Текст книги "Черный диверсант. Первая трилогия о «попаданце»"

Автор книги: Александр Конторович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 72 страниц)

– Бух!

Лязгнул и замолчал мотор…

– Бух!

Из открывшегося люка выпал на землю танкист. По-крабьи загребая руками, он прополз было несколько метров по бревнам моста, но бивший с правого фланга пулемет прошелся по нему длинной очередью… Согнулась в последней судороге рука.

Из открытой башни лениво выползала струйка дыма…

Мост был снова закупорен – танк развернулся поперек дороги.

Припали к прикладам пулеметчики. И едва первые истошно вопящие немцы ступили наконец на землю…

Выдохнули из своих пулеметов долго копившуюся злость…

Глава 46

– Вот так, товарищ майор! Еще одну атаку отбили!

– Вижу… Ну а коли так, то поговорить нам с тобой уже никто не мешает?

– Да вроде бы нет, товарищ майор.

– Гальченко.

– Что?

– Моя фамилия Гальченко, старшина.

– Ну а про меня вы, как я предполагаю, и так все знаете? Так что представляться мне без необходимости?

– Не все. Но имя-отчество знаю.

– Я так понимаю, товарищ майор, что вы навроде вчерашнего капитана будете? Тоже по мою душу приехали?

– Не буду врать – тоже. Только, в отличие от него, арестовывать вас я не собираюсь.

– И на том спасибо!

– Более того, я перед вами, можно сказать, в долгу.

– Это как еще?

– А так. Деревню помните?

– Какую именно, товарищ майор? Я их за свою жизнь столько повидал…

– Ту, где Барсову встретили.

– Вот даже как? Помню… Как она там? Нормально все?

– Так вот за нее да за остальных моих бойцов, что благодаря вам от погони ушли, я до гробовой доски вас водкой поить должен! Нормально с Барсовой все, цела, даже и не задело ее ни разу.

– Да уж… по сто грамм бы сейчас не помешало… Спасибо, товарищ майор! Это значит, вашу группу тогда немцы в лесу наморщить пытались?

– Как вы сказали? Наморщить? Не слыхал… Эти немцы шли за нами. И отвернули, как я понимаю, в вашу сторону.

– Да, я уж постарался им нагадить, сколько сил хватило… Что ж там за головорезы такие были-то?

– Специальное подразделение рейхсфюрера СС. Его личные «волкодавы». Вам такой термин знаком?

– Знаком.

– Хм… Обычному армейскому старшине?

– За обычным вы бы и не поехали. Ведь так?

– Так… Чувствую я, что разговор у нас с вами будет интересный и познавательный… Для всех.

– Если дадут нам с вами поговорить. Вон у фрицев опять что-то затевается.

Майор приподнялся и посмотрел в бинокль.

– Да… закопошились они там. У вас все сюрпризы использованы? Кстати, а что это за котел такой был?

– Да самодеятельность чистой воды! Хотел мину сделать с возможностью дистанционного поражения техники. Честно говоря – авантюра! Как еще ребят самих в клочки не порвало? Хоть и подрывали ее с помощью бикфордова шнура, предварительно в окоп заныкавшись, все равно – очень уж опасно вышло. Да и прицельность вкупе с поражающим эффектом вышла так себе…

– Не скажите! Зато внешне выглядит очень эффектно!

– Ну, разве что внешне… А сюрпризы у меня еще есть – вся деревня заминирована, почитай, два дня тут все вкалывали как негры на плантации.

– Как вы сами-то здесь ходить не боитесь?

– Так тут мин нет. Место, с точки зрения его обороны, бесперспективное и неинтересное.

А вот в деревне… там лишних шагов лучше и не делать. Населения там уже нет никакого, все разбежались или эвакуировались, вот мы и развернулись там вовсю.

– Так все же, старшина, делать-то мы с вами дальше что будем?

– Это вы, товарищ майор, по поводу моего с вами отъезда?

– Соображаешь!

– День еще тут осталось мне продержаться, а опосля – с милой душою!

– Все-таки не хотите отсюда уходить?

– Вы же военный человек, товарищ майор! Что такое приказ – вам-то пояснять не надобно? Или вы меня и от Грушевского отмажете, в случае чего?

– Ну… Скажем так, с нами он ссориться не будет. Отмажем.

