Текст книги "Утопия у власти"
Автор книги: Александр Некрич
Соавторы: Михаил Геллер
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 98 страниц)
После высадки англо-американских союзнических сил в Европу в июне 1944 года и июльских событий в Германии, приближение развязки стало особенно ощутимым, и это делало встречу в верхах неотвратимой.
Летом и осенью 1944 года советские армии заняли территории Болгарии, Румынии, Югославии, значительную часть Венгрии, подошли к Варшаве. Режимы, сотрудничавшие с Германией и Италией, были низвергнуты при помощи советских вооруженных сил. Многие видные государственные и политические деятели, даже находившиеся в оппозиции к прежним режимам, не говоря о тех, кто поддерживал их, были либо физически ликвидированы, либо арестованы, либо бежали.
В октябре 1944 года Черчилль, с согласия Рузвельта, стремясь обезопасить фланги Британской империи, заключил со Сталиным «джентльменское соглашение» о распределении степени влияния Великобритании и СССР в странах Юго-Восточной и Восточной Европы (соглашение, достоверность которого до сих пор отрицается советской стороной).
Великобритания признала, по свидетельству Черчилля, что Румыния и Болгария являются «областями коренных интересов Советской России» и что «Великобритания будет относиться к действиям русских с полным уважением». Влияние СССР было признано и в Венгрии. Позднее, в последние дни войны, Черчилль пытался «отыграть» Чехословакию и уговаривал Эйзенхауэра занять Прагу раньше Красной армии, но натолкнулся на его решительный отказ, одобренный затем президентом Трумэном. Советский Союз отказался лишь от вмешательства в дела Греции, признав преимущество британских интересов в этом районе.
Соединенные Штаты фактически самоустранились от дел Восточной и Центральной Европы, сохранив интерес лишь к судьбе Польши, и, разумеется, к Германии и Австрии. За несколько месяцев до Ялтинской конференции Советский Союз стал вершителем судеб Восточной и Юго-Восточной Европы, а также в значительной степени и ее центральной части. Шесть с половиной миллионов советских солдат, находившихся в Европе, подкрепляли претензии Советского Союза. И это тоже было реальностью. Рузвельт и Черчилль и приняли это как реальность.
К началу 1945 года военное производство в СССР достигло высшей точки и составило 51,3 процента от всего промышленного производства.
К октябрю 1944 года вся территория СССР за исключением части Латвии была освобождена. Советские армии вступили в Европу.
Задолго до вступления Красной армии в Европу советские власти готовили кадры иностранных коммунистов для руководства новыми просоветскими режимами в странах Юго-Восточной Европы. Приход Красной армии делал неизбежным коренные социальные и политические преобразования в этих странах. Многие из будущих руководителей были в прошлом функционерами Коминтерна, другие участвовали в подпольном коммунистическом движении в этих странах во время войны. Советские руководители предпочитали проверенные коминтерновские кадры из тех, кто уцелел во время террора 30-х годов. Их сервильность была вне сомнений и подозрений. Повсюду проводилась одинаковая тактика: сначала объединение всех противников прежнего режима, включая и отдельных представителей старых правящих классов, затем постепенное отстранение от власти противников коммунистических партий, поглощение ими сочувствующих и расправа с колеблющимися. Последний этап – открытый захват власти коммунистами, опираясь на штыки вооруженных сил и тайной полиции. На первом этапе, широкие массы – рабочие, промышленные и сельскохозяйственные, частично крестьяне – поддерживали программу социальных преобразований, предложенную коммунистами, поскольку она сулила избавление от прежней разложившейся власти, ликвидацию эксплуатации капиталистами и помещиками, народовластие. Когда же выяснилось, что новая власть давит посильнее старой и что обещанное народовластие обернулось господством партийной бюрократии, было уже поздно что-то изменить: коммунистические партии прочно удерживали власть.
В Бухаресте, на третий день после начала советского наступления, 23 августа, король Михай в сговоре с румынскими коммунистами арестовал диктатора Антонеску. На следующий день отряды коммунистов заняли все стратегические важные пункты в румынской столице. 31 августа советские танки вступили в Бухарест. Король Михай был награжден высшим советским боевым орденом «Победы». Спустя некоторое время ему пришлось бежать из Бухареста, так как советское руководство решило прекратить этот спектакль и передать власть в руки людей, которым оно доверяло.
