Текст книги "Актриса"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Он приехал через два часа, и мы угощали его всем тем, что купили в соседнем супермаркете. Он остановился, успокоившись тогда, когда маленький холодильник опустел. Наши припасы на «этот год» были уничтожены. Хотя бутылку имперской водки и шампанского Тая для чего-то припасла, для какого-то случая.

Вечером мы шли к следующему родственнику в гости. Тае оказывался всяческий почет и внимание. Она была актриса и дочь знаменитого отца.

– Максим, – сказала она ласково, – какие планы в немецком государстве на Новый год?

– Боевые! Алеша – главнокомандующий, ему и ёлку в руки.

– Я не у себя дома, я в гостях.

– Чувствуй себя как дома, – посоветовал Максим.

– А у Оскара нельзя собраться, у него большое жилище? – спросила Тая.

Оскар категорически не хотел, чтобы на Новый год собирались у него, а изъявил волю собраться в ресторане. Меня абсолютно не прельщала перспектива проводить с Оскаром Новый год в ресторане. Я уже знал, чем это кончается. Он подставлял и раскручивал меня. Все родственники, находясь в претензиях друг к другу, собирались кто куда. А я-то думал собрать их вместе и впервые отпраздновать Новый год – дома.

Тая с легкой улыбкой смотрела на меня. С такой легкой сценичной улыбкой. Я не хотел посвящать ее в семейные междоусобицы и обещал ей справить Новый год. Кстати, в предыдущем предложении нет причинно-следственной связи…

– Я предлагаю, я, конечно, только предлагаю…

– Не тяни кота… – посоветовал от души Максим. – Ты же знаешь, что сделаем так, как ты хочешь. И только упаси Господи ослушаться – испорчу себе жизнь на весь Новый год!

Я улыбнулся. У него было хорошее чувство юмора. (И раскованность в манерах.)

– Я предлагаю пойти пообедать в хороший ресторан.

– Но немецкие рестораны до двенадцати ночи…

– А потом встретить Новый год в ночном клубе с танцами.

– Прекрасно, – сказала Тая.

– Все вместе? – спросил Макс.

– Я, ты и она.

– А как же Оскар?

– Максим, могу я хотя бы Новый год пережить без Оскарика! Или ты не переживешь?

– Переживу, но будет обида.

– Одной больше, одной меньше. Я все равно окажусь плохой.

– Но объясняться, я надеюсь, ты не выставишь меня?

– Что ты, «моя красна девица», я сам все объясню.

– Хотел бы я послушать.

– Я предлагал ему собраться у него, он наотрез отказался. Чего-то боится… Наверно, разориться. К тому же он собирался с любимой в К*** справлять Новый год с ее друзьями в дискотеке.

– А остальные родственники?

– По идее должны были пригласить меня. Но, я смотрю, никто не рвется…

– Узнаю брата Алешу!

Мы обнялись и расцеловались.

– А что хочет наша Прекрасная Дама, не мешало бы поинтересоваться?

– То же, что и Алексей.

– Какая прелестная гармония, – сказал Максим.

Все стали собираться в город.

За два дня, не зная ни слова по-немецки, ни города, я должен был найти ресторан, где мы будем откушивать новогодний обед.

Я заходил и выходил примерно в и из пятидесяти ресторанов в «старом городе». Брат и Тая оставались снаружи разговаривать. Сделав заказы в трех заведениях, решил, что «кухню» мы выберем за несколько часов до Нового года.

Сразу начались «смертельные» обиды со стороны Оскара, но я понимал, что это наигрыш: ему так же хотелось встречать Новый год со мной, как мне с ним. Он так же был счастлив без меня, как я без него. Мы не могли разойтись – на родственной тропе. А вплетать в одну телегу коня и трепетную лань… Я не баснописец… Кто был конем, а кто ланью – не так важно.

В восемь вечера мы вышли из номера и, встретив внизу разодетого, благоухающего Макса, направились в «старый город». У меня красивый брат. Или мне так кажется?

Мы проверили все три заказанных заведения, прежде чем остановились на китайском дорогом ресторане с золотыми львами.

«Обед прошел в дружеской и добросердечной обстановке». В одиннадцать с мелочью мы вышли из ресторана, до Нового года оставалось тридцать минут.