– А от совести моей – тоже отмажете? Как я после этого сам с собою объясняться буду? Если тут ребят, мне поверивших, брошу и в тыл уйду? Вот вы опытный человек, воюете явно не первый день. А как здесь наличными силами еще сутки немца держать будете? А за спиной у нас, сколь я в курсе, больше никого уже и нету. Так что если нас отсель собьют, то уже через час-другой немцы прихлопнут аэродром. Со всеми, кто там сейчас есть.

– Хороший вопрос, старшина… Я ж не общевойсковой командир, так сразу и не скажу…

– Не стесняйтесь, товарищ майор, скажите уж прямо, что не знаете. Тут и поопытнее вас командир – и тот спасовал бы. Не умеем мы пока такие вот хитрости в бою использовать.

– А вы – умеете?

– Да, товарищ майор. Я умею. Где и как тому учился – разговор долгий и нездешний. Так что извините, но мне своим делом заниматься надобно. А поговорить мы с вами еще успеем. Мешать вам не буду, делайте здесь что хотите. Но уж и вы, очень вас попрошу, в мою работу не залезайте.

– Договорились, старшина. Я, как ты уже понял, тут тоже не один погулять вышел. Так что не обессудь, но будем мы здесь рядом. Мешать не буду, а вот помочь смогу.

– Чем же?

– Должна к нам рота на помощь подойти. Ждем мы ее вскорости. Так что и задача твоя на этом облегчается.

– А вот за это, товарищ майор, уже я вас водкой поить должен!

Ба-бах!

Ох, и неслабо звездануло!

Это что ж такое прилетело-то? Явно не полковушка, тут миллиметров на полтораста чемодан пожаловал. Видать, обозлили мы фрицев всерьез… Видимая воронка была метра три в диаметре. Похоже, что действительно нечто вроде шестидюймовки шарахнуло. Жаль, что моряка нет, этот сразу бы разобрался. Ихняя пушка, поди, тоже чем-то похожим бабахала.

Второй разрыв.

Да, это серьезный калибр. Пытаются накрыть наше орудие, то, что танк на мосту снесло. Значит, есть у них желание еще разок рвануть на прорыв тем же путем. Судя по тому, куда и как точно они стреляют, корректировщик, собака, уцелел. Хотя… Неужто он видит из окопа позицию орудия? Далековато… да и угол зрения не тот… Что-то НП зевнул, похоже…

– Телефонист! НП давай!

– Связи нет! Не отвечает НП!

– Петрович! Петрович! Ты как там?

Не отвечает… жаль, не подойти к нему сейчас. Немец проклятый стрижет пулями так, что головы не поднять. Плохо… Не могу я за той стороной смотреть, а там склон более пологий, подойти легче. Неужто спекся Петрович? Это хреново, я на две стороны воевать не могу. Да и патронов осталось мало. Вон, в автомате второй магазин уже сменил. Еще парочка в запасе – и все. Одна граната еще есть, и больше воевать нечем.

Боец осторожно высунул голову из-за пня. Вон они, фрицы – лежат на склоне. Только иногда вспышки мелькают, это когда они по НП стрелять начинают. Но пока лежат, похоже обожглись. А что ж вы хотели, голубчики? Троих еще в самом начале гранатой положили, да потом тоже легко им не было. Вон, совсем рядом двое лежат, да и Петрович успокоил парочку. Или больше? Да наверняка, он стрелок-то хороший был. Был? Скорее всего… иначе не молчал бы так долго.

О, фрицы-то зашевелились! Никак опять в атаку пойти собрались? Сейчас я вам… перепляс с выходом сделаю… Боец перехватил трофейный автомат и прицелился. Длинная очередь совпала со свистком, поднявшим в атаку взвод…

– Смотри, Генрих, это из-за этой парочки негодяев нас все время накрывали русские минометы?

– Да… – собеседник фельдфебеля поворошил носком сапога раскрытый вещмешок. Наклонился и поднял флягу. Взболтнул и, отвинтив крышку, принюхался. – Шнапс!

– Странно… лейтенант сказал, что все русские ходят в атаки пьяными. А тут – целая фляга!

– Так эти-то в атаку не ходили.

– Пожалуй… Ладно, Вилли, давай ее сюда, помянем наших камрадов.

