Текст книги "Одиссея капитана Балка. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Чернов А.Б.

Чернов А.Б.

ОДИССЕЯ КАПИТАНА БАЛКА

Загадочная душа и сумрачный гений

Больше «Варягов»! Хороших и разных!

Г.Б. Дойников

Посвящается великому человеку,

гражданину, ученому, инженеру,

Генеральному конструктору

подводных лодок

Юрию Николаевичу Кормилицину

Цикл романов в жанре «военно-историческая фантастика»

На основе оригинального таймлайна

Мир «Варяга» – победителя 2 (МПВ-2)

Книга первая

Загадочная душа и сумрачный гений

2017 год

От Автора

Уважаемые читатели!

Действие первой книги цикла романов «Одиссея капитана Балка» начинается в

первый мирный день по окончании Русско-японской войны, которая в альтернативной,

параллельной нашему миру реальности, в Мире МПВ-2, окончилась с совершенно иными

результатами, чем известные нам из учебников истории. Россия, наш флот, а с ними

крейсер «Варяг» и наши главные герои, вышли из нее не побежденными и униженными,

но победителями. Впереди у них новые вызовы и новые испытания. Но это – вызовы и

испытания нового Мира. Мира, порожденного для многих неожиданной решительной

русской победой. О том как, благодаря чему и какой ценой она была достигнута, вы

можете узнать из первой серии книг по МПВ-2, из семи романов цикла «Одиссея крейсера

«Варяг».

***

Япония побеждена. Но если кто-то думает, что дальше будет проще и легче, тот очень

серьезно ошибается. Ведь локальный выигрыш России в одной из партий Большой

политической игры, Игры за право править Миром, не поменял ни состав ее сильнейших

участников, ни их цели. А вот настроение некоторым из них подпортил очень серьезно.

Кроме того, победа России круто повысила в этой мега-игре ставки.

В реальном мире к началу 1908-го года, практически утратив внешнеполитический

суверенитет, наша страна, повязанная парижскими займами, покорно плелась в фарватере

англо-французской политики. Вернее, ее целенаправлено вели. На бойню, естественно.

Господам-«цивилизаторам» удалось успешно стравить между собой двух их главных

геополитических конкурентов. Русских и немцев. И даже дважды! В итоге, нынешний Pax

Americanа на ¾ оплачен русской и немецкой кровью.

Но как же удобно его творцам и апологетам списывать десятки миллионов смертей

на роль и вину в этом человеконенавистническом деле отдельных личностей в Германии и

России! Кукловодам всегда комфортнее работать за темной ширмой. А марионеткам не

должно догадываться, кто дергает их за ниточки. Но здесь, в МПВ-2, четверо главных

героев знают «родимые пятна» тех, кто в тени…

Станет ли этот обновленный Мир для нашей Родины лучше? Даст ли он ей шансы

избежать на новом пути известных нам ошибок, сохранив миллионы жизней сыновей и

дочерей, столь прискорбно и безвозвратно загубленых в нашей, реальной истории?

Я не знаю. Но – надеюсь…

3

Чистая Правда со временем восторжествует,

Если проделает то же, что явная Ложь.

В. Высоцкий

Пролог

Царское Село. 22 февраля 1905-го года

– Спасибо! Спасибо, господа. И я вас всех сердечно поздравляю. Мир! Слава Богу,

все завершилось. С Победой нас всех! Да, Петр Павлович, попрошу Вас…

Я сейчас пойду немножко подышать, погуляю по парку. Один. И будьте добры,

постарайтесь сделать так, чтобы никто не мелькал вокруг. Я не дальше Фотографического.

– Слушаюсь, Ваше Величество!

– Александр Иванович, Вы что-то хотели сказать? Слушаю Вас.

– Ваше Величество, извините, но вдруг подумал, что если Вы решили на променад…

Просто, Дик с Касей у нас еще не гулянные, со всей этой суматохой.

– Ясно. Хорошо, прихвачу их с собой. Поводки длинные в павильоне приготовлены?