В Тае присутствовала какая-то своя западность, она была спокойна. Казалось, ей все и всё до лампочки, в лучшем случае – до фонаря. Как будто она все давно просмотрела. Ее трудно были удивить, и удивляло – незначительное.

– Алешенька, до Нового года остается двадцать пять минут, – сказала с волнением Тая.

Я посмотрел на швейцарские часы. Максим сыто улыбался.

– Вкусный был обед, Максим?

– Очень жалко, что завтра такого не будет!

Мы заглянули в пару диско, но там гулял шумливый, визжащий молодняк, среди которого встречать Новый год не хотелось. И, взявшись за руки, мы пошли на главную аллею города.

Троица зашла в несколько клубов, куда нас не хотели пускать даже за деньги. Все было заранее забронировано. И мест, как в преемственной Империи, не было.

Господи, кому сказать: в Германии встречать Новый год!..

– Алешенька, остается десять минут.

Я еще никогда не видел, чтоб Тая так волновалась – это было первый раз.

– Ну, если нас не хотят никуда пускать, тогда мы встретим его на улице, под звездами на небе.

После еще двух ночных клубов я остановился около красивой вывески.

– Это самый дорогой клуб в городе, – осторожно сказал Максим.

Я кивнул и спустился вниз, оставив их на улице. Вежливый телохранитель с большими мускулами преградил мне дорогу и сказал что-то по-немецки. Я попросил хозяина – к телефону. Во всем мире знают английское слово «босс». Вышла полинявшая с годами немка, но еще с неплохой фигурой, и спросила, что мне угодно. Я сказал, что мне угодно встретить Новый год в ее клубе, желательно до того, как «куранты» пробьют двенадцать. Она сказала, что у них нет ни одного места и мне придется быть на танцплощадке. Танцевать. Я спросил, могу ли я пригласить ее на первый танец, после чего она растаяла окончательно… и назвала цену. Цена была астрономическая, но наверху стояла Тая-актриса и волновалась, а до Нового года оставалось – ничего уже не оставалось.

С билетами я вылетел наверх. Предприятие называлось «Silvernacht», уже хорошо, что не «Kristalnacht». Кто б мог подумать, что сорок семь лет спустя мы будем праздновать Новый год в немецком фешенебельном клубе… Хозяйка сама подвела нас к стойке бара и сделала знак бармену «Shnell!».

Тая сияла и дрожала от возбуждения.

– Алешенька, вы волшебник! Я вас люблю.

До Нового года оставалось две минуты. Кругом стоял возбужденный шум, крики, летали ленты серпантина, хлопушки, конфетти, кто был в масках, кто в цилиндрах. Мы вышли на танцплощадку. Мулатка пела, что лучше «это сделать в эту ночь…». Тая оказалась классной танцовщицей, а возможно, на нее действовал Запад. Вдруг музыка резко оборвалась, и мулатка, прижав клубничные губы к микрофону, стала сексуально считать: десять, девять, семь, пять…

Раздался дикий крик, взлетели шары, и взорвалась музыка. Новый год!!!

– Алешенька, поздравляю вас с Новым годом! – Она обняла меня и поцеловала в губы. Я ответил. Мы обнялись с Максимом втроем.

Все стали плясать, как умалишенные. Тая танцевала лучше всех, и на нее обращали внимание. Телодвижения были точны, пластичны, в ритм. Она наслаждалась движением и музыкой, было заметно, что она счастлива. На ступеньках стояла немка с потрясающей фигурой, которая во все глаза глядела на меня, а я на нее. Впрочем, я уже не удивлялся фигурам женщин этой нации. Они были созданы Богом. Я пожалел, что не один… Подтащив впервые в жизни застеснявшегося Максима, я слил их на танец, угостив коктейлями, зная, что он этого не сделает, а девушек надо развлекать… Иначе… В три часа ночи мы вышли с Таей из шума и гама ночного клуба. Хозяйка пыталась удержать нас, говоря, что сейчас начнется самое интересное – шоу трансвеститов «Мэрилин Монро».

Вдвоем мы шли через большой ночной парк в новогоднюю ночь. А я думал, что в Нью-Йорке Тая бы точно не дошла до места назначения в своей шубе.