В Болгарии дело пошло круто с самого начала, вероятно, потому, что революция была возглавлена коминтерновцами. 9 сентября власть была захвачена Отечественным фронтом, в котором коммунисты играли решающую роль. Несколько сотен старых политических деятелей, депутатов парламента были расстреляны, другие либо бежали, либо заявили о своей лояльности новой власти. В Софию возвратился бывший руководитель Коминтерна Георгий Димитров.
В Югославии власть фактически уже находилась в руках югославских коммунистов во главе с И. Броз Тито. Это была единственная партия, которая с июля 1941 года вела постоянную вооруженную борьбу с оккупантами и создала огромную повстанческую армию. Окончательная победа была одержана при помощи Красной армии, участвовавшей во взятии Белграда.
По-иному сложилось дело в Словакии, где 29 августа 1944 года вспыхнуло всенародное восстание в ответ на вступление немецких войск на ее территорию по приглашению словацкого марионеточного правительства Тито. Восстание продолжалось до конца октября 1944 года и было подавлено. Советская армия не сумела преодолеть карпатские рубежи и помочь восставшим.
В начале октября 1944 года советские войска вступили на венгерскую территорию. Венгерский регент Хорти объявил о разрыве с Германией и просил державы антигитлеровской коалиции прекратить огонь. Однако Хорти был свергнут лидером венгерских фашистов Салаши. Война продолжалась и приняла затяжной характер. Несколько раз советские войска возобновляли наступление, обливались кровью, не достигая желаемого результата. Военные действия на территории Венгрии прекратились только после ухода немецких войск в Германию в марте 1945 года. Власть оказалась в руках коалиционного правительства, утвержденного Москвой. Спустя некоторое время союзники и попутчики коммунистов либо были устранены и вынуждены бежать из страны, либо фактически примкнули к венгерской коммунистической партии. Во главе государства оказался старый коминтерновец Матиас Ракоши, просидевший два десятилетия в венгерских тюрьмах. Его образ мышления застыл на уровне 20-х годов, когда он попал в тюрьму, и это сулило Венгрии большие невзгоды.
20 июля 1944 года давно назревший заговор против Гитлера разразился. Но бомба, взорванная в штабе Гитлера, не убила его. Заговор был беспощадно подавлен, а заговорщики казнены. Надежда офицеров-заговорщиков на то, что удастся договориться с союзниками после свержения Гитлера, была утрачена.
К осени 1944 года немцам удалось стабилизировать свои фронты в Восточной Пруссии, по Висле и в районе Варшавы. Советское наступление было здесь приостановлено до середины сентября.
На Западном фронте англо-американские союзники столкнулись в декабре 1944 года с контрнаступлением Гитлера в Арденнах и вынуждены были обратиться к Сталину с просьбой начать наступление в Восточной Пруссии ранее намеченного срока, чтобы отвлечь силы немцев.
К концу января 1945 года, за неделю до начала Крымской конференции, советские войска вышли на линию Одер-Нейсе, подошли к Франкфурту-на-Одере и Кюстрину и овладели Шнейдемюлем. Красная армия находилась в 65 км от Берлина.
Выбор места для встречи глав правительств трех государств вовсе не был второстепенной проблемой, как это может показаться на поверхностный взгляд. Пока Рузвельт и Черчилль вели переписку о месте будущей встречи со Сталиным, последний уже принял решение. И сделал он это задолго до того, как Черчилль и Рузвельт встретились на Мальте.
Военные действия в Крыму окончились в середине мая 1944 года и немедленно начался ремонт дворцов в Ливадии, Кореизе и Алупке и очистка территории. Спешно приводились в порядок аэропорт в Сарабузе, дороги, мосты, железнодорожные пути. Одновременно произошла «очистка» Крыма и от коренного населения – татар, поголовно обвиненных в сотрудничестве с немецкими оккупантами.
Знали ли Рузвельт и Черчилль о только что проведенной депортации коренных жителей Крыма или нет, предстоящая встреча, по прихоти судьбы, происходила под знаком советского геноцида.
Черчилль был решительно против предложенного Сталиным места конференции в Ялте, полагая, что это даст Сталину серьезные преимущества. Рузвельт считал, что существует важнейший фактор, с которым следует считаться: все решения в СССР принимаются только одним человеком – Сталиным. От участия его в конференции зависит будущее мира. Президент полагал, что если союзники проявят терпение и понимание, то СССР примет участие в новой международной организации наций (ООН) и станет конструктивной силой в международных делах. Если же союзники по войне против держав «оси» разойдутся и мир распадется на два вооруженных лагеря, СССР может стать разрушительной силой.
У президента были и другие соображения, более прагматические: он был неизлечимо болен. Оставалось несколько незавершенных дел первостепенной важности: доведение до конца разгрома нацистской Германии и определение основ будущего мирового устройства. Рузвельт признавал, что СССР остается решающей силой коалиции на европейском театре. Другой главной задачей было завершение войны на Дальнем Востоке. У Японии все еще была сухопутная армия в 4 млн. чел., значительная и нетронутая ее часть находилась в Маньчжурии (Квантунская армия). Уничтожение ее могло сыграть важнейшую роль на завершающем этапе войны, но сделать это мог только Советский Союз. Военные советники президента мрачно предрекали, что без участия советских вооруженных сил потребуется еще 18 месяцев после окончания войны в Европе, чтобы довести Японию до состояния полного разгрома. Было подсчитано, что при высадке на Японские острова погибнет миллион американских солдат. Этот аргумент был достаточно веским. Ни один президент США не мог бы его игнорировать.
Президенту было известно также, что опытный взрыв атомной бомбы не может быть произведен ранее чем через пять месяцев, то есть в июле 1945 года.
По настоянию президента Рузвельта контрпредложение Сталина провести конференцию в Крыму было принято, скрепя сердце, и британским премьером. С этого момента Сталин почти полностью овладевает психологической ситуацией. Никогда больше – ни до Крымской конференции, ни после нее – его политическое искусство не достигало такой вершины. Впрочем, оно внушительно подкреплялось штыками советских армий, наводнивших Европу.
В Ялте происходит конфронтация двух диаметрально противоположных систем политического мышления, даже, вернее будет сказать, столкновения двух миров – советского и свободного, и происходит это в уникальных условиях военного союза между ними и коалиционной войны. Но в то же время происходит и нечто прямо противоположное и неожиданное: сближение не только точек зрения трех лидеров, но и их ментальности.
На стороне советского мира огромные преимущества: прежде всего – силы солдат, во-вторых, невежественное представление о западном мире, в-третьих, признание западным миром (и не только его лидерами) решающей роли, сыгранной СССР в разгроме германской военной машины; на его стороне также сочувствие к жертвам, понесенным советским народом, и желание компенсировать их. Наконец, на стороне советского мира – нужда США в помощи СССР в войне против Японии и их готовность заплатить за помощь дорогую цену (за счет Японии). Вообще, готовность вознаграждать за «хорошее» поведение и наказывать за «плохое» – характерная особенность американской администрации во все времена: так сказать, наследие пуританизма, не всегда уместное в практической политике.
Для советского руководителя не стоило большого труда сделать приятное американскому президенту. Согласно условиям соглашения об участии СССР в войне против Японии, Советский Союз получал обратно не только территории утраченные Россией в результате поражения в русско-японской войне 1904 года, но также и принадлежащие Японии Курильские острова. Рузвельт был обрадован готовностью Сталина сотрудничать с правительством Чан Кай-ши, а не с китайскими коммунистами. Президент был также ободрен согласием Сталина на вступление СССР в Организацию Объединенных Наций на условиях, предложенных США.
И как было СССР не согласиться, если он получал в ООН сразу три голоса – Украинская ССР и Белорусская ССР становились независимыми членами Организации Объединенных Наций. Никогда еще престиж Советского Союза не достигал таких высот, как на конференции в Ялте (4—11 февраля 1945 года). Что происходит на самой конференции?
