Текст книги "Русские символисты: этюды и разыскания"
Автор книги: Александр Лавров
Жанр:
Литературоведение
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 49 страниц)
«ДУХ ГОТИКИ» – НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЙ ЗАМЫСЕЛ М. А. ВОЛОШИНА
Можно привести немало примеров, свидетельствующих о заинтересованном внимании русских писателей к европейской средневековой готике; достаточно указать хотя бы на «готические» рисунки Достоевского[1063]1063
См.: Лихачев Д. С. «Готические окна» Достоевского // Лихачев Д. С. Литература – реальность – литература. Л., 1984. С. 104–105; Баршт К. «Готика» Достоевского// Нева. 1984. № 10. С. 192–195; Баршт К. Рисунки в рукописях Достоевского. СПб., 1996.
[Закрыть]. Особенной широты и силы этот интерес достигает в начале XX в.: для писателей символистского поколения готика – один из наиболее притягательных и «говорящих» культурных регионов прошлого. Тяготение символистов к построению новой синтетической культуры находило себе зримый прообраз в готическом соборе, сочетавшем целостное представление о мире, патетически воплощенную идею высокого духовного творчества и безукоризненное художественное совершенство. Самый характер красоты готического искусства и его символика находили сильный ответный резонанс в неоромантических устремлениях русских поэтов и соответствовали их представлениям об эстетическом идеале. Увлечение готикой отразилось во множестве произведений русских писателей рубежа веков[1064]1064
Подробнее см. об этом в статье В. Е. Багно «Зарубежная архитектура в русской поэзии конца XIX – начала XX века» (Русская литература и зарубежное искусство. Сб. исследований и материалов. Л., 1986. С. 156–188).
[Закрыть], стало настолько общепризнанным явлением, что порой вызывало активное неприятие, как, например, у С. Я. Парнок, противопоставлявшей готической «чужой красе» Миланского собора, горделиво угрожающего небу, восточные архитектурные формы с их «плавной силой»:
Я не люблю церквей, где зодчий
Слышнее Бога говорит,
Где гений в споре с волей Отчей
В ней не затерян, с ней не слит,
Где человечий дух тщеславный
Как бы возносится над ней, —
Мне византийский купол плавный
Колючей готики родней. <…>
Вы, башни! В высоте орлиной
Мятежным духом взнесены,
Как мысли вы, когда единой
Они не объединены![1065]1065
Парнок С. Стихотворения. Пг., 1916. С. 11.
[Закрыть]
Дух мятежа, угроза небу – лишь один из смыслов, которые улавливали в готической пластике; другое, более устойчивое и распространенное в системе эстетических представлений начала XX в. отношение к готике связано с символистским пониманием идеальных задач искусства: готика – зримый, выразительный символ порыва к запредельному, манифестация свободного творческого духа, преодолевающего власть косной, неорганизованной материи. Именно таким образом воспринимает готическое искусство один из теоретиков символизма Конст. Эрберг, когда в статье «Красота и свобода» (1905) характеризует готический собор как одно из наглядных воплощений творческого акта в его безусловной чистоте и силе: «…мой свободолюбивый творческий дух поборол темные силы материи, и вот результат: эти миллионы пудов гранита, вопреки всем неумолимым законам тяготения, летят стрельчатыми сводами готических соборов вверх, к свободным облакам! Такой гигантский подвиг, такую победу над природой мог одержать только свободный человеческий дух. Это он взметнул к небесам гранитные стрелы Кельнского собора <…>»[1066]1066
Эрберг Конст. Цель творчества: Опыты по теории творчества и эстетике. М., 1913. С. 171–172. Ср. интерпретацию готики у Д. С. Недовича – литератора, близкого к символистам: «Я знаю храм. Темный, уводит он взоры в небо. Стремительный, осиливает он землю и взбрасывается стрельчато: взбегают арки и одна в другую с легкостью перекидываются. Истаивают в воздухе башенки. И святые, прижавшись к стенам, восходят, уносят. Захватил их храм и тонкий свой профиль сузив – вот исходит он крайним шпицем, и вот – исчезает из глаз… Готический собор плетет каменные кружева, и здесь камень уже не камень, но дымчатый мираж» (Недович Д. Символичность еллинов // Труды и Дни. 1913. Тетрадь 1 и 2. С. 85).
[Закрыть]. Подобное понимание готики не оставалось прерогативой одних символистов; в принципе сходную ее интерпретацию дал О. Мандельштам в своем известном стихотворении (1912):
Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред —
Башни стрельчатой рост!
Кружевом, камень, будь
И паутиной стань:
Неба пустую грудь
Тонкой иглою рань![1067]1067
Мандельштам О. Полн. собр. стихотворений. СПб., 1995. С. 101 («Новая Библиотека поэта»). В статье «Утро акмеизма» Мандельштам, прибегая к тем же образам, пишет о готической архитектуре как о символе творческого «строительства», стремясь к обоснованию положений уже не символистской, а акмеистской эстетики: «Камень как бы возжаждал иного бытия. Он сам обнаружил скрытую в нем потенциально способность динамики – как бы попросился в „крестовый свод“ участвовать в радостном взаимодействии себе подобных. <…> Строить – значит бороться с пустотой, гипнотизировать пространство. Хорошая стрела готической колокольни – злая, – потому что весь ее смысл – уколоть небо, попрекнуть его тем, что оно пусто» (Сирена. 1919. № 4/5. Стб. 71 ; Мандельштам О. Соч.: В 2 т. М.,1990. Т. 2. С. 143).
