Текст книги "Разум Вселенной"

Автор книги: Александр Студитский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава вторая
Снова вместе

Андрей умирал, это становилось все более и более очевидным. А Зоя выглядела совершенно здоровой. Она загорела на весеннем солнце за те часы, когда больным позволяли сидеть на открытой веранде больницы. Зою интересовало все, что ее окружало. При взгляде на нее Юрию невольно приходило в голову, что если в жилах Андрея бунтует кровь Ярослава, то в ее организме, вероятно, не осталось ни одной кровяной клетки Юрия.

Организм Зои оказался сильнее введенной в него чужеродной кроветворной ткани. И теперь, глядя на нее, нетрудно было представить себе, как ее цветущее здоровьем тело сопротивлялось проникшим в него чужеродным началам. Да, Зоя вполне оправдывала свое имя: Зоя – жизнь.

Изучая регенерацию роговицы у животных, подвергнутых действию излучения, Юрий убедился в могуществе защитных сил организма. Пока в живом существе остается хоть капля жизни, она, как последний солдат на поле сражения, выполняет свой главный воинский долг – сопротивляется одолевающим ее силам смерти и разрушения. Да, в борьбе и защите от лучевого поражения все заключалось в том, чтобы заставить пораженные части использовать до конца это великое и могущественное свойство жизни – сопротивление.

В организме Андрея сил сопротивления не хватало. Сначала защита не осуществлялась потому, что защитные клетки пострадали от лучевого поражения. Чужеродные кровяные тельца заполнили организм Андрея и спасли ему жизнь. А вот на вторую, восстановительную фазу собственных сил в организме Андрея оказалось недостаточно. Ему нечем было защищаться от миллиардов клеток, которые, сыграв свою спасительную роль, стали хозяйничать в приютившем их живом теле.

Юрий видел, что врачи применяют все известные средства, чтобы возбудить угасающий кроветворный процесс.

Использовалось все, что могло способствовать росту и развитию собственной кроветворной ткани Андрея. Но чужие клетки перехватывали все применяемые средства и становились еще активнее. Таким образом, задача усложнялась тем, что требовалось не только стимулировать собственную кроветворную ткань, но одновременно сдерживать развитие чужеродной.

Спасти Андрея могло только чудо – взрыв восстановительных сил, сейчас еле-еле теплящихся в его теле. Но пока организм жил, оставалась и надежда, потому что сама жизнь представляла собой чудо, которое заключалось в постоянном противодействии разрушению и смерти.

– Я не могу смотреть ему в глаза, – говорил Ярослав. – Мне все кажется, что я виноват в том, что случилось. Ты подумай, это же мои клетки сейчас разрушают его организм.

И так же, как Андрей, мучились миллионы людей на Земле, пораженные страшной болезнью. В миллионах живых тел шла незримая борьба против сил, спасших им жизнь и затем превратившихся в силу разрушения и смерти. Тысячи условий решали исход этой борьбы. И первым из них было напряжение восстановительных сил организма.

От чего зависело это условие? Кто мог ответить на этот вопрос? Пока еще никто. Восстановительная функция только в самые последние годы стала привлекать внимание ученых. Она заявляла о своем существовании банальными и будничными делами: заживлением порезов, появлением свежей розовой кожи из-под темной пленки ожогов, отрастанием ушибленных и выпавших ногтей, словом, всем тем, что умещалось в короткое и выразительное слово: «Заживет!» Однако у одних заживает лучше и быстрее, у других хуже и медленнее. Что же определяет напряженность восстановительной силы? Почему, например, у Андрея ее не хватает, а организм Зои справился со всеми нарушениями, вызванными лучевой травмой?

Зоя поправлялась. Теперь не оставалось сомнений в том, что ее организм преодолел первое последствие лучевой травмы – подавление восстановительных сил, и вышел победителем из борьбы с чужеродной тканью. И все же кто мог поручиться, что буря, вызванная в живом веществе энергией пронзивших тело лучей, прошла для Зои бесследно? Пока силы восстановления одержали верх. А потом? Юрий отгонял от себя навязчивую мысль о последствиях лучевой травмы. Но только что в работах его товарищей, в демонстративной, наглядной форме он видел эти последствия: злокачественное перерождение тканей, лейкозы, наследственные уродства. Можно не соглашаться с теорией извращенного кода наследственности, можно возражать против идеи о необратимости последствий лучевого поражения и утверждать, что восстановительные силы организма справятся с любым повреждением. Но след лучевого поражения в живом веществе – это факт, и, если закрывать на него глаза, это значит утратить главное качество ученого – в любых выводах принимать во внимание все без исключения факты.

