбку выразительным жестом – положил левую руку на меч и коснулся гарды большим пальцем.
Хидзиката усмехнулся еще раз и протянул к юнцу руку.
– Могу я взглянуть на ваши документы?
– Может ли сей ничтожный осведомиться, какими полномочиями наделен его уважаемый собеседник?
Кантоский выговор, вычурная вежливая речь – Мито[29]29
Мито – княжество на востоке Японии, родовой домен младшей ветви дома Токугава. Несмотря на принадлежность к Трем Великим Родам (госанкэ), из которых могли избираться сёгуны, князья Мито отличались радикально антисёгунскими настроениями.
[Закрыть], подумал Хидзиката, в свою очередь кладя левую руку на меч, чтобы большим пальцем быстро вытолкнуть гарду, если начнется заваруха.
– Хидзиката Тосидзо, заместитель командующего в отряде Синсэнгуми на службе коменданта Столицы, – ровным голосом отозвался фукутё. – Наделен полномочиями преследовать мятежников по всей округе и за ее пределами.
Мальчик отвесил долгий, но не очень глубокий поклон, не убирая при том руки от меча, достал из-за пазухи свиток. От него просто-таки несло конфуцианским воспитанием в духе Кодокана[30]30
Кодокан – «Зал широкого пути», академия, основанная в 1841 году Токугавой Нариаки для юных самураев клана Мито. Наряду с традиционными конфуцианскими дисциплинами – каллиграфией, музыкой, историей, изучением канонов и литературы, боевыми искусствами – там преподавали астрономию, медицину и математику.
[Закрыть]. От всей его манеры держаться, от бедной, но чистой, до серого застиранной одежды, от того, как непринужденно он чувствовал себя с мечом и как легко, судя по всему, готов был пустить его в ход.
– Извольте.
Хидзиката встряхнул бумагу, разворачивая.
– «Ёрумия Такэси, восемнадцать лет», – прочел он. – «Ученик Морской школы в Кобэ. Направляется в Столицу по поручению основателя школы, Морского министра Кацу Кайсю. Приметы: рост пять сяку[31]31
Сяку – мера длины, примерно 30 см.
[Закрыть], лицо чистое, вытянутое книзу яйцеобразно, кожа светлая, губы полные, уши маленькие, оттопыренные, глаза большие, цвета красного чая. Особых примет нет».
Зачитав это вслух, Хидзиката измерил юношу взглядом. Морская школа – сущий рассадник мятежных настроений, да и чего ждать от школы, где главенствует Сакамото Рёма, известный мятежник из Тоса[32]32
Сакамото Рёма (1835–1867) – ронин из провинции Тоса, один из лидеров мятежа против сёгунского режима. Много сделал для развития японского военно-морского флота. Был убит в 1867 году, как раз тогда, когда ему удалось заставить все стороны конфликта сесть за стол переговоров. В его смерти обвиняли сначала Сайто Хадзимэ.
Тоса – княжество на о. Сикоку, известное антисёгунскими настроениями.
[Закрыть]?
Правду говоря, Хидзиката не имел ничего против Рёмы лично. Рёма был из тех немногих в среде рыцарей возрождения, кто не тратил время ни на глупую болтовню, ни на бессмысленную резню, а сосредоточился на нужном для всей страны деле: создании флота. Таким образом, для очищения страны от варваров этот человек делал больше, чем любой из недоумков, резавших иноземцев почем зря. Кроме того, Хидзикате нравилось, что Сакамото не придает значения сословным различиям. Самодовольные надутые самураи, а тем паче знать, Хидзикату бесили.
Однако, при всех симпатиях к Рёме, Хидзиката не позволял себе забывать, что этот человек – выученик Дзуйдзана[33]33
Дзуйдзан, он же Такэси Ханпэйта (1829–1865) – радикальный роялист из княжества Тоса.
[Закрыть] и поддерживает связи с мятежниками из Тёсю. А Кацура так и вовсе их полномочный представитель. В прошлом году людям княжества Тёсю приказали убраться из Столицы как зачинщикам беспорядков. Кацуре и еще нескольким относительно благонадежным разрешили остаться в столичной резиденции Тёсю на законных основаниях, но эти основания в последнее время стали шаткими, как хижина бедного рыбака. Если Кацуру увидят в компании кого-то из беззаконных ронинов, хотя бы того же Ёсиды – обвинение в сговоре с мятежниками последует незамедлительно.