Западных руководителей больше всего беспокоит положение в Польше. Она находится под советским контролем. Её будущее в руках Сталина. И президент и премьер-министр стараются отторговать у Сталина все, что возможно. Для Сталина же польский вопрос в основном решен. Во время предварительной встречи министров иностранных дел для обсуждения повестки дня конференции, Молотов замечает Идену: главное состоит в том, чтобы не мешать полякам, поскольку Польша уже освобождена. В этом и есть суть позиции СССР – пусть Запад не вмешивается. Советский Союз даже готов пойти на некоторые уступки, например, согласиться на включение в уже созданное СССР польское правительство нескольких польских политических деятелей, находящихся на Западе и в самой Польше, и обещать проведение свободных выборов (это обещание никогда выполнено не будет). Английские представители просят допустить наблюдателей и обеспечить им свободу передвижения. Сталин великодушен: почему наблюдателей? Пусть Англия и США направят своих послов в Варшаву. Черчилль благодарит. Конечно, он понимает, что судьба Польши в руках Сталина, и старается умилостивить его. Все же остается щекотливая этическая проблема: Англия вступила в войну, защищая своего союзника Польшу, подвергшегося нападению Германии, Польша – «вопрос чести для Англии». Сталин понимает это, но для СССР это не только вопрос чести, но и его безопасности. Черчилль больше не настаивает на возвращении Львова Польше, он также признает «линию Керзона» основой границы между СССР и Польшей. Больше того, Черчилль сам подводит и «правовую» базу: «После той трагедии, которую пережила Россия, когда она защищала себя от германской агрессии, после всех усилий, какие Россия приложила для освобождения Польши, претензии русских на Львов и на границу по линии Керзона основываются не на силе, но на праве». Мы обнаружим отзвуки такого рода аргументации спустя 23 года в «доктрине Брежнева».
Британский премьер был неправ в принципе. Народы не должны были платить территорией или ущемлением своего суверенитета за освобождение от немецкой оккупации. Рузвельт согласился с доводами Черчилля. Для него польский вопрос в значительной степени потерял свою остроту после президентских выборов 1944 года. Заверения Сталина о включении в польское правительство Миколай-чика и др., а также обещание провести свободные выборы вполне Рузвельта удовлетворяют.
Заявление Черчилля о праве СССР на Львов – важнейший поворотный пункт в ходе конференции, он знаменует готовность Великобритании признать законными изменения советско-польской границы, произведенные в результате раздела Польши согласно договорам между нацистской Германией и Советским Союзом от 23 августа и 28 сентября 1939 года.
Все же Черчилль хотел бы связать Сталина обязательством в отношении будущего режима Польши. Самое главное, по его мнению, не территория, но характер власти, которая там будет установлена. Он прав, конечно, в принципе. Но на этой конференции важно все – и власть, и территория. Черчилль предлагает создать польское правительство без промедления, тут же на месте, в Ялте. Сталин негодует: «Меня называют диктатором, а не демократом, но у меня достаточно демократических чувств, чтобы отказаться создавать правительство без участия самих поляков». Даже видавший виды Черчилль ошарашен и не знает, что сказать.
Вообще, использование идеологически уязвимых мест противника, его собственной терминологии либо для смягчения позиции одного из партнеров, либо ради высмеивания его, впрочем, совершенно беззлобно, широко применяется как Сталиным, так и Черчиллем. Рузвельт стоит как бы над схваткой. Жонглирование одними и теми же терминами и понятиями, в то время как каждый из участников конференции вкладывает в них иной смысл, один из способов политической игры в Ялте. Однако всегда существует опасность «заиграться».
Например, Черчилль пускается «во все тяжкие», чтобы добиться от Сталина более приемлемого соглашения о Польше. Косвенным образом он старается продемонстрировать Сталину свое якобы невраждебное отношение к коммунизму. Он вспоминает, например, что, несмотря на свои конфликты в прошлом с коммунистическим членом парламента Галлахером, он, Черчилль, послал ему телеграмму сочувствия в связи с гибелью двух его приемных детей. Черчилль также объясняет Сталину, что оппозиция коммунизму в Англии не основана на споре вокруг принципа собственности: а на старой проблеме отношений между индивидуумом и государством. Но во время войны, – подчеркивает он, – интересы граждан были подчинены правительству. Оставалось лишь добавить – «совсем как в СССР»... Апофеозом демонстрации невраждебного отношения Черчилля к коммунизму послужил его тост «за пролетарские массы мира». Следовало бы, конечно, добавить «и за пролетарский интернационализм»...
...Рассказывают, что летом 1942 года секретарь Загорского райкома партии (близ Москвы), делая сообщение на партийном активе о международном и внутреннем положении и упоминая о визите Черчилля в Москву, оговорился и вместо «господин» сказал «товарищ Черчилль». В зале раздался смешок. Секретарь, однако, не растерялся и произнес со всей убежденностью, на которую был способен: «Да, товарищи, и в самом деле мы сможем скоро сказать „товарищ Черчилль“». Сталин все же дальше «друга», «боевого соратника», а также «старого боевого коня» не пошел. Впрочем, был еще раньше и позднее «поджигатель войны Черчилль»...
В конечном счете на конференции было принято согласованное решение по вопросу о Польше. Но советская точка зрения фактически возобладала: «линия Керзона» была признана восточной границей Польши. Польша должна была получить приращение территории на севере и западе за счет побежденной Германии. Точное определение западной границы откладывалось до мирной конференции. Руководители союзных правительств рекомендовали расширить состав уже существующего, находящегося в Варшаве Временного правительства за счет демократических лидеров как из самой Польши, так и из-за рубежа; после чего Временное правительство преобразуется в правительство национального единства. Это правительство обязано будет провести всеобщие выборы, в которых примут участие на равных основаниях все демократические и антинацистские партии.
В конце марта 1945 г. советские военные власти при помощи обмана арестовали руководителей польской Армии Крайовой, заманив их к себе для переговоров; вывезли их в Москву и устроили над ними показательный процесс (так называемый «процесс шестнадцати», июнь 1945 года). Все, кроме одного обвиняемого, были приговорены к различным срокам заключения в советских лагерях, где трое из них погибли (в том числе главнокомандующий Армией Крайовой генерал Леон Окулицкий), четвертый был впоследствии передан властям Польской Народной Республики и умер в заключении. В июне 1945 года было основано правительство национального единства, в котором прибывший к тому времени в Варшаву С. Миколайчик стал вице-премьером.
Исторический смысл спора вокруг будущих польских границ был правильно понят и раскрыт меньшевиками задолго до конференции в Ялте. В передовой статье заграничного органа партии говорилось, что на примере польских территорий «решается и предрешается участь будущего международного порядка. Будет ли установлен прецедент захватнической аннексии, или демократического мира? Выдержит ли самая крупная страна европейско-азиатского континента, претендующая на руководство международным рабочим движением, этим носителем идеалов будущего, экзамен не только силы – этот экзамен она выдержала, – но права и справедливости, по крайней мере в международных отношениях? Вот проблема огромного значения».
Такого рода экзамена, как история неоднократно это демонстрировала, советская система, экспансионистская по своей натуре, выдержать не могла.
В отношении Германии союзники установили на Ялтинской конференции, что разгром ее будет доведен до конца, а затем она будет оккупирована войсками союзников, и к ней будут применены принципы демилитаризации, денацификации и демократизации. Это означало ликвидацию германских вооруженных сил, разрушение военного потенциала, устранение нацистского влияния на жизнь в Германии и наказание военных преступников. Устанавливалось далее, что Германия будет обязана выплачивать союзникам репарации.
В Ялте было провозглашено, что союзники не собираются уничтожить немецкий народ. Это было важное и своевременное заявление, так как гитлеровцы использовали требование союзников о безоговорочной капитуляции Германии для запугивания немцев угрозой гибели всего народа в случае победы англо-американо-советской коалиции держав.
Война фактически была уже Германией проиграна. Единственная надежда Гитлера основывалась на вероятности столкновения между СССР и его западными союзниками на финальном этапе войны. Не идеологическое, конечно, но сближение ментальности лидеров западного мира и Сталина на Ялтинской конференции, безусловно, происходит. Например, обсуждается вопрос о западных границах Польши: что делать с немцами из Восточной Пруссии, куда их девать? Мнение Черчилля: проблема заключается в насильственном перемещении миллионов людей. Лично он, Черчилль, не очень шокирован такой перспективой, но многие в Англии были бы шокированы. Если Польша получит Восточную Пруссию, это будет означать перемещение шести миллионов немцев. Это возможно, но все-таки есть сильные аргументы и против. Сталин решает этот вопрос очень просто: «Когда наши войска там появятся, то все немцы сбегут – и ни одного немца не останется». Черчилль размышляет – тогда остается проблема, как устроить их в Германии. «Мы уже убили шесть или семь миллионов немцев и, вероятно, убьем еще один миллион до конца войны». Сталин: – Один или два? Черчилль: – О, я не предлагаю какие-либо ограничения в этом смысле. Итак, должно быть достаточно места в Германии для тех, кто будет нуждаться в том, чтобы заполнить освободившееся пространство. Я не боюсь проблемы перемещения населения, если оно пропорционально способности поляков освоить полученные территории и возможности для перемещенных немцев занять место убитых в самой Германии.
Три лидера – за единство между союзниками, они со смехом отвергают даже самое предложение, что кто-нибудь из них в будущем будет стремиться к мировому господству. Все выступают за лучший и прочный мир. Растроганный президент называет отношения, сложившиеся между союзниками, как бы отношениями между членами одной семьи.
Но что думает каждый из них в действительности? Сталин знает, что после войны события пойдут в ином русле. Впрочем, он и не скрывает этого. Поэтому он старается реализовать в Ялте все, пока еще открытые, возможности. Проблема будущего Германии беспокоит его, пожалуй, теперь больше всего, ведь Восточная и Юго-Восточная Европа фактически признана советским доменом. Но решение германский проблемы пока зависит не только от него одного. Хотя Сталин и соглашается в принципе с предложением США и Англии о расчленении Германии, но на самом деле такое решение проблемы находится в полном противоречии с его концепцией советско-германского союза и, более конкретно, с планом использования немецких материальных и людских ресурсов для восстановления и развития советской экономики.
Репарации становятся предметом острой дискуссии. США и Великобритания, памятуя об опыте с репарациями после Первой мировой войны, крайне неохотно идут на обсуждение этого вопроса. Черчилль шутливо предлагает решить вопрос о репарациях согласно принципу: «Каждой стране по потребностям, от Германии по возможности». Но эта аллюзия на принцип коммунистического общества Сталиным отвергается. Его принцип другой: «каждому по заслугам». Англичане не против того, чтобы Советский Союз изъял немецкие заводы: тогда, откровенно объясняет Черчилль, к Англии перейдет немецкий экспорт. Сталин успокоительно заверяет: «Русские, конечно, будут изымать германские заводы, когда они до них доберутся».
Каким Сталин видит будущее Германии на самом деле, станет ясным лишь через четыре года, когда образуется ГДР. В Ялте же Сталин ограничивается лишь многозначительным предсказанием – у Германии есть будущее. Время покажет, что будущее это он видел в советизированной Европе.
При чтении ялтинских документов особенно впечатляет кажущаяся разница точек зрения лидеров западного мира и Сталина на права малых стран и сближение этих точек зрения на практике. Во время обсуждения статуса будущей международной организации наций Сталин сделал абсолютно ясным, что он никогда не согласится, чтобы любое действие любой из великих держав было бы передано на обсуждение малых стран. Он заявил, что считает просто смешным, чтобы такая маленькая страна, как, например, Албания имела бы равный голос с «большой тройкой»: «Югославия, Албания и подобные малые страны вообще не заслуживают того, чтобы быть за этим столом».
В другом месте: «Вы хотите, чтобы у Албании был точно такой же статус, как у Соединенных Штатов? Что сделала такого Албания в этой войне, чтобы заслужить подобный статус? Мы – трое – должны решать, как обеспечить мир на земле, и он не будет сохранен, пока мы не решим сделать это ... Некоторые из освобожденных стран, по-видимому, думают, что если великие державы проливали свою кровь за их освобождение, то теперь они могут себе позволить упрекать эти великие державы за то, что они не принимают в расчет права этих малых стран?» Он готов принять участие вместе с США и Великобританией в обеспечении прав малых держав, но никогда не согласится подвергнуть их обсуждению любую акцию любой великой державы... Не знаю, читал ли Энвер Ходжа, написавший прочувствованную книгу о Сталине, материалы Ялтинской конференции...
Рузвельт согласен с тем, что великие державы несут большую ответственность и мир должен быть начертан тремя державами, находящимися здесь.
Черчилль умиротворяюще замечает: орел должен разрешить маленьким птичкам петь, не заботясь о том, что именно они поют. Но «горный орел», только что отправивший в ссылку целые народы, предпочитает, чтобы «птички» вообще помалкивали. Таким образом, западные лидеры принципиально не расходятся со Сталиным по вопросу о правах малых народов. Разница заключается лишь в том. что каждый лидер высказывает свое мнение согласно манере и лексике, принятой в привычном для него мире.
Абсолютная нетерпимость Сталина к самой возможности обсуждения малыми странами действий великих держав подкрепляется сделанным, вероятно, по его указанию предупреждением Вышинского Чарлзу Болену (переводчик президента Рузвельта в Ялте, впоследствии посол США в Москве): СССР никогда не согласится, чтобы малые страны имели право обсуждать действия великих держав. На замечание Болена, что делегация США на конференции должна постоянно принимать в расчет беспокойство американского народа относительно ограждения прав малых наций, бывший прокурор СССР отвечает строго: «Американский народ должен научиться повиноваться своим руководителям». Болен иронически замечает: если Вышинский посетит Соединенные Штаты, он, Болен, был бы рад увидеть, как Вышинский скажет это американскому народу. Вышинский уверенно говорит: он готов отправиться в Америку и объяснить это американскому народу.
Пройдет немного времени, и «прокурор смерти» прибудет в Нью-Йорк в качестве советского делегата в Совете Безопасности ООН и объяснит все, что нужно и американскому народу, и «птичкам», которые там поют. И американская либеральная пресса будет с умилением писать об уме, напористости и остроумии Вышинского.
На конференции происходит как бы обмен опытом управления государствами – демократическим и советским. Много раз во время конференции Черчилль, ища уступок со стороны Сталина, напоминает, что в скором времени в Англии предстоят всеобщие выборы и не исключено, что – если не удастся достигнуть удовлетворительных результатов в Ялте, – он будет отстранен от власти. А ведь он и Иден лучшие друзья Советского Союза. Сталин утешает своего «боевого товарища»: «Победителей не выгоняют... Народ, – назидательно объясняет Сталин британскому премьеру, – поймет, что ему нужен лидер: а кто мог бы быть лучшим руководителем, чем тот, кто выиграл войну?» Черчилль пытается объяснить, что в Англии две партии, он принадлежит к одной из них: «Насколько легче Сталину – ему приходится иметь дело только с одной партией». Сталин обдумывает ситуацию: «Одна партия гораздо лучше», – с глубоким убеждением говорит он. Ему ли не знать?!
На Крымской конференции США и Великобритания признали де-факто образование советской империи, ее границы простираются в Европе от Балтики до Адриатики с севера на юг и до Эльбы и Верры на Западе. На Дальнем Востоке в обмен на вступление СССР в войну против Японии, границы СССР, после получения Южного Сахалина и Курильских островов, почти упираются в территорию собственно Японии у о-ва Хоккайдо. Лишь небольшая полоска воды отделяет теперь СССР от Японских островов, подписание соглашения об условиях вступления СССР в войну против Японии завершает создание империи. На конференции в Крыму происходят как бы крестины Советской империи. Ее крестными отцами становятся президент Соединенных Штатов и премьер-министр Великобритании.
«Крестные отцы» отнюдь не были альтруистами. Они добились для своих собственных стран того, что, по их мнению, было наиболее существенным к моменту завершения военных действий в Европе, – соглашения об общей политике по отношению к побежденной Германии, признания (со стороны СССР, правда, на словах) распространения демократических принципов на освобожденные страны Европы, одобрения статуса новой международной организации наций, согласия СССР вступить в войну против Японии. При той расстановке политических сил, какая существовала в США и в Великобритании в то время, при превалирующих в западном мире просоветских симпатиях и, наконец, при реальных военных факторах того времени, маловероятно, чтобы США и Великобритания могли добиться лучших результатов.
