Текст книги "Абсолютная Власть 4 (СИ)"

Автор книги: Александр Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9
Сожаление

Ужин в «Красном дворе» проходил в отдельном кабинете, отделённом от основного зала тяжёлой портьерой. Пахло изысканными кушаньями, дорогим табаком и ещё более дорогим парфюмом.

Мы сидели втроём: я, Игнатьев и Наумов. Директор Дворянского ведомства наслаждался ролью хозяина положения, разливая выдержанный коньяк по бокалам.

– Ну, господа, – Яков Николаевич поднял свой бокал, его лицо сияло ярче, чем начищенный значок чиновника на пиджаке. – За новые знакомства! И за то, чтобы все недоразумения остались в прошлом. Владимир Александрович, ваш сегодняшний поступок невероятно благороден.

– Я просто оказался в нужном месте в нужное время, – ответил я, едва пригубив коньяк. – И оказался достаточно бдителен.

Альберт Игнатьев сидел напротив, идеально контролируя себя, но я видел, как напряжены его пальцы, сжимающие ножку бокала. Его план на вечер был безнадёжно разрушен.

– Безусловно, – вступил он, его голос был гладким, как шёлк. – Бдительность – мать порядка. И я, разумеется, бесконечно благодарен Владимиру Александровичу. Это заставляет по-новому взглянуть на многие вещи.

– Кстати, о порядке, – я повернулся к Наумову. – Яков Николаевич, как директор Дворянского ведомства, вы, несомненно, в курсе политических процессов. Как вы оцениваете шансы Филиппа Евгеньевича?

Наумов замялся, потирая пальцы.

– Это сложный вопрос. Филипп Евгеньевич, безусловно, человек закона. Но, знаете ли, дворяне… они народ консервативный. Им нужна не только буква закона, но и определённая гибкость. Уверенность в завтрашнем дне.

– Уверенность, которую может дать сильный лидер, – мягко вставил Игнатьев. – Тот, кто понимает реальные нужды региона, а не только параграфы уложения. Кто умеет договариваться.

«Как ты договорился с Муратовым? Или как он договорился с тобой, превращая твои руки в пережаренное месиво?» – мысленно хмыкнул я.

– Сила – в законе, – возразил я так же мягко. – Без него любая договорённость – просто бумажка, которую можно порвать при первой же выгоде. Но я понимаю, что одних правовых аргументов может быть недостаточно. Именно поэтому надеюсь на вашу помощь, Яков Николаевич. Ваше слово имеет вес в совете.

Наумов широко улыбнулся. Я уже понял, что лесть он поглощает с той же жадностью, как пьяница – дешёвое пойло.

– Вес, вес… Он, конечно, есть. Но я, знаете ли, человек подневольный, служу империи. Дворянство – стихия самостоятельная. Я могу лишь направлять, советовать. А уж как они проголосуют… – он развёл руками, изображая беспомощность. – Влияние складывается из мелочей. Из готовности идти навстречу, решать проблемы… Быть полезным.

Он посмотрел на меня, и в его глазах читался прозрачный намёк: «Что ты предложишь?». Игнатьев, в свою очередь, смотрел на него с тем же немым вопросом. Мы оба понимали, что Наумов торгуется, наслаждаясь своей ролью аукциониста, который продаёт поддержку тому, кто даст больше.

– Проблемы… – я сделал вид, что задумался. – Да, их хватает. Вот, к примеру, восстановление земель после войны. Требуются огромные средства. И я слышал, что Дворянское ведомство как раз располагает фондом для поддержки пострадавших аристократических хозяйств. Было бы прекрасно, если бы вы, Яков Николаевич, помогли донести эту информацию до нужных людей и… ускорить процесс. На благо всего Приамурья, разумеется.

Я не предлагал ему взятку. Я предлагал ему легальный, но очень эффективный рычаг влияния и возможность выглядеть благодетелем. И, вероятно, вывести часть средств в свой карман.

Я понимал, что он в любом случае не погнушается подобным. Поэтому лишь делал вид, что как бы даю добро на это.

– Возможно, возможно… – протянул Наумов. – Я изучу этот вопрос.