Раздевшись, мы легли в кровать. Тая опять была «наездницей». Поражая меня все больше и больше. Откуда такая «школа»? Верховой езды…

В пять утра позвонил Максим из клуба и сообщил, что немка не хочет «идти в гости» (то есть спать с Максимом) и мы можем отдыхать спокойно. Что мы и сделали. Заснув и проснувшись в новом году.

Через пару дней Оскар пригласил нас во французский ресторан отмечать мой день рождения. Я что-то мало верил в свое «счастье» и оказался прав. Когда после приятного застолья Виана спросила приглашавшего, может ли она съесть десерт, он ответил: я не знаю, спрашивай Алешку, он всех угощает.

А я-то думал, почему он заказывает такое обильное количество блюд…

Я знал: расплачиваться придется натурой – с банками в Нью-Йорке. Удовольствие мне стоило энное количество сотен марок. Я заплатил, ни слова не сказав. К чему слова…

Ночью Тая была особенно нежна и как-то заслонила, лежа на мне, мысли о долгах, судах, банкротстве – выживании.

– Алешуля, через два дня вы улетаете. Когда я вас увижу снова?

– Прилетайте и увидимся.

– Легко сказать.

– Еще легче сделать.

– У меня спектакли, театр, репетиции.

– Значит, это важнее.

– Ничего нет важнее вас. Но у меня обязательства, в спектаклях заняты другие актеры… Я хочу, чтобы вы приехали ко мне.

– То есть?

– Не жили у мамы и в промежутках навещали меня, а жили у меня.

– Так серьезно, Тая?

– Вы даже себе не представляете как!

– Вы не заболели? – Я пощупал ее лоб и почувствовал по ее губам на моем плече, как в темноте она улыбнулась.

– Нет. Я больна вами.

– О, это проходящая болезнь.

– Не думаю. Такого со мной никогда не случалось.

Она ввела осторожно свой язык в мое ухо… Таких «наездниц» у меня не случалось тоже.

Мы заснули в пять утра, завтра предстоял переезд к Оскару – на одну ночь. А утром – выезд в аэропорт. Я улетал в Демократию, Тая – в Империю, разница между нашими самолетами была около одного часа. Разница между государствами – век.

Я попросил Таю передать «Анну» Издателю.

Я ненавижу летать, особенно зимой и особенно над океаном. Там нет посадочных площадок.

Прилетев, не побрившись и придумав историю, чтобы попасть вне очереди на прием, я влетел к урологу. У меня был опять трихомоноз… За все удовольствия в жизни надо платить. Но почему?

В январе меня ожидали только суды, безденежье, очередная депрессия и адвокаты. Бывшая Джульетта требовала в своих бумагах, чтобы меня посадили в тюрьму. Так как я не платил ей достаточно (как ей казалось). Естественно, мне казалось совершенно наоборот.

Деньги, господин Саккар, деньги. Слушание было назначено на февраль. Судиться и разводиться – любимое времяпрепровождение американцев. Разводы здесь – национальный вид спорта.

«Февраль. Достать чернил и плакать».

Мне пришлось нанять нового адвоката по бракоразводным процессам (в Америке гораздо проще пожениться, чем развестись), который сразу потребовал задаток в 7 тысяч долларов. («Где деньги, Зин?!») Пришлось занять. По их законам я должен был иметь адвоката в суде, у них забавные законы. «Любимая» все не могла со мной разделиться. Собственность – умножает скорбь.

Я впал в глубокую депрессию: мне было не до писаний, я не мог даже читать. И только эпизодически рыскал по Нью-Йорку и окрестностям в поисках каких-то сделок, бизнеса, чтобы заработать деньги. Вонючие бумажки. А они не зарабатывались…

К марту полегчало, и я начал выкарабкиваться из депрессии. Известная американская компания TWA объявила первые познавательные полеты в Империю с невероятной скидкой: за 300 долларов можно было слетать туда и обратно, с посадкой в Брюсселе. Ох, как я любил эти посадки. Я надеялся, что за эти деньги самолет будет двукрылый, а не с одним крылом.

Невероятно как, растолкав, заткнув, задвинув дела, проблемы, заботы, суету, поназанимав, я попал на этот рейс. Познавательный – в Империю. Чего там познавать… Самолет был двукрылый. И оба крыла были присоединены к самолету. И оба прекрасно работали, я сам проверял клепки на них из иллюминатора. Полет был на редкость приятным, о чем я, не промедляя, высказал свое мнение капитану экипажа. Он предложил мне расписаться в их авиационной книге, сообщив профессию. Я написал: летатель.

