Текст книги "Одиссея капитана Балка. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

звякая шпорами и дыша перегаром, оно вполголоса обсуждало мировые и крепостные

новости. А попутно сплетничало, травило байки и анекдоты, над чем-то посмеивалось или

поругивалось, и при этом почти единодушно, со стенаниями, проклинало в голос судьбу-

злодейку, да втихаря костерило бессердечное начальство. А попенять ему было за что.

Во-первых, Руднев, вопреки затаенным желаниям многих своих подчиненных,

фантастически быстро, оставив лишь небольшой временный гарнизон в Йокосуке, целью

которого была охрана «Нахимова» во время его ремонта, организовал возвращение от

Токио флота и гвардии. Кто-то хотел гульнуть там, кто-то надеялся на приезд друзей,

родственников, любимых или просто знакомых дам полусвета из столицы, пока их герои

пакуют японские сувениры, но… Облом-с вышел и с тем, и с этим. Вдобавок, ведомство

князя Хилкова, по требованию все того же Руднева, наотрез отказывалось увеличить число

курьерских пар до Владивостока со дня получения в Питере известия о перемирии.

Во-вторых, драконовские порядки, по приказу Безобразова заведенные во Владике

военной жандармерией по образу и подобию маньчжурских, совсем не способствовали

гульбе и вседозволенности. Тяжкая и, конечно, несправедливая доля свежих постояльцев

крепостной гауптвахты и была сейчас одной из главных тем офицерских толковищ «за

жизнь». Тем более актуальных в свете уже известной всем суровости наместника. Все, кто

туда влетел, сидели свое без исключений и поблажек.

Однако, с появлением в поле зрения собравшихся этого самого начальства, и,

конкретно, ехавших в первых каретах Алексеева, Макарова, Гриппенберга, Руднева,

Щербачева, Безобразова, Сухомлинова и Великих князей Михаила Александровича и

Александра Михайловича, разноголосое подспудное бурчание мгновенным шквалом

переросло в стихийное, дружное «Ура!» и бурную овацию.

Все понимали, что последняя точка в этой войне будет поставлена именно сейчас, и

именно здесь. И вряд ли когда-нибудь еще им, победителям, суждено будет собраться вот

так вот – всем вместе. Вместе празднуя и поминая тех, кто не дожил до этого радостного

дня. Вместе верша историю.

***

Справедливости ради, нужно отметить, что историю в этот мартовский день творили

не только здесь. Вернее, не столько здесь. В типографиях мирно спящих в тысячах

километрах отсюда Петербурга и Москвы, Киева и Нижнего Новгорода, Варшавы и

26

Казани, десятков других губернских и уездных городов, уже сохли, ожидая утра и своих

читателей, номера центральных и губернских газет. А в заголовках их передовиц 36-м

кегелем было жирно набрано: «Высочайший Манифест».

Но пока о предстоящем стране эпохальном событии, открывающем новую главу

российской истории, здесь, во Владивостоке, знали только семь человек: Великий князь

Михаил Александрович, которому накануне вечером была вручена личная секретная

телеграмма Государя, шифровальщик штаба гвардейского корпуса, начальствующий над

этим самым корпусом генерал Щербачев, оба «свеженьких» российских генерал-адмирала

– наместник на Дальнем Востоке Алексеев и командующий Тихоокеанским флотом

Макаров, а также адмирал Руднев и капитан гвардии Василий Балк. Последний – на

правах друга Великого князя.

Николай повелел брату лично провозгласить «непреклонную волю Императора» по

введению в России основ парламентаризма и о грядущем даровании его подданным

Конституции перед общим офицерским собранием. Дабы господа офицеры сразу уяснили

себе положения Манифеста и могли скоординировать действия с целью недопущения

каких-либо волнений на кораблях, в армейских частях и подразделениях. Ибо свобода

слова, собраний и совести, отнюдь не есть вседозволенность и анархия. Но, к сожалению,

обязательно найдутся и те, кто этой аксиомы не сможет или не захочет понять…

Впечатление от такой новости у них было различным. Балк и Руднев по понятным

причинам восприняли судьбоносное известие из Питера с одобрением и энтузиазмом. Тем

более, что хотя массовое ликование и общественный подъем в стране отмечались всеми

газетами, а здесь, во Владике, и вовсе были видны им невооруженным глазом, ни Василий,

ни Петрович так до конца и не верили, что при сложившихся вследствие военной победы

благоприятных обстоятельствах, удастся быстро пропереть Николая на созыв Думы. А вот,

поди ж, ты! Царь сказал – царь сделал.

