Текст книги "Актриса"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Мы заказали бутылку вина и определенное количество водки. Я не совсем представлял, в каком направлении будет развиваться вечер. Оттого мы взяли бутылку вина и какое-то количество водки. И, по-моему, это было правильно.

Играла танцевальная музыка. Наш стол стали уставлять закусками.

– Какое обслуживание, – улыбнулась Тая, – нам такого и не снилось.

Второй официант, осведомившись, разливал спиртное, пока первый сервировал стол.

Все было красиво, и мы подняли бокалы.

– Ваше слово, товарищ Маузер, – единственная фраза, которую я сказал во время вечера на бывшем языке. Хотя до меня ее сказал другой.

– За юг, Алеша, за нашу встречу, за ваше появление в моей жизни. Я вам очень благодарна.

Мы выпили, и я сразу налил еще. Хотелось раскачаться. Я ухаживал за Таей, она ухаживала за мной. И была правдоподобна в этой роли. Закуски имели место в большинстве своем быть съедобными. Горбуша только очень соленая, но я люблю соль. Мы намазывали бутерброды икрой друг другу, глаза – в глаза. Я сделал знак – принести новый графинчик водки.

Она почти не ела и все время смотрела на меня.

– Почему вы все время смотрите?

– Вы мне нравитесь.

– А есть?

– О, это я успею! Пока вы здесь, они не унесут никуда.

– Хотите танцевать?

– С вами?! Вы еще спрашиваете? С превеликим удовольствием!

Мы прокружились по танцевальному мрамору, заслужив любопытные взгляды окружающих. И сели.

– Какую музыку вы любите?

– Синатру.

– А еще?

– Иглезиаса и Хампердинка.

– А такой певец – Тони Бенетт, слышали?

– Нет, не помню.

Она допила стопку.

– У него голос очень похож на Синатру.

– Я бы хотела послушать.

– Я вам подарю кассету при отъезде.

– Благодарю. Вы так добры. Я не знаю, чем заслужила.

– Еще ничем, но надеюсь, что заслужите.

– Вы удивительный мальчик…

– То ли еще будет!

– Я почему-то вам верю.

Нам принесли запеченные шампиньоны в сметане, с чем-то. Оказалось, что она без ума от грибов. И я с облегчением и удовольствием отдал ей свою порцию.

После выпитой водки я пошел в туалет и стал давить на своего «приятеля». Никаких признаков не было. Слава Богу.

Я вернулся, и актриса ожидающе подняла стопку.

– Скажите что-нибудь, Алеша. У вас все нормально?

Она загадочно смотрела мне в глаза.

– Вы когда-нибудь пьянеете. Тая?

– Редко, крайне редко.

– Нужно иметь талант.

– О, это с годами приходит.

– Или не приходит.

– А не выпить ли нам! – воскликнула она. – Глупо было бы по такому случаю не выпить.

Мы выпили.

– А позвольте, Алеша, теперь вам задать вопрос. Кто ваши любимые писатели, мне очень интересно?

– Там: Фолкнер, Фитцджералд, Вулф. Далее: Лермонтов, Бунин, Андреев, Платонов.

– А Чехов?

– При всем его «гуманизме» он был человеконенавистник – и это мешает.

– Разве?

– Думаю, здесь примешивалось (но только примешивалось) воздействие чахотки: почему я болен, а они здоровы. А я вообще люблю хороших рассказчиков, Куприн и Бунин, пожалуй, были лучшими в этой литературе.

– А в вашей? – подковырнула ласково она.

– Трудно сказать: Беллоу, Чивер, Козински; от этой литературы я уплыл, к той литературе еще не приплывал. Хотя перечитал много.

– А Хемингуэй?

– Никогда.

– А как насчет французов?

– Французская литература изящна, дидактична и нравственна. В юные годы нравилась.

– И кто же, если не секрет?

– Конечно, великолепный Дюма. Совершенно случайно узнал, что он написал такое произведение – «Кавказ». Я думал, этим регионом занимались только Александр, Михаил и Лев. Оказывается, и французский плагиатор к этому руку приложил.

– А еще?

– Бальзак, Золя.

– Стендаль?

– Ни в коем случае. Лучше – Мериме, Мопассан. Жорж Санд – увлечения детства. Из современных: Жид, Сартр, лучший – Камю. Мориак, Дрюон, братья Гонкуры, Мёрль, Базен, Эриа, Франсуаза Саган, Симона де Бовуар, Труайя и Виан.

