Текст книги "Террористка"

Автор книги: Александр Самоваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Все пили и закусывали.

Рядом с Олей опять оказался Дубцов.

– Знаете, что я хочу вам сказать… – начала Оля.

– То, что вы меня любите.

Оля широко раскрыла глаза.

– Вас? Вы полагаете, что вас можно любить?

Кажется, этот вопрос немного смутил Дубцова.

– А почему бы и нет? Многие женщины мне это говорили.

– Они лгали. Богатого человека невозможно любить. У вас же нет сердца.

Дубцов промолчал. Он первым понял, что у Оли начинается истерика. Она же, выпив стакан рома, дозу огромную даже для мужика, остановила свой взгляд на генерале.

– Сидит, – сказала она так громко и с таким выражением, что за столом наступила тишина, – сидит и гордится собой. Так же вы, скоты, сидели и пили водку, когда в Приднестровье убивали русских женщин и детей. Сидели в бункерах, вас защищали танки, самолеты и пушки. Их убивали, а вы сидели и смотрели. Русские офицеры!

– Девушка, я не был в Приднестровье, – раздраженно сказал молодой генерал.

– А почему ты там не был, когда убивали русских?

Генерал пожал плечами и стал искать взглядом дверь. Он тоже был изрядно выпившим. Его холеная подруга прижалась к нему. Люди всегда чувствуют, когда другой человек не в себе. Им становится страшно. Страшно стало и за этим столом.

– Генерал, где ты был, когда насиловали и убивали русских девочек в Сухуми? Ты передавал оружие грузинам?

– Слушайте, где Дориан Иванович? Кто эта истеричка? – генерал рванул ворот рубахи.

– Я истеричка, а кто ты? Убийца! Вы, офицеры – дерьмо. Нужны новые мальчики, которых не коснутся ваши грязные руки, чтобы у России снова появилась армия.

Неизвестно, какой оборот приняли бы события, но в разговор встрял Лебедев, не раз напивавшийся и снова трезвевший.

– Генерал, ты помнишь, как в фильме «Полосатый рейс» укротитель залез в клетку, когда по палубе бегали тигры? А его вытолкнули со словами – ты укротитель? Иди и укрощай! Так и вы укротители липовые.

Кто-то засмеялся. Кто-то стал возмущаться. Одна из шлюх, вдруг истошно свистнув, крикнула:

– Девки, корябай ему морду!

Генерал, силившийся изобразить презрение, тащил свою подругу к выходу.

– Девки корябай морду, девки садись на рельсы, как в Приднестровье, девки там и девки сям. Девки по западным борделям и восточным притонам. А где наши мужики?

Олю несло. Ее истерика была истерикой сильного человека. Голос ее набирал силу. И очень многие вслед за Лебедевым поддались ее влиянию.

– А где этот… миллионер, которого все женщины любят? Пожертвовал он хоть рубль русским беженцам?

Но предусмотрительный Дубцов уже давно был за дверью квартиры.

– Суки они все, – сказал неожиданно Вадик. – Ни одному гаду не верю.

– Да, буйная пошла молодежь, – сказал Демократ. – Вырастили на свою шею.

– Правильно, вы и вырастили, – сказал Лебедев.

– Кто это «вы»?

– Вы, демократы.

– Лебедев, а не ты ли сам в демократах ходил?

– У меня правильная демократия была.

Хохот разрядил обстановку.

Клава, между тем, отвела Олю в ванную, заставила раздеться и встать под холодный душ.

Оля кусала губы.

6

Свое восхождение на поприще бизнеса Валериан Сергеевич начал благодаря корейцу. Тот очень хорошо объяснил ему, что человек просто обязан добыть для себя необходимый минимум. Но у каждого свой минимум. Закончив филологический факультет МГУ, Дубцов устроился работать в Интурист. Он хорошо знал английский. В новой среде он познакомился с шустрыми ребятами, стал покупать и перепродавать аппаратуру. В середине 80-х годов это было прибыльно. Более сообразительный, чем его друзья, он вовремя ушел из Интуриста. Там они все были как на ладони. Однако связи сохранил.

Бизнес его был не таким уж большим, но жить позволял, по советским меркам, на широкую ногу.

Пак излечил его от многих комплексов, преподав ему всесильную методику, с помощью которой Валериан мог избавиться от чего угодно. Общительный без панибратства, физически сильный, умеющий держать слово, он умел быть и беспощадным. И дело заключалось не в копейках, которые ему могли задолжать, не в мелком или большом обмане. Все сводилось к очень простому правилу: сегодня ты простил мелочь, а завтра тебе попытаются сесть на шею, решат, что слабак.

Волю к борьбе воспитывал в себе Валериан. Но он не выдержал бы долго в среде тупых фарцовщиков, если бы не женщины. До двадцати трех лет он только мечтал о них. Они с ним кокетничали, они готовы были принять его в свои объятия, он боялся их.

Получив первые, сравнительно большие деньги, он пошел в ресторан. В первый раз ему потребовалась помощь друга. Тот выбрал наметанным глазом девочку, пообещал заплатить и привел к столику Валериана.

До сих пор помнил он, как в такси сжал руку девушки и она ответила ему крепким и нежным пожатием. Было раннее лето, стояла первая теплынь. Валериан остановил такси метров за триста от дома, где он в коммуналке снимал комнату. Они шли, обнявшись, и он шептал девушке все те слова, которые шептал по ночам в пустоту.

Он давно уже не помнил, как ее звали, какого цвета были ее волосы. Но помнил, что она была нежная и душистая. Перед тем, как уснуть, она сказала ему, что он странный парень.

Скоро Валериан перестал быть странным. Из монаха он превратился в распутника.

Чтобы побеждать, нужно тонко чувствовать – учил его кореец. Главное не просто сильно ударить, а в момент соприкосновения кулака с телом противника суметь сбросить всю энергию в точку удара. И тогда сила уйдет не в толчок, а на поражение противника. И он без крика упадет не на спину, а головой вперед.

Чтобы побеждать женщин, тоже нужно тонко чувствовать. Это великая наука, где почти все основано на интуиции. Но чем больше романов, тем тоньше интуиция. Главное – уметь извлекать уроки. Валериан почти всегда побеждал. Он хорошо понимал, что очень многое зависело от его внешних данных. Природа дала ему шанс. Он старался его не упустить. Но природа же сыграла с ним злую шутку. Женщинам всегда его не хватало. Он не был наделен большой энергией самца. Женщины бесились, плакали, но почти никогда не бросали его сами.

«Все, что я делаю, – все хорошо». Именно такому правилу следовал Валериан, чтобы избавить себя от угрызений совести, разочарований и опустошения. Но в какой-то момент он почувствовал, что пора остановиться. Он не был рожден развратником, а лишь умело симулировал свою готовность к разврату. Он перестал часто менять подруг.

Вся эта «женская эпопея» дала Валериану очень много. Развитая интуиция, повышенная чувствительность не исчезли вместе с многочисленными романами. Он стал использовать эти качества в других целях.

Однажды он отказался, к удивлению напарника, иметь дело с одним вполне приличным торговцем. На недоуменные расспросы своего товарища Валериан ответил, что ему не нравятся руки этого человека. У того были большие в заусенцах руки, которые он постоянно пытался спрятать в карманы или под стол, если сидели за столом. Валериан во время делового разговора долго наблюдал за этим отлично одетым, гладко выбритым человеком, и у него возникло непреодолимое отвращение к его рукам, а потому к нему самому.

И что в итоге? Торговец оказался убийцей. Товарищ Валериана был убит.

Когда наступили благословенные для всех людей денежного мира реформы Горбачева, Валериан не растерялся. Он понял, что продавать компьютеры – это прибыльно. Но для того, чтобы это занятие быстро обогатило, нужен большой начальный капитал.

Умело пользуясь законами о кооперативах, Валериан вместе с одним директором небольшого заводика на совершенно законных основаниях перекачали в такой кооператив миллион заводских рублей и по братски поделили его между собой. На этих деньгах, перепродавая компьютеры, Валериан сделал за два месяца три миллиона.