В аэропорту меня встречала Тая с букетом роз. Она была на новой, купленной ей папой машине и сразу повезла к себе домой. Она была рада. Она сияла.

– Я вам составила целую программу.

– Чем обязан?

– Вы мой золотой мальчик. Я так счастлива, что вы приле… приехали!

Был предпоследний день марта. Опять я здесь. На серых, безликих и пыльных улицах еще стояла (или: лежала) грязь, смешанная со слякотью. Только у них было такое сочетание – в столице. Здесь были самые грязные улицы в цивилизованном мире. А в машине – красочность, яркость и запах стильных духов, подаренных Тае. В силу своей «недогадливости» я понял: Тая готовилась к этой встрече. Очень тщательно. Она порхала вокруг меня в подъезде, помогая с сумками и пакетами.

– Алешенька, вы голодный, конечно? Я целый день вчера готовила.

Ее родители жили в соседнем подъезде.

– Это как, брали в другой квартире и переносили сюда?

Она улыбнулась:

– Нет, я сама. Но мамуля хочет с вами познакомиться. После моей зимней поездки…

– А папуля?..

– У него премьера. Но я думаю…

– Неужели великий и знаменитый сам…

– Алешуля, как вы долетели? Было очень страшно? Я всегда так волнуюсь, когда вы летите. Зная, как вы любите летать.

– Тая, а можно я приму душ?..

– Конечно, мой мальчик, о чем вы спрашиваете. Хотите, я вас даже выкупаю?

Я согласно наклонил голову. Она забегала с полотенцами, будазаном, зашумела вода.

– Нам только что дали горячую воду, целый месяц не было.

Я стал возвращаться к жизненным реалиям. Наверно, это единственная империя, где месяцами не было горячей воды. Не считая римскую, но там были бани.

Она стояла и ждала, пока я разденусь. Вся наготове, волосы затянуты блестящей лентой наверх. Мне нравилась такая готовность. Вся горела желанием – купать меня. Я разделся до трусиков.

– Вам будет удобно так? – И она посмотрела на мои бедра.

Мы не виделись почти три месяца.

– Я потом сниму, – сказал я и опустился в горячую воду. Она осторожно провела губкой по моей шее, и ее руки стали ласкать мою спину, купая.

– Алешенька, встаньте, я оболью вас из душа, чтобы смыть пену.

Мы оба встали…

– Из пены морской… кто выходил, Тая?

– Галатея…

– Или Афродита?

– Или две вместе! И с ними – «дядька их морской».

Я улыбнулся:

– У вас хорошее чувство юмора.

– Когда вы рядом…

Трусики от купания уже оттопыривались настолько, что их неудобно было не снять. Она коснулась его языком. И, опустившись вдруг на колени, обхватила губами мою возбужденную плоть.

Чуть позже я позвонил маме. Тая накрывала на стол. Я подарил ей сувениры, духи и разные подарки, которые привез. Среди прочего была итальянская золотая цепочка, которая ей очень понравилась. И удивительно шла к ее стройной длинной шее. Она ее сразу надела и в любое свободное для рук мгновение держала ладонь на ней, незаметно поглаживая. Но я все замечал…

Стол был заставлен всевозможными яствами, и я стал выставлять тяжелую артиллерию бутылок: ее любимый джин и тоник, разную водку и бельгийское пиво.

– Мы это все сразу будем пить? – спросила Тая.

– Постепенно, – ответил я.

– Что вам положить, Алешенька? Я даже приготовила для вас лед!

– О Господи, вот это действительно – дар с небес. – И я смешал ей джин с тоником, себе – водку со льдом.

– За ваш приезд, мой дорогой мальчик! – Она выпила до дна. Я последовал ее примеру. Надо было срочно расслабиться…

– Как идут дела, Тая?

– Я передала ваш роман Издателю, как вы просили.

– Что он сказал?

– Он мне теперь звонит по утрам и ведет светские беседы.

– Да-а?

– Как он снимался в фильме с Джейн Фондой и все это происходило в его кабинете.

– Как интересно. А еще?

– Это все.

– А что же вы ему говорите?