– Похоже, вы перечитали всю французскую литературу!

– Это громко сказано. Я вам не все назвал.

– А мне – тихо говорить?

Я улыбнулся ее чувству юмора. И мы пошли на танцевальный мрамор.

Тая хорошо и пластично танцевала, и, наклонившись, я стал целовать ее шею.

– A-а, Алеша, у нас это не совсем принято. Так поступают только в буржуазном обществе…

Я взял ее руку и провел через стеклянную дверь на веранду. Мы оказались одни, за стеклом играла музыка, сквозь жимолость и лозы светилась луна и звезды. Обвив друг друга, как лианы, мы почти не танцевали, двигаясь в ритм. Воздух был создан из волшебства. По-моему, впервые она поплыла. Я дал себе слово напоить ее, хотя бы раз. Скоро сказка сказывается…

Она целовала мое ухо и шептала:

– Какой прекрасный вечер, я буду помнить его всегда.

Тая таяла, раздавленная в моих объятиях.

Чуть позже появился официант и таинственным шепотом сообщил Тае, что главное блюдо несет сам шеф.

Я отблагодарил потом и шефа, и администратора, двух официантов, дирижера и кого-то еще.

Мы усаживаемся за стол с помощью прислуги, и Тая говорит:

– Знающие все французы с рыбой пьют вино.

– После такого количества водки?!

– А что?! Что нам стоит дом построить и пропить?

Я смотрю на этикетку охлаждающейся бутылки.

«Черные глаза» написано белым на черной полумаске, ниже – виноградная гроздь. Я едва сдерживаю слезы. Папка, папка… Это было его любимое вино, хотя пил он – два раза в год. Я так больше и не увидел его, покинув Империю. Я не мог ему даже позвонить или прорваться. Убийцы теоретика Маркса, марксистские убийцы преградили мне путь к умирающему отцу, который сорок с лишним лет лечил их прогнившие тела без души. Я никогда больше не увидел живого папу. Хотя был уверен, по молодости, что еще привезу и покажу ему Америку. Мое имя – был последний звук, слетевший с его последним дыханием.

Вино было красное, достаточно крепленое, и к рыбе оно не подходило. Я заказал – через Таю – венгерский «Рислинг», исходя из местного прейскуранта. Венгры понимали еще что-то в винограде и когда-то заваливали Империю консервированными овощами и компотами. Когда это было? А почему меня это волнует? Передо мной сидит Тая из известной имперской семьи, ее папа актер, режиссер, деятель, о котором она никогда не говорит. А в это время приподнимает крышку и – вдыхает запах.

– Какая изумительная рыба! Алешенька, можно я за вами поухаживаю? Где вы?

Люди делятся на хороших, которые считают себя плохими, и плохих, которые считают себя хорошими.

– Вам средину или голову?

Я никогда не ел голов. Ничьих. Человечество – деградировало. Цивилизация – ведет себя к самоуничтожению. Уже сегодня достаточно нажать кнопку, чтобы начался опять каменный век.

– Алеша, вам налить вина? – Она заботливо смотрит мне в глаза.

– Водки!

Играет громкая музыка, я возвращаюсь в звуки, шум, гам, атмосферу.

– Какой мальчик, какой умный мальчик, что заказал такое чудо!!! Чтобы вы жили до ста, лучше двести лет!

– Зачем вы мне желаете такие муки?

– Как?! – Она даже потеряла дар речи.

– Был такой философ Плотин, который считал, что жизнь только начинается со смертью. А все, что до этого, – приготовление к смерти, с которой и начинается жизнь.

– Как интересно, продолжайте.

Она медленно тянула вино.

– Я окончил.

– Так быстро?..

Я улыбнулся.

– А я ожидала услышать полный трактат.

– Надеюсь, что вас не огорчил?

– Что вы, вы меня никогда не огорчаете, а только радуете. А я не заслужила… Такое счастье.

– Вам налить еще?

– Это всегда пожалуйста.

– Что вы хотите на десерт?

– Это так принято?

– У нас – да.

– Вас.

– Что, что?

– Вас – я хочу на десерт.

– А в «ресторане»?

– Вас – я – и – хочу – в – ресторане. Что ж вы современный писатель и такой недогадливый, Алешенька.