И не волнуйтесь, рукавицы я взял…

Февральская метель захватила в плен сразу. Прямо с порога овладев всем его

существом. И русский царь стоял перед ней, оглушающей, бескрайней, всесильной,

затопившей все вокруг. Стоял один. Словно тот маленький мальчик из прочитанной в

детстве сказки перед входом в ледяные чертоги Снежной Королевы.

Николай не любил тепло одеваться даже в лютую стужу. Но в этот раз все-таки

уступил настояниям жены. И правильно сделал. Снег забивался всюду, где мог найти хоть

малую щелку. Слепил глаза, выбивая слезу. Он поглубже надвинул на лоб любимую

кубанку – подарок отца, поправил шарф и поднял воротник пальто.

«Тонко же Спиридович мне хвостатых провожатых навесил. Молодец!

Кстати действительно, Гессе наш как-то совсем неважно выглядит. Хорошо, что

Михаил загодя меня предупредил о его нездоровье. Надо будет обязательно Петру

Павловичу дать отдохнуть. А Александр Иванович хоть и молод, но без него справится

вполне. В курс всех дел и обязанностей дворцового коменданта вошел, так что, пожалуй,

завтра же и решим этот вопрос. Крым, Италия или на воды, пусть Боткин со товарищи

определят. Хоть на год, если это необходимо.

И все-таки очень хорошо, что Алике убедила одеть валенки, – подумалось ему, когда

буквально через пару шагов высокие двери царского подъезда растворились в белой,

клубящейся пелене за спиной, – Пожалуй, первая такая пурга в этом году. Да и не пурга –

буран, почитай, настоящий. В чистом поле на тройке в этаком снегу дорогу потерять –

ерундовое дело…

Но, Господи, какая же первобытная красота»!

Он закрыл глаза и с минуту постоял, подставив разгоряченное переживаниями дня и

шампанским лицо освежающему покалыванию несущихся в бесконечном, волшебном

хороводе снежинок. «Господи, иже еси на Небеси, всемогущий и всепрощающий… Слава

Тебе! Господи, прости мне грехи мои тяжкие и страхи мои, не отринь, не отступись и

впредь. Направь и укрепи разум мой и десницу мою. Спаси и сохрани рабов твоих и

матушку нашу Россию…»

Император Всероссийский молился. Но это была не разученная с детства молитва.

ТАК он говорил с Богом только несколько раз в жизни. И это были мгновенья без времени.

Или же просто время остановилось? Возможно. Ведь если даже чопорной и своевольной

4

госпоже Европе пристало скромно подождать, пока русский царь удит рыбу, то уж когда он

молится…

Великая Российская вьюга окружила Николая во всем блеске и великолепии своей

снежной вечности, оглушая его многоголосым хоралом ветров, в который вплетались

отдаленные стоны раскачивающихся под их порывами обнаженных крон вековых лип.

Приворожила тайным колдовством своим взгляд к прозрачному калейдоскопу блесток,

мечущихся вихрями в текущих, причудливо змеящихся под ногами струях поземки.

Бледные пятна двойных электрических фонарей вдоль пруда и парковых аллей едва

проглядывали в этой стремительно летящей, вьющейся круговерти. Лишь два ближних

светили достаточно, чтобы увидеть занесенные гранитные ступени крыльца и девственно

чистую белизну внизу, всего за пару вечерних часов совершенно скрывшую под собою

расчищенные за день дорожки.

Наконец, будто очнувшись, Николай снял рукавицу, отер льдинки с бровей и усов,

провел ладонью по мокрому лицу, и с облегчением вздохнув, точно сбросив с плеч тяжкую

ношу, шагнул в снег. Шагнул спокойно и уверенно, как в штормящий морской прибой на

бьёркском пляже во время летней грозы.

Кружащийся возле дворцового угла мощный вихрь попробовал на прочность

бросившего ему вызов одинокого человека. Налетел, яростным порывом ветра чуть не

сорвав с его головы кубанку, швырнул в лицо пригоршню сверкающих ледяных стрелок.

