Текст книги "Тихий дом (СИ)"

Автор книги: Александр Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Ну, тут вообще всё просто. Приехал Стас, привез новость, оставил в доме свою Валюшку, а сам меня на машине прямо к тебе во двор и привез.

– А что за новость тебя с места сорвала?

– Да вот оказывается у папы брат эмигрировал в Канаду. Я так думаю, папа именно из-за его бегства так решительно покинул Москву и скрылся в нашей глуши. Так дядя преставился и отписал мне состояние.

– А Стас, твой благодетель, – вставил я, – решил хорошенько заработать на этом деле.

– Пожалуйста, Андрей, не надо так иронично. Что поделаешь, если он нуждается, а мне, как ты знаешь, деньги ни к чему. Почему бы не помочь хорошему человеку.

– Понятно. Прости, если тебя огорчил. Я по-прежнему не устаю удивляться твоей беспопечительности. Мне бы поучиться у тебя. Прости, милое дитя.

– "Увы, Татьяна – не дитя, старушка молвила, кряхтя". – Дуня снова улыбалась, сверкая белыми крепкими зубами. Поэму "Евгений Онегин" Пушкина она знала наизусть.

– Я в самом хорошем смысле, Дуняш.

– Так ты не мог бы помочь мне остановиться где-нибудь? А то ведь Стас предложил мне у него поселиться, но я же знаю, что с ним Валюшка сделает, если узнает.

– Конечно, давай разгребем тут книги, найдем под завалом раскладушку. А еще, помнится, у бабушки была китайская ширма. Так что можно сделать из этой каморки двухкомнатную квартиру.

– Отлично. Спасибо тебе. – Дуня потупилась. – А еще, ты не мог бы по Москве меня поводить. Я ведь тут впервые.

– Ничего себе, – удивился я, – это мне наша затворница говорит! Что-то, мой друг, я тебя не узнаю.

– Видишь ли, Андрей, этот город – родина моих родителей. Я много раз в последнее время представляла, как они тут жили, ходили по этим улицам, покупали в магазинах. И вдруг поняла, что это и для меня не чужое место.

– Увы, мой друг, от той старой Москвы почти ничего не осталось.

– Ну, может быть, хоть что-то. А?

– Ладно, разберемся.

– Спасибо тебе! А сейчас, скажи, куда чего девать и я приступлю к устройству нашего быта. А сам можешь сходить пока, погулять. Я сама всё быстренько сделаю.

Я сходил в магазин, купил кое-что по хозяйству, теплого хлеба, хорошего чаю, свежего молока. Вернулся – и комнаты своей не узнал. Книги, обычно где ни попадя лежавшие стопками, аккуратно расставлены, пыль вытерта, окна вымыты, нашлась ширма и раскладушка.

– И когда ты только всё успеваешь! – воскликнул я. – Молодец! А теперь давай побродим по магазинам и купим тебе что-нибудь из одежды, ну и чего там еще нужно девушке.

К моему удивлению, на многолюдных улицах Дуня не жалась ко мне от страха, не шарахалась от наглых водителей и пешеходов. Уже через час-другой она вполне свободно ориентировалась в нашем районе, а развитое чутье позволяло сходу определять, куда стоит заходить за покупками, а где и делать нечего.

Дольше всего она задержалась в отделе парфюмерии. Ей почему-то понадобились духи именно с ароматом лилии. Выбрала она какие-то дорогущие "Минг шу" марки "Ив роше", расплатилась и сразу надушилась. Так что до самого вечера меня преследовал аромат лилии, довольно сильный и опьяняющий, на мой взгляд.

Вдруг она остановилась у старинного дома и сказала:

– В этом доме жили мои мама и папа.

– Как же ты узнала?

– По адресу и по фотокарточке в альбоме, они там у парадной оба стоят. Да тут почти ничего и не изменилось. Разве только фасад подновили, да рекламы всюду навесили. Но это же, по большому счету, мелочи. А дом как стоял сто лет, так и стоит себе.

– Да, я кажется, с твоей помощью кое-что понял.

– Что же?

– Да то, что в нашей земной жизни меняется лишь внешнее, а сокровенная суть остается неизменной. Всегда люди искали счастье, любовь; желали создать семью, устроить быт, учиться, работать. И главное – найти свой путь в Царствие небесное и идти по нему, падая и вставая.

– Как хорошо ты сказал, Андрей. Спасибо тебе. Веришь ли, когда ты рядом, на душе так спокойно. Наверное, это Бог тебя ко мне послал.

– Или тебя ко мне.

Вернулись мы с Дуней домой прямо к застолью. Я так понимаю, это дед постарался, расписав гостью в самом выгодном свете. Никита с Мариной в вечерних нарядах, Назарыч в воскресном френче – встречали нас стоя, аплодисментами и возгласами предельного восхищения. От стола исходили ароматы деликатесов и гуся с черносливом. Мы с Дуней тоже приоделись – зря, что ли, по магазинам ходили. Застолье затянулось до глубокой ночи с традиционным выходом во двор под песню "Май течет рекой нарядной..."

На втором круге Назарыч оттащил меня в сторонку и шепотом сообщил:

– Пока вы с Дуняшей гуляли, твоя бывшая заходила.

– Да, и что ты ей сказал?

– А что нужно, то и сказал: хозяин принимает гостью красоты неописуемой, а разным там предателям в этом доме появляться не обязательно. Так что ушла твоя бывшая. Обещала боле не возвращаться.

– Спасибо, старина! Ты все правильно сказал.

Заклинатель жён

Перед сном Марина предложила попить чайку на травах, чтобы успокоиться и хорошо заснуть. Села рядом со мной и, отгородившись от Дуни плечом и разговорами Назарыча, сказала мне:

– Прости, Андрей, давай, я постелю гостье у себя.

– Конечно, стели, – удивился я. – А девушка тебя не стеснит?

– Меня нет, а вот тебя может.

– Это чем же? – прошипел я, насупив брови.

– Просто поверь опытной женщине, – прошептала она. – Тебе стоит ее остерегаться.

– Слушай, Марин, а ты не спутала меня, взрослого мужика, с сопливыми воспитанниками детсада?

– Так холостые мужики – они наивней малых деток. Ты посмотри на Дуню трезвыми глазами – она же вожделеет... Тебя!

– Ой, что-то, Марина, ты сильно преувеличиваешь! – возмутился я. – Ты ее совсем не знаешь. Она же – чистый ангел!

– Это вас, мужчин, можно легко облапошить, а я этих "ангелиц" насквозь чувствую. У нас, на прежней работе, когда девица так себя ведет, значит, влюбилась в клиента. Ее за это штрафовали. Короче, пусть у меня ночует. Поверь, так будет лучше.

– Да ладно, веди Дуню к себе, – сдался я, наконец, под напором непривычной настойчивости "опытной женщины". – Я не против.

– И еще, – шепнула Марина. – Коль пошел такой разговор. Серьезный. Нехорошо вы с Назарычем с Верой поступаете. Ну, оступилась женщина, бывает. Не желаешь с ней жить – твоё дело. Только не надо бить лежачую. Поговори с ней, успокой, помоги как-то. Ведь не чужие.

– Что-то наша молчальница сегодня разошлась, – проворчал я. – Ладно, подумаю. Давайте спать.

Дуня с явной неохотой удалилась в комнату Марины, трижды оглянулась, пытаясь поймать мой взгляд. Марина увела ее под локоть, не давая опомниться.

Я вычитал молитвенное правило на сон грядущим, лег на кушетку. Глядя на тихое пламя догорающей свечи, задумался о словах соседки о несчастной моей Вере. Что же такое придумать, чтобы уйти от нее, не теряя мир в душе? А заодно внушить ей надежду, без которой жить невозможно. Что лично меня держит на поверхности реки земной жизни, не давая утонуть в мутной воде? Пожалуй, абсолютная уверенность в том, что Господь меня спасет, по Своей бесконечной милости, а не за мои тщетные потуги. Спасет от мучений в аду. Спасет для переселения в Царство небесное. А там!..

Мой взгляд ползал по чистому оконному стеклу, вымытому Дуней, проникал дальше – на улицу, взлетал в сизоватое багряные небо, пронизывал атмосферу Земли, уносился выше и выше...

Меня подхватили невидимые крылья ангела и понесли в блаженные райские высоты. Сердце мое таяло в груди от созерцания бесконечной совершенной красоты, от божественной любви, струящейся отовсюду, особенно от каждого человеческого лица, от рук, зовущих идти вместе к Свету.

На минуту я очнулся, рассмотрел в сизом золотистом свете восхода солнца свою убогую келью, вспомнил, ради чего все началось – из-за жены моей неверной Веры. Меня подхватили уже привычные теплые потоки тонкого сна, вынесли на пустынные улицы сонного города, и я оказался в квартире, где много лет назад просил руки милой девушки Веры. Женщина сидела в кресле у окна и ждала. Кого? Может быть меня? Так вот же я, оглянись! Вера очнулась от нелегких мыслей и чуть вздрогнула: это ты, Андрей! Да, я, Вера. Чтобы прибыть к тебе и рассказать то, что видел сейчас. Я был в Царстве небесном. Знаешь, там все люди очень красивы, счастливы и буквально живут в любви. Там всё так великолепно!

Я подробно рассказал обо всём, что видел в раю. Вера смотрела на меня зачарованно, приоткрыв рот в изумлении. Когда я закончил рассказ, она кивнула головой и сказала:

– Ты в своем репертуаре! Правду говорила мама: ты сумасшедший, тебя ожидает палата номер шесть Кащенки. Ну да ладно, горбатого только могила исправит. А уж если ты пришел ко мне, вспомним наши медовые ночи...

Она медленно и неотвратимо, как смерть, приблизилась ко мне, окутала ароматом почему-то лилии. Не помню, чтобы от нее так пахло. Это что-то новое! Между тем, я уже оказался на спине, на меня навалилось гибкое мягкое тело. Меня, как в теплый омут, понесло в удушливую глубину мутного бурого лесного озера, я чуть не задохнулся, но чудом выжил. Очнулся от грохота собственного сердца, горечи во рту и ощущения липкой ядовито-сладкой скверны. Встал, дотянулся до выключателя, вспыхнул электрический свет, выпил заготовленную с вечера бутылку нарзана. Принюхался – запах лилии, любимый аромат Дуни. Значит, не приснилось. Оглянулся на кровать – белая смятая простыня и даже подушка в бурых пятнах. Меня передернуло! Кажется "ангелица" – нечто среднее между падшим ангелом и кобылицей – использовала меня в самых неблаговидных целях, походя распрощавшись с невинностью. Чудовище!.. Милое, тургеневское чудовище!

На часах – полшестого. Я принял душ, оделся и выбежал в монастырь на раннюю литургию. Конечно, получил епитимию: сорок дней поста, чтение покаянного канона и – самое неприятное – отстранение от причастия. Стоило мне слегка проворчать, так ведь не я сам, меня буквально изнасиловали во сне! – сразу получил еще пять дней. ...И обмяк и смирился... Что ж, предупреждали меня: будут испытания, упадешь, встань, покайся и ступай дальше.

– Хорошо, – сказал я, смятый и поверженный, – будь по-вашему. Я все так и сделаю. Скажите мне только одно: да когда же это закончится! Что же они все на меня ополчились – женщины?

– Ты сейчас услышишь то, что уже знаешь сам, – с глубоким вздохом произнес игумен Паисий, – то, что слышал много раз. Но, видимо, сейчас именно эти слова тебе нужны. Так вот... Ева позволила змею соблазнить себя, потом навязала свое мнение мужу и совратила его на грех. Этот соблазн первой женщины стал причиной изгнания человека из рая. Все люди, даже праведники и пророки, до самого Воскресения Христова сходили по смерти в ад и там страдали. А Пресвятая Богородица свой великий подвиг Богорождения покрыла молчанием и максимальным смирением. Как в древние времена, так и сейчас, женщины идут или в ад по пути Евы, навязывая свое мнение мужчинам, – или в Царство Небесное путем Пресвятой Богородицы, смиряясь под руку мужчины, в молчании и кротости. А мужчина, или подчиняется современной Еве и гибнет, или отвергает навязываемое женщиной мнение и спасается. Тебя Господь готовит в монашество, враг отвращает тебя от этого пути, нападает, используя против тебя самое любимое орудие – гордую женщину-соблазнительницу. Ну, а твое дело – отвергать соблазны с помощью молитвы, а если пал, то поднимись, покайся и ступай дальше Богом данным путем. Всё.

– И действительно, отец Паисий, – кивнул я согласно, – я это и знаю и слышал не раз, но именно сейчас ваши слова звучат очень кстати и весьма убедительно. Благодарю.

Возвращался домой, погруженный в молитву. Покаяние и благодарность звучали в моих мыслях, в молитвенном обращении к Спасителю.

Дома обнаружил исчезновение Дуни и наткнулся на извинения Марины: "Прости, Андрей, не углядела. Не ожидала, что гостья ночью улизнет и к тебе змеёй заползет". Ладно, что же тут поделаешь, поделом мне за мою доверчивость. Но как противно-то на душе, как в колхозном свинарнике... Надо как-то теперь с этим смириться и поблагодарить Бога за всё. Придется монастыри обойти.

Вечером, смертельно уставший – физически и душевно – после пешего паломничества по святым обителям, полных молитв и поклонов тысяч страждущих людей, плетусь домой. Прохожу сквозь гулкую тень арки, вступаю на блаженную землю двора. Глядя под ноги, в глубокой задумчивости, направляюсь к старинной лавочке, которая впитала в свое ветхое тело тонны слез, горьких и сладких воспоминаний. Сажусь и, вытягивая гудящие ноги, жмурясь от удовольствия, слышу слева ласковый голос, подобный шипению змеи:

– Ты что же, обиделся на меня?

На краю лавки сидит, как ни в чем не бывало, Дуня и заискивающе улыбается.

– Что ты наделала, глупое создание, – шепчу под нос. – Ну и зачем ты это натворила?

– Ой, подумаешь, делов-то на полкопейки, – сдавленно воскликнула женщина. – С тебя что, убудет? Одной больше, одной меньше, какая разница. Ну ты ведь и сам жил в деревне. Неужто не видел, как животные вступают в соитие – без стыда и оглядки, просто по велению природы. Это же так естественно!

– Мы не животные, Дуня, поэтому несем ответственность перед Богом за каждое слово и дело. Суд Божий может для каждого из нас начаться буквально в любую секунду. Может быть, я этой фразы до конца не договорю, а тебя уже на суд призовут. То, что ты сотворила прошлой ночью, называется прелюбодеянием и наказывается огнем геенны огненной. Там сейчас миллионы душ горят и страшно мучаются. Так что это не естественно – гореть в аду.

– Ой, да брось ты! – отмахнулась Дуня с презрительной миной.

– Бросаю. Тебя и навсегда, – отчеканил я сурово. – Значит так, чтобы я тебя больше в своей жизни никогда не видел. Уходи, ты мне противна. Прощай.

– Эй-эй, да ты что, совсем сдурел, что ли, – раздавалось за моей спиной, – ну, куда ты? Погоди! Ну прости меня...

Едва передвигая свинцовыми ногами, поднялся по лестнице на свой этаж. За дверью раздавались женские голоса, вперемежку с мужскими басами. Неужели еще не всё? Неужто меня ожидает продолжение терзаний? Набравшись духу, открыл дверь и вошел в собственный дом, как в клетку с хищниками.

– Я всё поняла, Андрей! – с такими словами Марина выбежала мне на встречу из кухни. – Это нам всем – возмездие за Веру.

– Опять ты за своё! – прошептал я под нос. – Видно, у женщин это пунктик такой, заступаться за предавших, ограбивших, изменивших.

– Да брось ты ворчать, гражданин начальник, ты же по-любому оказался в выигрыше, а Вера, может, сейчас ходит по улицам и выбирает способ свести счеты с жизнью.

– Что же, вполне в духе Иуды-предателя. Он тоже бродил по пустыне своего отчаяния, выискивая осину покрепче.

– Только наш батюшка говорил, что если бы Иуда раскаялся и попросил прощения у Христа, Господь его бы обязательно простил. А Вера приходила к тебе и просила прощения, так что ты просто обязан ее простить и помочь ей устроиться. А то ведь в случае чего, ты себе до конца жизни не простишь. А? Андрей, ну пожалуйста!..

– Ладно, если придет, – я глубоко вздохнул, – поговорю.

– А она уже здесь! – улыбнулась детская воспитательница. Обернулась в сторону кухни и крикнула: – Верочка, иди сюда!

– Сю-сю-сю, – передразнил я педагога, тщательно скрывая улыбку внезапной радости.

– А можно я побуду с вами? – Марина сложила руки в умоляющем жесте.

– Ну это уж ни в какие ворота!.. – возмутился я.

– Значит, можно! Верочка, заходи, я буду рядом.

Не зная что сказать, я сел в кресло и стал перебирать бумаги на столе. Женщины присели на кушетку рядом, плечо к плечу, поддерживая друг друга. В комнате повисла долгожданная тишина, и я вовсе не спешил ее нарушить. Мне под руки попалась папка с письмами Чистильщика маме и невесте. Она была открыта на моем любимом письме умершей девушке. Чисто автоматически я стал зачитывать вслух жгучие строки, полные любви и боли: "Живу я в полной мере только, когда твой нежный образ сияет передо мной, как рассвет, которым любовались мы июльским утром на море. Ты помнишь, как ласковое солнце медленно вставало из-за гор, растекаясь серебром по небу, по морю, по горам и нашим счастливым лицам, по твоим голубым глазам. Живу только с тобой и ради тебя, мой ангел. Иногда мне хочется, чтобы эта изматывающая боль расставания ушла, но как мне жить без воспоминаний о тебе, как пережить разлуку?..."

Чтение оборвал плач Веры, да такой жалкий, тихий, будто рыдала маленькая обиженная девочка. Она сквозь слезы, прерывисто, вздрагивая, произнесла:

– Андрей, я ведь была тебе верной женой! Даже с тем бандитом у меня ничего не было. Ему от меня нужны были только код сейфа и какие-то доверенности. А как он это получил, так меня и выставил вон. А я тебя любила всегда, с того самого дня как впервые увидела на первом курсе. И сейчас люблю!..

Механически понуро кивнул, вспомнив сон, в котором Вера насмехалась надо мной, над моей верой, предлагая сдаться в психушку. Увы, я не верил ни одному ее слову... Однако надо же что-то сказать... Снова повисла тишина.

Раньше я всегда останавливался на этом письме Чистильщика. Сейчас, весь в растерянности, трясущимися пальцами продолжил листать бумаги, подшитые в папке. Меня наполняла странная смесь противоречивых чувств: от жалости к женщине до сильного отвращения, от боли предательства – до радости освобождения. Вдруг мои пальцы открыли весьма необычный документ: это была дарственная, оформленная на моё имя. В адресе мелькнули знакомые буквы: Рио-де-Жанейро, авенидо Атлантика... Под документами на передачу студии в мою собственность покоилось письмо, написанное вручную, ровным почерком с энергичными взмахами букв "д", "б", "р"... Я поднял руку, останавливая поток женских эмоций, и прочел вслух:

"Дорогой Андрей! Ты вероятно уж и не вспомнишь тот наш разговор за столиком кафе. А между тем, он для меня оказался судьбоносным. Ты мне показал иную жизнь, о которой я ничего не знал. Ты потерял всё и был счастлив. Я ни у кого не видел такой лучистой улыбки, ни от кого в моей жизни не исходил такой невозмутимый покой. А глаза твои просто светились, будто в глубине, горели два солнца.

В тот миг я понял: моя карьера наёмного убийцы закончилась. Больше никогда и никого убить я не смогу. За день до нашей встречи я заметил слежку, судя по почерку, ее организовал офицер КГБ, из отставников. Я вычислил и его самого и его авторитетного начальника и, поверь, мне ничего не стоило убрать их. Я бы именно так и поступил, если бы не наша встреча.

Не долго думая, я обратился в солидную юридическую фирму, они весьма быстро оформили необходимые документы – и вот моя бразильская студия принадлежит тебе. Кстати, мои деньги на счете в банке HSBC в Рио-де-Жанейро – тоже, там полтора миллиона евро.

Следующим моим шагом была исповедь в монастыре, который ты посещал. Да, да, я и там за тобой следил. Исповедь у меня принял игумен Паисий, хорошо тебе известный. А дальше... да ничего больше я не предпринимал. Монах сказал: "Поднявший меч, от меча и погибнет" – так что я просто сидел дома с открытой дверью и покорно ждал, когда придет старый службист и меня устранит. Если ты читаешь это письмо, значит всё уже случилось.

У меня последняя просьба к тебе: помолись о моем упокоении. Моё настоящее имя – Фёдор. Спасибо тебе за всё. Прощай, счастливый человек! И да пребудет с тобой Божье благословение!"

– Хочешь, Вера, возьми себе и деньги Федора и его студию на пляже Копакабана – это же мечта советского человека. – Я отстегнул документы и протянул бывшей жене. Она взяла и растерянно смотрела то на меня, то на документы, то на Марину.

– А я сейчас вызову нашего юриста, – сказала Марина, – и он быстро переоформит бумаги на Веру. А мы с Андреем будем к тебе приезжать, на бразильском солнышке погреться. Ты чего, Верочка! Радоваться же нужно! Ты прощена, обеспечена, и еще такой подарок царский получила!

– Спасибо, Андрей, спасибо, Маришка. У меня нет слов...

– Всё, девочки, оставьте меня, наконец, в покое. Я сегодня такую епитимию получил, мне теперь на коленях стоять до дыр на ковре. С Богом!

– Андрей, ты хороший! – воскликнула на прощанье Марина и выставила Веру из кельи.

Не без труда удалось восстановить тишину и сосредоточиться на молитве. Медленно по началу, ближе к половине правила разогнался, согрелся поклонами и к финалу пришел с тем самым желанием всплакнуть, которое свидетельствует о несомненной пользе проделанной работы.

На душе появилась неожиданная потребность записать впечатления. Этому способствовала просьба Алексея записывать или наговаривать на диктофон мысли, впечатления и события, происходящие со мной на грани перелома, судьбоносного, тревожного и полного веры в наилучший исход – вот такой изысканный коктейль... Первым устройством для фиксации впечатлений, что попал под руку, оказался диктофон, компактный, цифровой и легкий, как пушинка. "Включи, нажми на красную кнопку "Rec" и всё – наговаривай всё, что взойдет на сердце", – вспомнился инструктаж Алексея. Одно дело молча записывать в блокнот, и совсем другое, когда вслух проговариваешь потаённые мысли, удивляясь звучанию сокровенного. Но именно этого мне сейчас захотелось. Я включил диктофон, на всякий случай назвал дату, время и место записи. Перекрестился и... полились слова, одно за другим, непрерывно, почти без запинок.

Плывет над городом светлая летняя ночь. Затихают звуки, нет, они не пропадают вовсе, но меняются с хрипа и скрежета, криков и гудков – на миролюбивый шепот и усталые вздохи. Только на западе утонет малиновый закат в синих облаках, стелющихся вдоль горизонта, как на востоке светлеет и поднимается розоватый восход. Около часа длится таинственное безвременье, всё вокруг затихает и останавливается, всё под небом замирает в ожидании вступления нового дня. В приземный слой воздуха стекает с небес рассеянный свет, первые лучи робкого солнца ласкают усталую землю. Воздух начинает плавное течение. В открытое окно втекает густая ароматная волна, чуть влажная и прохладная. Раздается неуверенная, как бы со сна, трель невидимой птицы, следом вступают еще два голоса, потом еще – и вот уже целый концерт сотрясает густой травный воздух тонкой мелодичной вибрацией.

Люди еще спят, а новый день просыпается и встает вместе с восходом солнца. В такие минуты в сердце сходит покой, он окрашен в молочные тона, напоён ароматами травы, цветов, земли. Мой покой не виден, но весьма ощутимо пленяет сердце земным отражением небесного, ангельским сопровождением птичьего концерта, туманной росистой влагой. Душа смиряется, она устала воевать и противоречить. Душа принимает в дар – незаслуженный и богатый, а значит от Бога – этот покой и наслаждается им, и пропитывается тихой благодарностью к Подателю, к Начальнику тишины.

По улице прошла компания загулявших друзей. Они, шикая друг на друга, напевают песню из далеких семидесятых годов, куда им хоть на минутку хочется вернуться, хотя бы песней, пусть даже воспоминаниями. Почему-то приходят на ум пронзительные слова Венечки Ерофеева, который так ценил и боялся утреннего малодушия, усталого смирения, желания забиться в угол и затихнуть, чтобы никто не беспокоил, не требовал, не ругал: "И грубы-то ведь, подчеркнуто грубы в те самые мгновенья, когда нельзя быть грубым, когда у человека с похмелья все нервы навыпуск, когда он малодушен и тих? Почему так?!" Как часто видел на лицах моих деревенских рабочих вот это недоуменное, почти детское "почему так?!" – и таяло грозное сердце начальника, и прощал сотый раз, до следующего запоя... Бедный, бедный мой народ, сколько поколений тебя спаивали, уничтожали, обманывали, соблазняли, грабили! Кто тебя пожалеет, кто простит, если не христианин, если не тот же выпивающий сверх канонической нормы сельский батюшка, на себе испытавший боль и страдание, унижения и пустую браваду пьяницы горького.

Ну да ладно, это было и, скорей всего еще будет.

Душистое поветрие из окна прочь изгоняет печаль, окутывает светлым ароматным покоем. Это позже, когда проснется город и понесутся потоки людей навстречу деньгам и славе, вернутся на круги своя агрессия и сила, грохот и крики, страх и хаос. Позже, позже, а сейчас... Пусть струится в душе блаженство небесного покоя! Может быть, это самое лучшее, что будет у меня сегодня – тихая радость, детская беспечность и немая сыновняя благодарность Начальнику тишины.

Альфа-самцы нашего прайда

– Понимаешь, Никита, как бы нам с тобой не было противно, но Юра – гений!

– Ого!

– Н-н-ну-у-у и как любой гений, который знает об этой своей особенности с раннего детства, он – скажем так – несколько чудаковат. Юра еще в пятом классе решал любые задачи из журнала "Квант". А там, я тебе скажу, такие задачки были, что не каждый академик решит. А он как семечки щелкал, да еще параллельно с этим зубрил латынь, французский и мифологию Древней Греции. Да, еще он первым из нас увлекся спиртным, куревом и ездил на юг травкой побаловаться. Он таким образом развлекался, верней – отвлекался, а еще верней – смирялся. Думаю, если бы не его нынешний алкоголизм, он бы еще в юности вены себе вскрыл. Гениальность мужчин подобно красоте женщин – страшно соблазнительная и потому разрушительная сила. Хочешь не хочешь, а тщеславие, как вежливый застенчивый воришка, пролазит в душу и всё отнимает, всё разворовывает. Неверующий человек привыкает свои таланты присваивать, забывая, что получил их от Бога. Более того, он начинает осознанно убегать от Бога, как вор от того, кого он обчистил. Юре же удалось вернуться к Богу и осознать свою немощь и раскопать в душе благодарность за таланты к его высочайшему Подателю. Уже это само по себе уникально.

– Но ты и меня пойми, Андрей, – жалобно проблеял генеральный директор, – как я его в коллектив интегрирую, ведь его поднимут на смех, его же мои офисные волчары в первый день сожрут с потрохами! Они же – каждый сам себя гением считает.

– Считать и быть – разные вещи!.. Вот увидишь, если Юра сыпанет из рога изобилия серией идеек, твои волчата сразу языки прикусят. Он мыслит нелинейно! Он думает совсем не с того конца, как все. Так что польза от него – неминуема, как третья мировая.

Юра на первое оперативное совещание конечно опоздал. Пришел в обносках, плюхнулся на свободное кресло в центре правого ряда, от него, брезгливо зажимая носы, отъехали на колесиках кресел все сотрудники. Следом за Юрой, запыхавшись, влетел охранник и схватил его за шиворот.

– Оставь, – приказал Никита.

– Нет, отчего же, – вмешался я, – пускай служивый устроит нашему новому сотруднику горячий душ и переоденет во все чистое. – Я протянул пачку денег охраннику. – Через дорогу я видел приличный магазин, так вы, милейший, велите купить пару приличных костюмов с туфлями, рубашками и бельем. А ты, Юра, тоже не возмущайся, я же просил привести себя в приличный вид.

Охранник взял под руку бесстрастного Юру и вывел из кабинета генерального директора, пытаясь вдыхать через раз. Пока я объяснял управленцам кто это и зачем, пока мы обсудили самое насущное и выпили по чашке крепкого кофе, Юру успели привести в "божеский вид" и вернуть в прежнее кресло. Теперь он в костюме песочного цвета от Бриони и ботинках цвета "скотч" от Балдинини, с огромной гаванской сигарой в руке и хвостом на затылке – стал вообще недоступен и загадочен. Он как-то сумел развалиться в строгом деловом кресле, обуял себя коконом дыма и только ироничный взгляд с прищуром так и ползал от лица к лицу.

Во время обсуждения новых проектов, Юра ожил и бросал из-за своей дымовой завесы: "Чушь, это прогорит через пару месяцев", "Не смешите, это финансовая трясина", "А вот это дело стоящее, процентов четыреста прибыли со второго месяца – гарантия", "А еще неплохо уйти из нефти и вложиться в экспорт воды – за этим будущее". Когда очередной докладчик пытался возмутиться обрушению своей "просчитанной" инновации, Юра только махал рукой и отсылал к исследованиям никому не известных аналитиков, небрежно чиркая на листе бумаги ссылку на страницу книги или адрес сайта. Лист по гладкой поверхности стола улетал в сторону оппонента и всякий раз вызывал у того состояние близкое к шоку. "Волчата" расселись по указанному ранжиру и, угодливо склонив мордочки, во все глазенки взирали на небрежного, но несомненного вожака стаи.

– Как это вам удается? – спросил Никита, распустив молчаливых сотрудников по кабинетам.

– Сам не знаю, – пожал плечами Юра. – Я будто взбираюсь на высокую гору, откуда мне все видно.

– А откуда берешь столь важную информацию? – поинтересовался я, зная образ жизни своего протеже.

– С младых ногтей привык пожирать огромные массивы информации. И давно бы свихнулся, если бы не научился анализировать, сортировать, избавляясь от балласта. А сейчас к тому же подключился к интернету...

– А что помогает выбрать нужное и ценное?

– А вот это, Андрюш, тайна! Думаю, Господь мне в том помогает.

– Так вы будете работать с нами? – сумел-таки вернуть разговор в нужное русло генеральный.

– Ну так, факультативно, – прошептал Юра. – А вообще-то мне это малоинтересно. Нынешний бизнес – такая ерунда... Нет, знаете ли, полета. Это ползание по земле.

– Но если мы вас очень попросим... – Никита умоляюще посмотрел на меня, в поиске поддержки.

– Юрка, ты кончай выделываться, – одернул я гения. – Тут реальное дело, связанное с трудоустройством сотен и даже тысяч людей. Тут и восстановление провинциальных монастырей и храмов, тут и содержание детских приютов и домов престарелых. Дело-то благое!

– Ладно, ладно, давайте не будем меня арифметике учить, – проворчал Юра, пряча глаза. – Обращайтесь. Помогу, конечно. Куда ж я денусь.

У самого выхода Юра, будто очнувшись, прожег меня взором и строго сказал:

– Да, ты того, гм-гм... В общем, вели мою лягушачью шкурку-то вернуть. Пусть будет.

– Нет, это по меньшей мере не гигиенично. Твое барахло уже давно сожгли. Давай, мы с тобой сходим в секонд-хенд и там купим всё, как тебе нравится: рваные джинсы, военные ботинки, свитера с заплатами, выцветшие драные футболки с пятнами от текилы, фланелевые рубашки хаки, английское пальто с блошиного рынка Кэмден с рукавом, прожженным сигарой. Как тебе?..

– Еще бы одеколон "Шипр" и блок "Беломора" ленинградского.

– Для вас, мой теплый друг, все что угодно!

– Ну, тогда еще ничего, – проворчал гениальный бомж, ехидно улыбаясь. – Это можно.

– Ну, а теперь, – торжественно произнес Никита, – нам с тобой, Андрей, ничего не мешает съездить, наконец, в мой охотничий домик. А то у нас всё не получается...

– Давай, только ненадолго, – согласился я.

На выходе из офиса перед нами вырос охранник и вежливо, но непреклонно велел нам с Никитой подняться к начальству.

– Здравствуй, дорогой Андрей, – мягко приветствовал меня хозяин кабинета. Наслышан, наслышан и очень благодарен тебе за неоценимую помощь моему юному управленцу.