Текст книги "Одиссея капитана Балка. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Увы, дети быстро взрослеют. И уходят в свою жизнь. А кошки… Кошки быстро

живут.

***

Качало. Той самой, пологой, нудной, выматывающей душу болтанкой, которую не

любят даже бывалые мореходы, а не только от случая к случаю путешествующие по

крыше Посейдонова царства обитатели земной тверди. Понятно, что и ему, на своем веку

уже повидавшему много морей и три океана, это ритмичное, медленное переваливание

корабля с борта на борт, никакого удовольствия не доставляло.

Экселенц хотя и переносил качку вполне терпимо, но при этом тоже никоим образом

не являлся почитателем свежей погоды. Поэтому звук зуммера и явление вслед за этим

вестового, застали Тирпица несколько врасплох. В итоге, для участия в срочно созванном

Императором совещании, он прибыл последним из приглашенных.

Вильгельм был явно чем-то взволнован. Причем весьма. Об этом можно было судить

по излишней резкости его движений, возбужденному огоньку в глазах, а главное, – по тому,

как он часто сжимал в кулак ладонь правой, здоровой руки.

В просторном кормовом салоне броненосца вместе с кайзером находились его брат

Принц Генрих Прусский и Имперский канцлер Бернгард фон Бюлов. А с учетом только

что вошедшего Тирпица, здесь, практически в полном составе, собралось и все высшее

флотское начальство. Включая командующего Флотом метрополии13 адмирала Ханса фон

Кёстера, его младшего флагмана вице-адмирала Августа фон Томсена, начальника

Амиральштаба вице-адмирала Вильгельма Бюкселя и начальника морского кабинета

кайзера адмирала Густава фон Зенден-Бирбана с его энергичным помощником контр-

адмиралом Георгом фон Мюллером.

Кроме них присутствовали вице-адмирал Хённинг фон Гольцендорф и начальник

пресс-отдела, а фактически, службы аналитической разведки в ведомстве Тирпица, контр-

адмирал Август фон Гёринген. Были также приглашены командир отряда броненосцев

эскорта кайзера контр-адмирал Генрих Рольман и недавно вышедший в отставку, но

специально приглашенный в этот вояж в Россию, адмирал Фридрих фон Гольман.

Только вчера поставленный Императором во главе попечительского совета Клуба

«Атлантического кубка», убежденный пангерманист Гольман периодически бывал с

Тирпицем «на ножах» из-за своего пристрастия к идеям крейсерской войны в океанах,

коим он увлекал и Вильгельма. А поскольку постройка больших крейсеров автоматом

сокращала количество «линейных килей», это все Тирпица изрядно бесило. Однако

13 До 1900-го года в летние месяцы немецкие корабли, приписанные к Балтийским и Североморским

военно-морским базам, проводили совместные ежегодные маневры, в остальное время находясь в портах в

небоеспособном состоянии, без экипажей. Так, как это было принято и в России. С началом ХХ-го века эта

практика была отменена, и был сформирован флот постоянной боевой готовности – Heimatflotte, Активный

боевой флот, или, если применить английскую аналогию – Флот метрополии. К 1905-му году в него входили

три линейных эскадры и крейсерская разведывательная группа.

65

Гольман слыл другом русского морского министра адмирала Дубасова, поэтому Экселенц

и решил, что его пребывание в Санкт-Петербурге может оказаться небесполезным…

Возможно, что окажись сейчас на «Брауншвейге» начальник армейского Большого

генерального штаба Альфред фон Шлиффен, начальник военного кабинета Императора

Дитрих фон Хюльзен-Хезелер с его помощником Эрнстом фон Застровым и прочими их

генералами, Вильгельм пригласил бы на этот внезапный «большой сбор» и армейцев. Но

капризная госпожа Фортуна, в лице гофмаршала Двора Эйленбурга, адмирала Зендан-

Бирбана и штормящей Балтики, распорядилась иначе.

Все «красные лампасы» были размещены на большом крейсере «Принц Генрих»,

который имел дополнительные, комфортабельные каюты для штаб-офицеров, так как

проектировался с учетом возможности длительной службы в отдаленных водах в качестве

флагманского. Но можно ли говорить о том, что нынешним обитателям этих апартаментов

повезло, глядя на единственного выходца из их касты, некогда бравого гусара, страдальца

Бюлова? На него, вообще-то, лучше было вовсе не смотреть: морская болезнь корчила его

сухопутный организм нешуточно. По морю ходить, – не по полю на лошадке скакать…

Увы, относительно узкий и высокий корпус «Принца Генриха» был подвержен качке

даже больше, чем корпуса новейших броненосцев.

– Все в сборе? Прекрасно. Значит – к делу! Господа, перед выходом из Киля нам

передали свежие газеты. Лично я до «Локаланцайгер» добрался только часа два назад, и

то, лишь благодаря молодчине Мюллеру. И теперь корю себя за лень и нерасторопность.

Кто-нибудь из вас уже прочел последние новости кроме нас двоих?

Нет?! Потрясающе! Кроме умницы Георга, который примчался ко мне с ЭТИМ как

ошпаренный, никто? Просто прелестно…

Да! Так мы с вами далеко можем заплыть, мои дорогие адмиралы. Бернгарда я еще

извиняю. Ясно почему. Но уж вы то, морские волки! – Вильгельм укоризненно покачал

головой, слегка оттопырив нижнюю губу и грозно хмуря брови, – Жаль, что отругать вас

как следует некогда. Хотя и стоило бы…

Ситуация сложилась щекотливая, требующая немедленного решения. Довожу до

вашего сведения, господа, что в России, куда мы так спешим, события разворачиваются

столь стремительно, неожиданно и даже, я не побоюсь этого слова, – непредсказуемо, что

сейчас мне просто затруднительно сказать, а в ту ли мы с вами страну прибудем.

Удивились? Замечательно. А уж как мне пришлось удивиться, после прочтения вот

этого… – Экселенц ткнул пальцем в газетную полосу, – Ну-ка, сначала возьмите все по

экземплярчику, да прочтите передовицу. От первой и до последней буквы. Возможно, вы

после этого меня поправите, и речь там вовсе не идет о том, что царь Николай решил

ввести в его империи Парламент, собственными руками сокрушая основы самодержавия.

И это, – после блистательно выигранной им дальневосточной военной кампании! Надеюсь,

что кто-нибудь из вас сможет объяснить мне логику подобных действий…

На несколько томительно долгих минут в салоне воцарилась почти полная тишина,

нарушаемая только легким поскрипыванием кожи белоснежных лакированных туфель

кайзера, нетерпеливо прохаживающегося по ковру, и приглушенным гулом механизмов в

корабельных низах.

Когда Вильгельм понял, что с содержанием сногсшибательной новости из русской

столицы собравшиеся ознакомились, но высказываться первым никто не спешит, он резко

остановился позади своего кресла, и неожиданно визгливым, высоким голосом, местами

чуть не срываясь на крик, разразился гневно-сумбурной тирадой:

– Так что же, любезные мои адмиралы? Может быть, самое время нам разворачивать

поводья!? Может быть, царь свихнулся, а мы пытаемся делать дела с больным человеком?

– постепенно багровея, кайзер яростно жег присутствующих пылающим взором. Глаза его

налились бешенством, а вздернутые кончики усов мелко подрагивали.

«Интересный оборот! Нам-то, по большому счету, какое дело до того, как русские

собираются реформировать свою систему государственного управления? Одно то, что они

на это все-таки решились, уже замечательно. А если царь Николай заодно покончит и с

66

безответственными великокняжескими синекурами, подмазанными парижскими взятками

под соусом из трюфелей и лобстеров, так нам за это с него нужно будет пылинки сдувать.

Так что, по-моему, сейчас вести речь об отмене визита, как минимум – не логично.