В то же время впечатления от столь сногсшибательного известия у остальных

пятерых были не столь однозначны. За исключением Михаила, пожалуй. Первая реакция

Великого князя напоминала памятную Василию с детства сценку из мультика про

Карлсона, когда Малыш задается вопросом: «А что про это скажет мама?» И, развивая

свою мысль, приходит к следующему: «А что теперь скажет папа?..»

Правда, вместо папы в данном случае был упомянут дядя Сергей, но… «поскольку,

все это ерунда, дело-то житейское» и «кричать им сильно больше, чем после Земского

съезда, смысла особого уже нет», младший брат царя, бывший Наследник Цесаревич и

новоиспеченный полковник синих кирасир в целом тоже разделял оптимизм обоих гостей

из будущего по поводу грядущего дарования Конституции и введения демократических

институтов. Ибо, как верно подмечено: с кем поведешься, от того и наберешься. Закончив

обсуждение текста манифеста и, как бы подытоживая их разговор, Мишкин предложил

«слегка вспрыснуть» это дело, весело брякнув: «Ай да Вадик, ай да сукин сын!»

Непосредственный начальник Михаила, генерал Щербачев, отнесся к неординарной

новости на удивление по-философски. Очевидно, будучи служакой до мозга костей, он

вообще не имел обыкновения обсуждать решения вышестоящего начальства. Лишь,

немного подумав, сухо подметил пару-тройку связанных с нею моментов: «В гвардии, не

здесь, конечно, а в Петербурге, вряд ли этому порадуется, полагаю… Но, поскольку

никаких ответственных министерств не будет, то и проблем с деньгами на армейскую

реформу, даст Бог, тоже не предвидится больших. На мой взгляд, гвардейским офицерам

карьеру это политическое нововведение порушить не должно. Что ж, может, как раз и

вовремя. Чтобы на будущее все глупости, вроде гапоновской, в зародыше пресечь».

Макаров же, напротив, хоть и не возражал против принятого Императором решения

принципиально, но явно опасался негативного влияния парламентских процедур, даже

совещательных, как на общее финансирование флота, так и на ход дела с будущей

кораблестроительной программой. Ее он продумывал во время лечения своих ран.

Будучи человеком глубоко эрудированным, он хорошо понимал, что в системе

управления страной в целом, и флотом в частности, появляется некая новая и пока не

27

известная величина. А как влияли парламентские деятели на морское строительство во

Франции, например, он знал хорошо. Не зря же последнее десятилетие 19-го века в

истории французского флота величали «военно-морской бестолковщиной».

Петрович, правда, указал ему и на противоположный пример – на работу Рейхстага

по принятию германского Закона о флоте, где усилиями кайзера, Бюлова и Тирпица он был

облечен в такую форму, что препятствовать резкому удорожанию линкоров при замене

броненосцев дредноутами парламентарии фактически не смогут.

Но настроения Степану Осиповичу не подняло даже это: «Так – то, мой дорогой,

Германия, немцы. А то – наши! Балаболок да выскочек разномастных понавыбирают, вот

уж и надумают они нам в этой Думе. А то, что нет пока ответственного министерства –

так, лиха беда начало! Выклянчат. Помянете мои слова: взвоем мы еще от их «склок с

совещательным голосом»! Но, не дай нам Бог, чтоб кабинетная система или сменяемое по

выборам правительство как в Парижах, – вот тут-то и запляшем мы с вами танцы святого

Витта. Все давешние делишки господина Витте как бы нам цветочками не показались! Я

то думал, что сейчас в Питере попробуем порядок навести – а тут… Какое там! Задумали

Дубасова на меня менять. А зачем? Нет уж. Пусть он дальше с этим всем разбирается в

министерстве. А я, если Государь позволит, с палубы в кабинет не уйду. В море – дома!»

Последним узнал про Манифест царя наместник Алексеев. И, как рассказал позже

Василию Михаил, после прочтения его текста на новоявленного генерал-адмирала было

просто страшно смотреть. Евгений Иванович был ошарашен и взбешен одновременно. Но,

как тут же выяснилось, не от того вовсе, что из-за истового монархизма органически не

переносил демократических общественных институтов, в принципе не желая видеть и

слышать ни о чем ином, кроме как о неограниченной монархии – самодержавии.

