Текст книги "Актриса"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Он улыбается и встает.

– Алексей Сирин…

– Можно я пару минут посмотрю книги на длинном столе?

– Да, только не забирай с собой. Они мне нужны!

Он смеется и выходит из кабинета, на ходу надевая новые часы.

Несмотря на то, что он был Издатель крупнейшего издательства, никогда, ни одной книги Джордж мне не подарил. И не предложил. Книг, которых уже не было в продаже, хотя в его запасниках они были в неограниченном числе. Я смотрю Эжена Сю, Андре Жида, Сологуба, Сартра, Кьеркегора. Господи, в моей юности их имена нельзя было произносить под страхом казни. А теперь они лежат на столе в ведущем издательстве Империи. Как всё, всё переменилось. Но не все.

Тая ждет меня в машине внизу, продолжая читать книгу.

– Алешенька, мне очень нравится, как вы пишете. Несмотря на то, что скажут ваши не-издатели. – Я улыбаюсь. – Как прошла ваша встреча?

– На высшем уровне. Приглашен на обед к самому домой, пятого апреля.

– Я рада, я очень рада! Куда прикажете, мой маршал?

– К вам домой.

– С превеликим удовольствием. Если вы мне еще позволите вас накормить, ведь целый день ничего не ели.

Мы раздеваемся догола. Я слишком перевозбужден приглашением к Издателю.

Мы засыпаем неожиданно, а вечером идем в экспериментальный Театр на Лубянке, в стиле брехтовского театра улиц, смотреть «Пир во время чумы». Главный режиссер и есть тот, с кем я делал интервью; нас сажают в ложу. Тая боится страшно высоты, но терпит ради меня. Ее узнают и из соседних рядов оборачиваются. Театральная публика… Мне нравится спектакль, за исключением актера, исполняющего главную роль. Который поразит меня потом, два года спустя, в роли Павла I.

Спектакль заканчивается аплодисментами.

Мы засыпаем в три часа ночи, а в семь утра ее уже нет. Оказывается, она на базаре, покупает фрукты, овощи, сыры на завтрак. В десять утра она беседует с моей мамой и сообщает ей, что я живой.

Мы завтракаем долго, не спеша, вальяжно. Она курит привезенные ей сигареты «Картье». А мне нужно опять в валютный – покупать разное. И особенно к обеду у Издателя.

В одиннадцать я сажусь на телефон отлавливать Артамона, у меня нехорошее предчувствие. Три секретарши отвечают мне в его разных офисах. Но Артамон неуловим.

Тая «помогает» мне принять душ и возбуждает опять. На завтра назначена большая игра ветеранов имперского футбола, и я играю в команде Аввакума.

– Алешенька, – говорит актриса, – чтобы вы не зависели от меня, возьмите, пожалуйста, машину. Иначе вы никуда не успеете.

– А как посмотрит на это папа?

– Папа здесь ни при чем. Это моя машина.

– Спасибо, я тронут. Вы не боитесь?

– Вы лучший водитель в мире, я еще не видела, чтобы так ездили!

– Вы преувеличиваете.

– Наоборот, преуменьшаю…

Она наклоняется к моим губам.

Начинается гонка. Сначала я несусь на кладбище – поклониться моему отцу. И его праху.

Потом несколько встреч в газетах и журналах. Все хотят, чтобы я для них что-то писал, но никто не хочет платить. У них нет денег.

Деньги, впрочем, не суть… Как легко было бы жить без них. Ведь жили же в древние времена без них. В античности уже появились монеты. Да, философствуй – не философствуй, а деньги нужны.

Гонка продолжается до вечера. Вечером я приглашен к своему университетскому приятелю – имярек – на обед, детективному писателю. У него уже вышла куча детективов, и я хочу послушать его советов – как издать книгу в Империи.

Я приглашаю Таю с собой, и она безропотно соглашается.

Назар Симонов был сыном известного писателя, ставшего уже почти живым классиком, и я был очень удивлен, что сын пишет детективы. Так как в студенческие годы он занимался различной коммерцией. Сын жил в писательском доме, в писательском кооперативе, с писательским гаражом, в писательской общине. Все было – писательское. Он знал всех и его знала каждая собака. А собак у писателей было много. Почти у каждого.

Я с тревожным замиранием сердца поднялся на девятый этаж. Дверь открыл он сам, и следом… прибежали две собаки. Мы обнялись, бутафорно, хотя он меня не любил.

– Познакомьтесь: это Тая, это Назар Симонов.

– Очень приятно, Тая, заходите.

Появилась значительно располневшая дама.

– А теперь вы познакомьтесь: это моя жена Катя.

– Очень приятно.

Я слышал о ней, но не встречал. Меня слегка удивил выбор Назара, который любил тонких и стройных, но… в чужой монастырь… Она сразу стала накрывать на стол. Это мне понравилось. От всей беготни этой мне хотелось напиться. Дорогой хрусталь, серебро, кузнецовский сервиз. Зал был обставлен антикварной мебелью. Когда-то Назар был у меня в Америке и его поразил «Ягуар». Он не хотел из него выходить, и я катал его целый день.

– Вот это, мой дорогой, книжный шкаф восемнадцатого века, такого у тебя в Америке нет.

Я с уважением потрогал лакированное темное дерево. Внутри виднелись собрания сочинений дореволюционных издателей: Маркса, Сытина, Вольфа, Балтрушайтиса, Брокгауза и Ефрона. У него была великолепная библиотека, которой я всегда завидовал.

Стол был уже изящно заставлен блюдами. Назар открыл и разлил дорогую заморскую водку.

– Ну, за встречу, чтобы ты чаще приезжал в родные места.

Я выпил. До дна. Не закусил.

Назар, положив себе малосольный с пупырышками огурец, спросил:

– А почему Тая не пьет?

– Я не пью водку, – сказала актриса и посмотрела на меня. – Алешенька, вы хотите, чтобы я пила? Я выпью. – И она опрокинула хрустальный бокал до дна.

– Чем изволите закусить? – спросил Назар, и я удивился, так как никогда не помнил его галантным.

– Вином, – сказала просто Тая.

– Да вы находка, – обрадовался хозяин.

– Попробуйте салат из крабов, – предложила хозяйка и поухаживала за мной и Таей.

Салат был восхитительный, и я сделал комплимент хозяйке. Она растаяла.

Тая удивленно произнесла:

– От него дождаться комплимент гастрономическому блюду – я такого еще не слышала!

Тая восхищенно смотрела на меня.

– Да, Алешка у нас переборчивый.

– Выборочный, правильнее сказать.

И Назар опять наполнил бокалы водкой.

– Чтобы твои уже книжки были опубликованы здесь. Как мои!

Он гордо, но доброжелательно посмотрел на меня.

– За это я выпью до дна! – сказала Тая. И выпила. Она расслабилась. Ее здесь не знали. Я выпил и увлекся крабовым салатом. Назар принес свои свежеизданные книги. Все в твердых обложках. И в известных издательствах.

Я проглотил остаток водки.

– Позволь подписать тебе. А также возьми несколько экземпляров для вашего знаменитого книжного магазина. Спроси, хотят ли они продавать мои детективы.

Он взял ручку и раскрыл титульный лист. «Американскому писателю – Алексею Сирину с пожеланиями превзойти русско-американского Сирина».

Я улыбнулся:

– У тебя хорошее чувство юмора.

– А что, уверен, что о «нимфетках» ты можешь написать лучше.

Я аккуратно покосился на Таю, но она вела светскую беседу с хозяйкой дома. Как оказалось, весьма начитанной дамой.

– А не выпить ли нам еще по одной – в честь такого высокого гостя!

– Грешно было бы не выпить по такому случаю, – сказала моя актриса.

– Алешка, ты где нашел такую приятную девушку? Из Америки привез?

Мы все рассмеялись.

– Слово предоставляется нашему американцу.

Я попытался встать, но это было напрасно.

– Я хочу выпить за наших прекрасных дам и чтобы они всегда цвели и благоухали – на радость нам.

Я поднял бокал с водкой.

– Так может сказать только американский писатель! – провозгласил Назар, и все рассмеялись. – Кстати, ты, американский писатель (звучит как оскорбление), жена специально ездила на рынок и выбирала одну телятину и говядину. Так как свинину ты не ешь.

Я склонил голову и поцеловал руку Кате.

– Целовать-то надо мне – я платил! – сказал Назар.

Она начала рассказывать нам о рынке. Я спросил о ценах, цены были астрономические. Как они тут жили, было непонятно.

– А чем занимается Тая? – спросила Катя.

Тая продолжительно посмотрела на меня.

Я был не Тая.

– В театре… в гримерном цехе работает.

– Поэтому у вас такой красивый грим, – сделала вывод Катя.

– Нет, это моя кожа, – сказала Тая.

– За Таино лицо, – провозгласил Назар, – оно мне кажется знакомым. Впрочем, после бутылки водки мне кажется даже «Сирин» знакомым.

Он открыл вторую бутылку холодной водки. Видимо, чтобы ничего не казалось.

– Алешенька, вы совсем ничего не едите, – сказала с заботой актриса.

– Писатели – живут святым духом! – провозгласил Назар. Я долго смеялся.

У него было интересное чувство юмора, когда на него не находил бес поучения, снобизма и бравады. Впрочем, ему было чем бахвалиться: все, что стояло в этом доме, он заработал (разными способами) сам, никто не дал. Я всегда жалел, что у него не было детей. Ни от первого брака, ни от второго, ни… от нынешнего. Когда нет детей – то кому все оставлять? А с другой стороны, что толку, у меня есть дети – и нечего оставлять. Разорен их мамашей. Смешно. Я засмеялся и увидел, как хозяин наполняет мой бокал новой водкой. Назар повернулся к моей даме и спросил:

– А как вам творчество Алеши?

Тая:

– Я очень люблю, что Алексей пишет. Он одаренный человек. Особенно я в восторге от романа «Факультет». Там у него есть поразительные образы. А самое главное – атмосфера того времени, той эпохи, воздух.

Катя подобрала губы и поджала их. Я заметил. Назар, несмотря на выпитое, перехватил мой взгляд.

– Не удивляйся! Катя не поклонник этого романа.

– Каждый человек, каждый читатель имеет право на свое мнение.

– Ваша «Голубая больница», что вы подарили мужу в Америке, мне пришлась по душе. В книге же про факультет, по-моему, подзаголовок «Нежный изверг»?..

Я кивнул. Меня разбирали.

– …вы там вывели одного героя – Апельсинова, очень похожего на Назарку. Мне весьма не понравились ирония и сарказм, нашпигованные в этом персонаже. Назарка совсем не такой.

– Катенька, – сказал я подвыпивши, – все это символы и гиперболизация. Возможно, оболочка чем-то похожа, но начинка совсем другая. Мне просто нужно было отрицательное ядро для конфликта, для движения романа. Я вообще не пишу с натуры, а всегда утрирую ее или гиперболизирую.

Губы ее подобрались еще больше, в глазах появились слезы. Я удивился до глубины души.

– Всё, – сказал Назар, – несмотря на то, что роман очень нравится Тае, цензура накладывает запрет на обсуждение книги Сирина – сегодня.

– Выпьем! – воскликнула одухотворенно Тая, и все последовали ее примеру.

– Вот это выпьем, и сразу бежать в магазин! – вставил в никуда я.

– Голубь, ты как машину назад поведешь?! – спросил Назар.

– О, он ее может вести с закрытыми глазами! – произнесла мечтательно Тая.

– Он вам уже демонстрировал?

– В Америке, закрывал глаза и считал до двадцати – на скоростной трассе.

– А в наши годы, в университете, гонялся с таксистами, как чокнутый. И мне преподавал первые уроки, после него я и зажегся – с машинами.

Я сижу, мне приятно, что меня обсуждают. Я хочу взять бокал с водкой и – со мной такого никогда не было – роняю хрусталь, который бьется о ближайшее блюдо.

Мне страшно стыдно, я говорю, что взамен куплю целый набор в Америке.

– Такие пустяки, – произносит Катя, – у меня брат живет в Вашингтоне.

Я целую ее руку и еще раз извиняюсь. В голове у меня уже все плывет. Я пытаюсь подняться и – опрокидываю второй бокал, который, к счастью, не бьется. Тая помогает мне встать при помощи хозяина.

– Э, дружок, я тебя таким никогда не видел, – говорит удовлетворенно Назар. – Может, еще на посошок?

– Давай два…

– Конечно, – возмущается добрая Катя, – целый вечер человека поили и не кормили!

Я пьяно улыбаюсь, но не могу найти дверь из комнаты. Хотя помню, она двухстворчатая… И думаю, только бы дойти до руля. За рулем я моментально трезвею. Даже если я мертвый и уже на том свете. За рулем на меня ничто не действует. Хотя руль может привести с этого света на тот свет. Тая пила наравне почти с нами, но закалка – имперская. Имперскую женщину просто так не споишь!

Детективный писец, стоя в прихожей, спрашивает:

– Алеш, а теперь, не вешая мне лапшу на уши, скажи, чем занимается Тая?

– В театре работает, в костюмерном цехе…

– Ты же говорил, в гримерном.

Тая мягко улыбается.

– Какая разница, в костюмерном, в гримерном… Все работаем.

Я знал, что потом это разнесется по всей столице Империи, с кем я был в гостях у Симонова. И кто моя девушка. Хотя я ее не считал своей девушкой. Впрочем, я и себя не считал ее кавалером.

– Куда тебе звонить-то, если договорюсь со своим издателем? – спрашивает он.

Я смотрю вопросительно на Таю.

– Куда мне звонить, Тая?

Она, помедлив, берет ромб бумаги, пишет свой домашний телефон.

– Ты еще и в центре живешь, – улыбается Назар, определяя по первым трем цифрам.

Я стою и думаю: только б не упасть. Водка ударила уже в голову окончательно и обрушилась лавиной на организм. Похоже, аввакумское застолье было детским садом. Теперь я пошел в школу.

– У тебя хотя бы доллары-то есть, от «ментов» откупаться? – спрашивает Назар. – А то дам!

– Спасибо, отец родной, – говорю я, и мы обнимаемся. Я, кажется, целуюсь с Катей в губы. Дозрел…

И Тая осторожно спускает меня на лифте вниз. На улице я долго стою около автомобиля и пытаюсь вспомнить, где я: в Англии или Америке, и с какой стороны надо садиться за руль.

– Алешенька, – говорит с загадочной улыбкой Тая, – мой мальчик, может, я поведу машину, если вы себя не так чувствуете?

– Ни за что. Джентльмены денег не берут!

– Я вам, солнышко, не деньги предлагаю, а машину повести.

– Гусары денег не берут! – повторил я, она улыбнулась. – Авто могу вести только я, так как у меня американские права. А у вас нет. И от вас, наверно, пахнет водкой!

– А от вас, я уверена, жасмином.

Она делает попытку улыбнуться. Я не владею мышцами своего лица. Тая открывает мне дверь и усаживает тело за руль. Я завожу мотор и давлю педаль газа. Все лошадиные силы отечественной «Антилопы гну» взрываются.

– Алешенька, трудолюбивые писатели спят, наверно.

– Да положил я на них.

Тая отрывисто смеется.

– Я вас таким не видела никогда, вы мне очень нравитесь!

– А другим?..

– И другим – тоже.

Мы целуемся в губы. Это редкость, я обычно берегу их… а это уже говорил я.

– Вас как доставить: быстро, средне быстро или очень быстро?

– Алешенька, я хочу вас накормить завтра завтраком. Желательно дома…

– Тогда – «очень быстро». Я чем скорее еду, тем быстрее трезвею.

– Интересная зависимость!..

– Говорите только, когда повороты, а то я, кажется, забыл…

Машина срывается с места. И Тая падает на мое плечо, и, кажется, не спешит от этого падения оправиться.

В центре города я сворачиваю в незнакомые переулки и неожиданно резко бью по тормозу.

– У вас отличная реакция!

– Как это называется? – Язык не слушается хозяина.

– Булгаковские пруды.

– На них, кажется, лед еще?

– Вам правильно кажется.

– Я о них много читал, но никогда не видел.

– О, это чудо! Пойдемте, я вам покажу.

Она берет меня за руку и под руку выводит из машины.

Я начинаю скользить по снежному откосу.

– Алешенька, вы куда?

Я танцую на весеннем льду. Тая замерла, держась за маленькую ограду.

Я ору и пою, а она:

– Алешенька, я вас умоляю, не прыгайте так. Уже апрель…

Лед начинает прогибаться, мои туфли из лака покрываются ледяной водой. Я скольжу взад и вперед и жду – когда сломается лед. Я уже на средине пруда, когда лед начинает трескаться. Я начинаю бежать, и он ломается прямо за мной. По пятам. Мне радостно и пьяно, горло вдыхает ледяной воздух, мокрые брюки облепили…

– Алешенька, – кричит Тая, – я вас умоляю!.. – Я вижу, как перекошено ее лицо. В пируэтах скольжу к ней. Она упирается одной рукой в ограду и, соскользнув по откосу, другую протягивает мне. Я все еще стою на льду. Она цепко хватает мою кисть, в это время лед подо мной проваливается и уходит под воду – она выдергивает меня наверх.

– Мальчик мой, солнышко, – актриса облегченно вздыхает, – разве можно так…

– Я не знал, что вы такая сильная. Вы спасли мне жизнь.

– Что вы хотели узнать или выяснить?

– Всё ли вам до лампочки или нет.

– Нет. Вы мне очень дороги, очень…

Она обнимает меня. Мое непослушное тело начинает дрожать.

– Вам нужно согреться, срочно.

– Вы знаете, что такое ралли по проходным дворам?

– Нет, а что это?

– Сейчас согреемся, – говорю я и сажусь за руль.

На бешеной скорости, сам не соображая, я врубаюсь и начинаю носиться по маленьким переулкам и сжатым проходным дворам, в сантиметре пролетая через узкие ворота дворов. Взад, вперед, волчком, юзом, спином и опять рывком вперед. Машина ревет от быстрого переключения скоростей, но, словно боясь и обезумев, подчиняется. Пока я не выношусь каким-то чудом из непонятных закоулков к Таиному дому.

– Вы мой замечательный мальчик, – говорит она и целует в «ушко».

Ни разу она не вскрикнула, не испугалась, не схватила меня за руку. Слышались только восклицания восторга. И это мне в ней нравилось.

– А теперь, мой гоночный мальчик, пойдемте наверх, и вы мне покажете то же самое – в доме. На такой же скорости…

Поддерживая друг друга, экипаж поднялся наверх.

Но скорость была не та…

Я был беспролазно пьян.

Утро. По голове, впечатление, что кто-то долго бил наковальней. Не молотом, молот слишком легок. Во рту омерзительный запах – помойки. Я крадусь в ванную, в поисках утраченного времени. В поисках прошлого…

Из кухни доносится какое-то урчание, ворчание, запахи, суета. Я спускаю воду и слышу:

– Алешенька, вы уже встали?

– Нет, я еще лежу. Это призрак бродит по Европе…

Она смеется.

– Как вы себя чувствуете?

– Смутно.

– Вы вчера были в ослепительном ударе.

– Сколько мы выпили?

– Три бутылки на троих. Хозяйка не в счет.

– Ну да!

– Вы мне вчера очень понравились!

– А где это вы так научились пить водку, Тая?

– Что вы, по сравнению с вами я просто теряюсь…

Она тонко, загадочно улыбается. И целует мое «ушко», как она его называет. А иногда требует: «Дайте ушко, дайте ушко, сейчас же!» Я слабый человек, я даю.

Звонит приглушенно телефон, она берет трубку и передает ее мне.

– Ну, как ты, голубь, вчера доехал?

– Не помню, – честно говорю я. – «Помню только, что стены с обоями».

– Ты перепутал, у нас накат, а не обои.

– Это из песни. Земля ему пухом. Гениально слова складывал.

– Мы тут покумекали с Катькой, и она вычислила, что твоя девушка – дочь известного актера и режиссера Буаша и сама актриса в «Театре Иронии». Так что ты вчера зря мне спагетти на уши вешал.

– Подожди, сейчас спрошу. Ты, похоже, что-то путаешь. Тая, вы дочь известного актера и сама актриса?

– Еще какая! – говорит она и громко смеется.

Я прощаюсь с детективным писателем и вешаю трубку.

Тая сажает меня за стол и смотрит.

– Тая, у меня такой нескромный к вам вопрос: а как мы вчера доехали?

– На машине.

– На чьей?

– На нашей.

– А кто нас привез?

– Алешенька, золотко мое, вы совсем не помните, как танцевали вчера на льду, на пруду, а потом устроили ралли в проходных дворах? Которое мне безумно понравилось. Я восхищалась вами.

– Но я вел себя пристойно?

– Еще как… к сожалению.

Она рассмеялась, увидя мое лицо.

– Что, совсем опозорился?

– Ну, такого с вами никогда не бывает…

– А что? Прямо скажем…

– Все было прекрасно, и вы вели себя, как джентльмен.

Запах душистого чая разглаживает мои ноздри. А что все-таки было вчера ночью?

Я смотрю на ее шею и вижу красное с темным переливом пятно. У нее соблазнительная шея.

– А это что такое?

– В народе, по-моему, называется «любимчиком».

Я невероятно смущаюсь.

– Господи, неужели я это сделал? Это же засос?!

Она загадочно улыбается.

– Жаль, что вы не делаете этого чаще…

– Как же вы пойдете в театр?

– Театр – это чепуха, – говорит она философски, – сегодня вечером мы приглашены на обед к мамуле.

– Вы хотите сказать, что будет сам великий…

– И он тоже – будет…

Я берусь за голову и собираюсь искать где-нибудь пепел.

– Тая, я прошу великого прошения.

Она подходит и обнимает меня.

– За что? Вы были вчера неподражаемы и доставили мне большое удовольствие. За которое я вам благодарна.

Я целую ее шею, осторожно касаясь отека. Это ж нужно…

– Какие у вас сегодня планы?

– В два часа большой футбол, потом баня – с пивом, а потом я в вашем распоряжении.

– Как это прекрасно звучит: в «моем распоряжении», – тянет она слова. – Скажите еще раз.

Я говорю. Она закрывает веками большие глаза.

– А до этого какие планы? – Она берется за мое полотенце, обвязанное вокруг бедер.

– До этого… – раздумываю я, – собираюсь смыть позор вчерашней ночи.

Она берется за верхнюю пуговичку лифчика.

– Ну, никакого позора не было… До завтрака или после?..

– Вместо!

– Ну, выпейте хотя бы чай! Вам нужны силы…

– Должен заслужить – в бою!..

Я едва успеваю попробовать чай. С полотенцем она разбирается сама. Большим, махровым… С ее телом разбираюсь – я.

До матча я успеваю заехать на кладбище. И так каждый день – с утра я заезжал к папе на кладбище. Но никакого знака, вести он мне не подал. Я должен был принести мои книжки на его могилу, изданные на земле, где он родился. Чтобы доказать, что из меня получилось что-то. Он всегда меня считал…

Я начинаю с защиты, Аввакум играет чистильщиком-дирижером и орет на всех страшно, кроме меня. Но и до моих костей доберется. Играем восемь на восемь. Кривоногий профессионал, который играл с Аввакумом когда-то в сборной, вминает меня резко в бортик, но мяч я не теряю. Аввакум говорит ему, что мы сюда «не убиваться» пришли и чтобы он соображал, что делает. Тому все до лампочки, и он опять рвется к нашим воротам.

К середине первой половины я становлюсь на ворота, но руками мяча не имею права касаться. Это «маленький футбол». Я «убиваюсь» в воротах, не пропуская ни одного мяча, и мы ведем 3:1. Защита, успокоившись, что на воротах «самоубийца», ушла в нападение, и единственный, кто помогает мне, оттянувшись назад, Аввакум. Он капитан и орет своим подопечным, чтобы они вернулись в защиту. Настоящий вратарь команды Елизар играет в нападении и после свалки забивает гол. 4:1. Единственный, кого я боюсь, это кривоногого нападающего Филата из-за его абсолютно кривых ног. Он финтит ими так, что я совершенно не представляю, куда он пробьет мяч в следующую секунду и где его мячик перерезать. На этот раз Филат припечатывает меня корпусом к железной штанге, и я чувствую жжение через спортивный костюм Аввакума. Аввакум долго смотрит на него и сплевывает. Они когда-то играли в сборной Империи. Филат психует, что, будучи лучшим в те годы правым полузащитником, не может распечатать мои ворота, и старается распечатать меня. Вот он опять вырывается вперед рывком, я кричу Аввакуму «держать»; он перекатывается через бедро Аввакума и выходит своими кривыми ногами на меня. Я сажусь на шпагат прямо перед ним, казалось бы блокируя все, в какую-то долю секунды он успевает протолкнуть мяч, и, упав, перевернувшись, я вижу, как мяч вяло вкатывается в ворота. Филат нечаянно цепляет бутсой мое лежащее плечо. Я вскакиваю, но Аввакум успокаивает меня. Счет 4:2.

Разозлившись, Аввакум орет на своих подопечных, берет мяч в середине поля, проходит один по центру и забивает гол, прежде чем кто-либо что-либо соображает. «Смертельную девятку». Мы выигрываем со счетом 5:2.

– Ты не такой хлипкий, – говорит он, – как я думал.

Похвала Аввакума мне дороже всех наград. Мы обнимаемся. Спортивный костюм из адидасовского белого превращается в грязно-серый.

– Вернешь потом, все равно не будешь сейчас переодеваться. Уже поздно ехать в баню, поедем завтра, если у тебя будет время. Между твоими «редакциями». – И он подмаргивает. – Я не знал, что у женщин есть такое имя – Редакция.

Тая осторожно отдирает костюм от моего бедра с кожей. Оно все стесано, запекшаяся бурая кровь. Она целует низ моего живота и говорит:

– Я не знала, Алешенька, что вы еще и вратарь!..

Я смеюсь. Она купает осторожно покалеченного в ванне, а потом стирает белый костюм – от крови. Меня это очень трогает.

Актриса сама расчесывает мои волосы, и в семь вечера мы стоим перед великой дверью. Дверь открывается.

– Мамуля, это Алеша Сирин, а это моя мама – Александра Александровна.

До этого, после победы, я успел смотаться в валютный магазин и купить всякой всячины, которая, мне казалось, пригодится к столу.

Тая заворковала с мамой, давая мне возможность освоиться и осмотреться. У них была большая квартира, обставленная с достаточным вкусом. Много книжных шкафов с различными книгами. Нигде в мире не читали столько, сколько в Империи.

– Здравствуйте, Алексей.

– Добрый вечер, Александра Александровна.

– Как вам в «нашей» Европе? Нравится?

– Я еще не совсем разобрался.

– Нет ни закона, ни порядка.

– Их нигде теперь нет. Мир обрекает себя на гибель. Цивилизация – на самоуничтожение.

– Тая говорила, что вы писатель. О чем вы пишете?

– Как это ни банально – о жизни, о любви.

– Вы голодны?

– Если можно – воды.

– Какой?

– Простой.

– У нас не пьют из-под крана. Есть лимонад.

– Мамуля, Алеша не пьет газированную воду. Дай ему кипяченой.

Мне дали, я поблагодарил. Принес из прихожей пакет и вручил.

– Спасибо, Алеша, не стоило волноваться, – сказала жена великого актера.

– Я не волновался.

Она улыбнулась, и, по-моему, с этого момента мой экзамен стал проходить успешнее.

– А где папа? – спросила Тая. – Алеша хочет с ним познакомиться.

– У него спектакль. Он будет к десяти часам. Но, я думаю, Алешу не стоит мариновать голодом до десяти часов. А то он поедет в Америку и скажет…

– Я поеду в Америку и все равно скажу.

Таина мама стала оттаивать. Она рассматривала меня с ног до головы. И делала это очень непринужденно.

– Мамуля, а что, если мы угостим Алешу водкой? Ты не против?

– Тая, у нас водки в доме никогда нет. Зато есть хорошие вина.

– Я уверена, что если ты откроешь пакет, то все там найдешь. Он запасливый мальчик!.. И «все свое носит с собой».

Александра Александровна открыла пакет и достала две бутылки.

– А что значит вторая бутылка?

– Английский джин. У нас есть лед?

Лед был. Ура. Тая с удивлением посмотрела на меня:

– Это любимый напиток папы – джин…

– Не может быть! – сказал я. – Какое совпадение.

Я смешал всем напитки, себе – с двойным льдом.

Конечно, правильно по-имперски сказать: с двойной порцией льда. Но я не имперский. И мы чокнулись: за встречу.

– Какой вкусный тоник, – сказала мама, – где вы его достали?

– По блату, – сказал поставщик, и мы рассмеялись.

Они стали накрывать на стол, а я пошел шастать вдоль книжных шкафов. Я всегда поражался, что в любом мало-мальски приличном доме Империи есть библиотека. В Америке – книги в доме были такая же редкость, как… гарусные платья в ГУМе.

Около десяти раздался звонок, и я почему-то внутренне подобрался.

– Как прошел спектакль, Эрос? – раздались голоса. Потом Таины приветствия папе. Потом голос актера, знаменитый голос:

– У нас что, гости будут, стол так торжественно накрыт?

И в этот момент я «попался» ему на глаза. С книгой в руке. Я уже знал, что он читатель. Впрочем, любой воспитанный человек должен им быть. И невоспитанный тоже.

– Пап, познакомься, это Алексей, – сказала Тая.

– Буаш, – коротко произнес он, как будто эта фамилия совершенно ничего не значила.

– Очень приятно, – сказал я и пожал протянутую руку.

– Как в Америке? – спросил он, уже поворачиваясь.

– Как всегда.

– А как всегда? Вы позволите, если я пойду умоюсь и воспользуюсь ванной.

– Абсолютно. Чувствуйте себя как дома, – сказал я. Он подавил улыбку на губах.

– Все за стол, – объявила Александра Александровна.

Гостя посадили рядом с великим, дамы сели напротив нас. В Империи все сидят на кухнях. Эта была большая, заставленная красивой гжелью, которую в настоящее время я не собирал. И никак не воспринимал. Но через год, при других обстоятельствах, начал. Вернее, начала она… Другая (вторая) актриса.

Семья пару минут переговаривалась о чем-то о своем. Я чувствовал себя стесненно.

Вдруг великий обратился ко мне:

– Алексей, я хочу вас поблагодарить за сладости, которые вы передали с Таей из Германии. Благодарю вас!

– Пустяки, не стоит упоминания.

Он страдал диабетом, и ему всегда не хватало сладкого. Мне он нравился, нравился заранее – я не знаю почему. Наверно, потому, что мне не хватало отца.

– Папка, посмотри, какой у нас джин! Ты хочешь, Алеша тебе смешает, как и мне, он это удивительно делает.

– С удовольствием. Давайте, Алеша.

Я смешал джин, тоник и лед. Ему понравилось. Актер поднял тост:

– За нашего американского гостя!

Мы подняли бокалы, но не чокнулись, а сделали движение. Я выпил водку до дна и сразу налил новую. Мне нужно было расслабиться. Тая вся сияла и переливалась. Ей нравилась эта компания.

– Можно я задам вам один вопрос, господин Буаш?

– Хоть несколько, это будет интервью?

Я улыбнулся:

– Вы сейчас снимаетесь в кино?

– Практически нет. У нас не стало кино, его уничтожили. Такие слова, как рынок, коммерция, прибыль. Сейчас показывают третьесортную американскую чепуху, которую даже у вас не показывают. Правда, в одном фильме я согласился сняться, уж очень забавный режиссер.

– Как называется?

– Это экранизация, «12 стульев». Слышали про такой роман?

– Нет, но вот сейчас услышал.

Все рассмеялись.

Эрос, у него достаточно тонкое чувство юмора, – сказала жена.

– Ничего: «мы Америку догоним, обгоним и перегоним!»

– По-моему, это Хрущев говорил.

– У вас хорошая память, Алексей. А почему вы не закусываете?

Я пожал плечами. Когда я пью, я не ем. «И напрасно, батенька…»

– Вы любите кальмаров?

– Обожаю. Все, что рыбное.

Он взял своей вилкой, разделил ножку кальмара пополам и положил мне часть. Я был, мягко выражаясь, удивлен таким «сервисом». Но, с другой стороны, мне было приятно: бурка с командирского плеча.

Мы выпили за «прекрасных дам», и на сей раз я закусил половинкой кальмара.

– Как вам Таин спектакль? – спрашиваю я.

– Какой?

Тая играла Катеньку Измайлову. Эдакую милую убийцу.

– А я его не смотрел, – ответил великий Актер.

– Тая, когда у вас следующий спектакль? – говорю я.

– Завтра, – сказала она безразлично.

– А что, если я куплю билеты и приглашу вас на спектакль?

– С вами?

– Если вы не против.

Он улыбнулся:

– Ну, покупать билеты вам не стоит, я думаю, администрация театра об этом позаботится…

– Конечно, папуля, – вставила Тая.

– Саша, ты пойдешь?

– Я уже видела ее спектакль два раза.

– И как? – спросил с легкой заинтересованностью Актер.

– Вот ты посмотришь и расскажешь.

Мне нравилась эта театральная семья.

– Тая, а у вас никогда не было такого желания пригласить папу на спектакль?

– «Нет, доктор, желание-то у меня есть…»

– Я просто играю все вечера в театре.

– А что вы играете?

– Шекспира, Шоу, Чехова, Тургенева, Бунина. Классику в основном.

– Но в кино вы сыграли много комедийных ролей. «Пленница» – до сих пор моя любимая кинокомедия.

– Это было в юности.

– А сейчас зрелость?

Он поднял бокал.

– Тая сказала, что вы сотворили книгу «5 интервью». Ее можно посмотреть?