– Прямо здесь?

– А почему бы и нет?

– На этом столе?

– С превеликим удовольствием.

Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, она взялась за шнуровку корсета. Я расстегнул вторую пуговицу, она развязала шнурок.

– Вы неплохая актриса на сцене?

– Я совершенно не играю. – Она смотрела мне прямо в глаза. – Я абсолютно серьезно.

– Если вы считали, что неудобно целоваться на танцплощадке, то как же…

– Вы всегда все анализируете?

– Через раз.

– А вы можете расслабиться? Хоть однажды?

– Не могу. К сожалению. Я вам предлагаю компромисс: на корабле.

– Что?

– Десерт, я, вы и так далее.

– А что далее? – У нее изумленно изогнута бровь. Она загадочно улыбается: – А где вы возьмете корабль?

– Куплю.

– Только без алых парусов, я уже…

– Кокетство – есть украшение, которое носят на лице.

– Алешенька, если вы не против, я все-таки съем мороженое. Так как если с шефом у вас не было проблем, то с кораблем, думаю, будут. И большие.

Я заказал ей все сорта мороженого. Она съела их все, и мы пошли искать корабль.

«А монисто блистало, а цыганка плясала, и шептала заря о любви».

В импровизированном порту – неразличимые пирсы. Среди мелкой плавучей живности, около причала, стоял большой быстроходный катер. Не верилось, что он здесь стоит. Как будто специально.

На корме кто-то сидел, переговариваясь.

– Переводите! – сказал я.

– Слушаюсь, мой господин! Я обожаю вашу решительность.

– Good evening!

Тая перевела, послышались разные возгласы и женский хохот.

– Иностранец! Наконец-таки посмотрю на живого.

Я подбирал слова – на английском.

– Сегодня чудесная ночь, я в гостях у вас, и, если вы не против, мы бы хотели совершить морскую прогулку на вашей яхте.

Хотя это был катер.

– К сожалению, это невозможно, – ответил мужчина в странной форме.

– Он говорит, что это невозможно, – перевела Тая.

– Сколько будет стоить один час, два и три? – Она перевела.

– Нам не нужны деньги.

Я не поверил, что в этой стране кому-то не нужны деньги!

Все деньги были со мной.

– За один час я заплачу вам…

Этого было достаточно безбедно прожить полгода в этих краях.

– Ничем не можем помочь, – сказал мужчина.

– Пусть назовет свою цифру. Я заплачу – в долларах.

– Переведите вашему иностранцу, что мы из Первого управления… И это прогулочный корабль Президента Империи.

Тая, не моргнув, перевела и добавила:

– Алешенька, вы восхищаете меня, вы, видимо, не совсем понимаете, что это за люди. Это не моряки!..

– Хорошо, полчаса. Выйдем в море и вернемся. Сколько?

– Выйдем в море и не вернемся, – пошутила Тая. Но перевела.

– Нельзя, – последовал короткий ответ.

– Я не думаю, что в два часа ночи Президент даже такой большой Империи будет совершать прогулки в море.

Перевод.

– Передайте вашему иностранному гостю, что мы желаем ему приятно провести здесь время. А не искать приключения на свою…

– Вы, по-моему, не закончили фразу? – вежливо сказала Тая.

От неожиданности я рассмеялся.

– Я не думаю, что вашего друга катали бы в Америке на корабле Рейгана – за любые деньги.

– Но мы ведь не в Америке. У нас лучше! И потом, я уверена, что его бы катал на корабле и сам Рузвельт.

Мы пошли, обнявшись, не поворачиваясь.

Тихо Тая сказала:

– Думаю, за нами пойдут, выяснить, на всякий случай…

– Не засланный ли я «казачок»!

– Вот-вот, в этом роде.

И действительно, через минуту я услышал шаги за нашей спиной. Шаги догоняли, нас настигали. Я высвободил правую руку, оставив Таину талию.

И резко, в мгновение, обернулся. Бить всегда надо первым, так как второго – может не быть.

– Простите, – обратились к Тае. – Я невольно слышал разговор вашего друга. Меня зовут Иван, я капитан дублирующего катера – охраны. После двенадцати ночи Он никогда никуда еще не плавал и вообще любит проводить вечера со своей женой. Поэтому я с удовольствием вывезу вас в море, а вы отблагодарите меня, как сочтете нужным.

