Текст книги "Одиссея капитана Балка. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

на масштабную работу по реформированию социальных отношений на селе и, в

буквальном смысле, по подъему сельского хозяйства. От сохи, телеги и амбара предстояло

переходить к плугу, трактору и элеватору. От обособленных крестьянских общин к

всесословной волости. Впереди открывалась перспектива работы на многие годы.

И после некоторого «брожения умов», земские лидеры этот жест и доверие царя

вполне оценили. Возможно также, что определенную роль тут сыграло и обещание

Государя выделить в их распоряжение серьезные суммы под неотложные меры по

предотвращению возможных крестьянских бунтов в конце лета – начале осени…

По инициативе Императора Земский Съезд собрался в Таврическом дворце 11-го

июня. В его работе приняли участие 264 делегата от всех земских губерний России и

специально приглашенные представители и атаманы казачьих войск. Из выступлений

царя, министров финансов и земледелия, а также председателя Особого комитета по

реформированию сельского хозяйства саратовского губернатора Столыпина, стало ясно,

что Россия вступает на путь глубоких преобразований, в которых территориальному

самоуправлению предстоит сыграть значительную роль.

На Земства ложилась огромная нагрузка по выполнению важнейших госпрограмм в

области медицины и образования, создания современной транспортной инфраструктуры и

интенсификации сельскохозяйственного производства, в том числе в деле создания сети

МТС и элеваторов. В краткосрочной перспективе должна быть устранена чересполосица –

главная беда для крестьянства. Должен быть упорядочен и проведен в кратчайшие сроки

выкуп пустующих или неэффективно использующихся помещичьих земель, а также

ускорено судопроизводство по проблемным закладам.

В соответствии с предложенным Столыпиным планом земельной реформы, от

привычного, архаичного общинного землевладения наиболее активной части крестьянства

предстоял постепенный переход к частно-фермерскому – хутора, отруба – с учетом

перспектив его дальнейшего укрупнения по мере развития земельного рынка. Создание

условий для этого, начиная от общественной и правовой поддержки, и заканчивая

33

подготовкой потребных для этого специалистов, в частности землемеров, счетоводов-

бухгалтеров и агрономов, – становилось первейшей задачей земских органов.

Государство планировало оказывать хуторянам активную помощь. Но это не была

спешная, административная ломка общины, несмотря на ее очевидную деструктивную

роль: после отмены круговой поруки и определенного ею фискального смысла, она

представляла собой лишь ничем не оправданный постоянный нагнетатель социальной

напряженности. Выделение надела «на едока» провоцировало рождение массы детей,

переделы усугубляли чересполосицу, а растущий земельный дефицит и недовольство

молодежи диктатом стариков плодило малоимущий городской люмпен, падкий на

анархистскую агитацию. Чересполосица, в свою очередь, тормозила внедрение любых

прогрессивных форм коллективного землепользования и достижений агрокультуры, мешая

интенсификации сельского труда и этим увеличивая опасность голода и бунтов.

По мнению царя и довольно резко возразившего «господам толстовцам» князя

Вяземского, «община – не религиозный догмат, крестьяне должны иметь возможность

выбора, не отягощенного ни давлением сверху, ни общинной гирей на ногах снизу». Они

должны иметь возможность сравнить эффективность индивидуального фермерства на

хуторах, хозяйствования в рамках общины или коллективного землепользования, с учетом

опыта многопольного севооборота крупных российских и зарубежных хозяйств. И задача

земства еще и в том, чтобы дать им вполне богатую пищу для такого сравнения.

В налаживании фермерского хозяйствования, коллективной кооперации крестьянам

будет предоставлена господдержка. А первыми шагами станут полное списание выкупных

платежей и отмена законодательных ограничений на выход крестьян из общины. Вопреки

патриархальному укладу – и для «молодых» семей, что будет сделано по окончании войны

с Японией. Хуторяне получат гарантии госзащиты от «завистливых действий».