Отступил на мгновенье и набросился вновь, пытаясь остановить, свалить с ног. Но не тут-

то было: человек устоял и решительно продолжил свой путь, по колено зарываясь в

свежие, горбящиеся как текучие дюны балтийского взморья, снежные наносы…

***

«А ведь не зря говорят на Руси, что в такую погоду хороший хозяин собак из дому не

выгоняет, – подумал Николай с улыбкой, – Но ничего. Во-первых, собаки у меня не

изнеженные, а во-вторых, в парке наверняка потише будет. Так что мохнатым по свежему

снежку поноситься – только в радость. Здоровые псы вымахали. Дика, так и вообще можно

издали с волком матерым перепутать. Хороши немцы! И умные. Нужно обязательно

заставить разводить у нас эту породу. Не для охоты, конечно: в армии и в полиции пусть

послужат».

Среди деревьев буйство пурги действительно резко пошло на спад, и идти по

освещаемой призрачным светом электрических фонарей снежной целине, под которой

едва угадывались контуры дорожки к псовому павильону, стало значительно легче.

Павильон этот по его указанию выстроили прямо над тепловыми трубами от главной

котельной, возведенной в дальнем углу парка и запущенной впервые в октябре прошлого

года. «Песий домик» с внутренними помещениями был утеплен, однако собаки сами

могли выходить в открытый внутренний вольер. Судя по всему, разыгравшаяся не на

шутку непогода их не особо донимала, и они как обычно сидели там, в ожидании хозяина.

Николай, любивший их выгуливать, уже метрах в ста от павильона знал, что его ждут.

До Дика с Каськой у него была только одна любимая собака. Небольшой, поджарый

пес средней лохматости по имени Иман, ирландской породы. Когда, не прожив и

половины обычной собачьей жизни, сеттер внезапно умер от остановки сердца больше

трех лет назад, Николай больше ни к кому из «придворных» псов не привязывался. А вот

разных заблудших дворняг отстреливал в парке не редко.

С одной стороны, понятно, – охотничий азарт, с другой – суровая профилактическая

мера, ибо бешенство или псовая чума были в те времена довольно серьезной опасностью.

Укушенному бешеным животным человеку грозила тяжелая, мучительная болезнь с почти

неотвратимым летальным исходом, и даже вакцина Пастера не была панацеей.

А беспокоиться Государю было за кого и как главу многочисленного семейства, его

вполне можно было понять. Тем более, что и дворцовой охране, и полиции, стрелять на

территории дворцового комплекса разрешалось только в самых исключительных случаях.

Пуля, как говорится, дура. Потому, что порой не известно в кого она соизволит попасть.

5

Но, кроме того, Николай вообще не любил любых появления чужих на своей личной

территории.

«Жаль, что нельзя вот так просто разрешать проблемы с некоторыми из двуногих.

Прости мне, Господи, греховные мысли!.. Нет, не нельзя, конечно, – самодержец пока. Не

подобает, так будет вернее. Как человеку чести и долга, верующему, воспитанному и

высокородному. Но признайся, «пока самодержец», велик соблазн столь просто решать

самые сложные проблемы? Как Рюриковичи, Петр Алексеевич или властьпредержащие в

том чудовищном будущем, о котором тебе поведал Михаил? И которого ты поклялся не

допустить. Как же много ты от НИХ уже понабрался, за этот год. Оторопь берет…

Прости, милый Иман. Прости, друг мой, я долго хранил верность твоей памяти. Но

эта мохнатая парочка! И как же они быстро залезли в сердце всеми своими восемью

лапами? С самого первого дня, когда два лохматых «квадратных» увальня со смешными,

любопытными мордами и непропорционально большими, тяжеловесными лапами,

устроили уморительные скачки на новом, скользком для них, натертом до блеска, паркете

Александровского дворца.

Как же все смеялись тогда над их неуклюжестью! Во время обеда они и отомстили

главным насмешницам – безжалостно сгрызли ножки у венского комода в комнате Ольги с

Татьяной. А уж когда барон Фредерикс вознамерился было за это их наказать… Что тут

было!» – Николай хмыкнул про себя, вспоминая, как две юных фурии с гневными,

горящими глазами напали на несчастного министра двора, который просто любил

порядок, одной из форм которого считал воздаяние по заслугам.

