Текст книги "Террористка"

Автор книги: Александр Самоваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

28

Ника Трубецкой за годы совместной работы хорошо узнал своего шефа. Но он никогда не видел в его глазах такого холодного бешенства. Хуже всего было то, что Дубцов пытался скрыть свое состояние. И, когда он в обычном деловом разговоре вдруг срывался на крик, у Трубецкого начинало ныть сердце. Валериан Сергеевич справлялся с собой и продолжал говорить с прежней показной невозмутимостью.

Не оттого кричал господин Дубцов, что вовремя не был сделан запрос компаньону, а от иных причин.

Трубецкой резко сократил число своих ночных похождений, купил восьмимесячного щенка бульдога и спал с пистолетом под подушкой.

Он пересчитал все наличные средства, и их оказалось так мало, что невозможно было думать о бегстве за границу. Оставалось ждать. Но ожидание наводило все больший ужас. В голове Ники проигрывались всякие кошмарные варианты возможных событий. Если господин Дубцов просто терпел финансовые неудачи, а такое могло быть, – это полбеды. Сегодня деньги потеряли, завтра возместим потери, страшило другое: Дубцов мог влезть в авантюру на пару со своими приятелями-уголовниками. Вот тут-то и покатится с плеч голова Трубецкого, как человека знавшего о денежных вкладах Дубцова почти все.

– Господи, пронеси! – обращался Ника к Богу.

…В половине двенадцатого ночи в квартиру Трубецкого позвонили. Изрядно выпивший, он собирался уснуть, но подстегнутый внезапным звонком, был подброшен с кровати.

У него было много приятелей и приятельниц, и некоторые из них любили приходить без приглашения. Ника заметался по квартире и затих было на кухне, но звонили снова и снова.

Небольшой золотистый бульдог с черной пастью зевнул, не спеша поковылял к двери и несколько раз глухо гавкнул. Потом повернул свою уродливую морду к Трубецкому и гавкнул на него.

– Скотина ты, скотина, – расслабленно сказал Ника и подошел к двери.

– Ника, – раздался женский голос, – открой, это я, Оля.

Выругавшись, Трубецкой начал возиться с замками. Перед последним поворотом ключа от задумался – стоит ли открывать? Но повернул ключ в замочной скважине.

Вместе с Олей ввалились двое здоровенных мужиков. Лица их были угрюмы и спокойны.

– Мои друзья, – представила Оля.

– Трубецкой, – пискнул Ника и пожал сильные руки мужчин.

– Какая прелесть, – присела к щенку Оля и стала его гладить. – Какие могучие челюсти! Какой мужественный взгляд!

И хотя Трубецкой про себя призывал щенка укусить нахалку, – тот как-то радостно чихнул и потерся золотистой шерсткой о руку женщины.

– Николай Алексеевич, – сказал один из пришедших с простым открытым лицом, – у нас к вам разговор на пять минут.

– Ну максимум на пятнадцать, – добавил второй, коренастый могучий мужик, и недобро усмехнулся.

Ника видел много людей с такими усмешечками, и с такими безрассудно-веселыми глазами. Он икнул, с непередаваемой тоской поглядел на Олю, но та уже повалила щенка на спину и гладила его розоватый животик.

Кто бы мог подумать, что Оля наводчица?

– Деньги я отдам все, ребята, – сказал Ника поспешно.

– Денег и у нас много, – сказал коренастый, – я же говорю, нам всего лишь надо переброситься парой слов.

Суть требований гостей Трубецкой уразумел сразу. Им был нужен свой человек в правлении. Ника кивал и на все отвечал с готовностью – конечно, конечно!

– В первый раз вижу такого покладистого мужика, – сказал коренастый, – от ума это идет и понимания ситуации. А ситуация у вас безвыходная. Правда?

– Правда, – прошелестел в ответ сухими губами Трубецкой.

Закрыв за гостями дверь, Ника трясущимися руками стал набирать номер телефона Дубцова. Телефон молчал.

Трубецкой был уверен, что все устроил сам Валериан Сергеевич, дабы проверить честность своего служащего и напарника.

Глотнув водки, Ника забился в постель, собрался было перевернуться на бок, лицом к стене, но увидел щенка, бесстыдно писавшего на ковер.

Ника вскочил и в ярости, с криком «предатель» пнул бульдога так, что тот шваркнулся о стенку. Но в следующий миг мускулистый щенок молнией бросился на Трубецкого и впился в его ногу.

Квартира огласилась протяжным воем.

– Все суки, – в безысходности сказал Трубецкой, когда прошла первая боль.

* * *

– Ну, как сделано дело, командир? – чуть насмешливо спросил Иван, садясь в машину.

– Нормально, – сдержанно ответила Оля.

Она видела и понимала одно – Трубецкой был смертельно испуган и крепко пьян. Осознал ли он толком, чего от него хотели?

Не нравилось ей и то, как несерьезно вели себя ребята, и прежде всего Иван. И уж совсем ей стало неприятно, когда Иван, прежде чем завести машину, вытащил бутылку вина и вылил себе в горло половину. Вторую половину он отдал Диме.

– Ребята, вы же работаете, – воскликнула Оля.

– Да это так… вроде газировки, – отшутился Иван.

– А мне почему-то жалко стало парня, – сказал Дима.

– Ублюдок он, – зло сказала Оля, – и все такие, как он, ублюдки – жалеть их нечего. Они ни друг друга, ни нас не жалеют.

* * *

Трубецкому так и не удалось уснуть. Он наверняка знал, что Дубцов прибудет в офис рано утром. И потому уже в шесть часов Ника стучался в двери кабинета Валериана Сергеевича.

Тот выслушал Нику не перебивая. Только иногда передергивал плечом.

Потом так же молча достал из сейфа несколько пачек с зелененькими долларами и кинул их на стол. В движении его не было ничего пренебрежительного. А во взгляде промелькнула теплота.

– Бери деньги, Трубецкой, и уйди на дно.

Тот машинально сложил доллары в кучу и пошел к двери.

– Стой, Трубецкой, – тихо хохотнул Валериан Сергеевич, – ты что же, так, под мышкой с ними и пойдешь?

– У меня в машине сумка, – ответил тот, растерянно поправляя очки на толстой переносице.

– На пакет и подожди…

Валериан Сергеевич подошел вплотную к Трубецкому, положил тяжелую руку ему на плечо и стал внушать, чтобы тот никогда и ни при каких обстоятельствах в ближайшие несколько месяцев не покидал своей норы.

– У тебя есть какая-нибудь надежная и бедная баба? Однокурсница, например. Думай сейчас. Позвони ей немедленно. Со шлюхами не связывайся ни в коем случае.

– Есть… одна. А как мне вас в случае чего найти, Валериан Сергеевич?

– Если жить хочешь, – печально улыбнулся Дубцов, – лучше не ищи.

Трубецкой вылетел из его кабинета пулей, сел в машину и нажал на газ. Чтобы немного отвлечься, включил приемник. Диктор говорил о каком-то указе президента. Хоть и слушал Ника краем уха, но понял, что парламент собираются разогнать. Он обрадовался – чем больше шума, тем меньше дела до какого-то Трубецкого. А еще лучше, война бы началась… С другой стороны, кто в ней победит, неизвестно. Придет к власти какой-нибудь дятел и прикажет в двадцать четыре часа сдать валюту. Эх, жизнь! Мать ее разэдак!

Значит к нему ночью приходили не от Дубцова. И Валериана Сергеевича кто-то взял на мушку. А держится мужик молодцом. Драться будет. Ну и пусть дерется. Ему это дело нравится.

На последних курсах института Ника сожительствовал с толстенькой веселой девушкой Наденькой Краевой. Кроме веселого нрава у Наденьки была однокомнатная квартира. Трубецкой хорошо помнил, как добраться до нее на метро, но на машине долго искал нужную улицу.

Под окнами он не стоял, юность не вспоминал, взбегая по лестнице, думал об одном – дома Надька или нет. А если дома – одна она или с мужиком.

Все-таки Трубецкой был счастливым человеком. Наденька оказалась дома.

Трубецкому она обрадовалась, пригласила в комнату с той доброй улыбкой, которую он так хорошо знал.

Сначала их беседа носила формальный характер, они задавали обязательные в таком случае вопросы. Как живешь? Где работаешь? Но Наденька вдруг расплакалась и поведала, что уже месяц как она без работы, и две недели, как от нее ушел сожитель.

Где-то внутри Трубецкого заиграл веселенький оркестр.

– А чего ты вообще ждешь от жизни? – задал Ника вопрос с тайным умыслом услышать, что Наденька ждет обеспеченного мужчину.

– Пожрать бы, – горестно сказала та, – пожрать бы на всю катушку.

Трубецкому всегда было приятно ощущать себя Крезом, и он, ухмыляясь, достал пачку пятидесятитысячных рублевых купюр.

– О! – воскликнула Наденька и облизнула маленькие красные губки.

Ника, немного рисуясь, рассказал, что устал вести богемный образ жизни, что он очень хотел бы найти тихую пристань на полгодика, а может, и больше…

Договорить о своих планах он не успел. Несмотря на все тяготы жизни, все еще весьма пухленькая Наденька, прыгнула ему на колени и сочно расцеловала. Даже сняла очки, но подумав, сказала: «В глаза целовать – к разлуке». Очки она водрузила на место.

И через час из кухни доносились такие ароматы, что Ника Трубецкой наконец-то понял, что ему нужно было в этой жизни.

* * *

Звонок Старкова означал одно – Дубцову предлагали перемирие. Рекунков доложил о его планах, и ребята-рэкетиры решили пойти другим путем. Ход с Трубецким был удачен, но не до конца. Они недооценили страха Ники перед хозяином.

После разговора с Трубецким бежать бы Валериану Сергеевичу куда глаза глядят. Но он любил неожиданные ходы.

То, что Оля оказалась среди его врагов, было и плохо и хорошо. Дубцову была симпатична решительная и своеобразная женщина. Ее гордая красивая голова и упругая походка, ее независимость нравились ему. Было до тоски неприятно, что такая женщина оказалась в стане неприятеля. Но был и плюс. Через Олю в любой момент можно было выйти на этих людей.

Он вызвал ее к себе и ждал с нетерпением. Она появилась – красивая, пахнущая духами, со свежим лицом и чистыми глазами.

– Вы коварный человек, Оля, – сказал Дубцов, – можно сказать, вы вонзили нож в мою спину. И Трубецкой вам доверился, а вы к нему на квартиру привезли двух головорезов. Некрасиво, Оля.

Оля сориентировалась мгновенно. Она все поняла и была готова к схватке.

– Разве, поступая к вам на работу, я давала клятву верности?

– Вы хотите сказать, что и в прямом смысле можете вонзить нож в спину?

Оля ответила утвердительно. Она видела, что Дубцов спокоен и его вроде бы забавляет данная ситуация. Он желает поиграть, пококетничать или что-то узнать от нее?

– Да вы проходите, садитесь, – сказал Дубцов, – и не волнуйтесь. Вы для меня человек неопасный.

И дальше Дубцов долго и нудно рассуждал, что могло заставить такую женщину, как Оля, связаться с вымогателями. Он высказывал такие предположения: желание заработать, склонность к риску и любовь. Обычно женщину и заставляет идти на подобные поступки первое или последнее. Но Оля смела. Ей, может быть, просто нравится атмосфера борьбы.

– Вы умный человек, Дубцов, – сказала Оля.

– Ага, значит я прав!

– В чем-то да.

– Ну ладно, все это мелочи. Наши с вами маленькие тайны. Мне же от вас нужно следующее – я прошу передать вашим друзьям, что согласен идти на мировую. Рекункову пусть они не верят. Я просто проверял его, дурака. Трубецкой бежал в неизвестном направлении. Но я бежать не хочу и согласен сотрудничать с ними. Прошу об одном – пусть больше не хитрят. Их хитрости и мне и им могут стоить дорого. У меня одно условие – я не хочу терять ни рубля, ни доллара из того капитала, что у меня был. И хочу распоряжаться этим капиталом сам.

Оля еще тяжело переживала неудачу с Трубецким, но запомнила все, что сказал ей Дубцов. В голову ей тут же пришло, что раз так все сложилось, то они могут увидеться со Славой, но одновременно она интуитивно, по-женски чувствовала, что Дубцов играет, гримасничает. Он никогда не казался искренним человеком, но сейчас у него даже изменилась тональность голоса.

– Вы уверены, что у вас хорошие друзья? – неожиданно спросил он.

– Да, я их люблю, – искренне сказала Оля.

* * *

Тимофеев появлялся всегда неожиданно, хотя Оля знала, что он ждет ее возле дома. Во время сегодняшней встречи Оле показалось, что Гавриил Федорович выглядит гораздо лучше, чем в последнюю их встречу. Его глаза стали моложе, и взгляд лучистее. От него хорошо пахло одеколоном.

Оля коротко пересказала ему разговор с Дубцовым. Но он стал выспрашивать подробности беседы с Трубецким, затем снова перешел к Дубцову.

– Вы знаете, в чем сложность? – спросил он тихо. – Главная проблема для меня в том, что Дубцов по складу характера – гуманитарий. С виду гуманитарии могут быть спокойными и рассудительными, как Дубцов, но их поступки очень трудно просчитать заранее.

В ответ на это Оля заявила, что не верит ни одному слову Дубцова.

Гавриил Федорович заинтересовался. Откуда такое недоверие? И Оля, немного смутившись, сказала, что чувствует неискренность Дубцова.

Тот не удивился и заметил, что интуиция у женщин более развита, чем у мужчин.

– Мы можем, наконец, встретиться со Славой?

– Станислав уехал… в командировку.

Оля постаралась, чтобы лицо ее осталось спокойным.

Тимофеев внимательно взглянул на нее и, чуть улыбнувшись, распрощался.

Когда Оля зашла в квартиру, то неприятно удивилась тому, что отец с Клавой сидели за столом голова к голове. И он, и она с неудовольствием посмотрели на Олю.

– Оленька, ты хочешь есть? – с фальшивой радостью поднялась ей навстречу Клава.

Отец ушел в свою комнату.

Оля неспешно ела макароны с острой приправой и думала. Можно было все оставить как есть, но это будет несправедливо.

– Ты знаешь, – сказала она спокойно, почти равнодушно, – я слышала ваш разговор с Вадиком, когда он тебя провожал. Ей-Богу, случайно получилось. Но я не жалею. Теперь я знаю – ты лгунья. Ты можешь в любой момент переселиться к парню, но чего-то ждешь и врешь ему и мне, и… отцу. По вашим лицам я поняла, вы опять нашли общий язык?

Клава слушала и казалась смущенной, но самую малость. Она слишком хорошо знала Олю, чтобы не понимать, чем закончится разговор.

– Как ты думаешь, – кусая губы, зло спросила она, – от твоей принципиальности будет кому-то польза? Мне? Твоему отцу? Вадику? Тебе?

– Я уже давно непринципиальный человек, – отхлебывая горячего чаю, сказала Оля, – но я боюсь лгущих людей.

– Врешь, ты никого и ничего не боишься. Какая тебе разница, сплю я с твоим отцом или нет? Если ему хорошо со мной, причем тут ты?

Оля вздохнула. Конечно, отцу было хорошо с уютной и красивой Клавой, и Вадика он как-нибудь переживет. Но разве дело в этом? Лживая женщина живет в их доме, и цель ее проживания небескорыстна. В какой-то ситуации она станет просто опасна.

– Я уйду отсюда, – всхлипнула Клава, – я знала, что этим все кончится, но и ты и твой отец без меня не расцветете.

– В чем дело, девочки? Вы ругаетесь? – появился Дориан Иванович. – Никогда не мог предположить, что вы можете поссориться.

– Я пью чай, – хладнокровно ответила Оля.

– Извините, Дориан Иванович, – зарыдала Клава, – я ухожу из вашего дома.

– Куда? Почему? Зачем?

Художник театрально развел руками и не менее театрально схватился за голову.

– Если ты думаешь, – выпалила Клава, – что я мечу на вашу квартирку, ты глубоко ошибаешься.

Эта фраза стала ключевой. После нее обе женщины почувствовали в друг друге врагов. Меньше всего Оля думала о квартире, но Клава проговорилась. С дурами такое случается часто.

– Какая квартира, девочки? Что вы не поделили?

Оле не хотелось быть жестокой, но дальше молчать она не могла.

– Папа, перестань прикидываться дураком, – сказала она строго и пренебрежительно, – ты достаточно умен, чтобы не видеть, чего именно от тебя ждет Клава.

Дориан Иванович сел на стул, поправил воротник рубашки, отвел свой взгляд от Олиных насмешливых глаз и сказал:

– Если бы ты знала, как в эти минуты ты похожа на свою мать.

– Может быть, – согласилась Оля, – но вы-то от моего сходства лучше не становитесь.

Что может быть смешнее и отвратительнее, чем старик и молодая женщина у него на содержании?

Оля не произнесла вслух эту фразу, но этого и не требовалось. Зная хорошо Олю, Дориан Иванович и Клава поняли, что она подумала именно о чем-то подобном.

– Неправда, если ты думаешь, что я шлюха, – давясь слезами и держа руку на горле, сказала Клава, – я всегда хорошо относилась к твоему отцу. Неправда… – выкрикнула она хрипло и почти бегом бросилась собирать чемоданы.

– Дочка, – тяжело дыша и с состраданием глядя на Олю, сказал Дориан Иванович, – я не пойму, что тобой движет? То ты заставила меня оставить Клаву, то выгоняешь ее из дома.

– Мною движет целесообразность и рационализм, – ответила Оля.

– Вот как! – усмехнулся Дориан Иванович. – А мне ты всегда казалась такой импульсивной.

– Эта лгунья должна уйти из нашего дома, – заявила Оля, – рано или поздно ты скажешь мне спасибо.

– Я дожил до шестидесяти лет, – сказал художник, – но я глуп, как младенец. Я ничего не понимаю в искусстве. До сих пор в нем для меня одни загадки. Я не понимаю философии и политики. И почти не понимаю людей.

– Вот потому ты и дожил до шестидесяти лет, папа, – обронила Оля.

– Я не понимаю… ладно, – вяло махнул художник рукой, – но я стал замечать, что и вокруг мало кто меня понимает. Эти надутые глупцы по телевизору… эти дебильные морды на улице.

– Тем более человеку нужно мужество, чтобы принять все приготовленное ему судьбой, – сказала Оля и прижала голову отца к своей груди.

29

Перед отлетом в Сибирь Дима уговорил Станислава Юрьевича заехать к Нине. Дима сказал, что просто предупредит ее о своем недельном отсутствии. Займет его прощание не больше пяти минут.

У Старкова был перед этим разговор с Иваном. Тот поведал Станиславу Юрьевичу, что за женщину нашел себе Дима. И с усмешечкой выразился в том смысле, что она сделает из Димки человека. И ждать волшебного превращения недолго.

Они подъехали к Нининой даче часов в одиннадцать утра. Дима бодро выскочил из машины и почти побежал к дому. Но открыла ему не Нина. На пороге стоял дюжий парень, коротко подстриженный, с низким лбом, одетый в костюм красно-коричневого цвета.

«Вот и хозяин приехал», – обреченно подумал Дима, и на сердце его стало пусто.

– Проходи, боевичок, – сказал парень.

Дима пошел за ним. Не бежать же? По знакомой уже до мелочей лестнице он поднялся на второй этаж и увидел Нину, лежащую на кровати. Лицо у нее было утомленное, но спокойное. Здесь же, за журнальным столиком шла игра в карты. Двое молодцов в коже ждали третьего партнера. Они безо всякого интереса посмотрели на Диму, а потом на своего товарища.

– Привет, Дима, – сказала Нина, и в глазах ее мелькнули веселые огоньки. – Познакомься с моим благодетелем. Его зовут Витей.

Низколобый благодетель протянул сильную ладонь, и Дима был вынужден пожать его жесткую руку.

– Сыграем, – кивнул на журнальный столик Витя.

И тут Диму взорвало.

– Скотина, – сказал он, – ты что, не понимаешь, зачем я сюда приехал? И ты сука, – бросил он Нине, – лежишь как ни в чем не бывало.

Витя глумливо усмехнулся. Ребята за столиком вскочили, и один из них бросился вниз по лестнице.

– Там в машине еще двое, – крикнул он.

– Я видел, – спокойно сказал Витя.

– Ну вот, и я же сука, – расстроенно сказала Нина. – И я же опять крайняя.

– Заткнись, – бросил ей Витя и тихо обнял Диму за плечи, дыша в лицо запахом перегара. – Чувак, ты не прав. Разве я пришел к тебе в дом? Разве я предлагал твоей бабе уйти со мной? Так кто из нас скотина?

Дима молчал. Бешенство переполняло его, но он был растерян и не знал, что делать. До того, как Витя произнес эту фразу, – знал. Он будет бить. А сейчас…

– Понимаешь, – продолжал говорить Витя, – для меня баба – это прежде всего товар. Кто-то торгует нефтью, кто-то государственными секретами, а я торгую бабами. Между прочим, обычная работа. И если ты предложишь мне за Нинку хорошую цену, то я тебе ее продам.

Дима повернулся к Нине.

– Он серьезно все это говорит?

– Да что ты с ней говоришь, словно она человек, – брезгливо сказал Витя.

– А ты себя считаешь человеком, – сбросил руку Вити Дима, – и все, что вы делаете, это по-человечески?

Дима впервые столкнулся с одним из тех параллельных миров, которые существуют в нашем обществе почти не соприкасаясь. Если бы не Нина, он, быть может, никогда бы не встретился с такими, как Витя. И тот в свою очередь почувствовал чужака. Сначала он разговаривал с ним, как с сильным и опасным зверем. Правда, их интересы никак не сталкивались, если не считать больную женщину, которая уже не могла нормально работать, но вполне удовлетворяла Витю и его друзей. Но что такое Нинка! Она не повод для разборки, которая неизвестно чем закончится.

Внизу раздался грохот. Иван могучим ударом в живот снес компаньона Вити и медленно поднимался по лестнице. В руках его был автомат.

Лицо Вити посерело.

– Мужики, – выдавил он из себя, – мы так не договаривались.

За Иваном шел Станислав Юрьевич, засунув руки в карманы.

– Ну вот бля, – плачущим голосом сказал Витя, – будь после этого добрым и порядочным человеком. Удавить бы суку, и давно никаких проблем бы не было.

– Дима, – не глядя на Витю и его товарища, прижавшегося спиной к стенке, сказал Станислав Юрьевич, – ты ушел всего на пять минут.

– Забираем бабу и идем? – спросил Иван.

– Я никуда с вами не пойду, – взвизгнула Нина и зарыдала.

Каменное лицо Ивана не изменило своего выражения. Станислав Юрьевич грустными глазами смотрел то на Диму, то на женщину.

– Идемте отсюда, – выдохнул Дима, – нам здесь делать нечего.

В машине Дима стал ругаться. Он облегчал себе душу самой черной бранью. Его тошнило.

Когда он утих, Иван сказал хмуро:

– А чего ты, собственно, от нее хотел? Сам же говорил, что она с двенадцати лет… около мужиков пасется. У нее душа изуродована. А тебе она бесплатно дала.

– Я понял, – сказал Дима, – тот коротконогий жирный тип в куртке… он всегда возле машины крутился, когда я уезжал, он тоже спал с ней.

– Дурак, – ласково сказал Иван, – она же тебе все сразу объяснила. Она же не строила из себя принцессу или, хуже того, целку. Она сходу объявила, кто она есть, и дала понять, чего от нее можно ожидать. Проснись, Дима, посмотри, какая жизнь вокруг тебя. Подумай, кем ты сам стал, а после этого от других добродетельности требуй.

Дима замолчал и за несколько часов не произнес ни слова. Старкову было жаль его, но он почувствовал в словах Ивана правду. Он ведь и сам так думал. Кто они такие, чтобы судить людей?

– Я же, комбат, говорил, что эта баба сделает из Димки человека, – сказал Иван, – а то он к девкам как курсант-первокурсник относится. А нам никого любить нельзя. Самих-то себя любить нельзя. Слышь, Дим? Молчишь? Правильно делаешь.

* * *

В аэропорту встретились с Фроловым и его ребятами. Старков не ожидал, что так обрадуется им. Что значит, связаны одной цепью.

Перелет оказался тяжелым. Самолет сел на промежуточном аэродроме. Оказалось, из-за неполадок в двигателе. Стюардесса сообщила об этом так буднично, словно у них каждый день такое случалось. А может быть, и случалось. Кто теперь и за что отвечает?

А пока пришлось сидеть в зале ожидания. Фролов сел рядом со Старковым и спросил:

– Вы находите, что в прошлый раз я действовал слишком жестко?

«Милый, – подумал Станислав Юрьевич, – это по-другому называется. Жестко в хоккее действуют, а ты людей убивал».

Но после той лекции, что Иван прочел Диме, Станиславу Юрьевичу морализировать не хотелось. И он заговорил с Фроловым о церкви. Тот охотно поддержал разговор. По его словам, он не смог бы сохранять душевное равновесие, если бы не церковь. Он хорошо осознавал, что был страшным грешником, но молитвы помогали ему.

– Мы с вами проводим очистительную работу, – сказал Фролов, – может быть, нам зачтется.

В зале ожидания было душно. Утомленные люди с бледными лицами ерзали на пластмассовых креслах. Пахло шашлыками, кофе и еще тем особым, непередаваемым, связанным с аэропортом, – пахло цивилизацией.

Напротив Старкова пассажиры переругивались. Парень лет двадцати слушал радио. Постоянно шла информация о противостоянии президента и парламента.

Сидевшая рядом с парнем пожилая чета ссорилась. Мужчина с темным худым лицом в измятой кроличьей шапке не мог сам попросить парня выключить приемник и срывал злость на жене.

– А ты за них всех ходила голосовать, дура! Они теперь войну начнут.

Женщина лет пятидесяти пяти с прекрасным русским лицом успокаивающе гладила мужа по рукаву его старого пальто и философски отвечала:

– Что ж теперь сделаешь, начнут так начнут.

Ее добрые глаза смотрели на мужа, словно он был ребенок, капризный, но замечательный, которому следовало все прощать.

– Дура ты, дура, – шипел в неистовстве мужчина, оглядывая окружающих горячими черными глазами, – им-то что, они все чего-то поделить не могут. Поделят и помирятся, а мы… э-э! – он махнул рукой и на какое-то время замолчал. Но не утерпел и начал снова:

– Есть же идиоты, слушают приемник с утра до вечера.

Парень с лошадиным добродушным лицом перестал крутить ручку транзистора и откликнулся:

– Хоть какое развлечение, отец. Я пошел к буфетчице, покадриться хотел, она меня отшила.

– Ты женат? – резко спросил мужчина.

– Не-а!

– Женись, сразу веселее будет.

– Да я бы рад, но никто меня, сироту, не берет. Кому рылом не вышел, кому еще чем.

Мужчина, явно польщенный, что с ним разговаривают вежливо и даже немного заискивающе, сказал нравоучительно:

– А ты в бизнесмены иди, денег много будет, и баба найдется.

– Отец, мне тоже так казалось, – сморщился парень в улыбке. Бабы-то находятся, только какие?

– Ты хочешь сказать, что бизнесмен?

– Да вроде того.

– Непохож.

Парень вытащил из внутреннего кармана теплой куртки кошелек и показал пачку пятидесятитысячных купюр.

– Что ж ты вытащил напоказ, – прошипел мужчина, – увидят, ограбят. Хорошо, что рядом с нами люди все приличные сидят, – скользнул он глазами по Старкову и Фролову.

Старкову стало смешно.

– Пусть ограбят, – сказал парень, – я еще заработаю. Но без денег, отец, невесело, а с ними тоже ничего хорошего.

– Чего так?

– Тут пил-гулял месяц.

– Ну это бывает. Ты лучше скажи, за кого ты – за Руцкого или за Ельцина?

– Ну вот, – вступила в разговор женщина, – а сам говорит, политика ему надоела.

– Так он бизнесмен, – оправдывался мужчина. – Интересно знать – за кого он.

– За Руцкого.

– Во как. А почему?

– Он храбрый мужик. Только не победит он. Нет у него опоры.

– А армия? – не согласился мужик.

– Армия, – вздохнул парень, – имел я с ней дело. Отец, что это за армия, где офицеры и генералы воруют, а пацаны армии хуже тюрьмы боятся? Представляешь, отец, миллион обозленных пацанов с автоматами и во главе их офицеры-воры.

– Так уж все и воры?

– Может быть, и есть честные, я их, правда, не видел, – заржал парень. – Моя фирма с военным аэродромом рядом. Так, отец, я разбогател с этого аэродрома. Я у этих офицеров спрашиваю: как у вас самолеты еще летают? Они ржут и говорят: во-первых, у нас летчики хорошие, на одном крыле взлететь могут, а во-вторых, врагов внешних у нас не осталось. Мы их всех мирными инициативами насмерть задолбали.

– Офицеры, значит, плохие, а ты с ними дело имел – и хороший? – раздраженно спросил мужчина.

– Так я, отец, еще честный человек, и хорошо, что ко мне их товар попадал. А подвернись им другой!

– Ох и жук ты, – махнул рукой мужчина.

Парень захохотал и вдруг скомандовал – тихо! Послушав очередное сообщение, прокомментировал его:

– Ну и циркачи. За что люблю демократов – за откровенность. С утра до вечера к депутатам обращаются – перейдете к нам, будет вам достойная работа и деньги. Вот это агитация. Без лирики. А то патриоты начнут тянуть – родина, родина. А тут деньги на бочку – и весь разговор. Нет, отец. Не победит Руцкой.

* * *

Дело неожиданно затянулось. Человек Фролова исчез. Фролов рыскал по небольшому сибирскому городку, а вся команда расположилась в гостинице.

Станислав Юрьевич читал, Боря и Олег отрабатывали удары каратэ, Иван метался по номеру, как зверь (Старков запретил пить), а Дима лежал на кровати и смотрел в потолок. Иван не выдержал. Решил сорвать на нем зло:

– О королеве своей думаешь? – спросил он.

Дима промолчал.

– Запомни, чудак, мужики делятся на три категории: везучих, средних и невезучих. Везучим бабы сами в руки идут. Средним от жизни тоже что-то обламывается. Ну а невезучие… – Иван развел руками, – их удел страдать.

Дима, казалось не слушавший своего друга, сел на кровати.

– Слушай, – сказал он с искренним удивлением. – Все эти несчастные шлюхи вроде Нины просто быстрее многих поняли суть новой морали – деньги любой ценой. Ну а если бабенке нечем кроме своей п… заработать на сапоги и шубку, почему ей не пойти в проститутки, если в России продаются почти все? На глазах коммунисты пошли в антикоммунисты, диссиденты стали работать в КГБ. Политики сейчас говорят одно, а через месяц другое. А я как дурак назвал несчастную женщину сукой. За что?

– Ты только не заплачь, – съязвил Иван.

– Понимаешь, по их же морали, я имею право их же и убивать. Раз они провозгласили, что выживет сильнейший, так я и выживу, потому что у меня автомат.

– Как же вы со Старковым долго до всего этого доходили, – засмеялся Иван.

…Фролов все-таки нашел своего знакомого, и выяснилось, что те, за кем они приехали, жили в соседних с ними номерах. Два небритых мужика, но в костюмах и при галстуках, иногда выходили вместе на улицу.

Операцию провернули просто. Иван завел с ними компанию, пригласил их в свой номер. Пили до трех часов ночи, а потом в комнату вошли Старков, Фролов и Боря с Олегом. Мужики хоть и пьяные, но поняли все правильно. Деньги отдали без лишних слов.

– По-моему, – смущенно сказал Олег, когда садились в машину, – они не очень расстроились.

– Так ведь живые остались, – сказал Фролов, – на что, видно, не рассчитывали. Не умеют воровать, а воруют.

– Это точно, – сказал таксист (группа взяла две машины), – хуже нету, чем дилетант. Достает тут один позавчера ножик. Говорит, давай выручку, а у самого руки трясутся. Дилетант с перепугу может таких дел наворочать, что ой-ой. А вас, ребята, к девочкам отвезти? Хорошее место знаю.

– Мы же профессионалы, – спокойно сказал Фролов, – мы с девочками в другом месте гулять будем. На другом конце земли. И вообще, ты нас не за тех принял.

– Молчу, – сказал таксист и зажал в крепких белых зубах американскую сигарету.