Текст книги "Цветок камнеломки"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 53 страниц)

Первой жертвой драматических событий этого дня стало село Татарские Косогоры, с постоянным населением семнадцать человек обоего полу, самому младшему из которых было пятьдесят три, четыре козы, шесть свиней, девять дворняг, около шестидесяти кур и переменного количества кошек, учесть которых было невозможно даже теоретически.

Можно сказать, ему была оказана особая честь, потому что угодил в него боеприпас особый, приспособленный для нанесения первого удара, ошеломляющего и неотвратимого, от которого нет спасенья. Вещь была совсем новая, дорогая, капризная и очень немногочисленная.

Нет, дело не в носителе: "Эспадрон – А" был хоть и новой, но вполне доведенной ракетой, избывшей все детские болезни. Ей просто не повезло, – Большой Поводырь, находившийся, как положено командиру, на лихом коне, са-амую малость позади самых задних, моментально засек колоссальный выплеск энергии гиперзвукового баллистического старта, расценил это в качестве события Высшего Приоритета и в доли секунды инициировал удар из тяжелой "лахудры" одного из подопечных, выбранного просто-напросто из соображений наиболее подходящей ориентации на момент сигнала. Дистанция была явно далековата для того, чтобы разнести двухтонный боеприпас вдребезги, кроме того, – убийственный импульс пришелся не вполне по цели, вроде как вскользь, но некоторое действие на него он все-таки оказал. Оптические датчики ракеты ослепли, а удар поляризованного тепла, в которое превратился луч, зацепив радиопрозрачный протектор, угодил в монокристаллическую антенну, почти полностью выведя ее из строя. А главное, – свихнулся "мозг" ракеты, кубический сантиметр тубулярного углерода, теоретически не боявшийся ни жара, ни холода, ни тряски, ни ЭМИ близкого ядерного взрыва, но все-таки не рассчитанный на такой комплекс воздействий, как в данном случае. Он не дал сигнала на самоликвидацию, так что ракета продолжила свой крестный путь по той траектории, которая вышла.

Надо сказать, что совершенная непредсказуемость пути, по которому "Эспадрон – А", равно как и другие члены семейства Эспадронов, – "М" и "С", – достигали цели, была их родовой чертой, своего рода изюминкой, делавшей их особенно опасными, но то, что изобразил этот экземпляр, было все-таки шедевром.

"Инициирующий" слой рефлектита, разогнавший ракету до нужной скорости, – выгорел, и теперь в дело вступил основной заряд, чистый восстановитель, горевший в гиперзвуковой струе атмосферного кислорода. Это давало сверхвысокоточной тактической ракете километров восемьдесят радиуса дополнительно, но теперь шашка твердого топлива, не думавшего гаснуть, несла начинку заодно с самоустранившимся от дел процессором приблизительно так же целеустремленно, как какая-нибудь шутиха для веселых праздничных фейерверков. Нарезая разудалую спираль, она двигалась сначала чуть вверх и примерно на два лаптя левее юго-юго запада, а потом нос ее опустился.

А потом ракета попала в село Татарские Косогоры. Тут программа сработала штатно, и боеголовка успешно рванула на высоте шести метров над поверхностью, освободив примерно двести мегаватт-часов энергии. Это ничего особенного: примерно столько содержится в солярке, достаточной для работы тысячесильного дизеля на протяжении одиннадцати суток с четвертью. Правда, у дизеля, – КПД, то да се, а тут вся работа была налицо, причем сразу. Очень-очень сразу. Если бы это изделие попало в какой-нибудь областной центр, в "спальный" микрорайон, число убитых могло бы достигнуть десяти-двадцати тысяч по меньшей мере.