Первым подал голос Дик. И тут же более высоко и тонко завизжала без ума

влюбленная в хозяина Каська. «Ну и слух же у них. Сейчас ведь точно всего в снегу

изваляют. Силушкой-то господь не обделил. Не щенки уже. И все-таки, какой же Миша

молодец, что настоял именно на этой породе. Я бы сам точно предпочел сибирскую лайку.

Про немецкую овчарку у нас ничего особого и не писали. Так, вскользь, что, мол, в

Германии культивируют пастушью собаку. Даже не ожидал увидеть такое чудо. Да! А в

каком восторге от них девочки! Но нет, сегодня я их в дом не впущу. Сейчас набегаются,

наваляются по сугробам, опять все у нас там псиной провоняет. Алике с маленьким. Не

хочу нервировать по пустякам, день и так в полном сумбуре прошел».

Появлением своим в семье Государя, именно в семье, а не при дворце, эта парочка

мохнатых и зубастых была обязана Банщикову. Весной прошлого года Ширинкин, Гессе,

Дедюлин и Герарди принесли на подпись новое Положение «Об охране Императорских

резиденций, мест пребывания ЕИВ и на пути следования». Одним из его пунктов было

приобретение для царской семьи охранных собак. Поначалу Николай воспротивился,

считая, что из-за предполагаемой болезни наследника близкое соседство с животными,

которых, фактически, можно рассматривать как оружие, небезопасно. Мало ли что?

Тут Михаил Лаврентьевич и подсказал, что как раз сейчас в Германии окончательно,

в нескольких поколениях уже, сформирована порода немецкой овчарки. По отношению к

детям эти псы в подавляющем большинстве весьма благодушны и дружелюбны, зато при

необходимости всегда смогут защитить и их, и старших членов семьи от внезапной

опасности. На том и порешили.

В Вюртемберг откомандировали Мосолова, миссию его телеграммой сопроводил сам

кайзер. Там, у Макса фон Штефаница, он и взял двоих трехмесячных кутешат с длинными

немецкими именами, которые в Царском селе были немедленно трансформированы

дочерьми в Дика и Касю. Почему именно так? А никто Государя в известность об этом и

не ставил. Кстати, Вильгельм же и оплатил покупку, заявив, что это его подарок дорогому

кузену в честь утопления первого японского броненосца.

– Ну, привет! Привет мои зверюги лохматые. Ай! Каська, не лижись же! Холодно! Ой,

ах ты ж, лохма зубачая, карман мне сейчас оторвешь! Фу!!! Дик! Сидеть! Ну-ка!

Успокаивайтесь оба. Так, давайте-ка сюда свои загривки… Ошейники. Поводки возьму

сейчас. Все! Гулять!

6

Кубарем выкатившись в дверь и чуть не сбив при этом самодержца с ног, взвизгивая

и звонко гавкая от радости, взрывая сугробы тучами снежной пыли как два миноносца,

идущие в атаку сквозь штормовые волны, овчарки растворились во вьюжной круговерти.

***

Итак, вопреки большинству предсказаний и пророчеств, эта навязанная России война

завершилась и для нее, и для него, победоносно. Телеграмма с подтверждением текста

заключенного братом мирного договора, отбитая им сегодня днем в Токио, подвела черту

под более чем годичным кровопролитием на Дальнем Востоке. Значит, такой, как

рассказывал Михаил, наша история уже точно не будет. И словно упала вдруг мрачная,

мутная пелена впереди. Раздвинулись горизонты. Можно и нужно идти дальше…

Но нежданно-негаданно подкрались и властно нахлынули тревожное ощущение

звенящей, гулкой пустоты внутри и чувство иррационального, почти граничащего с

физической болью душевного изнеможения, явившиеся на смену тяжкому грузу забот и

печалей, столь немилосердно давившему на плечи до сегодняшнего дня. Наверное, он

просто устал. Устал ломать себя «через колено». Да и просто выдерживать тот бешеный

темп, который они с Михаилом задали всем окружающим, им самим было тяжко.

А еще планы на будущее, которые уже сегодня нужно начинать воплощать в жизнь.