Самой важной задачей текущего момента для Земств, признано предотвращение

волнений крестьян в случае недорода зерна этим летом. Для чего при Поземельном и

Крестьянском Банках организуются особые хлебные фонды в 5 и 10 миллионов рублей

соответственно для беспроцентных целевых хлебных ссуд на пять лет, для распределения

зерна среди малоимущих крестьян. Организация их выдачи, а также справедливого

распределения, возлагается в первую очередь на Земства и крестьянские общины.

На вопрос делегатов относительно реформ государственного устройства, Император

ответил, что как он уже заявлял ранее, вопросы введения Конституции и институтов

парламентаризма для него встанут в повестку дня только после победы над Японией, и

сейчас публично на эту тему говорить он не намерен. К чести собравшихся, большинство

из них сделали верный вывод из ударения, сделанного Николаем на слове «публично».

Земским деятелям было предложено подготовить предложения для готовящейся

новой редакции закона «О земском самоуправлении». В соответствии с ним будет

выработано новое положение о выборах в земские органы, в том числе будут введен новый

цензовый регламент, как для выборщиков, так и для избираемых.

Земское самоуправление будет введено на всей территории страны, включая Казачьи

края, области и земли, за исключением ряда юго-азиатских областей, Привисленского края

и Финляндии. Председателем Всероссийского Земского совета по предложению Государя

был избран князь Вяземский. Дмитрий Николаевич Шипов стал Секретарем исполкома

ВЗС, а его товарищем – граф Петр Александрович Гейден.

***

Сказать, что столичное, да и не только, общество было изрядно возбуждено итогами

Земского съезда, значит – ничего не сказать. При этом главными критиками его решений

были в первую очередь крайне правые и крайне левые. Но поделать с тем, что маховик

реформы российского села был уже запущен – ничего не смогли. Первые лишь дали Плеве

возможность пополнить свою коллекцию «жемчужин перлюстрации», а вторые – повод к

закрытию нескольких, особо критиканствующих газет. Типа «Вестника знания» Битнера,

34

«Руси» с ее «Сельскохозяйственным листком», «Нашей жизни» и «Сына отечества». Едва

избежали этого и «Биржевые ведомости» Проппера, вынужденного сменить главреда.

Склока же в самом благородном семействе России была страшная. Матушка и дядья

сперва вызвали Николая «на ковер» в Аничков. Однако он, сославшись на нездоровье, туда

не поехал. Отправляться же всем вместе к нему без приглашения, было не положено. Да и

не комильфо. Поэтому Мария Федоровна первым послала для выяснения отношений с

венценосным «блудным сыном» наиболее близкого к нему из дядюшек – Великого князя

Сергея Александровича, примчавшегося по такому случаю из Первопрестольной.

Наговорившись вдрызг, дядя Сергей покинул кабинет племянника строевым шагом,

громыхнул дверью, и даже не появившись в Аничковом, отбыл в Москву. После чего с

Николаем не общался три месяца. Следующими получили окорот Сандро и Николаша.

Первый – вежливо и корректно, без шума, крика и прочего гама. А второй – громко,

суетно, с тремя уходами и приходами, с угрозой немедленно застрелиться и тому

подобной визгливой ерундой. На следующее утро, страшно не выспавшийся и оттого злой,

Николай прибыл на званый завтрак, или, правильнее сказать «на стрелку», во дворец

Владимира Александровича, где, кроме хозяина с супругой, его ждала и засада в лице

вдовствующей Императрицы и Великого князя Михаила Николаевича.

Подробностей этой «августейшей корриды» Вадик так и не узнал. Николаю говорить

об этом было неприятно, а самого его царь предусмотрительно попросил несколько дней

не высовываться из химлаборатории. И лишь Ольга Александровна потом обмолвилась,

что брат как-то сказал ей о том разговоре: «Многое висело на волоске, и если бы не

неожиданные слова Михаила Николаевича про то, что «мир меняется, и, возможно, не все

новое есть дурное, только не всем сие видимо», я бы тогда мог дать слабину». Мать и

Владимир Александрович с тетушкой Михень едва не уломали его на «задний ход».

Почему патриарх семьи Романовых внезапно поддержал «реформаторский зуд»

Николая, никто так и не узнал. Эту тайну он через четыре года унес с собой в склеп.

Возможно, дело было в том, что он с уважением относился ко многому, что в свое время

делал, но так и не успел довести до ума, Александр II? Кто знает…

***

Первым к микрофонам, установленным на перилах трибуны у Адмиральской

пристани Владивостокского порта, подошел командующий Маньчжурской армией

генерал-адъютант Оскар Казимирович Гриппенберг.

Несколько секунд бравый фельдмаршал, нахмурив густые брови и всем своим видом

давая собравшимся прочувствовать вкус момента, пристально всматривался в лица

офицеров стоящих перед ним. И вдруг, слегка искаженный несовершенством усилителя,

громовыми раскатами загудел на всю набережную через четыре громкоговорителя его

зычный голос: «С Победой Вас, Русские Воины! Войне – конец! Ура!»

Ответное «Урра-а-а!!!», исторгнутое снизу тысячами глоток, мгновенно подавило

мощь всей лейковской электроники, которая, кстати говоря, до этого путешествовала к

Токио и обратно на борту рудневского флагмана, на случай если бы пришлось заниматься

массовой информацией и пропагандой при вступлении в японскую столицу. Но там, слава

Богу, обошлось. Не пригодилась…

Не любитель цветистых фраз, Оскар Казимирович, говорил четко и размеренно. Как

команды рубя короткие фразы. Вначале он поблагодарил моряков за всю ту боевую работу,

без которой успехи армии, как под Артуром, так и под Токио, просто были немыслимы.

Затем особую хвалу воздал офицерам и солдатам Щербачева. И это понятно: сам

гвардейский офицер и генерал «со стажем», он особо внимательно следил за боевыми

успехами гвардейцев. После чего, упомянув о решении Государя из особо отличившихся

во время боев на Квантуне, в Маньчжурии и в Японии воинов сформировать несколько

новых гвардейских частей, отметил, что списки кандидатов в гвардию он с дозволения

Императора будет рассматривать лично.

35

Коснувшись проблем с предстоящей демобилизацией, Гриппенберг подробно

остановился на предполагаемых сроках отдачи приказов по этому вопросу и общем

порядке отправки демобилизуемых в Россию. При этом он сделал особый акцент на

запущенной в западных и центральных губерниях переселенческой программе. А также на

разнообразных льготах, которые по решению Государя должны будут получить

демобилизованные из армии и с флота военнослужащие, изъявившие свое желание

остаться жить на Дальнем Востоке и в Маньчжурии.

Ведь по любому лучше, если на новых землях Империи, а в том, что Китаю они уже

принадлежать не будут, никто не сомневался, право первенства и выбора мест для

проживания и земледелия получат те, кто за них сражался. Те, кто уже знает этот край «в

лицо», а не по лубочным картинкам и рекламным листкам.

Особенно важно это для крепких, молодых крестьянских мужиков, уже увидевших

плодородную силу этих земель и знающих, что дома, за Уралом, их и их семьи ждут

чересполосица, диктат общинных стариков, перспектива голода в случае недорода или

неурожая, да кулак-ростовщик. Да и когда еще в центральной России или Малороссии

реформа будет доведена до конца? А здесь, с опорой на обновленное уложение законов о

крестьянстве, жить по ним можно начинать уже завтра.

Обещанный поселенцам перечень льгот действительно впечатлял. В Высочайшем

Манифесте Николая II «К доблестным Героям нашим, воинам русской армии и флота»,

опубликованном 26-го февраля, говорилось о первоочередном наделении бесплатной

хуторской землей демобилизуемых военнослужащих Маньчжурской армии, ТОФа и

казаков – участников боевых действий, решивших остаться жить здесь и вести личное

крестьянское хозяйство. Лица крестьянского сословия из их числа и члены их семей

получали госгарантию беспрепятственного выхода из своей «домашней» крестьянской

общины и право на немедленную денежную компенсацию за оставляемую общине

надельную землю и недвижимое имущество.

Раздача и разверстка земель для ветеранов войны будет начата не позже трех месяцев

после выхода приказов о демобилизации. Размер бесплатного надела определен в 20

хуторских десятин как самому демобилизуемому, так и прочим членам его семьи

мужеского пола, при условии их переезда на Дальний Восток для постоянного

проживания. Сам переезд семьи поездом или пароходом – за царев кошт.

К каждой такой 20-десятинной доле полагается бесплатно лошадь, винтовка-

драгунка, 100 патронов к ней, тесак и новый комплект обмундирования. В него входят:

шапка-ушанка, ватник, стеганые брюки, рукавицы, валенки с калошами, сапоги, отрезы

сукна, ситца и фланели, летние брюки, по три гимнастерки и комплекта исподнего,

ремень, фляга и лопатка. Кроме того государство брало на себя половину расходов по

перевозу с семьей демобилизанта – будущего хуторянина, ее скарба, одной-двух голов

крупного рогатого скота и до шести голов мелкой живности и птицы, не считая кошек и

собак, с дорожным кормовым фуражом.

Правительство выступало гарантом выдаваемой демобилизуемому долгосрочной

низкопроцентной ссуды в Крестьянском банке для строительства дома, надворных

построек, приобретения сельхозинвентаря и семенного материала на первый посевной

год. А также беспроцентных «подъемных» в Русско-Китайском банке на семь лет в сумме

150 рублей для поселенца-единоличника и 350 для ветерана, перевезшего в Маньчжурию

свою семью. Особое внимание проявил Государь о тех, кто сражался храбро и доблестно:

Георгиевским кавалерам подъемные увеличиваются на 25%, а заслужившим за эту

кампанию два ЗОВО и более – на 50%. Ничего подобного история России еще не знала…

В частях и подразделениях вовсю шло брожение – многие мужики-сослуживцы,

решившие для себя немедля воспользоваться невиданной царевой милостью, сбивались в

ватаги, вернее «переселенческие артели». Ведь миром, оно, и дома сподручнее ставить, и

стражу вести, а если еще и почитать присланные специально из столицы умные книжки,

то получается, что и поля обрабатывать. Да и жить рядом с соседом-товарищем, с которым

ты делил и армейскую кашу, и японскую пулю или осколок, которого ты знаешь и в

36

которого веришь, – «этот не выдаст», разве не правильно? Так что налицо было

зарождение новой формы сельской общины, связанной не общей собственностью, а

общим интересом. Житейским и экономическим.

Весь этот процесс поручалось организовать и координировать генерал-лейтенанту

Флугу и его оперативному штабу. И дабы обеспечить выполнение монаршей воли по

заселению дальневосточных рубежей России достойным и надежным русским людом,

Гриппенберг призвал всех армейских и флотских офицеров активно включиться в работу

по разъяснению рядовому и унтер-офицерскому составу положений царского Указа,

выпущенного по данному поводу.

После чего, еще раз поздравив всех с победой, командующий армией уступил место у

микрофонов командующему флотом.

***

Степан Осипович еще выглядел неважно после ранения. И, похоже, что и чувствовал

себя не ахти, поэтому на всякий случай его слегка страховали штабные флаг-офицеры

Дукельский и Щеглов, вставшие рядом и чуть позади него. Отдышавшись после подъема

на трибуну, Макаров окинул взглядом притихшее людское море внизу и негромко, но

вполне отчетливо, произнес:

– Спасибо… Спасибо, мои дорогие… Дело сделанное – славно! Царствие Небесное и

память вечная всем братьям нашим – русским воинам во брани почившим. Слава и почет

живым! А деяния ваши ратные и доблесть – потомкам в пример!

Может, скажет кто, что, мол, не велика честь и слава для нас, азиатов побить? Пусть

он этими словами и подавится! Или уже не помнит матушка-Россия иго монгольское да

крымчаков набеги? Азиат в бою стоек и неистов. В достижении цели своей упорен,

находчив и хитер. Так что противостоял нам противник вполне достойный. Нам ли теперь

об этом не знать, и этого не помнить?

А то, что за спиной у японцев стояли и всячески помогали им англичане и

американцы – про то особый сказ. С холодной головой и без лишнего азарта на то

смотрите. Но сам факт этого бесспорен, и победу вашу только лишь возвеличивает…

Много добрых слов хочу сказать всем вам. Морякам, гвардейцам, армейским героям

нашим и славным казакам. Но, простите, дорогие мои, не сегодня, – эскулапы столичные

пять минут только дали. Вон, уже ручками машут, боятся, что простужусь. Я пока их

пленник, – рассмеялся Макаров, – И их иго медицинское стоически терпеть обязан.

Но, дайте только срок, мои дорогие: вот силенок поднаберусь, и мы с вами флот наш

российский поставим так, что англичане и американцы все от досады усохнут! Прочие же

– завидовать будут. Да и про армию не забудем, не сомневайтесь. И впредь, учтите – мы,

моряки и армейцы, одному царю и одному народу служим. И Бог над нами один. Так что и

в мирное время гоните прочь все ведомственные усобицы, в единстве – сила наша!

А сейчас вам самое важное, то, что на сегодня осталось, Всеволод Федорович и

Михаил Александрович скажут. Спасибо! С Победой, чудо-богатыри! Ура!

Пока Степан Осипович при помощи своих флаг-офицеров спускался с трибуны и не

спеша шел к карете, раскатистое «Ура!» подобно волнам бурного прибоя катилось над

набережной и рейдом. Флот боготворил своего командующего.

***

И все-таки, первым, кого собравшиеся не только провожали громовым «Ура», но им

и встречали, был Руднев. Выйдя к микрофонам, он, казалось, поначалу никак не мог

собраться с мыслями, или просто сознательно наслаждался мгновениями своего триумфа.

Молча, с достоинством, пережидая устроенную ему овацию.

Но на самом деле в душе у Петровича в этот момент бушевала настоящая буря:

сколько всего нужно было пройти, испытать, претерпеть ради вот этого одного момента!

Ради заслуженного им вполне права обращаться к элите наших флота и армии, причем

37

обращаться, зная, что каждое твое слово будут буквально ловить. Что все, что ты скажешь

сейчас, – поймут. И поймут правильно…

Он пристально всматривался в лица людей внизу перед собой. В знакомые и в

неизвестные, а в голове билась сумасшедшая мысль: «Господи! А ведь если бы не мы…

Если бы не Вадим с его папашей и их олигархом с погонялом Анатом, благодаря чьей

фантастической жадности весь этот не менее фантастический пападос и произошел, то

каждый третий из стоящих перед ним офицеров был бы обречен не пережить этой войны!

Кто-то из них должен был погибнуть вместе с Макаровым на взорвавшемся

«Петропавловске». Кого-то нашли бы осколок, пуля или штык во время четырех штурмов

Порт-Артура. Кому-то предстояло взойти на страшную Цусимскую Голгофу эскадры

Рожественского. Кто-то лег бы в безвестные могилы на склонах маньчжурских сопок. Чьи-

то кости грызли бы одичалые псы в гаоляне вдоль мандаринской дороги…

Но здесь и сейчас этого уже не будет! Здесь и сейчас, карты судьбы легли совсем по-

другому. И история России уже идет по новому, неизведанному пути. А каким он будет для

нее – во многом теперь зависит и от них. От них от всех. Ныне – живущих…

Петрович говорил долго. Первые фразы он выдавливал из себя с трудом. После

Гриппенберга и Макарова, сумевших завести аудиторию почти до точки кипения, спускать

людей на грешную землю для работы над ошибками и уяснения будущих трудовых планов

было тяжко. Тяжко, но надо…

Однако, вскоре он с облегчением понял, что общество внемлет ему с вниманием

ничуть не меньшим, чем до этого обоим командующим, а, возможно, и с большим:

слишком животрепещущих он тем касался.

Почувствовав общий настрой, и случайно поймав на себе восторженный взгляд

каперанга Рейна, Петрович продолжил свою речь, хоть и обращаясь ко всем собравшимся,

но конкретно – как будто только к нему. Напряжение куда-то ушло, и мысль полилась

свободно и широко:

– Я понимаю, что в такой день хочется говорить только о содеянном. О тех славных

делах, в которых мы участвовали. Поминать добрым словом и полным бокалом наших

дорогих товарищей, не доживших до победы. Все так… Но именно память о тех, чьи

жизни были положены на алтарь победы, заставляет меня думать сегодня об упущениях, о

допущенных нами ошибках, которые могли или стоить нам ее, или отдалить, увеличив

многократно число погибших русских воинов – друзей и соратников наших.

К сожалению, мирным этот век вряд ли будет. Эту горькую истину мы с вами

усвоили на собственном опыте. И, значит, не должно впредь допустить такого, чтобы

Россия встречала войну, не будучи к ней готовой. Многие говорят сейчас, пишут в газетах,

что, мол, Япония просто не выдержала долгой войны. По-видимому, так это и есть. Ну, а

мы? Мы выдержали бы ее еще хоть полгода?

Может быть, не все из вас знают, но четверть выпущенных нами при Токио снарядов

были снарядами черноморских кораблей. И на сегодняшний день наш флот имеет менее

трети от довоенных запасов двенадцатидюймовых снарядов. Четверть, если не треть,

прошедших войну корабельных артиллерийских стволов нуждается в ремонте, ещё

четверть подлежит списанию из-за негодности к дальнейшей службе. Почти все

истребители, миноносцы и половина остальных судов сегодня нуждаются в крупном

заводском ремонте, все прочие в течение двух-трех лет.

Положение в армии даже более опасное, чем на флоте: еще только одно сражение

вроде Ляоянского, и чтобы было чем стрелять, придется полностью очистить склады

западных округов. Наши заводы сумели за год сделать меньше половины от заказанного

количества трехлинейных патронов, и только треть заказанных боеприпасов для полевой

артиллерии. Если бы не германские поставки осенью-зимой, смогла бы Маньчжурская

армия одержать столь убедительную победу под Ляояном? Подумайте об этом…

Сегодня мы не можем себе позволить роскошь ещё одной войны. Поэтому, прошу

вас, молодежь, уймите ваш излишний алармизм. Не нужно высказываться столь

вызывающе по отношению к британцам или янки. Да, мы знаем, кто маячил за японскими

38

спинами. Но разве нам сейчас нужны новые военные потрясения? Вести себя сегодня

вызывающе и дерзко не стоит. Тем более, что сами они, я не сомневаюсь в этом, скоро

начнут искать сближения с Россией. Наша победа серьезно изменила мировые расклады.

Но очевидная разрядка международной напряженности, которая неизбежна, сама

одержанная нами победа, не значат вовсе, что службе – конец. Для нас наступает время

собирать камни. Мир ждёт от нас послевоенной слабости, мы же должны усилить

подготовку новобранцев, увеличить число сверхсрочников, ибо на хорошем унтере

держится и армия, и флот. На любом рейде демонстрировать флаг и силу России.

Мы, люди военные, на своей шкуре познавшие, что такое нехватка снарядов или

угля, должны не убеждать, а требовать от правительства всемерного наращивания нашей

промышленной мощи, без нее война долгая, война «на прочность», России категорически

противопоказана. Сегодня ее главный фронт – экономический.

Что толку в наших кораблях, если для них не будет хватать угля или негде будет

чинить их пробоины? Что толку в пушках без снарядов или в пулеметах без патронов для

них? Что толку в сотнях тысяч призванных запасных, если их негде и некому обучать, если

нет в достатке оружия и экипировки? Если перебои со снабжением хронические и

упираются в пропускную способность единственной железной дороги?

Ведь это еще Суворовские аксиомы: «тяжело в учении – легко в бою», «солдат

должен быть ВСЕГДА сыт, обут и одет». Нет смысла их доказывать спустя сто с лишним

лет. А что было у нас в начале минувшей кампании? Помните?

Война кончена для обывателей. Но не для дипломатов, и не для нас, людей военных.

Нам нужно поминутно восстановить всю историю ее, собрать и обработать предложения

по улучшению службы. Нужно отремонтировать флот до уровня, позволяющего встретить

любой новый вызов, и при этом без сожаления расстаться со всеми кораблями, к

следующей войне не пригодными, сколь бы геройские имена они при этом не носили.

Прогресс в военном деле не остановить. Разве вы сами на себе не прочувствовали,

что значат лишних два-три узла скорости в сравнении с неприятелем? Поэтому переход на

нефтяные котлы и турбинные механизмы вместо паровых машин неизбежен. Как и

появление новых, более мощных и дальнобойных орудий, рациональных схем их

размещения. Нужно противопоставить подобным орудиям противника новые типы и

системы бронирования, а минам и торпедам – подводную защиту. Только приспособить к

этому всему броненосцы и крейсера ушедшего века физически невозможно. Так не лучше

ли передать славные имена новым кораблям, способным приумножить их ратную славу,

чем поддерживать искру жизни в небоеспособных блокшивах и брандвахтах?

В заключении, я хочу сказать еще и о том, что при всей бесспорности наших побед,

каждый из нас должен не кривя душой сказать себе: на нашей стороне была и удача.

Скажут – удача всегда на стороне храбрых…

А разве японцы показали себя трусами? Нет. И еще раз нет! Вспомните историю трех

атак их брандеров на проход в Порт-Артур или последний бой «Фудзи». Я сам видел

многочисленные примеры их стойкости и самоотверженного героизма в боях. Но главное -

ни один их корабль не спустил флаг, в какой бы безвыходной ситуации не находился.

Вспомните, как в последний час боя у Шантунга до последнего снаряда дрался

против пяти наших крейсеров «Якумо». Как сражался против шести броненосцев

обреченный «Адзума». Как кинулись в самоубийственную атаку на мои крейсера их малые

миноносцы… Днем! При видимости миллион на миллион. И все погибли, но и «Корейца»

нашего с собой унесли. И как мы уже знаем сегодня, тот роковой разворот Камимуры был

вызван вовсе не попыткой бегства покойного японского адмирала, а двенадцатидюймовым

снарядом с «Ретвизана», разбившим управление на «Конго».

И поэтому, я должен это ответственно заявить, японцы заслуживают нашего с вами

уважения. И как противник, побежденный в честной, тяжелой и кровопролитной борьбе. И

как народ, который достоин серьезного и равного к себе отношения. Лично мне не

хотелось бы вновь встретиться с ними на поле брани… Что греха таить, японцы имели

основания считать свою честь попранной: не желали мы относиться к ним, как к ровне,

39

воспринимать их интересы всерьез. Даст Бог впредь, если будет на то воля Государя, наша

дипломатия на Дальнем Востоке станет теперь более гибкой и не допустит до подобного

несчастного развития событий. Только на Певческий мост надейся, да сам не плошай.

Посему: флот наш и армия – господам дипломатам в помощь!

***

Великий князь Михаил пережидал овацию в свой адрес минут пять. И было видно,

что при этом изрядно стушевался. Огонь, вода – это уже стало привычным и обыденным.

Но с медными трубами, причем не в театрально-партикулярном варианте официальных

церемоний, заседаний или парадов, а вот так вот, – во всю ширь, от сердца, от души… с

этим он столкнулся впервые. Да сразу так, что до самых потаенных глубин сознания

дошло: они тебя любят не за то, что ты чей-то сын, брат или наследник какой-то там

короны. А любят за то, что ты – воин, как и они. И победитель, как и они. Что ты видел

костлявую в лицо не раз, как и они. И заставил ее уйти восвояси ни с чем не только с твоей

дороги. И ты – по праву вожак их стаи, их клана. И по одному твоему слову они…

– ТОВАРИЩИ!

Вокруг стихло. И только отдаленные визгливые голоса чаек с залива, да какой-то

железный стук и шипение стравливаемого пара за спиной в порту…

Вот ведь, странная штука! Многие у нас любят порассуждать о культе личности. О ее

роли в истории. Но ведь самое главное, фундаментальное в нем, в культе этом самом, -

зарождение этой массовой энергетики любви и обожествления своего вождя, – рождается

отнюдь не сразу. Не единичным щелчком какого-то таинственного тумблера.

Забавно: есть так много хороших биографий Наполеона, Сталина, Гитлера, Цезаря,

Токугавы… Но почему там так мало правды о том, когда же именно у них это ВСЕ

начиналось? И как? Не по хронологии, а по сердцу. Что творилось в ИХ душах? Как же

легко и гладенько все списать на непомерную гордыню или жажду власти. Но ведь это –

бесстыдная подмена высшей математики арифметикой. Чересчур просто, слишком пошло

и примитивно. Тем более в отношении фигур, личностей, такого калибра и масштаба.

Возможно, все дело во вспыхивающем в ответ чувстве ВЕЛИКОЙ любви к твоим

соратникам, отождествляемым трепетной душой с понятием Родина? Кто знает… Никто

воистину великих об этом не расспросил. Ясно одно – самим себе такие люди уже не

принадлежат…

– Товарищи!

Высокий, но уже не долговязый, как это было с год назад – тренировки по методике

Балка это вам не конкур да фехтование, и в плечах он заметно раздался, – Михаил нервно

пытался пристроить у микрофонов темно-бордовую коленкоровую папку так, чтобы было

и читать удобно, и при этом не пришлось слишком нагибаться. О регулировке установки

микрофонов по высоте никто до этого момента не подумал.

– Товарищи генералы, адмиралы, офицеры и все, кто еще сейчас меня слушает…

Прошу простить, господа, но говорить с трибун я вовсе не мастер. Так что, не шумите так,

будьте добры. Мне нужно сообщить вам одно очень важное… Вот так…– он наконец

оставил тщетные попытки справиться с папкой и, вытащив из нее несколько листков

приблизился к микрофонам, но порывистый ветерок упрямо загибал бумагу, не давая

Михаилу начать чтение. Со стороны это выглядело несколько комично.

Общество снизу слегка заурчало, как довольный кот. Слышались реплики вроде:

«Михал Александрыч, не томи!» «Да зачем нам по бумажке! Давай от себя, товарищ

Великий!» «Ну, ее, речь эту, тут у нас не Госсовет! От себя говорите! Просим!»

– От себя было бы проще. Однако, я обязан выполнить высочайшую волю Государя и

зачитать Вам Императорский Манифест от сегодняшнего числа. И мы здесь первые во

всей России, кто его прослушает.

Голоса внизу разом смолкли.

– Этот документ совершенно особенного государственного значения, господа. И я

прочту его полностью. Позже вы получите текст на бумаге из газет. Но…

40

Все-таки, сначала, раз настаиваете, несколько слов скажу и от себя.

Конечно, хвала Заступнице Небесной и Николаю Угоднику – победа наша. Не в чем

упрекать себя и всем нам, тем, кто честно свой долг перед Государем и Отечеством

исполнил. Кто пролил здесь кровь свою и товарищей боевых схоронил… Только я вот, что-

то сильно бурно не радуюсь. И со всем согласен, что только что Всеволод Федорович нам

изложил. Но сказал он, пожалуй, даже слишком мягко.

Где это видано, что флот наш вступает в войну с невзрывающимися снарядами, а у

армейской артиллерии в ящиках – одна только шрапнель? Почему наша пехота в первых