355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Студитский » Разум Вселенной » Текст книги (страница 17)
Разум Вселенной
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:38

Текст книги "Разум Вселенной"


Автор книги: Александр Студитский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Глава восьмая
Разрыв

Это произошло как чудо. Точно включилось какое-то непостижимое, необъяснимое свойство мозга – рождать мысли, о которых еще за несколько мгновений до этого не было никакого представления. В них заключалось решение задачи, угнетавшей и томившей Юрия на протяжении последних двух недель.

Они вспыхнули в сознании, как огни вечерних фонарей, внезапно осветивших темные улицы города.

Интересно, почему это раньше не пришло ему в голову? Почему потребовалось полтора месяца напряженных, изнурительных усилий над ненавистной, обреченной на неудачу темой, чтобы увидеть это решение?

Чуда, конечно, никакого не было. Мысль о решении пришла в результате «неотступного думания» – так называл это состояние мыслящего мозга великий физиолог Иван Петрович Павлов. Оно заключалось в том, что все идущее в мозг воспринималось только в виде причудливо сплетенных возможных условий решения поставленной задачи. И мозг сравнивал, сопоставлял, связывал, комбинировал в разных вариантах эти условия, отбрасывая случайные, второстепенные, ложные и сохраняя те, которые так или иначе вели к решению. Вся специальная подготовка Юрия, все, что он читал по вопросам противолучевой и противоопухолевой защиты, все, что продумал он, выполняя порученные ему темы, все, что довелось ему услышать от товарищей по работе и преподавателей о занимающих его вопросах, перемалывалось мозгом, ищущим решение.

Уничтожить всю кроветворную ткань, больную и здоровую, и вызвать кроветворение заново, из здоровых тканей.

Решение возникло в его мозгу так, словно кто-то громко и внятно прочитал его по написанному тексту. Потом Юрий восстановил весь ход своей мысли, завершившийся этим выводом. Его размышления неизменно начинались с плана профессора Панфилова. Это была мечта, взлет мысли, воодушевленной высокой и благородной задачей. Найти путь к тому, чтобы выявить и заставить работать силы, противодействующие опухолевому перерождению тканей в организме, да, для этого требовалась гениальная фантазия, драгоценный дар экспериментатора. Панфилов предлагал столкнуть эти силы с враждебными для них опухолевыми белками человеческого организма в теле обезьяны. Очевидно, этот способ пригоден и для злокачественно перерожденных кроветворных тканей. Вводи костный мозг больного лейкозом в кровь обезьяны, собственная кроветворная ткань которой замещена человеческой, и выделяй из крови противолейкозные антитела.

Так, очевидно, и будут разрабатывать этот метод в лаборатории Панфилова. Если, конечно, план будет принят. В противном случае осуществить его не удастся – в виварии университета на обезьянах работать нельзя, их потребуется слишком много. А на других животных, очевидно, разрабатывать этот метод невозможно.

Что можно сделать на лабораторных животных, используя их как модели? Что, если попробовать сыворотку крови, взятую от мышей, не болеющих лейкозами, ввести мышам, подверженным лейкозам? Такие породы, или, как их называют, штаммы, лейкемические и нелейкемические, существуют. Вполне возможно, что сыворотка крови нелейкемических мышей содержит противолейкемические тела. Ну, и что из этого? Все равно для получения антител против человеческих лейкозов необходимо обращаться к опытам на обезьянах. Лабораторные животные должны использоваться для модельных опытов, воспроизводимых на человеке. Но каких?

Вот тогда-то он услышал эти слова, которые прозвучали в его сознании, точно произнесенные чьим-то ясным и отчетливым голосом. Это пришло решение.

Да, уничтожить всю кроветворную ткань, больную и здоровую. И вызвать кроветворение заново – из здоровых тканей. Как он мог раньше не видеть этого решения, вытекающего из всего, что он знал о лейкозах и нормальном кроветворении?