– Да уж… потерять на паршивом пригорке почти десять человек… и все для того, чтобы ликвидировать только двоих русских корректировщиков. Такими темпами к моменту выхода к Москве наш батальон будет насчитывать в своем строю только командира да десяток обозников…

– Генрих, мы хоть и друзья, но таких слов при мне ты больше не говори! Сам знаешь… и у стен бывают уши…

Орудие наше немцы все-таки достали. Близкий разрыв перевернул сорокапятку. Хорошо хоть расчет сидел в яме и уцелел. Так, теперь им никто не мешает спихнуть с моста танк и все-таки переправиться на эту сторону. Мост им нужен, это уже совершенно очевидно. Значит, оставлять его нельзя, эти танки нам сбить будет нелегко, трофейная пушка стоит почти в километре от моста, стережет дорогу, как раз на случай прорыва нашей обороны. Стало быть, пришло время.

– Телефонист! Саперов дай!

– Боец Грачев у аппарата!

– Вот что, боец, это командир роты. Давайте там, отпускайте бочку. Понял меня?

– Так точно, понял! Отпускать бочку. Значит, мост взрываем?

– К чертовой бабушке!

– Сделаем, товарищ командир!

Сверкнул нож, перерезая веревку. И не удерживаемая более на дне ничем, наверх всплыла здоровенная бочка из-под бензина. Когда ее боковина показалась над водой (у ближнего к нашему берегу края моста), натянувшаяся проволока выдернула чеку натяжного взрывателя. Своего часа в бочке, помимо тридцати килограммов взрывчатки, ждал еще добрый груз из полудесятка артиллерийских снарядов…

Мощный взрыв поднял вверх бревна мостового настила. Удивительная, сюрреалистическая фигура из вставших на дыбы обломков моста некоторое время висела в воздухе. Казалось, что на месте переправы вырос странный куст из дерева и воды. Сбитые мощным гидроударом, покосились и упали в воду устои моста. Вбежавшие на мост солдаты были в большинстве своем сброшены в воду. Прошла секунда, и на них сверху посыпался град обломков, топя и оглушая оказавшихся в воде людей.

Звякнула, упав на пол, чайная ложка. Забыв про недопитый чай, подскочила с места молодая девушка в белом халате. Тонкий писк сигнала заставил ее забыть о своих делах, о недочитанной книге… Бегом, бегом по коридору! Что-то произошло в пятой палате.

Дверь нараспашку, быстрый взгляд на приборы – что случилось?

На стоявшем слева мониторе прыгала и дрожала змейка кардиограммы.

Зацокали по плитке пола каблуки бегущей медсестры. Телефон, где телефон?!

Да вот же он, на столике, там, где и всегда!

– Виктор Николаевич! В пятой палате… там… там что-то непонятное происходит! Приборы как взбесились!

– Что?! Дежурную бригаду поднимай! Еду!

Дрогнула и сжалась в кулак рука лежащего на койке человека. Тонкие, как у пианиста, пальцы захватили ткань простыни…

Еще один снаряд…

У них там что – полевой склад боезапаса? Дело к вечеру идет, а фрицы до сих пор долбят по берегу, будто задались целью вспахать его на метр в глубину. К тяжелым пушкам присоединились минометы и еще какая-то мелочь.

Оставив в засаде пулеметчиков, мы оттянулись в деревню. Здесь пока было тихо, снаряды сюда не залетали. С немецких позиций деревня не просматривалась.

Однако вечер уже. Ночью немцы в атаку не пойдут. Значит, день мы выиграли. Остался еще один. Перекусывая трофейными консервами, я мотался по позициям, распределяя бойцов и определяя им задачи. Пару раз натыкался при этом на майора. У меня сложилось впечатление, что он или кто-то из его бригады постоянно находятся около меня. Только делают это так, чтобы я их не замечал. Ну и черт с ними, не мешают – уже хорошо. А если еще и обещанная им рота подойдет… Эх, мечты, мечты – где ваша сладость?

Глава 47

– Все в сборе?

– Так точно, товарищ майор. Вон и Михеев подошел.

– Женя, как там объект?

– Спит, товарищ майор. Прямо на ходу уснул. Только что разговаривал, чай пил. Обернулись к нему, а он уже спит. Мгновенно заснул. Его там бойцы уложили на ящики. Три человека с ним рядом постоянно. Они бы его и без нас так же охраняли бы. Их старший, Ковальчук, – мужик дельный. В задачу врубился сразу, даже объяснять ничего не пришлось. Он и без нас к нему двух бойцов прикрепил. Чтобы смотрели, как он жив-здоров, ну и вообще…

– Да? Ты потом попроси его на пару слов. Посмотрю, что это за дельный мужик такой… Ладно, раз все собрались, ставлю задачу на завтра. Рота еще не подошла, и подойдет ли она вообще – не знаю. Самолет будет только завтра к вечеру. Сядет на аэродроме, так что удержать его до этого момента необходимо. Коридор немцами перерезан, других путей эвакуации нет. Поэтому изъятие объекта сейчас может, как это ни парадоксально, только еще более усугубить общее положение вещей. Руководству я эти доводы сообщил. Нам предписано действовать по обстановке. Здесь все ясно?

Окружавшие майора люди промолчали. Вопросов ни у кого не было.

– Продолжаю. Основная задача осталась прежней. Эвакуировать Леонова в тыл. Соответственно с этим на всех, я подчеркиваю – на всех, лежит обязанность следить за ним во все глаза. Любая угроза для него должна быть устранена немедленно. Желательно – вместе с объектом-носителем. Порядок прежний. Один человек – ближнее охранение, два – дальнее прикрытие. Глаза бойцам не мозолить, тут все нынче нервные да уставшие. Самому Леонову на глаза не лезть, а то он тоже мужик непростой. Кто его знает… Лихова так отбрил! У того аж руки затряслись, когда я пояснил ему, чего он на самом деле избежал. Штрафники его прямо там и закопали бы. С них станется. Терять тут уже всем нечего, так что на звание и документы смотреть не будут. Для них Леонов сейчас – единственный шанс уцелеть. И церемониться с его обидчиками никто не станет. Да и не нужно нам с ним отношения обострять. Поговорили мы правильно, уехать с нами он готов, так стоит ли игра свеч? Все равно раньше завтрашней ночи мы отсюда не улетим. Спрятаться нам всем негде, до аэродрома местность, как стол, ровная. Не то что танк, мотоциклист издали всех порезать сможет из пулемета. Немцы, сволочи, это тоже понимают, так что будут нас завтра отсюда сковыривать за милую душу. А до вечера продержимся – так и препятствий к отходу не будет. Да и в спину никто не стрельнет… Если вопросов нет, все свободны. Барсова, останься.

Дождавшись, когда все разошлись по постам, Гальченко повернулся к Марине.

– Ну, что скажешь? Ты его сегодня видела. Он?

– Да, товарищ майор. Он это. Движения, жесты, манера голову держать – все совпадает. И здесь, и в деревне – это один человек.

Майор прошелся взад-вперед.

– Видишь ли, Котенок… Я ведь не обо всем наверх доложил тогда. Уж больно необычными мне твои утверждения показались… Только ты одна его видела и одна с ним говорила. А ну как не смогли бы мы доказать твою правоту? И навесили бы наши врачи на тебя ярлычок… И все, для дела ты человек потерянный. Никто тебя уже в бой не выпустит, с таким-то медицинским заключением! Будешь до конца жизни бумажки со стола на стол перекладывать.

– Не хотелось бы…

– Мне тоже. Ибо, прости уж меня за прямоту, человек ты правильный! И когда ты позади, я не оборачиваюсь, за тыл спокоен. Тебя уже контролировать не надо.

– А других?

– Некоторых еще нужно.

Они оба замолчали.

Майор вытащил папиросу, прикурил.

– Значит, так, Котенок. Тебя Леонов еще не видел пока. Пусть так и дальше будет. Не надо его провоцировать. Мало ли как он на тебя сейчас среагировать может? Дрогнет рука в неподходящий момент, или в башке переклинит чего… Понимаешь меня?

– Да, товарищ майор. Понимаю.

– И… относительно второй части приказа… Так вот, Марина, тебя это не касается.

– Почему?

– А как ты сама думаешь? Ты в него выстрелить сможешь?

Барсова молчала. Только прутик в ее руке продолжал чертить на земле какие-то завитушки. Наконец она подняла голову.

