Текст книги "Разум Вселенной"

Автор книги: Александр Студитский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Глава восьмая
Андрей должен жить

Потом Юрий долго вспоминал этот трудный день. Собственно, в этот день решалась судьба Андрея. Конечно, спешка с разработкой метода лечения лейкемии была вызвана тем, что этого требовали интересы миллионов людей, испытавших на себе страшное дыхание атомной смерти. Но Юрий не мог ни на минуту забыть о том, что от успешного и быстрого завершения работы зависела жизнь его друга, молодого, многообещающего ученого, чудесного товарища. Потерять Андрея означало для Юрия лишиться какой-то части самого себя – такой нераздельной, общей жизнью жили они все студенческие годы.

Андрей должен жить. Эта мысль, ненадолго вытесненная утренними известиями и разговором о них на пути в Институт космической медицины, теперь вновь вспыхнула в мозгу Юрия с еще большей силой. Он должен жить – сражение, которое началось сегодня на заседании Комитета по космической биологии, нужно выиграть во что бы то ни стало.

Вчера Андрею стало легче. Юрию сообщили, что, может быть, сегодня разрешат его навестить, правда, ненадолго, не больше чем на полчаса. Если не будет снова ухудшения.

– Да, можно, – ответила дежурная сестра. – Только не утомляйте больного. И не задерживайтесь.

Андрей полулежал на высоко поднятой подушке. В палате было светло от белизны снега и зимнего неба за окнами. Юрий увидел худое лицо с глубокими впадинами и провалившиеся глаза. Он подошел к постели Андрея на цыпочках, ощущая неловкость за свое здоровое, крепкое, разгоряченное ходьбой и морозом тело. Андрей радостно улыбнулся.

– Привет покорителю материи, – сказал он, протягивая руку. – Наконец-то я тебя дождался.

Юрий сжал его руку, ощутив с жалостью, какими тонкими стали пальцы.

– Как дела? – спросил он.

– Лучше! – ответил Андрей. – Сегодня у меня праздник. Со вчерашнего вечера.

– Что случилось?

– Вчера слушал сообщение, – Андрей показал на лежащие на тумбочке радионаушники. – И представь себе, всю ночь мечтал.

Его глаза засветились каким-то незнакомым Юрию оживлением.

– Да, известия ошеломляющие, – согласился Юрий, пристально вглядываясь в лицо Андрея и все еще не понимая, что делается с его другом.

– Ошеломляющие, – повторил Андрей. – Мало сказать, ошеломляющие. Переворачивающие душу, вот это будет правильное определение. Подумать только – Институт межпланетных и межзвездных связей. Ты обратил внимание на то место, где говорится о задачах института?

– Двусторонние связи с ближайшими обитаемыми планетами?

Андрей кивнул.

– Меня потрясла эта формулировка. Связь и взаимопомощь обитаемых миров. Я лежал и думал: так вот что означает переход к новому общественному строю! Оковы сброшены, и начинаются чудеса, о которых только подумаешь, и дух захватывает.

Он откинулся на подушке и замолчал. Только теперь, при свете белого зимнего дня Юрий увидел ясный, чистый, голубой цвет глаз Андрея – раньше они всегда казались серыми.

 
В небесах торжественно и чудно,
И звезда с звездою говорит, —
 

неожиданно с чувством произнес Андрей, приподнимаясь на подушках. – Сегодня ночью я часто просыпался. Увижу в окно звезды, и все мне в голову лезет это стихотворение. Уж я подумал, не гениальное ли предвидение этот образ у Лермонтова: «и звезда с звездою говорит»? А ведь так оно и есть: звезды заговорили друг с другом. Вот что меня поразило во вчерашнем сообщении. Ты подумай, сколько тысяч лет человечество развивалось в сознании своего ничтожества перед необъятностью вселенной. Как изображалась наша жизнь в сопоставлении с бытием вселенной! Пылинка в бездне. Мгновение перед вечностью. Бесцельность, бессмысленность существования, вот и готова философская основа пессимизма. И в самом деле, какая цель может быть у пылинки, какой смысл в мгновении. И вот вам, пожалуйста! Не пылинка, не мгновение, а этап закономерного развития материи.

Андрей перевел дух. Щеки его покраснели.

– Видишь, я уже уподобляюсь Ярославу, – улыбнулся он. – Заговорил его языком. Ну да ладно. Пусть он посмеется. Так вот, о смысле жизни. Всю ночь у меня не выходило из головы: а что, собственно, случилось? Что я переживаю? Ну, новое техническое достижение. Мы опять опередили капиталистический мир. Но ведь к таким событиям мы уже привыкли. Нет, в этом событии есть что-то новое, неведомое ранее. Помнишь, мы с тобой прошлой весной говорили о смысле нашей жизни. Мне казалось тогда, что в ней скрыто какое-то неразрешимое противоречие. Смысл – в стройке. А выстроили, и смысл перестает ощущаться. И непонятно, для чего строили. А вот теперь мне кажется, что я отчетливо вижу цель и смысл жизни.

– Все-таки, Андрюша, пожалуй, не стоит так увлекаться, – попробовал остановить его Юрий. – Меня ведь серьезно предупредили, что хоть тебе и лучше, но утомляться вредно.

– Ладно, ладно, – нетерпеливо отмахнулся Андрей. – Мне хочется только, чтобы ты понял. Я тут без конца думал о том ответе Маркса на вопрос своих дочерей. Помнишь? В чем цель жизни? Он ответил: в борьбе. А за что? Тогда, в те времена не было иного ответа, кроме как за освобождение человечества от ига эксплуатации. А потом, когда это иго было сброшено? За счастье, за лучшую жизнь всех людей на Земле. А в чем счастье, что такое лучшая жизнь? Помнишь, я тебя спрашивал? И мы с тобой не могли ответить. А вот оно, это счастье – власть мыслящего духа над материей, человека над слепыми силами природы, счастье познания. И познание заключается в том, что человек становится сильнее природы, он вскрывает ее законы, управляет ее развитием, побеждает болезни и смерть, преодолевает земное притяжение и уносится на другие обитаемые миры. Потом я вспомнил, что это мое открытие было сделано за сто лет до меня. Еще Маркс и Энгельс писали о том, что в ходе развития человеческого общества придет время, когда основным противоречием, которое будет порождать дальнейшее движение, станет противоречие между человеком и слепыми силами природы. И я понял, в чем же конкретно будет заключаться это противоречие... Я смотрел ночью в окно, смотрел на звезды и думал: нет, мы не пылинки в бездне мироздания, если материя рано или поздно вся, без остатка подчинится мыслящему духу – разуму человека. И так захотелось мне жить и вместе со всеми вами бороться с лучевой смертью! Любым способом, хоть по Брандту, хоть по Панфилову, только чувствовать себя участником этой борьбы! Эх, Юрка, милый, как поздно я это понял!

Его губы исказились болезненной гримасой, лицо горело.

– Ну, брат, наделали мы с тобой дел, – с сокрушением сказал Юрий. – У тебя жар.

– Ничего, сейчас буду лежать спокойно, как ребенок в колыбели. Надо же мне было тебе сказать!

Андрей вытянулся на постели и закрыл глаза.

– Ты посиди еще немного, – попросил он. – Расскажи мне, как твои дела.

– Хорошо, – бодро сказал Юрий. – Все в порядке. Только мне уже пора. Да и тебе нужно отдохнуть.

Минут через пять он ушел, встревоженный и разбитый. В лабораторию он попал только к концу рабочего дня. На столе лежала записка: «Если придешь, обязательно зайди ко мне. Ярослав».

Глава девятая
Тайна Ярослава

Юрию было не до бесед с Ярославом. Отрываться от работы для пустяков, которыми занимался его приятель, не было никакой охоты. Но что-то в записке Ярослава показалось Юрию не совсем обычным. Да и при сложившихся между ними за последние месяцы отношениях нельзя было ожидать, что Ярослав вызовет его по пустякам. Очевидно, случилось что-то важное. И Юрий пошел.

– Да, – услышал он через дверь голос Ярослава.

Юрий вошел в комнату.

– Наконец-то! – сказал Ярослав. – Я уже думал, что ты не явишься.

– Что случилось? – прервал его Юрий.

Ярослав оторвался от своей работы (он возился с кинопроекционным аппаратом) и посмотрел на Юрия.

– Все полетело в тартарары! – лаконично проговорил он и снова занялся своим делом.

– Да ты скажи толком, о чем речь.

– Я ухожу от Брандта, – ответил Ярослав.

– С чего бы вдруг?

– Можешь надо мной смеяться. Я понимаю сам, что был последним дураком, когда решил заканчивать свою работу в его лаборатории.

– По-моему, это было вполне логично. А где еще ты мог заканчивать порученную тебе Всеволодом Александровичем тему?

Ярослав странно посмотрел на Юрия.

– Дело в том, что я вел совершенно другую тему, – сказал он, запинаясь.

– Не предупредив Брандта?

– Да.

– И Штейна?

– Я никому ничего не сказал. Все думали, что я занимаюсь культурами кроветворной ткани после космического облучения.

– А что же ты делал все это время? – в полном недоумении спросил Юрий.

– Ну... работал над совсем другой темой, – в замешательстве ответил Ярослав.

– Вот это уж действительно мальчишество, – рассердился Юрий. – И чем же это кончилось? Брандт узнал о твоей работе?

– Да, я сегодня ему о ней рассказал.

– И что же он?

– Он сказал примерно то же, что и ты. Что это мальчишество и что он не потерпит такого самоуправства в своей лаборатории.

– И он правильно реагировал. Всякий руководитель на его месте сказал бы то же самое. А почему ты именно сегодня решил ему испортить настроение? Что-нибудь случилось?

– Конечно, случилось. Ты знаешь, что сегодня на Комитете космической медицины приняли к испытанию метод Брандта?

– Какой метод Брандта? – переспросил Юрий. Кровь отхлынула у него от головы.

– Тот самый метод, который было поручено разрабатывать тебе для лечения лучевой болезни. Введение ДНК из здоровой кроветворной ткани для лечения лейкемии.

– Да, да, я теперь припоминаю, – сказал Юрий. – Мне говорила Зоя. Рентгенизация, чтобы ослабить лейкемическую кроветворную ткань, потом кровопускание, чтобы вызвать интенсивный восстановительный процесс в кроветворных органах, и потом введение ДНК.

– Вот именно. Рентгенизация, кровопускание и введение ДНК в различных комбинациях. Космическая лейкемия у мышей стала излечиваться.

Юрий с трудом перевел дух. Его трясло от волнения.

– Не понимаю, – сказал он растерянно. – И ДНК внедряется в кроветворные клетки?

– Да, это не вызывает никаких сомнений. Они пользовались меченой ДНК по твоему способу.

– И так будут лечить Андрея? – проговорил с усилием Юрий.

– Да, ближайшая цель этих экспериментов, как сказал Всеволод Александрович, спасти жизнь Андрею. «Мы, – говорит, – не можем остаться равнодушными к судьбе нашего товарища, который попал в такую беду».

Ярослав бессознательно воспроизвел интимно доверительные интонации голоса Брандта. Юрий поморщился.

– И неужели он решился предложить этот метод для испытания? Прямо от космической лейкемии мышей в клинику? – спросил он.

– Нет, решающие данные были получены в Сухуми, на обезьянах. Там нашлось несколько обезьян, у которых развилась лейкемия после облучения, проведенного два года назад. Штейн и Грибунина ездили в Сухуми и испытали на них свой метод. Испытание прошло успешно. Они привезли мазки совершенно нормальной крови.

– Непостижимо, – сказал Юрий.

– Думай как хочешь. И я считаю – непостижимо. И знаешь почему?

– Почему?

– Не было настоящего контроля. Действовали три фактора – рентгенизация, стимуляция регенерации и ДНК. Какой из них вызвал эффект, пока еще невозможно определить.

– Но ведь рентгенизацию довольно часто применяют для лечения лейкемии.

– Но в комбинации с кровопусканием – никогда. Может быть, в этом все дело. Тогда ДНК не имеет никакого отношения к полученному эффекту.

– Да, конечно, – вяло согласился Юрий. Мысли его путались, точно его сильно ударили по голове.

– Значит, метод Брандта рекомендован для клинического испытания? – спросил он наконец.

Ярослав усмехнулся.

– Решение принято довольно туманное. Насколько я мог понять из сообщения Всеволода Александровича...

– А он сообщил о решении?

– Да, сейчас же по возвращении из Института космической медицины он собрал всех сотрудников и рассказал о заседании.

– Какое же все-таки вынесли решение?

– Всеволод Александрович сказал, что в проекте, который был подготовлен им вместе со Штейном, говорилось о желательности дальнейших испытаний метода на обезьянах... по мере получения лейкозных животных. Но академик Свиридов воодушевился и предложил рекомендовать метод для испытания в клинике. Поскольку рекомендация направлена в министерство, такое решение, собственно, никого ни к чему не обязывает. Но Свиридов человек влиятельный, и не исключено, что в ближайшее время метод будет испытан, хотя Брандт и Штейн сами заявили, что считают клинические испытания преждевременными. Я сразу подумал об Андрее. Конечно, лейкоз – болезнь неизлечимая. Но уж лучше оттянуть время в расчете на разработку более надежного метода, чем испытывать сомнительный. А ведь Андрей в университетской клинике. И его излечение было бы для Брандта очень важно, чтобы продемонстрировать практические перспективы нового института. Тогда я и выступил. И конечно, свалял дурака. – Что же ты сказал?

– Я сказал, что, может быть, продолжая разработку метода лечения лейкозов препаратами ДНК, надо обратить внимание на биологические средства лечения. И сразу увидел, что сел в галошу. Я ведь не знал, что сегодня, на том же заседании Комитета по космической медицине только что провалили ваш метод. Но давать обратный ход уже было нельзя. Всеволод Александрович спросил, какие для этого основания. Тогда я напомнил о своей дипломной работе, сказал, что сходные данные уже появились в мировой литературе...

– И что же Брандт?

– Он ушел отсюда час назад. «Я, – говорит, – и слушать не хочу о ваших фантазиях. Хватит, – говорит, – с меня и одного случая. Я удивляюсь, как современная молодежь решается действовать на свой риск и страх, вопреки всем планам и заданиям. Нет, – говорит, – такого самоуправства я терпеть более не намерен».

– Постой, постой, а что ты, собственно, ему демонстрировал?

– Да я ничего и не демонстрировал. Сказал только в двух словах о существе своих наблюдений.

– В чем же они заключаются? – уже с некоторым раздражением спросил Юрий.

Ярослав замялся.

– Понимаешь, ничего нового в моих наблюдениях нет. Просто я хотел испытать действие лечебной сыворотки на новой модели... На лейкемических клетках высшего организма...

Юрий слушал с возрастающим недоумением.

– Какого же такого высшего организма? – спросил он с досадой.

– Ну, высшего млекопитающего...

– Обезьяны?

– Обезьяны, обезьяны! – взорвался, наконец, Ярослав. – Не обезьяны, а, если хочешь знать, аоита!

Юрий опешил от изумления.

– Как... аоита? – спросил он растерянно.

– Ну вот так, аоита. Когда закончилась возня с его оживлением, я взял небольшой баллон с кровью. Никто не обратил внимания.

– Ты с ума сошел! Как ты мог это сделать?

– Вот именно так сказал и Всеволод Александрович. «Вы с ума сошли! Кто вам позволил это сделать?» А я никого не спрашивал. Взял баллончик с кровью и положил в карман.

– Как же это тебе пришло в голову?

– А вот так!

Ярослав сердито посмотрел на Юрия сквозь очки, потом не выдержал и засмеялся.

– Мало ли что приходит в голову, когда думаешь о чем-нибудь не переставая. Знаешь, о чем я думал, когда смотрел у Владимира Николаевича расшифровки этих... космических текстов?

– Каких?

– Тех, что и ты видел... Новеллу о космическом кораблике Лэиле...

– О чем же ты подумал?

– О том, что сигнал бедствия или предупреждения, который они посылают на другие обитаемые планеты, относится к радиационному поражению.

Ярослав опять посмотрел на Юрия, ожидая возражений, и запальчиво продолжал:

– Да, да, к радиационному поражению. Лейкемия на их планете стала, по-видимому, бедствием, с которым они, несмотря на свои достижения в науке и технике, не в состоянии справиться.

– Постой, – перебил его Юрий. – Какая лейкемия?

– Самая настоящая лейкемия, лимфолейкоз, как у Андрея.

– Как же ты определил?

– Самым банальным образом. После размораживания отцентрифугировал кровь и из пленки лейкоцитов поставил культуру... Работа была дьявольская... Но в конце концов получил превосходные перевивные культуры злокачественных лимфоцитов.

– Ты уверен, что они злокачественные?

– Еще бы! Уже по их количеству в крови нетрудно было определить белокровие... Ну, а в культурах обнаружились типичные признаки опухолевых клеток. Потом я перевил их рентгенизированным крысам – пересаженные лимфоциты заполонили всю кровь и кроветворные органы.

– Хорошо, – опять остановил Юрий Ярослава. – Это же замечательное открытие! Что же, собственно, возмутило Всеволода Александровича?

– Он на это открытие не обратил никакого внимания. Он расстроился тем, что я забросил культуры космической лейкемии и занялся другим делом. Боюсь, что он мне вообще не поверил. А когда я стал рассказывать об испытаниях на этой модели лечебной сыворотки, он и слушать меня не стал.

– Значит, ты все-таки обратился к своей сыворотке? – сказал укоризненно Юрий. – И молчал столько времени!

Ярослав взъерошил волосы и махнул рукой.

– Зачем же я стал бы трепаться раньше времени? – возразил он. – Тем более что все получилось не так, как я задумал.

– Что значит не так?

Ярослав в смущении снял очки и полез в карман за платком.

– В общем я еще не знаю, как объяснить полученный эффект. Сыворотка действует. Лейкемические клетки гибнут. Но, понимаешь, по-видимому, дело не в иммунитете против лейкемии, а в чем-то другом.

– Погоди, – остановил его Юрий. – Насчет трактовки после. А в том, что сыворотка действует, ты уверен?

– А вот сейчас увидишь. Я думаю, что и Всеволод Александрович заколебался бы, если б остался посмотреть демонстрацию.

Ярослав устремился к киноаппарату. Волнуясь и суетясь, он проверил ход заправленной ленты. Включил свет. Яркий четырехугольник загорелся на стене. Ярослав опустил шторы на окнах, подбежал к дверям и запер замок. Потом снова подбежал к аппарату. Щелкнул рычаг. Зажужжал мотор. И сейчас же на белизне стены замелькали знакомые тени.

– Цейтрафферная микрокиносъемка, – сказал задыхающимся голосом Ярослав. – Фазовоконтрастное освещение. Лимфоциты из пленки белой крови аоита через шесть месяцев культивирования в жидкой среде, Юрий, не отрываясь, смотрел на мерцающую на экране картину. Клетки, окаймленные широкой полосой протоплазмы с гигантскими ядрышками, шевелились в кадре, как груда медуз, выброшенных на прибрежные камни. Да, это были типичные опухолевые клетки, одичавшая жизнь, вышедшая из-под контроля организма.

– Сейчас в культуру вводится нормальная сыворотка крови, – сказал Ярослав.

Неуловимо для глаза клетки на какое-то мгновение чуть-чуть сжались, приобретая более компактную форму. Но сейчас же оболочки снова мерно закачались, вытягивая вокруг широкие лопасти. В ядрах двух клеток отчетливо выявились длинные блестящие палочки.

– Хромосомы, – сказал Ярослав.

Растворились ядерные оболочки. Растаяли шары-ядрышки. Хромосомы лепестками причудливых, распускающихся цветов зашевелились посреди клеток.

– Деления ненормальные, – сказал Ярослав.

В одной из клеток большая группа хромосом поползла в одну сторону, другая, поменьше, – в другую, третья осталась на месте.

– Трехполюсный митоз, – сказал Ярослав. – Но в общем все в порядке. Введение нормальной сыворотки не производит никакого эффекта. А вот теперь – эффект лечебной сыворотки.

Юрий смотрел, напрягая зрение.

– Внимание! – сказал Ярослав.

Остановка зловещего движения протоплазмы произошла внезапно, точно прекратилось движение пленки в киноаппарате. Клетки застыли в разнообразных положениях, словно схваченные замерзающей водой. Остановилось движение протоплазмы, потом – вращение ядер, потом – суетня ядрышек.

– Здорово? – спросил, не скрывая восхищения, Ярослав. – Смотри, что будет дальше.

И вдруг клетки на глазах Юрия стали светлеть. Побледнела и исчезла бахрома протоплазмы. Тонкие контуры ядер на какое-то неуловимое мгновение мелькнули связкой обручей на совершенно светлом фоне и исчезли.

– Глубокий лизис. Злокачественный белок полностью растворился, – хриплым от волнения голосом сказал Ярослав.

Юрий смотрел, пораженный удивительной картиной разрушения опухолевых клеток. Он уже не думал ни о чем, кроме того, что видел перед собой в быстро сменяющихся кадрах.

Временами ему казалось, что все это сон, но за спиной продолжал жужжать аппарат, звучали отрывистые фразы, произносимые голосом Ярослава. Нет, это был не сон, Ярослав показывал результаты действительно проведенных экспериментов, его демонстрация потрясала своей реальностью.

Вспыхнул и погас светлый четырехугольник на стене. Жужжание аппарата прекратилось. Ярослав, красный, взлохмаченный, поднимал шторы на окнах.

– А на лейкоз у животных... действует? – спросил, волнуясь, Юрий.

– Так называемую космическую лейкемию, штамм Брандта, и ту, что я получил в культурах, снимает в один день. И на все штаммы вирусных лейкозов мышей действует без осечки.

Юрий перевел дух.

– Ничего не скажешь, – пробормотал он. – Действительно...

– Действительно! – насмешливо повторил Ярослав. – А Всеволод Александрович сказал: самоуправство!

– Но почему ты думаешь, что в этом эффекте действует не иммунитет, а что-то другое? – спохватился Юрий.

– Да ведь сыворотку я в конце концов стал брать из крови рентгенизированных крыс, которым вводил белую кровь аоитов, – ответил Ярослав. – Какой же это иммунитет, если у животного рентгенизацией уничтожены все кроветворные, а следовательно, и иммуногенные клетки?

– Не понимаю, – ответил Юрий.

– Так же не понимаю и я, – досадливо отозвался Ярослав. – Может быть, поэтому я не смог убедить и Всеволода Александровича...

– Ты рентгенизировал крыс?

– Да, крыс и кроликов. Полулетальной дозой. Половина животных выживала. Первоначально я делал это совсем с другой целью – чтобы посмотреть рост лейкемических клеток при перевивке. Пересаженные клетки заполняют всю кровь и кроветворные органы в течение семи дней. А потом начинается их гибель. Через три дня все они исчезают и заменяются нормальными клетками животных. Вот тогда я и попробовал испытать сыворотку от этих животных. И видишь, что получилось...

– Вижу, – сказал Юрий. Какая-то еще неясная ему самому мысль зашевелилась в сознании. – Значит, лечебное действие сыворотки начинает проявляться на восьмой день?

– Да, на восьмой день... Когда начинается гибель пересаженных клеток...

– Почему же это не иммунитет? Ведь собственные иммуногенные клетки животных уже начинают восстанавливаться.

– Я сам так думал, – заметил Ярослав. – А потом попробовал контроль – сыворотку крови кроликов без всяких перевивок – на восьмой день после рентгенизации.

– И что же?

– А то, что ты видел, – я показывал тебе лечебное действие сыворотки крови, взятой через семь дней после рентгенизации, без всяких перевивок. Очевидно, действуют какие-то радиотоксины.

Догадка сверкнула, как вспышка молнии.

– Так ведь это то же самое, что и у нас! – воскликнул Юрий. – Чудак, как же ты не догадался! Какие там радиотоксины! Это защитные вещества, вырабатываемые регенерирующей после радиации кроветворной тканью, вот что это такое!..

– Черт возьми! – прервал его Ярослав. – А пожалуй, ты прав... Погоди... Да, конечно... Первые пять-шесть дней после рентгенизации животных никакого защитного действия сыворотка не проявляет. На седьмой день – уже некоторый эффект. А на восьмой... Да, да, в самый разгар регенерации кроветворной ткани... Значит, – произнес он разочарованно, – я имел дело с эффектом Панфилова.

– Какое это имеет значение! – возразил с горячностью Юрий. – Эффект Костромина, эффект Панфилова, разве в этом дело? Ты пойми, у нас в руках новое подтверждение идеи, за которую мы бьемся. И какое подтверждение! Ты понимаешь сам, что будет значить решение проблемы лейкемии для всего населения Земли?

– Не только Земли, милый мой, – сказал повеселевший Ярослав, сверкая глазами. – Прошу не забывать, на каком объекте сделана эта работа.

Он взмахнул рукой по направлению к занавешенному шторой окну.

– Мы с вами, гибнущие братья! – патетически продекламировал он.

Ярослав не изменял себе ни при каких обстоятельствах.