Текст книги "Актриса"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Сыночек, они тебе дозвонились? Я даже не поверила, смотри, какой ты у меня известный становишься!

– Ma, ты откуда узнала этот телефон?

– Ты забыл свой желтый блокнот на столе. Это был единственный телефон, который я не знала. А референт говорила, что срочно…

– Ты чекистка, Сирина!

– Ну, извинись перед своей дамой, надеюсь, она меня простит.

– Почему ты думаешь, что я с дамой?

– Потому что я не встречала еще мужчин с женским именем Тая.

Я рассмеялся, повесив трубку.

– Как ваша мама? Не ругается, что вас нет?

– Очень перевозбуждена моей встречей сегодня.

– Я буду молиться за вас…

– А вы умеете?

– У меня есть наставница, я учусь.

– Давно?

– Около года. – И она перевела неожиданно разговор: – Как вам сырники?

– Замечательные. Я еще съем?

– Пожалуйста. Съешьте все. Я вам с собой дам: вы опять целый день ничего есть не будете. Можно я вас отвезу?

Я колебался – я не любил быть обязанным. Я не ответил, а спросил:

– Что вы будете делать целый день?

– Читать вашу книгу.

– А… – только и сказал я. – А вечером?

– Вечером у меня в гостях, я думаю, будет известный, подающий большие надежды автор этой книги, – американский писатель.

– Кто же, если не секрет? – спросил я.

– Вы, Алешенька, вы.

– Это приглашение?..

Чай – прекрасный напиток, мои внутренности оживают после нескольких чашек. Или я возбужден и взволнован предстоящей встречей?

Да, я возбужден и взволнован. Опять звонит телефон.

– Отвечайте, не смущайтесь. Я понимаю, опять по делам…

– Алло, – я беру трубку.

Удивленный голос говорит:

– А Таю можно к телефону?

– Пожалуйста, – я передаю трубку.

Она слушает и смотрит на меня.

– Да, мамуля, у меня гость издалека, мы пьем чай.

И они о чем-то говорят, я иду в ванную. По-моему, перепил чаю, так как в канале чувствую легкую резь. Наверно, крепкая заварка. В Империи вообще слабый чай никто не пьет.

Я быстро одеваюсь. Костюм, рубашка, галстук. Сурово расправляюсь ее щеткой со своими волосами, пытаясь их уложить и успокоить. Они волнуются.

В комнате, куда я захожу взять пакет, натыкаюсь на одевающуюся актрису. Она нисколько не смущена. Хотя я впервые созерцаю ее голой при дневном свете. Я вижу часть обнаженного тела. И задумываюсь…

Пожалуй, еще немного – и я буду готов написать ее портрет. Я не забыл. Мне портреты не очень удаются. Я вообще не портретист. Искусство портрета девятнадцатого века давно утрачено.

– Какая встреча! – чтобы скрыть смущение, восклицаю я. Я смущен.

– Я буду через пару минут готова, я все-таки отвезу вас.

Она в мгновение ока собирается, удивительная женщина. Я ненавижу ждать, когда женщины собираются, это так долго и нудно.

В холле:

– Я хочу поцеловать вас, за заботу и за сырники.

– Куда вы хотите поцеловать меня? – Она улыбается.

– Я еще не думал.

– Ну, тогда вы подумайте, а я в предвкушении закрою глаза.

Мы выходим в летний солнечный день. Моему телу отчего-то легко. Отчего? Она, издатель, проведенная ночь, завтрак, забота, литературные надежды? Или совокупность всех этих слагаемых?

Она надевает солнечные очки и забрасывает их на лоб.

– Так модно? – спрашиваю я.

– Очень. Вы разве не знали? Когда я с вами попрощаюсь, я опущу их на глаза, а сейчас я хочу вас видеть без помех.

– Когда вы хотите уехать? – спрашиваю я.

– Как пожелает мой султан.

– У вас через пару дней последний спектакль?

Она безразлично кивает.

– В пятницу, – говорю я.

– Слушаюсь, мой повелитель, – отвечает она.

И тихо шепчет:

– Я буду собрана.

В 4.25 я появляюсь на широкой мраморной лестнице первого издательства Империи «Отечественная литература». Издательства, которое печатало лучшие книги и собрания сочинений всемирно известных писателей. Сам издатель представлялся мне каким-то богом, наверху, абсолютно недостижимым.

По указке часового я поднимаюсь на второй этаж и прохожу через какую-то анфиладу маленьких коридорчиков, пока не натыкаюсь на табличку. Из-за стола встает миловидная секретарша в джинсах.

– Простите, как я могу найти господина Доркипанидзе?

Она с почтительным интересом разглядывает меня.

– Вы, должно быть, господин Сирин? Проходите, вас ждут.

Что меня ждут, мне понравилось. Я не поверил…

Она открыла высокую дверь, обитую черной кожей, и пропустила в массивный кабинет. Отделанный панелями орехового дерева.

Скажу вначале, что, даже если бы этот человек оказался из олова, – он бы мне все равно понравился.

Из-за стола встал, оторвавшись от бумаг, скорее высокий человек с абсолютно седой головой и очень живым лицом и протянул мне руку.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте, я – Джордж Доркипанидзе.

– Алексей Сирин.

– У вас известная фамилия.

– За его романы я не отвечаю.

– Но он потом сменил ее на свою фамилию. Проходите, садитесь.

Я сел в начале Т-образного стола, который примыкал к его письменному.

Мы сразу заговорили на своем эзотерическом языке, обоим близком и понятном. Позади его кресла было большое полукруглое окно, пропускающее достаточно света, чтобы смягчать строгость и мрачность темного дерева.

– У вас очень уютный кабинет, – сказал я.

– О, это именитый кабинет, прямо в нем снималась сцена из американского фильма «Славянский дом», и я, поверите или нет, играл Издателя. С вашей очень известной актрисой – Джейн Фондой. Увлекательная женщина. Вон, за стеклом, наша фотография.

Они действительно были сняты вместе, Джейн – почти без грима. Я иссяк.

Он завел светский разговор. Издатель был на редкость искусный соловей и очаровывал своей манерой говорить.

– Как поживает мой приятель? – И он назвал известного американского писателя, публициста, который по идее меня рекомендовал. Вопрос был задан на чистейшем английском языке. Я ответил по-английски, и вся наша дальнейшая беседа протекала на английском.

– У вас прекрасный язык, причем не британское произношение, что большая редкость. Для этих мест.

– Я ведь много лет работал в Институте Америки и сюда, так сказать, попал случайно.

– Разве такое возможно? Я до сих пор не могу поверить, что сижу в этом знаменитом издательстве…

– Это быстро пройдет. Я вот мечтаю вырваться отсюда – на отдых. Но… каждый день новые заботы. Поверьте мне, вы счастливый человек, что не имеете отношения к издательскому делу. Надеюсь, вы не пишете ничего.

– Господин Дор…

– Никаких «господинов», зовите меня Джорджем.

– Мне очень нравится это имя. Помните, как начинается пьеса «Кто боится тигра?»?

– «Джордж, откуда это: „Ну и болото!?“»

– Конечно, это моя любимая пьеса.

Где-то подспудно я почувствовал «родную душу». Он был очень изящным, быстро схватывающим, придворным собеседником. Живо реагирующим и моментально кроющим любую карту-слово своим словом-козырем.

– Как вам наша столица, вы здесь первый раз?

– Нет, я здесь родился.

Он с удивлением вскинул глаза на меня:

– Когда же вы эмигрировали?

– Тринадцать лет назад.

– Я надеюсь, с семьей?

– Один.

– Бог мой, да вы герой! Так молодо выглядите. Вы смелый человек, Алеша, Знали хорошо язык?

– Ни одного слова.

– Вы меня восхищаете. Я думал, вы урожденный американец.

– Наверное, удивлю, даже азбуки не раскрыл, набрался среди людей, до сих пор мечтаю открыть «грамматику». Правда, первый год спал со словарем.

– Иногда это лучше, чем с женщиной. Вы женаты? – засмеялся он.

– Был.

Он взглянул на часы.

Все, оборвалось у меня внутри, аудиенция закончена.

– В пять часов у меня прием с англичанами, впрочем, подождут, мне интересно с вами беседовать.

Он нажал клавишу селектора:

– Танюша, принесите нам чайку. Ну, там конфеты, печенье. А то наш американский гость подумает, что у нас есть нечего.

«Через минуту будет подано», – услышал я смеющийся голос. «Интересно, когда он с ней спит», – подумал я.

– Милая девушка.

– Очень. Они у меня все милые, – голосом богатого купца сказал он. – Вы еще других не видели.

Я внимательно смотрел, изучая его лицо. Приятное аристократическое лицо.

– Но как говорит хирург в романе Александра Великого: «Где живешь, там не с…ь».

Цитату он произнес на языке оригинала. Раздался тихий стук.

– Входи, чего стучать, я ведь не с женщиной.

Дверь открылась, и следом появилась девушка с узорным подносом в руках.

– Впрочем, мужчина из-за границы – у них там всякое принято. – Мы рассмеялись. Нравоучительный тон, которым это было сказано, рассмешил.

– Вам покрепче или послабее? – спросил издатель.

– Не крепкий, – сказал гость, памятуя резь в канале.

Таня стала наливать чай. Он открыл изящную коробку конфет. В хрустальной вазочке были печенье и сушки.

– Угощайтесь.

Повеяло уютом, теплом, защищенностью. Издатель взял шоколадную конфету и отхлебнул горячий чай. «Мужчина с шоколадной конфетой».

Закончив сервировать, секретарша бесшумно вышла.

– Неужели вы не боялись эмигрировать один, да еще не зная языка?

– Я думал, там – золотые горы и брильянтовые улицы. И, только приехав туда, осознал, что нужно работать.

– Голодали?

– Первые восемь лет. Откуда вы знаете?

– Гордый человек не унизится, не попросит. А кем сейчас работаете, если не секрет?

– В финансовой компании.

Я был удивлен, что его интересовала моя заурядная жизнь.

– Для меня вы – герой, Алеша. Просто восхищаете. Это подвиг то, что вы сделали. По-моему, вы не понимаете, что такое выжить, и, судя по вашему костюму, вам это удалось, абсолютно в другой цивилизации, совершенно иной системе, культуре, даже не зная языка!

– И другие это делали…

– Да, но не столь безрассудно. Я часто думал, решился бы? Я проехал Америку вдоль и поперек, изучал язык с пятнадцати лет. Куча друзей, знаю всех ведущих писателей США и издаю их, но, сколько ни думал, никогда бы не решился. Пейте чай! Вы просто смелый человек. Не то слово смелый, вы отважный. Я еще не встречал таких! Это, как если выбросят на льдину, вечная мерзлота, и вам нужно выжить, голому, в одиночку, одному. И вы это сделали, не понимая, какой подвиг совершили.

Я только поразился его интуиции и ощущению той, другой жизни. «Другая жизнь» – хорошее название, хотя клишированное.

Раздался хрип селектора:

– Господин Доркипанидзе, ваша машина внизу.

– Пусть ждет, у меня разговор интересный.

– Я вижу, вы что-то хотите спросить?

– Господин…

– Алеша!

– Джо-ордж, – произнес я точно таким тоном, как Марта в пьесе. Мы одновременно рассмеялись.

– Вы еще и актер?!

– Неудавшийся.

– А чем доставляете приятное душе?

– Я написал несколько романов…

– Еще один писатель – Сирин! – воскликнул он.

Я достал из пакета книги. Разложив их на столе, он рассматривал обложки.

– Это всё ваши псевдонимы?

– Да.

– Из-за родителей?

Я кивнул. Меня поражала быстрота его мысли. И реакция.

– Ну что ж, почитаем, – без интереса сказал он.

– Я не успел забрать машинопись нового романа, неопубликованного.

– Как называется?

– «После Натальи».

– О чем?

– О любви.

– Слава Богу, что не успели, этих трех кирпичей хватит. – Он засмеялся. – Когда вы уезжаете?

– Через два дня я еду в Лисс, а как только вернусь – сразу улетаю.

– В Нью-Йорковщину?

Я кивнул.

– Завтра я на совещаниях, завезите рукопись послезавтра, а мы посмотрим.

– Джордж… такой нескромный вопрос: а кто будет читать?

– Я, конечно. Кому еще я смогу доверить самого Сирина? Еще лучше – самого второго Сирина.

Я улыбнулся – у него было тонкое чувство юмора.

– Я не могу поверить, что сам…

– Ладно-ладно, поберегите комплименты, я еще не сказал, что буду публиковать. Сказал только – почитаю. Я люблю читать, слава Богу, я читатель, а не писатель!

– Я и не мечтаю, что вы меня опубликуете. Может, просто дадите совет, что-то порекомендуете.

– Скромность украшает даже американца. Если у вас хватило ума выжить в Америке, то писать книжки – это попроще. Конечно, ситуация сейчас печальная в издательском деле. У меня вон в плане стоит 320 названий. А издам я в этом году, дай Бог, сто. И то будет хорошо.

– На сколько же лет очередь?

– Издательский план закончен на три года вперед.

Видимо, выражение моего лица было достаточно живописно.

– Не пугайтесь. Есть разные ходы. Как говорится, для хорошей книги всегда находятся магические пути издания.

Он взял книгу с бело-голубой обложкой, посмотрел:

– «5 интервью», пять интервью, что-то знакомое название.

Я быстро достал журнал с моей первой имперской публикацией. И развернул на нужной странице. Он безразлично скользнул взглядом там, где было обо мне, задержался на красивом черно-белом портрете её. Но моей работы.

– Как поживает девушка в Америке?

– Проходит через кровавый развод с мужем.

– Красивая была актриса, очень красивая, – медленно сказал он. И вернул мне журнал. – Один едете в Лисс или с дамой?

– Приятельницей.

– Отечественной или заграничной?

– Здешней.

– Летите?

– Не дай Бог, поездом.

– О, это приятно, отдельное купе, вагонный роман, дорожное пиршество. Ночь без сна… Пир в ночи.

Кстати, о купе. Ассоциативное сознание, кажется, называется. Будьте осторожны, отечественные девушки очень изменились.

– В каком смысле?

– Не только в венерическом. Но и в практическом: все любят доллары.

– Я учту, – сказал я вежливо. Хотя Тае, мне казалось, это было до лампочки. Правильно ли мне казалось?

– Допивайте чай, Алексей Сирин, я вас вывезу в центр. Вот вам мои телефоны.

Мы обменялись визитными карточками.

На девятом облаке я спустился по широкой мраморной лестнице, слушая сентенции Джорджа. Конечно, ему не понравится то, что написал я. Но надежда окрыляла и вселяла.

Он, видимо, в юности был рентгенологом.

– Кстати, я не обещаю, что за пять дней успею что-либо прочитать. Но начну. Так что придется, скорее всего, звонить из Америки, если денег не жалко.

У выхода часовой отдал ему честь. У дверей стояла длинная черная машина, на которых раньше ездили члены правительства. Ему распахнули дверь.

– Комфорт – все-таки приятная, хотя и незначительная деталь в жизни индивидуума. – Он улыбнулся сам себе.

В машине Джордж опять стал прохладным, как будто и не было у нас задушевной беседы. Что навело меня на мысль об изменчивости человеческой натуры.

В центре, у колонн, он меня высадил, отрешенно попрощавшись. Видимо, поняв, что очаровал еще одного – собой, манерами, разговором. И незачем было напрягаться. Дальше.

Я достал из кармана сушку, машинально положенную туда в кабинете, и откусил. При нем мне было неудобно жевать.

Идя по центру, я взвешивал «pro» и «contra» и думал. Анализируя его каждую реакцию. И пока склонялось к тому, что первый раунд я не проиграл. Оставался самый главный, второй – будет ли он действительно читать? А потом – третий…

Вечером, за ужином, я с вдохновением рассказывал Тае о своей встрече с Издателем. Ее интересовали малейшие детали нашего разговора.

– Я что-то слышала о нем, но не могу вспомнить от кого. Я очень надеюсь, что он сам все прочтет, как и обещал.

Я опять пил водку, Тая пила джин. Со льдом и тоником. Куря американские сигареты.

– Вам, наверно, надоели литературные разговоры.

– Что вы, напротив, мне весьма интересно. Тем более, вас это так волнует. Я бы очень хотела вам помочь, но, к сожалению, не знаю никого в этом мире.

Тогда я не обратил внимания на ее слова. Тогда.

– Ешьте, Алексей, успокойте мою душу. Целый день мальчик носится голодным. Ваши поклонницы мне этого не простят…

– Показали бы, как они выглядят, мои поклонницы.

Она быстро встала.

– Я сейчас, если позволите, схожу на площадь, созову их всех и приведу!

– Садитесь. – Я рассмеялся.

Сейчас она мне нравилась, стоящая передо мной. Описать ее все-таки трудно. Есть что-то неуловимое. Да я и не портретист. Высокая, статная, с гибкой спиной, огромными глазами, чуть навыкате, большой лоб – открыт, каштановые волосы – чуть назад. Кожа красивого цвета, натянутая. Зубы, как у всех в Империи, – лучше не описывать. Плечи ровные, пальцы красивые. Но все равно, что бы я ни писал, это очень приблизительный эскиз, неточный.

Надо было развлечься.

– Хотите, я вам расскажу историю про одного необыкновенного американского издателя?

Она с интересом тряхнула каштановой головой.

– Случилось это много романов тому назад.

– Мне уже нравится начало!

– В Нью-Йорке у меня гостила вдова очень известного вашего писателя, который умер накануне по абсолютному недоразумению, от несерьезной операции на почке. Второе по величине и престижу американское издательство переводило и готовило к публикации первую большую книгу его повестей и романов. Вдова сама по-английски не говорила, контракт был подписан еще покойным писателем на книжной ярмарке во Франкфурте. Американское издательство представлял главный редактор, вице-президент Майкл Корди. Он немного говорил по-имперски, так как когда-то служил в американской разведке, в отделе шифровки и радиоперехвата. По существующему международному договору – в вашей Империи гонорар должен получать был не сам писатель, а какая-то хитрая организация, название которой состояло из четырех букв. И которая потом перевыплачивала авторам зарубежные гонорары в переводе на местные тугрики. Но лишь минимальный процент и в течение очень долгого времени. Тянулось это века. Империя нуждалась в валюте и высасывала ее откуда могла. Для этого и были созданы всякие квазиорганизации.

– Что такое квази?

– Псевдоорганизация. У вдовы был маленький мальчик, его звали так же, как и умершего папу. Мальчика нужно было кормить, он не понимал еще сложностей и переплетений в мире, обмена валюты и прочего – ему нужно было молоко, булочки, яйца и творог. Естественно, вдова пыталась найти ходы, чтобы эти деньги, хотя гонорар-то был крохотный, ваши писатели всегда за гроши продавали свои произведения на Запад, за исключением Пары Ушлых Поэтов, попали к ней и маленькому сыну. Наследства, естественно, никакого не осталось. За права у имперских издательств билась еще дочь от первого брака писателя.

По просьбе вдовы я встретился с издателем и главным редактором Майклом Корди и изложил ему просьбу, рассказав о печальном, безденежном существовании наследников, ничего не унаследовавших.

На стенах висели великолепные черно-белые фотографии красивой белой женщины верхом на каурой лошади, а также пейзажи Африки. Он оказался сам фотографом, путешественником, писателем, а красивая женщина – женой. Я воздал комплименты всему, что мне понравилось, включая лошадь.

Здесь же находился его ассистент, так как дело касалось международного контракта и взаимоотношений с вашей забавной Империей. Я высказал ему просьбу вдовы. Ее идея заключалась в том, чтобы на мое имя, например, на счет в банке перевести эти доллары, а я потом каким-то способом, через дипломатические каналы, тайно передам ей гонорар мужа.

Корди сказал, что они большое издательство, а не маленькая частная конторка, связанное юридически международным договором. И просто так взять и заплатить частному лицу деньги не так просто. На что я возразил, что именно так они и делают с американскими, английскими, канадскими писателями, так как книги пишет частное лицо. Он засмеялся. И сказал, что писатель лично ему очень понравился, не говоря уже о таланте, что он, конечно, понимает, как трудно ребенку без отца, и постарается что-нибудь сделать, переговорив со своими адвокатами. И если хоть какую-нибудь лазейку можно найти, то, конечно, они с удовольствием отдадут деньги в руки наследников, чем в организацию на четыре буквы.

Я был обласкан и хорошо принят. Вежливо опрошен. Он спросил, чем я занимаюсь. Я сказал, что пишу. И показал ему на всякий случай мою книгу «Голубая больница». Он спросил, было ли это переведено на английский. Я сказал – да, но мой издатель умер от страшного рака тогда, когда книга должна была идти в набор. Корди сказал, что хорошо знал Карла, моего издателя, и восхищался его смелым небольшим издательством. И его мужественной, полуторагодовалой борьбой с раком.

Я раскрыл рот, терять было нечего, и сказал:

– Мистер Корди, а возможно, чтобы кто-то в вашем издательстве почитал мой роман. Хотя я и не мечтал бы…

– Конечно возможно, – с мягкой улыбкой ответил он. – Мы этим и занимаемся: читаем и издаем книги. Я сам с удовольствием почитаю, не волнуйтесь. Если у вас есть возможность – оставьте нам книжку.

Я чуть не выпрыгнул из кресла.

– И хотя язык оригинала я знаю сносно, все-таки, когда у вас будет шанс, завезите мне перевод, я хочу почитать и его.

У него был громадный кабинет с очень стильной мебелью и потрясающим видом на парк.

– А как все будет происходить потом?..

Это был мой первый опыт с американскими коммерческими издательствами.

– Я прочту и если мне понравится, то порекомендую на редакторском совете, потом мы подпишем с вами контракт и издадим вашу книгу.

Я не верил своему счастью.

– Так просто?! – горели возбужденно мои глаза.

– Конечно. Очень просто. Это же Америка!

Он протянул мне руку, сказав на прощанье:

– А вдове передайте, что мы приложим все усилия, чтобы ей помочь. Вам – спасибо за участие.

– Выпьем?!

Она вздрогнула от неожиданности, потом улыбнулась:

– Да, конечно.

Мы выпили.

– В библиотеке я разыскал его книги, романы о любви, жизни, страстях – все были бестселлеры. Второй роман «Занавес» был об актрисе, которая, перебравшись в Англию, становится кинозвездой.

Я позвонил ему через две недели, как он и просил. Пару раз он не мог подойти к телефону, так как был очень занят. Еще через два дня я дозвонился ему. Недовольным тоном, удивленный, что я еще звоню, Майкл Корди сказал:

– Ничем не могу вас порадовать, мы не заинтересованы в издании вашей книги.

– Вы ее прочитали? – спросил я.

– Конечно. Больше, естественно, перевод, так как мой язык и прочее.

– Что же вам не понравилось? – осмелился спросить я.

Его удивлению и раздражению не было предела.

– Всё. Характеры очень слабые, техники никакой, это вообще не литературное произведение. И к литературе никакого отношения не имеет.

Кувалда опустилась мне на голову, горло свело судорогой.

– Как я могу забрать рукопись? – пролепетал я.

– В любое время – у моего помощника.

Он швырнул трубку, не попрощавшись. Я был ошеломлен. Убит. Я сидел дома, ощущая свою полную ничтожность и бездарность.

Издатель, который так радушно ко мне отнесся, из-за романа, который плохо написан, даже не пожелал минуты со мной разговаривать.

Через день я забрал книгу и рукопись английского перевода. Вечером я сидел в своей квартире в полной депрессии. Я ненавидел себя и злился, что Бог не дал мне дара.

Час спустя я раскрыл машинально пакет, в котором была рукопись. Когда отдавал ее, я заметил – между первыми страницами торчал волосок. Я хотел его убрать, но подумал, вдруг это плохая примета.

Приглядевшись, я не поверил своим глазам: волосок был на том же месте. Страницы в стопке были нерастрепанно сложены.

– То есть он даже не коснулся вашей рукописи, иначе волосок бы упал?

– Ни одной страницы. Обычно они смотрят первые десять и последние, иногда заглядывают в середину, прежде чем дают ответ. Я сидел, абсолютно замерши. Я дал себе слово не брать ручку в руки! Никогда.

Естественно, что для вдовы он тоже ничего не сделал.

– Необычный рассказ, – сказала моя слушательница. – Что стало с английским переводом?

– Ничего, лежит у меня среди книг талантливых писателей, умнеет.

– За ваш будущий успех! Можно я вам положу кусочек помидора и ломтик сыра?

Я поцеловал ее руку. Мне так непривычна была забота. Что меня кто-то спрашивал… Что я кого-то волновал.

Мы выпили, и я взял в рот волшебный помидор: вкус был божественный.

– Я еще никогда так часто не пил.

– Я тоже, – призналась она.

– Но похоже, это помогает в общении. Алкогольные души. – Она потянула свой джин, зазвенели льдинки.

– Лишь бы вашему внутреннему состоянию это не мешало.

– Наоборот, помогает забыться.

– А есть от чего?

– Вы обо мне слишком заботитесь.

– Что вы, пустяки. Никогда не бывает слишком. К тому же мне нужно ехать в Нью-Йорк…

Я рассмеялся. И посмотрел на рюмки.

– Когда-то я читал классную пьесу «Алкоголики с высшим образованием», которая начинается так: «Сейчас это выпьем, и сразу бежать в магазин».

Она рассмеялась.

– Когда будете в Нью-Йорке, дам вам почитать.

– Я не предполагала, что вы планируете увидеться там.

– Ну, один раз вас нужно будет вывести куда-то – в ресторан.

– Если вы мне обещаете, что только один!

Ее глаза радостно сияли. Большие глаза. Чуть навыкате.

Мне нужно было выйти, и я встал, извинившись.

– Можно подавать горячее?

– Можно, но осторожно, – сказал я. Если бы я знал, что будет на горячее. И как горячо!

Актриса зажгла свет в ванной, который включался в коридоре. Я вечно путал и был тронут ее предусмотрительностью. Я вошел и начал мочиться – естественный процесс, и вдруг из … пошли белые комки и хлопья. Какая-то сильная, колющая резь.

От боли и неожиданности я невольно вскрикнул, она сразу вошла в ванную.

– Что случилось?

Я показываю ей его: бело-мутная жидкость выступает с конца.

– Вам больно? – Она целует меня в шею.

– Что вы, мне приятно.

– Что это?

– Вариантов может быть два, если я не забыл еще азы венерологии: гонорея или трихомоноз. Но так как боль пока терпима, я думаю, второе.

Я не могу поверить!.. И смотрю в ее глаза. Потом надавливаю на конец – белое вещество выходит снова.

– Выйдите, я заправлюсь…

Она бесшумно выходит.

Я беру туалетную бумагу… Выхожу и сажусь за стол. Смотрю на часы: девять вечера, я не знаю ни одного врача в этом городе. Папины однокашники уже давно умерли либо не практикуют.

Она вопросительно, с тревогой смотрит на меня.

– Кажется, мы не едем на море. Кажется, мы вообще никуда не едем.

Мне предстоял разговор, за который, чтобы не состоялся, я отдал бы все мои опубликованные книги. Возможно, неопубликованные – тоже.

Она внимательно ждала. Как женщина ее рода, уровня и класса…

– Когда вы были в последний раз и с кем? С кем, я думаю, не важно.

– Год назад, он архитектор, – спокойно ответила она.

– Год назад?! Я сомневаюсь…

– У меня нет причин вам говорить неправду, это ничего сейчас не изменит.

Логичная девушка. Я начинал заводиться.

– Когда вы были в последний раз у гинеколога?

– Года полтора тому назад.

– Вас что, здесь не учат, что женщине нужно ходить на гинекологический осмотр раз в полгода?

Она улыбнулась:

– Вы давно уехали.

– И за целый год, если верить вашей версии (она вздрогнула), вы ни разу не почувствовали никакой рези, раздражения, неприятных ощущений, выделений или запаха??? Словом, ничего!..

– Абсолютно, – искренне ответила она.

Восклицание подарило мне маленькую, но надежду: может, это вульгарный уретрит, реакция канала, перепил водки – я никогда не пил столько.

– Таиса, я не могу поверить, что из девяти миллионов человек вы нашли себе одного, который должен был заразить вас этой дрянью.

– Он был на редкость воспитанный человек, из очень известной семьи. Папа его построил много зданий для Империи. Мы провстречались шесть месяцев…

– Вы понимаете, что такую дрянь подхватывают мужики обычно от самых последних блядей, шлюх и потаскух, которые спят с кем попало.

Она никак не отреагировала и спокойно спросила:

– Что это за заболевание?

– Трихомоноз – это венерическое заражение.

– Я никогда не слыхала про такое.

– Вы что, серьезно?

– Думаю, что да. А как оно передается?

– Путем полового акта. Или – акта полового. Как правило. Весьма редко через воду: озеро, бассейн, море.

– Я не была на море два года, – сказала она, подумав.

Когда-то я думал, что прибью ту, которая наградит меня первый раз венерическим заболеванием.

Кто б мог подумать, кто будет первой. Мне хотелось ей сделать больно, как было больно мне внизу. Но не физическая боль волновала (когда-то мне вогнали железный кол в голову по ошибке, и я не плакал), а душевная. Я никогда в жизни не болел грязным заболеванием, и – глупо, но очень гордился этим, это давало ощущение чистоты и незапятнанности. А теперь… Я не мог поверить, что эта девушка, актриса, дочь известного режиссера могла наградить меня, как последняя шлюха. Впрочем, мир искусства здесь – большой бардак.

Она ожидала, что я скажу, без всякого покаяния или вины.

– Так с кем вы спали еще, Тая? Тот, с кем вы спали в последний раз, и наградил вас этим заболеванием.

– Алешенька, но я год ни с кем не была, даже больше. Я клянусь вам всем святым. Я клянусь вам папой и мамой.

Я был ошарашен. Я вздрогнул. Я не мог ей не верить.

Первые слезы выступили из ее глаз и коснулись щек. Коснулись и потекли. Я был слишком заведен. Мне нужно было что-то делать, но что я мог делать – в глуши, на краю света, где в девять часов вечера окна домов были уже темны, а улицы – мертвы. Надо было немедленно остыть и решить, как ликвидировать будущие последствия-рецидивы заболевания, которые могли быть хуже, чем само заболевание.

– Что толку плакать?

– А что я могу еще делать, если вы мне не верите.

– Это все, что вас волнует?

– Да!

Меня тронуло ее трогательное восклицание. Я сентиментален, к сожалению.

– Лучше развеселиться.

– А заболевание?

– Оно вылечивается, я думаю. У вас есть знакомые доктора?

– Нет, у меня даже своего гинеколога нет. Они мне не нужны были никогда… – Она осеклась.

– Хоть лечиться будем вместе, – сказал я с легкой иронией.

– Может, это просто воспаление? Что-то не то съели?

Я посчитал.

– Сегодня пятый день, как мы пере… спали; инкубационный период от трех до шести, все точно совпадает. Клиническая картина, как в учебнике венерических заболеваний.

Я заметил, как на слове «переспали» она вздрогнула.

– А какое лечение есть?

– Флагил, французские таблетки. Нужно выпить 21. Раньше этот препарат стоил безумные деньги. Но есть ли он в вашем оазисе…

– Сейчас у нас много иностранных препаратов, а деньги я достану.

Я грустно усмехнулся:

– Да, деньги – это единственная проблема, которая существует у нас с вами. Забудем до завтра. Давайте выпьем лучше.

Она с удивлением вскинула влажные глаза:

– А разве от этого вам не будет хуже?

– Водка – наилучшая провокация, а еще вернее – с пивом, так что завтра наверняка буду знать, что у меня. И у вас! Самодиагностика.

Я налил себе большую порцию. Выпил, не ожидая, и пошел в туалет. Мысль о мочеиспускании была тягостна. Но я хотел точно знать. И я узнал. Потекло, как из рога изобилия.

Я сменил туалетную бумажку и укутал пациента в бумажную шаль.

– Пойдемте спать. Завтра предстоит веселый денек.

Она медленно поднялась. Мы разделись и легли.

Несколько мгновений продолжалось молчание. Я положил ей руку на грудь, потом коснулся бедра.

– Вы не разделись? – Она обычно ложилась голая.

– А вам… можно? – спросила тихо она.

– Если у вас это есть, то я от вас ничего нового не приобрету и вам ничего нового не подарю. К тому же второй лучший способ для провокации – половой акт.

– Как быстро все изменилось, как быстро, – грустно сказала она. – Теперь это – провокация.

«Это не моя вина, – подумал я, – не моя вина».

К утру, однако, все успокоилось. Моча была совершенно прозрачна. Вспомнив урологические уроки папы, я взял стеклянную банку и пописал в нее. Разболтал и стал смотреть. Плавало две-три тонко-белые нити, никаких хлопьев. До десяти была допустимая норма. Я не до конца успокоился. Видимо, приступ вульгарного уретрита, резкий. Столько пить!