Текст книги "Цветок камнеломки"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 53 страниц)

IV

– Это что, понимаешь, такое? – Зловещим, свистящим шопотом осведомился Балаян, потрясая в воздухе злосчастным отчетом, который был согнут – в желобок, – я те-эбе што сказал сделать, а ты што сделал?

Валерий Владимирович, который за прошедшее время успел оклематься, поскольку спал почти все время и дома, и, являя вид бодрствования, – а он отменно овладел этим искусством благодаря обширной практике, – на работе, виртуозно сделал озабоченное выражение лица.

– Непонятно изложено? Я хотел дать развернуто, со всеми пояснениями, но вы же сами просили, чтоб кратко…

– Са-авсэм глупый, да? Не-э пханимаишь? Тебя просили написать обычный отчет, самый абыкнавенный, тебя не прасили теоретизировать… Куда эта филасофия, да? Это что наша тема, да? Тут про алмазную структуру – сколько? Полстранички, а остальное – хелаты-мелаты…

– Мне сказали написать сжатый подробный отчет о том, что я считаю важным, так я и сделал. Вы же, Вазген Аршакович, не сориентировали, в каком именно ключе хотели бы видеть отчет… Вот я, в свете вновь открывшихся обстоятельств, и решил трактовать поставленную задачу несколько шире. С учетом, так скэ-эть, исторической перспективы…

– Ка-акие обстоятельства?

– А вас разве не проинформировали? Видите ли, ко мне позвонили из одной серьезной ракетной фирмы на предмет консультации. Вас не проинформировали? Странно… А – обнадежили, что с вами переговорят. Ну-у…

– Слушай, ка-акие кансультации-мансультации? – Сегодня акцент по какой-то причине был у него особенно заметен. – Что ка-ансультировать?

– Дело, вообще-то, не для широкой огласки, – Гельветов с искуснейшей нерешительностью бросил на грозного шефа робкий взгляд, но тот только яростно махнул рукой, в знак того, что он – человек взрослый и понимает, – но мне так неудобно… Хотя и не виноват вроде, – сами обещали, а сами… Да, вообще говоря, ничего тут особенного нет, – попросили помочь с одним там твердым топливом…

– А что ты понимаешь в твердом топливе?

– Я-а? Ну, вы скажете, Вазген Аршакович, – Гельветов шмыгнул носом, – это они понимают в твердом топливе, а я – ничего не понимаю.

– Так зачем ты им нужен?

– Так оно же – твердое. Технологию помочь слепить, чтоб там монолитность, однородность, то-се…

– А ты – можешь?

– Правду сказать – не пробовал с такими системами. Там ведь, поди, хоть какая-то, а органика, а мы с ней ни разу дела не имели. А так, со многим другим, – да, пробовал. Пришлось, знаете ли, когда к тому походу готовились, помните? Во-от ведь, а? Кроме алмаза – карбин, так называемый "карбин -100", его еще никто в мире не видел, стопроцентного, карбид вольфрама, монокристаллический, так, ну, – металлы, там… А! – Будто вспомнив что-то забавное, мимолетно улыбнулся. – стекло же еще с Виктором сделали! Обыкновенное, силикатное, только не аморф, а кристалл…

– И откуда же, – очень, просто-таки угрожающе тихо, без малейших следов акцента спросил Балаян, – одной серьезной ракетной фирме стало известно, что в нашем институте есть ты, такой умный?

– Не знаю, – взгляд подчиненного был незамутненно-ясным, необыкновенно правдивым, а на ланитах его не было ни малейших следов так называемой краски стыда, – очевидно, информировал кто-то, в чьи профессиональные обязанности это входит.

Услыхав такой ответ, Вазген Аршакович понял, что Бог, Карма, – короче, – стоящее над миром Воздаяние По Заслугам все-таки существует: чего-чего, а буквально слово в слово приведенной собственной же своей отмазки он все-таки не ожидал. И ведь вовсе не знает, стервец, что именно говорил в высоком кабинете собственный его же начальник. Просто в сходных обстоятельствах его реакция была точно такой же. Такой же незамысловатой. И такой же беспроигрышной. Она просто-напросто вытекала из сложившейся в этой стране системы отношений и одной из типовых для этой системы ситуаций. Эта, к примеру, называлась: "Подчиненный, Отбившийся От Рук Безнадежно". Дергаться, по крайней мере пока, тут совершенно бесполезно, потому что "безнадежно" – оно и значит "безнадежно". Вот если это х-хамло обгадится… Но что-то, очевидно, – воспитанное долгой практикой умение разбираться в людях, – подсказывало: не обгадится. На коне будет. Но он что-то еще там говорит:

– … И еще, Вазген Аршакович, – личная просьба: не одолжите ли мне пока что вашего Витю? На первое время…

– Знаешь, что? – Тяжелым, медленным голосом вопросил хозяин кабинета, – обходись-ка один, ежели уж такой умный!

После зависшей в кабинете тягостной паузы Гельветов, глядевший на начальство с немым укором, пожал плечами и сказал с явной обидой:

– Да пожалуйста. Откровенно говоря, – уж от вас-то я не ожидал, что это окажется настолько принципиальным… Разумеется, – обойдусь. Но знаете, что? Только потому что не хочу, чтобы вас об этом просил кто-то другой, кому бы вы не смогли вот так просто отказать.

Беда была в том, что он был совершенно, абсолютно прав, и Балаян мгновенно устыдился своего мелочного укола.

– Да нет, ты, конечно, бери. Это я так, – привык просто, чтобы он всегда был под рукой…

А потом, когда дверь за подчиненным, который был уже – не здесь, который уже – взлетал, закрылась, он понял и еще одну причину своей обиды: вот Мохов – ему понадобился, а он – нет. Не нужен в том новом деле, которое заваривалось у него на глазах. Пожалуй, следом ему потребуется забавник Леня Феклистов, институтский разносчик неизменно достоверных, как справки Генштаба, сплетен, человек, который почти наверняка сказал этак, небрежно, кому-то очень тщательно подобранному из своих бесчисленных знакомых что-то вроде: "Так в чем проблемы, чудак? Есть у нас один парень, Валерка, так он в этих делах вообще мозга. Гений. Л-любую композицию скомпонует, в виде кристалла, – куда там ФИАН-у…"

Первым результатом напряженной двухнедельной работы на новом месте стал так называемый «СР – А(1)», первый представитель группы так называемых «кристаллитов», – твердого топлива, объединявшего в себе признаки и достоинства смесевых и однокомпонентных порохов. «СР» – в данном случае обозначало «стереорегулярный». Готовая шашка состояла из «геометрически», не через химическую связь, а просто-напросто на манер звеньев цепи сцепленных молекул одного циклопарафина, внутри колец которого находились в необходимом количестве атомы алюминия, а в промежутках – в строгом порядке располагался нитрат. Из-за такого своего строения вещество было прозрачным, как хрусталь, и таким же тяжелым и твердым. На первом же испытании образец, будучи подожженным, дал весь расчетный объем газа, сгорев без остатка. Весь. Но только сразу. Прозрачная субстанция с резким, сухим, звонким грохотом исчезла в мгновенной, ослепительной, как солнце, вспышке. Это – ничего, это – бывает, эта проблема обычно решается добавлением определенных веществ, замедляющих горение, флегматизаторов, но в данном случае эта испытанная мера ничего не дала. Режущий блеск, короткий грохот, облако белого дыма, состоящего из молекулярной пыли окиси трехвалентного алюминия и – никаких следов. Эксперты пожимали плечами, а Витя Мохов сказал:

– Дак он же прозрачный…

Гельветов, услыхав эти слова, чуть не задохнулся от досады на собственную недогадливость, а в результате еще через неделю был испытан "СР – Н", непрозрачный, как это явствовало из названия, и сразу же давший прекрасные результаты. Потом его довольно быстро довели. Очевидно, этот класс был бы запущен в производство, но Гельветову в тот переломный момент его биографии было недостаточно хорошего или даже отличного результата, если это был просто отличный результат. Нужно было – далеко за пределами того, что вообще считалось возможным. Попросту – невозможное без его участия. Именно так возник "СР – Р", то, что впоследствии, при серийном выпуске получило знаменитое имя "ТТФА – 1/4", что обозначало: "твердое топливо фотоанизатропное, первое в своем роде и четвертое по общему счету образцов", – или попросту "рефлектит". Изюминка тут заключалась в том, что при чрезвычайно высокой температуре горения и, соответственно, высоченной скорости истекающих газов, истечение это были до некоторой степени упорядоченным. Мало того, что это еще увеличивало скорость истечения. Благодаря ФА-эффекту гораздо меньше нагревались стенки. А значит, – их можно было сделать куда тоньше и легче, а значит – и еще возрастала дальность и полезная нагрузка предполагаемых изделий. Но самое главное, – монолитные изделия не взрывались НИ ПРИ КАКОЙ их собственной массе. Для него перестал существовать порог критической массы/объема. Автор при этом прекрасно отдавал себе отчет, что сама по себе идея, – сформировать структуру таким образом, чтобы границы раздела всех "периодов" псевдокристаллической решетки сделать подобными зеркалу, – сама по себе была выдающимся хамством. То, что у него прямо сразу получилась и работающая структура столь сложного изделия, и надежная технология его получения, – было делом чистого везения. Он технологически и методически не дорос до такого уровня. Гарантий, что в следующий раз нечто подобное пройдет – не было. Безумство храбрых, то самое научно-техническое хамство, которое вопреки Финнегану кое-когда вполне даже проходит, а потом умудренные потомки смотрят на то, на чем ездили, плавали, взлетали основоположники, из чего они стреляли, что запускали и чем заряжали, – и волосы встают у них, как иглы дикобраза, стойким дыбом.

На запуск изделия, заправленного этим самым ТТФА, его, разумеется, не допустили, – из соображений грифа секретности, и в тот раз он не увидал страшного, яростного пламени, дикого потока, водопада тепла и света, отброшенного его "молекулярными зеркалами", ослепительного газа, разогнанного до небывалой дотоле скорости. Не видел, как ушел в небо прототип знаменитой впоследствии "сорокопятки". Вообще-то – плевать, но был в этом самом недопуске тот самый вызывающий, непреодолимый, непобедимый именно в силу своей тупости идиотизм, который временами – смешил его, но куда чаще – злил. К этому моменту у него появилось любимое развлечение: он ловил начальника "РО-4", того самого, который самым первым догадался применить к нему эту мудрую инструкцию, становился рядом, закуривал "приму" и, щуря правый глаз на манер незабвенного Чангурова, начинал рассказывать ему байки о прихотливых путях Режима. Фокус был в том, чтобы поймать товарища Сорокина в положении, при котором тот не мог бы немедленно послать его, сославшись на крайнюю занятость, выполнение государственной миссии, либо же на усталость, но при этом не мог бы и немедленно удрать. Подходящий момент наступал, к примеру, когда тот доедал в столовой суп, а ко второму еще и не думал приступать.

– А вот еще случай… Послушайте, Николай Трофимович, вам понравится… Я сам-то всю жизнь на Авиазаводской живу, так там кругом одни авиастроители живут, – на улице, где я живу, в моем доме… На лестничной площадке – так все три соседа со сборки. Да… А еще у нас там одна такая тетя Клава живет, санитаркой в медсанчасти работает. Все нормально, пятьдесят четыре года, выглядит на шестьдесят семь, ну, попивает, не без того… Так вот ейной старшей дочке, – из шестого гастронома, зав "бакалеей", тоже все правильно, килограмм на девяносто пять, завивка под бронзовую стружку, вся в золоте, вдруг с чего-то вспонадобилось единоутробную маманю в отпуск на Солнчев Бряг спровадить. Зачем – не знаю, но что не просто так – это точно, – он затянулся, отщелкнул окурок и прикурил третью, – ну, туда-сюда, паспорта-бумажки-визы, вроде бы и там все схвачено, они, из бакалеи, в нашей жизни и вообще, мож сказать, самые главные, – Сорокин, попав под струю этого злокачественного словесного поноса, только моргал нервно, потому что давно уже убедился в полнейшей непредсказуемости Гельветовских подлых баек, – ан тут – хрена! – Он с торжеством поглядел на жертву, словно бы с трудом удержавшись от соответствующего жеста, и ожидая что товарищ Сорокин всецело разделит его восторг перед этаким обломом, что постиг ненавистных торгашей. – Нельзя, говорят, и никак невозможно, поскольку тетя Клава считается работником номерного заводу, и потому автоматически считается невыездною, поскольку по правилам уже само собой является носителем государственной тайны. Я почему знаю, – я эту путевку экстренно перехватил, она не то, что горела, а прямо-таки полыхала ярким пламенем. Я и выехал. И ничего, что я с соседями-пролетариями выпивал, и знаю, где что делают, а где что – не идет, и где начальник цеха – по чуть-чуть, но уже с самого утра. Мне – можно. Это что ж – у наших славных органов такой формализьм в работе? Где ж бдительность-то чекистская? Ну да ладно, заболтался я, так что приятного аппетита, – сказал он, покровительственно похлопав Сорокина, которому уже давно не лез в горло кусок, по плечу, – не буду мешать.

Он твердо знал, что на него будут писать, и на него, понятно, писали, но при этом откуда-то была у него и твердая уверенность, что никаких связанных с этим неприятностей не воспоследует.

Сходный сюжет повторился в недалеком будущем, – Валерий Владимирович Гельветов, узнав об этом только много позже и окольными путями, смеялся, было, до слез, – на основе этой его разработки, – в стр-рашном секрете! – разработали новый тип химического лазера, у которого источник энергии и рабочее тело объединялись в одном твердом теле. Разумеется, изделие получилось сугубо одноразовое, что-то вроде боеприпаса, но в луче, наряду с мощностью, выбрасывало просто, ну о-очень большую энергию.

Потом были уникальные конденсаторы "особо большой мощности", сверхжаростойкое покрытие для неких гиперзвуковых изделий, проект "Гроб Магамета" по созданию бесфрикционных подшипников и опор на основе бездефектных постоянных магнитов особого состава. В соответствии с расчетами получалось, видите ли, что бездефектность увеличит их силу на порядок, и так оно и оказалось. А потом как-то вдруг выяснилось, что за Гельветовым со товарищи остается целый след из технологий, рассредоточенных по различным, разрозненным в силу собственной своей секретности конторам и производствам. И, разумеется, хоть и не вдруг, но нашлась-таки умная голова, усмотревшая в этом непорядок, совершенно нетерпимый в условиях нашего передового планового хозяйства. Дело надо было централизовать, оформить, а исследования – направить, расширить и углубить. С ударением на второе "у". С невероятной, прямо-таки пугающей по сравнению с присущими нам темпами скоростью предсказание сбылось. Сверкнуло, громыхнуло, – и оказался он начальником лаборатории Неравновесных Систем, рядом с ними – два старых сподвижника, в голове – сумбур, а впереди – перспективы головокружительные, но в высшей степени туманные.

– Да нет, – сказал ему ненадежного вида очкастый юноша, которого ему почему-то усиленно рекомендовали в качестве наилучшего специалиста «по всяким подобным штукам», – ничего у вас из этого не выйдет. Лучше даже и не пытайтесь.

– И не такое делали, – может быть, с излишней уверенностью заявил Гельветов, – и ничего…

Но на нового знакомого его безотказный понт не произвел ни малейшего впечатления, он только, прикрыв глаза, грустно покачал головой.

– Не такое – может быть, а вот это – нет.

– Почему?

– Да потому что, – он махнул листочком, на котором легким изящным, почти женским почеркам без помарок были начертаны строчки знаков, понятных только двум людям в мире, – это же ужас какой-то!

– Я что, – мрачно осведомился свежеиспеченный завлаб, – напортачил чего-то?

– Нет, – Игорь, как звали нового знакомого, опять-таки только непонятно качнул головой, – не в этом дело. Метод – это нечто, дикое конечно, недоведенное, слепленное на живую нитку с массой пропусков, на чистой интуиции, но, безусловно, нечто особенное. После Теории Множеств ничего столь фундаментального, такой основополагающей темы пожалуй, и не было. Даже теорию алгоритмов и теорию бесконечных автоматов, пожалуй, не сравню. Но… вы же меня не для того позвали, чтобы выслушивать дифирамбы от специалиста? У меня, можно сказать, руки чешутся как можно скорее зарыться в новый э-э-э-э… раздел, покопаться, разобраться и все такое прочее, – но от меня же не это требуется? От меня требуется всего-навсего сделать заключение: разрешима ли задача, и если да, – то каково решение. Отвечаю: то, что у нас вышло согласно вашему потрясающему методу, рассчитать нельзя. Просто-напросто слишком велик объем вычислений.

– Так ведь на это, – подозрительно сказал Гельветов, – есть, кажется, ЭВМ?

– Да? – Тихо, с едкой горечью спросил новый знакомый, – и на чем же вы, позвольте спросить, собираетесь считать? На "Стреле – 2"? На "Урале"? На "БЭСМ – 6"? На мифической "ЕС – 1050"? Понимаете? Машина вроде бы как есть, а в то же время она является не более, чем мифом? Встречались с такими п-парадоксами? Или на каком-нибудь краденом на загнивающем Западе агрегате? Те, что есть, загружены двадцать восемь часов в сутки, да и те устарели на десять лет…

– Дадут. – Решительно рубанул ребром ладони воздух Гельветов. – Закажем – и дадут.

– Не-ет, – все с той же зловещей, медлительной негромкостью покачал головой Игорь, – не дадут. Просто потому что не могут. Ты привык, что в этой стране, если уж оч-чень нужно, то даже когда нет, то все равно все-таки есть. А если очень-очень нужно, то даже когда совсем нет. И в этом есть своя правда, – только не в этом случае. Времена все-таки меняются.

– Все это ля-ля. В данном случае ты должен сказать, что для этого требуется, а можно ли это добыть, и как добыть, – не мое и не твое дело.

– Нечто мало-мальски подходящее делает фирма "Край" – и только она. Работает на заказ. Экземпляры – считанные по номерам. Нам – не продадут, не дадут украсть, и не помогут никакие подставные лица и фирмы. Это раньше на Западе были наивными такими, розовыми идиотиками, которых даже накалывать-то было, говорят, совестно, а теперь – все! Они четко знают, чего нельзя более-менее, а чего – вообще, и в таких случаях умеют обставиться.

– Так. А специалистов – никак нельзя?

– Можно. Наверное – не самых лучших, но все-таки можно, – Игорь Иртенев говорил все тем же терпеливо-безнадежным тоном, – вот только что они тут будут делать? Им не из чего сделать, и нечем, а кроме того – они не знают устройства. Не потому что плохие, а потому что никто не знает. Не в человеческих это силах, уважаемый Валерий Владимирович.

– Вы все какими-то парадоксами норовите.

– Ой, ну…– математик сморщился, как от необходимости в сотый раз переделывать докучное, ненужное дело, – вот представьте себе, что вам необходимо построить реактивный истребитель в двенадцатом году. В середине прошлого века. В средние века. В каменном веке. Что у вас выйдет, будь вы хоть разспециалист? Ничего. В первых двух случаях вы, может быть, несколько поспособствуете прогрессу, хоть и не слишком, а в других – не сделаете ничего. Для того, чтобы сделать новый станок, нужно иметь станки только немного менее совершенные. Это тем более относится к ЭВМ. То есть гораздо более. Не слепишь даже одного уникального экземпляра на коленке. Если обратиться к моему примеру, – у нас каменный век.

– Ну уж…

– Ладно, – перегнул. Средние века. Послушайте, Валерий Владимирович, – мы заняты таким делом, в котором врать себе и друг другу – антипатриотично.

– Да. Только начальству об этом лучше не говорить

– Я и не говорю. Не годится тратить даром драгоценное время. . – В голосе вовсе молодого еще человека послышался Гельветову какой-то надлом, и понял он, что новый знакомый носит в душе след чужого идиотизма, как носят след вражеской пули. – Это же оно, родимое, издало приказ, чтобы процессоры, превосходящие по параметрам ИБМ, – не принимались бы даже и к рассмотрению.

– Как это?

– А вот так! Вы что, – правда не слыхали этой замечательной истории, или притворяетесь?

– Да вы – правда? Но зачем? Почему? На каком основании? Это же глупо! Лишено всякого смысла!

– Э-э-э, – лицо математика приобрело глумливое, как у злобного придурка, решившего схитрить, выражение, – тут не все так просто! Глупо – согласен. Но, исходя из соответствующей логики, – вовсе не бессмысленно. Ку-уда там! Кто-то, будучи умен в качестве представителя своей породы, сообразил все-таки, что в результате может получиться что-то такое, что будет не вполне в их власти. А может быть, все гораздо проще, и какая-нибудь тварь, занимавшаяся закупками, решила, что потеряет возможность бывать за бугром, и выпустила торпедку. И это, пожалуй, погаже будет. А если брать как частный случай общей тенденции, так и поопаснее.

– Но это же чистой воды вредительство! При Сталине бы за такое…

– А вы – не решайте за Лучшего Друга Математиков. Не стоит. Может – так, а может – и вовсе наоборот. Может быть – шлепнули бы авторов указа, может быть – авторов проекта. Сие совершенно непредсказуемо.

В комнате повисло тягостное молчание, а потом Гельветов пошевелился:

– Послушайте, Игорь… э-э-э, простите?

– Сергеевич.

– Так вот, Игорь Сергеевич, я вам клянусь: дайте конструкцию, дайте этот расчет, – и ваши интересы будут соблюдены в первую очередь. В нулевую. Все забросим, а вам – сделаем все.

– Не клянитесь, – все с той же злой горечью проговорил собеседник, – я верю. Потому что им теперь просто некуда деваться.

– Нет, вы не думайте. Я вопрос изучал, консультировался с физиками в смысле перспективных структур. У нас есть возможность создания таких структур, которых фотолитография не даст никогда. Ни при какой длине волны. Металлотроника. Оптические микроволокна. Так называемые "маконы" – это группы атомов, дающие сильнейшее напряжение магнитных полей в очень малом объеме. И…

– И что?

– Об этом рано пока говорить.

– И все-таки?

– Может быть, удастся резко снизить сопротивление в проводниках, входящих в состав этих ваших процессорных схем. Сильно снизить. Прямо-таки очень сильно. Настолько, что они почти совсем не будут греться.

– Это все замечательно. Может быть, – даже потрясающе здорово. Но ни на секунду не приближает нас к главному вопросу: к архитектуре.

– Скопируем.

– Это – совершенно невозможно! Это все равно как вас скопировать.

– Пфе, – Гельветов пренебрежительно фыркнул, – было бы – с чего. Сам приволоку вам макет в масштабе 1000 : 1.

– Во-первых, – это еще слишком мелкий масштаб, а во-вторых – что я с ним буду делать? Вы же абсолютно не представляете себе, о чем говорите! Заметьте, – я говорю даже не про ваше обещание детально проанализировать устройство, хотя это и кажется мне совершеннейшей фантастикой… Это все делается совершенно по-другому!

– Хорошо-хорошо! Я не знаю, зато вы знаете. Совершенно незачем так волноваться. Выпейте водички, хотя, – он внимательно поглядел в бледное от приступа неврастении в последнем градусе лицо нового соратника, – какая уж тут водичка…

С этими словами в качестве хвоста предыдущего этапа общения он влез в ржавый сейф и достал оттуда бутылку коньяка "Ахтамар". Плеснул сразу около ста граммов и поставил перед потерянным Иртеневым. Тот сделал, было, слабый отстраняющий жест, но это оказалось попыткой с заведомо негодными средствами. Гельветов твердо решил любым путем приобрести этого человека в полное свое распоряжение, его понесло, а в подобных случаях остановить его было совершенно невозможно.

– Вы пейте-пейте. И не говорите, что непьющий. С обидами такого рода, в этой стране не пить невозможно. Это я знаю совершенно точно.

– А вы сами?

– Пардон. Забыл просто. С удовольствием.

С этими словами он налил приблизительно столько же и себе. Жутко глянул в глаза потенциальному рекруту.

– А сейчас мы с вами выпьем не просто так. Не так, как пьют в одиночку от застарелой, как чирий, обиды начинающие, но перспективные алкоголики, а по-другому. Не для того, чтобы залить сердечную тоску и безнадежность, а вовсе с другой целью… Будем здоровы!

Игорь хотел было что-то спросить, но Гельветов остановил его, сделав знак сначала выпить.

– Так вот, – продолжил он через минуту, продолжая дожевывать лимон, – выпили мы с целью решить стоящую перед нами задачу по рецепту скифских вождей. То есть люди в наше время, понятно, измельчали, поэтому мы не будем надираться до беспамятства и звать трезвую Лидочку, чтобы она стенографировала за нами наши пьяные излияния. Мы просто примем столько, чтобы как следует пришло и вплоть до этого момента… Ваше здоровье! И после него, – мы будем вести свободный треп, отнюдь не сосредоточившись на его цели, а наоборот, – загнав ее куда-нибудь подальше в угол. А потом мы профильтруем полученное варево и посмотрим, что получилось в осадке… Итак, для начала: что вы имели ввиду утверждая, что непоименованным "им" теперь "некуда деваться"?

– Что? – Математик наморщил лоб, пытаясь вспомнить, о чем зашла речь. – А-а-а, – непоименованные "они" вследствие своего десятилетней давности идиотизма начали проигрывать холодную войну. Это единственное, чего "они" позволить себе не могут. Это внутри – можно все, что угодно, а там, где нельзя, можно соврать. Снаружи все приходится делать в реальном пространстве, а без вычислительной техники не получается. Или получается хуже. А тем, кто поумней, становится ясно, что будет – и еще хуже. Но они не понимают, что сделать уже ничего нельзя. Ничего. Совсем-совсем ничего. Что они, высрав тот самый шкуроспасительный приказ, угробили сами себя. Понимаете? Человек такой румяный, мускулистый, с подтяжками, – а на самом деле он уже покойник, и только сам об этом не догадывается.

– Гм… Ты не увлекаешься все-таки? Таким, как ваша милость, их дело очень часто кажется самым важным на свете. И похуже вещи делались, и поглупее, – а все ничего.

– Можешь считать меня экспертом. Культ личности – ужасно! Коллективизация – безобразно и отвратительно!! Начальный период войны – позорно и чудовищно!!! Но то, что они начали борьбой с кибернетикой в пятидесятых и закончили этим указом, – просто-напросто непоправимо.

– Послушай-ка, – он взглянул собеседнику, который нравился ему с каждой минутой все больше, прямо в глаза, – а кто это "они"?

Иртенев, ожесточенный и взъерошенный, хотел было что-то сказать, но – остановил себя, как останавливают лошадь на всем скаку, помолчал, а потом тихо рассмеялся:

– Что, как в том анекдоте, – покажите же мне это. Скажите, где тут у вас это? А ведь не знаю. Бюрократы? Партийное руководство? Военные?

– Стоп! Тут умолчим: без них в этой стране технологиями и вообще никто не занимался бы. Но ты продолжай.

– Все и никто.

– Во! – Гельветов с пьяной многозначительностью поднял вверх палец. – Не на кого нам поворачивать штыки в другую сторону, не в кого стрелять, да не попасть бы в себя. Ты. часом, не диссидент?

– Не, – тот махнул рукой, – куда мне. Слишком хорошо понимаю, что это все – так. Безнадежно. Как ни крути, а социализм – это с-самый передовой строй, и жаль, что он имеет некоторые присущие ему отдельные недостатки. К примеру, – трудно исправить однажды сделанную ошибку. Когда монолитности общества нет, то несделанное одним может сделать, в другом месте и на другие деньги, – другой. А у нас – все сразу и везде.

– Так давай в каждом положении искать все-таки хорошие стороны. Например, – есть у нас такие ниши, попав в которые получаешь то самое все, о котором ты говорил. Нужно только знать, как занять такую нишу… Слушай, – а если нельзя добыть такую вот машину к себе, то нельзя ли разместить заказ там, где она есть?

– Ой, – Игорь, сделав умильно-восхищенное выражение лица, всплеснул руками, – прямо-таки г-гениально! И где ж вы…

– "Ты".

– Пардон… И где ж ты собираешься разместить такой заказ? В Агенстве Национальной Безопасности США? В НАСА? В Зале Индикаторов ЦРУ, – не знаю только, есть ли уже там такая техника или они еще действуют постаринке?

– А почему – нет? Нет, ты не закатывай, не закатывай глаза, потерпи… Ты толком скажи, – почему нельзя даже через подставных лиц?

– Потому что, зная, что рассчитываешь, легко догадаться, кто заказывал.

– Ой ли? Ты думай не о том, что технологию рассчитываешь, а, скажем, более общий случай конечного итога эволюции неравновесной среды с такими-то исходными параметрами. Кстати, – так оно, по сути, и есть.

– И как ты себе это представляешь?

– Я?! Никак. Как ты себе это представляешь? Как ты представляешь себе такого рода расчленение задачи, чтобы та часть ее, которая требует наибольшего, критического объема расчетов, стала бы вполне безличной?

– А, – Иртенев с характерной для поддатых излишней инерцией кивнул головой, – так, чтоб, значит, придать частной задаче черты общей, а потом, когда она будет решена, – сделать надлежащее уточнение… Нет, я п-попробую, но где вы собираетесь разместить даже измененный заказ?

– А это, знаешь ли, не наше дело. Совсем не наше. У нас на это КГБ есть, вот пусть и отклеят зады от кресел, в кои-то веки раз делом займутся.

– А если не выйдет?

– А тогда повторим тяжкий путь познания, пройденный другими. Сделаем инструменты, чтобы сделать инструменты, чтобы сделать инструменты для того, чтобы потом уже сделать то, что нам нужно. Только делать это мы будем быстро.

– Кто будет-то? У тебя вообще как с работниками?

– Вот тут незадача. На данный исторический момент толком можно рассчитывать на меня да на тебя. Ну, – еще, понятно, Витька, но он только руки.

– Все уже за меня решил?

– Прости. Мне почему-то показалось, что ты уже дал согласие. Выходит, – ошибся. Хотя, с другой стороны, – какие у тебя особенные причины отказываться?

– Слушай… А как ты догадался, что я начал того… попивать?

– Потому что у нас, – это обычное состояние тех, кто слишком уж ответственно относится к делу. Вот выгорит, – у тебя как рукой снимет, это я тебе обещаю. Не до того будет.