– Какой вы замечательный писатель и как мне нравятся ваши романы.

– А он?

– Он внимательно слушает.

– То есть вы решили стать моим литературным агентом?

– Да, если вы позволите.

– Но в Империи такой профессии – нет.

– А мы ее создадим!

– Кто «мы»?

– Вы и я.

– Или вы и Издатель?

– Алешенька, ну уж здесь «следствие по делу гражданина выше всяческих подозрений». Он похож на голландского крокодила. Просто с ним приятно беседовать.

– А там?

– Что «там»?

– Вы сказали здесь. Меня интересует, что там? Она улыбнулась:

– Особенно, если он вас издаст.

– И вы над этим работаете?

– Он спрашивает мое мнение, я говорю.

Она налила, и мы выпили снова.

– Вы ничего не едите. Вам не нравится?

– Очень нравится. Я просто дохожу до нужной кондиции.

– Возьмите меня с собой.

– Скажите, Тая, а вы смогли бы с ним переспать, если бы он опубликовал мой роман?

– А вы бы согласились? – Она с интересом смотрела мне в глаза.

– А как вы думаете?

– Нет.

– Ни за что. Даже за собрание сочинений.

Но меня изумило, что ее не поразил мой вопрос.

– Вы удивительный мальчик!

– То ли еще будет.

– Я почему-то вам верю.

– В январе я передал вам с посыльным таблетки, вы пропили их?

– Да, Алешенька, я сделала все, как вы сказали. Только я не понимаю, как это получилось, если мы пользовались презервативами?

– Возможно, феллацио.

– Что это значит?

– Оральный секс.

– А мы таким разве занимались? – Она широко и удивленно раскрыла глаза.

– Откуда берется это заболевание, вы не задавались вопросом?

– Я даже не представляю.

Я смотрел изучающе в ее в глаза.

– Вы с кем-то были за то время, что мы…

– Алешенька, побойтесь Бога. Я вас люблю.

Несколько раз, когда я звонил из Нью-Йорка ночью или рано утром, никто не брал трубку. Но я ей об этом не говорил.

– Но ничто не возникает из ниоткуда и не исчезает бесследно.

– Я сама над этим думаю все время. Я не знаю ответа, – грустно сказала она.

Я резко сменил тему разговора:

– Давайте выпьем и развеселимся.

– С удовольствием!.. У вас, наверно, завтра безумный день. Давайте я вам положу хоть что-то поесть. Вы же самолетную еду наверняка не едите.

– Как вы угадали?

– Так. – Она положила мне свежевыпеченные сырники какого-то обалденного вкуса. Козий сыр и кровавый душистый помидор.

– Ешьте, мое солнышко, ешьте. А я на вас посмотрю.

– Я вам привез записанные кассеты.

– Моего любимого Синатры?!

– И Тони Беннета, у них похожи голоса.

– Алеша, а можно я включу музыку прямо сейчас?

Я улыбнулся и сказал, где кассеты.

«Strangers in the night exchanging glances…»

Водка начинала действовать, у меня поплыло в голове. Я налил еще. Да, если я могу расслабляться только с водкой…

– Можно я вас приглашу на танец? – спросила Тая ласково.

Я встал, мы перешли в комнату, с которой все и началось. Что продолжается. Ведь настоящего нет, есть будущее, которое становится прошлым. Вот сейчас прочли – и это прошлое. Настоящее невозможно удержать, остановить. Каждую долю секунды оно становится прошлым.

Мы обнялись и стали плавно двигаться в такт медленной музыке. «Strangers in the night, what are the chances…»

Она была почти что выше меня. Но не совсем, а только на каблуках. Ее голова склонилась мне на плечо.

– Я так счастлива, что вы здесь. Мой милый мальчик.

Она медленно опустила меня на прямоугольник кровати и стала раздевать. Заботливо и нежно. Я не был возбужден, но она возбудила меня, касаясь его языком и грудью. Мы слились и плавно поплыли по каким-то волнам. О чем я думал? Что я опять заражаюсь чем-то…

Рано утром я услышал мягкий звон на кухне и почувствовал запах свежего печения. Я посмотрел на свой «Филипп Патек» – было шесть тридцать утра, в Нью-Йорке – после обеда.