[Закрыть]
Интерес к готическому искусству для некоторых русских писателей рубежа столетий был частным проявлением их общего тяготения к средневековой культуре. Самым наглядным образом такой интерес сказался в творчестве Эллиса – поэта-символиста, фанатически преданного Средневековью и стремившегося к возрождению мироощущения минувших веков. В готике Эллис ценил прежде всего религиозный пафос и свои стихотворения на темы католического Средневековья называл написанными «в готическом стиле»[1068]1068
Письмо к Э. К. Метнеру от 27 июня 1913 г.// РГБ. Ф. 167. Карт. 8. Ед. хр. 12. Подразумевались стихотворения из книги Эллиса «Арго» (М.: «Мусагет», 1914). Столь же «готический» колорит имела и книга стихов Эллиса «Stigmata» (М.: «Мусагет», 1911); обложка ее, выполненная А. А. Тургеневой, представляет собой стилизацию в готическом духе.
[Закрыть]. Среди его многочисленных творческих замыслов середины 1910-х гг., связанных с культурой Средневековья, было и намерение, близкое волошинскому «Духу готики», – написать о готической архитектуре[1069]1069
В письме к Э. К. Метнеру от 6 октября 1913 г. Эллис сообщал, что собирается написать «о христианском искусстве (искусство катакомб, готика, византизм)»; указывая, что центром его интересов «есть и будет XIII век», он также при перечислении конкретных тем называет: «готика в архитектуре» (РГБ. Ф. 167. Карт. 8. Ед. хр. 18).
[Закрыть], однако Эллис его не реализовал.
Максимилиан Волошин, подобно Эллису, воспринимал готику прежде всего как законченное выражение средневековой культуры, которую он чрезвычайно высоко ценил, однако в отношении к ней был далек от фанатизма своего современника. Вместе с тем волошинское восприятие Средневековья, и готического искусства в том числе, было окрашено в романтические тона своеобразной ретроспективной утопии, которая определилась в его сознании в начале 1900-х гг. и впоследствии получила вполне законченное оформление; идеализированные историософские представления об этом этапе в развитии человечества как об эпохе наивысшей и всепроникающей духовности не могли вместить всего социально-исторического многообразия реальных событий и жизненного уклада, составлявшего ее содержание. Средневековье было для Волошина воплощением внутренне цельной, органической культуры, гармоничной и соразмерной во всех своих составляющих частях, миром, исключавшим трагические противоречия между индивидуумом и обществом, верой и знанием, разумом и эмоциями. Последующие века, ознаменовавшие торжество рационализма, точного знания и машинного производства, согласно его концепции, разрушают эту гармонию и создают «демонические», кризисные и тупиковые в своем предельном развитии формы культуры, чреватые катастрофой для человечества: на смену «Святому Средневековью» приходит «громадное, неимоверное нарушение социального и морального равновесия»[1070]1070
Волошин Максимилиан. Лики творчества. Книга первая. СПб., 1914. С. 310 (статья «Демоны Разрушения и Закона»). Ср. черновые наброски Волошина «Символизм»: «В средневек<овье> было единое миросозерцание, из которого исходило и лучилось все. Там была точка зрения с солнца. Все вещи были освещены в упор, без тени; только о<д>ни сильнее, другие слабее по мере их удаления от первоисточника света. Перспектива располагалась кругами. Солнцем была Голгофа. Она была и Страсть. <…> И в этом трагическом свете мир располагался с нестерпимой четкость<ю>, отчетливостью деталей, с геометрической стройностью» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 378. Л. 2).
[Закрыть].
Был литургийно строен и прекрасен
Средневековый мир, —
утверждает Волошин в позднейшей философской поэме «Космос» (1923), входящей в его цикл «Путями Каина»[1071]1071
Волошин Максимилиан. Собр. соч. М., 2004. Т. 2. С. 47.
[Закрыть]; универсальный символ этого мира представляется ему в образе готического собора:
Пристальный интерес к готике пробуждается у Волошина в начале 1900-х гг., когда он живет в основном в Париже и странствует по самым различным уголкам Западной Европы. Средневековое искусство привлекает его той изначальной цельностью, которой он не может обнаружить в искусствах Нового времени: «Существует некая тайная нить, которая связывает в одно ожерелье все произведения искусства средних веков – созданы ли они в слове, в камне или в красках»[1073]1073
Волошин Максимилиан. Тайная доктрина средневекового искусства // Око. 1906. № 14, 22 августа.
[Закрыть]. Другая привлекательная для Волошина особенность средневекового художественного творчества – его «анонимность» и всенародный характер; анонимным и всенародным, по мысли Волошина, должно стать грядущее искусство, которое придет на смену индивидуалистическому искусству настоящего. В этом отношении готика – явленный в прошлом наглядный образец идеала, провидимого в будущем. Задумав в 1904 г. выпустить в свет сборник своих стихотворений (замысел этот тогда не удалось воплотить в жизнь), Волошин мыслил его «безымянным» – лишь с надписью в конце, как на плите готического собора: «Эта книга сложена тем-то, издана тем-то, окончена печатанием тогда-то»[1074]1074
Письмо к М. В. Сабашниковой (август 1904 г.) // ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 107.
[Закрыть]. Тогда же, в мае 1904 г., Волошин создает большое стихотворение «Письмо», отдельный фрагмент которого посвящает готике:
Леса готической скульптуры!
Как жутко все и близко в ней.
Колонны, строгие фигуры
Сибилл, пророков, королей…
Мир фантастических растений,
Окаменелых привидений,
Драконов, магов и химер.
Здесь всё есть символ, знак, пример.
Какую повесть зла и мук вы
Здесь разберете на стенах?
Как в этих сложных письменах
Понять значенье каждой буквы?
Их взгляд, как взгляд змеи, тягуч…
Закрыта дверь. Потерян ключ[1075]1075
Волошин Максимилиан. Собр. соч. М., 2003. T. 1. С. 53.
[Закрыть].
Вопросы, поставленные в этом стихотворном отрывке, Волошин впоследствии попытается разрешить, работая над книгой «Дух готики». Сохранившиеся фрагменты и материалы к ней показывают, что ключ к истолкованию готического искусства Волошин видит в максимально глубоком проникновении в специфику средневекового миропонимания, в постижении смысла культурных категорий, предполагавших отношение к собору как к символу Вселенной, структурно воспроизводившему во всех своих частях устройство мироздания и являвшемуся своеобразной энциклопедией знаний о мире и человеке. Интерпретация готики для Волошина – не столько конкретно искусствоведческая, сколько культурологическая задача. Понимание поэтом общего смысла готического искусства близко тому, которое обосновал его современник, исследователь средневековой культуры П. М. Бицилли, видевший в готической архитектуре наиболее совершенный образец творческой деятельности средневекового человека, адекватный его представлению о мире как о единстве: «В этой области находит себе наибольшее удовлетворение его тоска по вполне однородном и абсолютно законченном космосе, в котором каждая часть точнейшим образом воспроизводит целое и все части связаны вместе началом господства и подчинения <…> В готическом соборе поражает стройность и завершенность плана: каменная громада вся целиком как будто выросла из земли, всем своим лесом колонн и пилястр устремляется в одном могучем порыве к небу. И в то же время каждый уголок собора, каждое оконце, каждая башенка, каждая деталь может быть взята отдельно, является сама по себе чем-то законченным. <…> Все вместе образует идеальное подобие того мира, о котором грезило средневековье: мира иерархически сгруппированных, совершенных, неизменно повторяющихся символов, мира раз навсегда „готового“, неподвластного времени, неподвижного в своем устремлении к Богу, оцепеневшего в своей предметности, – царства ничем не нарушаемой гармонии, вечно длящегося полного консонанса»[1076]1076
Бицилли П. Элементы средневековой культуры. <Одесса>: «Гносис», 1919. С. 63–64. Ср. во многом сходную интерпретацию пространства готического храма в новейшем исследовании: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 64–65, 81–82.
[Закрыть].
«Готическая» тема никогда не смогла бы стать для Волошина предметом специального исследовательского внимания, если бы ранее она не оказалась в центре его духовных, поэтически претворенных переживаний. Летом 1905 г. мир готики предстал Волошину как бы в своей интимной ипостаси, был им глубоко прочувствован и интуитивно угадан. Чувство радости, силы и полноты бытия, непосредственного постижения его скрытого духовного смысла, раскрывшееся Волошину в готике, было вместе с тем проникнуто и порождено возвышенной любовью к М. В. Сабашниковой, перевернувшей все его существо. Переживания любви и восторги, вызванные созерцанием готической архитектуры, сплетаются у Волошина в нерасторжимое единство, когда он 24 июля 1905 г. приезжает в Руан вместе с А. Р. Минцловой, своей духовной наставницей этого времени, и знакомится с Руанским собором – шедевром французской зрелой готики XIII в. Вечером этого дня Волошин писал Сабашниковой:
«Комната в гостинице. Пятый этаж. Под ногами река и готический городок, залитый вечерним сиянием.
В моей душе растут и высятся лестницы, пилястры, порталы. Она вся одно готическое кружево. <…>
Церкви, церкви, соборы – весь город как один резной просвечивающий вечерним светом храм.
Мы были в одном соборе, где каменные колонны были пронизаны фиолетовым светом. Фиолетовым, переходившим в розовый – золотисто-розовый. Я не знаю, что это было. Я слышал, как А. Р. шептала: „Если долго смотреть в этот фиолетовый свет, то увидишь все, все“.
И там, где фиолетовый переходил в розово-золотистый, – я видел, я знал, я чувствовал вашу душу. И я помню, что я целовал фиолетовый сияющий камень и когда я наклонялся, то видел тень своей головы золотисто-зеленую, влажную, утопающую в лиловых лучах.
И потом я смотрел наверх, где сияла фиолетовая роза среди мрака храма и фиолетовые лучи лились мне прямо в глаза, они одевали всю внутренность кружевного собора фиолетовой сияющей пылью, и я молился фиолетовому лучу.
Я молился за Вас, и моя молитва была благословением, и мне казалось, что моя душа как маленький золотисто-прозрачный паучок поднимается по этой нити под гулкие, громадные, благословляющие суровым благословением жизни своды храма. <…>
А снаружи весь собор светлый и пышный был похож на тринадцатилетнюю первопричастницу, которая, осторожно подобрав кисеи, кружева и ленты своего белого облака, ступает кончиками ног по черным плитам запыленного временем города»[1077]1077
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 108.
[Закрыть].
Ночные впечатления от собора Волошин описал М. В. Сабашниковой на утро следующего дня, 25 июля: «Что-то совершилось… Я никогда не испытывал такой радости, силы и уверенности… <…> Ночью… Не было земли – были только уступы, арки, пилястры, тонкие дуги, кружевные стрелки, которые, как музыка, плавным и властным порывом уносились в темное звездное небо. Они были все осыпаны, все сияли звездной пылью. Неподвижно расширяясь, подымаясь без движения. Точно у этих каменных глыб были птичьи крылья…»[1078]1078
Там же.
[Закрыть].
В этих письмах уже содержатся элементы образного строя одного из самых совершенных поэтических созданий Волошина – цикла из семи стихотворений «Руанский собор», создававшегося в 1906–1907 гг.[1079]1079
См.: Волошин Максимилиан. Собр. соч. T. 1. С. 81–85. В статье «М. А. Волошин» поэт и критик Б. Дикс отмечал: «М. Волошин единственный русский поэт, сумевший понять и передать нам сложное очарование готики и воплотить в русском стихе опьянение мистикой католицизма, с таким искусством переданное им в цикле стихов, названных поэтом „Руанским собором“» (Книга о русских поэтах последнего десятилетия: Очерки. Стихотворения. Автографы / Под ред. Модеста Гофмана. СПб.; М.: Изд. т-ва М. О. Вольф, <1909>. С. 368).
[Закрыть] Символическую архитектонику цикла Волошин истолковывал в прозаическом предисловии «Крестный путь», сопровождавшем первую публикацию «Руанского собора»: «Семь ступеней крестного пути соответствуют семи ступеням христианского посвящения, символически воплощенного в архитектурных кристаллах готических соборов»[1080]1080
Перевал. 1907. № 8/9, июнь – июль. С. 4.
[Закрыть]. Впечатления от ночного созерцания Руанского собора отразились в первом стихотворении цикла «Ночь» («Птичьи упругие крылья – Крылья у старых церквей!»), переживания фиолетового свечения – во втором стихотворении «Лиловые лучи», сравнение «…собор – первопричастница //В кружевах и белой кисее» приведено в заключительном стихотворении «Воскресенье», и т. д.
Через день после посещения Руана, 27 июля 1905 г., Волошин вместе с А. Р. Минцловой и художником М. С. Чуйко приехал в Шартр. «Моя душа проходит через ряд мистерий готических соборов, – писал Волошин в этот день М. В. Сабашниковой. – После Руанских мистерий – мистерии Шартрского собора… Огненная рука ведет меня…»[1081]1081
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 108. Ср. дневниковую запись Волошина, отражающую те же переживания: «Конец июля – Шартр. Набат в душе» (Волошин Максимилиан. История моей души. М., 1999. С. 136).
[Закрыть]. Подробнее свои переживания Волошин изложил в письме к Сабашниковой на следующий день: «Вы не можете себе представить красоты этого собора… Он светлый – лиловато-серый камень, в котором живет молитва…
Внутри совсем темно и громадно… Целы все стекла XIII века… Они потемнели, они изъедены дождем и ветром, они мерцают успокоенным почти черным светом…
Точно драгоценные, расшитые покровы из темного света, которым Тайна одевает душу.
Были некоторые, которые одевали душу в царские одежды власти, другие были золотисто-алый танец радости, были мятущиеся крики сомнения, были таинственные слова, открывающие преддверия Святая Святых… Все мгновенья души горели во мраке застывшей музыкой.
Все искания человечества распластанные жили на этих стеклах…»[1082]1082
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 108.
[Закрыть]
К воплощению замысла книги о готике Волошин приступил ряд лет спустя, однако, без сомнения, глубокое духовное потрясение, испытанное им при знакомстве с Руанским и Шартрским соборами, было одним из основных внутренних импульсов, побудивших его взяться за исследование готического искусства.
Книгу о готике Волошин предполагал написать для издательства М. и С. Сабашниковых. Глава издательства М. В. Сабашников был родственником жены Волошина М. В. Сабашниковой, в редактировании книг принимала участие ее тетка Е. А. Бальмонт – жена К. Д. Бальмонта, близкого друга Волошина, сам Бальмонт дружил с М. В. Сабашниковым и подготовил для его издательства несколько переводных книг. Таким образом, для Волошина в данном случае складывались самые благоприятные внешние условия. В мае 1912 г. Сабашников заказал Волошину перевод книги французского эссеиста Поля де Сен-Виктора «Боги и люди» («Hommes et Dieux»), который вышел в свет в конце 1913 г. (на титульном листе – 1914) в серии «Страны, века и народы». В этой серии, согласно проспекту, издавались книги «по географии, истории, культуре, искусству для чтения дома и в путешествии», которые должны «не только заинтересовать и привлечь внимание, но и побудить к углублению в предмет»[1083]1083
Белов С. Книгоиздатели Сабашниковы. М., 1974. С. 84.
[Закрыть].
Закончив перевод книги П. де Сен-Виктора, Волошин решил предложить для той же серии собственное исследование о готике. В его бумагах сохранился предварительный черновой план задуманной работы, перечислявший темы, которые он предполагал в ней осветить:
«Дух Готики.
Готическая культура.
Романский стиль и готика.
Архитектурная эволюция.
Готический собор – энциклопедия жизни.
Характер символизма готической мысли и архитектуры.
Готика XIII века.
1) Отражения природы
2) – научных теорий
3) – морального мира
4) Библия
Евангелие
Апокрифы
Жития святых
История
Апокалипсис
Готика XIV и XV вв.
1) Готика и театр.
2) Выражения новых чувств в готик<е>.
а) патетизм b) нежность с) характер святых d) новые черты культа
3) Упадок символическо<го> творчест<ва>.
Рост влияния книги.
Судьбы человека – Жизнь. Пороки и Добродетели. Смерть. Могила. Страшный Суд.
Конец готического искусства»[1084]1084
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 230. Л. 1–1 об.
[Закрыть].
Как видно из этого плана, Волошин ставил перед собой широкую и ответственную задачу интерпретации готики как квинтэссенции всей средневековой западноевропейской культуры, как непосредственного выражения средневекового миропонимания, намечая при этом раскрыть тему в исторической перспективе, выявить внутренние законы эволюции готического искусства. Высылая в мае 1913 г. из Коктебеля в Москву М. В. Сабашникову «приблизительную программу книги о готике», Волошин дополнительно указывал в письме: «Я предполагаю назвать ее „Дух готики“ или „О духе готики“ – это всего вернее. Т<ак> к<ак> я предполагаю, что она будет без иллюстраций, как остальные книги серии, то хочу ее сделать возможно более литературно образной. Главной путеводной нитью мне будут служить два громадных труда Émile Mâle „L’Art du XIII-е siècle“ и „L’Art de la fin du Moyen Age“. Я постараюсь дать их экстракт в IV и V отделах книги. Но попутно включу туда и свои обобщения и дополнения. Главная цель книги: чтобы с нею в руках можно было прочесть готический собор сверху донизу, как в его архитектуре, так и в его символике. Дать полный ключ к готике. Но кроме Mâle я буду пользоваться и многими другими трудами, конечно <…> Иллюстрирую все остальное из Гюисманса, Гюго и др<угих> писателей, подходивших к готике. Что меня приводит в некоторое смущение – это вопрос об экономической стороне готических построек.
Это не моя область. Правда, вопрос о корпорациях каменщиков меня бы мог очень заинтересовать – но об этом во французской литературе нет никаких обобщающих книг, а добыть сюда в Коктебель различные издания, служащие источниками, конечно невозможно. <…> Что касается срока, то я думаю всю эту работу исполнить к началу декабря, т. е. к моему возвращению в Москву, не раньше»[1085]1085
Из переписки М. В. и С. В. Сабашниковых с авторами / Публ. С. В. Белова // Книга. Исследования и материалы. Сб. XXXVIII. М., 1979. С. 145.
[Закрыть].
Сабашников согласился с планом Волошина, указав при этом, что «книга не должна состоять из одних впечатлений, но содержать и объективные данные, содержать „материал“», и выдвинул встречное предложение: «Мне не представляется возможным выпустить такую книгу без иллюстраций. Чем конкретнее, объективнее, „материальнее“ будет текст, тем больше он, конечно, будет требовать иллюстраций – для уяснения читателю того, о чем говорится. <…> Прошу поэтому иметь в виду, что необходимое количество иллюстраций может быть дано»[1086]1086
Письмо к М. А. Волошину от 2 июня 1913 г. // ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 1057.
[Закрыть].
За работу по подготовке книги Волошин взялся осенью 1913 г. «…Читаю материалы по готике», – сообщал он К. В. Кандаурову 10 сентября 1913 г.; 15 ноября писал ему же: «Занимаюсь исключительно литературн<ой> работой – именно работой по готике»[1087]1087
РГАЛИ. Ф. 769. Оп. 1. Ед. хр. 41. К этому же времени относится предложение Волошина написать статью о готике для журнала «Аполлон». Редактор «Аполлона» С. К. Маковский отвечал ему 30 декабря 1913 г.: «Приветствую также статью на тему о готическом искусстве. Мне лично больше всего улыбалась бы гот<ическая> скульптура, при условии, что можно найти подходящие фотографии <…>» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 812). Замысел статьи для «Аполлона» не был реализован.
[Закрыть]. Рассказывая в письме к Ю. Л. Оболенской от 25 ноября 1913 г. о своем возросшем интересе к антропософским сочинениям Р. Штейнера, Волошин отмечал: «Теперь мой день распределяется между тремя вещами: готикой (для книги, циклами Штейнера и немецким языком, за который я принялся вплотную <…> Сейчас живу исключительно этим»[1088]1088
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 82.
[Закрыть]. Однако срок, который Волошин сам назначил для завершения книги о готике, – конец 1913 г., – оказался заведомо нереальным: за несколько месяцев невозможно было написать масштабное и глубокое исследование, требовавшее большой предварительной работы, которому автор к тому же не мог посвятить всего себя целиком, занимаясь и другими темами (летом и осенью 1913 г. Волошин, в частности, подготовил для журнала «Аполлон» статьи «М. С. Сарьян», «Памяти H. Н. Сапунова», «Чему учат иконы»); кроме того, далеко не все необходимые издания оказались доступны для Волошина в Крыму (Сабашников пошел ему навстречу, обеспечив закупку нужных книг из Франции за счет издательства). 27 ноября 1913 г. Волошин извещал Сабашникова о ходе своей работы над книгой о готике: «Лето у меня сложилось весьма неблагоприятно для работы, а также и Одесская цензура почти два месяца (!!) задерживала нужные книги. Словом, я мог начать работать только в октябре. Но т<ак> к<ак> я никуда зимой из Коктебеля не выеду, то надеюсь сделать ее к весне. (Я предупреждал, что для такой работы не смогу назначить точного срока.) План работы моей все разрастается (не в смысле размеров книги, а в смысле того материала, который я туда вложу). Посылаю Вам в качестве оправдательного документа счет от книжного магазина Альф. Пикар»[1089]1089
РГБ. Ф. 261. Карт. 3. Ед. хр. 29.
[Закрыть]. 2 декабря 1913 г. Сабашников отвечал Волошину: «Что касается Вашей книги о готике, то мне приходится мириться с задержкой в выпуске этой книги и буду рассчитывать получить от Вас рукопись весной 1914 года. Желательно, чтобы рукопись была вполне готова к печати (окончательно отредактирована) и чтобы иллюстрации были намечены заблаговременно»[1090]1090
Книга. Исследования и материалы. Сб. XXXVIII. С. 146.
[Закрыть].
Новый срок сдачи «Духа готики» в издательство также не мог удовлетворить Волошина: по мере работы над книгой ему открывались новые аспекты темы, дополнительные источники сведений, корректировавшие и обогащавшие первоначальный замысел. «Книга моя о готике, конечно, не будет кончена весною, – писал он Ю. Л. Оболенской 13 февраля 1914 г. – Как всегда бывает со мною – я пользуюсь случаем „растекаться мыслью по древу“ и читаю и выписываю всё новые и новые книги по относящимся сюда вопросам. Сейчас ушел к литургическим поэтам ср<едних> век<ов>. И еще очень хочется осветить ясно вопрос о влиянии античного мира в Средневековье (которое было громадно) и чем оно отличалось от влияний на Ренессанс. Мне чувствуется здесь некоторая путаница, что была и в истории искусства до Винкельмана: неясное различение между античным и греческим миром. Ведь если из римской религии вычесть все греческие влияния – мы имеем весь католицизм, сложившийся за шесть стол<етий> до Р<ождества> Х<ристова>. А дальше уже в христианстве – то же самое: надо учесть приливы и отливы византийских влияний. Средневековье – всё на латинских корнях. А Ренессанс – в новой волне эллинизма. Но это все надо выявить и обосновать. Мне ведь хочется дать готику как кристалл духа и найти соответствия и значения всех граней этого кристалла в жизни. Это все только теперь начинает точно оформливаться»[1091]1091
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 82. Темы, обозначенные в этом письме (соотношения между античной и христианской культурами, латинские корни католицизма и пр.), не нашли связного отражения в сохранившихся фрагментах «Духа готики». О том, что Волошин собирался разработать их в своем исследовании, свидетельствуют отдельные наброски и сжатые формулировки идей: «Христианство покрыло собою языческий мир. Католицизм возник в Лациуме задолго до христианства. <…> Статуя Марса была сброшена с цоколя. Но на него ставилась женская статуя. Марс превращался в св. Марту. <…> Те боги, которых христианство приняло, – стали святыми. Те, которых отвергло, стали бесами, злыми духами, и культ их не умер, но превратился в колдовство. Гр<игорий> Великий пишет монаху Августину: „Сокрушайте идолов, но не разрушайте храмов; если храмы крепки – ими надо пользоваться“»; «Часто идол, почитаемый народом, не разрушался. А только меняли имя. Но качества оставили» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 230. Л. 4, 5); «В то время как христианство стало официальной религией Римской империи – язычество было еще в полной силе. Церковь не в состоянии была его истребить и потому приняла в себя целиком. Деметра-кормилица <…> становится Девой с младенцем. Голубь Венеры – св. Духом. Венера – S-te Venise – св. Венизой, изображаемой совсем нагой с лентой вокруг чресл» (Там же. Л. 6); «Христианское искусство как в темной утробе матери зарождается в катакомбах языческого мира (А. Мишель. 1 т<ом>, послесл<овие>)» (Там же. Л. 8).
[Закрыть].
Не сумев закончить книгу весной 1914 г., Волошин летом уехал за границу, в Швейцарию, на строительство антропософского центра Гетеанума в Дорнахе (намерение участвовать в этой коллективной работе внутренне поощрялось для него типологической аналогией с «анонимным» всенародным созиданием готических соборов)[1092]1092
В этом отношении ходом работы и творческой атмосферой при строительстве Гетеанума Волошин не был удовлетворен. «…B смысле работы я все-таки ждал большего, – писал он 19 ноября / 2 декабря 1914 г. Ю. Л. Оболенской. – Готические соборы строились иначе, думается мне. Много все-таки здесь обособленности остается. Нет полного погашения себя в искусстве» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 82).
[Закрыть]. Швейцарскую границу Волошин пересек одновременно с началом мировой войны; последующие полгода он провел в Дорнахе, где писать «Дух готики» не было возможности: отсутствовали необходимые для этого книги, все время было занято работами по Гетеануму и слушанием лекционных курсов Штейнера. 15 января 1915 г. Волошин приехал из Швейцарии в Париж, где надеялся дописать свое исследование[1093]1093
О своем намерении закончить в Париже в 1915 г. «книгу о готике» Волошин сообщал матери в письме от 1 января 1915 г. (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 63).
[Закрыть], начал посещать с этой целью Национальную библиотеку. Однако и на этот раз «Дух готики» отступил на задний план перед другими, более актуальными замыслами, целиком поглотившими Волошина: «полоса стихов»[1094]1094
Из письма Волошина к матери от 12 февраля 1915 г. (Там же).
[Закрыть] о войне, составивших затем книгу «Anno mundi ardentis 1915», занятия живописью, цикл статей-репортажей для «Биржевых Ведомостей» под общим заглавием «Париж и война» и т. д. После 1915 г. Волошин, насколько можно судить по сохранившимся рукописям и документальным свидетельствам, к работе над «Духом готики» уже не возвращается.
По аналогии со многими другими своими произведениями на западноевропейские темы – в частности, со статьями о французской литературе, собранными в 1-й книге «Ликов творчества» (1914), – Волошин собирался построить «Дух готики» как реферативное изложение наиболее авторитетных трудов по данному вопросу (иногда переходящее в пересказ с пространными цитатами), подчиненное ходу авторской мысли и согласованное с собственной культурологической концепцией, пронизанное собственными наблюдениями, ассоциациями, образными характеристиками. Помимо двух указанных в письме к Сабашникову основополагающих исследований «Религиозное искусство XIII века во Франции» («L’Art religieux du XIII-е siècle en France») и «Религиозное искусство позднего средневековья во Франции» («L’Art religieux de la fin du Moyen Age en France») крупнейшего французского искусствоведа-медиевиста Эмиля Маля (1862–1954), Волошин опирался также на многотомную «Историю искусства» Андре Мишеля (из 2-го тома которой, посвященного готике, он заимствовал много цитат и фактического материала), предполагал использовать сочинения Виолле-ле-Дюка, Гастона Париса, Реми де Гурмона и ряда других крупных французских искусствоведов и критиков. Не меньшее значение для Волошина имели интерпретации готического искусства в художественной литературе и в эстетических построениях писателей: собственную историческую концепцию готики он во многих отношениях проецировал на теоретические рассуждения Виктора Гюго в романе «Собор Парижской Богоматери» («Notre-Dame de Paris», 1831), предполагал опираться также на творчество Ж.-К. Гюисманса, в романе «Собор» («La Cathédrale», 1898) вдохновенно и обстоятельно живописавшего Шартрский собор, А. Франса, М. Барреса, на книгу О. Родена «Соборы Франции» («Les cathédrales de France», 1914) и археологические очерки П. Мериме.
Собственно авторский текст Волошина, относящийся к «Духу готики», сосредоточен в трех разделах, сформированных и озаглавленных им самим: «О происхождении имени „готика“»[1095]1095
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 1. Ед. хр. 231. 16 л.
[Закрыть], «Исторические границы готического искусства»[1096]1096
Там же. Ед. хр. 233. 17 л.
[Закрыть] и «Символизм готики»[1097]1097
Там же. Ед. хр. 232. 19 л.
[Закрыть]. Помимо связного чернового текста эти разделы включают также различные творческие заготовки – выписки из источников (в переводе на русский язык), краткие пересказы и указания на заимствованные из них фактические сведения, предварительные наброски и планы, библиографические заметки. В архиве Волошина сохранились также планы и предварительные наброски, не приобщенные к этим трем разделам[1098]1098
Там же. Ед. хр. 230, 8 л.
[Закрыть].
Ниже разделы «О происхождении имени „готика“», «Исторические границы готического искусства», «Символизм готики» приводятся только в составе связного авторского текста и фрагментов текста, передающих законченную авторскую мысль. В публикацию включены только те цитаты из других источников и пересказы, которые инкорпорированы Волошиным в собственно авторский текст. Описки и погрешности Волошина при воспроизведении французских цитат и собственных имен исправлены без специальных оговорок.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ИМЕНИ «ГОТИКА»[1099]1099
Другой вариант заглавия: О происхождении слова «Готика».
[Закрыть]
В античном мире, когда толпа кидала камнями в человека, заслужившего[1100]1100
Было: в лицо, заслужившее
[Закрыть]ее нерасположение, мстительная рука, прежде чем бросить камень, одушевляла его[1101]1101
Было:
а заботливо одухотворяла камень
б заботливо одухотворяла его
[Закрыть] написанным на нем ругательством. В борьбе за жизнь почетные имена приобретаются от врагов[1102]1102
Фраза вписана.
[Закрыть]. Ругательные клички становятся знаком отличия[1103]1103
Фраза вписана.
[Закрыть]. В истории искусства большинство имен школ и направлений, если проследить их происхождение, являются такими окаменелыми ругательствами. То, что кидалось в лицо художникам как оскорбительная кличка[1104]1104
Далее было начато: впоследствии часто стан<овилось>
[Закрыть], часто принималось ими как знак отличия и впоследствии становилось именем школы.
Так же, как на наших глазах группа художников подхватила брошенную им кличку «кубисты», так еще вчера ругались словами «импрессионизм», «символизм», «декадент<ст>во». А между тем уже теперь они звучат для нас как точные исторические термины, полные своего объективного содержания. И если для иных, стоящих далеко от поля борьбы эстетических теорий, в слове «декадент<ст>во» есть еще оттенок презрительной клички, то в терминах «реализм», «романтизм», «натурализм», «сентиментализм», «классицизм» нет уже ничего, кроме точного и отстоявшегося исторического имени. Между тем как три-четыре поколения назад это были плоские ругательства, писавшиеся на камнях, которыми побивались художники и писатели, как теперь кубисты, футуристы, декаденты.
Это в точном смысле имена, взятые для борьбы, «les noms de la guerre», клички и прозвища, данные бывшими противниками[1105]1105
Далее было начато: Это явление
[Закрыть]. Очень редко художественная школа остается известной под тем именем, которым она сама себя называет. Это относится не только к нашему времени. В прошлых веках мы встречаем совершенно то же самое. Имя «Плеяды», например, ни Ронсар, ни кто другой из поэтов его группы, вопреки общепринятому взгляду, не применял к себе[1106]1106
Далее следует запись: это<го> имени, [вопрек<и>]
[Закрыть]. Оно было опять-таки кличкой, кинутой в насмешку одним из неизвестных критиков эпохи[1107]1107
В данном случае Волошин неправ. Термин «Плеяда» как обозначение группы выдающихся французских поэтов-современников (по аналогии с группой из семи крупнейших александрийских поэтов III в.) был изобретен самим Ронсаром (впервые употреблен им в «Элегии Кретофлю Шуазелю», 1556 г.). См.: Виппер Ю. Б. Поэзия Плеяды: Становление литературной школы. М., 1976. С. 16–17.
[Закрыть]. Образование таких имен в общем тождественно с процессом образования имен аристократических[1108]1108
Было: старых
[Закрыть] родов, стечением времени облагораживающих старые боевые и часто вульгарные прозвища.
Имя[1109]1109
Было: Слово
[Закрыть] «Готика» не составляет исключения в этом смысле. Во времена ее рождения и расцвета у нее не было имени, потому что она была единым[1110]1110
Было: одним
[Закрыть]христианским искусством, вне которого не существовало ничего другого. Термин «готика» возникает в Италии XVI века для обозначения старого – варварского, северного искусства «Maniera tedesca» или «gotica». В этом смысле употребляет его Рафаэль в письме к Аретину[1111]1111
По всей вероятности, подразумеваются слова Рафаэля в письме, обращенном не к итальянскому писателю Пьетро Аретино (1492–1556), а к папе Льву X (1519): «Здания же из времен готов до такой степени лишены всякого изящества и всякой манеры, что они не сходны ни с античными, ни с современными» (Мастера искусства об искусстве. М., 1966. Т. 2. С. 160).
[Закрыть], и это, если не ошибаюсь, является первым в литературе упоминовением[1112]1112
Было: употреблением
[Закрыть] этого слова.
В слове «готика» нет никакого указания на расу в точном смысле. Мы вправе его перевести просто словом[1113]1113
Было: термином
[Закрыть] «варварский». Им Италия Возрождения, осознавшая свои дохристианские корни, отмежевывается от сре<д>не-европейского[1114]1114
Далее было:
а средневек<ового>
б исключительно
[Закрыть] христианского искусства. Вместе с распространением художественных форм итальянского Ренессанса это слово переходит на север.
Так Филибьен говорит: «Гирландайо, учитель Микеланджело, писал в готической манере»[1115]1115
Цитата заимствована Волошиным из введения к кн.: Michel A. Histoire de l’art depuis les premiers temps chrétiens jusqu’à nos jours. T. II: Formation, expansion et évolution de l’art gothique. Première partie. Paris, 1906. P. I (далее это издание указывается сокращенно: Michel). Жан-Франсуа Фелибьен (Félibien, 1658–1733) – французский архитектор, автор «Рассуждения об античной и готической архитектуре» (1699). Доменико Гирландайо (1449–1494) – флорентийский живописец.
[Закрыть].
В Диксионере Треву (Trévoux) под словом «Архитектура» значится: «Готический – фигурально значит: грубый, дикий. Готическая архитектура та, что в наибольшей степени удалена от античных пропорций и не имеет ни правильности в профилях, ни вкуса в химерических украшениях»[1116]1116
Michel. P. I (контаминация определений из статьи «Architecture» в кн.: Dictionnaire universel françois et latin, vulgairement appellé Dictionnaire de Trévoux. Paris, 1743. T I. P. 639).
[Закрыть].
Начиная с Ренессанса непонимание средневекового христианского искусства идет, все возрастая. Начинается великое затмение, длившееся почти четыре века.
Монтень еще говорит, что он был «проникнут [1117]1117
Было: тронут
[Закрыть] некоторым благоговением, созерцая мрачные громады старых соборов»: «Но беспокойная таинственность их действует скорее отталкивающе»[1118]1118
Цитата из Монтеня приведена в кн.: Michel. P. I.
[Закрыть].