Но Кацуру до сих пор никто не мог схватить за руку: слишком умен. Рёма тоже далеко не дурак. И один зачем-то послал паренька с поручением к другому. Явно что-то назревало, вот знать бы, что…
– Какое поручение морского министра ученик морской школы может исполнять в Столице, где и река-то по-настоящему течь не желает? – спросил Хидзиката, придирчиво разглядывая документ. Как он ни всматривался, ничего подозрительного найти не мог: подорожную составили по всем правилам, через заставы юноша прошел законно. Конечно, можно прицепиться к возрасту – но как доказать, что парню нет еще восемнадцати?
– Когда ваш покорный слуга попал в морскую школу, неожиданно открылось, что он жестоко страдает от морской болезни и не в силах перенести даже слабейшую качку. Но господин Ава-но ками пожелал принять участие в судьбе этого бесполезного человека и отправил его в Столицу, дабы он поступил в распоряжение господина Сакумы Сёдзана и занялся изучением голландских наук под его руководством. Вот, – юноша полез за пазуху и достал еще один сложенный лист. – Это рекомендательное письмо. Соизволите взглянуть?
Хидзиката поморщился. Рекомендация, судя по тому, как уверенно протягивает ее парень, тоже настоящая.
– Не стоит, – сказал он. – Однако подорожная подписана более двух недель назад. От Кобэ до Столицы самое большее два дня пешего пути. Вы уже неделю как должны пребывать в резиденции господина Сакумы – а я нахожу вас в веселом квартале, в обществе господина Кацуры…
– Эй-эй, – примирительным тоном сказал Кацура. – Господина Сакумы нет в городе, а его слуги не пожелали пустить юношу без согласия хозяина. Я дал парню приют в резиденции хана Тёсю, а сегодня взял его проветриться в Гион. Ну же, господин Хидзиката, вы-то сами сюда разве не развлекаться пришли? Вас ждет прекрасная гэйко – давайте же не будем портить друг другу удовольствие.
Хидзиката столь же примирительно улыбнулся в ответ.
– Вы правы, господин Кацура. Кто из нас не был молод, кто не хотел бы вернуть молодость…
Кацура засмеялся:
– Полно, господин Хидзиката. Мы и сами не такие уж старики. Идем, Такэси.
Хидзиката вернул юноше подорожную и проводил взглядом две фигуры, удаляющиеся от моста.
– Не слыхал, чтобы Кацура увлекался «южным ветром», – Сайто хмыкнул. – Хотя при виде такого отрока немудрено и забыть прекрасную Икумацу…
Хидзиката протянул гэйко руку, чтоб она не споткнулась на выщербившейся кладке моста.
– Но «южный ветер» там если и веет, то не в нем дело, – добавил Сайто, шагая вперед с фонарем. – Это телохранитель.
– Слишком уж молод, не находишь?
– Можно подумать, я был старше, когда начинал.
* * *
Новый совет собрали наутро, уже при участии Кондо[34]34
Кондо Исами (1834–1868) – сын фермера из Тама, усыновлен самурайской семьей. Руководитель фехтовальной школы Тэннэн-рисин-рю, командир Синсэнгуми. В 1968 году был схвачен и казнен сторонниками императора.
[Закрыть] и всех командиров, не только ветеранов Сиэйкан[35]35
Фехтовальная школа, которую возглавлял Кондо. Из нее вышел «костяк» Синсэнгуми: Хидзиката, Окита, Харада, Яманами, Нагакура, Тодо, Сайто, Иноуэ.
[Закрыть]. На сей раз командиры совещались официально, так что все, даже Харада, явились одетыми по форме, и никто не позволил себе ни завалиться набок, ни скрестить ноги.
Кондо, который вчера провел совершенно бесполезный вечер в резиденции князя Мацудайра, выслушал доклад о вновь открывшихся обстоятельствах. Затем слово получил Окита:
– В окрестностях храма в Фусими тел не находили, – доложил он. – Дети обещали посмотреть, но… я не особенно надеюсь на успех. Извините.