По сути своей была боеголовка аккумулятором, накопительной батареей, специально разработанной для космической техники и основанной на новейшем техническом принципе, – "замороженной плазме", когда колоссальная температура системы компенсировалась еще более мощными кулоновскими силами, делая плазму – парадоксальным подобием твердого тела. Это позволило-таки обмануть неразрешимую проблему изоляции сверхплотных зарядов, создав, наконец, нечто вроде сверхаккумулятора. Вот только батарея по природе своей была идеально приспособлена для невесомости, а вот в тропосфере гравитацию приходилось активно компенсировать, поэтому снаряженная боеголовка потихоньку, злобно "светилась" микроволнами и – постепенно теряла энергию. Это, помимо прочего, было серьезным неудобством, но ведь и преимущества нужно учитывать!

Потеряв связность, заряд начал стремительно терять свою парадоксальную структурность, переходя в хаотическое состояние, но произошло это все-таки не сразу, превратив вспышку в подобие огненного спрута, протянувшего ветви-щупольца ко всему, что мало-мальски поднималось над поверхностью земли. Дома, сараи и деревенские уборные, деревья и покосившиеся серые столбы вспыхнули, как облитые бензином, безоблачное небо прорезали целые заросли молний, а следом пришла ударная волна, превратившая ту часть старого села, которая окружала бывшую ярмарочную площадь, во взвихренный на десятки метров в высоту пылающий мусор. Испарилась угодившая прямо в эпицентр коза Гюльчатай, щипавшая тут плешивый, как облезлая шкура, ползучий горец, погас свет, а "тарелки" спутниковых антенн, торчавшие над холмами по ту сторону Учума, раскалились почти добела, непонятным образом спалив даже неработающие телевизоры. Старая Валия, ничего не видевшая вот уже четыре года в связи с тем, что не пожелала идти к доктору, – потому что на все воля Аллаха, – на миг увидала ослепительный свет и в тему изрекла:

– Ва, Алла, Алла…

Равиля Масягутова, гостившего у деда Девоншея и изнывавшего от невозможности сотворить какую-нибудь шкоду, скинуло с мотоцикла: сначала он почуял, как что-то огладило жаром его спину, потом, – как куст крыжовника, налетевший на него, словно вихрь, прошелся по его животу всеми своими колючками, а потом столь же внезапно возникшая перед носом трава обожгла его физиономию.

Над поверженным селением величаво, со зловещей медлительностью восставал бешено клубящийся дымный гриб диаметром метров полтораста-двести.

Характерной особенностью любой принципиально новой военной техники является то, что пользоваться ею в бою никто не умеет. Не то, чтобы не знали, как целиться или на что нажимать, этому как раз научиться недолго, а – отсутствует то, что называется тактикой и стратегией. Потому как что бы там ни говорили военные, а тактика – это производная от применяемого вооружения. Шрапнель с пулеметами живо отучили европейские армии от дурной блажи, – ходить в атаку строем, хотя отдельные попытки молодецких атак неуклонно предпринимались еще лет двадцать. То, во что превращается бой при помощи новых образцов техники, очень напоминает математические сценарии так и не состоявшейся атомной войны: какие бы хитроумные ходы ни предпринимались генералами вначале, очень скоро все сведется к судорожным попыткам как можно быстрее влепить в супостата все, что еще уцелело. Или – сценарий драки «до победного конца» между людьми, драться вовсе не обученными, без разницы. Действо убогое, омерзительное, но, порой, куда более кровавое, чем бой за звание чемпиона мира в тяжелом весе по боям без правил. В данном случае, правда, присутствовала одна поправочка, нюансик, мелочишка, которую участники междоусобицы дружно предусмотрели, парадоксальным образом вовсе не задумываясь о том, к чему это приведет.

Речь идет о программах тактических автоматов, ролью которых была координация боя.

Из одновременного действия двух этих обстоятельств получился недурной гибрид.

Когда оружие вашего визави обладает примерно той же дальнобойностью и точностью, что и у вас, естественным побуждением и категорическим императивом при желании уцелеть является попытка успеть первым. "Погонщикам" равно чужды были как естественные побуждения, так и чувство самосохранения, но зато программа их имела целую иерархию Приоритетов. Одним из первых являлось немедленное уничтожение того, что может немедленно уничтожить тебя. От тяжелых фотодинамических систем в ту ясную, как на грех, погоду, когда видимость – миллион на миллион, увернуться нельзя. Можно только выдержать, что проблематично, или закрыться, для чего нужно иметь чем. Автоматы, летевшие с Севера, выпустили целую тучу ракет воздушного боя и универсальных ракетных снарядов с расстояния, превышавшего радиус действия "лахудр", после чего, опустевшие, выдвинулись вперед, прикрывая коллег, волочивших тяжелые "карандаши" по три с половиной метра длиной, в такую вот погоду способные прожечь насквозь, через все палубы, авианосец. Те, что сами по себе были снарядами, приготовились к последнему, смертоубийственному рывку к цели. Те "летучки", которые успел поднять Данияль, имели сходные тактические программы, но с самого начала летели без всякого порядка, поскольку поднимали их в спешке. Зато и было их гораздо, гораздо больше. Если говорить военно-канцелярским языком, то, опоздав по стратегическому развертыванию, он значительно превосходил противника в силах и средствах первого эшелона: дело в том, что его визави, будучи неизмеримо более богатым и изощренным, не больно-то готовился к классическим боевым действиям. Не его это были стиль и метод, не ожидал он ничего столь примитивно-первобытного как полномасштабный сухопутный бой, не вкладывался в массовую армию.

Когда расстояние между флотами достигло двадцати – двадцати пяти километров, небо беззвучно полыхнуло десятками вспышек от разнокалиберной летающей нечисти, одновременно угодившей под сотни перекрещивающихся тераваттных импульсов, в доли мгновения раскалившейся до тысяч градусов, испотрошенной, изломанной, частично испарившейся, окруженной огненными облаками от распыленного фотодинамическим ударом горючего.

Стратегия, – есть продолжение географии, и поэтому можно смело утверждать, что жителям Поволжья стратегически повезло: времена, векторы и скорости в этот день сложились таким образом, что основные события развернулись все-таки над водохранилищем. Спустя считанные секунды после квантового удара своих целей достигли заранее выпущенные гиперзвуковые снаряды, и небо полыхнуло уже по-настоящему, облаками "тетриса", жирными мазками высших спиртов, тучами керамических стержней, соединенных бездефектными нитями, белесыми разводами подожженных "лахудр" превратившихся в подобие бешено мечущихся ракет. Некоторые из них, впрочем, без изысков, попросту взорвались с силой примерно полутонных авиабомб. Вниз, на землю, на воду, на случайных рыбаков и отдыхающих в прогулочных суденышках обрушились тяжелые, рвущие душу раскаты стэксовых стокилограммовок, ливень тяжелых осколков и остатки от превращенных в ветошь "летучек" двух крупнейших в послевоенной истории воздушных флотов, столкнувшихся в рамках одного воздушного боя.

XXXV

Натянув комбинезон, Майкл стремглав кинулся к первой попавшейся, – без затей, – «камбале», в которой проем десантного отсека уже начал задвигаться, тигриным прыжком метнулся в сужающуюся щель, упал животом на край, и вторым рывком забросил тело внутрь. К этому моменту машина уже свистела и шипела, как целый выводок злющих кобр, и почти сразу же, едва дождавшись закрытия люка, как-то боком, косо пошла вверх, изо всех сил стремясь оказаться подальше отсюда, когда НАЧНЕТСЯ, и стараясь только избежать столкновений, потому что в воздухе на этот чувствительный момент было довольно густо. Он не послал к черту все эти приключения по единственной причине: что-то подсказало ему, что пешком смотаться отсюда на сколько-нибудь приемлемое расстояние он попросту не успеет. Они успели уйти метров на семьсот-восемьсот вверх-вбок, когда это таки случилось. Проклятый скотовод накаркал, и все началось именно так, как он предполагал: над давешним плацем мигнуло, очертания всего, что находилось внизу, на доли мгновения расплылись, ровные плоскости взлетных полос на миг пошли тяжелой волной, тут же лопнув, будто бумажные полоски, а потом все скрыли облака чудовищных взрывов. Несколько машин, отставших от их собственной всего-то на две-три сотни метров, внезапно дрогнули, накренились и косо врезались в настигающую их тучу. Умница-пилот, мгновенно сообразив, что расстояние – оно и есть расстояние, прекратил набор высоты и на полной скорости резал теперь по горизонтали, так, что винтомоторная группа выла на нестерпимой, режущей, почти ультразвуковой ноте, от которой ныли зубы и ломило виски. А потом по ним шарахнуло. Все-таки тот, кто гнался за ними, был вдвое быстрее, и догнал. По машине врезало, как гигантской кувалдой, и в считанный миг, пока сознание не померкло, ему показалось, что внутренности его взболтались, а сердце – замерло. Потом, – очень быстро, – помрачение прошло, но дышать было нечем, сердце не билось, в глазах снова начало темнеть и он понял, – теперь уже с концами. Его хватило только на то, чтобы почти судорожным движением вскочить – и с размаху грянуться брюхом на чью-то голову в нелепо-претенциозном шлеме. Сердце болезненно ворохнулось, подумало, и забилось вновь, часто-часто, как и полагалось в сложившейся ситуации. «Камбала» летела как-то боком, моторы – выли, а вот фигуры в пилотских креслах – безжизненно болтались, словно парни были без памяти или откровенно убиты.

Он приподнялся на четвереньки, привстал, и не то – прыгнул, не то – нырнул вперед, к ним. Впоследствии Майкл любил говорить, что это было самым трудным делом в его жизни. Хрипя, он присел над беспамятными и быстро-быстро, по-боксерски врезал и тому, и другому под ложечку. И схватился за ручку. Человек в правом кресле с хрипом выгнулся, ловя воздух широко разинутым ртом, открыл ничего не соображающие глаза, а потом его обильно вырвало.

Майкл был еще тем пилотом, но одно, случайно застрявшее у него в памяти по совершенно вроде бы посторонней книжке "Возлюбивший Войну", он знал твердо: штурвал от себя – вниз, на себя – вверх. Оставалось только надеяться, что справедливость этих истин распространяется и на эту вот ручку, а то, что годилось для "летающей крепости", сойдет и для этой вот каракатицы. Он держал ее так, будто это очень крупная ядовитая змея, которая уже кинулась было, но он, однако же, умудрился ухватить ее за шею, перед глазами плавали лиловые пятна, и он все время шмыгал носом, не отдавая себе отчета в том, что делает, потом – демократично утер его тылом ладони и отчасти предплечьем, и увидел, что это кровь, частыми каплями падающая у него из ноздрей. Потом железная длань вырвала рукоятку у него из рук, а повернувшись, Майкл увидел несколько плавающие, но все-таки профессиональные глаза Правого, который точно так же шмыгал носом и утирал кровь кулаком. Некоторое время пилот вел машину по прямой, а потом зачем-то заложил широкий вираж, хотя запросто мог бы развернуться прямо на месте.

Надо признать, что зрелище бывшей (очень давно, – если считать по эпохам) гордости отечественного автопрома, изглоданной собственным хищным потомством до тени некогда бывшего, было и печальным и мрачным, и даже каким-то мерзким, но теперь, после бомбардировки, внизу расстилалась жуткая помесь лунного пейзажа – с помойкой. Изглоданные, с выжранной на две трети арматурой, стены повалились и рассыпались, кое-где почти что в песок, зато обширные пустоты, образовавшиеся на месте бывших коммуникаций, – провалились, образовав подобие гигантских оврагов и воронок, в которые обрушилось то, что пришлось наверху. После семигерцевых двухтонок контейнеры с "тетрисом" и орбитальные батарейки были, в общем-то, почти и вовсе ни к чему, – но кто ж это задумывается над такими вопросами, – в подобных-то случаях? Больше всего то, что осталось, с высоты напоминало город из песка, трудолюбиво выстроенный детишками в песочнице, на который какой-то злой шалун вылил с размаху ведро воды.