Тая перевела. И сказала:

– Алеша, удивительные вещи случаются, когда я с вами. Я бы и в сказке такое не прочитала. Вы случайно не пишете сказки?

Мы вышли в открытое море, и капитан ушел спать до рассвета. Попросив разбудить его, когда мы решим покататься…

Расписание в Лиссе состояло из монотонностей. Завтрак в столовой. Простите – в ресторане. Мне предлагают какао. Я смотрю на чайники со стертыми носиками, тарелки с забавным полустертым клеймом «Лиссобщепит». Тая на завтрак не появляется. Она спит. Я иду одурманенный запахами пихты и каких-то эвкалиптов. Захожу, беру ее за грудь и бужу.

В грязном море купаться не хочется. Тая лежит на пляже и читает мое первое произведение «Голубая больница», не отрываясь.

К вечеру она оторвалась и сгорела.

– Алешенька, вы будете очень знаменитый писатель. Вы на редкость талантливый мальчик. Юноша. Мужчина. Человек.

– Да что вы…

– Идите, я вас поцелую.

– А как же «общественное место»?

– Это не такое общественное место. Вы мой одаренный мальчик.

Вечером я приглашаю Таю в «Загрантурист», завтра мы уезжаем восвояси. Впрочем, это были ее «свояси» и ко мне они никакого отношения не имели, хотя бы чисто по своему гео-лингвистическому смыслу.

– А вы уверены, что нас пустят? – спрашивает мягко Тая, памятуя мои попытки снять номер в одноименной гостинице.

Я гордо достал свой синий паспорт, и нас немедленно пропустили. Дама-администратор щелчком подозвала официанта и что-то прошептала. Тая только диву давалась. Сидела как на облаке и – с неба – наблюдала мое изучение меню.

Мы были очень голодные, так как целый день ничего не ели, проторчав светлое время на пляже.

Я закончил изучение гастрономической грамоты и немедленно (от слова: не промедляя) сделал знак официанту. Думая, как я сейчас удивлю Таю!..

– Скажите, пусть принесет все рыбные закуски, а также печень минтая и трески.

– Рыбных закусок никаких нет! – последовал готовый ответ.

– Как так? Этого не может быть в «Загрантуристе»!

– Может, – бодро ответил официант через переводчицу.

– Тогда пусть принесет все мясные закуски и салаты, кроме свинины.

– Мясных закусок никаких нет! – последовал готовый ответ.

– Как, мясных тоже? – изумленно вскинула брови Тая.

– Мясных тоже. Надо было все заказывать заранее, за три дня. Чтобы доставили с базы.

Хорошо, думаю, хоть поедим цыплят в ритме «табака».

– Цыплят-табака тоже нет, надо было заказывать заранее. Есть эскалоп из свинины.

– Да, но наш гость не ест свинину, и я тоже не ем мясо…

Я сделал жест: позвать!

Он исчезает моментально. Те же, явление второе: возникает первая дама-администратор.

Тая, актриса, берет вожжи в свои руки.

– Вот у нас гость из заморских стран, и выходит, что его кормить нечем – в гостинице для интуристов.

– Я очень сожалею, переведите дорогому гостю, но все нужно было заказывать…

– За три дня, – вставляет Тая. – Это я знаю, уже поняла, и мы очень виноваты, что не прилетели на три дня раньше, чтобы специально сделать заказ в этом роскошном ресторане. Меа culpa, но чем накормить нашего гостя сейчас?

– Не представляю, – поднимает к небу глаза дама. Одним этим жестом она мне понравилась – навсегда.

– Может, у вас есть хоть какие-нибудь овощи? Салаты…

– Может быть, огурцы и помидоры. Я вам дам из своего специального, особого резерва.

– Чего-чего? – не поняла Тая.

– Это наша терминология, это наша жизнь. Продолжай, Коленька, но вежливо, – сказала она и пошла за своими салатами – из резерва.

– Но хлеб-то с маслом у вас есть? – спросила Тая.

– Всенепременно.

– Как прекрасно! Принесите и побольше.

– Слушаюсь.

Мы ели хлеб с маслом, пили вино, стол ломился от закусок – огурцы и помидоры (и то по одной порции).

И знаете, это было что-то.

Мы пили, смеялись над местными, говорили и целый вечер танцевали.

А что еще оставалось делать…

Зато мороженого Тая наелась на две недели вперед – оно было в изобилии. Его заказали «с базы» за три дня, но какая-то компания, как нам объяснили, отменила заказ. К Таиному счастью. Потом я пошел в валютный бар и принес оттуда бутылку польской водки и югославских крекеров. И вечер нам показался совершенно милым.

В час ночи мы вышли из ресторана, и я подарил даме-администратору пачку Таиных сигарет «Картье». Тае я купил целый блок.

Странно, обычно, когда я выпиваю, у меня возникает желание. Но в этот раз нет. И мы сделали это под пальмами.

Скучно писать про Лисс – вернемся в столицу.

Мы возвращались в столицу.

Утром были гонки через перевал, лихорадочные закупки черешни (ее любимого деликатеса), помидоров, зелени, копченых уток. Мягкое купе того же поезда-экспресса «Лисс», два дивана, они же кровати. И Таин разбор моей только что прочитанной книги.

– Вы покорили меня…

– Чем?

– Вы очаровали меня, вы волшебник. Вы даже себе не представляете, что вы. Давайте выпьем за вас.

Как мягко она «стелила». Мы пьем местное вино, красного черешневого цвета, которое она запивает любимым лимонадом. Через сорок часов мы прибывали в столицу Империи, через сорок восемь часов я улетал в столицу столиц – Нью-Йорк.

На вокзале меня встречала знакомая с иностранной машиной. Мы сбрасываем Таю домой, и я мчусь по редакциям, делам, заботам.

Я созваниваюсь с Артамоном и договариваюсь о деталях. Попутно пытаюсь устроить к нему знакомую девушку из бедной семьи, которая хорошо пишет эссеистику. Он обещает опубликовать ее, встретиться и дать договор на писание книги мемуаров с каким-то бывшим заместителем (вице) Цезаря в Империи.

Потом я залетаю в издательство «Отечественная литература». Издатель нагружает меня книгами и письмами, кажется, своей бывшей любовнице. Ни один идиот не потащил бы такую тяжесть через океан. Но я – идиот…

Мне хочется делать людям доброе.

– Алексей, – говорит Джордж. – Я всегда говорю правду. (Это была первая неправда.) И prima правда заключается в том, что я даже не открыл ваши книги. Но через две недели вы мне позвоните из Нью-Йорка, и я вам все скажу. Вы мне очень симпатичны, и, я думаю, два умных человека всегда найдут способ договориться.

На этой многозначительной фразе мы прощаемся. На девятом облаке покидаю я лучший издательский дом Империи.

Тая плачет, глядя на меня. Не прикасается к своей рюмке и курит мои «Marlboro».

– Вы же не любите крепкие…

– Я знаю. Очень горько…

– Что случилось?

– Вы уезжаете.

– Я не думал, что моя незначительная персона имеет нишу в вашем существовании.

– Вы этого все равно не сможете понять.

– Где уж нам уж…

– Алеша…

Она пересаживается ко мне на колени и начинает целовать глаза, шею, уши. Губы я не даю – не люблю целоваться в губы. (Губы я берегу только для детей.)

Я не остаюсь у нее ночевать. Мы ни о чем не договариваемся. Вообще. Ни увидимся ли, ни когда. Я думал, приключение закончено. Я не мог понять, почему она плакала. В Лиссе звезда у нее ярко не горела – по отношению ко мне. И уж пламя не бушевало – точно. О чем я говорю, какое пламя, в наши дни…

В двенадцать ночи я появляюсь у мамы. У меня начинается мандраж: завтра утром лететь, надо паковаться. Ненавижу. Как на смерть. В последний поход. Все свое не возьмешь туда – с собой. Тогда зачем я пятнадцать лет собираю все бумажки? В час ночи звонит актриса.

– Алеша…

Мы говорим до трех. И опять ни о чем не договариваемся.

В пятый день июля я перелетаю океан. Прилет в Нью-Йорк всегда связан с «головными болями», счетами, суетой и потерями.

В первый день августа, к ночи, зазвонил мой телефон.

– Вы меня уже забыли?

– Признаться, да.

– Я прилетаю в Нью-Йорк пятого августа и хотела бы вас увидеть.

– У меня нет машины.

– Мои родственники будут встречать, они могут захватить и вас.