Кондо важно кивнул. В обществе своих, кантосцев, он непременно сказал бы: «Да что ты, Содзи, за что ж тут извиняться – радоваться надо, что никого не убили». Но здесь присутствовали и кансайцы, которые не знали его с юных лет, не обращались к нему по детскому имени «Кат-тян»[36]36
Детское имя Кондо – Кацугоро, в уменьшительно-ласкательной форме Кат-тян.
[Закрыть], перед которыми он не мог предстать деревенским парнем из Тама, а должен был непрерывно держать лицо наставника школы Сиэйкан из Эдо, самурая Кондо Исами на службе князя Мацудайра. И все, кто знал его с давних пор, поддерживали эту игру.
– Визит к гадателю Ямада Камбэю, – заговорил Яманами по знаку командира, – принес неожиданные плоды. Господин Ямада разъяснил мне смысл убийств, которые казались бессмысленными. По его словам, некто и в самом деле приносит кровавые жертвы, имея целью разрушить защиту города и вызвать гнев богов-хранителей, чтобы учинить… нечто ужасное.
– Нечто ужасное в эту погоду случится, даже если кто-то случайно свечку опрокинет, – буркнул Нагакура.
– Согласен, – сдержанно кивнул Яманами. – Но тот, кто творит эти преступления, возможно, планирует больше, нежели обычный поджог. Не это важно. Важно то, что сказал господин Ямада о следующей жертве: это будет ребенок, скорее всего, девочка. Ее постараются заколоть или зарубить в храме Инари.
– Интересно, – проговорил Хидзиката. – Ты сказал «нечто большее, чем обычный поджог»?
– Господин Ямада попросил меня, если мы не сможем предотвратить жертвоприношение, предупредить его, чтобы он успел вывезти из города семью. Поджог, наводнение, нашествие войска…
– Кстати, в нашествие очень даже верится, – вставил Такэда Канрюсай, командир пятой десятки и главный знаток военного дела. – Войска Тёсю стоят лагерем не так уж далеко от Столицы. Якобы на случай вторжения иноземцев…
Хидзиката понял, что настала его очередь говорить.
– Вчера мы ходили в театр Минамидза, – начал он. – И там лицезрели господ Миябэ Тэйдзо, Кусаку Гэндзуя и Ёсиду Тосимаро. Господа явно о чем-то договаривались.
– Думаешь, они причастны к этим убийствам?
– Вряд ли. Кусака поклонник варварских наук, а попытка заклясть столицу отдает древними суевериями. Одно с другим не срастается. Но совпадение… настораживает. Если ты видишь в небе стаю воронов – значит, где-то на земле валяется падаль. А господа рыцари возрождения – как раз такая пестрая братия, среди которой есть и те, кто спит с револьвером – и те, кто от варварской пушки думает веером закрыться. Что-то заваривается у них.
Кондо опять важно и одобрительно кивнул.
Сайто осторожно кашлянул.
– А, да, – вспомнил Хидзиката. – Там была еще одна любопытная персона. Некто Ато Дзюнъитиро, вассал господина дайнагона Аоки.
Кондо прищурился. Мысли его явно потекли в нужном направлении: главным очагом смуты в Столице был императорский дворец. Как и во времена Гэмпэй, подумал Хидзиката, как и во времена Намбокутё[37]37
Война Гэмпэй (1180–1185) – борьба за власть между кланами Тайра и Минамото.
Намбокутё (1336–1392) – период «двоецарствия» в Японии, когда во главе страны стояли одновременно «южная» (нан) и северная (хоку) династия.
[Закрыть]…
– Ато? – вскинулся Окита. – Вы сказали – Ато?
Все воззрились на него – обычно самый младший из командиров на советах рта не раскрывал, и даже по просьбе старших говорил скупо, словно отмерял рис в голодный год. А тут…
– Это имя назвала мне девочка, Момоко из харчевни Танабэ. Она сказала, что хозяйка вела переговоры с господином Ато, понимаете? И через этого господина продала ее в дом дайнагона Аоки! За ней, сказала, скоро паланкин пришлют!
– Ребенок, – губы Яманами сжались так плотно, что почти исчезли. – Ямада сказал, что следующей жертвой будет ребенок, скорее всего – девочка.
– Вот сукин сын! – рявкнул Харада. – Чего мы ждем, пойдем да схватим этого Ато! Выбьем из него всю правду, и хозяина его скрутим!
– Харада, сядь, – Кондо почти не повысил голоса, но Харада тут же сел и даже сопеть перестал. – Мы не можем арестовать слугу дворцового чиновника в чине дайнагона, пока он ничего не сделал.
Многому, многому научился в Столице крестьянский мальчик Миягава Кацугоро…
– А как же тогда… – растерянно повел глазами Харада, ища поддержки. – Что же тогда, пусть и дальше режет, и колдовство наводит?
– Господин Кондо имеет в виду, – негромко сказал Такэда, – что мы должны взять Ато на месте, с поличным. Живого. Тогда на основании его показаний можно будет добиваться у князя Мацудайра если не головы дайнагона Аоки, то хотя бы… ссылки.
– Ни хрена себе, – рыкнул Харада. – Ссылку? За убийства?
– Казнить вельможу за убийство танцовщицы, бродячего монаха и купца? – Такэда покачал головой. – Невозможно. Но… если удастся доказать колдовство и наведение порчи на Столицу, а также на самого Государя…
– Тогда Аоки не сносить головы, – улыбнулся Кондо. – Решено. Как думаешь, Ямадзаки, стоит ли установить слежку за дайнагоном, за Ато и за харчевней Танабэ-я?
– Полагаю, это будет разумнее всего, – улыбнулся Ямадзаки.
* * *
Свет ложился на пол ровно, аккуратно, как нарезанный квадратами тофу[38]38
Соевый сыр
[Закрыть]. Два человека сидели друг напротив друга, разделенные двумя столиками. Третий – сбоку, слева от хозяина дома, точно посередине ярко-желтого квадрата. Свет заливал вылинявшие хакама и сжатые в кулаки руки юноши, а голову и плечи скрывала тень. Если собеседник господина Кацуры пожелает перейти от словесных угроз к угрозам действием, юноша должен будет эти действия пресечь. Вернее – отсечь. Вместе со всем, что попадет под лезвие.
От человека в накидке песочного цвета можно было ждать чего угодно: в прошлом году он участвовал в поджоге английской миссии в Эдо. Впрочем, юноша тоже в нем участвовал. Тогда человек в песочной накидке назывался господином Минору, а юноша носил свое настоящее имя – Асахина Ранмару. Впрочем, участники поджога (и полицейские сёгуната) знали его под именем Тэнкэн, «Небесный меч». «Господин Минору» видел Тэнкэна в деле, и это позволяло надеяться, что недоразумений не возникнет.
– Перестаньте вилять, Кацура, – собеседник стиснул чайную чашку так, что ногти побелели. – И скажите, наконец, прямо, с нами вы или нет?
– «Мы» – это кто? – господин Кацура с самым безмятежным видом возился с трубкой-кисэру. Медная чашка, костяной мундштук, бамбуковый черенок… Законы бакуфу запрещают курить кисэру в помещениях, во избежание пожаров, но когда земля горит под ногами, какой смысл в запретах?
Господин Кацура закурил.
– Миябэ из Кумамото, – осторожно сказал собеседник. – Отака, Китадзоэ, Исикава…
– Который Исикава? Из Тоса? – господин Кацура выдохнул дым.
– Да, он.
– А что по этому поводу говорит господин Сайтани Умэтаро?
Юноша насторожился. Кацура прекрасно знал, что по этому поводу говорит «Сайтани Умэтаро» – сиречь Сакамото Рёма. Кацура это знал, потому что именно Рёма привел Асахину сюда, и именно Рёма, не имея возможности задержаться в Столице, попросил Кацуру отговорить молодых дураков из Тоса от всего, что может предложить господин Миябэ, потому что господин Миябэ не может предложить ничего хорошего.
Итак, Кацура знал мнение Сакамото Рёмы, а его собеседник – нет, но попытался неведение прикрыть пренебрежением.
– Рёма! – фыркнул он. – Тц! Рёма – большой ребенок, и в голове у него ветер. Ему бы встать в лодке, руки растопырив, да рукава наподобие паруса развернуть – и он будет счастлив и обо всем забудет.
Юноша почувствовал, как жар приливает к щекам. В последнее время он слышать не мог, когда о господине Сакамото говорили в пренебрежительном тоне.