Что главное? За что хвататься немедля, с чем можно повременить? Манифест, подготовку

которого пока удавалось держать в тайне даже от Алике? Объяснение с МамА? Для нее и

конституция, и немцы, все одинаково ужасно. Письма во Владивосток? Телеграммы Вилли

и Рузвельту? Дядюшки? Перевод офицеров к Зубатову? Витте и иже с ним?

Демобилизация? Договор с Китаем? Переселенческая программа? Новые полки Гвардии?..

Мысли путаются. Да. Действительно, – он, в самом деле, очень устал…

Николай неторопливо шел, вдыхая свежий, морозный воздух. Снежинки таяли на

щеках, освежая. Господи, как хорошо! Как же почти аморально хорошо, что можно просто

расслабиться и постараться хоть часок ни о чем не думать! Но упрямица память, внезапно

пробившись сквозь блаженную истому прогулки под музыку пурги, вновь властно вернула

его в прошлое. Такое недавнее. И уже такое далекое. Он хорошо помнил тот

прошлогодний мартовский вечер. Даже слишком хорошо.

Александр Михайлович вернулся из Дивеева и сразу, не навестив даже Ксению,

поднялся к нему. Уставший от долгой дороги и поэтому не особо разговорчивый, он

протянул ему запечатанный монастырской печатью длинный, узкий конверт.

– Сандро, а на словах?

– Нет, Ники. Она меня в этот раз даже в келью не звала. Буркнула, чтоб ждал. И с час

почти ее не было. Потом черницы побежали к матушке-игуменье, а вернулись уже с

запечатанным письмом. И на прощание посмотрела на меня так…

И говорит: «Только ЕМУ. Чтоб САМ прочел. И чтоб САМ РЕШАЛ!» Повернулась, и

дверь за ней хлопнула. Словно уличила в том, что я могу читать твои письма.

– Не обижайся на Параскеву Ивановну, милый Сандро. Ты же знаешь, что у Божьих

людей свои промыслы. И не нам их за то осуждать. Может, о тебе она действительно и не

думала в этот раз вовсе. Благодарю тебя за труд, друг мой, спасибо, что сразу поехал. И

оборотился быстро. Как раз к завтрашнему заседанию по флотским делам с Дубасовым и

остальными успел. Отдохни пока, а утром переговорим, хорошо?

– Хорошо, Ники. Тогда я к себе. Алике не покажешь?

– Нет…

Когда дверь кабинета закрылась за спиной Великого князя, Николай быстро подошел

к абажуру на столе, и так и не присев в кресло, распечатал конверт.

На маленьком листочке дешевой писчей бумаги корявым, крупным почерком старицы

было написано:

«Спрашиваешь, кто пришел и что будет? Зачем? Что делать?

Кто, когда и как, – то мне не ведомо, но уже недалек он от тебя. Будет подле тебя.

Путем дальним придет, таким, что обычному мирскому не дается. Будет сынишке помощь

7

от него. И будет Божья Воля тебе через него. Что делать тебе – о том не ведаю. Но вижу:

будет выбор тебе дан. Две дороги. Одну ты знаешь. Какой пойдешь, то сам решай. Но

вторая легче не будет, только короче. САМ РЕШАЙ».

«Только короче… Господи, дай сил, направь, укрепи. Вторая дорога будет короче. И

нельзя ошибиться! Нельзя. Значит, Банщиков? Или кто-то из тех троих? Кто? Не тот ли,

кто уже трижды спасал жизнь брату, – русский воин, прошедший горнило страшных

будущих войн? Второй путь короче?.. Но что случится раньше? Наша Голгофа и гибель

России? Или же очищение, излечение и величие ее? И ни намека, ни подсказки. Значит,

сама не знает, иначе написала бы…

САМ РЕШАЙ, – Государь со вздохом опустился в кресло, вперив невидящий взгляд в

выхваченный абажуром круг света на зеленом сукне с ответом дивеевской Старицы

посредине, – Сам решай. Но как!? Может так, как твердили все предсказатели: укрепив

сердце готовиться к искупительной жертве? Как повелел святой отче Серафим: ничего не

предпринимая ко спасению России, нести свой Крест до конца?