– А я, со своей стороны, – вклинился Игнатьев, – могу гарантировать, что в случае моего избрания все текущие контракты и отчисления в фонд ведомства будут не просто сохранены, но и пересмотрены в сторону увеличения. Ведь стабильность – это прежде всего финансовая стабильность тех, кто обеспечивает порядок.

Это была уже слишком откровенная ставка. Однако Наумов кивал, явно довольный тем, как растёт цена.

Я позволил себе улыбнуться.

– Финансовая стабильность – вещь важная. Но ещё важнее – репутация, – я отложил вилку и посмотрел прямо на Якова Николаевича. – Вот, скажем, история с этими грошовыми газетными поклёпами на Базилевского. Мне неприятно видеть, как поливают грязью достойного человека. И я уверен, что многим уважаемым дворянам, чьё мнение вы так цените, это тоже не по нраву. Особенно тем, кто, как и я, не любит, когда интриги пытаются подменить собой реальные дела.

– О, эти статьи – сущая мерзость, – Наумов покачал головой и отправил в рот кусочек говяжьей вырезки. – Однако многие поверят, к сожалению.

Игнатьев благоразумно не вмешивался, предпочтя уделить внимание куску лосося на своей тарелке.

– Более того, – продолжал я, и мой голос стал тише, но приобрёл стальную твёрдость, – мне кажется, что подобные методы в конечном счёте вредят репутации всех, кто с ними связан. Даже косвенно. Ведь если сегодня льют грязь на одного, завтра могут полить и на другого. И тогда уже вряд ли помогут никакие, даже самые щедрые, финансовые вливания. Доверие – штука хрупкая.

Лицо Наумова помрачнело. Он понял намёк. Я не просто просил, я демонстрировал, что обладаю информацией и готов её использовать. Я показывал, что могу быть не просто просителем, а угрозой.

– Репутация… да, конечно, – пробормотал он, отхлёбывая коньяк.

– И потом, Яков Николаевич, – я наклонился чуть ближе, сокращая дистанцию, – давайте будем откровенны. Вы – человек системы. И система сильна, когда в ней есть порядок. Базилевский предлагает правила, которые будут одинаковы для всех. И которые гарантируют стабильность вам, вашей позиции, вашему ведомству. Не сиюминутную выгоду, а долгосрочную безопасность. Подумайте, что в конечном счёте выгоднее лично вам.

Я видел, как в глазах Игнатьева вспыхнула ярость. Он понимал, что я бью по его главному оружию – непредсказуемости. Я предлагал Наумову альянс, основанный на общих интересах выживания и стабильности.

Директор задумался, его пальцы нервно барабанили по столу. Он смотрел то на меня, то на Игнатьева. Борьба отражалась на его лице. Жадность тянула к щедрым обещаниям Альберта, но инстинкт самосохранения склонял чашу весов в мою сторону.

Наконец, он тяжело вздохнул и посмотрел на меня.

– Вы… невероятно напоминаете отца, Владимир Александрович. Такой же прямолинейный. И, пожалуй, так же правы. Хаос, конечно, порой прибылен, но утомителен, – он повернулся к Игнатьеву и красноречиво на него посмотрел.

– Я… – начал было тот.

– Давайте просто поедим, господа. Я голоден, а настолько сложные разговоры безвозвратно портят аппетит, – вежливо заткнул его Наумов и весь обратился к вырезке. – Мне нужно обдумать всё, что я здесь услышал.

Игнатьев побледнел. Он молча встал, кивнул нам обоим, и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Его уход был красноречивее любой тирады.

Я тоже поднялся.

– Благодарю за ужин, Яков Николаевич. И за конструктивную беседу. Я надеюсь, наше сотрудничество будет плодотворным. Мои люди свяжутся с вами завтра, чтобы обсудить детали по тому фонду.

– Да, да, конечно, – сказал Наумов. – Непременно.

Я вышел на прохладный ночной воздух. Сделал глубокий вдох.

Эта маленькая битва была выиграна. Я обезоружил Игнатьева и поставил Наумова перед выбором. И я был уверен, что он согласится сотрудничать с нами, поскольку боится последствий больше, чем жаждет денег Игнатьева.

Но я не испытывал эйфории. Альберт не сдастся. Он отступит, перегруппируется и нанесёт удар с другой стороны. Эта схватка в ресторане была лишь первой разведкой боем.