Я проскакал в ванную расправиться со своей утренней эрекцией. И напрасно. В это мгновение я услышал вопрос:

– Алешенька, что вы хотите на завтрак? К чаю?

– А вы?

– Вас.

– Но это ни чай и ни кофе.

– Это гораздо приятней. – И она медленно закрыла глаза. Потянувшись ко мне всем своим выгнувшимся телом. Она хорошо выгибалась, но стоя…

…После так называемого завтрака я сел на телефон. Через час у меня было назначено шесть встреч.

– Я специально освободилась, – сказала Тая, – если вы не очень возражаете, я вас повожу по вашим делам.

Я был приятно тронут.

– Вы уверены, что это не отвлечет от дел насущных? Театра, репетиций.

– Я буду только счастлива провести с вами день.

Я взял большую сумку, наполнив книгами и подарками.

Сначала мы поехали на кладбище – к папе, который ничего обо мне не знал, но, возможно, видел.

В тени ветвей и духов, в земле, в промерзшем грунте, лежал мой самый любимый человек на свете. И во тьме… Против которого я бунтовал всю свою жизнь. Тая отошла подальше, видя, как из моих глаз катятся слезы. Потом, спустя время, вернулась – из прошлого в будущее, ставшее настоящим и тут же – прошлым, и разложила цветы на могиле. Букет которых я держал в руке. В той же земле лежать мне с ним, но не рядом. А через океан. Я хотел перевезти сначала его туда, но он хотел лежать рядом со своей бабушкой. Мой отец, не захотевший дождаться возвращения своего блудного сына. Вот я вернулся. Наконец. Стою коленопреклоненный перед ним, но он не слышит. Возможно – видит.

– Алешенька, вы хотите, я буду приезжать и все здесь убирать, сажать цветы?

– Спасибо, – сказал я и встал.

Она шла за мной. Мы вышли из ворот кладбища. Она открыла мне дверь и сама села за руль.

– Куда, мой господин? Сначала.

– В редакцию «Совершенно откровенно», там встреча с главным редактором.

– Который обещал издать вашу книгу?

– Обещал. Уверен, что меня ждет сюрприз.

– Они не могут не издать ваши книги, просто для этих книг должно наступить свое время.

Я поцеловал ее руку в благодарность. Она невероятно поддерживала меня, сама того не сознавая. Или сознавая…

В одиннадцать я переступил порог редакции, и мне сразу были предложены чай, сушки, конфеты и лимон. От последних двух я отказался. Артамон заканчивал переговоры с англичанами, и меня принимал заместитель с таким же именем-отчеством, как у меня: Алексей Наумович. Милейший человек. Мы пили чай, болтали о «наших и ваших» и закусывали сушками.

Артамон ворвался возбужденный, с криком: «Где наш американский писатель?!» Артамон здесь практически никогда не сидел, а мотался по всей Империи и миру.

Было 31 марта. Хорошо, что не 1 апреля.

– Дорогой, дорогой, как Америка? Все еще стоит?!

– Постепенно разваливается.

– Неужели у вас тоже есть проблемы?!

– Черные. Саранча, сожравшая Нью-Йорк. Пожирая Лос-Анджелес и все большие города Америки: Атланту, Чикаго, Детройт, Бостон.

– У нас, слава Богу, этой проблемы нет.

– Как и все империи – Нью-Йорк, как последняя Вавилонская башня, рассыпается. И ничто этот процесс остановить не сможет.

– Жаль, великий город.

– Мне тоже, я когда-то был в него безумно влюблен.

Я достал приготовленный блок сигарет, и он поблагодарил меня, сказав, что не стоило утруждаться.

– Как наши дела с книгой? – спросил я.

– С какой? – ответил он, как будто ничего не помнил.

– «5 интервью». Мы в прошлый раз подписали контракт.

– А, это – прекрасная книга. Я скорее издам ее, чем набивших оскомину детективами братьев Валетовых-Дамовых.

– Спасибо.

– Алеша, ты понимаешь, дорогой, сам Юлианов никакого участия из-за состояния здоровья в нашей организации не принимает. Хотя он ее президент, основатель и владелец. Помимо еженедельника, на мне издательство, офисы, инвестиции, деловые переговоры с Западом и многое другое. Честно, не обижайся, я не занимался твоей книгой, не говорил с типографией о ценах. Ты хочешь тираж 75 тысяч, сегодня, здесь – это очень большой тираж. Классики выходят по десять тысяч, чтобы ты сравнил. Но я дал тебе слово джентльмена, и я его сдержу. Мне очень нравится твоя книга и ее идея.

