Текст книги "Черный диверсант. Первая трилогия о «попаданце»"

Автор книги: Александр Конторович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 72 страниц)

Глава 29

Из интервью с полковником Альбертом Кесселем 19.01.1974 г.

– Господин полковник, как всем известно – вы являетесь известным специалистом и консультантом по вооруженным силам СССР.

– Ну, я бы не высказывался столь прямолинейно. Скажем так – я хорошо знаком с предметом обсуждения.

– Хорошо, пусть будет так. Но, ведь вы прошли практически всю кампанию в России, сражаясь в передовых частях германских войск?

– Да. У меня были отдельные операции на Западном фронте. Но, в основном – я воевал против русских.

– То есть, вы хорошо знакомы как, с тактикой действия обычных войсковых подразделений, так и аналогичными приемами их войск специального назначения?

– Одним из основных направлений деятельности нашего подразделения – как раз и было противодействие их спецподразделениям.

– В последнее время, в прессе активно муссируется вопрос о советских спецподразделениях. Их роли в прошедшей войне и возможности их использования в современных войнах. Известно, что ваше мнение по ряду обсуждаемых вопросов, скажем так – не совпадает с мнениями ваших американских коллег. Почему?

– Все дело в том, что я, в отличие от них – видел этих самых русских бойцов, лицом к лицу – как вот сейчас, вижу вас. И смею утверждать, что мнения американцев, по большей части – необъективны и не основываются на личном опыте.

– Но они ведь так же, как и вы, опираются на документальные свидетельства очевидцев, свидетельские показания и многие другие материалы.

– Представьте себе, что я буду судить о солнечном затмении или о ядерном взрыве, по рассказам людей, которые это видели или слышали об этом от других очевидцев. Я, безусловно, пойму, что это – страшное явление. Но насколько оно масштабное и страшное – останется для меня за гранью восприятия. Некоторые вещи надо пережить и почувствовать лично, иначе их не понять.

– То есть все дело – в недостатке их личного опыта?

– Не только. Я хорошо знаком с новейшими методиками подготовки бойцов спецподразделений всех наших союзников, и поэтому могу судить о степени нашей готовности к такой войне.

– И какова же эта степень?

– Недостаточна.

– То есть?

– Мы не готовы к ТАКОЙ войне с русскими.

– Но, ведь на учениях, их и ваши, в том числе, солдаты – будучи выброшены в тыл противника, наносят ему громадный урон. В живой силе и технике. Как же понимать тогда ваши слова?

– Они воюют со своими же однополчанами. По принятым У НАС правилам. В этом случае – их победа закономерна. Русские же не будут придерживаться никаких правил и их действия невозможно заранее спрогнозировать. А, значит, и предупредить. Да, и кроме того – наши солдаты воюют хорошо сработанными группами, имеют современное вооружение и технику, качественную связь. Мы кормим их сбалансированными рационами питания и доставляем к месту боя вертолетами – прямо из казармы. Естественно, их результаты впечатляют. А вот, попробуйте отобрать у солдата вооружение, технику, продовольствие, раздеть его и выбросить на мороз – много он сумеет сделать?

– Ну, насколько мне известно, русские тоже так не поступают.

– Да, вы правы, они так не делают. Сейчас. Но они, в отличие от нас – МОГУТ так сделать. И это не будет для них катастрофой. Вот, скажите мне, молодой человек – когда, по-вашему, русские начали массированно забрасывать в наш тыл свой «спецназ»?

– Ну, первые, достоверно подтвержденные случаи, относятся к ноябрю 1941 года.

– И где же?

– Насколько мне известно – под Москвой.

– А специалистов-одиночек когда они стали к нам забрасывать в тыл?

– Мне такие факты неизвестны. Русские не применяют такой тактики. Скорее уж на такое способны китайцы, у них жизнь рядового бойца вообще не имеет ценности в глазах командования.

– Увы, вы не одиноки в своем заблуждении. А что вы скажете на то, что я лично видел такого специалиста, причем достаточно далеко от Москвы?

– В вашей биографии нет упоминания о таком факте.

– Там много чего нет, молодой человек. Шла война, не все, полученные нами сведения, можно было проверить. И не обо всем можно было говорить тогда. Да и сейчас…

– Так расскажите! Наверняка это будет интересно нашим читателям!

– Вы так полагаете?

– Но ведь все ваши интервью неизменно привлекают большой круг читателей?!

– Ну, ладно – слушайте. Это было еще в 1941 г. достаточно далеко от Москвы. В то время я служил в отдельном штурмовом батальоне, предназначенном для действий в ближнем тылу противника, при прорыве его оборонительных позиций. Намечалось наступление, и нас готовили к нему. Солдаты у нас подобрались умелые, с опытом действий в Норвегии и Югославии. Здоровые крепкие парни, знавшие толк в своем ремесле. Я тогда был еще лейтенантом и командовал одной из штурмовых групп. Командовал нашим батальоном Карл Рейнеке, тогда еще подполковник.

– «Снежный лис Рейнеке»?

– Он самый, молодой человек, он самый. Так вот, однажды вечером нас вызвали в штаб, и Рейнеке сообщил, что 2 роты нашего батальона должны будут выдвинуться в район расположения наших танкоремонтных подразделений, чтобы зачистить окружающие леса от остатков разбитых частей противника. По имеющимся данным, там накануне произошла стычка этих «окруженцев» с солдатами ремонтно-восстановительного батальона. Это не входило в наши обязанности, но комендант обратился лично к Рейнеке и тот согласился. Все равно других частей, способных быстро выполнить такую задачу, поблизости не было. Да, заодно и солдаты размялись бы перед предстоящим наступлением. Эта задача тогда не казалась нам чем-то сложным и трудным – рядовое мероприятие, не более.

Утром следующего дня мы прибыли в часть, на которую напали «окруженцы». Еще на инструктаже, Рейнеке ознакомил нас рапортом офицера из данного батальона. Из этого рапорта следовало, что основной целью нападения было освобождение, ранее захваченного охраной в лесу, неизвестного мужчины. В деле присутствовали запросы, касающиеся номера, изъятого у него карабина. Почему-то тогда именно этот факт привлек внимание нашего командира. К сожалению, он не сообщил об этом никому из нас, а это могло бы нам существенно помочь в дальнейшем… На месте нас сразу же распределили согласно поставленным задачам. Моей группе было поручено изучить все обстоятельства нападения, и определить количество нападавших. Так вот, уже на этом этапе, мною были выявлены некоторые несоответствия официального рапорта и фактических событий. Так, согласно рапорту, нападавшие обстреляли расположение части из миномета, но мы нигде в лесу не нашли, не только следов его установки, но и вообще каких-либо следов, указывавших на наличие там хотя бы одного человека. Далее, в рапорте говорилось о смерти одного офицера и нескольких рядовых от брошенных нападавшими гранат. Так вот, внутри дома не было ни одного осколка от, якобы разбитых при этом, окон. Все эти стекла оказались снаружи. То есть, гранат с улицы никто не бросал, все взрывы были внутренними. Одно это заставило меня сильно усомниться в официальной версии. Продолжая осмотр, я попросил показать мне тела погибших. Их еще не увезли, и все они лежали рядом – в сарае на улице. Так вот, каково же было мое удивление, когда я выяснил, что, большая часть, погибших в доме солдат была убита не гранатами!

– А чем же?

– Одного убили ножом, а остальных – подручными предметами.

– В смысле?

– Им проломили голову ударом твердого предмета. Это мог быть и кулак и кусок деревяшки – что угодно. При этом никто из них не крикнул и не позвал на помощь, а ведь почти все они были в одном помещении – охраняли, задержанного ранее, русского во время допроса. Получалось, что он – один и без оружия, убил 7 здоровых и крепких мужчин. И при этом – никто из них не успел оказать сопротивления или открыть огонь. А ведь они были вооружены, их оружие осталось в доме, кроме трех пистолетов, которые этот мужчина унес с собой. Далее он же непонятным образом пробрался (на глазах у часового!) в радиомашину, убил ножом радиста и вывел из строя радиостанцию. После этого он неизвестным образом подорвал дом, в котором была расквартирована охрана, дождался забежавших в штаб солдат, бросил в них две гранаты и исчез. Его вообще никто не видел. А ведь было светло, вокруг объекта передвигался патруль, на вышке было двое часовых. Да и часть была поднята по тревоге, в этих условиях даже кошка не проскочила бы незамеченной.

Опросив солдат охраны, я установил, что у задержанного с собою не было даже ложки. Каким образом он сумел все это проделать и куда после исчез – я так тогда и не понял.

– Это напоминает голливудский боевик!

– Голливуду такое и во сне не привидится! Неожиданности на этом не закончились. Завершив осмотр, я получил приказ оказать помощь солдатам, прочесывавшим лес. Аналогичное задание получил лейтенант Рауф, его группа закончила проверку места, откуда предположительно стреляли нападавшие. Стоило ли говорить о том, что и они никого и ничего не нашли? Пока я докладывал гауптману Крашке о результатах моих исследований, Рауф со своей группой уже двинулся к лесу. В бинокль я видел, как он встретился с проводником – немолодым уже мужчиной из отряда охраны.

– Немолодым? Разве охрана состояла не из солдат?

– Нет, там служили местные добровольцы. Так вот, они о чем-то переговорили и отряд Рауфа, вместе с проводником, ушел в лес. Спустя минут двадцать и я, со своей группой выдвинулся из расположения части на прочесывание леса. Поиски наши не дали никаких результатов, в чем, после моего доклада, уже никто и не сомневался. Только на поле, в окопах солдаты обнаружили троих патрульных, посланных ранее на преследование нападавших. Все они были убиты, а четвертый патрульный исчез. Спустя некоторое время над лесом поднялись желтые ракеты – сигнал сбора. Прибыв в точку сбора, я узнал, что Рауф напал на след нападавших, один из которых, по-видимому, ранен. Его отряд двинулся по их следу, но внезапно, шедший впереди проводник, подорвался на мине. Взрывом он был ранен и контужен. Один из солдат был убит и несколько ранены. В сложившихся условиях, лейтенант принял решение временно прекратить преследование и отослал раненых в лагерь. Я получил приказ его заменить. Дойдя до места подрыва, я сменил его и его отряд, которые направились в тыл. Ко мне в усиление подошла группа лейтенанта Райнемана. Теперь нас было 40 человек – вполне достаточно, чтобы догнать и уничтожить нападавших. По словам Рауфа их было не более трех-четырех человек. На прощание он сказал мне – «Смотри вверх!». Видя мое удивление, Рауф пояснил – мина была на дереве. Каким образом она взорвалась – лейтенант не понимал.

– Радиоподрыв?

– В 1941 году? Не смешите меня, молодой человек. Через пятьсот метров аналогичная мина взорвалась уже на нашем пути. Причем взрыв произошел уже после прохода головного дозора. У нас было ранено трое. Оставить их в вечернем лесу, значило, обречь на медленную смерть. Я выделил людей, и приказал доставить раненых в лагерь. Заодно они должны были отнести в лагерь тело погибшего из отряда Рауфа. Мы прошли еще около полутора километров. Следы часто пропадали, и приходилось ходить кругами, чтобы их найти. Наконец мы уперлись в реку и тут следы пропали окончательно. Осмотрев берега вверх и вниз по течению, я дал команду возвращаться. Было очевидно, что противник сумел как-то оторваться от нас, или след был изначально ложным. По своим же следам мы двинулись назад. Не прошли мы и километра, как по нам открыли огонь. Первыми же выстрелами были убиты двое солдат, а потом над головами залегших взорвалась еще одна мина. На этот раз зацепило сразу шестерых. Слава Богу – не насмерть. Откуда велся огонь, я видел, и дал команду минометчикам обстрелять это место. Атаковать такую выгодную позицию в лоб было нерационально, и я отправил две группы с флангов. Стрелял один человек и восемь моих солдат должны были гарантированно свернуть его в трубочку. Вскоре я действительно услышал выстрелы и взрывы гранат, должно быть, они нашли стрелявшего. Каково же было мое удивление, когда к нам вышло всего трое из ушедших восьми человек, причем один из них был ранен. Как выяснилось – они воевали друг с другом. Стрелявшего они видели мельком, причем он сам огня не вел. Каким образом мои солдаты стали стрелять друг в друга – никто из них пояснить так и не смог. Посланные на поиск остальных, солдаты сумели отыскать только четверых, ефрейтор Любке бесследно исчез. Построив отряд, я дал команду двигаться дальше, но уже через 200 метров мы снова напоролись на мину. Убило двоих солдат и ранило троих, в том числе и лейтенанта Райнемана. Рисковать я не мог и дал команду отойти на поляну, где мы и оставались до рассвета. Всю ночь меня не покидало ощущение, что таинственный стрелок ходит рядом. Никто не понимал, почему мины взрываются в середине строя, ведь по тропе уже прошло несколько человек? Райнеман предположил, что это была граната, он слышал хлопок капсюля. Но это только добавило нервозности. Получается, что гранатометчик шел рядом с нами или вообще среди нас. Иначе, каким образом в темноте можно бросить гранату с такой точностью? Но, никто его не видел и не слышал.

Утром к нам на помощь пришла группа лейтенанта Венцеля. Мин на тропе он не обнаружил, и уже через два часа мы были в расположении части. Доложившись гауптману, я вышел на улицу и встретил Рауфа. Он был странно задумчив.

– Что с тобой? – спросил его я.

– Понимаешь, я только что видел проводника.

– Какого проводника?

– Того, что пошел с нами в лес, местного.

– И что он тебе сказал?

– Ничего. Его ранило тем взрывом, и он ушел в лагерь с моими солдатами. По дороге он присел отдохнуть и умер.

– Ну и что? Бывает и не такое.

– Альберт! Это другой человек!

– В смысле – другой?

– Тот, что ходил с нами был лет сорока пяти-пятидесяти и небрит. А тот, что лежит здесь – чисто выбрит и помолодел лет на двадцать.

– Пойдем, покажешь мне его.

Мы подошли к сарайчику, куда сложили всех убитых. Рауф указал мне не лежащего с краю мужчину.

– Вот этот.

– Куда он был ранен?

– В голову, слева. Осколок задел.

Я приподнял голову и смотал с нее окровавленный бинт. Если в эту голову и попадал осколок, то был он немаленьким и весил он не менее нескольких килограмм – висок был вмят внутрь сантиметров на пять.

– Его опознали?

– Да, охранники его знают.

Так кто же тогда провожал отряд Рауфа? Неужели это был тот самый человек, который устроил бойню в батальоне и потом хладнокровно преследовал нас по лесу всю ночь? Почему никто не видел его? Он ходил здесь, говорил с нашими солдатами, но где он сейчас? Каким же надо обладать хладнокровием и дьявольской расчетливостью, чтобы собственноручно подорвать мину (теперь я был в этом уверен), стоя в зоне ее поражения? Что же это вообще за человек? Он легко мог уйти еще тогда, когда нас тут не было. Но не ушел. Что-то держало его тут.

О своих выводах я доложил гауптману. Он выслушал меня, помолчал и дал приказ собирать солдат и грузить всех в машины – мы возвращаемся в казармы. Я не нашелся, что сказать, козырнул и вышел.

Уже по возвращении, я обратился к оберст-лейтенанту. Он внимательно выслушал меня и положил на стол пачку бумаг.

– Прочитайте, лейтенант. Потом можете задавать вопросы.

Сначала я ничего не понимал, добросовестно читал рапорта, докладные записки и протоколы осмотра. Это же вообще не наш сектор, да и даже не прифронтовая полоса. Потом некоторые кусочки мозаики стали потихоньку вставать на место.

– Карабин, господин оберст-лейтенант?

– А вы внимательны – из вас будет толк! Да, карабин полковника Вейде – связующее звено.

– Но, ведь номер не совпал!

– Значит, протокол допроса писался под диктовку.

– Но – как!?

– Не знаю, лейтенант. Не знаю. Но и это еще не все. Дайте мне карту. Смотрите – вот танкоремонтная часть, вот – место гибели полковника. Проведите между ними прямую линию.

– Готово, господин оберст-лейтенант!

– Вот вам еще один документ – найдите это место на карте.

– Вот оно…

– Теперь вы понимаете?

Из документов вырисовывалась жутковатая картина. Некто убивает двух старших офицеров вермахта, забирает у одного из них заказной карабин с оптическим прицелом. Попутно уничтожает большую часть охраны. Потом, чуть в стороне от его предполагаемого маршрута, взрывается армейский склад боеприпасов. Потом – бойня в танкоремонтной части. И снова карабин Вейде.

– Теперь вы понимаете, лейтенант, почему гауптман Крашке отдал вам приказ на возвращение? Формально – он прав, лес прочесан, вблизи части посторонних нет.

– Не совсем господин оберст-лейтенант.

– Вы, лично, взялись бы совершить что-либо из происшедшего?

– Да, господин оберст-лейтенант!

– А сумели бы?

– Не знаю…

– А вот он – сумел! И ушел!

– Вы думаете – это был ОДИН человек?!

– Да, лейтенант, я так думаю. И не хочу подставлять ваши молодые головы под этот безжалостный топор. Неужто, вы думаете, что если бы он хотел вас УБИТЬ, то вы сейчас сидели бы тут?

– Ну, это было бы ему нелегко.

– Он хотел вас остановить – не более. Отсюда и такое количество раненных, их надо нести на руках и, стало быть, скорость движения большой не будет. Зачем-то он вас там удерживал – зачем?

– Не знаю господин оберст-лейтенант…

– И я не знаю… К сожалению я поздно получил все это, – он кивнул на документы. – Иначе бы… Хорошо, что я успел передать приказ гауптману. А то бы вы до сих пор были там. И один только Господь знает – сколько похоронных извещений мне пришлось бы еще сегодня написать? Какая бы у него ни была ценная голова – я не готов платить за неё ТАК дорого.

– Но ОН же уйдет!

– И пусть уйдет. У него своя задача и своя цель. И она – не здесь. Я бы не хотел, чтобы ваши пути еще раз пересеклись бы. Я – другое дело. Но Я был ТУТ. Я могу драться с ним на равных, а вот вы – еще нет. А ОН – уходит. Уходит, скорее всего – к своим. И, слава Богу! Я не хочу иметь в своем тылу этот ходячий кошмар. Заметьте – он шел тихо и никому не мешал до тех пор, пока его не пытались остановить. Как только кто-то ему начинал мешать – начиналась бойня. ПОКА вы не готовы воевать с таким противником. Учитесь, пока у вас есть такая возможность. Умереть вы еще успеете.

Вот так и произошла моя первая встреча с русским спецназом…

– Да, господин полковник, это действительно интересно. Но, ведь наши солдаты в своих тренировках учитывают и эти особенности противника? Наверняка, подобные случаи уже не раз рассматривались и изучались компетентными специалистами?

– И рассматривались и изучались. Еще в вермахте. Поверьте, там тоже служили далеко не самые простые люди. Что бы ни говорили о них сейчас политики, это были высокообразованные, знающие свое дело специалисты.

– Тогда, господин полковник, я не совсем понимаю ваши опасения. Говоря медицинскими терминами, если известна причина болезни – то можно найти и лекарство от нее.

– Безусловно. Я могу в течение некоторого времени подготовить и обучить определенное количество специалистов высокого класса. По своему уровню боевой подготовки они будут равны любому солдату любого спецподразделения. А то – и выше. Но, это не самое главное.

– А что же тогда?

– Голова. Вот самое страшное оружие любого солдата. Кем бы он ни был обучен, и где бы он не воевал. Все равно, каким оружием он при этом пользуется.

– А не могли бы вы подробнее пояснить это?

– Поверьте, по своим боевым качествам, многие из нас уже тогда, мало чем уступали этому русскому. А то – и превосходили. И уж, безусловно, мы превосходили его по своим физическим данным. Я видел его лицо в бинокль – обыкновенный, уже немолодой, мужчина. Он не отличался какими-то особенными пропорциями, не имел спортивной фигуры и тренированных мышц, как большинство наших солдат. Обычный человек, как и большинство окружающих. Но поставьте моего солдата и этого русского в одинаковые условия и посмотрите – что они будут делать.

– И что же?

– Каждый из них будет искать пути выполнения поставленной задачи. Но, действия своего солдата я могу спрогнозировать и объяснить, так как они основаны на абсолютно очевидных, и понятных нам принципах мышления. А вот действия русских, в большинстве случаев, такой логики не имеют. То есть, они не имеют такой логики с нашей точки зрения. Сами русские считают наоборот. Для них такие действия естественны и понятны. Попробую пояснить. Что сделал бы на месте того русского любой наш солдат? Предположим – он убежал бы из плена. Абсолютно естественно было бы максимально далеко отойти от места пленения. Русский – остался на месте. Хотя мог бы уйти ночью совершенно спокойно. Далее. Что сделал бы наш солдат, видя подавляющее превосходство противника? Скрылся бы и постарался не привлекать к себе внимания. И был бы прав! Никакая поисковая операция не может длиться постоянно. День, максимум два – и она будет завершена. И тогда – иди куда угодно, никто уже не помешает. Русский поступил совершенно наоборот. Он идет в самую гущу противника, возглавляет одно из подразделений и ведет его на, им же самим и установленные, мины. При этом он не мог не осознавать опасности для себя. Он и сам мог погибнуть от своих мин. Так и вышло – он был ранен. Но даже осознание этой опасности его не остановило. Я до сих пор помню его лицо. Он стоял под прицелом пулемета и спокойно похлопывал себя по бокам, грелся. Он, безусловно, понимал, что может быть раскрыт в любой момент, однако был совершенно спокоен и даже флегматичен. Рауф ему не доверял, он вообще был недоверчив, и поэтому допрашивал очень тщательно. Впоследствии, я долго выяснял у него все обстоятельства их разговора. Русский совершенно не боялся. Он вел себя так, будто играл эту роль уже не в первый раз. Я не могу себе представить всю дьявольскую изворотливость его ума, но, похоже, он заставил Рауфа играть по своим нотам. До сих пор не понимаю – как? Такое впечатление, что он заранее предвидел не только все вопросы лейтенанта, но и спрогнозировал все его дальнейшие поступки. И руководил ими, дергая за ниточки, как кукловод. Да, мы все тогда плясали под его дудку. И не понимали этого. Мы полагали, что сами принимаем свои решения, но все время оказывалось, что идем по проложенному им пути. Он не хотел, чтобы мы пошли по его следам. И мы этого не сделали. Он мог спрятаться и переждать, вместо этого ввязался в безумную, нелогичную и необъяснимую схватку. И в итоге – выиграл ее. Он ушел, и никто не последовал за ним. Страх остановил нас. Вернее – он остановил нашего командира. Он тогда сумел принять абсолютно правильное решение. Пиррова победа хороша только в литературе. Рейнеке был прав, я тогда не сразу это понял. Это совершенно иной уровень работы, умение видеть вперед, Бог знает – как далеко. Оберст-лейтенант понимал это, да он и сам был из таких. Многое из того, что он умел, мы сумели понять и применить на практике. Но, даже сейчас, во всеоружии собственных знаний, я не хотел бы вновь пережить этот день.

– Почему же, господин полковник?

– Тот русский. Он ведь не спал все это время в берлоге, как медведь. Он тоже учился, как и мы. Возможно – что и у нас. Они очень прилежные ученики, эти русские. И кто знает – какими еще дьявольскими приемами он, и ему подобные обогатили свой, и без того – немаленький, арсенал? Да, и кроме того, таких людей у нас я встречал, может быть, два или три раза за всю жизнь. Рейнеке, Шайнеман – пожалуй, что и все. А вот среди русских – их гораздо больше. Самое страшное, что внешне это совсем обычные люди. И только в критический момент ты вдруг начинаешь понимать, что все то, что ты видел ранее – неверно и не соответствует действительности. И мирный бюргер вдруг преображается в страшного противника с непредсказуемой логикой поведения, отключенными тормозами и снятыми ограничителями. Поверьте мне, молодой человек, это – страшно. И я бы очень не хотел бы вновь увидеть, пусть даже и в бинокль, холодный и равнодушный взгляд этого русского…