Такие попытки предпринимались. Тот же профессор Матэ в Париже, лечивший лучевую болезнь введением кроветворной ткани здорового организма, пытался применить этот метод для лечения лейкемии. На лейкемических мышах опыт удался. Матэ убивал всю кроветворную ткань у животных, больную и здоровую, большой дозой рентгеновых лучей. Потом вводил костный мозг, взятый от здоровых мышей. Наступало выздоровление. Но при клиническом испытании метод оказался неприменимым. Пересаженная кроветворная ткань начинала вырабатывать антитела и губила больного. Но почему бы не попытаться стимулировать собственное кроветворение? Восстановилось же оно у Зои после того, как кровь Юрия выполнила свою роль в ее организме. И для поражения больной кроветворной ткани применять не рентген, а какие-нибудь другие средства? Какие же? Да те же антитела, если только можно заставить защитные силы организма действовать против кроветворной ткани.

Кроветворная ткань – это специфическая ткань, в состав которой входят специфические белки, отсутствующие в других тканях. Методика получения сывороток, содержащих антитела против различных тканей организма, хорошо разработана. Их называют цитотоксическими, что значит ядовитыми против определенных видов клеток. Юрий вспомнил, что в сороковых годах большое распространение получила антиретикулярная цитотоксическая сыворотка академика Богомольца, ядовитая по отношению к соединительной ткани. Правда, применялась она не для угнетения, а, наоборот, для стимуляции соединительной ткани, с целью усилить защитные и восстановительные силы организма. Дело в том, что цитотоксические сыворотки в больших дозах подавляют, а в малых усиливают жизнедеятельность соответствующих тканей. Но именно так и следует применять эту сыворотку в лечении лейкозов: подавить большой дозой жизнедеятельность кроветворной ткани, а потом, после полного ее разрушения, малой дозой вызвать кроветворение заново, за счет здоровой соединительной ткани.

Юрий был как в чаду. Голова его горела. Ему казалось, что он уже решил всю проблему лейкозов.

Наконец он пришел в себя. Радоваться еще было рано. Собственно, и плана еще никакого нет. Так, интересная мысль, над которой стоит подумать. Он покосился на Вадима Балясина – тот сидел, уткнувшись в свой спектрофотометр, за очередным определением ДНК. Его худое остроносое лицо покраснело от напряжения. Светлые ресницы часто моргали.

– Все, – сказал он, записывая очередную цифру, и посмотрел на Юрия. – Как дела?

– Все то же, – Юрий нахмурился. – Что нового?

– Вчера приехал Всеволод Александрович. Говорят, сегодня на Комитете по противолучевой защите рассматривают его план.

– Ну и что же? – скучающе спросил Юрий.

– Говорят, он получит институт.

– Разве это что-нибудь изменит? – усмехнулся Юрий.

– Что значит изменит? Конечно, изменит. Была лаборатория. А теперь будет Институт космической биологии. Значит, больше средств, больше возможностей.

Балясин замолчал и снова занялся своим спектрофотометром.

Итак, Всеволод Александрович прибыл и, очевидно, на пути к победе, если уж об организации института говорят как о совершившемся факте. Значит, его план будет принят и, может быть, уже (Юрий посмотрел на часы – двадцать минут пятого) принят. Да, пожалуй, рассказывать ему о неудаче с первой работой по его плану не очень своевременно, но что делать, придется. «Предложенная вами тема выполнена, результат отрицательный. Дальше работать в указанном вами направлении я не буду».

Разговор с Всеволодом Александровичем состоялся только через три дня после его возвращения. В лаборатории царило приподнятое, праздничное настроение. Комитет по противолучевой защите одобрил план, предложенный Брандтом, и направил в правительство представление о преобразовании лаборатории в Институт космической биологии. Предполагалось большое расширение штатов. Говорили даже о строительстве нового здания. Президиум Академии наук отпускал большие средства на оборудование. Всеволод Александрович стал даже словно стройнее и выше ростом. Его загорелое лицо источало благожелательность и расположение.

– Герман Романович сообщил мне, что вы не совсем удовлетворены результатами вашей работы, – сказал он, присаживаясь к столу Юрия на круглый табурет.

Было поздно, начало шестого. Юрий обратил внимание на то, что Брандт зашел к нему, когда сотрудники уже разошлись и в комнате остался он один.

– Ничего не вышло, Всеволод Александрович, – коротко ответил он. – Никакого эффекта от введения ДНК облученным животным не получилось. Вот кривые.

Он протянул Брандту листки миллиметровки с аккуратно вычерченными кривыми смертности. Обе кривые – контрольных и подопытных животных – на всех листках были совершенно однотипны. Всеволод Александрович рассмотрел кривые, держа их на далеко вытянутой руке, не надевая очков. Результат был ясен, и Брандт раздумывал, как к нему отнестись.

– Препарат ДНК был надежен? – спросил он наконец.

– Да, я произвел все реакции, – ответил Юрий. – Выделял я сам, от совершенно здоровых животных.

– И во всех сериях одинаковый результат? – спросил Всеволод Александрович, бросив листки на стол.

– Да, и в опыте и в контроле. Кривая смертности совершенно типичная.

– Значит, природа хитрее, чем мы думаем, – сказал Брандт в раздумье. По лбу его поползли морщины. Юрий молчал.

– И замещение поврежденных частей ДНК требует каких-то особых условий, – добавил Брандт.

– Каких же еще условий? – пожал плечами Юрий. – Аппарат ДНК поврежден проникающим излучением – этого достаточно.

– Значит, недостаточно, если замещения не произошло! – возразил Брандт.

– Замещение произошло, Всеволод Александрович, – тихо сказал Юрий. Он понимал, что сейчас нанесет своему руководителю тяжелый удар.

– Почему вы так думаете? – спросил Брандт.

– Я пометил ДНК тритием в тиминовой группе, – ответил Юрий с усилием. – Вот посмотрите препарат. Семь дней после облучения и введения тритированной ДНК.

Брандт молча подсел к микроскопу. Юрий смотрел на быстрые, нервные движения его рук. Потом движения замедлились. Юрий понял, что Брандт убедился в достоверности факта и думает, как его объяснить. На загорелых щеках и морщинистой шее Брандта выступила краска. Наконец он оторвался от микроскопа и повернулся к Юрию.

– Да, ничего не скажешь – метки над всеми фигурами деления, – произнес он негромко, продолжая раздумывать над увиденным. – Что же это может означать?

Юрий молчал.

– Я не допускаю мысли, – убежденно заявил Брандт, – чтобы замещение пораженных частей в молекулах ДНК не изменило хода восстановительного процесса. Замещение пораженных частей в молекуле ДНК – это значит нормализация клетки, как мы ее понимаем. Клетка между тем сохраняет патологический характер. Вы заметили, что большинство митозов ненормальны?

– Да, конечно, – ответил Юрий.

– Значит, замещения не произошло. Другого объяснения я не вижу. Меченая ДНК проникла в клетку. Возможно, она вступает в контакт с пораженной ДНК. Но обмена частями молекул не происходит.

Брандт помолчал. Юрий смотрел на его пальцы, выбивающие дробь на столе.

– Значит, восстановить извращенную генетическую информацию не так просто, – сказал Брандт. – Но мы во что бы то ни стало должны заставить ее осуществить этот процесс. На каких сроках после облучения вы вводили ДНК?

– Немедленно после облучения. И потом каждый день.

Брандт испытующе посмотрел на Юрия.

– Каждый день?

– Да.

– Тогда я ничего не понимаю. Что же может действовать на кроветворение, кроме ДНК, когда вводится эмульсия из костного мозга?

Опять наступило напряженное молчание.

– Ну, хорошо, – сказал, наконец, Брандт. – Давайте испытаем этот метод на другом объекте. С собаками и кроликами будут работать Герман Романович и Балясин. А вы попробуйте на мышах и морских свинках. С меченой ДНК это вы хорошо придумали.

– Всеволод Александрович, – проговорил с напряжением Юрий. – Я хотел бы просить вас не поручать мне эту тему.

– Почему? – недоумевающе спросил Брандт. – А я-то думал, что вы ею увлечетесь.

– Я не верю, что она даст тот результат, которого мы от нее ожидаем, – медленно сказал Юрий. – А я хотел бы искать эффективных средств противолучевой и противораковой защиты.

Брандт смотрел на него с каким-то странным выражением лица, словно не веря тому, что он слышит.

– Например? – вопросительно произнес он.

– Я думаю, что искать эти средства следует в защитных и восстановительных силах организма. – Юрий овладел собой и старался говорить спокойно. – Мне пришло в голову, что, может быть, стоит попробовать разрушать пораженную кроветворную ткань и вызывать ее замещение за счет соединительной ткани.

– Каким образом?

– Ну, например, цитотоксическими сыворотками. Мне хотелось бы испытать их действие на отдаленные последствия лучевого поражения – на злокачественное перерождение кроветворной ткани.

– Понимаю, – сказал Брандт. – И странно! – в его голосе прозвучали не раздражение, не досада, а скорее грусть и разочарование. – Но этого разрешить вам я не могу. Мы должны работать на молекулярном уровне. И на эмпирические эксперименты в духе Павла Александровича Панфилова тратить силы мы не имеем возможности. Даже если они покажутся нам перспективными.

Он встал и решительными шагами направился к двери. Лицо его утратило привычное ласково-снисходительное выражение.

– Извините, Всеволод Александрович, – остановил его Юрий. – Для меня это вопрос очень серьезный. Как вам известно, у моего лучшего друга, Андрея Цветкова, лейкоз. Под угрозой опухолевого перерождения тканей сейчас миллионы людей, подвергнувшихся лучевой травме. Неужели не все средства хороши, если они ведут к цели, которая поставлена перед нашей наукой, – победить лучевую болезнь и рак?

– Все, – сказал Брандт, не задумываясь. – За исключением ложных. А средства, которые предлагает испытывать профессор Панфилов, – это ложные, ненаучные средства, которые игнорируют весь мировой опыт исследования клетки на молекулярном уровне. Вот почему Комитет по противолучевой защите отклонил предложенный Панфиловым план. И правильно поступил. А вам я советую покончить с затянувшейся детской болезнью – вашим увлечением его идеями.

– Я далеко не убежден, что его идеи ложные, – глухо сказал Юрий.

– Тогда, мой молодой друг, вам придется выбирать между Институтом космической биологии и Лабораторией морфобиохимии. Вот все, что я могу вам ответить.

Брандт повернулся и вышел из комнаты. Юрий молча смотрел ему вслед.


Глава девятая
Говорит Ао

Сентябрь пришел в Москву, как приходил тысячи раз, с нежной желтизной, пробивающейся в листве еще совсем по-летнему зеленых деревьев, с падающими звездами по ночам, внезапными холодами, сменяющими последние теплые дни уходящего лета. Под бледно-голубым, прозрачным небом Москва блистала величественным амфитеатром стадиона в Лужниках, далекими, на горизонте, пирамидами высотных зданий и яркой, золотой точкой купола Ивана Великого в Кремле. Как будто в мире ничего не случилось.

Вся планета была объята тревогой и беспокойством. Тайная неуловимая смерть витала над Землей.

И все же сообщение о космическом снаряде, доставленном на Землю с неведомой обитаемой планеты, о его удивительном содержимом, о его неожиданно обнаруженных пассажирах продолжало вызывать самый острый, самый напряженный интерес.

Первый доклад о расшифровке информации, заключенной в снаряде, состоялся в актовом зале университета в середине сентября. Пройти в актовый зал оказалось невероятно трудно. Все заседание Юрий и Ярослав простояли, плотно прижатые к стене, откуда едва видно было происходящее в зале.

За столом президиума, на стульях, стоящих в три ряда, сидели человек тридцать. С краю Юрий увидел белые волосы и галстук бабочкой профессора Брандта, в третьем ряду сидел Панфилов. Председатель нажал кнопку звонка. Встал Тенишев. Сейчас же в аудитории стало тихо.

– Дорогие коллеги, члены Комитета по изучению космического снаряда и наши уважаемые гости! – начал Тенишев. – Разрешите сообщить о ходе работ по изучению информации, заключенной в призмах, которые обнаружены в шести малых контейнерах центральной камеры космического снаряда.

Голос Тенишева, усиленный репродукторами, звучал как гром.

– Обследование снаряда показало, что в нем было четыре отделения. У основания снаряда размещались ракетные управляющие устройства, система приема информации из головной части и система программирования, обеспечивающая движение снаряда в соответствии с получаемой информацией. Все это отделение почти полностью уничтожено при сближении снаряда с Землей, когда включились ракетные тормозные устройства большой мощности. Второе отделение, которое примыкало к первому, содержало несколько контейнеров с какими-то устройствами неизвестного назначения. От них остались незначительные, сильно поврежденные, оплавленные и обгоревшие части, по которым пока не удалось составить представление о конструкции и назначении устройств. Верхнее отделение содержит воспринимающие устройства, обеспечивающие получение информации об обстановке полета снаряда.

Тенишев говорил спокойно, без жестикуляции, ровным голосом, но его лицо отражало глубокую взволнованность.

– Трудность стоявшей перед нами задачи, говоря без всякого преувеличения, была беспримерной. Подлежащая расшифровке информация относится к такому уровню культуры, который определил современную культуру человечества, вероятно, на тысячи, если не на десятки тысяч лет.

По спине Юрия пробежала дрожь, как в далеком детстве, на самом волнующем месте увлекательного приключенческого романа.

– И все-таки состояние современной теории информации таково, что знание ее общих правил позволяет понять принцип любой системы информации, какой бы сложной она ни казалась. Уже по внешней форме призм специалисты сделали заключение, что запись заключенной в них информации должна иметь вид спирали, ходы которой закручены витками вокруг центральной оси и на определенном от нее расстоянии. Такая система записи – на спирально закрученной дорожке – применяется в технике информации очень широко, начиная с восковых валиков фонографов Эдисона и кончая магнитофонными лентами. Вопрос заключался в определении способа записи и техники ее воспроизведения. Тщательное изучение материалов, из которых построены эти призмы, и их молекулярной структуры показало, что дорожка, проходящая внутри призмы и несущая информацию, к сожалению, не имеет ничего общего с известными нам средствами записи и хранения информации. Это не механическая, не электромагнитная, не световая запись. Не буду вас утомлять описанием бесчисленных испытаний, с помощью которых раскрывалась структура информации, так сказать, положение ее в пространстве. Это кристаллическая, или паракристаллическая, структура. Как осуществляется этот способ записи, понять трудно – для этого нет пока никаких данных. Но то, что в призмах имеется специально закрученная дорожка из какого-то неизвестного нам материала, состоящая из чередующихся правильно и закономерно расположенных макромолекул кристаллического характера, не вызывает сомнений. Это открытие указало нам путь к трансформации этой записи в другие виды сигналов, пригодные для превращения в раздражители наших органов чувств, то есть в звук и свет. Принцип этой трансформации заключается в том, что любой кристалл обладает магнитными свойствами, возникающими в нем благодаря движению электронов вокруг его оси. Таким образом, дорожка, несущая информацию в призмах, представляет собой как бы длинную строку, буквы или знаки которой являются магнитами, различными по форме и напряжению магнитного поля. Помещая по ходу движения строчки при вращении призмы вокруг ее оси магнитные поля известной нам конфигурации и напряжения, мы получили импульсы, возникающие при поглощении определенных количеств энергии каждым элементарным магнитом. В этом заключается первый принцип расшифровки. Ценой огромных усилий, изобретательского остроумия наших специалистов и проявленного ими терпения нам удалось получить прибор, в котором вращение призм приводило к появлению импульсов, воспринимаемых специальными устройствами и записываемых в виде кривых. В настоящее время мы располагаем тысячами таких кривых. Однако сами по себе эти кривые отнюдь не являются той системой сигналов, которая должна подлежать расшифровке. Их можно, пожалуй, сравнить с кривыми записей на звуковых дорожках, посредством которых звуковые сигналы трансформируются в световые и записываются, на кинопленке. Чтобы сделать перевод такой записи, скажем, с английского языка на русский, конечно, необходимо снова трансформировать световой сигнал в звуковой. Такая задача встала перед нами, когда были получены первые кривые, записанные при вращении призм в магнитных полях на пленке электроннолучевого осциллографа.

Тенишев сделал паузу и поднял со стола кипу листов бумаги.

– Вот часть схем, которые были испытаны нами для перевода импульсов, воспринимаемых нашими приборами, в звуковые и световые сигналы. С помощью вычислительных электронных машин из миллионов возможных вариантов были отобраны оптимальные. Выяснилось, что импульсы имеют сложный характер и разлагаются по крайней мере на два параллельных и взаимосвязанных ряда предположительно звуковых и световых сигналов. В конце концов возникла мысль о трансформации этих импульсов в телевидеосигналы. В самое последнее время мы добились некоторых успехов в этом направлении.

Ярослав толкнул в бок Юрия. В аудитории пронесся гул голосов.

– Мы покажем вам сейчас небольшую кинодокументацию первых наших опытов с телевидеорепродукцией импульсов, снимаемых с кристаллической дорожки информационных призм.

Опять взволнованный гул.

– Должен предупредить, что качество изображений и звука будет очень плохое. После демонстрации я сообщу о соображениях, которые имеет комитет по этому поводу. А сейчас разрешите приступить к демонстрации. Звуковые и световые сигналы трансформированы нами в телевизоре, который был специально сконструирован для этой цели, и записаны на кинопленку.

Он сел на свое место. Свет погас, и сейчас же над головами сидящих в президиуме вспыхнул экран.

Звук исходил от двух огромных репродукторов, расположенных с двух сторон экрана около проходов. На экране появилась надпись: «А1».

– Условный шифр, – пояснил Тенишев, – которым мы обозначаем призмы. Буква – одна из шести, по числу контейнеров. Цифра – номер обследуемой призмы. Это самая первая, с которой мы начали работать.

Надпись исчезла. На несколько секунд аудитория погрузилась в полный мрак. Потом сквозь глубокую, непроницаемую тишину прорвался слабый, едва слышный вибрирующий звук, напоминающий контральтовый женский голос.

– Вот так начинается всегда, – сказал Тенишев. – Каждая призма.

Теперь ясно слышался женский голос мягкого грудного тембра, чуть-чуть окрашенного в тон какого-то инструмента, вроде электрофона. В нем чувствовалась какая-то мелодия на трех-четырех нотах, составляющих короткие музыкальные фразы.

– Ээ-ии, аа-оо, – разобрал, наконец, Юрий, холодея от восторга. – Ээ-ии, аа-оо.

Да, это были слова, произносимые нараспев, отчетливо различимые два слова: сначала «эй», потом «Ао». И снова: «Эй, Ао, эй, Ао».

– Так начинается каждая запись. Сейчас появится изображение, – предупредил Тенишев.

Экран осветился туманным, дрожащим и переливающимся, как иней на солнце, сиянием. Голос продолжал говорить нараспев: «Эй, Ао, эй, Ао». На экране появилась картина ослепительно белых, мерцающих точек на угольно-черном фоне.

– По-видимому, это изображение звездного неба. Наши астрономы в настоящее время определяют основные созвездия, – пояснил Тенишев. – Сейчас будет перерыв. Изображение почему-то исчезает.

Экран погас. По нему пробегали неясные искры, световые полосы... Голос звучал все так же. И вдруг в черноте экрана снова вспыхнули белые мерцающие точки и пятна, медленно передвигающиеся в пространстве.

– Очевидно, это система, к которой относится планета, запустившая снаряд, – сказал Тенишев.

Теперь уже отчетливо было видно два пылающих пятна, двигающихся по сильно вытянутому эллипсу. Вокруг каждого из них вращался рой светлых круглых пятен.

– Система двойной звезды, – пояснил Тенишев. – Одна имеет шесть, другая семь спутников. Заметьте, на пятой орбите левой звезды крупная планета с собственными четырьмя спутниками. Вот это и есть она.

Рой поплыл навстречу, приближаясь. Вот уже в центре экрана появился большой шар, окруженный летящими вокруг него на разных расстояниях малыми шарами. Центральный шар приближался, вращаясь вокруг оси. Вот он занял почти весь экран. Уже вырисовывались какие-то пятна, неровности, впадины, моря и горные хребты на его поверхности. Голос все пел: «Эй, Ао». И вдруг все исчезло, по темному экрану побежали светлые полосы.

– Опять перерыв, – спокойно сказал Тенишев. – А сейчас самое интересное.

И снова из мрака зазвучал голос. Но это уже был другой голос, мужской, баритонального оттенка, хотя такой же певучий и мелодичный.

«И оэ, и оэ», – услышал Юрий.

– Видимость будет плохая, – снова предупредил Тенишев.

И вот свершилось чудо. Это было как вспышка молнии. На экране появилась вытянутая светлая фигура, напоминающая человеческую, возникла и исчезла, оставив неясное, раздражающее впечатление чего-то, исчезнувшего раньше, что с таким волнением хотелось рассмотреть. Вот она появилась снова.

Теперь был виден силуэт высокой стройной фигуры, сильно напомнившей человеческую и вместе с тем непохожую на нее. Как будто обрисовалась голова, плечи, руки. Да, это были существа, похожие на людей, такие же, как юноша и девушка из большого контейнера космического снаряда.

Голос пел: «И оэ, и оэ».

Экран потемнел, и снова по нему побежали полосы и искры, как будто вспыхнувшее на нем видение только почудилось взволнованным зрителям. Но оно появлялось. Оно было. Вот снова на какую-то долю секунды из мрака возник светлый силуэт и опять исчез. Но он был, он существовал, облик существа, похожего и непохожего на человека, взывающего сейчас к людям своим удивительным певучим языком, повествующим о неведомой планете и ее обитателях. И опять по экрану побежали искры и полосы. Голос умолк. В аудитории вспыхнул свет.

Буря аплодисментов покатилась по рядам. Все присутствующие в зале встали со своих мест, отчаянно хлопая. Председатель напрасно нажимал кнопку звонка. Овация длилась несколько минут. Наконец Тенишев снова взял слово.

– Нет возможности продолжать демонстрацию, – сказал он. – Мы выбрали лучшую пленку из всех нами полученных. Очевидно, нам еще далеко до создания такой конструкции телевидеорепродуктора, которая позволила бы воспроизвести информацию, записанную в призмах с достаточной для ее расшифровки четкостью. Могу сообщить вам, что нами испытано в нашем приборе уже более ста призм. Я должен, естественно, в двух словах остановиться на предварительных итогах работы по расшифровке информации на достигнутом нами уровне. Как вы убедились сами, информация, записанная в призмах, в конечном счете раскрывается в наиболее доступной для понимания форме – в виде звукового кинофильма. Заметьте и построение информации. Она начинается с представления планеты, посылающей информацию, определения ее места в Галактике и представления ее обитателей – тех существ, которые посылают нам информацию. Дальше идет показ, крайне трудный для воспроизведения, основных вещей и понятий, необходимых для расшифровки их языка. Вы слышали первые слова информации. С них начинается каждый текст. Наши лингвисты полагают, что слова «эй, Ао» означают «говорит Ао», планета, которую они называют Ао. Но это больше догадка, чем обоснованный перевод. Очевидно, если бы мы послали в космос информацию, мы начали бы ее словами «говорит Земля». Дальше появляется изображение участка Галактики, где располагается планета Ао в системе какой-то звезды. Думаю, что академик Куликов не будет на меня в претензии, если я выдам его секрет, тем более что отчет о нашей работе завтра появится в газетах. По определениям наших астрономов, планета Ао является спутником одного из двух солнц, принадлежащих к знаменитой двойной звезде шестьдесят первой Лебедя...

Заседание кончилось поздно. Юрий и Ярослав, ошеломленные виденным и слышанным, усталые, голодные, вышли вместе со всеми. После дождя воздух над мокрым асфальтом был свеж и влажен.

Они шли от университета к памятнику Ленину. Над их головами сияло звездное сентябрьское небо. Они остановились на перекрестке. Ярослав, задрав голову, поискал созвездие Лебедя. Величественно распластав крылья, отмеченные яркими звездочками, как крылья самолета, Лебедь плыл над их головами. Где-то под одним из крыльев светила шестьдесят первая.

– Ао! – задумчиво произнес Юрий. – Перехожу на прием.

– Вас слышу, – откликнулся Ярослав. – Я – Земля!




    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю