Текст книги "Утопия у власти"

Автор книги: Александр Некрич

Соавторы: Михаил Геллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 92 (всего у книги 98 страниц)

Использование национальных конфликтов в качестве инструмента в борьбе за власть, связанные с этим пристрастность и колебания Горбачева усилили кризис.

Начавшийся кризис обнажил основную причину трудностей, вставших перед империей: появились серьезные сомнения в ее легитимности. В 1917 —1918 гг., когда рухнули три континентальные империи (Россия, Германия, Австро-Венгрия), Российская трансформировалась в советскую. Новая идеология послужила легитимизации новой империи, родившейся на обломках революционных разрушений. Идеология обладала достаточной силой, позволившей после второй мировой войны, когда деколонизация завершила историю последних западных империй, создать «социалистический лагерь», а затем – в 70-е годы – третье кольцо «родственных» стран – в Азии, Африке, Латинской Америке.

Улучшение социализма, начатое Горбачевым, нанесло Идее тяжелый удар. Логика горбачевской тактики собирания власти вынуждала генерального секретаря критиковать деятельность предшественника. Как брошенный в воду камень вызывает круги, так кругами стала расходиться критика – от предшественника к предшественнику: от Брежнева к Хрущеву, от Хрущева к Сталину и все настойчивее, несмотря на все заслоны, от Сталина к Ленину. Трагический баланс советского 70-летия поставил под сомнение «научность» марксизма-ленинизма. Сила я слабость советской идеологии – в неразрывной связи с ее успехами: единственно правильная, ибо победоносная, победоносная, ибо единственно правильная. 70 лет советской истории, оказавшиеся 70-ю годами террора, преступлений, экономического краха, стали убедительным доводом «ненаучности» сооруженной системы.

Трещины в фундаменте

У него под каждым камнем Аллах, а меня кто, сироту, защитит.

Песня «афганцев»

Советские солдаты в Афганистане не знали, что они там делают. Объяснения, которые они получали, были неубедительными не только потому, что они постоянно менялись, но и потому, что они опровергались реальностью. Главное же, каждое объяснение может быть убедительным, если есть вера. Советские солдаты почувствовали себя сиротами, вера их покинула.

Сиротами почувствовали себя не только солдаты. Споры о «коммунистической вере» шли всегда. Говорят об ее исчезновении, что кажется очевидным если сравнивать скептицизм и цинизм брежневской эпохи с эпохой энтузиазма 20—30-х годов. Говорят о ее присутствии, подчеркивая присущий каждой религии переход от эры апостолов к эре церкви. Сталин, изучавший Историю церкви, хорошо знал разрушительную опасность подлинной веры для системы, которую он сооружал по планам Ленина. И решительно разделался с энтузиастами. Советская идеология уже многие десятилетия не производит апостолов и фанатиков веры. Она прочно держалась на ритуале, на обряде. Ритуал был клеем, соединявшим воедино все части империи.

Логика «перестройки», неумолимые законы борьбы за власть открыли путь к сомнениям не только в канонах веры, но и в ее обрядной части. Безжалостная критика предшественников – Брежнева, Хрущева, Сталина, – разрушение их репутации, уничтожение их памятников, портретов, осуждение задним числом их преступлений не могло не привести к возникновению вопросов о Ленине. Кульминацией «иконоборческой» активности стало предложение, внесенное на съезде народных депутатов, сжечь тело Ленина, закрыть Мавзолей. В 1961 г., когда старая большевичка Лазуркина предложила убрать из Мавзолея тело Сталина, она ссылалась на сон, в котором Ленин пришел к ней и просил избавить его от соседа. Предложение было принято, ибо в хрустальном гробу оставался создатель партии и государства. В 1989 г. предложение депутата Юрия Корякина было отвергнуто как богохульство, ибо без Ленина гроб идеологии остался бы пустым.

Высказанная публично мысль о возможности закрытия Мавзолея напугала, ибо без святых, без иконостаса, без утвержденного десятилетиями порядка митингов, собраний, массовых осуждений и одобрений возникала ужасающая бездна. Скоро, однако, в разных районах страны началось свержение памятников Ленину. Табу – исчезает.

В 1956 г., когда «тайный доклад» Хрущева на XX съезде впервые пошатнул здание социализма, стоял вопрос всего лишь «об отце и гении». Казалось достаточным объявить, как выражается лагерный начальник в песне Галича, что «оказался наш отец не отцом, а сукою», и можно идти дальше, по пути Ленина. Двадцать лет спустя встал вопрос о дороге и о цели. Главная цель «перестройки», объявил ее инициатор, – это «больше социализма». Сразу же выяснилось, что никто точно не знает, что такое «социализм». На пути к Цели было много этапов: первая фаза социализма; окончательно построенный социализм; зрелый; развитой... Знаменитый фильм Абуладзе «Покаяние» вошел в историю «перестройки» последней репликой. В ответ на вопрос неизвестной странницы героиня фильма отвечала: «Эта улица не ведет к храму». И слышала в ответ: «Зачем нужна улица, которая не ведет к храму?»

В фильме была показана улица, которая не вела к храму. Подразумевалось, что такая улица где-то есть. Главная проблема состояла в том, что, как выяснилось, никто не знает, что из себя представляет Храм. «Чем больше идет перестройка, – писал С. Меньшиков, – тем настойчивее звучит вопрос о том, что есть социализм – экономически, в социальном плане, политически». Программа КПСС, утвержденная XXVII съездом, проходившим в 1985 г. под руководством Горбачева, не знала никаких сомнений. В первой же главе прокламировалось: «В СССР было в основном построено социалистическое общество». В числе 9 признаков этого идеального общества, на знамени которого начертано «все во имя человека, все для блага человека», – «господство подлинно гуманистической марксистско-ленинской идеологии». Никаких сомнений не было у Михаила Горбачева, представлявшего в 1985 г. проект Программы КПСС и говорившего о «преимуществе социализма как превосходящей капитализм степени прогресса человечества». Для него не было сомнения, что «основная тенденция мирового развития» это «дальнейшее укрепление позиций реального социализма». В 1987 г. один из главных теоретиков Горбачева директор института Маркса-Ленина академик Г. Смирнов все еще твердо убежден, что «перестройка» ставит своей целью «достройку и совершенствование социализма, превращение советского общества в действительно развитой социализм». Александр Яковлев в это время объявляет, что социализм должен познать самого себя. Проходит два года и обнаруживается «архисрочная» необходимость «выработки современной концепции социализма, которая отвечала бы реалиям конца XX – начала XXI столетий».

Советская концепция социализма всегда определялась от обратного. Ответ «армянского радио» – капитализм это эксплуатация человека человеком, а социализм – наоборот – замечательно выразил стремление идеологов марксизма-ленинизма быть всегда «наоборот», стоять на «высшей ступени». Внезапно все еще раз стало «наоборот»: социализм пошел в сторону демократии, гуманизма, терпимости. Помощник Горбачева философ-академик ныне главный редактор «Правды» и член Политбюро Иван Фролов заявил, что он формулирует «марксизм как реальный гуманизм».

Внезапно, по решению Верховной Инстанции, неожиданно для всех Цель растаяла. Обитателям последней империи предложили потерпеть, подождать, пока им будет подготовлена новая Цель. Ритуальный призыв ЦК КПСС к 1 мая 1989 г. уговаривал советских граждан: «Пусть живет и развивается марксистско-ленинское учение – идейная основа революционного обновления социализма!» Год спустя, в канун Первомая 1990 г. ЦК звал советских людей: «Объединим усилия для создания гуманного, демократического социализма». Формула найдена. Горбачев, предлагая созвать очередной, но досрочный съезд партии, объясняет: «Речь идет о путях обновления социализма...» И в этот же день, в докладе о новой национальной политике партии убеждает: «Революционное обновление советского социалистического общества – главный аргумент в пользу укрепления нашего Союза».

Логика очередной формулы проста: Советский Союз построил социалистическое общество, теперь необходима, используя выражение Иосифа Бродского, остановка в пустыне для того, чтобы произвести ремонт, может быть, даже капитальный ремонт. Иными словами – перестройку. Это, следовательно, очередная фаза развития социализма: обновление. Достаточно устранить «деформации» социализма, допущенные Сталиным, и откроется прямая дорога к «Храму». Программа КПСС не знает сомнений: «Советские коммунисты убеждены, что социализму принадлежит будущее». Очередной, но досрочный XXVIII съезд, не принял новой программы, он утвердил лишь временную, «на ближайшую перспективу», по выражению Горбачева, политическую платформу КПСС. Определив суть политики перестройки как переход «от авторитано-бюрократического строя к обществу гуманного, демократического социализма», документ подтверждает: «Мы рассматриваем коммунистическую перспективу, как естественно-историческую направленность развития человеческой цивилизации». Следовательно, убеждение о будущем, принадлежащем социализму, остается законом для коммунистов. Задача, поставленная общим кризисом коммунизма перед идеологами, – найти новый словарь для выражения неизменного убеждения.

Это случается не первый раз. В 1921 г. Ленин сделал внезапный поворот нэпа, оставив за бортом лозунги немедленного сооружения коммунизма. Сталин на пути к власти безжалостно освобождался от революционного словаря, заменяя его – государственным. В ноябре 1941 г., выступая на Красной площади, когда немецкие танки стояли в 20 км от центра Москвы, Сталин включил в новый иконостас, рядом с Лениным, русских полководцев Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова.

Все идеологические повороты имели своей целью, в первую очередь, обеспечить выживание империи. Николай Устрялов, выражая взгляды тех бывших врагов Октябрьского переворота, которые, движимые русским патриотизмом, проповедовали сотрудничество с большевиками, писал в 1920 г.: «Россия должна остаться великой державой, великим государством... И так как власть революции – и теперь только она одна – способна восстановить русское великодержавие, международный престиж России, – наш долг во имя русской культуры признать ее политический авторитет». Для Устрялова не было сомнения, что «советская власть будет стремиться всеми средствами к воссоединению окраин с центром – во имя мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же – во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеологий, практический путь един». Но и различие идеологий, в конечном счете, имеет второстепенное значение, ибо, замечает Устрялов, «чтобы спасти советы, Москва жертвует коммунизмом». Новую политику нэпа идеолог «сменовеховства» называет «экономическим Брестом большевизма».

Комментируя высказывания Устрялова и его единомышленников, большевистский публицист Александр Воронский подчеркивал, что они ошибаются в одном: «Они не понимают, что новая экономическая политика только исправляет ошибки прошлого, но не является отказом от прошлого... Они говорят о крахе коммунизма, когда налицо иная тактика коммунизма, иная, но коммунистическая».

Николай Устрялов не знал ответа на вопрос: «Красное ли знамя красит Зимний дворец или, напротив, Зимний дворец красит собой красное знамя?» Он хорошо понимал, что они помогают друг другу сохранить великую державу. Коммунизм и советы, советы и коммунизм. Интернационализм и национализм, национализм и интернационализм. Тонкий расчет пропорций смесей был основной заботой советских руководителей. Увеличить долю одной из составных частей, уменьшить долю другой. На следующем этапе, перед лицом очередного кризиса, сделать обратное, строго следя лишь за тем, чтобы ингредиенты оставались неизменными. Ленин разбавил интернационализм национализмом, Сталин резко увеличил дозу национализма. Устрялов считал, что «большевизм, с его интернациональным влиянием и всюду проникающими связями, становится прекрасным орудием международной политики России...» и единственной возможностью спасения империи. Полвека спустя Андрей Амальрик заметил, что «марксистская доктрина задержала распад Российской империи», добавив: «Но не в силах отвратить его».

Все новое, как известно, хорошо забытое старое. В 1926 г. в сатирической повести Андрея Платонова было замечено, что «воистину в 1917 г. в России впервые отпраздновал свою победу гармонический разум порядка!» А идейный бюрократ, герой повести, сочинял записки на тему «Советизация как начало гармонизации вселенной». Первомайские призывы 1990 г. провозглашают: «Пусть торжествуют общечеловеческие ценности!»

Идеологический клей выдохся, потерял свою связующую способность. Действующая программа КПСС, принятая в 1986 г., еще декларирует: «Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют: национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен». Последовавшие события убедительно засвидетельствовали лживость программной декларации. В сентябре 1989 г. Горбачев признал: «Конечно, мы знали о существовании непростых национальных проблем... Но все же весь масштаб назревших здесь изменений проявился позднее...» Более года генеральный секретарь обещал и откладывал, снова обещал пленум ЦК по национальному вопросу, который должен был решить «непростые», по любимому выражению Горбачева, вопросы, отмеченные кровавыми следами на Кавказе, в Средней Азии, в других регионах страны.

Выступления партийных руководителей на пленуме обнажили реальность национального кризиса. Новая национальная политика Горбачева, которую с нетерпением ожидал Союз, оказалась очередной реформой, которая ничего не реформирует. Ключевое слово новой платформы КПСС по национальному вопросу: «наполнить новым содержанием». Отвергнув лозунг «Разрушить до основания», отвергнув требования о «перекройке границей изменении формы национальных образований», платформа КПСС обещает: «наполнение реальным содержанием советского федерализма», «наполнение реальным содержанием права национальных образований». Уже в Евангелии предупреждается о недопустимости вливать новое вино в старые меха. Именно это составляет суть новой национальной политики Горбачева. Первый секретарь компартии Башкирии исчерпывающе резюмировал: платформа «не содержит прорыва из устоявшихся взглядов, сохраняя неприкосновенной иерархическую структуру национально-государственного устройства».

Новая, как ее определяет Горбачев, национальная политика КПСС рассчитывает использовать еще имеющийся, по мнению партии, заряд федеральных возможностей; отсутствие – пока – в большинстве республик сильных движений за выход из Союза; экономические связи и экономическую слабость республик, намертво сцепленных с центром. Национальная практика «перестройки» состояла в приведение в действие многочисленных механизмов сдерживания центробежных стремлений. Используются внутренние национальные противоречия в республиках: создается «синдром старшего брата». Требования абхазцев расширить их права учат грузин, что каждый может оказаться в ситуации «старшего брата». В Эстонии возникла проблема русских, в Молдавии – проблема гагаузов, в Узбекистане – турок-месхов, в Литве – польского меньшинства и т.д. Выступая на пленуме, Горбачев напомнил, что в Советском Союзе имеется более 60 миллионов «мигрантов», граждан, живущих не в «своей» республике. Их естественным защитником является Москва. Движение за независимость родилось и рождается в союзных республиках. Автономные области – Абхазия и Каракалпакия, Южная Осетия, Тува и др. – опасаясь молодого и нового национализма «своей» союзной республики, стремящейся уйти от Союза, видят гаранта безопасности в сильной центральной власти.

Пацификация этнических взрывов проходила всегда по одному и тому же плану: власти позволяют страстям разбушеваться, прежде чем принимают меры для прекращения грабежей, насилия, убийств. Наиболее поразительным проявлением этого плана было допущение на протяжении пяти недель полной блокады Армении по решению Народного фронта Азербайджана. Центр не вмешивался, оставив на произвол судьбы союзную республику, создавая впечатление поддержки Азербайджана против Армении. Затем подобный сценарий был разыгран в Баку: только после многодневного допущенного погрома в город вошли войска.

Советская система всегда лучше всего действовала в условиях кризиса. Она приспособлена к решению проблем волевыми, репрессивными методами. С точки зрения власти национальные взрывы имеют положительную сторону: создавая атмосферу опасности, угрозы, анархии, рождают необходимость в центре, сильном и мудром Отце, который наведет порядок.

В конце горбачевской «пятилетки» вопрос о будущем империи встал во весь рост. Его ставят в двух вариантах: как сохранить империю? Как выйти из империи? Признавая опасность ситуации, ища возможности предотвратить ее, Михаил Горбачев подписал 3 апреля 1990 г. закон «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». Процедура сложная и хитрая, дающая Москве различные возможности затормозить выход или даже помешать ему, но признающая существование проблемы. И стремящаяся ее регулировать.

Различные пути «выхода» искали весной 1990 г. прибалтийские республики. Они продемонстрировали, с одной стороны, волю Москвы строго контролировать ситуацию, с другой, поддержку Запада политике Горбачева.

Как экипаж падающего воздушного шара, советские идеологи сбрасывают балласт, чтобы вновь взмыть вверх. Александр Яковлев выбрасывает знаменитое открытие Маркса, замечая, что «идея о насилии в качестве повивальной бабки истории исчерпала себя, равно как и идея власти диктатуры, непосредственно опирающейся на насилие». Он призывает «отбросить высохшие мумии догм, мифов и схоластические схемы». От идеологии остается только одно – Партия. Мы должны консолидировать партию – так формулирует основную задачу Горбачев. Он подчеркивает диалектику новой политики КПСС по национальному вопросу: расширяя политические и экономические права, самостоятельность республик, регионов, вызывая процессы децентрализации, чтобы включить энергию людей, «мы исходим из того, что партия должна в еще большей мере выполнять консолидирующую роль, объединяя все народы вокруг перестройки». Расширять и консолидировать, децентрализовать и объединять – такова роль партии. В 1923 г. на партийном съезде, когда коммунисты из национальных республик критиковали конституцию СССР как возвращение к «единой неделимой России», раздался возглас: «Единая неделимая партия».

КПСС остается основной силой, связывающей «Союз нерушимый». Поэтому новая национальная политика отвергает возможность федерализации партии: существование суверенных коммунистических партий в республиках станет важнейшим фактором распада федерации в ее нынешней форме. В этом вопросе Горбачев стоит на очень прочных позициях: его безоговорочно поддерживает Ленин. Излагая позицию большевизма по национальному вопросу, Троцкий подчеркивал ее «диалектичность»: выступая за право наций на самоопределение, большевики «в рамках партии и вообще рабочих организаций проводили строжайший централизм». Ленин, добавляет ныне реабилитированный Троцкий, «начисто отвергал национально-федеративный принцип построения партии. Революционная организация – не прототип будущего государства, а лишь орудие его создания». Создатель Красной армии чеканит афоризм: «Инструмент должен быть целесообразен для выделки продукции, а вовсе не включать его в себя».

Партия – важнейший, самый могучий инструмент, сильнейшее оружие пророка коммунистической идеи. Он вооружен, когда имеет партию. Она дает ему возможность победить. Естественно, что проблема партии «нового типа», изобретенной Лениным, усовершенствованной Сталиным, – стоит в центре политики Горбачева.

В первые годы «перестройки» Горбачев вел традиционную политику генеральных секретарей, реализующих власть: заменял кадры, строил «свой» аппарат. Постепенно становилась очевидной устарелость концепции «массовой партии». Многие военные эксперты предлагают превратить советскую армию в армию профессионалов. Аналогичная идея овладела умами советников Горбачева. В конце XX в., в условиях, отличающихся от эпохи подготовки «пролетарской революции» и «строительства социализма в одной стране», партия, насчитывающая около 20 млн. членов, – перестала иметь смысл. Опыт бывших социалистических стран продемонстрировал, что массовые партии разваливаются как карточные домики, что многочисленность не гарантирует компартии автоматически силу. Миллионы членов партии в Польше, Чехословакии, Венгрии и т. д. не встали на защиту «своей» власти.

Есть основания считать, что в годы «перестройки» в Москве вырабатывается концепция «партии профессиональных революционеров», как выражался на заре XX в. Ленин. Такая партия может отказаться от статьи 6-й конституции, гарантировавшей ей монополию власти. Она будет иметь власть, поскольку останется наиболее могучей организованной силой в стране.

Концепция «профессиональной партии» объясняет легкость, с какой множество самых различных партий, групп, движений регистрируется в СССР. Более того, создается впечатление, что «оккультные» силы поощряют создание все новых и новых партий и организаций. Как правило, они создаются из нескольких десятков, может быть сотен, иногда двух-трех тысяч человек.

Михаил Горбачев хочет иметь похудевшую, сбросившую жир, мускулистую «свою» партию: обладающую могучими материальными средствами, держащую руку на всех рычагах государственного механизма. В первомайских призывах ЦК 1990 г. цели партии Горбачева обозначены ясно: «Коммунисты! Конкретными делами утверждайте авангардную роль КПСС!» Он сам не перестает настаивать: «...обществу нужна авангардная партия социалистического выбора».

«Новая» партия, партия Горбачева будет создана путем «чистки» нового типа: Сталин физически ликвидировал членов «старой» партии, чтобы очистить место для своих людей, Седьмой секретарь позволяет сделать выбор – остаться с ним или уйти, рискуя потерей власти. «Новая» партия выбрала своей идейной основой «идеологию обновления», использующую набор, казалось бы, навсегда вышедших из употребления догм». «Центральный комитет, – сообщает передовая „Правды“, – твердо высказывается за верность творческому духу материалистического мировоззрения и диалектической методологии Маркса, Энгельса, Ленина». Главный идеолог Вадим Медведев убежден: «Попытки ревизии учения Маркса, Энгельса, Ленина... совершенно неосновательны и непродуктивны». Михаил Горбачев восхищается: «Ленин остается с нами как крупнейший мыслитель XX столетия, который, владея огромным арсеналом современных ему знаний, глубоко проник в тайны общественного бытия».

Истмат, диамат, учение Маркса, Энгельса, Ленина, которое еще совсем недавно называли «единственно правильным, ибо победоносным, и победоносным, ибо единственно правильным», – до боли знакомый словарь, от которого Горбачев не желает отказываться. Ибо, как объяснял он уральским рабочим, «придется многое менять, убирать. Но не до основания».

Значит: менять декорации, второстепенные детали, стремясь сохранить основу, фундамент, т. е. социализм и «Учение»? Диалектика, которая была основой стратегии и тактики Отцов социалистической системы, остается любимым оружием Горбачева. «Марксизм никогда не был для Ленина догмой», – замечает он. И это – совершенно верно. Об этом в свое время точно и афористично сказал Сталин: «Марксизм не догма, но руководство к действию».

«Идеология обновления» – единственное мировоззрение, которое предлагает «перестройка», – очередное воплощение диалектически – знакомой советской идеологии. Как наполеоновская гвардия, она умирает, но не сдается. В отличие от наполеоновской гвардии, знавшей под Ватерлоо, что дни ее сочтены, «идеология обновления» не верит, что умирает.