– А вы, товарищ майор? Вы сможете? После того как он нас всех… можно сказать, с того света вытащил?

Гальченко ответил не сразу. Докурил, притоптал бычок.

– Видишь ли, Котенок, тогда мы опасались, что он попадет в руки к профессору.

– Это к какому же? Не к тому ли, которого мы там угрохали?

– К нему. Поэтому и был отдан такой приказ.

– Но ведь его теперь нет? Значит, и приказ…

– Действует. На место убитого профессора пришел новый.

– И что теперь? Над… Леоновым всегда будет висеть этот топор?

– Пока сохраняется возможность его захвата противником – будет.

– И это значит, что вы…

– Буду стрелять. И требовать этого от других. Кроме тебя.

– Почему?

– Есть грань, которую не может преступить даже командир, отдавая приказ. Война ожесточила всех. Но даже и в жестокости есть граница, которую нарушать нельзя. После этого уже не сможешь оставаться прежним человеком. Будет машина, бездушный механизм для исполнения команд. Чем мы в этом случае станем лучше немцев? Я никогда не спрашивал тебя, кем был для тебя твой «дядя Саша»? Не хотел касаться этой темы, не мое это. Вот скажи мне, в него ты стала бы стрелять? В таких же условиях?

Марина молчала. Рука ее остановилась, и прутик упал на песок.

– Вот видишь? Сама эта мысль для тебя невыносима. А Леонов… ведь ты же узнала его там, в деревне?

– Таким образом, коллеги, на примере этого больного мы можем наблюдать процессы, возникающие после изменения курса лечения, – профессор Панков вытер испачканные мелом руки. – У кого-нибудь вопросы есть?

– Но, профессор, как вы можете объяснить столь быстрое изменение поведения человека? Ведь он лежал в коме почти полгода? Неужели этот процесс обратим? – сказал высокий, светловолосый врач, внимательно слушавший его доклад.

– Как видите, вполне. Просто не надо подавлять деятельность его собственного мозга.

– Павел Петрович, дорогой, но ведь он так и не вспомнил, что же происходило с ним в последние полгода? – поднялся со своего места профессор Великанов, директор института.

– Зато вспомнил все, что этому предшествовало. Как вы полагаете, профессор, стоят ли потерянные полгода тридцати лет жизни?

– Ну это же просто несопоставимо! Полгода и вся жизнь!

– Значит, игра стоит свеч.

– Ну что ж, – Великанов повернулся к присутствующим. – Раз нет других мнений, то я буду рекомендовать метод профессора Панкова для излечения больных, находящихся в аналогичном состоянии. Возражения есть?

Собравшиеся на доклад врачи молчали.

– Нет возражений. Павел Петрович, позвольте мне поздравить вас с выдающимся открытием!

– Командир! – толчок в плечо вырвал меня из объятий сна.

– А! Что там?

– Немцы переходят реку! Наши пулеметчики их валят, но там все время новые прут!

– Воды дайте!

Вылитый на сонную морду котелок с холодной водой мгновенно привел меня в адекватное состояние.

– Так… теперь еще раз и не торопясь.

– Пятнадцать минут назад немцы начали форсирование реки. На надувных лодках. Были замечены пулеметчиками. Они открыли огонь и потопили несколько лодок. В ответ противник тоже открыл ружейно-минометный огонь и приступил к массированному форсированию реки. Фрицы начали ремонт моста. – Ковальчук тоже поостыл и докладывал не торопясь.

– Это на здоровье. Пока они его починят… Наши потери?

– Пять человек, два пулемета.

– Противник?

– Трудно сказать… С полсотни точно, а там… – развел он руками.

– Обстановка на настоящий момент?

– За берег немцы зацепились. Подтягивают туда резервы. Готовят атаку.

– Ага. Готовят, значит? Ну и флаг им в руки… Командуйте пулеметчикам отход на следующий рубеж. Минометам дать несколько выстрелов по переправе – и тоже отход.

Я прошелся по позициям. Никто уже не спал, все были на ногах. Кто-то торопливо дожевывал сухарь, кто-то курил. Да… теперь между нами нет реки. Этот бой не будет таким легким. Одно утешало – танков у противника нет. Вот только их пушки… Пока они молчат – не видят цели. Что будет, когда немцы подойдут на прямую видимость?

Скользя подошвами по мокрой траве, матрос быстро спустился с холма.

– Товарищ главстаршина!

– Тихо ты! Не ори так, будто с тебя сняли последние ботинки! Чего там?

– Пушки!

– Да ну? Глядя, как ты торопливо бежал, я уж было подумал, что там сам ихний фюрер со всей камарильей! А тут… пушки… И сколько?

– Четыре штуки. Немцев человек пятьдесят.

– Снаряды?

– Два грузовика стоят. Фрицы их разгружают.

– Добро… Деревянко! Рули сюда!

Высокий нескладный матрос подбежал неожиданно легко и почти бесшумно.

– Слухай мене. Сдается мне, это те самые громыхалки, шо бабахали вчера весь день. Но пушки это немаленькие, и стреляют они не по соседней улице. Значит, что?

– Есть корректировщики.

– Ты правильно мыслишь! Вова, вы умнеете на глазах! К концу войны сможешь сдавать экзамен за профессора! И где мы имеем этих самых корректировщиков?

– Проводов отсюда мы не нашли. Скорее всего, у них есть рация.

– И где она есть, Вова?

– Там, откуда все видно, – на холме. А вторая здесь – у этих недобитков. – Деревянко показал рукой в сторону батареи.

– И что вытекает из твоих сложных рассуждений?

– Надо найти машину или мотоцикл с корректировщиками. Взять их в ножи, чтобы они прекратили свою вредительскую деятельность. И организовать налет по затылку их коллег.

– Вова, вы абсолютно правы! Один маленький момент! Кто у нас настолько хорошо знает немецкий язык, чтобы втереть очки этим фрицам?

– …

– Ты будешь хохотать, но и я тоже! Какое из этого будет резюме?

– Ну… корректировщиков брать надо все равно. Без них батарея слепа.

– Правильно! Только в процессе этого увлекательного занятия не испорти, пожалуйста, рацию!

– Постараюсь, командир!

– Не надо стараться! Вова! Надо сделать! Отбери себе троих спутников и действуй! Двух часов тебе хватит?

– Нет. Я только до холма за это время дойду. Четыре часа.

– И все это время те жлобы будут пулять почти что нашими снарядами по родным для нас людям? Три часа, и не торгуйся!

– Танк дашь?

– Кто тут жлоб, я вас спрашиваю? Бери… изверг…

Оба матроса подошли к лесу, стоявшему метрах в восьмистах от места их беседы. На опушке стоял трофейный танк. Опершись спиной о гусеницу, сидел лейтенант Рокотов. Голова его была перевязана, глаза закрыты.

– Товарищ лейтенант! – кашлянул Наливайко.

Рокотов открыл глаза.

– А? Это вы, старшина…

– Главстаршина, с вашего позволения… тут вот какое дело, товарищ лейтенант…

Выслушав матроса, лейтенант устало кивнул головой.

– Да… в этом есть определенный смысл. Только снарядов у нас почти не осталось. Штук пять всего… Правда, патронов много. Там, в грузовиках, этого добра хватало… Берите танк, главстаршина. Танкисты спят вон там, – он махнул рукой, указывая на кусты.

Проводив глазами удалявшийся танк, Наливайко поспешил к своим людям. Позади остался умопомрачительный рейд по немецким тылам. Заминировав перекресток, они дождались подрыва на минах нескольких танков. Подождав приезда ремлетучки, пулеметным огнем снесли с дороги добрую половину столпившихся немцев и пушечным огнем из танка добили поврежденные машины в хлам. Оставшихся фрицев закидали гранатами. После этого наскоро дозагрузились трофеями и двинулись на звук артиллерийской стрельбы. Пройдя около километра, лоб в лоб напоролись на автоколонну с пехотой. Бой был быстрым и жестоким. Потеряв почти половину личного состава, матросы, подкрепленные танком, сумели разнести колонну в пух и перья. После этого последовал еще один рывок в сторону леса, где уставшие моряки и штрафники буквально повалились на траву. И только неутомимый главстаршина продолжал свои поиски, напоровшись на пушки почти случайно. Стрелять они уже перестали, и, если бы не следы, накатанные грузовиками, никто и не обратил бы внимания на неприметную ложбинку.