Война за Приамурье, война за будущее, лишь начиналась. И я понимал, что следующие сражения будут ещё ожесточённее.

Где-то в глуши

На следующий день

Очередной день рейда по предгорьям выдался на удивление тихим. Слишком тихим. Воздух, обычно звенящий от энергии аномалий, был неподвижным, словно перед грозой.

Михаил ехал впереди отряда, его металлическая рука сжималась и разжималась в такт конским шагам.

Секач, чья лошадь шла рядом, прервал молчание:

– Командир, вон за тем гребнем уже начинаются владения Карцевых. Дальше идти не стоит.

Михаил остановился и с насмешкой посмотрел на горизонт.

– Я и не собирался в гости к этой суке. Но видишь вон тот перевал? – он кивнул на узкое ущелье слева, откуда исходил едва заметный сиреневый отсвет. – Там разлом. Мы просто подойдём, пошумим, напугаем местную нечисть… и погоним её в том направлении, – он ткнул пальцем в сторону земель Карцевой. – Пусть сама разбирается с гостями.

На лице Секача, обычно невозмутимом, появилось явное неодобрение.

– Командир, это рискованно. Мы вышли на охоту, а не чтобы создавать проблемы другим дворянам. Барон…

– Барон дал добро на то, чтобы изгнать монстров с окрестных земель! – резко перебил его Михаил, и его голос прозвучал грубее, чем он хотел. – Мы этим и занимаемся. Или ты хочешь оставить эту стаю у нашего порога?

Он видел, что Секач не согласен. Дружинник неодобрительно молчал, и в его глазах читался протест.

– Я не смею противиться приказу, – произнёс он глухо. – Но я обязан буду доложить барону о наших действиях.

– Доложишь! – бросил Михаил. – А пока – выполняй! Или отправить тебя бежать следом за монстрами?

Он тут же пожалел о своих словах. Секач был верным воином рода, не заслуживающим такого обращения. Но чёртова ярость, копившаяся месяцами плена и унижения, затмевала разум.

Михаилу было плевать на устав и на последствия. Ему нужно было действие, нужен был хоть какой-то выход для этой разрушающей его изнутри ненависти.

Не говоря больше ни слова, он развернул коня и повёл отряд к ущелью. Дружинники молча отправились за ним.

Разлом висел в самом узком месте ущелья, мерцая неровным светом. Он был больше, чем те, что они встречали раньше, и казался… неестественно стабильным.

И тут, как только отряд приблизился, из сиреневой глубины портала шагнула фигура.

Сначала это была всего лишь тень. Но через мгновение она обрела форму.

Это был человек. Высокий, мощный, в потрёпанной одежде, с двустволкой за спиной. Его кожа отливала бледным металлическим блеском, а по рукам и шее ползли тёмные узоры. В его глазах горел голодный, нечеловеческий огонь.

– Мать честная… – прошептал один из дружинников. – Это же Зубр!

– Но что с ним стало? – выдавил другой.

– Кто это? – нахмурился Михаил.

– Враг, – процедил Секач.

Он мгновенно спрыгнул с лошади и сорвал с пояса артефактную маску. Когда он накинул её на лицо, его фигура стала полупрозрачной, а затем и вовсе растворилась в воздухе.

Зубр повернулся в их сторону. В глубине его чёрной растрёпанной бороды появилась ухмылка – острее ножа.

– Неужели я вижу одного из Градовых? – его голос прозвучал как скрежет металла по стеклу. – И его верных людей? Ваши лица мне знакомы, ублюдки.

Он не стал доставать ружьё. Просто поднял руку. Воздух вокруг него затрепетал, и десятки острых осколков скальной породы и куски руды с грохотом вырвались на свободу, зависнув в воздухе. Затем они рванули вперёд с такой скоростью, что размазались в воздухе.

– В укрытие! – закричал Михаил, выбрасывая вперёд артефактную руку.

Перед отрядом возник ледяной щит. Он смог отбросить часть летящего металла, но сила удара была чудовищной. Михаил почувствовал, как что-то щёлкнуло внутри механической конечности, и её пальцы дёрнулись, застыв в неестественной позе.

Один из осколков, отражённый им, вонзился в плечо Секача, вырвав того из состояния невидимости. Позади раздались крики боли. Михаил бросил взгляд назад и с ужасом увидел, что несколько людей и лошадей упали наземь. Часть снарядов Зубра обогнула его барьер и поразила их.

Оставшиеся в живых стреляли из арбалетов. Магические болты Зубр не мог подчинить, и уклонялся от них, или выставлял навстречу щиты из металла, который появлялся из воздуха. Точнее, из чистой маны.

Михаил, стиснув зубы, попытался контратаковать. Его кинжалы вырвались из-за пояса и полетели в сторону врага. Но Зубр лишь усмехнулся. Он щёлкнул пальцами, и летящие кинжалы остановились в сантиметре от его груди, дрожа в воздухе, а затем упали на камни.

– Детские игрушки, – проворчал он и снова взмахнул рукой.

На этот раз из земли прямо под ногами дружинников вырвались острые стальные шипы. Ещё два человека были подняты на них, их предсмертные возгласы заставили содрогнуться остальных. Секач, истекая кровью, пытался подобраться к противнику. Но по воле того тесаки вырвались из рук дружинника и обрушились на него же.

Секач снова активировал маску и исчез. Его выдавали лишь капли крови, падающие из пустоты на листву. А тесаки вдруг ринулись в сторону Михаила.

В ответ он ударил льдом. Тот окутал клинки, и они упали на землю, превратившись в ледяные глыбы с рукоятями.

– Занятная игрушка, – прохрипел Зубр и вытянул ладонь, растопырив пальцы.

Миша почувствовал, что артефактная рука больше ему не принадлежит. Опутанная нитями чужой магии, она выкручивалась и трещала. В месте сцепки с культёй вспыхнула невыносимая боль, и Градов закричал, чем заставил противника насмешливо улыбнуться.

Но тут Зубр резко повернулся, отпустив руку Михаила. Тот выпал из седла на землю, наполовину ослеплённый болью. Сквозь кровавую мглу перед глазами он увидел, как рядом с монстром – назвать врага человеком не получалось даже в мыслях – возник Секач.

Он ударил Зубра в лицо кулаком, и тут же вогнал нож ему в грудь. Зубр зарычал и мощным ударом отправил Секача на землю.

– Сука, – прохрипел монстр, держась за рукоять торчащего из груди ножа. – Ладно, ещё увидимся… Скоро!

Он пнул лежащего Секача и скрылся в портале.

Разлом исчез.

Михаил с трудом приподнялся и огляделся.

Все были мертвы. Все, кроме него и Секача. Михаил чувствовал жгучую боль в бедре – какой-то осколок его всё же зацепил. Артефактная рука висела, вывернутая в локте, и больше не подчинялась.

В наступившей тишине Михаил с ужасом осознал всю глубину своего провала.

Он посмотрел на Секача, который, бледный от потери крови, пытался перевязать свою рану. Подполз к нему и одной рукой кое-как помог наложить повязку.

– Прости… – прохрипел Михаил. – Я… я натворил глупостей. Это гораздо серьёзнее, чем мы думали. Надо срочно возвращаться. Предупредить Владимира.

Секач, не говоря ни слова, начал обрабатывать его рану на бедре. Его лицо было мрачнее тучи. Он только раз глянул в сторону погибших дружинников и покачал головой.

– Не доберёмся, командир, – хрипло проговорил он. – Провизии нет. Мы ранены. Конь только твой остался. Мы умрём по дороге от ран и голода. Или нас порвут монстры.

Михаил с отчаянием оглядел ущелье, усеянное телами его людей. Он чувствовал, как последние силы покидают его. Дружинник был прав.

– Что же нам делать? – прошептал он, уже не скрывая отчаяния.

Секач тяжело поднял голову и посмотрел туда, куда всего час назад Михаил хотел загнать монстров. В сторону владений Карцевой.

– Остаётся лишь один вариант…

г. Владивосток

На следующее утро

Следующим утром я снова был в особняке Филиппа Евгеньевича. Атмосфера здесь, в его доме, всегда был особенной. Каждый предмет лежал на своём месте, книги в стеллажах были выровнены по корешкам с геометрической точностью, а ковёр на полу, казалось, никогда не знал ни одной случайной складки. Даже солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь тюль, ложились ровными прямоугольниками, словно и они подчинялись незримому уставу этого дома.

Слуга Семён, поразительно бесшумный, внёс в кабинет поднос с чаем, расставил фарфоровые чашки с математической точностью и тихо удалился.

За столом, кроме меня и Базилевского, сидел Артур. Молодой юрист выглядел уставшим, но собранным, его портфель лежал рядом на стуле, а на коленях – папка со свежими газетами.

– Итак, – начал Филипп Евгеньевич, снимая очки и методично протирая их платком. – Враг сделал свой ход. Не самый изящный, но эффективный. Грязь, как известно, липнет хорошо, даже если её сразу отскребать.

– Отскребать – мало, – сказал я, отодвигая от себя газету с очередным омерзительным заголовком. – Нужно заставить того, кто её бросил, вытереть всё самому и публично извиниться.

– Теоретически – да, – кивнул Базилевский. – Но как? Официальные опровержения будут выглядеть как оправдания. Суды – долго. А время работает против нас.

– Значит, нужно атаковать, – спокойно заключил я. – Но не в лоб. Артур, как продвигается поиск «дружественных» изданий?

Артур оживился, открыв свою папку.

– Есть два варианта. «Деловой Владивосток» – газета солидная, но тираж не самый большой. И «Приамурские вести» – менее респектабельная, но её читает как раз та самая масса, которая клюнула на статью про Филиппа Евгеньевича. Редактор «Вестей» слывёт человеком амбициозным и не чурающимся скандалов. Думаю, он может быть полезен.

– Отлично, – я одобрительно кивнул. – Готовьте материалы. Мы будем задавать вопросы. Кто стоит за клеветой на одного из кандидатов? Кому выгодно очернить человека с безупречной репутацией? Почему атакуют именно того, кто предлагает ясный план восстановления, а не интригана, чьи связи с разорённым родом Муратова ни для кого не секрет?

Я посмотрел на Базилевского.

– Филипп Евгеньевич, вам придётся дать пару интервью. Спокойных, взвешенных. Говорите не о себе, а о деле. О том, как поднять регион. Контраст с грязными намёками должен быть разительным.

– Понимаю, – юрист кивнул, его пальцы нервно постукивали по столу. – Я постараюсь.

– Этого недостаточно, – добавил я. – Нужно активизировать агитацию на местах. Кстати, утром пришло письмо от Артёма.

Оба юриста посмотрели на меня с интересом.

– Он наконец-то договорился о личной встрече с бароном Ковалёвым. Тот, как вы знаете, держится в стороне, но его голос в совете имеет вес.

– Это был бы серьёзный прорыв, – закончил мысль Базилевский. – Ковалёв уважаем. Его пример может стать сигналом для других неопределившихся.

Мы ещё час детально прорабатывали план. Артур должен был встретиться с редакторами, подготовив для них информационные поводы. Базилевский – отточить свои тезисы для предстоящих выступлений. А я… мне предстояло обеспечить тылы и быть готовым к новой атаке Игнатьева, которая наверняка последует.

– Хорошо, – я подвёл черту. – План утверждаем. Артур, действуйте.

Молодой человек быстро собрал свои бумаги, кивнул нам и почти бегом направился к выходу.

Когда дверь за ним закрылась, воцарилась тишина. Семён снова возник как из-под земли, чтобы долить нам чай, и вновь пропал. Мы с Базилевским остались одни.

Филипп Евгеньевич снял очки, потёр переносицу и тяжело вздохнул. В его обычно бесстрастном взгляде читалась усталость.

– Знаете, Владимир Александрович, – произнёс он тихо, – эта гонка начинает изматывать. Бесконечные интриги, необходимость постоянно следить за словами… Иногда мне кажется, что я снова в суде, но на процессе, где нет ни судьи, ни закона, а есть только жажда власти у одних и цинизм у других.

Он помолчал, глядя на свой недопитый чай.

– Но я не жалуюсь. Я сам сделал выбор, и готов бороться. Просто… – он поднял на меня взгляд, и в нём впервые за всё время я увидел не только расчётливого юриста, но и уставшего, немолодого уже человека. – Я просто рад, что вы на моей стороне. Ваша поддержка и ваша решимость придают сил.

– Мы доведём дело до конца, Филипп Евгеньевич, – сказал я твёрдо. – Мы обязаны. Слишком многое поставлено на карту.

В этот момент в кабинете пронзительно зазвонил стационарный телефон – массивный чёрный аппарат на отдельном столике. Базилевский вздрогнул, словно от выстрела, затем встал и подошёл к аппарату.

– Алло? Да, это Базилевский, – его голос прозвучал привычно-деловым, но я видел, как напряглась его спина. Он слушал несколько минут, не перебивая, и я заметил, как кровь отливает от его лица. Его пальцы, державшие трубку, побелели. – Я… понимаю. Благодарю вас за информацию. Да, обязательно. До свидания.

Он медленно, будто в замедленной съёмке, положил трубку на рычаг. Затем обернулся ко мне.

– Владимир Александрович, – его голос дрогнул, чего я за ним никогда не замечал. – Есть новости. Во Владивосток на днях прибудет специальный представитель из столицы. Человек от Совета Высших.

Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость сказанного.

– Похоже, что они намерены вмешаться в происходящее…

Глава 10
Гости

Граф Муратов сидел в своём кабинете, погружённый в мрачное оцепенение. Перед ним на столе, том самом, за которым поколения его предков вершили судьбы, лежали не указы и проекты, а свидетельства полного и окончательного краха.

Папка за папкой, письмо за письмом – расторгнутые контракты, отказы в кредитах, уведомления о выходе из совместных предприятий. Каждый лист был похож на надгробный памятник амбициям графа.

«В связи с изменившимися обстоятельствами…» – лицемерные уроды.

«Считаем дальнейшее сотрудничество нецелесообразным…» – трусы, которые ещё вчера лизали его сапоги.

Муратов сжал кулак, и шрам на бедре, оставленный шпагой Градова, отозвался тупой болью. Фантомной, как и всё его былое могущество.

Отчаяние, густое и липкое как смола, подступало к горлу. Рудольф поправил воротник рубашки и прочистил горло.

Он не верил. Не мог поверить. Как этот мальчишка, этот выскочка сумел повергнуть альянс?

Нет. Муратову не изменила удача. Его предали. Все вокруг предали.

Его род был растоптан. Очаг Муратовых, некогда могучий, едва теплился. Рудольф не знал, как они выкарабкаются. Контрибуция, наложенная Градовым, висела тяжким грузом. Земли, доходы, влияние – всё утекало сквозь пальцы.

И тень Неверова, которая теперь отказывалась покидать мысли графа… Когда Рудольф сжигал лицо барона, то не чувствовал жалости. Лишь на миг, когда вопль смолк, его пронзила мысль: «Что теперь?»

У Неверова остался наследник Алексей. Молодой, горячий, полный ненависти. Он не останется в стороне. Рано или поздно он поднимет голову. И у него будет законный повод для мести.

А ещё этот змей, Игнатьев. Бывший советник. Тот, кого создал Муратов, и тот, кто стал его же палачом. Графу доложили, что убийца, посланный к Игнатьеву, провалился. Более того – ему помешал сам Градов.

Снова Градов! Сначала отец, теперь сын. Они стояли у Рудольфа на пути, как скала. Стали причинами всех бед его рода.

Дверь в кабинет бесшумно открылась. Вошла Анна. Её лицо, всегда гордое и невозмутимое, сейчас было бледным, с тенями под глазами.

– Рудольф. Долго ты ещё собираешься сидеть здесь, в темноте, и пережёвывать своё горе? Это не поможет.

– Что же поможет? – голос Муратова прозвучал хрипло и устало.

– Ты должен жить, – супруга подошла к нему и положила руку на плечо. Её прикосновение казалось невыносимо тяжёлым. – Ради меня. Ради нашего рода. Муратовы не сдаются. Мы можем быть сломлены, но мы не согнуты.

Он резко встал, отбрасывая её руку.

– Не согнуты? – он засмеялся, и смех вышел горьким и неуклюжим. – Анна, нас не просто согнули. Нас расплющили! Выставили на посмешище! Я, Рудольф Муратов, стоял на коленях перед потомком какого-то проходимца! И ты говоришь о том, чтобы не сдаваться? Мы уже сдались!

Граф видел, как Анна вздрогнула, но не отступила. Её глаза наполнились слезами, но она смахнула их одним решительным движением.

– Я говорю о том, чтобы выжить. Чтобы дождаться своего часа. Ты силён, Рудольф. Сильнее, чем думаешь. Ты просто… допустил ошибку.

– Ошибку? – он снова рассмеялся, ещё горше. – Я доверился змее, позволил Игнатьеву привести меня к этому краху! Это не ошибка, Анна, это глупость. Моя глупость!

Рудольф отвернулся, глядя в окно на укрытый вечерним сумраком сад. Гнев, жгучий и бесплодный, кипел в нём. А под ним скрывалось другое чувство – стыд. Перед женой, перед сыном, перед всеми, кто ему верил. Перед солдатами, которые сражались и погибали – как выяснилось, зря. Даже перед бароном фон Бергом, который во всём доверял ему и пришёл к ещё большему краху, чем Муратов.

– Прости, – прошептал Рудольф не оборачиваясь. – Я не должен срываться на тебе. Ты… ты единственное, что у меня осталось.

– У тебя остались мы, – тихо поправила его Анна и обняла сзади, положив голову на плечо. – Я и Евгений. И мы верим в тебя.

В этот момент в дверь раздался осторожный стук. Анна на шаг отошла от мужа, а он велел:

– Войдите.

В кабинете появился старый дворецкий.

– Ваше сиятельство, гонец от барона Неверова. Письмо.

Неверов. Так скоро.

Муратов кивнул, и слуга положил на стол конверт с ненавистной печатью.

Рудольф вскрыл его и быстро пробежал глазами по наглым, самоуверенным строчкам. Алексей Неверов, этот щенок, требовал исполнения «прежних договорённостей» – брака с его племянницей Анфисой.

Да как этот сопляк осмеливался требовать кровь его рода!

Ярость затмила зрение. Граф схватил ручку и на чистой стороне письма рывками написал всего одно слово: «НЕТ». Он не стал утруждать себя вежливостями. Пусть этот выскочка понимает всё с полуслова.

– Рудольф, – встревоженно сказала Анна, – не будет ли последствий? Он молод и зол на тебя. Может наделать глупостей.

– Я к ним готов, – отрезал Муратов, отдавая письмо дворецкому. – Но если этот щенок думает, что получит нашу кровь и связь с нашим Очагом, он жестоко ошибается.

Анна молча подошла к нему и снова взяла за руку.

– Пойдём, Рудольф. Прогуляемся по саду. Воздух тебе поможет.

Он позволил ей вывести себя из кабинета. Супруги вышли в вечерний сад. Воздух был прохладен, пахло влажной землёй и увядающими цветами.

Всё здесь, до последней травинки, принадлежало роду Муратовых. И одновременно – уже нет. Всё было под надзором Градова.

Они шли молча. Анна держала мужа под руку, а он смотрел на знакомые очертания деревьев, на тёмную громаду своего дома. Тяжёлые мысли не оставляли его.

Да, он был повержен. Унижен. Разорён. Но он всё ещё дышал. Всё ещё был главой рода. И пока он жив, ничто не было кончено.

Каждый, кто привёл Рудольфа к этому поражению, должен был ответить. Неверов-младший – со временем, если посмеет задумать месть. Но главный злодей, архитектор его падения – Игнатьев. Мысль, что этот подонок может стать генерал-губернатором, была невыносима. Это стало бы последним, окончательным надругательством над родом Муратовых.

И тут, словно холодная капля, в его воспалённый мозг упала мысль. Чудовищная, невыносимая, но логичная. Если Игнатьев – враг, и если он метит на пост, который не должен получить… то его противник – временный союзник Муратова.

Нет, он не простит Градова. Никогда. Но он может использовать его. Или даже помочь ему.

Помочь уничтожить Игнатьева.

Чтобы этот змей не смеялся последним. Чтобы плоды, которые он пожнёт, отравили его.

Рудольф остановился и посмотрел на Анну. В сумерках её лицо казалось особенно прекрасным.

– Ты права, дорогая, – тихо сказал Муратов. – Ничто не кончено. Просто игра изменилась. И я знаю, каким должен быть следующий ход.

Она смотрела на него с вопросом в глазах, но ничего не спрашивала. Она доверяла ему.

Пусть Градов празднует победу. Пусть думает, что сломал Муратовых. Но пока Рудольф жив, он будет бороться.

И если для того, чтобы уничтожить одного врага, придётся на время протянуть руку другому… что же. В политике иногда приходится заключать временные союзы даже с сущими монстрами, чтобы победить большее зло.

А Игнатьев был большим злом. И он должен был пасть.

Даже если для этого придётся помочь Градову.

г. Владивосток

Автомобиль стоял в тени у вокзала Владивостока. Мотор был заглушён. Сидящий за рулём Ночник напоминал изваяние – только взгляд внимательно стрелял туда-сюда.

Я смотрел через затемнённое стекло на непривычно пустую привокзальную площадь. Её оцепили солдаты имперской гвардии в парадной форме. Они стояли неподвижно, создавая живой коридор от самых дверей вокзала до чёрного лимузина с имперскими флажками на капоте.

Вскоре на перрон плавно въехал и замер состав, непохожий на обычные пассажирские поезда – несколько тёмно-синих, строгих вагонов с позолоченными гербами. Из них высыпалась дополнительная охрана, заняв позиции. И лишь затем из центрального вагона появился главный пассажир. Князь Василий Охотников.

Дорого одетый мужчина лет пятидесяти, в безупречном пальто и с тростью в руке. Его движения были спокойны и полны неоспоримой власти. Его сразу же окружила плотная группа телохранителей.

Мужчина постоял несколько секунд, оглядываясь с каким-то разочарованием. Словно он ждал ковровую дорожку, а получил лишь промоченный дождём перрон.

Слуга распахнул над его головой зонт, и только затем мужчина степенным шагом двинулся вперёд.

Я открыл дверь автомобиля и вышел. Ночник, сидевший за рулём, сделал движение, чтобы последовать за мной, но я коротким жестом остановил его. Это нужно было сделать одному.

Мой путь преградили двое гвардейцев, скрестив винтовки.

– Проход закрыт.

Я не остановился, продолжая идти ровным шагом.

– Барон Владимир Градов. Прошу освободить дорогу.

Моё имя произвело даже большее впечатление, чем я рассчитывал. Солдаты замешкались, и в эту секунду я был уже рядом. Я посмотрел каждому из них в глаза, и бойцы поспешили выполнить мою просьбу – которая, впрочем, звучала скорее как приказ. Они нерешительно опустили винтовки и отступили, и я прошёл между ними.

Князь уже собирался садиться в лимузин, но заметил моё приближение. Его телохранители напряглись, но он поднял руку, останавливая их. Охотников с интересом прищурился, как будто бы узнал меня – хотя мы, конечно, ни разу не виделись.

– Добро пожаловать во Владивосток, Василий Михайлович, – произнёс я, останавливаясь в двух шагах от него. – Барон Градов, рад знакомству.

– Благодарю, – его голос был ровным, без тени удивления или волнения. – Барон Градов, значит. Меня предупредили, что вы человек решительный, но чтобы настолько… Я ожидал нашей встречи, правда, несколько в иной обстановке.

– Жизнь полна сюрпризов, – ответил я. – Считайте это жестом уважения. Рад первым приветствовать вас в столице нашего генерал-губернаторства.

Охотников едва заметно улыбнулся.

– Спасибо, Владимир Александрович, спасибо.

– Могу ли я надеяться на короткий разговор? – прямо спросил я.

– Безусловно, но не сию минуту. Нам ещё предстоит увидеться, барон. Сейчас же я устал с дороги. Позвольте предложить вам компромисс – присоединиться ко мне за ужином завтра вечером. В поместье генерал-губернатора.

Это было неожиданно. Поместье Высоцкого… Теперь пустующее.

– Вы остановились там? – невозмутимо поинтересовался я.

– Да, – кивнул Охотников. – И останусь там на какое-то время. Завтра ровно в восемь, не опаздывайте. Увидимся.

Он кивнул мне, развернулся и, не дожидаясь ответа, сел в лимузин. Охрана быстро последовала его примеру, и кортеж плавно тронулся.