355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Студитский » Разум Вселенной » Текст книги (страница 6)
Разум Вселенной
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:38

Текст книги "Разум Вселенной"


Автор книги: Александр Студитский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Глава вторая
Что такое космическое поражение

После того как ему довелось видеть падение Пицундского метеорита и узнать потом, что это космический снаряд, присланный на Землю с другого обитаемого мира, Юрий не мог отрешиться от ощущения, что падение снаряда изменило и жизнь на Земле. Он, словно в раннем детстве, впервые очутившись за пределами своего двора на шумной улице, вдруг почувствовал необъятность населенного мыслящими существами пространства и свою кровную связь с этими существами. Космическое пространство перестало восприниматься как неприступная бездна. В нем возникла трасса первого межзвездного полета, первая линия космических связей. Космическое пространство стало теперь для Юрия средой, в которой осуществлялась связь обитаемых миров. В ней предстояло в течение многих дней, а может быть, и месяцев и даже лет жить людям, которым человечество будет поручать межзвездные полеты. Вот почему даже поразительное известие о полете космического корабля вокруг Луны Юрий воспринял без особого удивления, как само собой разумеющееся. Да, космическое пространство – это та среда, в которой движется Земля, едва-едва защищенная от него оболочкой атмосферы. Стрелы космических молний – протоны и нейтроны – иногда прорываются сквозь эту оболочку и их действие присоединяется к тому фактору земного существования, который называется фоном ионизирующего излучения. Эти стрелы пронизывают наше тело, проходят через живое вещество, оставляя в нем этот таинственный незримый след, который называют лучевым поражением.

И вот Юрий сидит на своем рабочем месте, разглядывая результат космического поражения – угнетение регенерационной способности организма.

Три крысы смотрят на него сквозь проволочную сетку, повернув к нему острые мордочки с белыми шевелящимися усами. Их розовые глаза светятся, как капли сильно разведенного вишневого сока. Этот свет матовый – на протяжении четырех месяцев глаза подвергаются систематическому испытанию: Юрий соскабливает покровную ткань роговицы. У нормальных крыс нанесенное повреждение быстро излечивается – обнаженная поверхность роговицы затягивается регенерирующей покровной тканью. С краев раны на поврежденную роговицу неудержимо ползут клетки, образуя тонкий защитный слой. Через 3-4 дня роговица выглядит совершенно нормальной.

У этих крыс глаза мутные – регенерационные свойства подавлены. Клетки ползут – они покрывают роговицу тонкой, как паутинка, пленкой. Но на нормальное размножение сил у них не хватает. Они делятся редко, и деление их явно ненормальное. Клетки болеют. Регенерация затягивается на много дней.

Да, конечно, это болезнь синтеза белка. Клетки не успевают накапливать белок в таких количествах, чтобы обеспечивать образование двух клеток из одной путем деления. И так все клетки, но всем организме. Новообразование клеток задерживается. И в некоторых тканях настолько, что ткань перестает обслуживать организм. Такова кроветворная ткань костного мозга. В ней постоянно образуются кровяные клетки – красные и белые кровяные тельца. Крысы подверглись сильному космическому поражению – в пересчете на рентгеновское облучение они получили до шестисот рентген. За четыре месяца из десяти крыс Юрия четыре погибли от лучевой болезни. А оставшиеся несут в своих клетках неизгладимый след космической травмы.

– Неизгладимый след, – бормочет Юрий. Он держит крысу в кулаке, рассматривая ее глаза через сильную лупу. Четыре дня прошло, а поврежденная роговица едва-едва затянулась тусклой сухой тонкой паутинкой покровной ткани.

Клетки больны. И Юрий знает, что их хромосомный аппарат поврежден – этот факт сто раз был констатирован им на микроскопических препаратах.

– Причина или следствие, вот в чем вопрос, – говорит он с никому не нужной выразительностью.

Поздно. Студенты разошлись. Ярослав колдует в соседней комнате со своими культурами. Юрий один в лаборатории.

Брандт и вместе с ним вся наука, которую он называет космической биологией, считают, что поражение начинается с ДНК и хромосом. А дальше, если испорчен аппарат, штампующий молекулы белков, портится и его продукт – белок. Неизбежно и неотвратимо. Потому что починить испорченную ДНК, склеить разорванную хромосому невозможно.

– Неужели это верно? – вслух говорит Юрий, обращаясь к крысе, сидящей теперь перед ним на столе. Крыса напряженно смотрит на него своими тусклыми глазами. Она больна! От лучевой болезни не выздоравливают. Пройдет год, а может быть и меньше, и в ее тканях начнется опухолевое превращение – лейкемия, рак молочной железы или еще что-нибудь в этом роде. А если рака не будет, она все равно проживет не более двух третей положенного ей срока. Лучевая травма укорачивает жизнь по крайней мере на одну треть. Крыса обречена. Если только верить этой науке. А Юрий не хочет ей верить. Он мечтает о другой науке, которая раскрывает не то, что кажется очевидным и потому бесспорным, а то, что скрыто и должно быть во что бы то ни стало выявлено. Если только жизнь есть жизнь, а не простое ожидание смерти.

Юрий снова сажает крысу за проволочную сетку. Открывает ящик стола, где в самый дальний угол засунута книга Панфилова «Происхождение организмов». Он достает ее, невольно оглянувшись, и ловит себя на этом.

На кафедре космической биологии к Панфилову относились как к ученому-самоучке, пытающемуся без учета своих возможностей и данных современной науки пересматривать вопросы, уже достаточно ясные и разработанные на современном уровне исследования. «Предоставим фантазировать нашему уважаемому Павлу Александровичу. Как мы видим из опыта работ профессора Панфилова, научная фантазия имеет большое значение для исследователя». В чем же фантастичность его исследований?

В том, что он имеет иное представление о природе жизни, чем профессор Брандт? В том, что он считает возможным пребывание живой материи в особом состоянии в мировом пространстве? Или, может быть, в том, что он по-иному смотрит на клетку как основу жизни и по-иному расценивает природу космического поражения, чем профессор Брандт, и совершенно недвусмысленно говорит об этом в своей книге?

Да, да, космическое поражение и вообще всякое лучевое поражение, по Панфилову, есть результат перехода живой материи к современному типу обмена веществ, когда атмосфера Земли наполнилась кислородом, который выделяют зеленые растения. А древнейшие живые организмы, населявшие Землю в то время, когда в атмосфере отсутствовал кислород, были нечувствительны к ионизирующей радиации.

Об этой древнейшей, величественной эре развития живой материн Панфилов говорил к своей книге так уверенно, словно он сам присутствовал при ее первых грандиозных исторических превращениях. Юрий опять – в который раз! – перелистал эти страницы.

«...А каким же еще мог быть климат земного шара в те далекие времена, когда живая материя начала завоевывать поверхность Земли, возникая из неживой материи в прибрежных мелководьях горячих первобытных океанов? Под тонкой пленкой едва застывшей земной коры клокотали океаны магмы, разогреваемой батареями атомного распада. Ионизирующая радиация плотным поясом окутывала Землю. Аммиак, окислы азота, углерода и фосфора густыми облаками висели над океаном, насыщая его биогенными соединениями. Живая материя возникла в этих суровых условиях, приспособленная к ним всеми реакциями первобытных живых организмов, и прежде всего устойчивостью против ионизирующей радиации. Жизнь появилась в бескислородной среде. Ее анаэробная энергетика обеспечила и защиту против радиации...» В общем то, что говорил в своей книге Панфилов, в какой-то мере совпадало с широко известными в радиобиологической литературе данными о повышении радиоустойчивости организмов в условиях бескислородной среды. Если поместить животное, мышь или крысу в атмосферу аммиака, окиси углерода, окиси азота, оно вынесет большую дозу радиации, не подвергаясь лучевой болезни. Но Панфилов шел дальше – он утверждал, что живые существа обладают свойством переходить к анаэробному, то есть бескислородному, обмену веществ, даже в нормальной атмосфере с нормальным содержанием кислорода. «Это свойство, – говорил Панфилов, – завоевано живой материей в тяжких муках зарождения в условиях высокорадиационной эры развития Земли. Вот почему простейшие формы жизни – вирусы, фаги, бактерии – обладают самой высокой радиоустойчивостью».

– Жаль, что ты не вирус, – пробормотал Юрий, обращаясь к крысе, не сводящей с него матово-розовых глаз.

Уже темнело. Юрий встал, убрал свое рабочее место, вынес клетку с крысами в комнату, где содержались подопытные животные, и побрел в лабораторию, чтобы взять портфель.

Короткий зимний день подходил к концу, но все двери в коридоре матово светились – во всех помещениях кафедры работали. Юрий машинально заглянул в полуоткрытую дверь кабинета Германа Романовича. Штейн в ослепительно белом, накрахмаленном халате сидел за микроскопом, Юрий поколебался с минуту, но решил войти: Штейн числился руководителем-консультантом его темы.

– А, Юра, входите! – приветливо сказал Штейн, бросив на него быстрый взгляд. – Что скажете, мой друг?

Штейн был в прекрасном настроении. Это чувствовалось в посадке всей его крепкой фигуры, в ловких движениях пальцев, бегающих по винтам микроскопа, и мажорном тоне звучного голоса.

– Мне кажется, Герман Романович, – сказал нерешительно Юрий, – что у моих крыс восстанавливается регенерационная способность...

– Да? – отозвался Штейн, выдергивая препарат из-под объектива и вставляя на предметный столик другой. – Что же, это бывает. Даже при рентгеновском облучении. Значит, каким-то клеткам повезло, и они остались неповрежденными...

Именно такого ответа Юрий и ожидал.

– Неужели никакая репарация поврежденной клетки невозможна? – уныло спросил он.

– Практически никакая! – отрезал Штейн и внимательно посмотрел на Юрия. – И теоретически почти никакая. Как может быть восстановлено здание, если план строения уничтожен?

Он повернулся вместе со своим вращающимся табуретом к Юрию, который стоял, прислонившись к столу.

– Вот под моим микроскопом прекраснейший пример действия радиации на клетку – инфузория туфелька, подвергнувшаяся, как и ваши крысы, действию космической радиации... В чудовищной дозе – пятьсот тысяч рентген.

Штейн подождал реплики. Но Юрий угрюмо молчал.

– Орган наследственности, хранилище наследственной информации – микронуклеус у них, конечно, вдребезги разбит и исчез, – продолжал Штейн. – Они живут только потому, что у них есть второе гигантское ядро – макронуклеус, которое вследствие своей величины устойчиво против радиации.

Герман Романович опять посмотрел на Юрия, ожидая его реакции. Но тот молчал.

– И вот наш опыт, который мы провели с Наташей Гусевой, – продолжал Штейн, не обращая внимания на молчание Юрия. – В космическом путешествии был один вид туфельки – Бурсария. А мы скрестили его с нормальной туфелькой вида Аурелия. Результат – Бурсария получает микронуклеус Аурелии вместе со всей его ДНК, несущей наследственную информацию, и перестраивается по типу Аурелии. Прошу вас, взгляните.

Он откинулся корпусом в сторону, чтобы Юрий мог нагнуться над микроскопом.

– Да... действительно.

– Хорошо? Что можно возразить против этого опыта? – Штейн наклонился к микроскопу. – Один вид превратился в другой в результате переноса ДНК из одного организма в другой.

Его пальцы снова забегали по винтам микроскопа. Юрий пробормотал: «До свидания» – и вышел из кабинета.

– Слышал? – встретил его в лаборатории Ярослав, как всегда, возбужденный подхваченной где-то на лету новостью.

– Что такое?

– Завтра на ученом совете Всеволод Александрович выступает с докладом.

– И ты мобилизуешь аудиторию?

– Чудак, на такой доклад не прорвешься... Называется «Новые данные о синтезе белка в животных и растительных клетках в условиях облучения».

– Какие же у него могут быть особые новые данные? – недоверчиво спросил Юрий. – Наверное, все то же – ДНК, хромосомы...

– А вот то, да не то. Полное решение вопроса... Не оставляющее никаких сомнений.

– В чем?

– В том, что действительно хромосомы управляют синтезом белка.

Юрий покачал головой.

– Да, милый мой, – Ярослав торжествовал, – теперь твоим сомнениям конец, получены бесспорные экспериментальные доказательства. Мне сам Герман сказал.

Юрий пожал плечами. Ему не хотелось спорить.

– Послушаем, – ответил он сдержанно. – А потом будем разговаривать.


Глава третья
Профессор Брандт выступает с докладом

Доклад профессора Брандта собрал огромную аудиторию.

Ученый совет был назначен на три часа, но открылся позже, так как собравшиеся забили всю малую аудиторию старого здания и заседание пришлось перенести в большую. Юрий, Ярослав, Майя, Тоня и другие студенты кафедры космической биологии заняли удобные места, откуда был виден весь огромный зал с круто уходящим вверх амфитеатром. Профессора рассаживались в первых рядах. Против президиума в первом ряду возвышалась грузная фигура академика Ершова. Рядом с ним виднелись дон-кихотские усы и бородка Тенишева. Над ними, во втором ряду – Штейн и другие сотрудники кафедры космической биологии. Выше, в третьем ряду у прохода, Юрий увидел профессора Панфилова и его сотрудников.

Панфилов сидел в спокойной позе, положив руки с переплетенными пальцами на узкую доску стола перед собой, устремив внимательный взгляд маленьких светлых глаз на развешанные около кафедры таблицы. К нему наклонился доцент Постников – высокий, смуглый, еще молодой человек. Оба, по-видимому, обсуждали изображенные на таблицах схемы. Рядом с Постниковым сидел широкоплечий человек с бритой головой – инженер, занимавшийся электронными микроскопами и всей сложной аппаратурой на кафедре, Юрий не помнил его фамилии. Дальше – Виола, потом Леонид Михайлович Перфильев, немолодой сутуловатый человек с удивительно приятным лицом, которого Юрий запомнил потому, что он иногда читал лекции вместо Панфилова и студенты путали их фамилии. Дальше располагались незнакомые Юрию люди, которых он иногда встречал на кафедре морфобиохимии.

Аудитория заполнилась до отказа. Студенты свешивались через балюстрады боковых балконов. Было шумно, как перед концертом известного артиста. Брандта любили – студенты увлекались его лекциями, его приятной, располагающей манерой обращения. Огромный интерес вызывала и сама специальность – космическая биология.

В президиум поднялся декан. Звякнул колокольчик.

– Уступая нашим просьбам, вполне естественным, если принять во внимание тему исследований профессора Брандта и его коллектива, – сказал декан, – Всеволод Александрович любезно согласился сделать сегодня сообщение о результатах своих исследований.

Брандт поднялся со своего места, высокий, по-спортивному легкий, своеобразно, по-шестидесятилетнему, элегантный, неторопливо прошел на кафедру, разложил перед собой листки доклада, выждал маленькую паузу. В огромной аудитории стало тихо.

– Я должен извиниться перед вами, – начал он негромко, что придало его выступлению оттенок доверительной интимности, – что выступаю с незаконченным исследованием. Оно продолжается нами совместно с кафедрами молекулярной и радиационной биологии, которые вместе с нами разделяют радость за результат, представляющий такой принципиальный интерес, что мы решились поделиться нашими выводами с коллегами по факультету, не дожидаясь полного завершения работы.

Юрий слушал, нетерпеливо дожидаясь, когда Брандт перейдет к сути дела. Он, как правило, с трудом улавливал на слух содержание научных докладов в целом, отвлекаясь частностями, которые по тем или иным причинам останавливали его внимание. Так и сейчас его внимание привлекли таблицы с надписями и цифрами.

«Хромосомы. Рибосомы», – прочитал Юрий. И только тогда стал вслушиваться в речь докладчика.

– Два химических компонента клетки, как известно, несут функции синтеза белка, – говорил Брандт, – первый – дезоксирибонуклеиновая кислота, или ДНК, заключенная в красящем веществе ядра – хроматине и в возникающих из хроматина хромосомах, и второй – рибонуклеиновая кислота, или РНК, сосредоточенная главным образом в клеточном теле, в виде ультрамикроскопических образований – рибосом, а также сконцентрированных в ядрышке. Общеизвестно также, что ДНК составляет стабильный компонент протоплазмы, несущий ответственность за устойчивость наследственных свойств организма, а РНК – весьма непостоянный его продукт, количество которого в клетке колеблется в зависимости от напряжения синтеза белка.

Юрий слушал, все еще не понимая, к чему клонит Брандт. Все это были общеизвестные вещи. Правда, в аудитории наряду со специалистами по клетке было немало зоологов, ботаников и биологов других специальностей, слабо знающих предмет доклада.

– ...Вот почему вопрос о взаимоподчиненности компонентов клетки, связанных с синтезом белка, несмотря на как будто бы убедительное его решение, все еще не снимается с повестки дня некоторыми учеными, требующими еще более убедительных доказательств, – снова стал слушать Юрий.

– Действительно, после того, как синтез белка удалось продемонстрировать в пробирке с рибосомами, выделенными из клетки путем центрифугирования...

Словом, все становилось ясно: Всеволод Александрович ставил задачу – укрепить фундамент, на котором была создана классическая схема синтеза белка, какой ее рисовали молекулярная биология, ультрамикроцитология, биокибернетика и другие науки, занявшие господствующее положение в биологии во второй половине XX столетия. Но как?

ДНК – стабильна. РНК – лабильна. Поэтому ответственность за синтез несет ДНК, а РНК играет исполнительную роль. Так изображается этот процесс классической схемой. Программа синтеза заключена в хромосомах, которые передают информацию рибосомам, а последние уже строят белок. Что же хочет доказать Брандт?

– ...Задача заключалась в том, чтобы заставить хромосомы работать в пробирке, как работают выделенные из клетки рибосомы, – продолжал говорить Брандт. – А для этого необходимо было выделить их из клетки, как выделяют рибосомы. Трудность заключалась в том, чтобы найти объект, в котором преобладающее большинство клеток может находиться в состоянии деления с образованием хромосом.

Это уже становилось интересным. Юрий стал слушать с напряженным вниманием.

– Такие объекты были нами подготовлены, – продолжал Брандт. – Эти объекты – костный мозг, клетки которого, как известно, синтезируют белок, легко определяемый в пробирке, – гемоглобин, и растительный объект – корешки конских бобов, синтезирующих растительный белок – фабаин. Мы применили стимуляторы роста, резко повышающие интенсивность делений клеток, а следовательно, и количество хромосом. Методика выделения клеточных частиц обычная – разрушение клеток и центрифугирование. В результате мы получили достаточные для экспериментального анализа количества хромосом и рибосом из этих объектов. Правда, работа была дьявольская и вымотала нас изрядно. – Брандт улыбнулся, как бы призывая аудиторию отнестись снисходительно к этому признанию. – Посмотрим теперь результаты наших экспериментов.

Он повернулся к своим таблицам.

– Хромосомы и рибосомы в различных состояниях и сочетаниях работали в смесях аминокислот, из которых, как известно, синтезируются белки, – начал он, подходя к первой таблице. – Фактор, использованный нами для подавления синтеза белка, – пояснил он, опустив плавным жестом указку, – ионизирующее излучение высокой энергии типа космического. Доза – в пределах от одной до десяти тысяч рентген.

Указка снова поднялась к таблице. Юрий следил за ее движениями, почти не слушая Брандта. Из таблиц все становилось понятным.

Да, эксперимент был выдающийся, в этом не было сомнений.

Хромосомы из корешков бобов, рибосомы из костного мозга – какой белок будет синтезироваться в этой комбинации?

– Рибосомам из клеток костного мозга положено синтезировать гемоглобин, – услышал Юрий голос Брандта, звучащий теперь на высоких нотах, – чем они и занимались на протяжении сотен миллионов лет эволюции позвоночных. Но вот программа их исполнительской деятельности изменена: синтез белка программируется хромосомами конских бобов. И после шестичасовой инкубации в инкубационной среде обнаружен растительный белок – фабаин.

Это воспринималось с трудом. Но сомневаться в данных Брандта не приходилось. Глаза Юрия перебегали с таблицы на таблицу. Да, в комбинации хромосом из корешков конских бобов, рибосом из костного мозга синтезировался не животный, а растительный белок, не гемоглобин, а фабаин. И наоборот, в комбинации – хромосомы из костного мозга плюс рибосомы из корешков конских бобов – возникал гемоглобин. Да, да, растительные рибосомы строили молекулу животного белка – гемоглобина!

– Вот тебе и обмен веществ!

Юрий почувствовал толчок в бок и услышал азартный шепот Ярослава, но не успел вникнуть в смысл его слов, напряженно разбирая содержание таблиц, по которым двигалась указка. Теперь Брандт перешел к экспериментам с действием ионизирующей радиации. Это были решающие опыты. Как опытный оратор, он подчеркивал значение демонстрируемых фактов многозначительными паузами и повышением голоса.

– Итак, под действием радиации типа космической на комбинацию хромосомы костного мозга плюс рибосомы корешков конских бобов синтез гемоглобина прекращается. Хромосомы разрушены. Рибосомы перестали получать информацию из хромосом костномозговых клеток. Но еще не убиты. Если их проинкубировать с хромосомами из корешков конских бобов, они в течение некоторого времени могут строить растительный белок – фабаин.

Брандт сделал паузу, чтобы смысл сказанного укрепился в сознании слушателей.

– И это не все! – воскликнул он, потрясая указкой перед последней таблицей. – Рибосомы из корешков конских бобов опять будут строить гемоглобин, если только в инкубационную среду снова ввести хромосомы костномозговых клеток.

– Что скажешь? – снова услышал Юрий приглушенный голос Ярослава.

Что он мог сказать? Да, очевидно, Брандт все-таки прав. Дирижирует синтезом белка, а значит всеми процессами развития и жизненной деятельности, действительно ДНК, заключенная в ядерном веществе, в хромосомах. А все остальные части клетки, связанные с синтезом белка, – это только оркестр, который прекращает игру, если дирижер сходит с эстрады. Воображение Юрия сейчас же нарисовало эту картину – удар молнии, дирижер роняет свою палочку и падает в оркестровую яму. Сразу все скрипки, виолончели, гобои и валторны в ужасе цепенеют и умолкают, прекращая игру.

Аплодисменты. Юрий очнулся. Профессор Брандт, вытирая платком лоб, усаживался за стол, рядом с председателем, который поднялся со своего места и, улыбаясь, ждал, когда зал утихнет.

Посыпались вопросы. Юрий почти не вникал в их смысл, погруженный в размышления.

Что говорить, Всеволод Александрович имеет достаточно оснований, чтобы настаивать на своих представлениях о природе космического поражения. Вот они – доказательства, ясные, бесспорные, неопровержимые! Да, космическая и любая другая ионизирующая радиация ломает хромосомы. И этим выводит клетку из строя: клетка гибнет или хронически заболевает. Смерть, наследственные уродства, рак – вот что имеет организм в результате. Юрий вспоминает своих крыс. Пленка на потускневших глазах – результат ослепляющих ударов космических молний. Какие уж там защитные силы!

Его размышления прервались, когда после очередного ответа Брандта на заданный ему вопрос раздался низкий бас академика Ершова.

– Позвольте мне, как неспециалисту в этой интересной области знания, поинтересоваться, так сказать, внутренней механикой описываемых вами процессов. Как же, собственно, хромосомы осуществляют свое действие на эти штучки, которые, как вы говорите, синтезируют белок...

– Рибосомы... – услужливо подсказал кто-то из аудитории.

– Да-да, рибосомы... Мы знаем, конечно, что хромосомы состоят из ДНК... Но как вы себе представляете способ воздействия ДНК на эти, так сказать, лаборатории белкового синтеза? Я не очень вульгаризирую понятия, влезая в чуждую мне область?

– О нет, нисколько, – любезно улыбнулся Брандт. – Мне очень приятно, что вы задали этот вопрос...

«Еще бы, – мелькнуло в голове Юрия. – Сейчас ты покажешь себя в полном блеске».

– ...Хотя, отвечая на него, я не могу решительно ничего добавить к тому представлению об этом процессе, которое господствует в мировой и отечественной литературе.

Брандт выпрямился во весь свой высокий рост и сделал многозначительную паузу.

– Но если собравшиеся не возражают против краткого изложения общеизвестных...

– Но далеко не общепринятых... – раздельно и четко сказал кто-то, воспользовавшись медленностью речи Брандта. Юрий посмотрел в сторону, откуда послышалась эта реплика, – ее произнес доцент Постников. Юрий увидел, что Панфилов положил руку ему на плечо, сдерживая его горячность.

– Общеизвестных истин, – продолжал Брандт с полным хладнокровием, словно не слыша брошенной реплики, – то они в общей форме могут быть пояснены самым наглядным способом.

Брандт повернулся к доске. Его худая рука с длинными пальцами молниеносно изобразила на доске два круга – один в другом.

– Вот клетка (он очертил внешний круг). А вот ядро (он очертил внутренний круг). Вот хромосома (во внутреннем круге появилась толстая палочка). А вот рибосома (во внешнем круге возник маленький кружок). Руководящий (стук мелом по палочке) и исполнительный (стук мелом по маленькому кружку) органы клетки.

Он опять повернулся к аудитории.

– Приказ о синтезе того или иного белка, в нашем случае фабаина или гемоглобина, записан в одной из молекул ДНК, находящихся в хромосоме. Триумфом молекулярной биологии является то, что мы сегодня знаем форму этой молекулы. Вот она, внутри хромосомы появилась красивая спираль. Состав спирали – единственный и неповторимый для каждого посылаемого хромосомой приказа. А вот и сам приказ – эстафета, которую молекула ДНК посылает рибосомам, вторая, но уже красная спираль, обернулась вокруг первой. Это вторая исполнительная нуклеиновая кислота, стоящая сегодня в центре внимания биохимиков всего мира, информационная рибонуклеиновая кислота. В ее составе оттиснута, как печатью в мягком воске, информация о том, как строить фабаин или гемоглобин, переносимая из хромосом в рибосомы. И вот молекула РНК, получив эту информацию, откручивается от молекулы ДНК, выходит из ядра и (рука изображает стрелкой движение от хромосомы и рисует красную спираль, закрученную вокруг рибосомы)... Рибосома принимает эстафету, принесенную от ДНК хромосом. Вокруг спирали РНК теперь будет строиться молекула белка – фабаина или гемоглобина. Я упускаю все подробности – воспроизвожу только итог грандиозной работы, за которую не меньше чем двенадцать человек получили Нобелевские премии...

– Я вполне удовлетворен, – прервал его своим низким басом Ершов. – Мне понятна общая схема, важнейший жизненный процесс, идущий путем скручивания и раскручивания молекулярных спиралей. Схема прелюбопытная. Только для исполнения, я бы сказал, крайне трудная. Если таких спиралей много...

– Несколько сот, а может быть и тысяч, по числу белков, возникающих в каждом организме, – вежливо согласился Брандт.

– ...То клетке не позавидуешь, – покачал головой Ершов. – Как она справляется с такой работой – спутывания и распутывания сотен спиралей в таком ограниченном пространстве, мне как механику непостижимо.

Брандт развел руками, выражая готовность признать эту трудность, по вместе с тем ни в коей мере не отказывая ей в праве на существование.

– Законы молекулярной биологии, – сказал он с мягкой улыбкой, – по-видимому, не во всем покрываются законами механики.

Вопросов больше не было. Председательствующий открыл прения. Первым на трибуну поднялся Панфилов.

Его крупное лицо с резкими чертами было спокойно, но голос, негромкий, чуть-чуть сипловатый, запинающийся, выдавал волнение.

– Блестящие эксперименты, о которых рассказал нам профессор Брандт, – начал он, – укрепляют теорию, на которой зиждется разрабатываемая Всеволодом Александровичем и его сотрудниками область знания... Важнейшая в настоящее время область знания, важность которой обязывает нас проявлять величайшую осторожность в трактовке получаемых нами экспериментальных фактов. Ведь, что бы мы с вами ни делали как экспериментаторы для укрепления развиваемых нами теорий, истинность или ложность этих теорий проверит только практика, которая будет на них опираться. И мы не должны забывать, что та практика, которая будет проверять наши теории, это сама жизнь, жизнь в условиях непрерывного повышения фона ионизирующей радиации на Земле...

Он остановился, очевидно стараясь подобрать наиболее точное выражение для своей мысли.

– ...Как в результате неосторожного технического использования атомной энергии, так и по другим, всем известным причинам...

Он уже овладел собой и говорил тоном глубокой убежденности.

– ...Что мне понравилось и что не понравилось в докладе? Эти эксперименты произвели огромное впечатление на аудиторию... И на меня также, хотя, как всем известно, в рассматриваемом вопросе Всеволод Александрович и я занимаем диаметрально противоположные позиции. Понравилась мне и та страстность, с которой Всеволод Александрович защищал свои выводы. Но мне абсолютно не понравилась та нетерпимость к другим точкам зрения и к другим возможным объяснениям открытых им фактов, которая была проявлена им при этой защите. Вы, Всеволод Александрович, стоите на том, что развиваемая и защищаемая вами точка зрения – это единственно верная и научная точка зрения...

– Но это право и обязанность каждого ученого, – сказал, улыбаясь, Брандт, – защищать ту точку зрения, которую он считает верной.

– Согласен с вами, – ответил Панфилов. – Но право и обязанность ученого – быть готовым изменить свою точку зрения, если она будет противоречить практике жизни. В наши дни такой практикой является только одно – реакция живых существ на изменяющиеся в настоящее время условия их жизни, и в первую очередь на появление в среде их обитания в биосфере Земли нового, неизвестного ранее фактора – усиления ионизирующей радиации, связанного с переходом к новой, атомноядерной энергетике. Из ваших схем вытекает, что вызываемая радиацией поломка машины, которая обеспечивает в клетке синтез белка, влечет за собой неисправимые последствия...

– А разве это не так? – прервал его Брандт. – Разве последствия взрывов в Хиросиме и Нагасаки не подтверждают нашу точку зрения по этому вопросу?

– Да, эти последствия убедили нас в том, какую грозную опасность представляет атомная энергия при преступном ее использовании в агрессивных целях, – ответил Панфилов. – Но из них не вытекает, что живые существа абсолютно беззащитны против действия ионизирующей радиации, как утверждаете вы на основании ваших опытов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю