Текст книги "Актриса"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Таиса Эросовна, какими фантазиями?

– Здравствуйте, Бо-рис Ни-ко-ла-ев-ич, – раздельно по слогам произносит она. – Мой нью-йоркский гость захотел посмотреть прием в театральное училище.

– А он понимает на нашем тарабарском языке?

– Он даже пишет на нем, – думаю, и этот эпизод попадет… в какие-нибудь писания!

Она представляет нас:

– Алексей Сирин.

– А это Ремизов, Борис Николаевич.

Я наклоняю голову. Он кивает:

– Ну, начнем тогда. Хотите сесть рядом со мной, Тая?

– Почту за честь и счастье, – улыбается она.

– Запускайте первую пятерку и закройте дверь, чтобы потом не входили, – просит он.

За столом нас оказывается человек шесть. Дверь не запирается, сломан замок, посему ее закладывают на стул. «И дым отечества…» «Совсем как в Америке», – думаю я.

Первая пятерка садится на скамью напротив нас.

– Ну, кто хочет начать? – спрашивает Ремизов.

– Какой это тур? – шепчу я Тае.

Она спрашивает и шепчет мне в ответ:

– Первый.

Никто не решается, и тогда он предлагает начать молодому человеку. Я достаю, стараясь бесшумно, из пакета желтый блокнот с бледными страницами и все почему-то смотрят на меня, кроме Таи. Она спокойно относится, что я все время что-то записываю. Разные мысли.

Во второй пятерке мне нравится милая стройная девочка Елена Гусарова, которую я бы с удовольствием пригласил… Но думаю, что спрашивать Таю о помощи в этом вопросе не совсем удобно. Я сижу и вспоминаю: перехватившее горло, непослушный голос, слабеющие ноги – мои вступительные экзамены и мечты стать актером. Но я не хотел тогда на сцену, а хотел в кино.

В перерыве между пятерками он спрашивает ее:

– Как ваш батюшка?

– Прекрасно. Они на даче сейчас.

И переводит разговор. Следом он спрашивает меня:

– Что вы пишете?

Я говорю в двух словах. У Таи какое-то слегка насмешливое отношение к нему. И мне это передается.

В последней пятерке последним читает большой белоголовый мальчик в ужасных штанах и мятой рубашке. Но, выйдя на середину, он преображается. Он читает сатирическое «меню» Булгакова, но с такими интонациями, ужимками и легкой пародией, что все начинают улыбаться.

Педагог Ремизов просит прочитать его басню, еще одну. Потом задумывается и сажает. Фамилия мальчика Белоруский.

После ухода последней пятерки он начинает обсуждать каждого из абитуриентов, высказывая свои мысли, кого пропускать, а кого нет ко второму туру.

– Ну, а что будем делать с Белоруским, что-то есть в нем отталкивающее? – говорит Ремизов.

Я быстро наклоняюсь к Тае и шепчу:

– Очень талантливый мальчик, надо ему помочь.

Ремизов поворачивается к правому флангу и говорит:

– Ну, а что вы думаете, Таиса?

– Очень живой мальчик, выделяющийся. Правда, пока сырой, необкатанный. Я думаю, пусть почитает еще, на втором туре. Он разойдется, Булгаков мне очень понравился, забавно его читает.

Ремизов внимательно смотрел на нее, изучающе. Я замер.

– Раз Таисии Эросовне он понравился, я не могу не пропустить.

Она вежливо, но насмешливо склоняет голову. Он пишет в ведомости: «Пропустить ко 2-му туру».

Я невольно хлопнул два раза в ладоши, вызвав улыбки.

– Вы говорите, не стесняйтесь, – предложил Ремизов. – Чувствуйте себя, как в Нью-Йорке.

Таиса встала.

– Спасибо, Борис Николаевич, за удовольствие.

– Это нам приятно ваше присутствие. Низкий поклон батюшке, скажите, что работаем.

Я оставил позади Таю, прощающуюся с актерами-приятелями. За дверью ассистентка уже читала имена прошедших на второй тур.

Я сгреб крепко под локоть белоголового паренька и стал спускать его по лестнице.

– Не важно, как меня зовут. Вы прошли на второй тур. Я вам помогу на втором туре, чем смогу. Только, пожалуйста, не одевайте эти брюки и эту ужасную рубашку. Оденьтесь чисто и опрятно. И когда читаете в персонажах свой текст, не уходите глубоко в роль каждого, вы должны быть сторонний наблюдатель. Все-таки.

– Спасибо, – сказал он, что поразило меня – для здешней местности, – не удивившись.

Я стоял посреди холла у входа и наблюдал счастливые и несчастливые лица спускающихся абитуриентов.

Тая во французских замшевых туфлях от модного дизайнера легко сбежала по лестнице.

– Вам понравилось? – улыбнулась она.

– Очень, хочу еще. Когда второй тур?

– На следующей неделе, вы еще будете здесь? – Она внимательно изучала мои глаза.

– Думаю, что да. Скажите, а почему вы так относитесь к этому человеку, который принимал экзамен?

– Он очень странный режиссер, абсолютно не принадлежащий ни к театру, ни к сцене.

– Почему тогда ваш папа держит его в училище?

– Это вам лучше спросить моего папу. В этом училище много загадок. К тому же не все зависит от моего папы и его желаний.

Мы вышли на улицу. Теплый воздух. Еще невидимые сумерки. Тая стояла, разглядывая меня.

– И как? – спросил я.

– Хотите поехать на дачу, за город, ребята приглашали?

– Я еще перепьюсь, приревную, подерусь.

– А вы и это умеете, какой талантливый мальчик. Я пойду скажу, что мы не поедем.

Вскоре она вернулась и задала редкий (по заинтересованности) вопрос:

– А почему вам так хотелось посидеть на прослушивании?

– Когда-то два года подряд я поступал в это училище. Но даже первый тур не прошел. Сильно волновался…

– Какое счастье, что вы не стали актером, – искренне сказала она.

Вечером мы мягко и ненастойчиво целуемся, а потом она отвозит меня домой к маме.

Секретарша уже ждет внизу у выхода и сразу на лифте провожает к главному редактору журнала. Он выскакивает из-за стола, и мы приветствуем друг друга. На длинной поверхности лежит стопка книг и каких-то журналов.

– Как развлекаетесь в нашем городе?

– Ем, пью, сегодня вечером в театр иду.

– А я ни пить, ни есть не могу, желудок больной, язва.

– У меня он тоже капризный. Но когда-то в Нью-Йорке я принимал потрясающий французский препарат – зонтаг. В течение месяца с моими внутренностями произошло чудо. Я чувствовал себя внутри 15-летним мальчиком опять.

– Пробовал и зонтаг и тагомет, из Бельгии привозили. Ничего есть не могу, только на корнях, на злаках и специальных кашах сижу. Ну, да Бог с ним. Показывай свои книги, Алексей, – говорит Михаил Малинов.

– Я вам искренне сочувствую, – говорю я, доставая книги.

Он смотрит титулы, листы, начало, конец, заглядывает в середину. Мне нравится, с каким профессионализмом он касается книг.

Вздохнув, он начинает:

– То, что я сейчас скажу, – это общая ситуация и к тебе никакого отношения не имеет. И в то же самое время это грустное состояние нашей литературы отражается на нас всех.

Сегодня на рынке продается только два вида литературы: детективная и сексуальная. Еще, более или менее, – приключения. Все! Больше ничего. Да и то, пожалуй, «приключениями» уже наелись. Сегодня государственной, дармовой бумаги больше нет. Цены на нее комбинаты подняли дико: в десять раз. Чтобы издать тиражом 100 тысяч твою книгу, когда-то у нас это был обычный тираж, в твердой обложке, естественно, нужен миллион. Это сейчас, летом, что будет осенью, Бог знает. Но, думаю, даже он не знает. Цены геометрически растут, свободный рынок! То есть я иду на биржу, львовскую или таллинскую, и покупаю необходимое количество тонн бумаги. Через несколько недель типография привозит мне упакованные ящики с твоей книгой. Кому ее продавать? Как сбыть? Империя разваливается. «Импер. книга» – главный распространитель – перестала фактически существовать. Сеть распространителей развалилась: никто не хочет без прибыли работать. Забывая, что, чтобы получить прибыль, надо работать. Мы быстро развалили все, а как созидать – не научились. И вот я, издатель, сижу с ящиками твоей, пусть даже самой прекрасной, книги. Как мне ее продать, кому? Даже забыв про прибыль, как вернуть затраченный миллион, ведь я его где-то взял, значит, должен отдать. Остается самому идти и в переходе с лотка торговать. Но сто тысяч за месяц не продашь. Автор неизвестен, да и цена на книгу, чтобы окупить расходы, будет в пятнадцать раз выше, чем раньше. Поэтому все издатели сегодня и издают детективы, потому что это единственные книги, которые покупают все. А литература – никого не волнует.

– Значит, издать сейчас книгу у вас невозможно?

– Можно, почему, за свой счет или если найдешь издателя, который сделает это – в убыток себе.

– Грустная ситуация. Замкнутый круг.

– Дотаций государства больше нет, как мы его ни ругали, но у нас были самые дешевые книги в мире, чтобы люди могли читать. Министерство культуры практически развалилось. Ситуация ужасная, а в следующем году будет еще хуже. Хотя детективы будут все равно покупать. Можешь написать детектив?

– Нет и не буду.

– Давай что-нибудь для журнала мы закажем, ты напишешь и деньги будут.

– Дело не в деньгах. Ваши деньги меня не интересуют. По приезде туда несколько лет я писал о звездах Голливуда или мирового экрана. Такие завлекаловки о жизни и о фильмах актеров.

– Каких?

– Джек Николсон, Джейн Фонда, Роберт де Ниро, Марлон Брандо, Дастин Хофман, Жаклин Биззе.

– Это очень интересно. Я могу сделать такую же рубрику, скажем: «Звезды мирового экрана», и в каждом номере будет твой материал.

Мы договариваемся о деталях, фотографиях, он говорит, что будет платить мне самый высокий гонорар, я говорю, это все – для мамы. Он называет мне какую-то ставку, я все равно ничего не понимаю, так как это за печатный лист. И выписывает мне аванс – тысячу! Когда-то это была императорская зарплата – в месяц.

– Алексей, я тут приготовил тебе пару своих книг, а также несколько книг, что мы издали, и разные журналы. Мне их главные редакторы присылают, в надежде, что опубликую.

Он подписывает мне свои две тонкие книжки.

Я спрашиваю, будет ли он читать мои сувениры. Говорит, с удовольствием: неудобно было просить. Я подписываю ему все три.

Он вызывает секретаршу, нажимая на кнопку.

– Танечка, поезжай с Алексеем в бухгалтерию, ему нужно аванс под киностатьи получить, и чтобы быстро там все сделали!

– Куда потом, Алексей?

– К театру Мандельштама.

– Скажешь Виктору, чтобы он отвез гостя, и возвращайтесь назад. Мне надо будет уезжать скоро.

– Алексей, паспорт с собой?

– Только американский.

– Слава Богу. Я позвоню главному бухгалтеру, чтобы без очереди.

– Михаил, что за человек Артамон?

– Непонятный парень, но у кормушки. А что хочет?

– Публиковать мои интервью, взамен обещает выпустить книгу.

– Думаю, что не сможет. Но они миллионеры, там денег много. Их все сейчас читают. Станешь известным!

Я улыбнулся:

– Те, кто мне нужен, меня знают.

– Я шутил. Попробуй, терять пока нечего, если других предложений нет.

На этом мы прощаемся.

Меня с большим почетом сопровождают в большое здание, другое, где находится объединенная бухгалтерия, кланяются, вводят в компьютер, как автора журнала, говорят, что никогда не видели американский паспорт. Платят хрустящими новыми сотнями. И забирают одну, возвращая ополовиненной пятидесяткой.

– А что это значит? – спрашиваю я.

– В фонд нуждающимся актерам.

– Сам Бог велел, – говорю я.

У машины я пытаюсь дать другие пятьдесят секретарше в благодарность и прочее. Она категорически отказывается и даже краснеет. Потом они везут гостя в центр.

В двенадцать дня меня принимает сам Артамон.

– Алексей, дорогой, рад тебя видеть. Я не сидел сложа руки. Посовещавшись с нашими печатными партнерами и обсудив на заседании редколлегии, решили, что будем издавать книгу «5 интервью».

Я обычно не верю, что со мной может случиться что-то хорошее.

– Очень приятная новость, – сказал я спокойно. – В течение какого срока?

Вопрос застал его врасплох.

– Ну, дайте нам два года, одно производство занимает лишь шесть месяцев.

– Не получится, мне нужно издать в течение года.

Он задумался. Надолго.

– Хорошо – постараюсь издать за год! Только потому, что очень уж хорошо книга сделана.

– Мы подпишем с вами контракт?

– Когда вы уезжаете?

Я сказал.

– Я попрошу свою адвокатскую контору, чтобы составили договор до вашего отъезда. И за день до отлета мы встретимся и подпишем.

– И в контракте будет стоять один год?

– Ох уж эти дотошные американцы! Хорошо, поставлю. Но тогда у нас будет джентльменский договор: мы единственные, кто имеет право на издание всех интервью.

Я задумался. Ну, не поднималась почему-то рука. Язык и слово. Я понимал, что ему нужно от меня. Но я не был в других редакциях. Хотя тираж 2,5 миллиона – куда еще больше!

– Договорились? – он протягивал мне руку.

– Нужно что-то подписывать?

– Твоего слова вполне достаточно.

Я пожал его руку, раздумывая.

Он это не так истолковал:

– Сегодня же выпишу аванс на первые два интервью, они уже подписаны к печати.

Я такой честный дурак, что знал, что выполню свое слово. Хотя в его словах я сильно сомневался. Итак, я остался без своей книги – интервью. Я сознавал, что нужен ему, очень, для «Совершенно откровенно». А вот публикация книги – это другое дело.

Будто прочитав мои мысли, он сказал:

– Поверь мне, Алексей, я с гораздо большей радостью издам твою книгу, чем очередной детектив набивших оскомину братьев Валетовых-Дамовых. Хотя мы и специализируемся только на издании детективов. Ты знаешь, что основатель нашей корпорации был сам великий Юлианов, детективный писатель.

– Ну, у того хоть слог хороший. Но сколько лет вы еще можете продержаться на одних детективах?

– Правильно мыслишь. Вот я и хочу расширить дело, публиковать интересное, захватывающее. Как детективы! Я твою книгу два дня подряд читал, не отрываясь, – классные интервью. Скажу тебе честно, я рад, что буду ее издатель.

Я стал понемногу успокаиваться. Ведь я не тянул его за язык.

– Я тебе сейчас выпишу бумагу, в любое время можешь подъехать по адресу и получить деньги. Трех тысяч хватит?

Я с удивлением взглянул на него.

– Ну хорошо – четырех?

– Это много.

– Для хорошего человека ничего не жалко. Но после публикации мы перечтем все. Кто кому должен.

– Естественно, – думая о другом, сказал я.

– Что еще гложет?

– Артамон, это будет мое первое дитя здесь. Я хочу, чтобы оно было красивым, там еще десять портретов, нужна хорошая бумага, иначе…

– Оформление будет самым лучшим, я еще не решил – в твердой или мягкой обложке, но бумага для фото будет финская, текст будет тоже на хорошей бумаге. Так что не волнуйся. Книга выходит под нашей маркой, и мы заинтересованы, чтобы наши издания ценились высоко. Все твои треволнения позади.

Я окончательно расслабился, совершенно поверив ему.

– Спасибо большое.

– Чай, бутерброды, коньяк?

– У меня еще встреча.

– Нужна машина, отвезут?!

– Здесь недалеко.

– А скажи, Алексей, у тебя нет случайно сигареты?

Я быстро достал три пачки «Мальборо» и положил на стол.

– А какие вообще вы курите?

– Любые, лишь бы американские.

Он засмеялся. Я сделал зарубку в мозгу.

– Я хотел бы пригласить вас с женой куда-нибудь пообедать…

– С удовольствием. Позвони в середине недели и в пятницу сходим в хороший ресторан.

Кто б только знал, где мне предстояло быть в пятницу и в каком ресторане.

По узким крутым лестницам, где можно сломать голову, а не только шею, я летел на крыльях от счастья, представляя, какой будет моя первая обложка здесь, и радовался как ребенок. Я не зря приехал, у меня выйдет книга!

Мы встречаемся с Таей у театра за десять минут до начала. Театр называется «Записки современника». Идет пьеса «Кто боится тигра?», гениального, на мой взгляд, американского драматурга. Билеты я купил еще раньше. Когда-то это был мой любимый театр. В нем играли прекрасные актеры.

Гаснет свет в зале, возникает тишина. Я замираю, ожидая действа. Тая сидит очень скромно, как будто вообще к театру не имеет никакого отношения. На сцене слабо высвечены декорации, представляющие собой американское жилье. Выходят два актера, которые собираются играть американскую пару, мужа и жену. Следующие мгновения я сижу в полном шоке. Какая-то хрюшка с вылетающей слюной изо рта пытается играть одну из лучших женских ролей в драматургии. Я в ужасе смотрю на эти варварские попытки и мне становится страшно от того, что они делают на сцене.

На седьмой минуте я беру Таю за руку, и мы под долгий вздох зала уходим прочь. Билетерши с удивлением смотрят нам вслед. На свежем воздухе я глубоко-глубоко вздыхаю.

– Алешенька, я не хотела вам навязывать свое мнение и портить впечатление. Этот театр стал совсем другим, от того театра на площади, который вам так нравился до отъезда, ничего не осталось.

Она как будто оправдывается.

– Это же кошмар, как можно так уродовать такую пьесу? За эту постановку режиссера нужно выгнать, но не завтра, а вчера. Кто режиссер в этом театре?

– Та самая актриса, которая плевала на сцене.

Я начинаю истерически смеяться.

– Ну, успокойтесь, – говорит она, – успокойтесь. Сейчас вообще некуда ходить и нечего смотреть. – Она вздыхает. – Чем вы хотите заняться, у нас свободен целый вечер.

– Поехать к вам, – говорю я, еще не остыв от раздражения за обманутые ожидания.

– Не расстраивайтесь так. Мне только нужно заехать в театр на минуту. Вы не против?

– Опять ловить машину и упрашивать этих недоумков. Всё у вас здесь ужасно, всё!

Она берет меня за руку и ведет в переулок. Там стоит машина подруги.

– Хотите повести? Это вас отвлечет.

Я сажусь за руль. В ее театре идет спектакль, и я поднимаюсь в буфет на второй этаж. Меня всегда интересуют буфеты. Где что дают, какая цена. Буфетчицы готовятся к антракту. Я вижу гору бутербродов с лососиной. И не верю.

– А сколько стоит? – спрашиваю я сдобную буфетчицу.

– Дорого, теперь все дорого. – И она ставит ценник перед носом.

Бутерброд стоит столько, сколько билет в театр, из которого мы только что ушли.

О, времена! Не говоря уже о нравах.

– Вам один или два? – спрашивает сдобная.

– А можно двадцать?

– Вы это серьезно? – Она с зеленым недоверием смотрит мне в глаза.

– Думаю, что очень, если пакет найдете.

– Вообще-то это много, чем я буду в антракте торговать. Впрочем, по такой цене никто не купит.

Я пускаю в ход козырную даму, чтобы победить ее сомнения.

– Это для Веры Баталовой. – Я сомневаюсь, что обслуга будет знать Таю Буаш. Так как она не была ведущей актрисой. (Как я ошибался…) Мне еще предстояло понять, какой она была актрисой.

– Для Верочки – пожалуйста, она наша любимая актриса. Я даже попробую найти вам целлофановый пакет.

Я понимал, что это за усилие и подвиг. В стране, где батон носили под мышкой, а колбасу – в кармане.

Она возвращается и считает на счетах.

– Это будет стоить… – И она называет чуть ли не шепотом сумму. Она до конца не верит.

Я достаю пачку хрустящих купюр. Необычное чувство. Это особенные деньги. Я протягиваю ей купюру и остаток хочу дать на «чай», но она отказывается и заставляет меня взять сдачу.

Я спрашиваю, что я могу сделать ей приятное.

– Вы уже сделали.

– Что же? – удивляюсь я.

– На вас посмотрела. Другую жизнь увидела.

Я благодарю ее и спускаюсь вниз. За спиной слышу:

– Верочке привет от нас передайте.

Я кладу средний пакет в большой пакет. Тая уже ждет внизу. Редкая пунктуальность для женщины.

– Как ехать? – спрашиваю я.

– Прямо, – отвечает она и смеется.

У нее дома, пока она делает с собой что-то в ванной (отчего женщины всегда это делают?), я выкладываю драгоценную покупку на большое блюдо.

Она заходит и улыбается:

– Вы уже успокоились?

– Я стараюсь.

И тут она замечает:

– Господи, откуда такое чудо?

– Вы любите рыбу?

– Обожаю.

– Вы видите, как легко удовлетворить отечественную женщину.

– А это единственный способ, который вы знаете?

– Между рыбой и мной я бы выбрал – первое.

– А я бы выбрала второе.

– У нас с вами разные вкусы.

– Вы только сейчас это заметили?! – Она улыбается.

Глядя на все на это, грех было бы не выпить.

– Прекрасная мысль, а то как будто жажда какая-то мучит.

– Вы видите, как легко удовлетворить заграничного мужчину!

Мы рассмеялись.

На столе появилась новая бутылка водки. Замороженная – это тронуло меня. Сыр, овощи, хлеб-кирпичик. А в центр было поставлено блюдо с рыбой.

– Ах, какая красота! – сказала актриса.

– Надеюсь, сегодня вы будете со мной есть?

– С превеликим наслаждением. Наливайте!

– Рад стараться. – Я отдал честь, у виска.

Она засмеялась. Разлив водки в стаканчики занял несколько мгновений, я убрал бутылку в холодильник. Из двух бутербродов я сделал один большой и положил ей на тарелку. Тае понравилась эта идея, и она сделала такой же бутерброд и положила на мою тарелку.

– Бутерброды на брудершафт?

– Да-да. Мне очень эта ваша идея нравится.

– Какая?

– На брудершафт.

Ее глаза искрились. Большие глаза. Чуть навыкате. Я задумался.

– Давайте выпьем – за прошлое. Когда театр был магической сказкой, когда театр увлекал.

– За прекрасные слова! – сказала она и неожиданно нежно посмотрела на меня.

– До дна, – сказал я никому и выпил.

Она тоже, не сморщась, выпила до дна. Потом откусила первый кусок розового бархата, и я увидел, как у нее поплыло в голове и, видимо, в горле. Но она сдержала мимику лица.

– Ах, мы такое едим каждый день, что особенного!

Мы засмеялись. Она откусила еще кусочек.

– Ой, ой, ой, какой сказочный вкус, давно забытый. Спасибо, Алешенька.

Я поклонился.

– Как вы провели сегодня день?

– По редакциям.

– Есть какие-нибудь новости?

– Есть, – ответил я. – Будут издавать мою книгу.

– Прекрасно! Что же вы молчали? Я очень рада! – Ее глаза действительно излучали радость. Я удивился. Я был ей посторонним человеком. В общем-то. (Половой акт – еще не повод для знакомства.)

– А кто будет издавать?

Тая засыпала меня кучей вопросов, и я еще раз подивился ее интересу.

– А какой тираж?

– Сто тысяч. Представляете, по сравнению с нашими тысяча-две.

– Это замечательно.

Она достала бутылку и разлила содержимое.

– Выпьем за ваш успех. И чтобы все у вас сбылось. Я так хочу этого.

– Спасибо, – сказал я и, наклонившись, поцеловал ее руку.

Мы выпили до дна. Мне казалось, что водка не была ее любимым весельем, и она терпела, составляя мне компанию.

– А теперь, Алешуля, если вы не против, я буду пить свой любимый джин. А если вы его еще смешаете, как в прошлый раз, – это вообще будет сказка.

Я улыбнулся. И смешал джин с тоником.

– Что вы собираетесь делать летом, Тая?

– Не представляю. Мой последний спектакль в четверг. Сезон кончается, и до конца августа я свободна. Впрочем, я в Америку еду, я совсем забыла. – Она улыбнулась. – Вас я не побеспокою. Не бойтесь. Вам совершенно нечего волноваться.

– Мой друг уезжает на море, в Лисс. Приглашает меня с собой.

– Я обожаю Лисс! Когда-то каждое лето туда ездила. Я вам завидую.

– А хотите…

Я задумался – это был довольно рискованный шаг…

– Хотите поедем на несколько дней к морю?

Она замерла.

– Вы сумеете вырваться?

– В пятницу я кончаю свои бега по редакциям, а на следующей неделе мне уезжать. Вряд ли я успею сделать что-то большее, чем успею на этой неделе. Так что я к вашим услугам.

– С вами – на край света!

– Я серьезно, Тая.

Она подумала.

– И я. Вы полетите на наших самолетах?!

– Вы что, я еще не сошел с ума окончательно. Только на поезде. Я люблю поезда, как Платонов. В международном купе, в мягком вагоне.

– Как неожиданно все получается…

– Я, когда был маленький, всегда мечтал в таком проехать. Они еще есть, двухместные купе?

Я напрягся, зная исчезающие способности этой империи – самого лучшего, комфортабельного. Имперский народ не должен был иметь комфорта – по идее императоров.

– Конечно. Только цены безумные и билеты летом очень трудно достать.

Я уже и забыл это слово – «достать».

Я сделал ей еще бутерброд с лососиной, так как сама она медлила брать.

– Вы всегда такая стеснительная?

– Это очень дорогое удовольствие.

– Тая! Это все для вас – я хотел удивить.

– Вы меня удивили! Я не верю, что поеду с вами. Что будет солнце, море. Вы…

Она встала и налила мне снова, из холодильника. Я посмотрел на блюдо и задумался.

– О чем вы, Алеша? Уже передумали?.. Но я хотя бы помечтала…

– Эта рыба имеет для меня очень символическое значение. Я впервые получил литературный гонорар. Это первое, что я купил на деньги, заработанные литературным трудом. Понимаете, не повседневной работой, где мы выживаем, зарабатывая доллар. А литературой! Я и мечтать не мог… Я уехал отсюда потому, что меня никогда не опубликовали бы. А теперь – мне платят самые высокие ставки. Первая пища, купленная не на американские доллары, а на плату за слова, которые написал.

Какой-то ком покатился у меня в горле, я запнулся. Она подняла свой бокал:

– Выпьем – за первый литературный гонорар. Их будет еще много, у вас опубликуют все, что вы напишете. Я уверена.

– Благодарю, – сказал я. И мы выпили. С ней легко пилось.

О чем мы говорили в этот вечер? О разном. Мы познавали друг друга, проникая и приобщаясь. Хотя все равно для меня она была terra incognita, и, видимо, такой ей суждено было оставаться до конца.

Кто женщину поймет…

– Вам нужно ехать к маме?

– Нужно, но мне еще нужно скрестить шпаги с вами.

– О, это сколько пожалуйста, – говорит она.

– Я про словесные…

– А вы про какие? Тогда я не поняла… – из дверей уже душа говорит она.

Все остается на столе, мне нравилось, что она ничего не спешила убирать. Казалось, пир будет продолжаться вечно…

Если год – это век.

В этот вечер она была покорна, в этот вечер она была неистова. В этот вечер у меня все получалось… Я сел на своего коня.

Ночь, я зажигаю свет, когда она уходит в душ. Маленький, неяркий. На кроватной полке, тянущейся, как буква, лежит моя книга про студентов, раскрытая на половине. Я и забыл, что оставил ей читать. Рядом лежат закрытая Библия и философия Шопенгауэра. «Кто-то просвещает», – думаю я…

– Вам нужно другое полотенце? – спрашивает Тая, появляясь.

– Я воспользуюсь тем, что в прошлый раз. Если, конечно, никто другой…

Она закрывает мои губы своими, касаясь грудью.

– Не говорите глупости, здесь не проходной двор. Всего лишь – приличный публичный дом. Но полотенца меняются.

Я выскальзываю от нее в ванную, стою в душе и смотрю на часы: два часа ночи. У меня специальные часы, я всегда в них моюсь. Забывая снять вовремя… Н-да. Женщины в моей жизни. Можно написать роман. «Половое воспитание…» Как только назвать героя? Скажем, Август, ласкательное будет Августик, его там по ходу действия много будут ласкать, – а фамилию? – какую-нибудь не здешнюю, скажем… Флан.

Струи горячей воды бьют мне по голове. Думать – писать, писать – думать, – все, из чего состоит жизнь.

– Мамуля!..

– Я уже все знаю, такси не поймать и ты останешься до утра. Скажи своей Шахерезаде, чтобы она сказки заканчивала рассказывать до двенадцати ночи. Чтобы ты успевал поймать такси…

Я смеюсь. Мама не без чувства юмора. Иногда. С другой стороны – она родила меня…

– Ты помнишь, говорила, что я все не отдыхаю. Так вот, я решил поехать отдохнуть на море…

Тая появляется в халате, достает сигарету.

– Ты меня обрадовал, сыночек!

– Поможешь с билетами?

– Конечно. Сколько тебе нужно, один или два?

Или три? Любовь втроем – приятное занятие. Только, когда мужской пол в единственном числе.

– Скажем, я возьму двухместное купе – для себя.

Чтобы не вдыхать носочные ароматы отечества.

– Только с гостиницей может быть проблема. К тому же если с тобой в комнате будет жить твое второе «я», то ей нужен паспорт.

Я смеюсь. А у нее уже работает голова, как все это устроить.

– До завтра, ма.

– Надеюсь, до сегодня.

Я зажигаю трубочку и подношу к концу Таиной сигареты.

– Во сколько у вас первая встреча?

– В одиннадцать.

– Я вас отвезу. Я свободна с утра.

– Наши ставки повышаются… С выездом на море… Она улыбается, но не парирует.

– Выпьем! Глупо было бы не выпить в такой компании!

Я смеюсь. А думаю – о поездах.

Совсем сошел с ума – ем и пью в два часа ночи.

Ночь прошла… На столе стоит завтрак, едва я просыпаюсь. Актриса жарит какие-то сырники. Очень вкусный запах распространяется в воздухе. Я иду в душ и смываю с себя остатки ночи.

Почти домашняя идиллия. Руки ее в муке, она в американской майке и розовых шортах. Я целую ее плечо. От шеи исходит тонкий запах. Нежных духов. Я вообще чувствительный на запахи.

– Для неготовящей женщины…

– Вы сказали, что любите сырники.

– А где яйца достали?

– На базаре.

– Спозаранку…

– На машине – это быстро. Садитесь, вам чай сразу наливать или после?

– После чего? А вам?

– Я уже пила, в семь утра. Я без чая не могу из дома выходить. Но с вами – выпью еще. Вам сметану можно?

– А вам?

– Алеша?!

– Вообще-то нет, но от вашей не могу отказаться.

Она кладет мне три солнечных, сияющих сырника и мазок сметаны.

– Как вы спали, кто вам снился?

– Разноцветные женщины.

– Это какие, кокосовые?

Я смеюсь, святотатствуя над сырником.

– Бедняжка, у вас давно их не было?

– По-моему, прошлой ночью какая-то была… Или это показалось. Цветные женщины – это перламутровые, красные, синие, лиловые, из лазури.

– Я вам могу помочь найти…

– Где? В центре ГУМа, у фонтана?

Она улыбается.

– Вы еще помните! И что же они делали эти женщины с вами ночью?

– Они пели мне как сирены: иди в пустыню и пиши, и там обретешь ты счастье.

Она поставила блюдо с сырниками, закончив, и выключила плиту. Села напротив и оперлась подбородком на руку.

– А кто будет кормить маленьких ангелов? – задумчиво сказала она. – А потом?

– Потом они купали меня в ванне, мыли голову, ступни и другие части.

– Вы любите, когда вас купают.

– Очень.

– Второе я с удовольствием сделаю. Выкупаю вас. Насчет первого – я не знаю. Там театра нет…

– Откроете новый – «Пустынный театр». Будете играть для змей. Ну и отшельник какой-нибудь раз в два года забредет.

– Вы будете мне пьесы писать?

– Не знаю, не пробовал, но напишу. С таким оригинальным названием «Счастье в пустыне».

– Ах, какое прекрасное название! А какая у меня будет роль?

– Все роли будут ваши, это будет театр одной актрисы.

Как бормотание, зазвонил телефон.

– Алло, – сказала она театральным голосом, – да, конечно, пожалуйста. – И протянула мне трубку.

– Это шутка?

– Нет, это всерьез.

С удивлением я взял трубку.

– Мистер Сирин? Я хочу подтвердить вашу встречу с Джорджем Доркипанидзе, в четыре тридцать, – женский голос.

– Спасибо. А как к вам проехать?

Я положил трубку и взялся за сырник: как они меня нашли?

– Интересное свидание? Вы всегда обоймами стреляете?!

– У меня сегодня самая главная встреча. Вы знаете, кто это такой?

– Нет, но голос у нее молодой.

– Я встречаюсь с директором издательства «Отечественная литература». Я и мечтать не мог об этом издательстве, не говоря уже о том, что он со мной встретится.

– Я очень рада.

– Ревность вроде не присуща вам? (Как глубоко я ошибался.) Я прошу прощения, что позвонили по вашему телефону, я его никому не давал.

– Можете давать.

– И кокосовым девушкам тоже?

– Им-то в первую очередь. – Она улыбнулась и стала наливать нам чай.

Раздался бормочущий звонок.

– Возьмите телефон, я уверена, что это вам. Очередной издатель…