Текст книги "Актриса"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Тая сидела на кухне и тщательно, сосредоточенно красила глаза.

– Как вы себя чувствуете? – с видимой тревогой спросила она.

– А я похож на больного? – пошутил я.

– У вас… вчера… – она подбирала слова, словно рассыпавшиеся бусы, бусинки.

– Все в порядке. Ложная тревога.

– Никаких выделений? Не болит?

Я отрицательно покачал головой.

– Слава Богу. Я очень переживала.

Она не сказала, я «чувствовала себя виноватой».

– Через пару минут я подам завтрак, я не думала, что встанете так рано, и не успела приготовиться.

Я не сказал, что ночью вставал три раза и стоял в позе краба над унитазом. «Раком».

Зазвонил телефон. Я машинально снял трубку.

– Сыночек, я достала тебе все, что ты просил: международное купе, мягкий вагон, экспресс «Лисс». Вот только с гостиницей пока проблема, в «Загрантуристе» мест нет. Ну, в худшем случае снимешь на месте, может, какой-нибудь домик.

– Спасибо, мамуля, большое.

– Ты сегодня появишься? Тебе же завтра уезжать!

– Обязательно. Немного позже.

– Спасибо, ваше величество.

Я повесил трубку.

– Мы едем завтра на море. Поезд уходит в два часа дня.

Глаза ее радостно зажглись.

– Все-таки я бы хотела, чтобы вы сдали анализы.

– Может, я заеду в посольство, у них есть американский врач.

– Сегодня в двенадцать дня – второй тур в училище. Вы меня просили узнать.

– Мы можем на него пойти?

– С вами – на край света.

– Всё шутите?

– Абсолютно серьезно. У вас сегодня нет встреч?

– Есть. В издательстве с забавным названием «Столичный рабочий».

– Они публикуют очень хорошие книги.

– Когда-то это было «крестьянское» издательство.

– За последние два года здесь все поменяло свой цвет.

Она отдает мне свою машину, и гонка начинается. В одиннадцать я в издательстве. В двенадцать встречаюсь с ней в училище. На прослушивании сидят совершенно другие люди, с гонором, которые отбирают для третьего тура. На котором уже будет сама ведущая курс. Белоруский одет приличней, но читает хуже, неуверенней, – видимо, напряжение начинает давить и на него. Его не хотят пропускать на третий тур. И если бы не настойчивая просьба Таи, которая чувствует мой давящий локоть и толкающее колено и рассказывает, как замечательно он читал на первом туре и сейчас просто волнуется. Его – после долгих раздумий – пропускают.

По лестнице я спускаюсь с ним и говорю:

– На третьем туре я уже буду в Америке. И вам придется выдать все, что вы умеете. Прослушивать будет сама профессор, набирающая мастерскую.

– А как сегодня?

– Очень плохо, – честно говорю я. – Расслабьтесь, забудьте, что приемная комиссия, не смотрите на них и победите!

– И тем не менее сегодня… – Он хочет сказать, что прошел.

Я перебиваю его:

– Удачи вам. – И вылетаю к машине.

Тая стоит со знакомыми актерами. Может, кто-нибудь из них?..

Она подходит и берет меня за руку.

– Вы не забыли, вам нужно в посольство?

«Нет, – говорю я про себя, – наверно, просто…»

В два пятнадцать я в посольстве – врач принимает в другом здании только до трех.

В три я в валютном магазине – закупаю провизию для путешествия.

В четыре – встреча с балериной, которой нужно передать фотографии в Нью-Йорк знаменитому балетному танцору. После спектакля я должен забрать Таю у театра.

Заехал я позже и в модный литературный журнал «Флаг». Известный многим заместитель главного редактора по прозе принял меня торопливо и через десять минут пообещал разобраться сразу с четырьмя моими книгами. После чего я откланялся, чтобы не переутомлять человека. По-моему, ему не нужны были ни я (да и кто я такой), ни мои книги, ни весь этот «литературный процесс». Через несколько дней, когда я вернулся, он сообщил, что для их журнала ничего не подходит. Как за пять дней он разобрался с четырьмя книгами, для меня до сих пор загадка. Наверно, как Корди…

Тая ждала меня у театра, одетая в белое платье.

– Как завершился театральный сезон?

– Никак. Обычно, – безразлично сказала она.

Мы заехали к ней. Выпили поздний чай.

Она вопросительно посмотрела на меня.

– Я не был у доктора, мне нечего вам сказать.

– Разденьтесь.

– Зачем? – спросил от неожиданности я.

– Я хочу вам поцеловать, где болит.

……………………………………………

– Вам нужно собираться, – выходя из душа, говорю я.

– У нас это проще, чем у вас, – шутит она.

К маме я успеваю ровно в полночь. «Бег жизни». Есть такая пьеса? Или название?

– Ты совсем похудел, что ж ты так мотаешься?

– Завтра начинается отдых.

– Надеюсь, до отхода поезда тебе никуда не надо на встречи?

– В четыре места, – негромко говорю я. – А чем ты занимаешься?

– Пытаюсь дозвониться в Лисс, чтобы сделать тебе номер в отеле.

Я достаю ей банки апельсинового сока и любимые крекеры.

– Ой, сыночек, спасибо большое.

– Это тебе спасибо.

Ночью я сплю поверхностно. Я не могу понять, то ли у меня действительно режет, то ли мне это кажется.

С утра я еду на кладбище. И на полчаса отключаюсь от всего мира.

От сует, забот, бега, проблем. Наверно, это моя пристань в мире… Рядом с папой. Поскорей бы…

В одиннадцать у меня переговоры с Артамоном по поводу тиража, авторских экземпляров, бумаги для фотографий.

– Алексей, у тебя нет сигаретки случайно?

Я достаю блок «Мальборо» и дарю ему.

– Это мне? Огромное, большое спасибо!

– Артамон, только сделайте все, как надо.

– По высшему разряду, я знаю. Это первый ребенок. – Он улыбается.

Я несусь за чемоданом к маме.

В двенадцать тридцать я встречаюсь у гостиницы на имперском проспекте со своим старым институтским товарищем, который дает мне красный паспорт. Теперь я «имярек». Так как с американским паспортом в Лиссе, кроме «Загрантуриста», меня никуда не пустят. (Потом оказалось, что и в «Загрантурист» меня не пустили.)

В час я залетаю за Таей. По пути на вокзал мы захватываем ее подругу. Я высаживаю Таю с торбами на вокзале и еду ставить машину в какой-то гараж. Так как подруга машину водить не умеет. Тогда зачем ей машина?! Я еду по тротуарам, чтобы успеть. Пробки дичайшие.

Без десяти два я появляюсь на вокзале и вместе с Таей, баулами, сумками бегу по переходам к нужной платформе.

Поезд подают не на ту. Мы бежим с Таей опять. Без двух минут два я подсаживаю ее за попу, перехватывая взгляды целого перрона. (А когда-то Каренина сходила… но не на этот перрон. На другой.)

И слышу голос проводницы:

– Еще чуть-чуть, и мы бы уехали без вас!

Поезд трогается.

Я очень удивлен этому моменту, что у них что-то трогается и делается по расписанию. И говорю:

– Я готов теперь снова принять душ. Надеюсь, в купе есть вода.

Тая смотрит на меня с непониманием и произносит:

– Алексей, вы загоняли себя.

Златозубая проводница показывает нам купе в середине, отворяя дверь. Я смотрю и не верю!

– А где вторая половина? – спрашиваю я проводницу.

– Чего? – не понимает она.

– Купе, – объясняю я.

Я поворачиваюсь к Тае:

– А где же душ?

Она смеется так громко, что у нее брызгают слезы.

– Вы откуда, молодой человек?

– Из Нью-Йорка.

– A-а, ну тогда все понятно.

Тая продолжает, заливаясь, смеяться и не может остановиться. Потом ласково смотрит на меня.

– Алешенька, где вы такое видели – купе с душем?

– В кино с Джеймсом Бондом, где он путешествует со своей дамой. Из Швейцарии в Италию.

И вдруг я сам начинаю смеяться. Давлюсь гомерическим хохотом, захлебываюсь, безостановочно хохочу. И не могу остановиться.

Она смеется вместе со мной. Мы хохочем, хлопая друг друга по рукам, локтям, плечам. Я задыхаюсь от смеха.

Проводница извиняется и говорит, что в поезде нет специального слуги, чтобы принести наш багаж из тамбура. А я-то ожидал!..

Мы хохочем еще пуще.

Вот слуг у них я как раз не ожидал: их распустили всех в семнадцатом году. Ах, какой год был, загляденье! Вырезали весь цвет нации, всю культуру и литературу. И стали строить светлое будущее. (Кто был ничем, тот-таки стал всем.)

У нас, оказывается, две корзины провизии и полный пакет бутылок. Батарея. Тая, едва оглядевшись, сразу начинает накрывать на стол.

– Будем гулять? – говорю я.

– Еще как, – сияет она. – Я так рада, что вырвалась. Спасибо вам, Алексей. – Она признательно смотрит мне в глаза.

Я машу рукой: пустяки.

– Идемте, я вас помою до пояса, не в ванной, а в туалете!

Купейный роман… Она окатывает меня пригоршнями холодной воды, и я урчу от удовольствия, чувствуя, как мой пот постепенно растворяется во влаге. С влагой… Потом она оставляет меня домываться одного. После меня – хоть потоп.

Когда я возвращаюсь, на столе уже целое пиршество. Тая переоделась в легкие дорожные вещи. Она успела убрать все сумки, баулы, корзины – стало сразу уютно.

Мне его давно… мне его все время не хватало – уюта. Душевного, не домашнего. Убранной души, а не убранной квартиры.

– Что будем пить? – тоном метрдотеля из дорогого ресторана спрашивает она.

– Колдунья, – говорю я. Она сияет. – Пить будем что-нибудь очень оригинальное – водку, например. – Она хохочет.

На столике, привинченном к окну, мой любимый сыр, огурцы, помидоры, куриные котлеты (испекла мама), курица, зелень, на диване – гора черешни в какой-то импровизированной чашке. Откуда-то из-под стола («из-под таинственной холодной полумаски…») она достает бутылку лимонада.

– Господи, – восклицаю я, – сто лет его не видел!

– Это вам подарок. А я забыла свой джин…

– Я вам куплю на море.

Она смотрит на меня внимательно и говорит:

– Это напоминает сон из области фантазий – как душ в купе!

Я открываю финскую водку – классная водка. Она щелкает где-то под столом и открывает лимонад. Мы поднимаем чашки и наливаем накрест друг другу, потом повторяем процедуру, накрест опять.

– За путешествие, – говорю я.

– За два дня, которые мы будем вместе! – произносит она.

Пить водку из чашек… напоминает мне что-то. Я быстро роюсь, но не могу вытащить с чердака памяти.

Она говорит:

– Какая мягкая водка.

– Это вторая лучшая по вкусу в мире водка.

– А первая? – спрашивает она.

– Английская водка – «Тангэрей» называется.

– А наша как же?

– Ваша вне конкуренции! – Я тут же наливаю ей опять. – Выпьем за мягкость этой водки.

Она улыбается:

– Интересный тост.

Она запивает чашкой лимонада. Я только пригубил его и понял, что после первого глотка пить не смогу. Беру половину красного помидора и солю щепоткой. Соль на салфетке – какая прелесть.

– У меня есть для вас соленые домашние огурцы в банке.

– Это вообще непозволительная роскошь – под водку!

Я наливаю ей полную чашку из высокой, еще холодноватой бутылки.

– За прекрасный стол и руки, собравшие его.

– Алешенька, вы хотите меня напоить?

– А как вы догадались?

– О, это было очень трудно. Но меня не нужно напаивать, я и так на все согласна!

Я смеюсь и кладу ей на тарелку куриную котлету.

– Подождите, мы еще такого купим на станциях! Пир только начинается.

Она внимательно и слегка удивленно смотрит на меня. Но ничего не говорит. Она вообще на редкость тактичная.

Стук в нашу дверь.

– Открыто, – звонко отвечает Тая.

– Как заморским гостям наши Палестины?

– Прекрасно, – говорю я. – Это Таисия. Алексей.

– Валя, – говорит она и обнажает в улыбке золотые коронки сверкающих зубов. «С косметической стоматологией у них, как в Голливуде», – думаю я.

– За знакомство, я надеюсь, не откажетесь?

– Сейчас не могу, расслаблюсь, разморит, а еще работать, а вечером, если не помешаю, с удовольствием.

– Скажите, Валентина, а на станциях – к поездам – продают вареных раков, малосольные огурцы, вяленых лещей, вареную картошку с укропом и зеленью в ведрах?

– Это что, икру красную и черную продают. – Она улыбается.

– Да вы что! – радостно восклицаю я.

– Живем лучше всех, – говорит она и выходит.

Тая смотрит ласково на меня.

– Я когда был маленький, на станциях продавали алычу, вишню, черешню, абрикосы, сливы – ведрами. Прямо в окно подавали, если короткая остановка. Женщины упрашивали: купите. А запах яблок какой был!

Тая наливает себе лимонада:

– Я знала, что вы не сможете его пить. В памяти – все совсем другое. А я люблю лимонад.

Я разливаю нам снова, оказывается, мы уже выпили половину литровой бутылки. А я все не могу расслабиться…

– Алеша, я прочитала вашу книгу.

Я застываю.

– Это совершенно необычный роман. Вы необыкновенно талантливый человек. Настолько талантливый, что вы сами этого не осознаете. Я читала и не верила, что наконец кто-то написал о моем поколении. О его бесцельной жизни. Местами я плакала, местами смеялась. У вас там – уникальный воздух, есть пространство. Я так хорошо понимала главного героя, бьющегося об лед. Когда нет денег, когда голодный, когда не можешь любимую девушку пригласить в кино или кафе. Вам удалось создать свой мир, ни на кого не похожий, абсолютно иная стратосфера, в которую погружаешься и забываешь про реалии жизни, хотя из них и состоит тот мир.

Она остановилась и набрала воздух.

– Я благодарна вам за это, Алеша. Низкий поклон – за роман. За ощущения, за переживания.

– Спасибо за неожиданные слова, я не думал, что вам понравится.

– Очень и очень. Я ничего подобного не читала. Я хочу выпить за вас, за ваш талант.

Она потянулась, наклонилась и поцеловала меня – в губы.

– За это выпьем до дна! – И она показала как. – Я не могу дождаться, когда прочту вторую книгу. Вы взяли с собой, я надеюсь?

Я кивнул, я всегда таскаю с собой несколько экземпляров. Как в древности: все мое ношу с собой.

Как-то всегда не верится, что мои писания кому-то нравятся.

Я посмотрел в окно. Электровоз несся вперед. Мелькали луга, поля, деревушки, перелески, провода на столбах то возносились вверх, то провисали вниз. Шлагбаумы, шлагбаумы, на переездах фигурки людей в сапогах, летом, века немытые грузовики, странные мотоциклы, каурые, тощие коровы. Зачем я это все описываю, вы сами знаете. Сами все видели…

Я повернулся к Тае, ожидающе смотрящей:

– Я рад, что вы не спрашиваете: действительно ли так было и автобиографичен ли герой.

– Да какая разница, как было в жизни, это же искусство: вы создали свой уникальный мир, который останется, как и эти герои, которые живут в нем.

Она взяла бутылку водки и спросила взглядом. Я согласно кивнул.

– «Вот это допьем, и сразу бежать в магазин!»

Она расхохоталась. Приближалась первая остановка. И я запасся долларами в один карман и местной валютой – в другой. Я собирался купить полперрона, я хотел вернуться в детство, я мечтал ощутить эти запахи, вкус, цвет. Красные громадные вареные раки, тяжеленные салатные полосатые арбузы, ведра нежной лимонной черешни.

Экспресс, гудя, подходил к станции. Я в нетерпении вскочил.

– Вы пойдете?

– Я буду на вас смотреть в окно. И если позволите, закурю сигарету. Я боялась вам мешать дымом.

Я достал блок «Салема», купленный для нее.

– У меня еще есть пачка, – тихо сказала она.

В это время я несся по коридору и выпрыгивал из тамбура.

Сначала я не мог поверить: я бегал вдоль поезда и производил, наверно, странное впечатление на окружающих. На всем перроне вдоль длинного состава стояло несколько одиноких ветхих старух, которые продавали утлые кулечки с черешней и пустяковой, невзрачной клубникой.

Наконец в конце перрона я нашел одну, у которой на палочке была бело-красная черешня. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, я купил десять палочек. Я спрашивал у женщин: а продает ли кто-нибудь это или то – они смотрели на меня с непониманием, чаще – с недоумением. Как будто я свалился с Марса. Как будто я был сумасшедший. С ума сошедший.

Назад в купе я возвращался грустный и слегка выбитый из колеи.

– Это вам, – сказал я, не глядя.

– Это моя любимая черешня, Алешенька, спасибо большое.

Я кивнул.

– Алеша, я не хотела вас огорчать, не хотела вам мешать встрече с ожидаемым. Но того, о чем вы говорили, уже как десять лет нет. Вы были так возбуждены, так взбудоражены, мне не хотелось говорить вам наперекор или вопреки вашим мечтам.

Меня опять поразил ее такт, который будет поражать и потом. За исключением одного раза…

– Но проводница говорила, что есть даже икра. Может, на другой станции?

– Я думала, вы поняли, что она – шутила…

Я не понял. Более того, я был в полном шоке: на всех станциях, перронах, полустанках и вокзалах продавали одну лишь невзрачную черешню, сезон которой наступил (но не ведрами), и мелкую второсортную клубнику. Которую я не любил, а любил большие клубничины, когда две не помещались во рту.

Я не верил, я не мог поверить, что́ они сделали с Империей, некогда хлебородной и хлебосольной, кормившей полмира. До чего довели свой народ. Картошки вареной и той не было на остановках. В пустыне…

Я налил себе полную чашку, плеснув Тае.

– Надеюсь, будущее будет лучше, – сказал я сам себе и выпил до дна. Взял свежий огурец, который был куплен в столице, и откусил.

Чуть позже пришла проводница и принесла постельное белье.

– За два комплекта с вас семь сорок.

Тая протянула ей десятку и жестом показала, что сдачи не надо.

– Что это значит, Тая? – спросил я.

– Алеша, здесь за белье нужно платить.

– Как, а разве это не входит в стоимость билета? Или: почему это нельзя сразу включить в билет?

Она с мягкой улыбкой посмотрела на меня:

– Вам постелить, может, вы хотите отдохнуть – от столкновения с реальностью?

Я отрешенно кивнул. Простыни пахли свежим. Мы слились под стук колес. В ритм с электровозом. Все было бы терпимо, если б не узкие диваны. Кровати. В восемь пришла проводница Валя со своей банкой тушенки, чем меня невероятно тронула.

– Неудобно с пустыми руками к столу.

Она села рядом со мной, я налил ей в стакан, принесенный также ею.

– Вы водку пьете? – вежливо спросил я.

– Кто ж ее у нас не пьет? – прямо ответила она. Выпила, взяла хлеб с котлетой, но только понюхала.

– Что ж это за водка такая вкусная?

Я сказал.

– Никогда не пила заграничной. – Она была удивлена.

– Тогда еще. – Я поднес бутылку к ее стакану.

Она попросила:

– Вы уж не переводите, я лучше нашей выпью, она грубее.

Я достал из пакета бутылку их водки, но сделанной на экспорт. Открыл и налил.

– Ну, со свиданием, – сказала Валя, – спасибо, что приехали к нам.

Она выпила, подождала, пока я и Тая, и только потом откусила хлеб с котлетой.

Тая положила ей овощи и зелень.

Она была совершенно потрясена, что Тая – актриса. И последовавшие день и ночь служила ей верой и правдой, предупреждая малейшее желание, каприз или прихоть. Хотя в местных условиях любое желание можно было считать капризом. Или прихотью. И делала для нее то, что не делала для всего вагона. Она просидела у нас два часа, и я с трудом уговорил ее взять банку тушенки с собой обратно.

А ночью мне снился пир и на столе стояли блюда с громадными раками и балыком, вареной с зеленью картошкой и розовой семгой, невероятной величины помидоры и малосольные огурцы с пупырышками, а рядом – стеклянные ведра с черешней, вишней и бело-желтой сливой.

Утром раздался стук в дверь, и Валя принесла нам чай.

– Вам первым!

Чай был ароматный. В стеклянных стаканах с подстаканниками. Которые я не видел с детства. В Америке подстаканников вообще нет. Стаканов тем более.

В этот день мы пировали остатками первого дня. Остатки кажутся всегда вкусней, так как глаз – не пресыщен.

Допивали отечественную водку, и Тая не знала, куда спрятаться от рвущейся услужить ей проводницы.

Утром «наш паровоз» прибывал в конечный город, куда доходили железнодорожные шпалы. «Шпалы кончились, рельсов нет…»

Мы приезжали в Зурбаган… Не успели мы сойти на неширокий перрон, как грянула «Варшавянка». Я обалдел.

У меня подпрыгнуло все в душе.

– Нас встречают, – сказал я радостно Тае.

– Вас! – поправила она.

Дама, встречавшая нас и жившая в сказочном местечке Бахчисарайский фонтан, оказалось, ничего не смогла устроить и предложила в компенсацию свое такси, на котором приехала – нас встречать, Я поблагодарил и вышел на вокзальную площадь в зыбкой, однако твердой надежде договориться сам. Отважная пятерка бросилась на меня – с безумными ценами. И только один сидел спокойно и ждал, никуда не бросаясь. С ним я и договорился. До Лисса нужно было ехать через перевал полтора часа. Мы сидели сзади, обнявшись, и я крутил головой во все стороны, разглядывая проносящиеся мимо окрестности. Мне все нравилось, я был в восторге! Возврат в детство – это всегда восторг.

– После перевала увидите море, – сказал наш молчаливый акванавт.

– Да здравствует Лисс! – закричал я.

Тая томно улыбнулась, разморенная солнцем, свежим воздухом, рвущимся в окно, рвущим ее волосы, и убаюкивающими зигзагами машины.

На порог «Загрантуриста» меня пустили, но о номере и речи не шло, надо было заказывать за три месяца, все было забронировано (какое чудесное слово, Набоков не дожил…) на целое лето.

А взятка? От американца с синим паспортом боялись брать. Я достал красный – испугались еще больше. Уже час, как я бился с администрацией дебилов, без успеха.

Тая сидела на большой веранде, где вечером подавали жажду утоляющие напитки, и напоминала «Даму с корзинкой», только современный вариант.

При мысли, что надо опять искать-ловить машину, торговаться, ехать – неизвестно куда, искать – неизвестно что, мне стало совсем хорошо.

Видя мое удрученное лицо, Тая решительно встала:

– Ждите, Алеша! – И ушла в неизвестном направлении. Впрочем, в каком бы направлении она ни пошла, они все были неизвестны для меня.

Через час она вернулась. Я думал, не только гостиницу, но и девушку потерял. Канула в Лету.

– Я договорилась.

– Ура! ура! ура! – вскинул я в воздух сжатый кулак.

– Только…

– Как всегда – «небольшая проблема»…

– Это Дом актера. Вы должны пользоваться только красным паспортом, а также стать моим новым мужем.

– А существовал старый?

– Два. Но кто считает!

Я внимательно посмотрел на нее.

– Пойдемте, нас ждут.

Теперь я перевел взгляд на сумки, чемодан, корзины, торбы, пакеты и прочее. Поверите или нет, было еще и прочее.

– Здесь под горку, будет не так тяжело.

Думаю, что эти полкилометра (или: полмили?) я буду помнить всю свою оставшуюся жизнь: в бреду, во сне, в аду. С меня текло, как будто я только что выплыл – из штормового душа.

– Нам очень повезло, – поет моя ласточка (да что вы!), – какая-то заслуженная актриса задерживается на двадцать четыре часа и нам дают ее номер. С верандой, ванной, прихожей.

– А остальные два дня?

– Будем спать под кипарисами. Это очень романтично. Вам, я уверена, понравится. Вы не пробовали?!

Я не пробовал и, главное, не хотел. Но кого это волновало в этой стране бескрайних, беспредельных просторов. Здесь все могли лечь спать на улице.

После туманно-странного улаживания наших «паспортно-супружеских» отношений и долгого ожидания (хотя что было ждать, они ж не строили номер!) нам наконец вручили ключи. Сказать, что я был рад, – ничего не сказать!.. Теперь мне нужно было тащить чемодан, сумки, корзины и торбы по крутым, перепадающим лестницам, вниз, в корпус № 2. Интересно, а где был № 1? Ниже или выше? Все мне интересно, ну все!

Номер, как ни странно, оказался неплохой, две скорее монашески узкие кровати, между которыми расстояние – целая комната. Но кипарисы своими высоченными верхушками касались балкона, и мне это обалденно нравилось. За дополнительную цену (с ума сойти!) нас присоединили к домотдыховскому «ресторану-кафе». Хотя я думаю, это слишком резкое, если не опрометчивое название. И я не мог дождаться вечера и первой трапезы – с местными гастрономическими изделиями.

Переодевшись, как два белых гриба, мы вышли на пляж. Камни прокалывали ноги, грязная вода, замусоренное море, войти и выйти из которого было равносильно подвигу. За пляжами следили, как на Багамских островах…

Я попробовал подальше – сплавать на край их моря (может, там почище), меня тут же освистали. Тая встревоженными глазами следила за мной.

– Алешенька, я надеюсь, вы не хотите сбежать в Турцию от меня?

Я улыбнулся ее шутке: она, наверно, была актриса «Театра смеха и иронии». У нее, естественно, нашлись приятели, среди них – стройный комик, с которым она пролюбезничала полчаса.

Пока я разглядывал окружающих в поисках приличной женской фигуры, на которой можно было отдохнуть глазами или мог полежать глаз, но так ничего приличного и не нашел.

От скуки я опять сплавал, мне засвистели, я приплыл назад. Я не гордый. Наконец вернулась Тая.

– Похоже, вам весьма по вкусу пришелся молодой человек.

– Алешенька, я не знала, что вы ревнивый. Я польщена! Пойдемте, я вас познакомлю.

– Как-нибудь в другой раз.

– У него милая жена…

– Это еще никогда никому не мешало.

– Идемте, мой мальчик, я вас выкупаю в ванне, отдохнете с дороги, вы переутомились.

В ванной – вода лилась мимо ванны, и цвет ее был похож на мою жизнь. Потом начался потоп, туалет слезился и рыдал, на корабле это называется авралом. Однако никто не пришел нас спасать, и Тая ликвидировала все последствия сама. Хотя стало понятно, что лучше брать шампунь и мыться в душе на пляже. А туалетом вообще не пользоваться. Или лучше пользоваться в столовой. Впрочем, местные это звали рестораном. Хотя в моем понимании… Пардон, здесь абсолютно никого не волновало мое понимание.

Я лежал поверх кровати, выкупанный, и Тая, вымытая, делала мне массаж. Ее руки скользили по моей спине.

Мы едва не опоздали на обед, за… массажировавшись.

Естественно, что их еду надо было проталкивать вилкой в горло. Очень сильно. Тая ни к чему вообще не прикоснулась: белая кость, голубая кровь.

Мне же была интересна сама обстановка, процедура, атмосфера. Блюда, люди, как они едят, обращаются. Мне это нужно было, видимо, для чего-то, для какой-то будущей писанины.

– Так и будем проводить время, питаясь в местной столовой? – спросила она.

Это первое неудовольствие, которое она выразила, и я обратил на него пристальное внимание.

– Все, что пожелает моя шахиня, так мы и сделаем…

– Алеша, я хочу в город, я знаю этот Дом актера вдоль и поперек. Я сюда приезжала много раз.

– А вас в нем…

– Что? – не поняла она.

– …тоже знают?

– В каком смысле?

Я пристально посмотрел на нее.

– Меня и «мое поведение», вы это имеете в виду, – конечно! Безусловно, под каждым кипарисом…

Я резко остановился, она едва не споткнулась об меня.

– Хотите пойти в город? – примирительная фраза.

– С превеликим удовольствием.

Переодевшись, мы пошли. В город. Сначала мы шли по какой-то серпантином извивающейся узкой дороге, пока не вышли на какую-то небольшую площадь, с которой начинался центр. Где все имело место произойти. Обогнув восьмерчатую площадь, мы вышли на приморский бульвар, тянувшийся вдоль моря. Закатное солнце красиво покрывало червонным золотом окрестности. Все горело, алело, блестело. Витрины, киоски, пальмы, пирсы, глиссера, кораблики.

– Какой самый лучший отель в Лиссе?

– «Афины».

– Где он находится?

– На набережной, мы уткнемся в него, если будем гулять.

Через пять минут я увидел его в закате солнца. Это был знаменитый отель, напоминающий испанские дворцовые постройки. В стиле «Англитер». Что это за стиль? Так, пришло в голову.

Всего в два этажа, гордо тянувшийся вдоль и вверх, подковой на набережную, он был приютом для заезжих знаменитостей и богатых иностранцев. Я попросил Таю подождать меня в аллее. Светлые аллеи…

После угощения администратора английскими сигаретами и английским языком разговор пошел проще и скатился до того, что мне зарезервировали столик на вечер. Хотя почему уменьшительно-ласкательная форма: столик?

Тая терпеливо ждала, крутя листик в руке. Руки были – совершенство.

Перед вечером:

– Что вы хотите, чтобы я надела, Алеша?

– Белое платье со шнуровкой на груди.

– Я не смогу надеть лифчик. Здесь не Рим и…

– Оно с корсетом внутри, думаю, удержит… так что ничего не будет видно, кроме ложбины. Ложбинки у других.

Она поняла и мягко улыбнулась:

– Откуда это?

– Из какого-то моего произведения.

– Уже цитируете себя?

– Простите, просто пошутил.

– Ну, не надо так смущаться, Алешенька. Почему вы заалели?

Я надел светлый костюм, в мелкую полоску голубоватую рубашку и, по ее настоянию, не стал надевать красивый галстук.

Вечер.

Мы шли по набережной и вдыхали прекрасный воздух юга. Что может быть чудесней юга! И он вдыхался – как опьяняющее вино, дурманящий аромат.

Едва мы вошли в прихожую, как грянула музыка. Мы договорились заранее, что весь вечер говорим по-английски, а она, в случае необходимости, переводит это местным аборигенам. Тая достаточно неплохо говорила по-английски и большинство фраз понимала сразу. Так что мне не приходилось повторять, подбирая слова попроще.

Сам администратор, выскочив стремглав, почетно проводил нас к зарезервированному столу – в центре зала. За что я отблагодарю его в конце вечера.

Тая с улыбкой смотрела на эту сцену. После того как мы сели, она сказала:

– Вас здесь знают? И очень уважают!

Мне нравилось ее тонкое чувство юмора. Мне вообще нравилась она – как собеседница.

Обнимая танцевальный круг, высились мраморные колонны, создавая ощущение помпезности, которое было приятно. Столы были весьма красиво сервированы. Мы пришли одними из первых. Я любил начинать раньше и заканчивать позже.

Возник официант и наивежливейшим образом положил перед нами меню.

– Вот что значит английский язык, – сказал я по-английски.

– Великий язык, – улыбнулась Тая.

Я стал изучать контекст напечатанного. Меню для меня, как любовный, таинственный, загадочный, авантюрный роман. Который нужно раскусить. Потому – заказываешь одно, а по вкусу приносят совершенно не то. Или вернее: заказываешь одно, а вкушаешь совершенно другое.

– И что же вы там изучили, Алешенька? – Она смотрела с легкой улыбкой на меня.

– Вы позволите мне выбрать для нас обоих?

– И только вам!

– На горячее для вас, конечно, будет рыба?

– Я ее безумно люблю.

– А еще что?

– Кажется, вас, но я еще не поняла…

Она тонко улыбнулась.

– Как вы выбираете! Я уже предвкушаю эту сцену общения с половым. Вы уж не обессудьте, если я что-то не так переведу…

Я взял ее руку и нежно поцеловал. Атмосфера и музыка начали поднимать мое упавшее настроение.

Через Таю я заказал: осетрину, севрюгу, балык, горбушу, белужий бок, чавычу, сельдь, крабы, икру черную и красную. Шампиньоны в сметане, запеченные в кокотницах. На горячее – Тая, сдерживаясь невероятно, перевела: может ли шеф нас удивить чем-нибудь рыбным? Официант с третьего раза, причем на его родном языке, понял, что ему нужно пойти и выяснить это у главного шеф-повара. Нас удивили, пообещав приготовить запеченного зеркального карпа из специального запаса. Я надеялся, что его недолго пасли.

Официант стал сразу извиняться, что у них небольшой выбор иностранных вин. Я сказал, что хочу только отечественные. И стал слушать Таю, действительно не вникая, что он говорил на моем бывшем языке. Мне нравилась Тая в роде переводчицы. Она это делала с легким юмором и перевоплощалась совершенно точно по системе Станиславского. Есть такая система – в жизни.

Перечень вин был интересен и напомнил с грустью мое детство (когда был жив папа и больные задаривали его бутылками. Так как монеты он не брал. Была когда-то такая медицина, они давали клятву Гиппократа). Вина: «Очи черные», «Улыбка», «Волшебник», «Кинзмараули», «Цинандали», «Алиготе», а также «Токайское» и венгерский «Рислинг» с озера Балатон.