Текст книги "Тихий дом (СИ)"

Автор книги: Александр Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Мне пришлось, так же, цитировать Евангелие о раскаянии благоразумного разбойника на Голгофе, слова святых отцов о том, что не праведник, а именно разбойник – грабитель, насильник, убийца – первым вошел в рай после изгнания человека после грехопадения. А "праведники"-фарисеи, безвылазно находились в Иерусалимском храме, истово молились на людях, в пост надевали маски бледной немощи, чтобы все видели их показное благочестие, они жёстко обличали грехи простолюдинов ("во грехах ты весь родился, и ты ли нас учишь?") – они-то как раз и велели римским язычникам убить Сына Божьего, да еще с воплями "кровь Его на нас и на наших детях!", то есть по сути послав проклятие на головы своих потомков.

Поэтому святые отцы утверждали, что кающийся грешник Господу милей, чем самовлюбленный фарисей, погрязший в гордости. Ведь у гордости есть очень страшное свойство – человек слепнет, не видя своих грехов; глохнет, не понимая слов обличения; сердце его каменеет, а он сам попросту превращается в ходячего мертвеца. Сравните: сатана вопил на всю вселенную: "Вознесу свой престол выше престола Божия!", а умирающий Пимен Великий говорил ученикам: "Поверьте, детки, где сатана, там и я буду". Всё потому, что чем выше христианин поднимается в своем покаянии к Богу, тем в свете божией любви ему всё более черными и мерзкими открываются собственные грехи, уродства и несовершенства.

А что касается убийства, так все мы убийцы. Просто не все это осознают. Женщины современные, если у них нет десятка детей, значит убили их во время аборта или химическим прерыванием беременности. Мужчины же часто и не знают, что именно его удар спровоцировал смертельную болезнь. А уж сколько мы по привычке посылаем проклятия на головы врагов ("шоп ты сдох!"), сколько мечтаем убить, но не можем – а это убийство на мысленном уровне, и оно истязуется на посмертном суде, как полновесный грех убийства.

В каждом их нас сидит этот самый зверь – в том или ином обличье – как в той песне Бутусова, и те, кто в своем гордом ослеплении не видят его в себе, они обречены на повторение судьбы сатаны, то есть грозный архангел сбросит их в бездну ада. А те, кто осознают наличие зверя в душе, те содрогнутся, убоятся – да и прильнут к Спасителю: "Каюсь, грешен, Господи, прости и помилуй мя!" – и услышат те же слова, что и благоразумный разбойник на кресте: "Будешь со мной в раю!"

К вечеру третьего дня мне удалось примирить соседей и успокоить.

...Вот тут-то и явилась Татьяна. Лишь мельком взглянув на нее в дверях, сразу понял: дама, что называется "пошла на абордаж", то есть действует по отчаянной схеме "пан или пропал". Она, не снимая босоножек на высоченных шпильках, решительно процокала на кухню, где мы ужинали, и заняла мой стул.

– Почему я о твоем чудесном спасении узнаю не от тебя, а от Виктора? – вместо приветствия бросила она.

Не успел я собраться с мыслями и выдавить из горла ответ, как Назарыч надел очки, взял в руки измятые листочки с письмами киллера мертвым невесте и матери и прочел. Потом от себя кое-что дополнили Марина и Никита, и лишь в завершение, я рассказал о своём расположение к личности киллера и разговоре с ним в кафе.

Татьяна, порозовевшая от гнева, поднявшегося из самых потайных глубин души, каким-то чужим голосом сказала:

– Талантливо и современно: красиво описать зло и обесцветить добро... Бомж не ходил по монастырям, не молился в святых местах, а светлой душой – почувствовал сатанинское зло и неприятие его, а наш Андрей, "верующий человек" – потянулся душой к зверю и даже почувствовал родство душ, желая назвать его другом.

Очень странный психологический пируэт, если учесть, что в духовном мире: добро стремится к добру, как зло ко злу. Не стоит размывать понятия добра и зла, за этим духовная бездна. Зло – некрасиво, даже безобразно! (только прячется за красивой мишурой, стряхни и... мерзость). Зверь в человеке – духовная повреждённость! Одержимость! Сегодня, вокруг, так много мрака, что до боли хочется света! Не заигрывайте со злом! Для любителей света, рекомендую завести себе собачку, вот уж добрые и верные существа. Это вам не зверь.

– Тебя, дочка, Таней, кажется, зовут? – прохрипел дед. – Танюша, прости, но в наших православных кругах женщинам не позволительно так себя вести.

– Это как же?! – воскликнула Таня.

– Ну там, чтобы мужчин богословию учить – у нас для этого священник в церкви имеется, к нему и ходим. А женщина должна при мужчинах молчать и слушать. Вот на нашу Маринку посмотри – она ведёт себя правильно.

– Это, та самая Марина, которая мужиков за деньги обслуживает? – резко бросила Татьяна. – У нее прикажете учиться примерному поведению?

– Я уже давно не "мужиков обслуживаю", а детей в детском саду воспитываю, – чуть не шепотом сказала Марина. – Я, между прочим, педагогический лицей с отличием закончила.

– Не смей оправдываться перед этой... прости Господи, непрошенной гостьей, – прорычал Назарыч, повернулся к Татьяне и, снизив тон, сказал: – Знаешь, дочка, я прожил большую жизнь, у меня было много женщин, но Марина из всех знакомых – самая добрая, самая кроткая и самая заботливая. Она за всё время ни разу не повысила голос, никому не сказала злого слова, никого не обидела. А ты и полчаса тут не пробыла, а уже Андрея оскорбила, и мужиков взялась Закону Божиему учить, и нашу Мариночку обидела. Тебе не стыдно? Тебе не страшно? Ты что не знаешь, что блудницы и разбойники вперед фарисеев и законников в Царствие Божие идут?

– Я не поняла, Андрей, ты-то что молчишь! – снова взвизгнула Татьяна. – Почему позволяешь оскорблять свою невесту?

– Знаешь, просто любуюсь на своих соседей. – Я с полупоклоном оглядел присутствующих. – На твоем нынешнем фоне они засияли, как бриллианты. Спасибо вам, друзья! – Повернулся к Тане и уже вполне спокойно сказал: – Я что-то не понял, кто тут моя невеста? Я что, у тебя руки просил? Скорей, этого Марина дождется, чем ты. Она у нас, действительно, прекрасная женщина – смиренная, кроткая, добрая, заботливая. А тебя, прости, сюда никто в гости не звал. Так что...

– Да вы тут совсем с ума сошли! – взвизгнула Таня. – Все! Ноги моей здесь не будет!

– Слава Богу! – раздался за её удаляющейся спиной единодушный вздох облегчения.

– Слышь, Андрей, – кашлянув, смущенно просипел Назарыч, – я того... не переборщил?

– Нет, старина, в самый раз, – успокоил я деда. – А вот моего Старого Друга надо бы предупредить. Думаю, он и не предполагал, какой зверь сидит в этой с виду ласковой дамочке.

– Послушай, дед, – прервал своё молчание Никита, – где это ты успел набраться такого крутого богословия? Я сейчас прямо не успевал записывать, так понравилось. – Он тряхнул блокнотом.

– Да у вас с Андреем и набрался. Еще в тюремной церкви алтарником ... У меня, слава Богу, память неплохая. Да еще с вашей подачи стал к отцу Сергию в нашу церковь ходить. Вот, что я вам скажу: правильный он человек!

– Марина, – сказал я, глянув на притихшую соседку, – ты прости меня за Таню. Я никогда ее такой не видел. Хоть знаю ее со школы. А ты, что на самом деле уже в детсад устроилась?

– Да, устроилась, – сказала девушка, подняв влажные глаза, готовые прыснуть слезами.

– А как тебе удалось разделаться с прежней работой?

– Никита помог. Он из-за меня с "крышей" встречался, даже деньги отступные заплатил. Спасибо тебе, Никита.

– Да брось, Марин, – смутился Никита. – Пустяки.

– А хорошие соседи у меня! – пробурчал я под нос. – Просто замечательные.

Застрявшие в семидесятых

Мне всегда нравилось посещать этот дом, в котором время будто, не то чтобы остановилось, но сильно замедлилось – во всяком случае семидесятые так и не завершились, так и полыхали оранжево-бордовыми кислотными зарницами. Никакие уговоры друзей и детей так и не заставили сменить пластик с алюминием на добропорядочный дуб и гламурное красное дерево. Хозяин дома Слава и верная ему подруга Таня могли позволить все что угодно, только не обновление интерьера и стиля жизни. Когда-то давно они первыми отпустили длинные волосы до плеч, с халтуры купили у фарцовщиков за двести пятьдесят джинсы «Wrangler», которые называли «врангелями», да так и ходят до сих пор. Слава был художником, разумеется авангардистом, раз в год с проверенными коллегами выезжал на халтуру, что-то расписывал и привозил много денег, разумеется по их меркам, но это как-то поддерживало их на плаву, учитывая непритязательность в еде, напитках и одежде. Гости в дом по традиции приходили со своим съестным, а так как недостатка в гостях не бывало, то и на столе всегда стояли тарелки с колбасной нарезкой, вазы с салатами и разнокалиберные бутылки. Так же практически круглосуточно крутилась музыка на стареньком музыкальном центре «Радиотехника», с четырьмя серебристыми блоками на специальном стеллаже, приделанном к стене, чтобы вибрация пола во время танцев не портила бесценные виниловые пластинки.

По традиции, я осмотрел новые картины, вывешенные на стене, удивившись разнообразию и форме цветовых пятен, выслушал отчет о последних семейных приключениях и, наконец, услышал: "Там, за стеной, с утра сидит Лешка, он спрашивал о тебе, иди, поприветствуй старика".

Алексей сидел в кресле перед большой картиной в полстены и писал карандашом в блокнот. Пейзаж, вдохновивший писателя, привлек и мое внимание. Это не был привычный для хозяев набор хаотичных цветовых пятен, передо мной вполне ощутимое явное солнце рассыпало по зеленой траве и поверхности озера яркие световые пятна в импрессионистской манере.

– Что, и тебя прожгло? – не отрываясь от блокнота, спросил Леша. – Как глянул, так и засел писать. Слушай, Андрей, Слава сказал, что ты всё потерял. Это интересно. Могу я попросить тебя рассказать об этом?

– Можешь. Проси.

– Уже. Ты согласен? Я так и думал.

Наконец, мне удалось оторвать глаза от солнечного пейзажа, и оглядеться. В комнате в углу сидела девушка и неотрывно смотрела на Лешу. Я поприветствовал незнакомку, она не шевельнулась.

– Бесполезно, – шепнул Леша. – Замерла как я вошел, да так и сидит, будто окаменела.

– Уточни, пожалуйста, девушка застыла при твоем появлении или все же когда ты взглянул на картину.

– Интересная мысль, – кивнул писатель, неотрывно покрывая блокнот ровными кудрявыми чернильными строчками. – Да, кажется, когда я вошел, девушка порывалась со мной поговорить, во всяком случае, она тогда еще двигала руками и шевелила губами. Когда же я взглянул на пейзаж, меня словно облило солнечным светом и...

– ...Тебя пронзило вдохновение, – догадался я, – ты взялся писать, а девушка как бы заразилась твоим настроем и тоже вошла в штопор.

– Скорей всего именно так, – согласился Леша. – Это всегда очень таинственно. И, знаешь, уверен, не стоит пытаться анализировать столь тонкие материи... "Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа" (Иоанн 3:8). Кто знает, может эта девушка сейчас путешествует по таким дальним и непостижимым мирам, что нам ее оттуда ни за что не вытащить. Пусть полетает, может быть, это самые счастливые минуты в ее жизни, кто знает...

– Странно, я тебя столько раз зазывал в деревню. Там есть места и получше, чем лесное озеро. Но тебя вдохновила именно картина, изображение, копия, а не живая природа.

– Это потому, что в картине этой живет печать вдохновения. Художника, как ты сказал, пронзил Дух, отразился от картины, облистал меня, а потом и эту девушку. Такая вот гипотеза. А не приехал к тебе, не потому что не хотел. А потому, что когда пишу книгу, это овладевает мною полностью. Нет тогда выходных, отпусков, и даже по ночам продолжает бродить во мне некая таинственная субстанция, из которой вырастают цветы. Или даже деревья и целый лес. – Леша глянул на меня и вернулся обратно к блокноту. – Только меня очень интересует именно твоя нынешняя ситуация. Уверен, тебе есть, что мне рассказать. На место утраты материи, просто обязано прийти восполнение духовное. Сознайся, ведь ты изменился с тех пор?

– Конечно. Только я до сих пор нахожусь во взвешенном состоянии, так что ничего определенного сказать о себе пока не могу.

– И не надо. Меня устроят ощущения, эпизоды, метания – это чудесная почва для изучения жизни. А хочешь, я дам тебе диктофон, и ты наговоришь на него всё, что в голову взбредёт. А можешь, дневник вести! Сам же потом спасибо мне скажешь.

– Ладно, Леша, диктофон у меня есть, тем более – тетрадь для ведения дневника. Я пожалуй попробую.

– Как интересно с вами! – воскликнула детским голоском девушка в углу комнаты. – Послушайте, ребята, у меня есть подруга на Рублевке. Недавно она потеряла мужа, сильно тоскует и мается от одиночества, пригласила меня пожить. У нее осталось от мужа огромное состояние и особняк. Хотите, она выделит вам целый этаж в своем доме. Вам не надо будет думать о еде, одежде, деньгах. Только живите и говорите. Я никогда так здорово себя не чувствовала, как здесь с вами.

– Ну вот, Андрей, видишь, почему на девушку нашло онемение, – проворчал Леша. – Вот как объяснить ей, что она предлагает нам смерть взамен нашей живой реальной жизни. – Он быстро глянул на девушку. – Вам доводилось, милая барышня, видеть взлет космической ракеты? Сколько усилий требуется, сколько расходуется топлива, чтобы оторваться от земли! А земля не отпускает, она будто клешнями цепляется за ракету... Когда же космический корабль преодолевает земное притяжение, ракета набирает огромную скорость и улетает прочь от цепких оков земли, именно туда, куда нужно космонавту. Что же предлагаете вы, милое дитя? К нашим собственным тоннам полезной нагрузки добавить еще и вашу с подругой. Увольте, барышня. Как сказал Лоренс Даррелл в своем гениальном "Александрийском квартете": "Писатель – самый одинокий зверь на земле", он должен быть нищим, голодным, больным и несчастным, только тогда он сможет написать нечто стоящее. А быть шутом у скучающих дамочек – это не к нам, пожалуйста. Думаю, недостатка в желающих у вас не будет.

– А ты, я смотрю, Леша, каждое слово записываешь?

– Почему только слова? Еще и мысли, чувства и озарения. Кстати, это со мной бывает очень редко, чтобы разговор не мешал писанине. Пожалуй только здесь, у Славки, и бывает. Спасибо ему, что не пристает, позволяет сидеть тут, сколько потребуется. Какой из меня собеседник...

– Так он тоже человек творческий, и ему не нужно объяснять, что полезно, а что вредно "ловцу человеков".

– Мальчики! – донесся из столовой хрипловатый голос Тани, – не пора ли вам перекусить?

– А и то правда, – вздохнул Леша. – Пойдем, подзаправимся.

В столовой кроме хозяев сидели двое бородачей. Таня усадила нас за стол, перед нами поставила сковороду, с которой улыбалась яичница с колбасой.

– Танюш, – спросил я, – а что там у вас за девушка сидит?

– А кто её знает, пришла и сидит себе. Может, дети привели, может, сама залетела, как бабочка на огонек. Разве за всеми уследишь... Да вы ешьте!

Слава плеснул в граненые стаканы портвейна и поставил на проигрыватель виниловый диск. Раздалось мягкое шипенье, вступил оркестр и воздух комнаты наполнил женский голос, чуть позже – мужской:

Если любить, как это выразить словами?

Нету слов, – слова приходят сами,

Если любить, если любить так...

– Ты что, нарочно? – всхлипнул один бородач.

– Кто поёт? – спросил второй. – Никак не узнаю.

– Алла Иошпа и Стахан Рахимов, пластинка "Распахни своё сердце", 1976 год, – обстоятельно ответил Слава. – Что, прожгло? А всего-то, казалось бы, песня о любви, исполненная двумя любящими супругами, а как поднимает, как за душу берёт!

– Да, всего-то-навсего, нормальные женщина и мужчина, поют нормальную песню о нормальной любви. – Таня никого не упрекала, она просто смотрела, как за окно, в далекие семидесятые годы прошлого столетия, которые для неё не ушли, а продолжали жить и радовать. Слава поставил на проигрыватель другой диск, проворчав: "Ну вот вам нечто нейтральное: композиция "Эхо" с диска Пинк Флойд "Миддл" 1971-го года".

– Леша, поясни, что тут происходит? – спрашиваю у соседа.

– Всё просто, – улыбнулся Алексей, – цивильная пионерия аскает продвинутого суфию – олдового пипла Мазура (с его герлой Танчей) – с целью просвещения великим путем Лао-цзы и восхождения от дринкера к торчку. Примерно так...

– Ты, брат, сейчас на каком наречии глаголил?

– На хипповом, вестимо...

– А-а-а, да?.. – изумился я, открыв рот, на всякий случай. – Слушай, а почему бы тебе не записывать интересные разговоры на диктофон?

– А я и записываю, – писатель достал из внутреннего кармана вельветового пиджака крошечный аппарат, размером с зажигалку, покрутил передо мной и вернул обратно. – Только без карандашных пометок все равно не обойтись. Ладно, давай умолкнем и послушаем рассказ просветленного пипла.

Алексей перевернул листок блокнота и аккуратно крупными буквами написал заголовок:

Слава: путём света

Всё началось, пожалуй, с недовольства той беспробудной серостью, которая буквально душила всякую свежую мысль. Мы, в силу нашего бессилия, не шли на баррикады, напрягая бицепсы, не выковыривали булыжники из мостовой – мы в основном замыкались, убегали, а кто-то даже улетал. Как сказал какой-то великий пипл: все мы летали понемногу над чем-нибудь и с кем-нибудь. ...Но не всем удавалось мягко приземлиться. Случались и падения на самое дно самой глубокой пропасти.

Ходили и мы с Танюхой по самому краю той пропасти, да не один год. Когда плавно переходишь от портвейна к плану, а потом от гашиша – к кокаину, на горизонте все чаще начинает мерцать героин, он манит к себе, зовет, навязчиво требует: попробуй, брат, первая доза бесплатно, а не понравится, так и не надо, никаких обязательств. И так однажды черной ночью сидишь на жестком грязном полу, задринканный, обторчаный, весь в глюках, как во вшах, и вдруг понимаешь, что движение по пути просветления привело тебя в такой мрак и ужас!.. А еще со всех сторон доносится: ушли в астрал один за другим Винтура и Лёгкий, Гуля и Король, Хорь и Цапля, Уй-дзю и Монгол; засели в дурку Жорик Миропол и Бора Синяк.

Ты в который уж по счету "последний раз", с трясущимися на отходняке руками и кишками, сначала выковыриваешь из заначки сантиметровый бычок, пыхаешь план, потом вдогонку вмазываешь разбодяженый кокс – тебе хорошеет, тянет в полет...

В таком вот состоянии я однажды вышел из высотки на Котельнической и двинул в сторону Таганки. Не иду – лечу! Парю над асфальтом, не чуя ног, замедляя время, проникая сквозь грани пространства, с каждым шагом восходя к Будде, к его светлому образу абсолютного покоя. Остановился у белой стены, навожу резкость – храм Божий. Сам думаю в себе: Бог един, только пути к Нему у каждого разные. Мой – через просветление. Чувствую всеми чакрами – здесь живет Бог, а значит можно и себя увидеть Буддой, просветленным и мудрым. Вхожу в ворота, вижу – монах хайратый-бородатый, в олдовом прикиде – совсем как я – ну думаю: пипловый брат, может даже более продвинутый, чем я в нынешнем полёте.

Монах спокойно смотрит мне в глаза, перебирает четки и говорит: перекрестись. Я вспомнил, как меня бабушка учила, тщательно, по-православному накладываю на себя крестное знамение: лоб – живот – правое плечо – левое плечо. Смотрю – икона, на ней – стекло, вижу отражение, неясно... Глаза-то в разные стороны, всё передо мной расплывчато, близкое кажется далеким, далекое – близким, время почти остановилось. Я сильно напрягаюсь – хочется разглядеть в своем отражении Будду, ведь я почти уверен, что уже вот-вот и буквально через секунду или век – но очень скоро, я стану просветленным.

...Для верности, еще раз перекрестился, смотрю – следом со мной такой же дядька вошел, крестится и поклон делает, тогда и я еще раз перекрестился и положил поясной поклон. Поднимаю глаза к стеклу на иконе, ну думаю вот сейчас в моем отражении проступят черты пузатого улыбчивого дядьки, но – что это!.. На меня из черной бездны зыркнула страшная рогатая образина – ни человек, ни козел, что-то среднее – черный и злобный. Он прожег меня красно-зелеными глазами, будто огнем полыхнул... Видимо, я качнулся, монах, что стоял рядом, подхватил меня под локоть и усадил на скамью. Уже не летаю, чувствую, мягко приземлился. Время потихоньку вернулось в обычные берега, пространство вокруг восстановило привычную статичность, страх тоже стал улетучиваться, только вот ни рукой ни ногой пошевельнуть не могу, словно парализовало.

Потом, откуда ни возьмись, появился седой старец в монашеском одеянии с крестом на груди – это сердобольный монах его на подмогу позвал, видать мой случай оказался клиническим. Взял старец меня под руку и повел в храм. Не помню деталей, не помню, как преодолел крутую лестницу, как упал перед ракой с мощами святого на колени... Только вышел я оттуда другим человеком. Это потом, через много дней – а я ведь стал туда ходить каждый день – мне объяснили монахи, кого я увидел в отражении, почему именно в тот день, и вообще – почему. Вот именно там – в храме Божьем – и началось мое просветление. Оказалось, что вся жизнь до этого была ежедневным сползанием в адскую бездну. А теперь вам жить, ребятки, и вам решать: путём обольщения – к той страшной образине в плен, или через церковные таинства – к Богу в Царство небесное. Как говорится: вольному воля – спасенному – рай.

Ну что ж, ребята-демократы, господа-товарищи, братья и сестры, как сказал пришлым английским колонизаторам вождь Кожаный Глаз: хао, я всё сказал.

+ + +

Алексей аккуратно записал рассказ бывшего хиппи. Слава хмыкнул и спросил:

– Ты бы прочел что-нибудь из того, что раньше записывал. – Повернулся ко мне и добавил: – Он тут у меня, как рыбак, все ловит что-то, ловит, а ухой еще не разу не угостил.

– Во-первых, угощаю и непрестанно – книги вам приношу одним из первых. Разве что вы их не читаете?

– Да читаем, – закивала Таня, – только наших историй что-то не нашли.

– А в этом и заключается "великая сила искусства"! Мне приходится так изменять ваши истории, чтобы никто из вас не мог сказать точно и несомненно: это я, это моя Таня, а это мы взяли Берлин и повесили Муссолини. – Алексей даже палец поднял для привлечения внимания. – Для вашего же блага, господа-товарищи-братва. Ну, и для моего... Меня так благословили писать богоносные отцы наши, чтобы от тщеславия мы с вами не растеряли свои подвиги и победы. Духовная техника безопасности, понимаете ли!

Народ замолчал, погрузившись в философскую задумчивость.

– А во-вторых, – продолжил Алексей, – я вам иногда зачитываю главы из нынеписуемых книг. И вот сейчас, как говорится, "под ваши аплодисменты" прочту рассказ, а называется он страшно-престрашно:

Вой

Капитан Жорин очень сердился, и причин тому имелось немало.

Во-первых, секретарь Верочка, в написании его фамилии опять сделала ошибку. Сколько раз капитан просил эту рассеянную девицу: будь осторожной, буквы "р" и "п" на клавиатуре расположены рядом, и не надо тыкать пальчиком в оскорбительную "п", когда чуть правее есть такая симпатичная, а главное, правильная буква "р", столь разносторонне раскрывающая его суровую личность.

Во-вторых, его супруга Жанна Зуева (отказавшаяся брать фамилию мужа, будто наперед знала о соседстве букв "п" и "р" на клавиатуре, не ведая, что буквы "з" и "х" тоже рядом) вторую неделю заявляется домой под утро в нетрезвом состоянии, с синюшными пятнами на шее, а вчера, раздеваясь в прихожей, обнаружила на себе черные трусы по колено, прыснула: "а чо, прикольно!" и, сладко всхрапнув, рухнула на заботливые мужнины руки. Такое поведение жены вселяло в издерганную душу Жорина смутные подозрения, которые он гнал от себя, с головой погружаясь в работу.

В-третьих, полковник в самый разгар матча на кубок Европы, вызвал его в контору, наполнил коньяком доверху стакан, подтолкнул капитану и поручил расследовать весьма странное происшествие, напугавшее всю округу. Случилось капитану отвозить в данную округу вышеозначенного полковника, пьяного в лоскуты, – ничего себе дачный поселок! Да там самый скромный дом о трех этажах, с одним бассейном, зато с двумя гаражами. Так вот рядом с данным жилым комплексом имелся заповедный лес, из чащи которого в лунные ночи раздавался звериный вой, который пугал жителей поселка, а те обратились к единственному соседу-полицейскому, а тот не мог отказать, по причине острой задушевности. Полковник приказал срочно расследовать злостное правонарушение, нейтрализовать злоумышленника и доложить. Мало мне семидесяти нераскрытых убийств и ста двадцати ограблений, так еще и этот задушевный вой, ворчал Жорин, заваривая в кружке чай трижды использованным и заботливо высушенным пакетиком.

Барыгин пребывал в прекрасном настроении. Не расстроило его даже вторжение в кабину лифта женщины с собаками. Дамочка обсуждала по телефону с подругой скидки в сорок процентов на туфли, плащи, кофточки. Ночью ей удалось изъять у пьяного супруга, инспектора ГИБДД, двенадцать тысяч долларов, не успевших перекочевать в карманы начальства. Эти шальные деньги жгли карман женщины и требовали немедленной растраты. В это время пудель пристроился к правой ноге мужчины, имитируя развратные действия, в то время как в ботинок на левой ноге акульей пастью вцепился английский бульдог, делая из обуви дуршлаг. Барыгин же с блаженной улыбкой смотрел на потолок, расписанный черным фломастером неприличными словами, на треснутый плафон с умирающей лампочкой, а видел синее небо, голубые облака и клин белых лебедей, улетающих в южные страны.

Хорошее настроение посещало Илью Барыгина очень редко, по причине сильной душевной травмы, полученной в детстве.

Отец Илюши служил старшим вором-карманником в районной преступной группировке под художественным руководством вора в законе по кличке Шнобель Сизый. Работа отнимала у отца все силы, и по двадцать часов в сутки, поэтому когда у него родился сын, он не мог определиться, кто же был его матерью, поэтому прогнал своих женщин и нанял няньку, которая и занялась воспитанием ребенка. Шурка Рябая полюбила мальчика как родного и с пеленок принялась учить его самым секретным приемам ремесла. Уже в четыре года мальчик научился влезать в форточку и выносить из дома тщательно спрятанные хозяевами ценности.

Но однажды случилось нечто страшное. Илюша влез в дом знаменитой балерины, набил рюкзачок золотом и деньгами, принялся было отпирать входную дверь, как у него за спиной тихонько скрипнула дверная петля, он оглянулся и увидел в проёме худенькую девочку в белом балетном платье, облитую ярким солнечным светом. Она протянула Илюше бриллиантовое колье, извинившись за то, что взяла поиграть без спросу и не успела вернуть в шкатулку к моменту ограбления. Мальчик поблагодарил милое дитя и понял, что эта худенькая глазастая девчушка навеки пленила его пылкое сердце юного художника форточного искусства, виртуоза изъятия ценностей.

О, если бы об их романе узнал великий поэт, из-под его гусиного пера вышло бы гениальное произведение, истомившее сердца миллионов романтиков, источившее декалитры слёз и принесшее огромные деньги издателям всего мира. Только юные влюбленные покрыли молчанием тайну своих чувств, словно наперед зная разрушительную силу человеческой зависти. Илюша встречал Стеллочку у входа в спецшколу, вручал девочке букет пурпурных роз, коробочку с бриллиантовым перстнем, они не спеша прогуливались по аллеям парка, иногда ходили в кино на детский сеанс, иногда забредали в ресторан, принадлежавший Шнобелю Сизому, где под звуки классической "Мурки" или популярной среди артистической интеллигенции "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла" пили ванильные молочные коктейли, держась за руки, глядя другу-другу в глаза, улыбаясь так нежно и тепло...

Их недолгое счастье закончилось в один мрачный вечер, когда мама Стеллочки, знаменитая балерина Алавердынская, вошла в ресторан под руку с владельцем Парижского варьете "Гламурные кошки" мсье Жюль Дуррэ и увидела влюбленных. Стуча каблуками по паркету, она решительно подошла к дочери и тоном, не терпящим возражения, громко отчеканила: "Этот мальчик тебе, дочка, не пара! Он из чуждой социальной среды! Я этого мезальянса не допущу!" Стелла окаменела от материнских слов, особенно страшным ей показался "мезальянс" – как "ангина", "вареный лук" или "контрольная"; поэтому шофер балерины беспрепятственно увёз безвольно провисшую девочку домой. А Илья так и остался сидеть за столом, тупо рассматривая хрустальную перечницу, отпивая сдувшийся молочный коктейль. Так закончилось его счастье, так ушла из жизни радость.

Вокруг Ильи Барыгина все только и говорили о счастье, а найти его он так и не смог. Однажды он услышал от няни фразу "Не в деньгах счастье", решительно завязал с воровством, закончил бухгалтерские курсы, устроился на скромную зарплату счетоводом на фабрику игрушек. Теперь в нищете он стал ожидать своего счастья. Там на игрушечной фабрике однажды во время застолья к нему подсела симпатичная пухленькая санитарка из медпункта и пригласила его на белый танец. Илья воспрянул духом, разговорился, разумеется, о самом главном, самом насущном: о ценах на огурцы, где можно достать сосиски подешевле, как найти магазин секонд-хенда и выбрать там вполне еще приличные брюки или свитер. Илья был уверен, что презрение к богатству привлечет к нему представителя пролетарской среды, и счастье наконец озарит его печальную жизнь. Девушка слушала его, с трудом скрывая зевоту, и ушла в ночь со слесарем четвертого разряда Кобыловым, который всю дорогу развлекал ее скабрезными анекдотами, а она бесстыдно хохотала, и эти неприличные звуки долго еще раздавались эхом в подворотнях рабочей окраины. А Барыгин возвращался домой пешком, как всегда экономя на транспорте, и вспоминал тоненькую Стеллочку, ее теплые ладошки и большие серые глаза.

Однажды он встретил её, чисто случайно. Стелла вышла из белого автомобиля и чуть не сбила Илью, гулявшего по бульвару, мечтательно разглядывая троллейбусные провода. Девушка стала красавицей, одета была в дорогое бежевое пальто, на тонких пальцах блестели бриллиантовые перстни. Илья оторопел, замер пеньком засохшим и шептал под нос имя, ставшее святым: "Стеллочка, девочка, Стеллочка..." Несмотря на довольно благополучную жизнь, Стелла так и не узнала, что такое любовь взрослой девушки, страсть молодой женщины. Череда романов с "достойными мужчинами ее круга" так и не позволила пережить ничего более прекрасного, чем детская любовь к маленькому воришке. И вот он собственной персоной стоит перед ней, такой жалкий, бедно одетый, какой-то затравленный... В некогда горящих мальчишеских глазах поселилась черная тоска, а бледные губы навсегда запечатала горечь.