– А что Такасуги[39]39
Один из лидеров Исин Сиси провинции Тёсю, создатель первой внесословной армии. Фактически гражданская война 1868 года началась, когда Исин Сиси под его командованием при помощи корабельной артиллерии взяли город-крепость Хаги, до той поры считавшийся неприступным.
[Закрыть]? – господин Кацура выбил трубку и начал вычищать ее щеточкой.
Собеседник поморщился – эта тема была ему неприятна.
– Такасуги арестован, – проговорил он. – Сидит в тюрьме Хаги. Если ему не прикажут вскрыть себе живот, его добьет проклятая чахотка.
– Вы полагаете, ваша… деятельность ему чем-то поможет?
– Да! – горячо закивал собеседник. – После того, как мы увезем Государя, и он подпишет высочайший указ об изгнании из страны варваров, каро[40]40
Каро – старейшины клана, в данном случае клана Мори.
[Закрыть] не посмеют держать Такасуги в темнице!
– А вы допускаете хотя бы мысль о том, что Государя вам похитить не удастся? – юноша не видел лица господина Кацуры, но тот явно задрал брови на такую высоту, на какой их даже гэйко не рисуют. – И в конце концов, друг мой… ну, я не буду говорить вам о Синсэнгуми и об отряде Сайго[41]41
Такамори Сайго (1827–1877) – в описываемое время представитель хана Сацума в Киото, глава сацумского отряда на службе сгуната. Впоследствии – один из ярчайших лидеров Реставрации Мэйдзи, впоследствии – военный министр нового правительства. В 1873 году разошелся со старыми товарищами во взглядах и ушел в отставку. В 1877 году в провинции Сацума вспыхнуло восстание против нового правительства, лидеры которого были в большинстве своем старыми друзьями и вассалами Такамори. Считая невозможным для себя их бросить, Такамори почти против воли возглавил это безнадежное дело. Раненый при осаде Кагосима, покончил с собой. Несмотря на то, что он был мятежником, уже в 1891 году ему посмертно вернули все регалии, наградили высоким придворным рангом и поставили памятник в парке Уэно.
[Закрыть], не буду напоминать, что господин Хитоцубаси Кэйки[42]42
Хитоцубаси Кэйки (1837–1913) – будущий пятнадцатый и последний сёгун династии Токугава, в описываемый момент – регент при сёгуне Иэмоти.
[Закрыть] тоже легко не дастся… вы это и сами знаете, в конце концов. Давайте помечтаем, так и быть. Давайте представим, что все пошло хорошо, сёгунская собака Мацудайра и свиноед Хитоцубаси убиты, город пылает, сёгун трепещет, государь пишет под вашу диктовку высочайший указ об изгнании варваров… а дальше что? Вы об этом задумывались хоть на миг? Хотите выгнать варваров из страны – выгоните их хотя бы из Симоносэки[43]43
Симоносэки – порт, контролирующий пролив между островами Хонсю и Кюсю. В 1863 году из орудий порта радикалы княжества Тёсю обстреляли корабли США, Великобритании и Франции. В свою очередь, соединенный флот трех держав обстрелял Симоносэки и высадил десант.
[Закрыть]! Что вам мешает? Вы ругаете каро, ругаете Мори – попробуйте засыпать отборной бранью варварские железные корабли. Вдруг поможет.
– Вы смеетесь! – гость вскинул голову. – Неужели вы думаете, что мы сами не понимаем, как безнадежно наше дело? Но кто-то должен биться и за безнадежное дело. У нас нет такого оружия, как у варваров, и вряд ли оно у нас будет. Но если мы, самураи разных княжеств, позабудем клановые распри и ударим на врага все вместе, даже если мы все вместе при этом погибнем – люди увидят, что наши помыслы чисты, и что безумие в мире, где нет справедливости – само по себе справедливость!
– Ярэ-ярэ… – пробормотал господин Кацура. – Помните, что писал великий Сомбу? Зная себя, зная врага – одержишь сто побед из ста, зная себя и не зная врага – победишь в половине случаев, не зная себя и не зная врага, всегда будешь терпеть поражение. Вот я тут на досуге решил немного изучить врага, а для этой цели – заняться их языком. Знаете, что показалось мне примечательным? В их языке слова «справедливо» и «своевременно» звучат и пишутся одинаково. Понимаете, в этом что-то есть. Справедливость должна быть своевременной и уместной, иначе кому она нужна.
Господин Кацура повернулся к Тэнкэну и бегло улыбнулся.
– Взгляд, конечно, очень варварский, – добавил он. – Но в чем-то верный.
«Господин Минору» тоже посмотрел на Тэнкэна.
– Тэнкэн, – сказал он. – А что скажешь ты?
– Брат моей матери погиб в тюрьме, – сказал юноша. – За то, что оказался причастен к убийству Ии Наоскэ[44]44
Ии Наоскэ (1815–1860) – глава правительства при сёгуне Токугава Иэсада. Был убит радикалами из Мито, не простившими ему подписания неравноправных договоров с «варварами» и террора голов Ансэй.
[Закрыть].
– Он совершил великое дело, – ободряюще улыбнулся гость.
– Да, и все увидели, что его помыслы чисты… наверное, – юноша говорил ровным и спокойным голосом. – Но это никого не тронуло. Утром люди просто шли на рынок и смотрели на его голову, выставленную у моста.
– Так Кацура-сэнсэй убедил тебя в своей правоте?
– Нет, меня убедил Сакамото-сэнсэй.
Кацура засмеялся.
– А кстати, друг мой, что вы делали вчера в театре Минамидза?
– Вы меня там видели?
– Нет, вас там видел Хидзиката. Вот, в частности, почему меня не тянет иметь с вами дело: вы позабыли про всякую осторожность. Чего от вас хотел человек дайнагона Аоки?
– Чушь какая-то, – Ёсида поморщился. – Просил подождать: его господин-де желает провести какой-то ритуал, который обеспечит нам полный успех…
– Что за ритуал?
– Откуда мне знать. Аоки суеверен, как старая баба. Вы знаете, что он до сих пор соблюдает запрет на направление? Живот надорвать можно, глядя, как он кружит по городу, пробираясь на соседнюю улицу через три квартала!
– Государь тоже соблюдает священные запреты, – заметил Кацура как бы между прочим.
– Государь – иное дело. Он – воплощение священных обычаев нашей страны.
– Но вы пользуетесь деньгами Аоки.
– Дураку от них все равно мало пользы. А нам нужно оружие, Кацура. Нам нужны люди…
– И гэйко, которых можно поднимать на одной руке к потолку, посадив на гобан, – как бы в сторону сказал Кацура.
– Вы это о чем?
– Я о том, что в Гионе и Понтотё слухи распространяются со скоростью пожара. Миябэ еще и заставу не прошел, а я уже знал, что он в городе. И люди Сацума и Айдзу об этом тоже знают, будьте покойны.
Гость холодно улыбнулся.
– Каждый день к нам присоединяются десятки людей. Потом счет пойдет на сотни. И когда мы выступим – мы вспомним каждого. И того, кто был с нами и того, кто отказался.
– Вы меня на всякий случай запишите, чтоб не забыть, – Кацура притворно зевнул. – Прошу прощения.
Гость поднялся рывком.
– Прощайте, господин Кидо. Если все же передумаете, найдите нас…
– В заведении Икэды, знаю. Как ещё не знает Кондо – сам удивляюсь.
* * *
– В заведении Икэды постоянно толкутся ронины, и, судя по говору, добрая половина их из Тоса, и значительная часть – из Тёсю, – Ямадзаки свернул донесение своего человека, который, прикидываясь пьянчужкой-попрошайкой, уже вторые сутки отирался у вышеназванной харчевни.
– А не замечен ли среди них… – Сайто вчитался в потрепанные желтые листки. – Вот же каракули… молодой человек лет этак семнадцати с виду, рост – пять сяку, лицом чист, борода не растет, особых примет не имеет, превосходный боец…
Все присутствующие посмотрели на Окиту.
– Я туда не хожу, – улыбнулся командир первой десятки.
– Ты шутишь, что ли? – Ямадзаки покосился на Сайто, чуть склонив голову. – Да там половина… ну, не в пять сяку, но…
– Примечание: необычайно хорош собой, – продолжил Сайто.
– Точно не я, – Окита улыбнулся, а потом вдруг закашлялся.
Сайто, Харада и Нагакура переглянулись: что-то Окита много кашлял в последнее время. И все нехорошо так, с надрывом.
– Где ты простыть-то умудрился? – спросил Харада. – В такую-то жару.
– Пустое, – Окита промакнул рот бумагой, быстро скомкал ее и спрятал в рукав. – После упражнений вспотел, колодезной воды хватил, вот и простыл. Зачем тебе этот красавчик, Сайто?
– Если нюх меня не подводит, то этот красавчик с прошлого года известен под именем Тэнкэн из Мито, он же Асахина Тэнкэн.
О «подвигах» Тэнкэна в Эдо они слыхали мельком – юный хитокири появился там уже после того, как бойцы из школы Сиэйкан отправились в Киото в составе отряда, тогда еще называвшегоя Росигуми. В розыскных списках о-мэцукэ[45]45
О-мэцукэ – агент токугавской полиции
[Закрыть] его имя упоминалось наряду с именами Окады Идзо и Кирино Тосиаки. За ним числилось самое меньшее шестеро убитых и дюжина раненых – телохранители чиновников сёгуната и хатамото. Громких убийств Тэнкэн не совершил, его дело было прорубиться сквозь охрану – а решающий удар наносили другие. Но в розыскном списке против имени Асахины стояла пометка: «Осторожно, очень опасен!» – а такие пометки зря не ставят.
– Какая нелегкая принесла его в Столицу? – пробормотал Сайто себе под нос, а потом объявил всем. – Значит, так. С Кацурой ходит новый телохранитель, мелкого роста красавчик, только обкорнанный как попало. Один на один в бой не вступать.
– А толпой? – поинтересовался Харада.
– Телохранители Като Масаёси пробовали всемером, – сообщил Сайто. – Легли шестеро, один просто убежал. А Тэнкэн с Окадой были вдвоем. Убежавший говорит, что Тэнкэн взял на себя всю охрану, а Като убивал один Окада.
– И ему семнадцать? – недоверчиво прищурился Окита.
– Выглядит он еще младше, если я не ошибся и это он.
– Почему тебя он так беспокоит? – Харада фыркнул. – Начал интересоваться мальчиками?
Сайто беззлобно, но больно пнул его в голень. А не говори глупостей, а не раскладывай мослы на полкомнаты…
– Кацура почему-то решил нам показаться и его показать, – пояснил он. – И фукутё проверил документы. Они настоящие. Спрашивается – почему Кацура был так неосторожен? Он сейчас ходит по краю. Один неверный шаг – и мы его схватим. А он показывается в компании Тэнкэна. Зачем?
– На драку нарывался? – предположил Окита.
– В том-то и дело, что нет: вел себя мирно. Ему нужно было, чтоб мы его узнали. Я вижу только одну причину: он знал, что мы выследили Миябэ с Кусакой, и хотел что-то нам сказать.
– Что он не с ними, – пожал плечами Ямадзаки.
Сайто перебрался на энгаву, и принялся вместе с Окитой наблюдать за бойцами, подгоняющими доспех.
– Хватит ли нам людей? – спросил Окита.
За месяц без дождей вода в колодцах и прудах застоялась, болезнетворные испарения поднимались над Камогавой, люди страдали от кровавого поноса. В десятках Окиты и Сайто болели, самое меньшее, пятеро.
– Я не думаю, – сказал Сайто, – что их будет много. Но дюжину человек и вправду взять надо – чтобы не искать сбежавших потом.
Командир первой любил работать с командиром третьей. С ним все любили работать – он как-то всегда успевал заранее прикинуть, как все устроить потише, почище и без лишних усилий. Одно удовольствие, а не товарищ – когда трезв, конечно. Но последние несколько месяцев – как раз с того дня, как ну совершенно неизвестные бандиты зарезали предыдущего командира, Сэридзаву Камо, – Сайто не пил вовсе.
Окита посмотрел из-под ладони на уходящее за крышу солнце и сел рядом с Сайто, привалившись к столбу. Харада валялся кверху брюхом, распахнув дзюбан[46]46
Нижнее белье.
[Закрыть] и почесывая время от времени шрам от неудачного (или удачного, это как посмотреть) харакири.
– А хорошо бы они сегодня пришли, – сказал он. – А то ловить на девчонку, как на живца…
– Да, – согласился Сайто. – Покончить со всем сразу. Понимаю. Но не получится. Этот сумасшедший с его колдовством – не самая большая рыба в пруду. Будут еще.
– А кто самая большая?
– А это мы увидим, – Сайто поморщился, – когда начнется нерест.
Да, именно так – не «если», а «когда». Об этом пишут в воззваниях рыцари возрождения, об этом шепчутся девицы в Гионе и Понтотё, об этом тяжело и мрачно молчит командир Кондо.
Сёгунат падет, и даже сам господин Хитоцубаси Кэйки, даже если его назначат сёгуном, ничего с этим не сделает. Бездарное дурачье в обеих столицах ненавидит его за ум, ученость и талант. За то, что он выскочка из младшего дома Мито, любимец и надежда патриотов. За то, что не боится заморских новшеств и не лебезит перед бабьем из свиты сёгунской матушки. За то, что не спешит развязать войну против иноземцев и Тёсю, так как лучше всех понимает: эта война будет последней не только для сёгуната, но и для Японии. Сановники императорского двора ненавидят его и изо всех сил подкапывают его башню. Скольких еще она погребет под развалинами – им безразлично. С ними-то ничего не случится – потому что с ними никогда ничего не случается. Да, в этих делах с колдовством чувствуется рука сановника, рука человека знатного, считать потери не привыкшего…
– До чего же тошно иметь дело с сумасшедшими, – вырвалось у Сайто.
– А мы кто? – искренне удивился Харада, приподнимаясь на локте.
Окита рассмеялся. Да, в устах человека, вспоровшего себе брюхо на спор, вопрос куда как уместный.
Сайто покосился на товарища, усмехнулся краем рта.
– Когда кто-нибудь из нас будет готов заклинать богов человеческой кровью, я тебе отвечу.
* * *
Он был не настолько стар, чтобы помнить те времена, когда этот пруд оправдывал свое название: Обасутэ, «брось старуху». Ко времени его рождения – человеческого рождения, от чресл мужчины и женщины – этот обычай был уже отменен несколькими императорскими эдиктами. В годы своего второго рождения – высшего рождения – он вновь столкнулся с этим обычаем в деревенской глуши, до которой никто не позаботился донести весть об императорском милосердии. Тогда этот обычай оказался ему весьма полезен. И обычай выносить в лес лишних детей – тоже. Он не любил убивать тех, кто был частью чего-то большего: семьи, сельской общины, войска… Пламя нужно кормить валежником и сухостоем, а не живыми деревьями. По возможности.
Обычно, пребывая в Киото, летом он искал добычу здесь. В рощах вокруг храма Инари летом ночевали бродяги, промышляли девки последнего разбора, ублажающие клиента прямо на земле, мелкое ворье делило здесь добычу и резалось, и тут же выясняли отношения беззаконные ронины. Человек исчезал – и никто потом о нем не спрашивал.
Но сейчас это ночное население горы Инари скорее мешало. Ритуал надлежало провести во внутреннем святилище, окуномия, но до него требуется еще дойти и донести жертву – в паланкине, без шума. Нельзя, чтобы кто-то из бродяг повстречал процессию и разболтал о ней.
Выйдя на берег пруда, он ждал, когда вернутся четверо птенцов, посланных очистить путь.
Жаркий воздух застыл недвижно. Оспины ряски осыпали бледный лик луны. Лягушка прыгнула – луна пошла рябью. «Кири-гири» цикад висело в ночном воздухе. Он знал тысячи строк о луне, прудах, лягушках и цикадах – слишком много, чтобы сочинять еще три. Он не нуждался в поэзии – он был ею. Был прудом и карпами, лягушками и костями утопленных детей, осокой и ряской, рощей, луной и цикадой, пьяным юным ронином на другом берегу…
Любопытства ради он вслушался в эту жизнь. Молодость, чистота помыслов, горячая жажда любви и неумение любить, и вместе с тем – недетское какое-то отчаяние, так знакомо отозвавшееся в груди… Внезапно куда-то исчезли восемьсот лет, и в лицо дохнула та ночь, весенняя ночь в горах Ёсино.
Мимолетное колебание – не отозвать ли птенца, посланного прервать эту жизнь. Нет. Ритуал важнее. Прости, мальчик.
Ночь дрогнула. Бесшумная атака, беззлобный охотничий пыл хищного зверя, изумление и страх жертвы… Все было знакомо, все было тысячу раз, как луна, цикады и пруд…