Все оказалось много проще. На нем лежала ответственность за огромный край. Где

пока ни один градоначальник, ни один полицмейстер, ни один начальник гарнизона или

войсковой атаман не были проинструктированы о том, как нужно воспринимать сие

царское решение и как себя вести применительно к таким обстоятельствам.

И, по большому счету, Василий резоны наместника вполне понимал. Получилось, что

необходимость сохранять секретность из-за опасности возникновения беспорядков в

столице, перекладывала после опубликования Манифеста всю ответственность и заботу о

недопущении эксцессов и разгула стихийной вольницы в городах и весях на местные

власти. Совершенно не готовые к такой новой вводной…

Мнение же обо всем этом штабс-капитана Красовского, старшего шифровальщика

штаба Гвардейского экспедиционного корпуса, первым во Владивостоке узнавшего

подробности Царского Манифеста, история для нас, увы, не сохранила.

***

Кстати, итоги вышеупомянутого Михаилом Земского Съезда, действительно можно

было смело считать прологом к этому Манифесту. Говоря образно, если сегодня воля

Императора возвещала о наступлении утра новой жизни России, то съезд этот был его

рассветной зарей. И сделать здесь небольшое отступление от темы для краткого описания

его предыстории и решений вполне уместно.

Строго говоря, это было первое крупное внутриполитическое деяние самодержца,

предпринятое им благодаря осмыслению всей той убийственной информации о будущем,

что безжалостно вылил на его несчастную голову доктор Вадик. Ничего не поделаешь,

врачам «часто приходится делать людям больно, чтобы потом им жилось хорошо». Увы, но

более образно и конкретно, чем эта крылатая фраза из «Иронии судьбы», суть призвания

хирурга определяло только бессмертное: «Резать! Резать к чертовой матери, не дожидаясь

перитонита!» От Риммы Марковой…

Обдумав услышанное, Николай для себя твердо решил как можно скорее запустить

маховик земельной реформы, способной как повысить уровень сельскохозяйственного

производства, так и параллельно решить две сопутствующих проблемы: обеспечить на

28

годы вперед подпор людского потока к заводским проходным, переселенческим поездам и

пароходам, повышая одновременно уровень жизни остающихся на селе.

Но за всем этим масштабным процессом необходим был неусыпный контроль и

действенное управление им. Только вот достичь этого лишь силами уездных и губернских

администраций было попросту невозможно. Даже при условии обеспечения должного

финансирования. Управленческий штат их был не велик, а профессиональный уровень для

столь сложной и масштабной задачи – в массе своей явно слаб.

Не сразу, но Николай все-таки согласился с тем, что без решительного привлечения к

этой работе органов местного самоуправления – земств – не обойтись. Более того, – именно

они могли стать важнейшим элементом всей системы проведения реформы, ее главным

тягловым механизмом, оставляя местным администрациям функции учета, контроля,

отслеживания финансовой дисциплины и обратной связи.

При этом, как следствие, неизбежно вставал вопрос о привлечении к этому самому

самоуправлению лиц крестьянского сословия, дабы избежать пресловутого «без меня меня

женили». И для этого наиболее логичным решением было создание третьего – низового -

уровня в структуре земских организаций – всесословного волостного земского собрания,

имеющего право делегировать своих председателей и выборных гласных в состав уездных

и губернских земских органов.

Во время обсуждения с Николаем всех этих «деревенских» проблем, Вадик был

буквально сражен наповал одним документом, который царь предложил ему прочитать «на

сон грядущий». Это была родившаяся в недрах министерства внутренних дел Записка,

содержавшая предложения по реформе законодательства о крестьянах. В документе,

вышедшем из-под пера сотрудников ведомства «наиконсеративнейшего из русских

консерваторов» – Плеве, были черным по белому прописаны почти все основные

постулаты столыпинской реформы, авторство которой потом многие умные книжки из

«мира Вадика» приписывали «прозорливости финансового гения фон Витте».