Я вздохнул облегченно. Понимая, что не будет человек лгать прямо в глаза. Наивность – неизлечимая болезнь.

– Бумага поднялась в цене безумно, картон тоже. Но у нас есть старые заделы, и на этой бумаге я отпечатаю твою замечательную книгу. Дай мне только пару дней – все проверить. И сосчитать. Сколько ты еще здесь будешь?

– Двенадцать дней.

Я подумал, что Тая меня даже не спросила, на сколько я приехал.

– Прекрасно. А теперь о хорошей новости: твое интервью со Скульптором уже набрано и идет в июньский номер. Алексей Наумович тебе покажет верстку.

– С удовольствием, – сказал седеющий приятный заместитель Артамона.

Он сузил глазки:

– Видишь, я свои обещания выполняю! Сначала опубликовал твое интервью с Поэтом в срок, потом с театральным Режиссером, теперь идет Скульптор. До выхода книги я хочу опубликовать еще несколько: нашим читателям очень нравится, а их миллионы. Твое интервью с Поэтом даже читали по радио, по ролям.

– Артамон, когда выйдет книга? – спросил я.

– А когда должна по контракту?

– Весной.

– Вот видишь!

– Завтра – 1 апреля. Что я должен видеть?

– Значит, издам летом, ничего страшного.

– Я хотел бы точнее определить сроки.

– Какие вы дотошные, американцы! Алексей Наумович, принеси, пожалуйста, набор его интервью со Скульптором. Я же тебя прошу, Алексей, дай мне несколько дней разобраться с типографией и оптовиками, и тогда я дам точный ответ.

– Хорошо, когда встретимся?

– Давай через пять дней, я хочу все успеть, у меня идет еще куча переговоров. Так что, не осуди, надо деньги делать!

Я кивнул. Принесли набор.

– Дорогой, дорогой, посмотри, как интервью красиво набрано. Я уверен, что ты хочешь почитать, мы дадим тебе отдельный кабинет.

Меня проводили. С чашкой чая.

Я взял белые с голубизной полосы набора и ужаснулся.

Все интервью было искромсано, переполото и перепахано, выброшены куски, и сцеплено по-новому на «живую нитку». Я себе представил, что гениальный скульптор с философским складом ума скажет. И мне стало нехорошо. Не говоря уже о количестве судебных исков в Нью-Йорке, с их мастерами-адвокатами. Любимое времяпрепровождение моей нации – судиться.

Я вошел в их кабинет.

– Нравится!? – спросил Артамон с улыбочкой.

– Вы тут в своем уме? Кто это правил и полосовал!

– Дубина.

– Говорящая фамилия.

– А что такое?

– Как можно так варварски уродовать и переделывать интервью с одним из умнейших людей века?

– Ну, надо было подсократить…

– Так это делаю я, автор, а не какой-то Дубина.

– Но он хороший человек.

– Да и фуй с ним. Какое это имеет отношение к мыслям и философии Скульптора? Когда вышло мое интервью с Поэтом в вашем еженедельнике, он попросту переврал мою фамилию. Едва я ему указал на это, он мне сказал: а какая разница! Ну если бы его назвать Бревном вместо Дубины, наверно, он обиделся бы? Артамон, ну нельзя ж таким «дубам» быть ответственными секретарями в редакции.

– Нам нравится.

– Но мое интервью в таком виде опубликовано быть не может. Или оно публикуется слово в слово, как в книге, или…

– Ты успокойся, Алексей, успокойся. Подумай эти несколько дней, а потом нам сообщи. Извини, мне надо бежать на переговоры, машина ждет внизу. – И он вылетел из кабинета.

Заместитель главного редактора спросил:

– Еще чайку, с сушками?

– Нет, спасибо, – сказал я и вышел.

Тая сидела в машине и читала одну из моих книг, которая позже станет ее любимой книгой.

– Это что – показуха?! – сказал я резко.

– Алешенька, у вас что-то не так в редакции? – спросила она мягко.