Встречный бой, в общем, достиг своей цели, многократно ослабив удар по бывшему комплексу, но и того, что добралось-таки, долетело, доковыляло, хватило выше головы, и придись оно не на пустое, – ну, почти, – место, из всей изготовившейся к броску армады не уцелело бы, пожалуй, ничего. Вспомнив о своих репортерских обязанностях, Майкл активировал камеру, – без особой надежды на то, что и ей удалось выжить в солитоне, рассчитанном на поражение людей, укрывшихся, скажем, на шестидесятиметровой глубине в метро. Подробностей невооруженным глазом отсюда было не видать, и не очень-то хотелось их, эти подробности видеть, но общее впечатление было таково, что все, не успевшее убраться подальше, – а не успело, надо сказать, на удивление мало, – было, скорее, смято, раздавлено, поломано, нежели разлетелось вдребезги. Больше всего пострадали "климатические объемы", по понятным причинам назначенные к вылету в последнюю очередь, и по большей части пустые, поскольку потенциальная начинка отправилась на север своим ходом, – просто так, без особых расчетов, без мыслей насчет шествия колонной по населенной местности и форсирования водохранилища, потому что все остальное показалось и еще хуже. Так или иначе, – тут не шевелилось ничего, чуть ли ни хуже, чем в эпицентре атомного взрыва, столь же жизнеутверждающая картина.

Данияль Аризиев во главе "основных", своей Старой Гвардии, вылетел сразу же вслед за автоматами, на сверхзвуковых машинах, так что уж они-то с места инцидента успели уйти поголовно все. Войны не бывает без жертв, и все планы рушатся, соприкоснувшись с волей противника, но не удалось сделать дело красиво, не получилось упасть на презренного врага неотразимо, словно меч Пророка, и сердце Бейбарса было полно горечи. За это кто-то непременно должен был ответить, и лицо его, напоминавшее морду злого насекомого и личину злобного робота голливудских фильмов одновременно, сейчас было воистину мрачно, как у ангела Азраила.

Он, понятно, вовсе не был так легковесен, как мнили скрытые недоброжелатели окрест: убежденный, что все люди одинаковы и склонны к реализации самых очевидных схем, маскируя их хитрыми финтами, решил, что Постный должен бывать в Кирове только наездами, а основную и запасную ставку, – чисто инстинктивно расположит на крайнем юге и на крайнем севере исконной своей вотчины. Для проверки этого соображения в указанных местах проводилась агентурная разведка, – не столь сложная, поскольку Постный обзавелся поистине рекордным числом недоброжелателей, в том числе и среди приближенных. Вятские Поляны – и вовсе захолустный Подосиновец, на севере. Кандидатура Малмыжа, Сосновки и станции Луза при тщательной проверке отпали. Удар предполагалось нанести в тот момент, когда придет сигнал, что Постный – в таком-то из двух пунктов, а главное – надолго. Или – надолго, но в каком-то третьем месте. Потом сигнал прошел, и Бейбарс размахнулся, но вот тот вариант, что враг, будучи слабее, все-таки начнет первым, он как-то из анализа исключил. Это бывает, и не ему чета люди поскальзывались на подобного рода рациональных выкладках, и тогда им только едва-едва удавалось устоять на ногах. Потом прошел другой сигнал, из которого он узнал, с какого именно пункта Постный командует своими ратями.