Или Экселенц что-то задумал? – Тирпиц не преминул отметить, как пытливо кайзер

вглядывался в их лица несколько минут назад, – Известно, конечно, как наш Император

относится к парламентским процедурам. Но если уж он вынужден мириться с этим в

Германии, какое ему дело до того, что царь введет у себя законосовещательную Думу?

Да, какие-то мелкие проблемки у нас могут возникнуть в связи с этим. Но все они –

величины микроскопические, не стоящие выеденного яйца на фоне одного только ухода

Витте, и я даже не говорю про наш Договор.

Нет. Тут кроется что-то другое. И, похоже, я начинаю догадываться…»

А Экселенца тем временем понесло. Приняв настороженное молчание собравшихся

за растерянность, что его бесило на уровне рефлексов, или просто не удержавшись от

соблазна в очередной раз поизмываться над своим окружением, что было свойственно его

холеричной натуре эгоцентрика, Вильгельм закусил удила. Голос его яростно грохотал:

– Я пятнадцать лет бьюсь с этими невменяемыми придурками из Рейхстага… Я уже

давно готов разогнать к чертям собачьим это стадо безмозглых, упрямых, тупых ослов… А

эту мерзость, доставшуюся нам в наследство из-под князя Бисмарка, эту никчемную,

порожденную торгашескими интригами бумажонку – Конституцию, спалить в камине. И

если бы не кое-кто, из здесь сидящих, уже сто раз бы так и сделал!

Я, Король Пруссии и германский Император, до сего дня вынужден был просто-

напросто завидовать той свободе рук и решений, которыми обладает самодержец России!

А он… этот!.. Может, у него просто… Nicht alle Tassen im Schrank!14 Я не нахожу других

слов! Он что делает, этот царек несчастный? Может, и в правду не ведает, что творит? Или

это происки кого-то из его семейки и камарильи? Вы только подумайте: взять и самолично

отречься от божественной сути и предназначения самодержавного государя, от полноты

власти и бремени ответственности, дарованных единственно Всевышним!

Разве способен в трезвом рассудке и душевном здравии на такое святотатство

миропомазанный монарх? Если бы я знал это сегодня утром, то вместо вас – военных и

дельцов – загрузил бы мои корабли лучшими психиатрами Рейха! О! Как мне сейчас не

хватает здесь моего славного Гинце, Пауль то должен точно знать, что там у них на самом

деле случилось.

Так что же вы молчите, мои любимые, обожаемые господа адмиралы!? Притаились,

словно жирные караси под корягой? Ну, скажите же мне, что нам теперь делать?

Однако, даже этот пассаж с прямым вопросом в финале, остался гласом вопиющего в

пустыне. Все слишком хорошо знали: если попасть Вильгельму под горячую руку, то «на

раздаче» можно услышать о себе столько занятного, что человеку с совестью и честью

будет трудно смотреть в глаза тем, кто при этом его унижении присутствовал. Причем, как

правило, при унижении вовсе не заслуженном. Случай на «Гогенцоллерне», когда на

хамскую выходку Экселенца, молодой лейтенант ответил ему оскорблением действием,

ничему кайзера не научил. Офицера вынудили застрелиться. Неприятность забылась…

– Ну, какой, скажите мне, может быть парламент в России?! И как нам теперь иметь с

ними дело? – Вильгельм вопрошающе пожал плечами, – Ведь русские записные трепачи-

интеллигенты – это даже не их знаменитое замшелое допетровское боярство. Теперь эти

мерзавцы станут заволынивать в этой своей Думе все и вся! Представляете, какие взятки

придется на каждом шагу платить им нашим промышленникам? За каждую закорючку!

Вместо помощников кузен наплодит толпу голодных, беспринципных кровососов. И все

наши планы пойдут кошке под хвост. Предательство будет караулить нас на каждом шагу!

Генрих15, брат мой, ты согласен с этим?

14 Не все чашки в шкафу. нем. Аналог русского «Не все дома».

15 Генрих Альберт Вильгельм, принц Прусский, родился 14-го августа 1862-го года в Потсдаме.

Младший и единственный из трех братьев германского Императора Вильгельма II, доживший до

совершеннолетия. Сделал блестящую карьеру на военно-морском поприще. Убежденный сторонник

67

Взоры Тирпица и остальных присутствующих обратились в сторону командующего

Кильской базы, чей характерный, гогенцоллерновский профиль четко рисовался в абрисе

иллюминатора на фоне темно-серого неба, словно портрет в круглой раме.

Принц Генрих успел глубокомысленно нахмурить августейший лоб и даже набрать в

легкие побольше воздуха, как вдруг, с другой стороны стола, раздался прерывающийся,

вымученный голос:

– Ваше величество… позвольте…

– Ага! Все-таки наш дорогой Бернгард хочет выступить первым.

– Пожалуйста, позвольте покинуть вас на несколько минут…

– Тьфу! Конечно. Ступай, ступай скорее! – Вильгельм проводил сострадательным

взглядом Бюлова, с низкого старта метнувшегося к дверям, – Ну-с, господа адмиралы,

поскольку наш главный дипломат предпочел тактично отправиться блевать, может быть

пока – по чашечке кофе? Правильно ли будет принимать серьезное решение, обсудив все

только в нашем узком флотском кругу?

– Мой Император, прошу прощения, но возможно Вам также стоит выслушать

мнение представителей армии и деловых кругов? Тем более, что такая возможность у нас

имеется, – осторожно подал голос рассудительный Гольман, чья карьера на

действительной службе была уже завершена, и в критические моменты, когда Экселенц

«на взводе», можно было не взвешивать каждое слово или помалкивать в тряпочку.

– Всему свое время. Кстати, насчет бизнесменов, Вы попали в самое яблочко, мой

дорогой Фридрих. Я семафором запросил у Баллина, знают ли они о русских новостях, и

стоит ли нам теперь продолжать поход? На оба вопроса был дан утвердительный ответ.

После чего я и собрал вас. А мои любезные генералы… пусть генералы пока подождут, -

заявил удивительным образом совершенно успокоившийся Вильгельм, выдержав в своем

ответе парочку театральных пауз.

«А несколько минут назад здесь было столько лукавого крика, стенаний и громов-

молний. Для канцлера, что ли, все представление им разыгрывается? А не прозвучавшее

пока слово принца – домашняя заготовка в либретто этого спектакля?

Сдается мне, что наш Экселенц желает, чтобы «его уговорили», а ответственность за

принятое решение хочет изящно переложить на Бюлова, дабы генералитет и Гольштейн

слишком шибко не верещали от обиды, – усмехнулся своей внезапной догадке Тирпиц, -

Красиво! Его величество опять в своем драматическом амплуа…»

– Но может быть все вовсе не столь уж печально? Ведь мы не раз отмечали, Ваше

величество, что нынешний уровень компетенции у российского чиновничества уже не

соответствует потребностям современного промышленного развития государства? И то,

что царь Николай, похоже, задумал привлечь к местному управлению светлые головы, до

этого только раскачивавшие державный корабль, по-моему, вовсе не плохо, – осторожно

германо-британского сближения вплоть до военного союза. Англофил. Был женат на старшей сестре

российской Императрицы Александры Федоровны, гессенской принцессе Ирене. Был дружен как с мужем

царицы – Николаем II, так и с супругом еще одной ее сестры – Виктории – британским адмиралом и

руководителем военно-морской разведки Англии перед Великой войной, Людвигом Баттенбергским.

Как военный моряк Генрих Прусский в нашей истории не стяжал лавров флотоводца. С учетом его

личного отношения к войне с Англией, кайзер поставил его командовать флотом на Балтике. Там, в борьбе с

нашим Балтийским флотом, немцы не добились серьезных успехов, так и не сумев открыть своей армии

путь к русской столице по Финскому заливу. Принц слыл убежденным сторонником развития подводного

флота и морской авиации, по его инициативе велись разработки первого германского авианосца.