Или же, отринув смирение, вступить на путь, к которому призывает Михаил? Только,

в сущности, есть ли теперь у меня выбор? То, что он послан Свыше, а не глаголит через

него глас нечистого, блаженная подтвердила. Значит то, что за нашей гибелью и смутой

последует столетие, не менее страшное и кровавое для России, ее бессилие, развал,

отпадение окраин, балансирование на краю новой смуты и окончательной гибели, вполне

реально? Но разве ради ЭТОГО готов был я смиренно принести себя и… ВСЕХ моих в

жертву?

Ради того, чтобы за грядущее столетие англо-американские купцы и их подельники

жиды-банкиры стали хозяевами мира, а русские и немцы превратились в вымирающие

народы? Хочу ли я остаться простым статистом и допустить до безумной двойной русско-

германской бойни, ведущей лишь к всемирному возвышению англосаксов, и ими же и их

подпевалами сконструированной?

Нет!.. Тогда, возможно, что предсказания Авеля и послание Серафима Саровского

кто-то подменил? Возможно ли такое? Или это тоже были испытания ниспосланные мне

свыше? На стойкость в вере, на преданность державе и ее народу?

Никто не подскажет. Таков он – МОЙ КРЕСТ. РЕШАЙ САМ…»

И Император решил. Вернее – решился. А потом был этот год. Год, принесший ему

мешки под глазами, боли в сердце, кучу седых волос, десятки бессонных ночей и трудных

решений, когда приходилось, переступая через свое «Я», делать то, что должно, а не то,

что хочется. Год, давший ему долгожданного сына, нежданного друга и Победу…

***

И то сказать: «что хочется»! Каким откровением стало для Банщикова то, что вовсе

не ветреные «хотения» двигали царем в те непонятные для человека из будущего века

моменты, когда Николай проявлял совершенно необъяснимую непоследовательность,

иногда по нескольку раз на дню меняя мнение, или хуже того, уже оглашенное в узком

кругу решение, по тому или иному вопросу. И как можно было подумать, – в соответствии

с желанием или интересом последнего выходящего от него докладчика по означенному

предмету. Часто в ущерб логике решения, ранее уже «окончательно» принятого!

К счастью для них обоих, Вадик не собирался таскать эту непонятку в себе. И как-то

раз на прогулке, после приснопамятной безвременной кончины хрустальной пепельницы,

спросил царя о причинах таких метаний из края в край, что говорится, прямо в лоб. На что

получил доброжелательный, откровенный, но от этого не менее шокирующий ответ.

Из него следовало, что Государь признает лишь двух авторитетов, стоящих в его

глазах безусловно выше, чем его собственный. Первый – это сам Господь Бог. Второй -

память покойного отца, к которому он всегда относился, да и до сих пор относится, с

величайшим благоговением. И чьи заветы чтит как догматы. Этот-то незыблемый

авторитет родителя и побуждал Николая «твердо стоять на страже основ самодержавия»,

8

как «единственной и естественной» базы внутреннего российского миропорядка, ибо это

было главным в духовном завещании Александра Александровича сыну.

Авторитет Всевышнего понимался царем в том смысле, что наиболее важные и

окончательные решения, ему должно принимать исключительно в согласии со своей

совестью, являющейся для него естественным проявлением божественной воли. При этом

любая дополнительная информация для размышлений и «совета с совестью» могла

запросто привести к смене решения на прямо противоположное. И возникающая оттого

чехарда мнений могла продолжаться до того момента, пока воля Императора не будет

утверждена подписью «Николай». Это-то решение и становится окончательным. И,

естественно (!), …верным! Ибо, «что написано пером, того не вырубить топором» и «так

Господу нашему было угодно». А вдобавок, при таком, весьма своеобразном процессе

принятия решений, до кучи, – внутреняя неконфликтность Николая и инстинктивное

желание сделать хорошо ВСЕМ! Или хотя бы попытаться…

Вадиму было от чего взвыть и схватиться за голову. До осознания того, что вся их

высокопатриотичная миссия прогрессоров может запросто лопнуть как мыльный пузырь в

такой, с позволения сказать, занятной «системе координат», оставался буквально шаг. Ибо

давлением, логикой, страшилками и историческими примерами эту броню убежденности

проломить было невозможно. Николай парил в облаках между Богом и грешной русской

землей, с не менее грешным народом, на ней существующим. И в глубине души считал

ВСЕ свои принятые решения одобренными свыше! А если в итоге почему-то что-то у него

«получалось не очень», значит на то и была воля Божья.