Как выяснилось, фактическим инициатором и главным автором его был Владимир

Иосифович Гурко10, занимавший в МВД должность управляющего земским отделом. Пару

раз перечитав Записку, на словах декларирующую сохранение крестьянской общины, а на

10 Владимир Иосифович Гурко родился 30 ноября 1862 года. Его отец – фельдмаршал И.В. Гурко – был

одним из творцов победы в войне с Турцией 1877-78 г.г., а брат Василий Иосифович сделал блестящую

военную карьеру, став во время ПМВ командующим Западным фронтом и начальником Генштаба.

В.И. Гурко не пошел традиционной для семьи военной стезей, и окончив Московский университет в

1885 году избрал гражданскую службу. Начав с должности комиссара по крестьянским делам двух уездов

Варшавской губернии. Энергично принявшись за дело, молодой, честолюбивый, образованный чиновник

усердно вникал в аграрные вопросы и сделался в них признанным экспертом. Вскоре он – член губернского

присутствия по крестьянским делам, затем исполняет должность варшавского вице-губернатора.

С 1895 года Гурко переезжает в Петербург и поступает на службу в Государственную канцелярию -

учреждение, занимавшееся подготовкой законопроектов для Госсовета. В 1898 г. он уже помощник статс-

секретаря департамента экономии. В 1902 г. глава МВД Плеве предложил ему пост начальника земского

отдела, ведавшего общественным управлением и поземельным устройством всех разрядов крестьян.

Гурко правильнее всего охарактеризовать как «государственника». С его точки зрения сословные и

классовые интересы должно подчинить общей задаче – обеспечению мощи и процветания России в целом.

Основой могущества страны может быть только высокопроизводительное хозяйство. Между тем Россия

проигрывала в этом. Источник ее слабости он видел в низкой культуре земледелия. Мысль, центральная для

понимания его идей: «ни крупные латифундии, владельцы которых не заинтересованы в интенсификации

хозяйства, ни крестьянский двор в рамках общины, не могут быть основой будущего процветания России».

Гурко видится тип капиталистического хозяйства, который теперь назвали бы крупным фермерством.

«Лишь владельцы имений средней величины с доходностью, удовлетворяющей современным потребностям

интеллигентной семьи в деревенской обстановке, могут и имеют все к тому побуждения повысить технику

сельского хозяйства, да и вообще культурный уровень жизни. Интересы и государства, и деревни, говорят за

содействие образованию владений средней величины из крупных поместий и за прекращение дальнейшего

дробления владельческих земель на мелкие участки с переходом их в крестьянские руки». Вторым путем

формирования хозяйств такого рода ему видится выделение из общины крепких крестьян, и он прилагает

усилия для разработки программ ликвидации общины и создания крестьянского землевладения на правах

частной собственности. Избыточное сельское население должно найти себя в городской промышленности.

29

деле подготавливающую ее неизбежный, но постепенный развал и сход со сцены, Вадим

решил лично познакомиться с этим явно незаурядным человеком.

После их трехчасовой беседы во время прогулки по набережным Невы и Мойки, для

Банщикова уже было совершенно ясно, что судьба вовремя посылала России человека,

способного отвести от нее страшную беду – грозящее взрывом накапливающееся

недовольство в среде 80-и процентов населения. А до кучи, попутно, решить и одну из

важнейших задач экономики – интенсификацию сельского хозяйства.

Увы, в нашем мире его талант и выдающиеся способности так и остались

практически невостребованными. Сначала смерь покровительствовавшего ему Плеве, а

затем мелочная ревность Столыпина, банально опасавшегося подсиживания со стороны

молодого и напористого заместителя, погубили не только его карьеру. Ведь останься он во

власти, возможно, пробуксовки с земельной реформой и ее постепенного сворачивания

удалось бы избежать.

***

Итак, первый шаг на пути реализации всего этого громадья планов был определен:

начинать нужно было с перевода земства с уже накатанной дорожки хронической

оппозиционности правительству на тесное с ним сотрудничество.

Позволить теплой компании земцев-конституционалистов, этих либеральствующих

помещиков из кружка князей Долгоруковых, и демократическо-интеллигентской тусовке

господ Струве и Вернадского сотоварищи, гордо, с претензией, именующей себя «Союзом

освобождения», слиться в протестном экстазе друг с другом, додуматься до «банкетных

кампаний», и обратив этим на себя внимание крупного капитала, стать на его прикорме

главной подрывной силой в Империи, царь не хотел. Так что партии конституционных

демократов – кадетов – родиться здесь в том виде, в котором Петрович и трое его

товарищей по несчастью читали о ней нашей истории, было не суждено.

Однако, Николай не пожелал и простого решения, типа, «повязать, подкинуть в

карман гашиш, эсэровскую прокламацию или ворованный кошелек (нужное подчеркнуть)

и загнать за Можай», хотя Дурново поначалу рекомендовал оперативно устранить

Знакомство с земледелием у Гурко не кабинетное, в родовом имении он вел обширное интенсивное

хозяйство. В основании программы, выросшей из этого опыта, мысль о необходимости интенсификации

сельского хозяйства; простая же передача крестьянству помещичьих земель не увеличит благосостояния

крестьян, но разрушит последние очаги эффективного производства на селе. Политика государства должна

облегчать выход из общины и формирование класса средних земельных собственников при недопущении

всех видов «социализации», «национализации» и «принудительного отчуждения частновладельческих

земель». На принципиальном значении частной собственности он настаивает: «Все государства признавали

землю предметом частной собственности. На этой основе развилась та сельскохозяйственная культура,

которая обеспечила государствам Западной Европы их общее развитие, их экономическое процветание».

Получив в 1902 г. с назначением на должность управляющего земским отделом МВД значительный

простор для действий, Гурко повел дело к созданию на месте крестьянской общины крепких крестьянских

хозяйств на основе личной собственности. В июне 1902 г. при МВД была образована редакционная комиссия

по пересмотру законодательства о крестьянах, материалы для нее готовили сотрудники земского отдела во

главе с Гурко. Первыми шагами к ликвидации общины он полагал уничтожение круговой поруки и отмена

выкупных платежей. В этом смысле и был им составлен аграрный раздел Манифеста 26 февраля 1903 года,

предусматривавшего облегчение выхода крестьян из общины. Более чем кто-либо другой, он подготовил

переход к тому, что назвали «Столыпинской аграрной реформой». В.Н. Коковцов полагал, что Столыпин

пришел к этой идее уже в Петербурге, подпав под влияние «такого страстного человека, каким был В.И.

Гурко, давно остановившегося на необходимости бороться с общинным землепользованием».

Отстранение Гурко от дел Столыпиным в 1907 г. было следствием не только «ревности» Петра

Аркадьевича к молодому и напористому подчиненному. Оно стало свидетельством его чужеродности в

бюрократической среде. Де факто его неполным соответствием правилам неписаного бюрократического

устава, запрещавшего, в частности, брать на себя риск, хотя бы на йоту большую ответственность, чем

следовало, полностью пренебрегая всеми остальными соображениями и пользами.

В.И. Гурко скончался в эмиграции, в Париже 18 февраля 1927 г. Государственный деятель, которого по

энергии и интеллектуальному потенциалу современники ставили вровень с М.М. Сперанским и Д.А.

Милютиным, ушел из жизни, оказавшись практически невостребованным Россией начала 20-го века.

30

возникшую проблему именно в таком ключе. Самодержец не имел намерения рубить с

плеча и разбрасываться патриотичными и думающими головами.

А то, что сейчас мозги в них думали совсем не в том направлении, можно было

попробовать исправить, заняв эти головы серьезной и важной работой. Да еще и с

патриотическим подтекстом. Для такой работы реформирование местных органов власти с

наделением земств новыми полномочиями и ответственностью, становилось просто

бескрайним, непаханым полем. С теми же, кто будет упорствовать и продолжит

раскачивать лодку, позже можно будет поговорить и по-другому.

Но при этом было совершенно ясно, что добиться от земцев искреннего желания

сотрудничать с правительством в проведении земельной реформы при руководстве всем

процессом из МВД, было проблематично. Для большинства склонных к либерализму

земских деятелей Плеве представлялся пугалом, «душителем всего прогрессивного», «без

пяти минут» диктатором, этаким «деятельным Победоносцевым». Такому его образу,

кстати, во многом способствовала и «передовая» пресса, подогреваемая Витте, его

главным врагом и конкурентом не столько в борьбе консервативных и либеральных

воззрений, сколько в схватке честолюбий за «влияние на Государя». Увы, работать с

издателями и журналистами сам Плеве не умел и не желал.