Технические новации были в центре его интересов. Он получил одну из первых лицензий пилота в

Германии, был в состоянии понять практическую ценность тех или иных изобретений, долгие годы

покровительствовал яхт-клубу в Киле и сам был заядлым яхтсменом. Также принц был увлеченным

автомобилистом: существует версия, что именно он изобрёл стеклоочиститель. В 1908-м году им учрежден

«Принц-Генрих-Фарт» – соревнование немецких автогонщиков, в будущем – Гран-при Германии.

Принципиальное неучастие Генриха Прусского в политической жизни способствовало тому, что у него

всегда сохранялись ровные отношения со старшим братом-кайзером.

68

обозначил свою позицию Зендан-Бирбан, – В конце концов, ему приходится работать с тем

человеческим материалом, который имеется в наличии.

– Но не до власти же своих недавних непримиримых противников допускать!?

– Так об этом, как мне представляется, речи не идет вовсе. Никакого ответственного

министерства. Парламент предполагается создать только как законосовещательный орган.

– Да? А рассмотрение и утверждение госбюджета?

– Простите, Ваше величество, но разве это можно рассматривать как отрицательный

момент? Тем более при склонности власть предержащих в России к бесконтрольному или

нецелевому использованию ведомственных финансов? Полагаю, что Император Николай

учел факт неготовности своего флота к войне на Востоке, и это при том, что денег-то было

потрачено намного больше, чем у японцев, – добавил свои «пять копеек» явно солидарный

с мнением начальника кабинета Бюксель.

– Никогда не слышал, что для того, чтобы закрутить гайки, следует сперва отпускать

вожжи! – многозначительно прищурился Вильгельм.

– Если ослабшая гайка и резьба изрядно заржавели, то сначала, перед новым затягом,

ее действительно нужно слегка отпустить. Ведь очевидно, мой Император, что русское

столоначальство уже не вполне отвечает требованиям нового века, – нашелся начальник

Генмора, ловко отпарировав августейший выпад.

– Нам, возможно и очевидно. Но как на это посмотрит русский народ, привыкший к

сложившейся системе? Желает ли он столь кардинальных перемен?

«Ну, что же, наш выход. Пора Экселенцу подыграть», – усмехнулся про себя Тирпиц,

и вслух сухо, с твердой убежденностью в голосе, заявил:

– Декабрьские события об этом свидетельствуют с очевидностью. На мой взгляд,

только известная ловкость царя и громкие военные победы отвратили Россию от бунта.

– Даже так, мой любезный Альфред!? Вы и в самом деле полагаете, что все было

столь серьезно для Николая, – Вильгельм слегка нахмурился, пристально глядя Тирпицу

прямо в глаза, – И гвардия это бы допустила?

– Полагаю, что гвардия, вернее Великие князья и их офицеры, не только допустили

бы смуту и кровопролитие в столице. Они их, несомненно, желали, Экселенц. Если даже

не более того. И дело тут не только в том, что реформы бьют по дворянству в целом.

Если мы с Вами знаем кое-что относительно здоровья одного из членов понятного

семейства, что можно подумать об осведомленности князя Владимира? Мы знаем, как

начал царь последнее время прижимать родственников. Знаем о подрывной деятельности

обиженного на него господина фон Витте и его друзей из профранцузской партии…

– Значит, Вы думаете, что Ники затеял контригру против своих зарвавшихся старших

дядюшек? Из элементарного опасения потерять трон?

– Осмелюсь предположить, что не только это, Ваше величество. Тут, на мой взгляд,

просматривается некая более сложная, преследующая несколько целей, многоходовка. Но,

конечно, декларировал равенство всех перед законом он неспроста…

– Так… получается, что Вы не усматриваете явных угроз от всего этого шапито

нашим планам относительно стратегического сближения с Россией?

– Наоборот. Считаю, что в этих условиях решение Вашего величества о немедленном

посещении Петербурга для демонстрации царю Николаю Вашей решительной поддержки

– чрезвычайно своевременный, воистину мудрый и важнейший для будущего Германской

империи политический шаг.

– Готовы ли вы поспорить с этим мнением, господа адмиралы? Нет?

Ну, если так, то нам остается только подождать беднягу Бюлова, и после того как он

признает безупречность логики статс-секретаря, может ползти в койку. Ни Рихтгофену, ни

Гольштейну, надобности телеграфировать нет. Через несколько часов мы будем у Даго.

Если обещанный Дубасовым «Ермак» встретит вовремя, войдем во льды Финского залива,

и качать перестанет. Там наш страдалец-канцлер и получит свое заслуженное избавление.

Конечно, мы с вами знаем, господа, что у многих наших генералов обязательно будет

особое мнение по этому вопросу. Если не по существу, то хотя бы из-за их духа

69

противоречия морякам. Но решать-то нужно было быстро, не так ли? И с этим ничего уже

не поделаешь. Мы идем в Санкт-Петербург! – Вильгельм многозначительно подмигнул

Тирпицу, – Кстати, это очень хорошо. Когда тебя ПРАВИЛЬНО понимают…

***

Три дня. Вернее, трое суток. Много это, или мало, когда в ворох запланированных и

уже расписанных по часам дел, внезапно вклинивается некая сверхзадача, которую, кровь

из носу, а выполнить нужно? Наверное, у многих из нас случались подобные моменты. На

таких неожиданных вводных, жизнь и проверяет на способность держать удар отдельные

личности или целые коллективы. А случается, – даже целые народы…

«Кайзеровский десант», вернее авральная подготовка к нему, и стала тем самым

форс-мажором, на котором сдавала этапный экзамен, «отрихтованная» Императором при

помощи «гостей из будущего», система государственного управления в высшем ее звене.

Сдавала подобно воинской части, внезапно поднятой командованием по тревоге, и в

условиях, приближенных к боевым, проходящей суровую проверку на прочность. В

смысле адекватности и быстроты профессиональной реакции, стрессоустойчивости и

готовности личного состава к авральной командной работе на заданный результат.

«Рихтовка» эта, внешне почти не заметная, но качественно изменившая систему

принятия важнейших государственных решений, стала главным следствием многочасовых

бесед Государя с Банщиковым. Пытливо вникая в подробности истории мира будущего, а

затем, в одиночестве, размышляя над рассказами и пояснениями собеседника, Николай

твердо уяснил для себя четыре истины. Поначалу весьма неприятные для него, но которые

мало было «прочитать, понять и выучить». Хозяину земли русской пришлось немедленно

применять их к практике своей трудовой деятельности, сиречь – царствования. Рискуя при

этом, как минимум, яростными склоками едва ли не с большей половиной Романовского

семейства, а как максимум, – внезапной встречей с «апоплексической табакеркой»…

Истины эти были следующими:

Во-первых, царь – он тоже человек, с присущими ему слабостями и недостатками, и

упрямая убежденность самодержца в божественной сущности его интуиции и душевных

порывов может стать причиной катастроф как для него лично, так и для всей державы.

Ему, как и любому смертному, свойственно ошибаться. Тем более, что нерешительность

при рассмотрении серьезных вопросов, он за собой замечал сам.

Отсюда проистекал и подмеченный потомками «эффект крайней аудиенции», когда

Николаю случалось внезапно менять принятое решение под влиянием доводов чиновника

или родственника, последним высказывающего ему свои аргументы наедине. Именно так

он, по словам Вадима, пришел и к отправке эскадры Рожественского на Цусимскую

Голгофу, и к отказу от договора с кайзером у Бьерке, и к всеобщей мобилизации из-за

Сербского кризиса, спровоцировавшей Вильгельма на начало войны против России…

Во-вторых, покрутившись год в совершенно ином ритме, чем предыдущие десять

лет, он вынужден был согласиться с тем, что одному человеку с должным вниманием и

качеством одновременно рассматривать вопросы типа «объявления войны Англии» и

«назначения пенсии вдове погибшего на пожаре купеческих складов урюпинского

брандмейстера», просто невозможно физически. Вдобавок, при условии, что абсолютно

вся входящая переписка, без предварительного разбора или сортировки, сразу ложилась

ему на стол. Как это было год назад, до появления Банщикова, который начал сортировать

для него входящие документы флотской тематики, отделяя зерна от плевел.

Однако существенно ситуацию это не улучшило, особенно с учетом передислокации

в Иркутск Безобразова с его секретариатом Особого комитета по делам Дальнего Востока.

Война и внутриполитические проблемы породили резкое увеличение потока документов

на Высочайшее имя. Поэтому уже в июне Николаю пришлось расширить полномочия его

Собственной Канцелярии под управлением Танеева, сделав ее хоть отдаленно похожей на

«Администрацию главы государства», как это называлось в мире Вадима. Теперь не

только награждения и благотворительность, но и ворох мелких дел, таких, как, например,

70

ответы на приветственные адреса или мелкие личные прошения, начали «закрывать» ее

чиновники. Подавая «наверх» лишь недельную сводку-доклад о проделанной текущей

работе. Это же относилось и к Канцелярии министерства Двора при ведении рутинной

«переписки вежливости» с его коллегами-монархами.

Конечно, всех проблем и это не решило. А поскольку опыт работы по флотским

делам, с Банщиковым в роли секретаря-референта, Николай оценил положительно, уже к

августу он дозрел до того, чтобы его «расширить и углубить». Для своевременной подачи

на рассмотрение Государю действительно важных документов, подготовки к принятию по

ним оперативных решений с привлечением членов Кабмина и экспертов, контроля их

исполнения и ведения закрытого делопроизводства, им было решено собрать небольшую

группу самых близких и доверенных помощников. Говоря точнее – секретариат. А еще

точнее – Собственный Кабинет Е.И.В..

Не совещательный «кружок друзей по интересам», а именно, – рабочий орган. По

своему весу и значению стоящий лично для него выше, чем Премьер со всем Кабмином.

Выше даже, чем для Вильгельма вся система из его нескольких Кабинетов, фактически

дублирующих собой министерские структуры, созданная им в Германии. Кузен пошел на

это не от хорошей жизни, ибо вынужден был таким образом искать рычаги влияния более

надежные, чем подотчетные Рейхстагу по конституции статс-секретариаты. Но в России

ничего подобного «ответственному министерству» Николай допускать не собирался.

Для себя он определился с персоналиями сотрудников своего «Аппарата» к осени.

Но для оформления задуманного де юре, хотелось дождаться возвращения с войны брата.

Итак, пока их будет трое. Глава Кабинета – исполнительный секретарь: Великая княгиня

Ольга. Теперь «доступ к телу» Императора и его рабочий график – исключительно в ее

компетенции. Плюс, два человека – «по направлениям». Военный секретарь: Великий

князь Михаил. И, конечно же, военно-морской секретарь... Выскочка, царев фаворит,

божественный посланец, еще чей-то там любовник и прочая, прочая, прочая... Михаил

Лаврентьевич Банщиков.

При этом Николай понимал, что, скорее всего, число секретарей-направленцев со

временем придется увеличивать. Ведь есть же еще наука, экономика, внешняя политика,

внутренняя политика и «социалка», «спецура» – все словечки из лексикона Банщикова…

В-третьих, ему предстояло кардинально поменять саму форму работы с Кабмином.

Регулярные личные доклады министров, – по сути своей совершенно не нужное, даже

вредное занятие. Отнимающее лишнее время, силы и нервы как у него самого, так и у

руководителей ведомств. И приводящее, порой, к итоговым ошибочным решениям.

Для снятия этой проблемы необходимо было сделать три вещи: стандартизовать

объем и форму этих докладов, отделив от статистики и славословий результативную часть

с конкретными выводами и предложениями, и занимающую при этом не более одной

машинописной страницы; поручить Премьеру первичное рассмотрение этих докладов и

внесение по ним его замечаний; для обеспечения чего непосредственно при Кабинете

министров создать рабочий статистическо-канцелярский орган, из специалистов которого

со временем можно будет вырастить сотрудников полноценных Госплана и Госстата.

Ну, а в случае несогласия царя с предложениями как министра, так и Премьера, для

принятия окончательного решения по докладу – «вызов на ковер» в Царское село…

Понятное дело, что кто-то возопит о диктаторских полномочиях Столыпина и его

канцелярии, об ущемлении прав царской власти. Но, по сути своей, этот ропот будет

ничем иным, как следствием личной уязвленности у определенной группы «товарищей»,

резко отодвинутых от кухни принятия важнейших государственных решений.

Господа с громадным уровнем амбиций или интересов, типа Плеве, Победоносцева,

Витте, Мещерского, дядюшек Александровичей и Николаши, конечно, будут обижены. С

мамА ему тоже предстоит очередное объяснение на повышенных тонах. Но весь этот гвалт

придется вытерпеть. Ради исполнения задуманного. Ради сына, в конечном счете…

И, наконец, в-четвертых. Если он действительно желает блага своей стране, своему

народу и своей семье… А он желает! То он просто обязан обеспечить последовательность

71

и преемственность политики, как внутренней, так и внешней. А для этого нет ничего

более страшного, чем министерская чехарда и смена высших госчиновников по принципу

«разлюбил – надоел – с вещами на выход».

Если уж ставишь человека на ответственное место, нацелив на определенную задачу,

то терпи его рабочие возражения и давай ему возможность довести ее до исполнения. Если

с чем-то не согласен – спорь и настаивай на своей правоте открыто. И только если видишь,

что ошибся со своим выбором, и поставленной цели этой конкретный индивид достичь

объективно не способен, – убирай быстро, спокойно, не мучая и не унижая.

В конце концов, любому всегда можно найти занятие по силам на другом, менее

ответственном уровне. Не стоит терять исполнителей в команде, а вместо них плодить

недругов, полагая, что окончательный расчет произведен в форме выходного пособия.

Другое дело, если имеет место предательство, осознанный саботаж или «крысятничанье».

Кстати, это словечко «от Вадика», ему тоже почему-то понравилось…

С такими отныне предстоит поступать жестко. Но как именно, и кто будет этим

заниматься, Николай намеревался решить, обсудив вначале тему с Василием Балком.

***

Несмотря на необходимость тщательной подготовки к приезду германцев, Николай

не отменил ни одного важного государственного мероприятия, намеченного им на эту

неделю. А гостей мало было встретить, разместить, обласкать, да потешить парадами,

балами, театральными постановками и светскими приемами. Нужно было организовать

для финансово-деловой команды кайзера соответствующую бизнес-программу, причем не

только с общими словесами о «светлых перспективах».

Сверхплановой работы было выше крыши. Ведь капитанам германского бизнеса

нужно было сразу дать понять: два «потерянных десятилетия» эпохи таможенных войн и

жесткого профранцузского протекционизма «по-Витте» окончательно осталась за кормой

корабля русско-германских отношений.

Немцам нужно было дать возможность пощупать собственными руками крепость

дружбы, связавшей их кайзера и русского самодержца. Своими собственными глазами

рассмотреть и оценить перспективы ведения дел в России, своим носом учуять запах

будущих прибылей, своими ушами услышать шипение и стоны опальных лоббистов

франко-бельгийского капитала, еще вчера их торжествующего конкурента на российских

просторах. Прочувствовать взаимные выгоды нового Торгового договора16 и гарантии

юридической защиты инвестиций.

Но главное, – им должны быть предложены конкретные проекты. Сразу. Вроде тех

контрактов с Круппом, которые уже успели взбудоражить весь деловой бомонд Рейха.