Вдобавок, с точки зрения личного «потенциала пугливости», Государь отличался

способностью напрочь игнорировать любую опасность, едва лишь она отодвигалась

непосредственно с порога его кабинета! Ведь «в будущем – все во власти Господа»…

Во время подготовки к выходу на Дальний Восток двух черноморских броненосцев

наступил час, когда Вадик, в который раз столкнувшись с упертостью царя, запаниковал и

почти «опустил руки». Но ощутив это женским чутьем, или поняв своим ясным и цепким

умом, положение спасла сестра Николая. Его дорогая, обожаемая Оленька.

Оставшись после вечерних дебатов «на троих» с братом с глазу на глаз, она выдала

ему: «Ники! Разве ты так и не понял до конца, что Миша и его друзья ниспосланы нам

всем свыше, на помощь стране и народу? Всем русским людям. А не тебе лишь одному,

исключительно? Веришь в это? Значит, ты должен с пониманием и уважением относиться

к тому, что тебе через них подсказывает Всевышний. Или не об этом тебе говорил и

преподобный отец Иоанн? Разве ты в его пастырском слове сомневаешься?

Нет? А раз так, то каждое их предложение или просьба, должны быть рассмотрены

тобою, как направленные к общему благу и пользе! И в данном случае, с черноморцами,

это тоже вовсе не «тактические мелочи». Идет война, брат. Я хоть и женщина, но

понимаю, что победа дается только напряжением всех возможных сил. А, кроме того, на

войне бывают ли мелочи? Вот и Миша, и те, кто пришли вместе с ним, все это очень

хорошо знают. Так что причины их настойчивости мне вполне ясны.

Вспомни сейчас, как ты уверял всех нас, что «макаки не посмеют»? И итогом этой

ТВОЕЙ уверенности стала наша уже вполне очевидная неподготовленность к схватке с

ними. А уж не тебе ли было знать все про их коварство и вероломство? И вспомни, каким

шоком для нас с тобой стал Мишин рассказ о том, чем бы закончилась, и к чему в итоге

привела бы эта война, при естественном течении событий.

Спустись. Поскорее спустись на грешную землю, брат! Ибо место Государя, вождя,

во главе своего народа. Ведь долг суверена – вести его, беречь, а не «пострадать за него» в

будущем. Или пытаться «телеграфировать» всем волю Всевышнего. Да и можно ли о ней

утверждать с такой чистосердечной уверенностью, если в конечном результате нас ждут

миллионы смертей? Я не уверена в этом. Но одно я знаю точно, я лично всегда готова быть

для тебя, и буду, опорой в самую трудную годину. Выше голову, братишка…

И, кстати, не о сегодняшнем частном вопросе говоря: да, я понимаю, что наш милый

папА не согласился бы кое с чем из того, что Миша предлагает. А кое-что – сразу гневно

9

отверг бы. Но, во-первых, он не знал ничего из того, что сейчас открылось тебе, нам с

тобой. А во-вторых, вспомни: разве он хоть раз сказал, или хоть намекнул, что его

решения – не его личные? Или, что ответственность за них лежит не на нем, ибо они есть

результат некоего «промысла высших сил»?

Так что, мой дорогой, мой возлюбленный братик, или найди в себе силы делать то,

что повелевает долг государя великой державы и подсказывает тебе чудесным образом

дарованная свыше помощь, или… ну, я не знаю, право. Возможно, что та твоя идея с

патриаршеством, не такая уж и фантастическая?

***

Снег. Мягкий, пушистый, податливый. Но как же устают ноги в тяжелых валенках,

тонущие в твоей тягучей, вязко сопротивляющейся движению вперед, глубине. Один лишь

шаг сам по себе не труден. Ну, а сотни? А многие тысячи таких шагов?

На ум Николаю невольно пришло такое живое сравнение, когда он, в который уже

раз, мысленно окинул взглядом прожитый год. И вновь вынужден был согласиться с тем,

что если бы не чудесная, предопределенная свыше, встреча его с Банщиковым, не

удивительная настойчивость и убежденность сестры, то во многом, слишком во многом, к

сожалению, он поступал бы иначе, чем делает это сейчас.

Не пошли ему Господь поддержку свою в тяжкую годину в лице Михаила и его

друзей, он, скорее всего, действительно привел бы и себя, свою семью и всю Россию к

тому ужасному 17-му году, о котором Банщиков поведал им с сестрой в леденящих душу

подробностях.

Сказать, что он сразу, с первой их встречи, поверил в слова внезапно свалившегося,

как снег на его цареву голову, корабельного доктора с «Варяга», значит сильно погрешить

против истины. Слава Богу, что первое удивление и интерес, подкрепленный затем

объясненными или прямо предсказанными Банщиковым фактами, подтолкнули Николая

удержать его подле себя. Но только памятный взрыв бешенства у Михаила, заставивший

его рассказать ВСЕ, перевернул в голове царя не только его устоявшееся мировосприятие,

но и понимание собственной роли в системе координат «Бог – Государь – Народ», как и

бесценности тех людей, что искренне готовы служить России и ему, не просчитав сперва

собственного с того навара.

И именно в таком порядке. Сначала – служить России. И лишь затем – Императору,

самодержцу, помазаннику Божьему! Когда Николай осознал, что он для Михаила –

обычный человек, хоть волею судеб и самый главный начальник, ему стоило большого

труда не дать внешне проявиться весьма неприятному удивлению от такого алогизма.

В собственном его сознании место Государя находилось не во главе народа, а где-то

там, много выше, – между народом и Богом. В этом он был убежден с молодых ногтей. И

все эти десять лет на троне, чем дольше он царствовал, тем самоувереннее чувствовал

себя все ближе и ближе к Небу.

К началу войны он был уже совсем не тем робким молодым человеком, который

после кончины отца явно страшился престола, ища поддержки у друзей, родни и невесты,

по-человечески еще мало знакомой ему девушки. Ведь влечение страсти и пылкая

влюбленность туманят разум идеалом, но никак не заменяют прожитых вместе лет,

пройденных дорог и выстраданных бед…

Чем выше возносишься, тем больнее падать. Когда «хозяин земли Русской» внезапно

осознал, какая мрачная бездна разверзлась впереди, во многом благодаря его собственной

гордыне, Николая обуял ужас куда больший, чем тогда, в Ливадии у гроба почившего

Государя-отца.

Проводя в поисках выхода ночи в молитвах и смятенных думах, самодержец то

цеплялся за мысль о новой деспотии, то готовился искупить свои ошибки отречением и

монашеством. Но, в итоге, свыкся, наконец, с неизбежностью упорной и кропотливой

работы на пути, предложенном ему Вадиком и его друзьями. Тугодумом Николай не был.

10

А если отринуть мистику, то разум так же был за то, что предложенный иновремянами

путь выживания и России, и его семьи, был вполне реализуем. Теоретически.

Их логика, их знания беспощадно убеждали, что трехвековой догмат о незыблемости

самодержавных порядков, рассыпается как карточный домик из-за невозможности

промышленного подъема державы при малограмотном народе. Без роста образованного

городского люда, двигать вперед страну немыслимо, а правление грамотными людьми по

лекалам средневековья, – путь революций и бунтов. Из эволюционного тупика выход один:

власть, по форме и методам соответствующая состоянию общества.

С огромным трудом примирившись с необходимостью «революции сверху», Николай

вполне осознавал, какое бешеное сопротивление ему предстоит преодолеть со стороны

российских элит: Двора, дворянства служилого и поместного, собственного семейства. И в

первую очередь, со стороны многочисленных дядюшек.

Отдельная песня – Сенат. А еще Победоносцев, Синод и прочие церковные иерархи.

С кем-то он предполагал управиться быстро, но кто-то вполне может встать и на путь

составления заговоров с покушением на цареубийство. И не в 18-м году, а гораздо раньше.