– Все не так, – сказал я, едва не прихлопнув себе дверью палец. – Дегенераты, безмозглые, олигофрены, дебилы, не прочитавшие двух книжек в своей жизни, лезут править литературное интервью с самим Скульптором. Но как?!

– К сожалению, это у нас осталось прежним. «На каждого мудреца довольно простоты».

Я невольно улыбнулся цитате и интонациям, которыми было сказано.

– Не расстраивайтесь, я вас люблю. – Она поцеловала меня в щеку. – Куда теперь, мой генерал?

– В «Отечественную литературу», издательство.

– Встреча с великим Джорджем Доркипанидзе…

Она осеклась под моим взглядом.

– Как туда лучше проехать?

Мы были на улице Герцена, – кстати, скучный был писатель. Или революционер?..

– По Садовому кольцу.

Я поднимаюсь по широкой мраморной лестнице, и секретарша встает, приветствуя меня. Все-таки у него милые секретарши. «Всех девушек пере… целовать невозможно, но стремиться к этому нужно».

– Господин Сирин, я сейчас доложу господину Доркипанидзе, что вы здесь.

Хоть этот своих секретарш вымуштровал.

– Американскому писателю привет – от имперского издателя!

Мы крепко жмем друг другу руки и едва не обнимаемся. Он явно ожидал меня. Уже раскинута скатерть-самобранка. Уже кипит самовар. «У самовара я и…»

– Танюша, я знаю, что тебе нравится писатель Сирин, но долг обязывает нас быть гостеприимными по отношению к его стране, поэтому принеси нам конфеты, печенье и бублики, которые он очень любит.

Я улыбнулся. Начало было очень хорошее.

На его длинном ореховом столе для заседаний в пять-шесть этажей стояли новые, свежеиспеченные книги. Я обожал даже этот запах – книг в его кабинете. В старинном, с начала века особняке – у него был лучший номер: знаменитый кабинет.

– Как долетел? – задали мне вопрос.

– Не разбился, слава Всевышнему. Хотя я точно уверен, что Он не любит, когда эти дюралюминиевые птички шастают у него под боком.

– Я сам люблю в кавычках летать, поэтому мои симпатии на твоей стороне.

Как по традиции, я сижу напротив, за Т-образным, примыкающим к письменному столом. Дарю ему привезенные из Америки часы, за что он благодарит меня и говорит, что не стоило волноваться. Но часы, я вижу, ему очень нравятся.

Вошедшая секретарша наливает нам чай, расставляет все на столе и бесшумно уходит. Джордж разворачивает шоколадную конфету и начинает есть. Съедает. Смотрит на меня изучающе и говорит:

– Прочитал я твои шедевры… Удивил ты меня, Алексей.

Я внутренне подбираюсь.

– С какой стороны? – спрашиваю я осторожно. Все-таки это «Отечественная литература». Любой писатель мира мечтал бы здесь опубликоваться.

– С приятной, конечно. Есть поразительные главы. Но никогда не поверишь, какой роман мне больше всего понравился.

Я развел руками:

– Сдаюсь.

– «Нежный изверг».

(Подзаголовок «Факультета».)

– Да? – я удивлен. Ему!?

– Я дал на днях читать моей жене, она тоже окончила университет, филологический факультет, типа того, который ты описываешь. И еще одной молодой девке. Хочу услышать мнение народа. Я всегда так делаю, когда книга меня заинтересовывает.

– И что это значит? – задержал я дыхание.

– Ничего это не значит, мне много книг нравится, я, к счастью, читатель, а не писатель. Но все издать их я не могу. Пей чай. А знаешь что, давай приезжай к нам на обед, пятого числа, и жена будет рада с тобой познакомиться. Они все сейчас читают твою книжку и к обеду прочтут.

– Я очень польщен приглашением к вам в дом. Как одеться к приему?

– А, не сходи с ума. Хоть голый приходи. Уверен, моим девкам это еще больше понравится. Чем одетый писатель!

Я улыбнулся.

– Допивай чай. У меня через полчаса встреча с академиками в Институте англоязычной литературы. За обедом все обговорим. И расслабься: я не единственный издатель в Империи. Не я, так издаст другой.

– Но я хочу вас.

– Я тоже хочу тебя, но деньги – цены на бумагу, издательский план – существенная материя. Оставив в стороне идиллию.