Но сейчас реальным, не вызывающим сомнений фактом было выздоровление Зои. Ее выписывали из больницы в двенадцать часов. Бледно-розовое теплое июньское небо горело над Москвой. Над университетом сверкал и переливался на солнце золоченый герб. Букет пионов в руках Майи благоухал радостным праздничным запахом. У входа в метро продавали газеты. Ярослав сейчас же увидел портрет Зои и ее очерк «Это не должно повториться». Юрий купил целую пачку.

В метро все погрузились в чтение. Зоя смотрела с развернутой страницы знакомым взглядом ясных глаз. Юрий, не отрываясь, прочитал ее очерк, и перед ним возникла страшная картина катастрофы.

Зоя писала: «О приближении радиоактивных облаков в Сан-Франциско и Беркли стало известно только к вечеру 24 января. Университет охватила паника. Все ринулись в убежища. Как передать это гнетущее, сковывающее, леденящее душу ощущение приближающейся и неотвратимой опасности? С востока надвигалась смерть. Но прежде чем она подошла настолько, чтобы можно было ощутить ее близость, тысячи людей уже обрекли себя на гибель – сознанием ее неотвратимости. Одни укрылись в убежищах, не отдавая себе отчета в том, как удастся их покинуть, когда весь край будет поражен лучевой смертью, другие стали искать спасения в бегстве.

Нам было ясно, что из всех искавших спасения в убежищах наименьшие шансы у нас – группы советских студентов, находящихся среди чужих нам людей, в чужой стране. Пробраться к своим, и как можно скорее, – такова была наша задача. Консульство СССР находилось в городе. Из пригорода Беркли, где располагается Калифорнийский университет, в Сан-Франциско можно проникнуть только по мосту через залив Золотые Ворота. Здесь творилось что-то невообразимое: мост запрудили тысячи машин. Между ними и по ним пробирались люди, повинующиеся только инстинкту самосохранения.

Нам удалось перебраться через мост, когда еще горели фонари. Едва мы вышли на набережную, свет погас – это прекратила работу электростанция Боулдер-Дам. На город надвигалась страшная черная туча, быстро закрывающая звезды. Потом наступил полный мрак, ветер, пыль, слепящая глаза, вспышки и грохот разрывов над головой. Как добрались мы до консульства? Теперь я не могу даже представить себе это кошмарное блуждание по городу, оно как-то выпало из памяти. Мы понимали одно – если мы не доберемся до своих, то погибнем. Мы падали на землю от изнеможения, потом поднимались и снова шли, разыскивая скрывшееся в непроглядном мраке здание консульства.

Наши тела пронизывали незримые молнии. Но сильнее страха перед силами смерти и разрушения был наш гнев на тех, кто обратил эти силы против миллионов человеческих жизней. Нам казалось, что все вокруг нас – гибнувший город, опустевшие громадные здания, люди, в панике бегущие сквозь непроглядный мрак, все призывает к возмездию. Это не должно повториться! И чтобы это не повторилось, безумцы, совершившие страшное преступление против человечества, должны ответить перед совестью мира».

Поезд влетел в океан яркого света. В окна ворвались ликующие лучи солнца. Юрий посмотрел на часы. Да, прошло всего две минуты, за это время он прочитал весь Зоин очерк – пока поезд шел от университета до станции «Ленинские горы».

– Здорово! – одобрил Ярослав. – Молодец Зоя!

От станции «Парк культуры» шли пешком. Ярко светило солнце, по бездонной голубизне неба барашками бежали мелкие кудрявые облака. В воздухе плыли тонкие нити отцветших тополевых сережек.

В вестибюле больницы было прохладно и тихо. Сестра на вопрос об Андрее ответила уклончиво. «Больной слаб, не стоит его утомлять. Принимаются все меры. Ну, почему обязательно умрет? Выздоровела же ваша подруга. Сейчас она выйдет. У нее мать. Подождите здесь».

Зоя в белом платье, с прозрачным белым шарфом на пушистых волосах казалась олицетворением весны. Ее лицо и глаза сияли.

Она бросилась на шею к Майе. Лепестки пионов посыпались на пол.

– А как Андрей? – спросила Зоя.

– Ему еще придется задержаться, – ответил за всех Ярослав.

Зоя крепко пожала руку Юрию и внимательно посмотрела ему в глаза.

– А это моя мама, – сказала она, оборачиваясь. Мать Зои смотрела на Юрия открытым и ясным взглядом. По улыбке Юрий узнал в ней Зою.

– Вас можно называть Юра? – спросила она.

– Да, конечно, – ответил Юрий, смущаясь.

Он хотел передать Зое газету с ее очерком, но в ее руках уже была «Комсомольская правда», и Ярослав торжественно провозгласил:

– Приветствуем и поздравляем новорожденного литератора.

Майя добавила:

– Ну просто замечательно, Зоечка!

Машина попалась огромная, с откидными местами. Зою с матерью усадили на задние сиденья, Юрия – рядом. На откидные сели Ярослав и Майя, Тоня – рядом с шофером. Кабина наполнилась запахом пионов. Зоя внимательно читала свой очерк и подняла глаза, только когда машина мчалась через мост.

– Как хорошо! – вздохнула она, опуская газету на колени, словно в ней говорилось не о страшной катастрофе, а о чем-то приятном и радостном. Юрий понял, что ей приятен и радостен сам факт ее выступления в газете, перед миллионами людей, которые будут читать этот очерк, приятно и радостно чувство общения с людьми и воздействия на их разум и чувства.

Зою поместили в общежитии центрального корпуса на двенадцатом этаже. Комната выходила на северо-запад. В окно виднелась Москва, залитая июньским солнцем.

– Ах, какая прелесть! – воскликнула с восхищением Зоя.

Она подбежала к столу, погрузила лицо в пышные лепестки темно-красных пионов.

– Какой дивный запах! – она восторженно улыбнулась. – И записка! Смотри, мама, записка! «От сотрудников кафедры космической биологии – с горячими поздравлениями нашей дорогой воспитаннице». И подписи: профессор Брандт. Подумай, мама, сам Всеволод Александрович! Грибукина!.. И Штейн!

О, наверное, это его затея.

Она покачала головой, бросила записку на стол и опустилась в кресло.

– Устала! – сказала она смущенно.

– Теперь отдыхай, – сказал Ярослав. – Вечером придем поздравлять с новосельем.

– Только обязательно! – ответила Зоя. – Мы будем вас ждать.

Девушки остались в общежитии. Ярослав заторопился на кафедру.

– Что ты, чудак, там делаешь? – удивился Юрий. – Через два дня государственные экзамены и выпуск, а ты целыми днями торчишь в лаборатории со своими культурами. Чего ты добиваешься? Опять какое-нибудь открытие?

– Да так, хочется кое-что уточнить, – уклончиво ответил Ярослав.

– Уточнишь, когда вернешься на работу. Зачем же сейчас выматывать силы, когда нам через неделю-две разъезжаться в отпуск перед выходом на работу?

Ярослав покачал головой.

– Я не пойду в отпуск. Буду работать. Юрий в удивлении остановился.

– Да что с тобой! Ты все еще думаешь, что открыл средство от рака?

– Ну, открыл, не открыл, а дело стоит того, чтобы пожертвовать для него отпуском, – Ярослав нахмурился.

– Не понимаю, что для этой проблемы значат полтора-два месяца. – Юрий пожал плечами.

Ярослав молча посмотрел на него сквозь очки. Они стояли во дворе главного здания – две крохотные фигурки на дне глубокого колодца, окруженного уходящими в небо громадами стен.

– По-моему, сейчас дорог каждый день, – сказал Ярослав с упреком. – Ты подумай только, что сейчас делается на Земле... И может быть, не только на Земле... – Юрий посмотрел на него с недоумением. – Не только на Земле, но и во всей биосфере, – неловко поправился Ярослав.

– Ну, ладно, ладно, – примирительно сказал Юрий. – Ступай твори. Может быть, тебе помочь?

– Нет, не нужно.

Они расстались у входа в старое здание биофака. Ярослав быстрой, стремительной походкой вошел в лабораторию. Юрий долго смотрел ему вслед.

«Что-то он скрывает, – думал он. – Но что?»

Глава третья
Юрий вступает в жизнь

Юрий часто вспоминал этот разговор с Ярославом: он ясно видел громады стен университетского здания, уходящие высоко в небо, квадрат внутреннего двора и. посреди него – две маленькие фигурки, яростно спорящие о своем месте в великой битве науки против лучевого бедствия.

«Неужели студенческой дипломной работой можно решить проблему, над которой безуспешно бьются тысячи квалифицированных ученых?» – подумал тогда Юрий, и потом, вспоминая, он каждый раз испытывал колючий стыд за эту мысль.

Необходимо было что-то предпринимать. Но что? Болезнь Андрея беспрерывно возвращала Юрия к этой мысли. Он понимал, что направление работ Брандта его не удовлетворяет и потому ничего путного, по крайней мере в ближайшее время, он не сделает. А для самостоятельных исследований – Юрий понимал это с полной отчетливостью – его собственных сил было явно недостаточно.

И только перед самыми государственными экзаменами мучения Юрия стали меньше. В состоянии Андрея неожиданно наметилось улучшение.

«Кажется, Славкиным лейкоцитам конец, – сказал он при последней встрече. – Вот уж не думал, что мой организм справится с ними!» Государственные экзамены прошли хорошо. Диплом с отличием Юрий не получил только из-за четверки за дипломную работу. Но это, собственно, не имело никакого значения. Всех девятерых, окончивших по кафедре космической биологии, направили в лабораторию космической биологии Академии наук, как и было задумано при организации кафедры. Все вновь организованные экспериментальные кафедры биофака готовили специалистов для одноименных лабораторий и институтов академии.

Перед уходом в отпуск надо было побеседовать с профессором Брандтом, чтобы определить круг предстоящих обязанностей и направление работы.

– Ну-с, каковы ваши планы и надежды, Чернов? – спросил Всеволод Александрович, ласково смотря на Юрия внимательным взглядом светлых глаз.

Этот взгляд всегда обескураживал Юрия. Он понимал, что манера обращения Брандта со студентами выработана длительным и упорным воспитанием, в котором главное заключается в умении выражать приязнь и интерес к своему собеседнику. И, понимая это, он не мог освободиться от ощущения, что действительно приятен и интересен профессору.

– Какие же у меня могут быть планы и надежды, Всеволод Александрович? – ответил Юрий неловко. – Я окончил кафедру космической биологии, чтобы работать по специальности, вот и все.

Всеволод Александрович продолжал испытующе смотреть на него. Юрий понимал, что Брандт сейчас думает о том, как лучше всего использовать нового молодого специалиста в соответствии с выраженными им склонностями и с наибольшей пользой для дела. Что же, своих склонностей Юрий не скрывал. Ни перед профессором, который руководил его работой, ни перед доцентом Штейном, который наблюдал за ее экспериментальным осуществлением. Ясная цель – вот главное условие. Если цель ясна, не страшны никакие трудности.

– И все-таки? – мягко, но настойчиво продолжал допытываться Брандт.

Юрий пожал плечами.

Ну что он мог сказать? Что хочет искать средства противолучевой и противораковой защиты? И путями, отличными от тех, которыми идет профессор?

– Вы думаете, что развиваемое в нашей лаборатории направление не может обеспечить решение поставленных перед нами задач? – с той же мягкостью, словно говоря с больным, спросил Всеволод Александрович.

Юрий с некоторым удивлением посмотрел на него. Чего он добивается? Но на лице Брандта не отразилось ничего, кроме ожидания ответа на поставленный им вопрос.

– Что может ответить на такой трудный вопрос только что кончивший курс молодой специалист? – сказал Юрий. – Я не скрываю, что существующие схемы лучевого поражения и его последствий мне кажутся... ну, как бы выразиться... не конструктивными, что ли... Но заменить их другими я пока не в состоянии. Словом, до самостоятельных планов мне еще далеко.

Брандт слушал, внимательно разглядывая Юрия.

– А зачем их заменять, если они строятся на основе точных экспериментов и подкрепляются все новыми и новыми фактами? – произнес он негромко, подчеркивая этим свое нежелание оказывать давление на Юрия. – Может быть, лучше на их основе по-другому смотреть на единичные, не совпадающие с ними факты.

Юрий опять поднял глаза. Что хочет этим сказать Всеволод Александрович?

– Поверьте, Чернов, – продолжал Брандт, – ученый, если он настоящий ученый, то есть искатель истины, не может примириться с тем, чтобы хоть один факт противоречил теории, на которой он строит свои исследования. Либо ученый должен отказаться от своих теоретических построений. Терциум нон датур. Вы понимаете, что это значит?

– Третьего не дано, – сказал Юрий с некоторым смущением.

– Вот именно. Третьего не дано. И полученный вами факт, который вы пытались объяснить, исходя из теоретических построений нашего уважаемого Павла Александровича Панфилова, находит свое место в теории, на которую мы опираемся в нашей работе.

Юрий посмотрел на Брандта в недоумении.

– Да, да, голубчик, и, если бы вы своевременно к нам обратились, у вас не было бы такого трудного положения при защите вашей дипломной работы. – Профессор откинулся на спинку кресла. – Неужели, Чернов, вы всерьез думаете, что у тех, кто работает, руководствуясь теорией генетической информации, нет никаких других целей, кроме регистрации эффектных явлений, свидетельствующих о зависимости всех жизненных процессов от программы, закодированной в шифре ДНК?

– Я как-то не думал об этом, – пробормотал Юрий в замешательстве.

– Не надо хитрить, именно так вы и думаете, – удовлетворенно сказал Брандт. – Но это же несерьезно, Чернов. Уверяю вас, у любого ученого, если он настоящий ученый, цель одна – служить своей наукой счастью и благу людей. Но не вина, а беда ученых, что к этой цели ведет трудная и извилистая дорога познания. Представим себе, что вы получили факт, который вам кажется настолько важным, что вы готовы опереться на него в поисках средств противолучевой защиты. Вам кажется, что вы открыли феномен противодействия клетки лучевому поражению и обратимости лучевого поражения. Вам кажется, что он открывает перспективу борьбы с лучевым поражением. Ведь так?

– Я не скрывал этого, – хмуро ответил Юрий.

– И вот, вместо того чтобы проанализировать этот феномен в свете современных представлений о природе лучевого поражения, вы, очевидно, уже обдумываете планы использования его в лечении лучевой болезни? Не так ли?

– К сожалению, пока ничего в голову не приходит, – сказал Юрий угрюмо.

– А я предскажу, что придет вам в голову, когда вы продумаете план работ, опираясь на идеи Павла Александровича. Это дело нехитрое. Вы будете рассуждать так. Клетка повреждена, но она жива. Если она восстановилась и стала нормальной, значит, поврежденные части заместились за счет неповрежденных. Значит, чтобы получить восстановление клетки, нужно стимулировать развитие неповрежденных частей. И вот в ход пойдут разные средства стимуляции. Разве не так? – От глаз Брандта пошли лучи морщинок – он добродушно улыбался. – Я не спорю с вами, Чернов, – продолжал он, – возможен и такой путь. Но он не имеет ничего общего с наукой, потому что он исходит не из знания, а из предположения. А путь науки обязывает нас опираться только на знание, которое в данном случае свидетельствует о нарушении кода генетической информации в клетке, пораженной лучевой травмой. Но ее восстановление, по-видимому, все-таки возможно. Вопрос заключается в механизме восстановления.

Теперь Юрий с интересом посмотрел на Брандта.

– Задача оказалась трудной, – сказал Брандт, доброжелательно улыбаясь. – Но путь к ее разрешению на основе той теории, к которой вы относитесь с пренебрежением, имеется. Вы помните, конечно, как мы объясняем феномен трансформации бактерий?

– Да, помню, – сказал Юрий и, так как Брандт продолжал смотреть на него, дожидаясь более развернутого ответа, объяснил: – ДНК, полученная из клеток одной формы бактерий, при добавлении к культуре другой заменяет какие-то части ДНК в клетках этой культуры и вызывает соответственные наследственные изменения.

– И это не вызывает у вас никаких ассоциаций?

– Признаюсь... – сказал Юрий в недоумении.

– А почему бы подобному процессу – обмену частями молекул ДНК – не идти и в вашем случае? – спросил профессор.

Кровь бросилась в голову Юрия.

– Неповрежденные части молекул ДНК...

– ...замещают поврежденные части молекул ДНК в поврежденных клетках, – закончил Брандт. – И это же совершенно очевидно, если принять во внимание способ обновления молекулы ДНК путем постоянного замещения отдельных ее частей.

– Понимаю, – сказал Юрий с усилием. Он все еще был под впечатлением неожиданного для него вывода.

– И вот вам задача: терапия лучевого поражения с помощью препаратов ДНК от здоровых животных, – произнес Всеволод Александрович с улыбкой, выражающей удовлетворение проявленной Юрием догадливостью.

– На взрослых животных? – спросил Юрий.

– А почему нет? Лучевое поражение изменяет устойчивость тканей, вы это прекрасно знаете. Сила сопротивления в облученном объекте подавлена.

– А ДНК выделять из роговицы? Разве это возможно?

– Зачем из роговицы? Эта модель не представляет для нас никакого интереса. Роговичный эпителий довольно устойчив против лучевого поражения. Возьмите костный мозг, селезенку, словом, кроветворную ткань, наиболее поражаемую ткань организма. Выделите из нее ДНК и вводите в кровь пораженных животных.

Юрий молчал, обдумывая услышанное. Что он мог возразить против предложенной ему темы? Цель ясная – лечение лучевого поражения. Метод доступен – введение ДНК, выделенной из кроветворных органов здоровых животных.

– Вам все ясно? – услышал он вопрос.

– Да.

– Ну вот и хорошо. Есть ли у вас какие-нибудь возражения?

– Нет.

– Тогда спокойно отдыхайте, а с первого августа приступайте к работе. Я вернусь из отпуска только пятнадцатого сентября, но думаю, что вы справитесь с постановкой экспериментов и без меня.

Брандт встал. Юрий тоже поднялся с места. Он никак не мог собраться с мыслями, чтобы точно определить свое отношение к предложенной ему теме. Да, ему все ясно, и возражений против этой темы у него нет. Но, если говорить честно, тема его не увлекает. Но почему, он точно определить не может. Он неловко простился с Всеволодом Александровичем, забыв поблагодарить за предложенную тему, и побрел по старой привычке на кафедру.

– Что ж, тема интересная, – сказал Ярослав, не отрываясь от микроскопа. – Когда начнешь?

– Как вернусь из отпуска. Признаюсь, особого энтузиазма я не испытываю. Скорее недоумение.

– Да, в самой постановке есть какой-то, я бы сказал, авантюризм.

Ярослав повернулся на своем табурете, надел очки и воинственно посмотрел на Юрия, готовясь к яростному спору.

– Это, понимаешь, такой скачок – от трансформации бактерий к починке поломанных молекул ДНК и облученном организме. Рискованный эксперимент. Скорее всего ничего не выйдет.

– А я и не надеюсь, – уныло ответил Юрий. – Но теоретически замысел оправдан. Что можно возразить против идеи о взаимозамещении частей молекул ДНК? На этой идее держится вся современная генетика.

– Но все-таки микробная клетка и крыса, – покачал головой Ярослав. – Трудно думать, что в трансформации микробов действует тот же механизм, который можно использовать для починки клетки, пораженной проникающим излучением... Конечно, это авантюризм.

– Называй как тебе угодно, это не изменит положения.

Ярослав уже не мог сидеть на месте. Он встал и заходил по комнате.

– Если хочешь знать, этой темой он просто закрывает тебе путь к исследованию открытого тобой феномена в другом направлении. Он против того, чтобы ты изучал просто регенерацию клетки, о которой говорит Панфилов.

– Да он и не скрывает этого. Он сказал, что я, вероятно, выбрал бы этот путь исследования.

– Ну и что же? Почему регенерация молекул ДНК – это наука, а регенерация клетки – это фантазия?

– Очевидно, потому, что он продолжает верить в роль ДНК в развитии и наследственности и не верит, что клетка может справиться с поражением ДНК своими силами.

Юрий встал. Машинально наклонился над микроскопом.

– Что тут у тебя? – спросил он небрежно.

– Так, пустяки, все то же, – сказал Ярослав, поспешно подходя к микроскопу и выключая осветитель. – Ничего интересного.

Юрий в недоумении посмотрел на Ярослава.

– Секрет?

– Какой тут может быть секрет! – Ярослав рассердился. – Говорю тебе, ничего особенного, обычные культуры, которые ты видел тысячу раз.

Юрий ничего не сказал. Замешательство Ярослава красноречиво говорило о том, что он во власти каких-то новых замыслов, которые так часто отвлекали его от настоящей работы. Но расспрашивать не хотелось. Юрий сухо простился с товарищем и пошел домой.