Это было фантастическое время. На страницах газет вовсю шли дискуссии о совместимости рынка и социализма, народишко читал статьи и спорил до посинения, а такие, как Валериан, делали деньги. С одной стороны, – предприятия и граждане еще не были нищими, а с другой, – во всем господствовал дефицит. Вам нужны легковые автомобили – пожалуйста! В вашем городе не хватает манной крупы и детских горшков, детям нечего есть и не во что писать – пожалуйста!

Когда в бизнес поперли все эти бывшие младшие научные сотрудники, учителя, доктора наук, основные капиталы были уже сделаны.

Имея широчайший круг знакомств, Валериан одним из первых понял, что скоро можно будет делать деньги на деньгах, а не на товарах. Именно на конвертации он разбогател.

Попытались жулики заняться конвертацией на государственном уровне и сразу налетели на неприятности. А такие малозаметные фигуры, как Валериан, дело делали. Задолго до долларового бума знакомый банкир, хорошо изучивший польский опыт, сказал Валериану, что настанет день, когда за доллар будут давать тысячу рублей. И Валериан поверил ему.

Перед многими удачливыми дельцами Валериан имел еще то преимущество, что наелся, напился и насовокуплялся с красивыми женщинами еще до «свободы». Его интересовал сам процесс делания денег. Наверное, поэтому он всегда чуть опережал подавляющее большинство торговцев и предпринимателей.

Благодаря своей способности разбираться в людях Валериан нашел Рекункова и Трубецкого. Бывшему милиционеру он обязан тем, что до сих пор был еще жив.

Трубецкой же оказался финансовым гением. Но, для того чтобы вести собственное дело, не обладал достаточным мужеством.

И вот теперь Валериан Сергеевич оказался в тупике. Он чувствовал, что нужно делать новый рывок, но пока не понимал, в каком направлении.

Трусливый Трубецкой, в генах которого сидел страх перед революцией, предлагал превратить все в доллары и «рвать отсюда». Дубцов хорошо осознавал, что у него очень мало шансов повторить на Западе то, что он сделал в России. Но и вкладывать деньги во что-то серьезное ему не давали.

Появились уже другие правила игры. Большие акулы застолбили за собой нефть, золото, алмазы и все другие источники, которые могли приносить прибыль. Опять многое решало не то, сколько ты реально стоишь, а имеешь ли ты поддержку. Стоят ли за тобой люди из государственного аппарата? Стоят ли за тобой влиятельные политики.

Дубцов подошел к тому рубежу, за которым не могло быть чистого бизнеса, не связанного с политикой, а лезть в политику он очень не хотел.

И тут эта история со странным рэкетом. Что за ней? Валериан Сергеевич все больше убеждался – политика. У него не было никаких доказательств, одна лишь интуиция подсказывала, что это так.

…Дубцов приехал в концертный зал, где репетировала его Леночка, часов в пять дня. Он никогда не приезжал так рано, да еще не предупредив телефонным звонком. Он просто забыл это сделать. Леночка сидела в костюмерной и целовалась со своим продюсером Давидом Леопольдским. Это был лысоватый, с животиком и толстым задом, обтянутым джинсами, молодой человек лет двадцати семи.

– Пардон, – сказал Давид, увидев Дубцова, и вылетел из костюмерной так быстро, что Валериан Сергеевич не успел рассмотреть его лица.

Эта сцена позабавила Дубцова. Он не имел ни друга, ни по-настоящему близкой женщины только потому, что не хотел их иметь. Такие отношения сковали бы его свободу.

В своем кожаном мокром плаще и в кожаной шляпе он сел на диван за спиной Леночки и стал за ней наблюдать.

Первый шок прошел очень быстро, и Леночка сказала капризным голосом:

– Вот так, будешь знать, как бросать меня одну.

Она в чем-то действительно была ребенком, но больше играла. Эти капризно надутые губки, эти удивленно раскрытые глаза говорили: «И ты посмеешь меня в чем-то обвинить?»

– Смешно, – сказал Дубцов.

– Хочешь выпить? – быстро предложила Леночка, словно не слыша его реплики.

– Спасибо, я вчера хорошо выпил в одной веселой компании.

– Вот видишь, в веселой компании и без меня, – быстро отреагировала Леночка. – И вообще… Разве ты купил меня, зафрахтовал?

– Не зафрахтовал, – согласился Дубцов.

Тут Леночка стала проявлять явное беспокойство. Она встала. Пеньюар ее раскрылся. Она тряхнула гривой выкрашенных в оранжево-рыжий цвет чудесных густых волос, повела незаметно плечиком, и все на ней как-то быстро расползлось. Выглянула обольстительная, красивой формы, небольшая грудь с малиновым соском, показался животик.

– Ну Дубцов, – потянулась она к Валериану Сергеевичу, – ты же не будешь меня ревновать к Давиду? Моему творчеству только повредит, если я выберу себе другого продюсера.

При слове «творчество» Валериан Сергеевич сжал губы, ибо они разъезжались в безобразную издевательскую улыбку. Но так уж принято у этих людей: называть то, чем они занимаются, творчеством.

И все-таки девчонка волновала его. Почему именно она? Он не мог понять. Глупа, да и не очень красива. Молода – не отнимешь. Но ведь насквозь фальшива. Фальшива во всем, кроме постели. Здесь она чувственна, как дикое животное.

«Не устраивают тебя, Валериан, честные женщины, – сказал он сам себе, – к дерьму тянет».

Но он был так холоден и внутренне силен, что ни одна самая чувственная самка не могла до конца завладеть его сердцем.

Леночка села к нему на колени. Стала легко царапать коготками его щеки. Впилась в губы. Как она однако быстро заводится! Глаза ее заволокло туманом страсти.

– А если войдут? – говорит Дубцов.

– Пусть, еще веселее будет.

Напряженная, как тетива, она ослабевает после пяти минут взаимного истязания.

– Все? – злобно спрашивает она, и искренняя ненависть читается в ее глазах.

Дубцов наслаждается ее злостью и ее полными ненавистью глазами.

Медленно она приходит в себя, сползает с колен Дубцова, тяжело дыша, идет на свой стул перед большим зеркалом.

«Быть шлюхой – это такое же призвание, как и любое другое», – произносит вполголоса Дубцов.

– Я певица, а не шлюха, – устало возражает Леночка, – ты сегодня странный. Не грубый, а какой-то… Как через лупу на меня смотришь.

«Смотри-ка, почувствовала», – подумал Дубцов.

Он подошел к девушке и потрепал ее по щеке.

– Все хорошо.

– Правда? – смотрит она на Дубцова глазами, полными слез, и целует ему мягкими, по-детски нежными губами ладонь. – Ты останешься на мой концерт?

– Да. Я как всегда буду смотреть сверху.

Дубцов не любил публику, наполняющую концертные залы. Ему все время казалось, что эти же морды он видел в ресторанах, барах, банях, театрах. Что одни и те же разбогатевшие личности вдруг воспылали любовью к искусству. Правда, на эстрадных концертах много молодежи, но она противна Дубцову еще больше. Какими дебилами надо быть, чтобы выдержать два часа этого ада? Выходят на сцену такие же, как Леночка, кривляются, поют под фонограмму песни о любви. И тела их в своих движениях так же неискренни, как и их голоса.

«Странное существо – человек, – размышляет Дубцов. – Грешнее меня не так много найдется людей. Все основные заповеди я нарушил и не по одному разу. А почему-то фальши не выношу, требую от других чистоты во всем. Хотя, допустим, от этих кривляк я требую профессионализма. Но разве они принесли кому-то какой-либо вред? Они не грабят свой народ, не стреляют, как рэкетиры, никому в спину. Почему же я их презираю? Они не талантливы, они не яркие, они – быдло. Вот и ответ на вопрос».

Ровно половину концерта Дубцов сидит у Леночки (дав большую взятку администратору, он в каком-то смысле арендовал помещение для нее) и пьет отличный кофе. Кофе и бутерброды с сыром он привез с собой.

Перед тем, как Леночке выйти на сцену, Дубцов поднимается на самый верх эстрадного зала к рабочим осветителям.

– Привет, Сергеич, – здороваются они с ним.

Дубцов наливает им из большого двухлитрового термоса кофе, и мужики подставляют стаканы. Стаканы у них всегда есть.

На сцену под жидкие хлопки выходит Леночка. Все на ней в обтяжку и черного цвета. Оранжевые волосы вспыхивают пламенем под огнем осветительных ламп, и она, подрыгивая ножкой, начинает петь о чистой любви. Песня на полублатной мотивчик имеет успех. Леночке хлопают. Ее творчество пользуется спросом.

После концерта Дубцов отвозит девушку до квартиры, которую снял для нее недалеко от центра. Он провожает ее до дверей. Они долго целуются. Она наконец затаскивает его сначала в квартиру, а потом на себя.

Прощаются около одиннадцати вечера. Леночка облизывает сухие губы. Она почти довольна прожитым днем. Дверь захлопывается за Дубцовым, и в какой-то момент он понимает, что не так уж нужен Леночке.

А Леночка ему и вовсе не нужна.

Но завтра или послезавтра он опять приедет к ней и обязательно позвонит перед приездом, чтобы не ставить девочку в неловкое положение.

Этот ее продюсер – настоящий сексуальный разбойник. Как он там еще не рехнулся среди этих певичек с их творчеством.

Дубцов полон сочувствия к этому человеку.

Он звонит из машины.

Трубецкому и Рекункову.

Едет в офис.

Пожалуй, он хорошо себя чувствует только в своем кабинете. Раздевается догола. Проходит в ванную, принимает контрастный душ. Когда выходит из ванной, слышит, что звонит телефон. Семь звонков, один за другим. Он знает, кто звонит. И они знают, что он здесь, в офисе.

– Дубцов, вы готовы к разговору?

– Вполне.

– Где нам удобнее встретиться?

– Наверное, у меня. Зачем вам засвечивать свои явки? Или вы предпочитаете на свежем воздухе?

– Завтра я позвоню ровно в десять.

– Спокойной ночи.

– И вам спокойной ночи, – доброжелательно откликается голос.

Вот и все. Еще один цикл закончен. Дубцов давно перестал делить время, как все люди, на двадцать четыре часа. Однажды он понял, что ничего не успевает именно потому, что в сутках двадцать четыре часа. И он подумал, что никто ему не мешает делить время так, как он считает нужным. И он стал делить его на циклы. Цикл – это то время, за которое он успевал сделать все, что запланировал. Он мог сделать все и за семь часов, а мог и за сорок. Но в конце каждого цикла он занимался медитацией.

И сейчас он открыл окна и дождался, пока комната проветрится. Постелил свой коврик. В мягком спортивном костюме сел в позу лотоса и… стал погружаться в блаженное состояние.

Это сейчас все заговорили о космосе, о связи с ним человека Рассуждения эти модны. Дубцову же на все происходящее открыл глаза Пак. Он очень доходчиво объяснил молодому Валериану, что тот живет не на улице имени некоего товарища Голощекина, и даже не в Москве и не в России. Он живет в великом Космосе. Он его живая часть, с вечно живой душой. И как бы он ни грешил – для души открыт путь только вверх. Нет никакой преисподней в Космосе – есть великая свобода.

Тепло заливало скрещенные могучие ноги Дубцова, теплые волны прокатились по спине. Он расслабил лицо. И вместе с этим расслаблением пришло чувство свежести. Он расслабил веки и мышцы лба. Расслабились все послушные его воле мышцы тела. Полный внутреннего тепла, он сосредоточился на… пустоте. Ничего не было, никого не было. Ни страстей, ни человеческого бреда о счастье, ни суеты, ни жажды, ни холода, ни добра, ни зла…

Все это оказалось внизу. А душа рвалась вверх, в великую пустоту.

После пятнадцатиминутной медитации Валериан Сергеевич Дубцов подошел к кожаному дивану, накрылся верблюжьим одеялом и уснул сном праведника.

А в это время Рекунков, сидя в «жигулях», осторожно нажал на газ и поехал за верткой «Нивой». Она долго кружила по Москве, и, наконец, Рекунков понял, что его заметили.

Выругавшись, он прекратил погоню.

…Шестнадцатилетняя певица Леночка засыпала, полностью удовлетворенная своим молодым любовником – соседом по лестничной клетке Валериком, который пришел сразу после Дубцова. Валерик мешал ей спать и искренне говорил о своей любви.

7

Станислав Юрьевич Старков в прошлом командовал батальоном спецназа. По складу своего характера он был тем офицером, который предпочитает смерть позору. Он был таким офицером, чей батальон на войне погиб бы до последнего человека, но не отступил без приказа. Он был тем офицером, который никогда не сомневался, что его страна всегда права.

Но с 1987 года со Старковым стало происходить что-то непонятное. Он начал дерзить начальству, прохладно относился к служебным обязанностям и даже запивал на неделю-две.

Тридцатилетнего подполковника, бесспорно, ожидала блестящая карьера, но он сломал ее.

Сначала сослуживцы думали, что все из-за жены. Женился он в двадцать восемь лет на молоденькой красивой девочке. Но она Старкова не любила, и они скоро разошлись.

Ни одному человеку Старков не говорил, в чем дело. На самом же деле очень остро воспринимал те болезненные политические судороги, в которых забилась великая страна. Ценности, казавшиеся ему незыблемыми, предавались публичному осмеянию.

Старков никогда не вникал в учение Маркса и Ленина, но агонию КПСС воспринял как собственную. Советский Союз, Коммунистическая партия, Советская Армия – все это рушилось.

Отношение к русским во всех «братских» республиках и бойня в Карабахе постепенно превращали Старкова в русского националиста. Он не понимал, ради чего губят русских солдат. Святое чувство интернационализма вырвал из своей груди с корнем.

Но хуже всего было то, что некоторые его сослуживцы стали демократами. Они не терзали себя мучительными размышлениями, как Старков, а просто поменяли взгляды. Подполковник пришел к выводу, что та армия, в которой он служил, перестала существовать.

После того, как он лично пристрелил трех насильников, его отстранили от должности. Он был рад этому и, переодевшись в гражданское, захватив личное оружие, уехал в Севастополь к ушедшему на пенсию товарищу. Хотя ему и пригрозили судом, но дело, конечно, замяли.

К трехдневному путчу он отнесся прохладно. Он не верил, что армия с такими генералами и офицерами способна хоть на что-то.

Старков работал механиком на маленьком заводе, а вечерами тренировал детишек, учил их рукопашному бою. Идиллия продолжалась недолго.

К нему приехали его бывшие подчиненные Дмитрий Скрытников – капитан, и Иван Степанченко – прапорщик. На них вышел один интересный человек из Приднестровья. Там создавали свою гвардию. Старков отказался занять командную должность. Он считал, что на такой срыв, что с ним случился в Карабахе, офицер не имеет права. Но он с удовольствием поработал в качестве инструктора, а потом воевал рядовым.

Дмитрия и Ивана он попросил не рассказывать о том, что он бывший подполковник спецназа, и всем представлялся просто – Стас. Но «просто Стаса» из него не получилось. В Приднестровье он столкнулся с людьми, исповедовавшими идеологию русского национализма.

Они долго присматривались к Старкову, и, наконец, открыли свои карты.

Он с удовольствием общался с этими людьми, но занять место в их рядах тоже отказался. Потом начался роман со странной и очень красивой девочкой из Москвы. Они вместе поехали в Абхазию. И вот там появился старый знакомый Старкова – отставной полковник КГБ. Он познакомил его со своим знакомым – полковником Министерства Безопасности Тимофеевым Гавриилом Федоровичем.

– Можешь верить ему, как мне, – сказал знакомый Старкова и вышел, оставив мужчин наедине.

Сидели в старом, полуразвалившемся доме. Была страшная жара.

Тучный Гавриил Федорович имел внушительную внешность дипломата. Каждое движение его было плавным, законченным. Он изящно курил, принимал изящные позы – все хорошо, если бы не выражение его лица. А оно у него было как у человека с больным зубом.

Погладив свои хорошо подстриженные волосы, он заговорил без предисловия:

– Я предлагаю вам серьезную работу. Суть простая. У меня есть информация о самых различных экономических и финансовых операциях, которые проводятся в ущерб России. Их надо приостановить.

– А я тут при чем? – пожал плечами Старков.

Жара, мухи, вонь субтропического рая, недавний тяжелый бой сделали Старкова весьма нервным.

– Вы согласны, что для борьбы с подлецами пригодны все методы?

– Да, – без промедления ответил Станислав Юрьевич.

– Так вот, мы будем отнимать грязные деньги у грязных людей, а других мы будем заставлять рвать контракты, подписанные на невыгодных для России условиях. Работать ваша группа будет под рэкетиров.

Старков ожидал чего угодно, но только не подобного предложения. Нет, он не стал кричать. «Подите, прочь!» Он слишком много знал и много видел, чтобы быть чистюлей. Он просто покачал головой и ответил: «Нет».

Грузный полковник встал. Прошелся по гнилому скрипучему полу и сказал:

– В последнее время я дошел до того, что сам готов взять в руки оружие.

– Но ведь у вас есть начальство, в стране вроде есть законы… – Начал было Старков.

– Вроде есть, – подтвердил Гавриил Федорович, – вроде есть и то и другое. А я вот рыскаю по стране, чтобы сбить группу из надежных ребят и давить гадов.

Гавриил Федорович достал из дорожной сумки бутылку грузинского коньяка и пару шоколадок.

Старков молча пошел за стаканами. В полковнике было что-то по-настоящему трагическое. То, чего нельзя передать словами. Какая-то черная тень лежала на его лице и смертельно, безнадежно печальны были его глаза.

– И все-таки, – поднял он свой стакан с коричневой жидкостью.

«Сейчас опять начнет уговаривать», – решил Старков.

– И все-таки пьем за Россию!

– За Россию, – откликнулся Старков.

Полковник жевал шоколадку и смотрел в грязное окно.

Видимо, больше он не намерен был говорить. Ждали общего знакомого, чтобы с ним выпить и проститься.

– Но все же… поконкретней можно? – спросил Старков.

– Можно, – кивнул Гавриил Федорович, – я даю вам данные о том, что в такой-то коммерческий банк привезли «грязные» деньги, чтобы отмыть их. Вы «берете» банк, из сейфов достаете ровно ту сумму, какую я вам называю, а потом мы ждем. Если банкиры позвонят в милицию, тогда можете вернуть им эти деньги, а меня пристрелить.

Старков потер рукой лицо.

– Ну возьмем мы этим деньги, и что?

– Можете их отдать тем же абхазцам или перевести в Приднестровье. Можете закупить оружие и технику…

– Я не об этом. Что нас ждет в перспективе?

– Нас с вами? Ничего хорошего.

Старков засмеялся. Полковник начинал ему нравиться.

– Если серьезно, – продолжал тот, – вы же видите сами. Сила у того, у кого деньги. Деньги могут решать все проблемы.

Так убедительно и горячо заговорил Гавриил Федорович, что Старков невольно был захвачен его азартом.

– Банки, наличные миллионы – это все мелочь. Если вы создаете несколько надежных групп, то мы займемся политическим рэкетом. Грядут времена, когда на весы борьбы будут брошены автоматы террористов.

– Страшно, – сказал Старков, – за страну страшно.

– Да, страшно, поэтому я у вас с этим предложением. Ведь вы понимаете, сколько я проживу, если хоть что-то станет известно о моих планах? И вы понимаете, насколько смешна ваша роль здесь в качестве рядового бойца? Для вас тут каждая захваченная кочка – победа. А я вам предлагаю сделать полем боя всю страну. Если мы все будем сидеть и ждать, то чего дождемся? Да уже дождались!

После недели раздумий Старков согласился. Что его связывало со страной, где каждый второй хотел родиться американцем или японцем, и с этим государством, которое служило непонятно кому?

Старков осторожно поговорил о предложении со своими друзьями. Дима, авантюрист по натуре, сразу согласился. Иван Степанченко задумался. Он, как и Дима, не был особенно идейным человеком, но и роль Робин Гуда, смертника, его не устраивала. Но он не поехал бы разыскивать своего комбата, не полез на животе вырезать часовых здесь, в Абхазии, если бы и в нем не жила склонность к смертельному риску. Потом он здраво решил, что из тех миллионов, что они возьмут в банке, они что-нибудь оставят и себе на пропитание.

Иван согласился.

Узнав об этом, Гавриил Федорович, усмехнувшись, пожал руку Старкову:

– Поздравляю с почином на разбойничьем поприще. Вот так для людей и начинается по-настоящему интересная жизнь.

Общался он исключительно со Старковым, а тот брал на себя ответственность за исход операции.

Полковник назвал один из коммерческих банков. Отдал Старкову план его помещений.

– Это что же, обычный, типовой пятиэтажный дом? – воскликнул удивленный Старков. – А охрана?

– Пять человек из охранного агентства. Ни одного профессионала. Борцы, каратисты, получили дипломы охранников на каких-то курсах.

Старков хорошо знал, насколько опасно иметь дело с профессионалами. Тот, кто занимается охраной лет пять-десять, вырабатывает особый стиль жизни. У него вечно в голове проворачиваются сцены нападения. И в его подсознании уже заложено то, как он будет защищаться или защищать порученное ему для охраны. А «качки» и каратисты представляли опасность чисто теоретическую.

– Имейте в виду, – предупредил полковник, – что многие из милиции и бывшего КГБ, взявшиеся за ремесло грабителей, попадались из-за самоуверенности. Ко всему нужно привыкнуть.

– Я постараюсь, – коротко ответил Старков.

– Тогда собирайте вещи и в Москву. С деталями разберемся уже на месте.

Старков отправил Олю с поручением в Севастополь. Оля ему мешала, и он пока не придумал, как поступить с женщиной.

Через три дня после прибытия в Москву Старков уже получил нужную информацию. Банк занимал треть первого этажа жилого дома. «Грязных» денег в сейфах на девяносто пять миллионов. Деньги уйдут в пятницу. В распоряжении Старкова три дня.

– Я, конечно, не лезу в советчики, но в четверг у этих ворюг фуршет, – сказал полковник.

– Что?

– Ну, банкет, только поскромнее, когда все пьют и закусывают, и не более. На фуршет приглашено десять человек, не считая троих из правления банка. Прибывают приглашенные обычно где-то с десяти часов вечера и веселятся до утра.

– Все ясно, – сказал Старков.

В двенадцать часов ночи из «жигулей», которые угнал Иван, вышел невысокий седоватый человек в хорошо сшитом костюме.

Охранник банка равнодушно открыл железную дверь и застыл. К горлу его был приставлен пистолет. Второй вскочил со стула и был остановлен спокойным голосом:

– Крикнешь, пристрелю тебя и его.

В дверь вошли еще двое с автоматами. Один из них положил охранников на пол, двое других, надев на головы маски, бросились в соседнюю комнату.

Третий охранник оказался сообразительным и мгновенно вскочил с высоко поднятыми руками.

– Где еще двое из охраны? – спросил невысокий человек в маске.

– Они выйдут завтра, – шепотом ответил охранник.

– Ну и молодцы, – одобрил невысокий. – А хозяева где гуляют? Через комнату в следующей?

Охранник кивнул и покорно подставил руки для наручников.

Через несколько минут трое в масках ворвались в довольно просторную комнату со стенами, отделанными под мореный дуб.

– Всем молчать и слушать. Руки за голову и повернуться к стене.

Никто из присутствующих граждан особенно не удивился. Каждый из них знал, в какой стране живет и что за каждым из них лично числилось.

Только один лысый в шутовском фраке с бабочкой сказал, покачивая головой:

– Ну вы даете, ребята.

– А теперь, когда вы поняли, в какую историю попали, просьба открыть сейфы. Сигнализацию мы уже отключили.