***

Точки над «И» были поставлены 17-го мая, когда Император принял в Зимнем

возвращенного им из ссылки князя Леонида Дмитриевича Вяземского. Вместе с ним были

приглашены министр внутренних дел Плеве, министр земледелия и госимуществ Алексей

Сергеевич Ермолов, князья Павел Дмитриевич Долгоруков, Александр Григорьевич

Щербатов, Алексей Дмитриевич Оболенский и граф Петр Александрович Гейден.

Кроме министров и титулованных особ на этом совещании присутствовали Петр

Аркадьевич Столыпин, видные земцы Дмитрий Николаевич Шипов, Федор Измайлович

Родичев, Михаил Александрович Стахович и Павел Иванович Новогородцев, ученые

Дмитрий Иванович Менделеев и Владимир Владимирович Вернадский, издатели Суворин,

Сытин и публицист Шарапов. Также были приглашены недавно попросивший отставки с

поста начальника корпуса жандармов Виктор Вильгельмович фон Валь и

вышеупомянутый чиновник аппарата МВД Владимир Иосифович Гурко.

В краткой преамбуле Император буднично спокойным тоном завил собравшимся, что

его слова о модернизации политической системы страны после окончания войны,

сказанные в Кронштадте рабочим Морзавода, были вовсе не репликой на злобу дня, а

вполне твердым решением, чтобы об этом ни судачили на раутах и в салонах. После

заключения мира непременно будет введено законосовещательное всесословное народное

представительство при вполне разумном избирательном цензе, а затем будет дарована

народу Конституция, что гарантирует всеобщее равенство перед законом.

Но! Ни о каком «ответственном министерстве» никому инсинуаций строить не

следует, тем более прессе. Время для таких решений пока не пришло, для начала нужно

победить трех главных народных врагов – голод, безграмотность и бескультурие. Бытовое

и нравственное. К «прискорбным проявлениям» последнего царь, в том числе, отнес и

«потуги вполне патриотичных, интеллигентных и образованных людей раскачивать

государственный корабль, прокладывающий свой путь в штормовом, военном море».

Но не успели еще господа-земцы поднять камушек, прилетевший в их огород, как

Николай уже подсластил пилюлю, обратившись непосредственно к Долгорукову со

словами благодарности за «зимнее решение известной группы уважаемых земцев,

постановивших на время войны воздержаться от политических демаршей». Выслушав

ответные восторги и охи-ахи: земским либералам действительно было чему радоваться,

ведь обещанные Конституцию и Парламент, пусть сперва и не законотворческий, они,

естественно, считали СВОЕЙ победой, и выдержав мрачные взгляды Плеве и Валя,

Николай приступил к главному:

31

– Не стоит удивляться, господа. Война многое заставила меня переосмыслить. В том

числе и избавиться от некоторых «бессмысленных мечтаний»11, – сделав небольшую паузу,

царь убедился, что земцы его юмор оценили, – И сегодня приходит время решений,

которые еще вчера казались не столь срочными, не столь животрепещущими.

Я собрал вас сегодня, для того, чтобы мы могли вместе приступить к разрешению

безотлагательного на сегодняшний день вопроса. Самого важного для страны, пожалуй.

Нет, речь у нас пойдет не о военных или финансовых делах. Не о промышленных

проектах и даже не об общей внутренней стабильности, которой, как представляется

теперь, действительно трудно достичь без посильного участия земских органов в делах

внутреннего управления государством. Речь пойдет о том, что поможет нам в возможно

короткий срок ослабить гнет тех самых, уже упомянутых мною, трех главных народных

врагов, давящих на плечи каждым восьми из десяти подданных Российской короны.

Мы должны обсудить назревшие изменения в крестьянском законодательстве, с

учетом дополнительных прав и обязанностей земского самоуправления и введения в нем

всесословного волостного звена. Поговорить о неизбежном, но не скоропалительном

замещении крестьянской общины современными формами бытовых и хозяйственных

взаимоотношений на селе, а значит, и о ликвидации волостного суда с переходом крестьян

под общую юрисдикцию. О важности интенсификации сельского труда, наконец.

Я тщательно ознакомился с Запиской по крестьянскому вопросу, подготовленной

недавно в министерстве уважаемого Вячеслава Константиновича. Полагаю, что все вы,

господа, тоже ее внимательно прочли, как я просил. Считаю, что ключевые ее положения

более чем логичны, своевременны, а главное – реально осуществимы. Значение этого

документа для будущего Российской империи таково, что сейчас я поздравляю Вячеслава

Константиновича Плеве и Владимира Иосифовича Гурко кавалерами Ордена святого

равноапостольного князя Владимира первой и третьей степеней соответственно.

Мною выбор сделан – земельная и крестьянская реформы будут вестись на основе

этого документа. Вам же, Владимир Иосифович, придется работать над законодательной

частью их и далее. Работу комиссии князя Оболенского считаю исчерпанной, как и 2 года

назад созванного Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности.

К сожалению, его председатель Сергей Юльевич Витте в настоящее время крайне

занят вопросами получения иностранных заимствований для нужд ведения войны. Свои

предложения по данной теме, как он сам мне сообщил, он сможет подготовить не ранее

чем через три месяца. У нас нет такого долгого времени. К окончанию года реформы

должны быть начаты. Завтра моим Указом отмена круговой поруки будет распространена

на все края и губернии за Уралом, дабы крестьяне, решившие переселиться на Дальний

Восток, в Маньчжурию или киргиз-кайсакские степи, понимали: архаичные общинные

пережитки на новом месте их не встретят.

Прошу Вас, уважаемый князь Александр Дмитриевич, все статистические данные и

предложения, как вашей центральной комиссии, так и губернских и уездных комитетов,

11 После смерти Александра III в земских кругах некоторое время носились слухи о либеральности

нового Государя. За первые два месяца царствования почти все земские собрания посылали Николаю адреса,

в которых говорилось о необходимости реформ, выражались пожелания о привлечении земских деятелей к

участию в государственном управлении. Эти выступления возбудили сильную тревогу в правительственных

кругах и дворцовой камарилье. 17-го января 1895-го года 26-летний Николай II принял в Аничковом дворце

депутацию дворянств, земств и городов.

Как сообщает «Правительственный Вестник», приветствуя собравшихся и выйдя на середину зала,

Его Величество произнес следующие слова: «Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для

заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому

русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей,

увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего

управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала

самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его Мой незабвенный, покойный родитель».

Речь Николай читал по записке, вложенной в шапку-кубанку, которую держал в руках. От волнения

он, вместо «несбыточными мечтаниями», как стояло в тексте речи, подготовленном, скорее всего, не без

участия К.П. Победоносцева, прочел «бессмысленными мечтаниями», что жестоко оскорбило земцев.

32

передать в Особый Комитет по проведению реформы сельского хозяйства, который

надлежит сформировать и возглавить Вам, уважаемый Петр Аркадьевич, включив в него

для начала всех, кто сегодня собрался здесь. На комитет этот ляжет главная тяжесть

работы по обеспечению согласованных усилий государственных и земских органов во

время проведения этих реформ.

Дабы нам сразу исключить некоторые трения: я счел необходимым вывести весь

нынешний земский отдел из штата МВД и перевести его в штат вашего министерства,

Алексей Сергеевич. Владимир Иосифович Гурко при этом получит должность вашего

Товарища и право прямого личного доклада мне. Все-таки, не министерство внутренних

дел и не министерство финансов должны стоять во главе нашего движения на этом

направлении, а именно министерство земледелия.

Полномочия земских начальников и мировых посредников в новых условиях нам

предстоит кое в чем пересмотреть. С земств снять несвойственную им нагрузку, как то

этапирование, конвой и временное содержание под стражей арестантов. Для этого в штате

МВД будет образовано отдельное Управление территориальной полиции, отвечающее

также за общее обеспечение порядка и спокойствия на земских территориях.

А Вас, Виктор Вильгельмович, я прошу его организовать и возглавить. Это крайне

ответственное поручение, я на Вас здесь ОЧЕНЬ надеюсь. И полагаю, что все прежние

размолвки с Вячеславом Константиновичем будут преданы забвению. Ваш сегодняшний

труд в одной упряжке крайне важен как лично для меня, так и для всей страны.

***

Сделка, предложенная Николаем земцам, была честной. Рост их самостоятельности,

снятие надуманных финансовых ограничений и серьезное участие в законотворчестве

через квоты в будущей верхней палате парламента и свою фракцию в Думе, шли в обмен