Невероятно было представить, что в следующую субботу актриса Тая будет сидеть в моей бродвейской квартире. Но она сидит, вот она, и большими, навыкате, глазами смотрит на меня.

Я заказал китайскую еду из соседнего (очень вкусного) ресторана, на столе стоят две большие замороженные бутылки водки и джина. Она очень любит джин. С тоником.

– Надеюсь, хватит? – спрашиваю я.

– Я тоже надеюсь. Вы так хорошо выглядите в Нью-Йорке, Алеша. И никуда не бежите. Я не верю, что вы сидите и никуда не убегаете.

В дверь позвонили – принесли китайскую еду. Я стал выставлять все на стол.

– Просто целый пир! Совсем как у нас… – сказала актриса. – Алеша, вы такой заботливый.

Я смешал ей джин с тоником и налил себе водки.

– За ваш приезд, Тая! За Таю – в Нью-Йорке.

– Благодарю вас. Какой божественный напиток, – кажется, я его вечность не пила.

– Как наши дела?

– О, ничего интересного. Закончился сезон, теперь у меня каникулы до середины сентября. Потом репетиции новой пьесы, приезжает швейцарский режиссер. И почему-то выбрал меня.

– Почему бы это?

Она улыбается.

– О, я не знаю.

– Все это время вы пробудете у нас?

– Не пугайтесь, я первого сентября улетаю назад. Лучше расскажите, как ваши дела. Есть ли возможность писать? Ведь это самое главное… для вас.

Она никогда не говорила о театре, о спектаклях, о своих проблемах. Казалось, ее только поглощали мои заботы, мои книги, мои чаяния.

– Тая, а как вы ко мне относитесь?

Она замерла, потом сказала:

– Я вас люблю.

Я не знал, что сказать, и наполнил наши бокалы снова.

– За вас, Алешенька, за ваше счастье.

Мы выпили.

– А вы мне дадите что-нибудь еще почитать из ваших книг?

– Если вам интересно…

– Очень и очень, – перебила она. – Я до сих пор в легком шоке от романа, который прочитала в Лиссе.

Конечно, мне все это было приятно слышать.

– Когда-то я написал роман «Факультет», он был опубликован в Нью-Йорке, но небольшим тиражом.

– Боже, как интересно. Заграничная литература.

– Но там очень много нецензурной лексики. Язык, на котором общается молодое поколение…

– Ничего страшного, я привыкла. У нас все матерятся.

– Если вас это не будет шокировать…

– А вы можете мне это дать сейчас? Я прочту за ночь и верну.

Я улыбнулся и налил.

– Вы можете не возвращать так быстро.

– Я думала, может, очередь… поклонниц на прочтение.

– Теперь я узнаю Таю и начинаю себя чувствовать в своей «лиссобщепитовской» тарелке.

– Алешенька, можно я вас поцелую?

– Нельзя, потому что вы еще ничего не ели. А так как вы приехали из голодной…

– Ну, я начну с десерта, если вы позволите…

Она «ест» меня в спальне. Целиком и поедом.

В одиннадцать вечера за ней заезжают и увозят к подруге на Риверсайд, которая пригласила ее в гости. Она обещает завтра приехать в двенадцать и провести со мной целый день.

Вечером мы идем смотреть постановку в одном из бродвейских театров с участием известного киноактера, а потом долго пьем в баре. Она – джин с тоником, я – английскую водку, замороженную. Как только Тая появляется, я начинаю пить. Обычно я не пью никогда. Это первая ночь, когда актриса остается у меня. Мы спим мало.

Утром.

– Я иду сегодня с подругой по магазинам, Алешенька. И освобожусь только к вечеру. Вы не обидитесь?

Я был рад. Мягко говоря, она не была одета. Как и все там.

– Вот вам кредитная карточка. Купите себе, что хотите. Для выхода – на публику.

– А есть какие-то пределы?..

– Пределов нет, кроме нравственных.

Она улыбнулась, подумала и взяла.

– Мы идем на концерт послезавтра в Карнеги Холл, на Лайзу Минелли.

– Вы маг, Алешенька.

Она нежно поцеловала меня.

– Я хочу увидеть ваших детишек до отъезда, это возможно?

– Я забираю их в следующий уик-энд. Детишек мне будут передавать через посредника в двух переулках от дома.

– Очень мило. Почему в двух?

– Так судья постановил.

– А дом купили вы?

– Кажется.

– И платите за него тоже?

– Кажется.

– И не можете в него войти?

– Даже приблизиться.

– Какие чудесные порядки! А почему это так, Алеша? Вы же умный мальчик…

– Моя бывшая Джульетта начала войну против меня. Она глупа, к сожалению, невероятно, ум вторичен в женщине – по отношению к красоте. И судья с заявлений Джульетты установил, что Ромео – угроза ее жизни.

– Алешенька, как вы можете быть угрозой кому-то?..

– Чисто риторический вопрос. Но бракоразводный процесс в Америке – это греческий лабиринт, в котором выигрывает…

Снизу позвонил консьерж: за Таей приехали.

– Я появлюсь вечером, если вы не возражаете, и останусь…

– Подругу тоже пригласите.

– Вам меня одной мало?

– …

Она, улыбаясь, исчезла.

Вечером Тая появилась, купив много красивых вещей. Она сразу стала выглядеть лучше и более соблазнительней.

Но мне хотелось выпить, напиться… На душе была тоска.

– А где ваша мистическая подруга?

– Она сказала, что еще не готова предстать перед известным писателем и…

– Тая!

– Алешенька, она к нам присоединится завтра, если вы не возражаете.

Я вздохнул. Мне было тяжело нести бремя одному.

– Я прочитала вашу замечательную книгу у подруги.

– Уже?

– И после того, как я попрошу смешать вашими волшебными руками магический напиток – джин с тоником, я выскажу несколько мыслей, если позволите.

Я смешал ей все в большом бокале, опустив несколько кусков льда, всегда в избытке имеющегося в американских холодильниках.

– Я прочитала вашу книгу не один, а два раза. Вы не представляете, видимо, что вы создали. Как всякий творец, пока это не слишком поздно… У вас уникальный дар. В «Факультете» есть атмосфера, есть воздух, есть любовь. Я могу дышать этим воздухом, этим романом. Там есть потрясающие сцены – из жизни студенчества. О котором никто не пишет. Я ничего подобного не читала.

– Но это вы преувеличиваете. Была пара «ребят» во Франции и Англии…

– Меня не интересует «Франция, Англия»: мне интересно наше. Алешенька, а кем бы вы хотели стать, если бы не писали?

– Актером.

– Правда?

– Я поступал в ваше театральное училище. Меня слушал сам великий Кутузов.

– Он был моим учителем. И что же?

– Прищурив глаз, откинувшись в кресле, он попросил меня прочитать еще несколько басен. Я приготовил только две. Горло свел спазм, я не владел гортанью.

– Молодой человек, – сказал он, – в ваши годы я знал сотни басен!..

Потом он позвал маму, которая ждала за дверями его личного кабинета.

– Уважаемая, я прослушал вашего сына. И позвольте мне объяснить кое-что: что мы ищем? Актер должен обладать десятью талантами: чувством правды, жизни, трагизма, реализма, юмора и так далее. Разумеется, найти сразу такой дар – невозможно. Поэтому мы принимаем тех, кто обладает хотя бы четырьмя качествами (остальные – мы развиваем). Ваш сын не обладает пока ни одним. Он еще не видел жизни и совершенно молод. Ему надо пойти поработать, в народ, познать жизнь, хотя бы на год или два. И тогда я с удовольствием прослушаю его снова.

– Вы вернулись? – Глаза ее сверкали.

– Ему, по-моему, понравилась очень мама: она была тогда красавица. И слава Богу, что он меня не принял: я был бы задрипанный актер, который бы произносил великие роли «кушать подано!». Как говорил мой критический папа: был бы не на третьих, а на четвертых ролях – за кулисами. К тому же я хотел сыграть только три роли.

– Какие?

– Печорина, князя Мышкина и Бендера.

Она улыбнулась:

– Тогда бы я не имела счастья читать ваши замечательные романы. Можно попросить четвертый?

– И четвертый, и пятый. Они еще в рукописи, я ищу издателя в Империи.

– Как называется?

– «Анна».

– Прекрасно, в рукописи еще лучше. Значит, я увижу всю «кухню» и побываю в «мастерской писателя».

Я улыбнулся «клише».

– Какая там «мастерская», это клетка, из которой не можешь вырваться, никогда. И вечно сидишь, прикованный к ней.

– Но вы же не можете без этого жить?

– К сожалению. Но как хочется Свободы…

– Не надо жалеть, все написано наверху и послано вам Богом. В вас вложен дар. Вы даже не осознаете какой.

– Вот я все думаю, почему его не вложили в кого-нибудь другого, чтобы мучались они. А я был свободен и жил нормально.

Я вздохнул.

– Таиса… Мне следует отлучиться и придется вас оставить одну.

Она взяла рукопись, бокал и пошла читать в спальню. Я поехал на вечерние встречи – зарабатывать деньги.

К часу ночи мы закончили барахтанье в постели. И она, сев на край, закурила.

– Вам не помешает?

– Почему вы мне не рассказываете про ваш театр? Вашего знаменитого режиссера. Он последний оставшийся из могикан.

– Фучека? Павла Велимировича: ему скоро 80 лет исполняется. А он все еще репетирует и ставит спектакли. Это – необыкновенный человек.

– А с вами он что-нибудь ставит?

– На меня первые восемь лет, как пришла из училища, вообще не обращал никакого внимания. Год назад вдруг дал главную роль в «Хамелеоне». Потом заболела актриса, и он ввел меня в главную роль в «Вишневом саде», пьесе Чехова. Все очень удивлялись. Я и сама не знаю, почему он выбрал меня.

– А сейчас?

– Он собирается ставить пьесу «Рыцарша» и дает мне одну из ведущих ролей.

– Какое милое название. Значит, вы на взлете?

– У нас это ничего не значит. Никто не знает, что будет завтра. Идите, я вас поцелую, – перевела она небрежно разговор.

– Мне и идти некуда. Я уже лежу.

Она засмеялась, выпустив душистый дым.

Два дня она не выходила из моего дома. На уикэнд я снимаю машину, и мы едем за «драгоценностями» – в штат Нью-Джерси.

– Вы всегда так быстро ездите?

– Только не с женщинами и не с детьми.

– А меня к какому разряду вы относите?

– Актрис.

– А они – не женщины?

– Они – нечто иное. А вы боитесь, когда быстро?

– Что вы, я очень люблю быструю езду. Просто не знала, что вы еще и прекрасный водитель.

– То ли еще будет.

– Я почему-то вам верю.

Мы рассмеялись вместе. Это становилось уже рефреном.

«Драгоценности» мне передают за два переулка от дома, при свидетелях, ее папаша, в шесть вечера я должен привезти их назад. Иначе – тюрьма, за невыполнение приказа судьи. Какая мерзкая процедура. Неужели их маму я когда-то любил?..

Я сажусь за руль и думаю о бессмысленности принципов и символов в мире. Можно и так: о бессмысленности принципов и идеалов в мире.

Я везу Таю и детей в луна-парк с колоссальным количеством аттракционов. Хотя жизнь сама – большой скучный аттракцион. Впрочем, зависит от того, сколько заплатил при входе.

В шесть вечера я прощаюсь с детишками и целую их щечки. Их забирают у меня – за два переулка…

Через несколько дней, в августе, мы смотрим по телевизору, как в Цезарии один Император сбрасывает другого Императора и происходит революция. Такого еще не бывало! Разве только когда картавенький влез на чахленький броневичок.

Все советуют Тае не лететь туда к первому сентябрю, так как в разгар плебсовских волнений даже Бог не знает (хотя и подозревает), куда это повернется и во что выльется.

Но она упрямая.

– У меня начинаются в театре репетиции. Там мама и папа.

– А если театр взорвут или разрушат?

– Значит, судьба.

Ее уговаривают три дня, но первого числа она улетела. Империя была закрыта, в нее впускали только своих граждан. Назад.

Двадцать пятого сентября у нее был день рождения. Я позвонил поздравить ее и пожелать!

Она была навеселе, слышались празднующие голоса. Репетиции начались. Театры разрешили открыть снова. Первого октября начинался сезон. Империя раскачивалась слева направо. Как страшный маятник. Но на Олимпе понимали: помимо хлеба, людям нужны были зрелища.

Во время ее пребывания мы каждый день что-то пили и через вечер – заканчивали у стойки бара. У меня потянулись какие-то непонятные нити из канала при мочеиспускании, без всяких резких ощущений.

Я записался к известному урологу на прием и утром сдал ему первую мочу. Он сам смотрел ее в микроскоп, не отправляя в лабораторию, после чего пригласил меня в кабинет.