Спираль сделала огромный виток, и теперь снова, как великие сотни лет тому назад, победить – значило прежде всего повергнуть или же захватить в плен вождя вражеского клана, уничтожение его бойцов – было гораздо, гораздо худшим и почти бессмысленным вариантом, а больше никаких вариантов не было. В прошлое ушли времена, когда почти всего можно было добиться колоссальным материальным ущербом, нанесенным вооруженным силам, промышленной базе и инфраструктуре супостата: уцелевший после самого вроде бы страшного разгрома вожак с узкой группой отборных приближенных из числа специалистов, мог, в самый короткий срок восстановить свой потенциал почти до исходных масштабов. Поэтому, когда разборки переходили в горячую стадию, удар был направлен прежде всего на уничтожение людей. На старинный городок Вятские Поляны в самом начале обрушилось не пять гармонитных двухтонок, как на Заводской район Тольятти, а девятнадцать, причем довольно равномерно, с очень малой кучностью, так что большая часть населения погибла, даже не успев сообразить, что же именно произошло. По сути, – город был мгновенно убит. Солитонная волна длиной 47,3 метра несла колоссальную энергию и, способная проникать через любые преграды, преодолевала огромные расстояния. Там, где строения находились достаточно далеко от взрывов, они не были стерты с лица земли, волна только обламывала верхние этажи, сбрасывала балконы, рассыпала неряшливыми грудами бревен старые срубы, покрывала трещинами кирпичные стены и карточными домиками складывала панельные дома, – но убивала практически всегда. С перекосившейся, осевшей железнодорожной насыпи разломанными спичечными коробками свалились, сползли вагоны, опрокинулись новенькие комбинированные электровозы, а на непонятно, какой игрой хаотических сил устоявшем вновь построенном здании станции, у касс, рядом, на перроне, лежали тела тех, кого смерть застигла на ходу, за стойкой закусочной, с молотком в руке у колесной пары, рядом с детской коляской, в которой вытянулся мертвый младенец. А вниз по Вятке, уже лет пять как обретшей прежнюю чистоту, густо поплыла вверх брюхом оглушенная рыба. Так было начато в тот день, и сходным образом начинали впредь, когда на краю остановиться все-таки не удавалось. Потом, – без затей, – прилетел "тетрис" упаковками по тонне, и после этого город превратился в почти нацело стертые с лица земли, пылающие развалины. Следует ли даже говорить при таких обстоятельствах, что Постникова-"Постного"-то среди пострадавших как раз и не оказалось, потому что он смотался в неизвестном направлении сразу же, как только узнал, что его превентивная акция не дала полноценного успеха. Вот как узнал, – так сразу и забил на все и всяческое командование дальнейшими боевыми действиями. Тихонечко улетел в гордом одиночестве на маленьком самолетике километров за сорок, самолетик замаскировал, пилота пристрелил в спину, а сам пересел на архаичный велосипедик, – и уехал в глухую лесную деревушку, к бабушке, пить полезнейшее для здоровья козье молоко и ловить по утренней зоре рыбку. Этого, вообще говоря, никто не знал в точности, но предположить было можно, а до расчетливых ребят, хитроумно предоставивших двум одиозным лидерам возможность устранить друг друга собственными руками, начало доходить, что они перестарались в своем настойчивом желании воевать непременно чужими руками, так что за остатки Бейбарсовой армады дружно взялись буквально все.

К этому моменту силовая составляющая государства, кланов, мощных кондоминиумов в значительной мере срослась воедино, образуя, порой, необыкновенно причудливые, исполненные противоречий сочетания, но у них было достаточно времени, чтобы самые острые из противоречий сгладились, нестыкуемые, вроде бы, части – попритерлись, и, нелепая с виду, новая система обрела известную работоспособность. Так, например, ПВО Приволжского военного округа с дивной оперативностью объединила усилия с батареями, подчиненными татарской "семье", так называемым "казанским", по факту бывшими составной частью системы ПВО, – только с известной мерой автономности. С формальной точки зрения это осуществлялось на так уж и сложно: офицеры и прапорщики, целенаправленно внедренные в армию крупными и устойчивыми "семьями", изволили служить поблизости от дома, контролируя условленные структуры вооруженных сил, в определенных, заранее оговоренных рамках слушаясь высшего начальства, – вот и все. Об этом все знали, но дружно закрывали глаза, потому что по-другому было бы ку-уда хуже. Вот эти-то гибридные структуры, вот только что пропустившие широкий фронт "серебристых облаков" с севера – на юг, теперь с неистовой яростью вцепились в брюхо и затылок тому, что еще уцелело от флота, следующего в противоположном направлении. Стационарные ЛЗУ. Срочно выдвинутые и развернутые на пути следования ЗРК на колесном ходу. Громоздкие многоствольные установки электромагнитных и электротермических метателей, состоявшие аж из четырех машин: собственно орудия, в расчехленном виде несколько напоминавшего ракетную установку залпового огня, командной машины, фургона с боеприпасами и еще одного, еще более громоздкого фургона, – с "ЭХГ – 5000" и батареей сверхконденсаторов. Летающие и аэромобильные батареи ЗРК и ЗЛК на конвертопланах и тяжелых "камбалах". В небе было взорвано почти одновременно около сотни БЭИ вроде "Пика" и аналогичных, потом подтянулись перехватчики, получившие одинаковый, вполне конкретный и категорический приказ: стоять насмерть и отстоять любимый Киров любой ценой. К шапочному разбору пожаловали любопытствующие с Урала и даже случайно оказавшиеся поблизости экскурсанты из БЖЗ. У этих – обозначилась совершенно особая роль: каким-то непонятным способом они обнаруживали и указывали тех, кто был далеко, в стороне и пытался спастись бегством.

Многостволки – выпускали свои гиперзвуковые снаряды по два, симметрично, чтобы избежать раскачки, – но очень быстро один за другим, почти как пулемет, так что залп сливался в один долгий, ревущий раскат совершенно нестерпимой громкости. Снаряды наводились довольно точно и способны были корректировать себя на цель за счет рулей и маленьких маневровых двигателей.

"Аллах, – думал про себя Рафик Малеев, обхватив голову руками, вжав ее в колени и раскачиваясь, как от мучительной боли, – и почему писаки мнили, что электрическая пушка будет бесшумной?" На голове у него был сплошной шлем, закрывавший от звука не только уши, но и почти всю голову целиком, но и он практически не помогал: взбесившийся звук доставал до ушей через тело так, что в глазах плавали темные пятна, даже здесь, в ста пятидесяти метрах от проклятой пушки, извергающей в небо многометровые языки ослепительно, нестерпимо для глаз сияющего пламени. Маскировать подобный фейерверк даже и не пытались по бессмысленности затеи: предполагалось, что супостата просто не останется, а тому, что останется, будет попросту не до расстрелявшей боеприпасы батареи. В общем, – все, как всегда.

А вот теперь, – все-таки бегом, выкатить контейнер, – подкатить контейнер, отсоединить разъем. Откатить контейнер, – подкатить контейнер, соединить разъем. Проверить заряд батареи конденсаторов. Бегом на прежнее место, – и в яму, рядом с такими же, как он сам, вжать физиономию в колени, открыть рот, обхватить голову руками в напрасной попытке защититься от звука, – и нажать спуск. На все – про все три минуты, гоняли без дураков, как сидоровых коз. Теперь – ждать, когда мудрая автоматика сочтет, что приказ выполнять уже пора, ждать, и все равно оно начнется внезапно, так, что дернешься в удержанном порыве подпрыгнуть: РГА!!! РГА!!! РГА – ГА – ГА – ГАГАГАГА!!!!!! Пока не вылетят все тридцать пять боевых элементов с тридцать шестым – погонщиком, призванным определиться с целями и распределить их между тремя с половиной десятками подопечных, все за десять-пятнадцать секунд сумасшедшего полета. Двумя залпами из этого неуклюжего агрегата, прозванного почему-то "бешеным огурцом", в Анголе было сбито девятнадцать юаровских "миражей" разом, – все, что находились на тот момент в небе. Неопытные зенитчики перестраховались, хватило бы и одного залпа, но на наивных юаровцев и это произвело такое впечатление, что война после этого довольно быстро стихла как-то сама собой. Понятное дело, – с необходимым результатом.

– Ну он какой? Ну?!

– Голодранец! Мудак! Чурка тупорылый!

– Это понятно!!! Ты скажи лучше, где его слабое место, как нам порадикальнее разобраться с его выводком! Думай, черт бы тебя побрал, думай!!!

– Да не тряси меня!!! И без того калган ломит, как с похмелюги, так еще он последние мозги вытряхивает! М-м-м… – он стиснул голову, как будто пытаясь выдавить из нее никак не дающееся решение, – ведь было же, было же что-то такое… простое и на поверхности!

– Там рать прет, как в сорок первом, а у него – миг-греня разыгралась! Тетя Фима женскими болезнями заразила, пар-разита!

– М-м-м…

– И ведь самое говно! Расплодники волокут для "клопов" и "слепней", х-хренову тучу, а там и одного такого хватит, чтоб целый город вымер…

– Голодранец, голодранец, голодранец…

– З-заело, что ль?! Гос-споди! Ведь самое ж говно, говорю, наплодили! Ползучие мины по три кило стэкса! "Пауков" полевых моделей. Саперных "УСА – 3". Штук двести "ишаков" с фугасными огнеметами по четыре тяжелых заряда на брата! И бог весть сколько автоматических самоходок с УСС калибром от 5,45 и до 37 включительно! А главное – "Погонщики" с "УС-15" в башке, запрограммированные на маскировку и скрытое передвижение всего этого добра с то-онким учетом тактической обстановки, а на того же "ишака", когда заляжет, наступить можно, не заметив! А еще…

– З-заткнись!!! Причитает тут, как баба! Надоело! Так, го-ло-дра-нэц-с-с… К чему это, бишь, я? А-а-а-а! Ага-а-а-а!!!

– Чего? Ну, – чего?

– Так ведь голодранец он!!! Богатств не стяжал!

– Ну?!!!

– Так что чистых элементов у него – тю-тю-у. Кот нарыдал. На катализаторы к защитным насадкам, – нипочем не хватит, так? Так! Тем более, что на такую армаду! Во!

– Поподробнее, пожалуйста…

– Ну, брат… Да мы у всей его техники генераторы – в два счета потравим!

– Гений. С этим, как говорится, ничего не поделаешь.

– Да х-хватит тебе! Достал.

– Да нет, к чему? Что есть, то, как говорится, не вырубишь топором. А уж скромён, скромён-то до чего!

– А потом ему стало совсем плохо. Жаловался-жаловался, что темнеет в глазах, – да и ослеп напрочь. Крутил головой, да спрашивал, сколько до земли. Тихо-онечко вниз вел, пока не приткнул машину…

Правый хрипел, все время спрашивал, как далеко осталось до земли, начал нести какую-то околесицу на смеси русского с татарским, но упорно не отдавал ручку, пока не притер здоровенную, на восемь тонн полезной нагрузки «камбалу» к заливному лужку, вырубил ток и только потом отрубился окончательно сам. Сначала он вздрагивал, проводил рукой в пижонской расписной перчатке по незрячим глазам, как будто в попытке стереть с них невидимую пелену, а бормотание его стало уж вовсе бессвязным, негромким и монотонным, как звук ручной мельницы. Потом он только хрипел и вздрагивал. Среди тех, кто оказался в одной машине с Островитянином, пришло в сознание еще человек десять, из них способными кое-как двигаться помимо него оказалось четверо. Машина, накренясь, лежала на лугу, метрах в двухстах протекала какая-то немудрящая речка, а до изгиба проселочной дороги было и вовсе рукой подать, – метров сорок. Тут же паслись разномастные коровенки, искоса поглядывал в их сторону пастух в кирзачах и с кнутом, а выше по склону холма высыпали беспорядочной толпой разноцветные дома какой-то деревушки. И вообще картина складывалась настолько мирная, что глаз отказывался верить, а сознание не принимало: после виданного казалось, что и везде, по всей округе, по всей стране, по всей Земле клубятся облака от взрывов, а среди пылающих развалин лежат мириады трупов тех, кто даже не успел ничего понять, и что это живых – не осталось, не могло остаться после того, свидетелем чему оказался лично он. И остальные, те, кто мог, выбравшись, смотрели на эту картину с молчаливым недоверием, как на мираж с райскими садами посреди рэга Армадрор в Сахаре. Кто-то привычно полез за «комбатом», но Майкл, оборотившись к нему по-кабаньи, всем телом, проскрипел: