Текст книги "Абсолютная Власть 4 (СИ)"

Автор книги: Александр Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Я взял Таню под руку с одной стороны, Станислав – с другой. Мы быстрыми шагами, стараясь не вызывать паники, вывели её из зала в соседнюю малую гостиную. Атмосфера праздника осталась за тяжёлой дубовой дверью, а здесь воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым, прерывистым дыханием Тани.

Я приказал немедленно привести Ладу, и вскоре целительница появилась в комнате.

Станислав уложил Таню на диван. Он не отрывал от неё взгляда, сжимая её руку в своей.

– Любимая, что с тобой?

– Не знаю… живот, – скривилась Татьяна.

Лада принялась за дело, но я не стал ждать диагноза. Отступил на шаг, закрыл глаза и призвал на помощь Очаг. Он откликнулся немедленно, поскольку и сам почувствовал, что с одним членом рода что-то не так.

«Я могу убрать боль. Но не могу излечить», – сказал Очаг.

«С лечением справится целительница», – ответил я.

Прошло несколько мучительно долгих минут.

И вдруг Лада оторвалась от Тани и посмотрела на нас. На её лице вдруг появилась улыбка.

– С Татьяной Александровной всё хорошо. Небольшое недомогание. Стоит быть осторожнее с закусками в её положении.

Мы со Станиславом переглянулись.

– В каком положении? – спросил Соболев.

– В самом что ни на есть интересном, граф, – Лада улыбнулась уже во весь рот. – Ваша невеста не отравлена. Она всего лишь беременна.

Я медленно перевёл взгляд на Станислава. Тот застыл, и на его лице расцветала такая широкая улыбка, что все мои тревоги развеялись как дым. Таня, придя в себя, смотрела на него, а потом на меня, и слёзы счастья текли по её щекам.

Я не удержался и фыркнул, глядя на сияющего Соболева.

– Ну вот. А вы мне клялись, что между вами ничего не было.

Станислав, ни капли не смутившись, а лишь сияя ещё ярче, пожал плечами.

– Ну, мы просто… очень старались не травмировать твоё братское сердце преждевременно. Считай, берегли твои чувства.

Мы все с облегчением рассмеялись.

Дверь в комнату с грохотом распахнулась, и внутрь ворвался Михаил. Его лицо было искажено тревогой.

– Владимир! – выкрикнул он. – Скорее в зал! Граф Токарев… Его отравили! По-настоящему!

Глава 18
Расправа

Моя первая, инстинктивная мысль оказалась пророческой. Яд был. Просто не в том бокале.

– Лада, со мной! – бросил я, и мы, как ураган, вылетели из гостиной.

Зал погрузился в гнетущую, испуганную тишину. Музыка смолкла. Гости столпились в отдалении, образуя тревожное полукольцо вокруг того места, где на паркете, у великолепного стола с яствами, бился в конвульсиях граф Токарев. Его лицо, обычно бледное и надменное, теперь было искажено гримасой боли и посинело.

– Прочь с дороги! – мой голос прозвучал как хлыст, рассекая оцепенение толпы.

Люди расступились, пропуская нас. Я рухнул на колени рядом с телом Токарева, Лада – с другой стороны. Её пальцы уже летали над ним, проверяя пульс на шее, откидывая веки, чтобы взглянуть на закатившиеся зрачки.

– Очень сильный яд, барон, – тихо проговорила девушка. – Цикута или что-то на её основе. У нас очень мало времени.

Цикута. Простой, но смертельно эффективный яд, который почти невозможно выявить в еде или вине до того, как будет поздно. Игнатьев не стал мудрить. Он просто хотел убить несговорчивого члена Дворянского совета. И сделать это у меня на приёме.

Я закрыл глаза, отбросив всё – шёпот гостей и собственный гнев. Погрузился в себя и вновь призвал на помощь Очаг.

Сокрушающий поток энергии ворвался в меня. Очаг чувствовал враждебные намерения в своих стенах и отвечал на них яростью. Моё собственное сердце заколотилось, пытаясь выпрыгнуть из груди. Я сжал зубы, обуздывая эту бурю, и упёрся ладонями в грудь Токарева.

– Держи его, – сквозь стиснутые зубы бросил я Ладе.

Она перевернула графа набок и прижала его бьющееся в конвульсиях тело.

Моя магия хлынула в него – не нежный целительный свет, а раскалённый поток, выжигающий яд. Я вёл её сквозь тело Токарева, ощущая, как смертельная отрава сопротивляется.

Это была борьба. Грязная, изматывающая. Пот заливал мне лицо, в висках стучало. Я чувствовал, как стареющее, изношенное сердце Токарева пытается сдаться, замедляя свой бег.

Вокруг царила мёртвая тишина. Все замерли, затаив дыхание, наблюдая за магической битвой, разворачивающейся у них на глазах. Слышалось лишь прерывистое, хриплое дыхание Токарева и сдавленное рычание, вырывавшееся из моей груди.

И вдруг – тело графа под моими ладонями дёрнулось в последний раз и обмякло. Судороги прекратились. Из его горла с шумом вырвался воздух, а затем последовал глубокий, хриплый вдох. Синюшный оттенок кожи стал отступать, сменяясь мертвенной бледностью, но уже без печати скорой смерти.

Я отшатнулся, едва не падая от истощения. Руки дрожали. Лада тут же подхватила графа, снова проверяя пульс. Из её ладоней вытек свет, окутывая Токарева.

– Всё в порядке! – громко объявила Лада. – Яд нейтрализован. Теперь ему нужен покой и травяной чай.

В зале повисла пауза, а затем зазвучали аплодисменты. Сначала робкие, но в мгновение ока перешедшие в громовые овации. Люди, ещё минуту назад готовые увидеть смерть, теперь аплодировали её победителям.

Слуги поднесли кресло, подняли ослабевшего Токарева и усадили.

– Владимир… Александрович… – голос графа был тихим, хриплым от пережитого. – Кажется… я обязан вам своей жизнью. Вы… отвоевали меня у самой смерти. Не ожидал я такого финала вечера.

– И я не ожидал, ваше сиятельство, – я с трудом поднялся на ноги. – Но кто-то поднял руку на моего гостя. Мой долг был сделать всё возможное, чтобы защитить вас. Никаких обязательств между нами нет.

– О, есть, молодой человек, есть, – он слабо покачал головой. – Старый Токарев кое-что понимает в долгах. И в тех, кто их не платит.

Его взгляд скользнул по залу, и я понял – он всё прочёл без слов. Как и я. Этот яд был предназначен не ему, а мне. Убить старого и уважаемого графа на моём празднике значило похоронить мою репутацию под обломками скандала.

Игнатьев отчаялся. Он понял, что проигрывает в честной политической игре, что Базилевский набирает поддержку, а мой альянс с Яровым и реабилитация рода делают меня неуязвимым для легальных атак.

А когда крыса загнана в угол, она начинает кусаться.

Игнатьев переступил последнюю черту, ту, за которой уже не было места ни условностям, ни правилам приличия. Яд на светском рауте – это уже акт террора, а не политики.

Музыка снова заиграла – тихо, ненавязчиво, стараясь вернуть вечеру налёт нормальности.

Ко мне один за другим стали подходить люди. Первым был барон Дорин, его вечно озабоченное лицо сейчас выражало решимость.

– Владимир Александрович, то, что произошло здесь… это неприемлемо, – начал он, понизив голос. – Травить людей на балу! Какие дикие методы! Думаю, мы должны как можно скорее определиться с кандидатурой генерал-губернатора и положить конец подобному.

– Полностью согласен, барон, – ответил я, глядя ему прямо в глаза. – Но как вы видите, некоторые силы боятся этого собрания.

– Именно поэтому его нельзя откладывать, – в разговор вступил незаметно подошедший – Мы не можем позволить, чтобы нас держали в страхе.

К нам подошёл и граф Яровой. Он молча положил свою тяжёлую руку мне на плечо.

– Собрание будет проведено как можно скорее, Владимир, – твёрдо сказал он. – И пусть тот, кто задумал убийство в твоём доме, знает – мы не испугаемся.

При этом Пётр Алексеевич взглянул на Воронова, будто знал что-то, чего не знаю. Воронов кивнул, а затем отвёл взгляд.

Дворяне, видевшие попытку убить Токарева, оказались напуганы. Не за себя – они были ветеранами многих войн и интриг. Они были напуганы за свой уклад, за хрупкую конструкцию власти и порядка, которую кто-то посмел разбить таким грубым способом.

Игнатьев, сам того не желая, сплотил их против себя. Он заставил увидеть их в нём угрозу системе. И в этом была его главная ошибка.

Но все понимали и другое. Если Игнатьев способен на убийство, то что он сделает, когда его окончательно прижмут к стене? Если он проиграет выборы?

Он будет мстить. Стрелять из-за угла, подкладывать бомбы, травить. Он превратится в тень, которая будет преследовать каждого из нас.

Именно этот страх мог парализовать некоторых. Заставить их колебаться, искать компромисс с негодяем ради спокойной жизни.

Вечер продолжался, но его дух изменился безвозвратно. Лёгкость и радость уступили место мрачной решимости. Я стоял среди гостей, отвечая на кивки и полные смысла взгляды, и чувствовал, как дует ветер перемен.

Игнатьев переступил черту. И все это увидели. Теперь ему не спрятаться за политическими интригами. Он объявил войну не только мне, но и всему дворянству Приамурья. И эта война была ему не по зубам.

Он отчаялся. А отчаявшийся враг – это самый опасный, но и самый предсказуемый враг.

Во дворе поместья Градовых

Последние гости лениво перетекали от парадного подъезда к своим экипажам, их смех и прощальные возгласы терялись в густой ночной тишине. Вечер, начавшийся с блеска, а закончившийся ядом, окончательно выдыхался.

Эмилия стояла в тени колоннады, наблюдая за этим исходом с лёгкой улыбкой. Всё было кончено, и пора было возвращаться в свои владения, к привычным заботам и скучному однообразию.

Она сделала несколько шагов к своей карете, где кучер уже приоткрыл дверцу, как вдруг её взгляд выхватил из мрака неподвижную фигуру, стоящую у соседнего экипажа. Сердце графини на мгновение замерло, а затем забилось чаще.

Михаил.

Эмилия почти не удивилась. Глубоко внутри она ждала этого.

– Решил проводить меня, Михаил Александрович? – томно поинтересовалась она, подходя ближе.

Он не шевелился, его лицо было скрыто в тени, но она чувствовала его взгляд на себе – тяжёлый, пристальный.

– Вечер выдался на редкость насыщенным, – продолжала Карцева. – Превзошёл все ожидания. И закуски были изысканы, и музыка приятна… а уж финал – просто бесподобен. Настоящее театральное представление со спасением умирающего старика. Твой брат, надо признать, умеет подать зрелище.

– Он умеет делать то, что должно быть сделано, – голос Михаила прозвучал низко и ровно.

– А ты? – кокетливо наклонила голову графиня, сокращая дистанцию. – Ты что умеешь делать, Михаил Александрович? Кроме как молча стоять в темноте и пугать одиноких дам?

Градов сдвинулся с места, и лунный свет упал на его лицо. Глаза горели тёмным огнём, в котором читалась не просто дерзость, а нечто большее – решимость, граничащая с одержимостью.

– Ты не поедешь домой, – произнёс он.

Эмилия приподняла бровь, изображая лёгкое недоумение, хотя всё внутри её трепетало.

– Прости, я, кажется, ослышалась? Путь неблизкий, и мне пора. Утром меня ждут дела.

– Ты останешься, – повторил он, сделав шаг вперёд. Теперь они стояли так близко, что она чувствовала исходящее от него тепло. – Я уже распорядился. Тебе приготовили спальню в восточном крыле.

В её груди всё сжалось от сладкого, запретного возбуждения. Такой наглости, такой животной власти она ещё не встречала. Ни один мужчина не осмеливался говорить с ней в таком тоне.

– Как мило с твоей стороны, – голос Карцевой дрогнул, выдавая волнение, которое она тщетно пыталась скрыть за насмешкой. – Но я не помню, чтобы просила тебя о чём-то подобном. Или ты решил, что можешь просто повелевать мной?

– Да, – коротко бросил Михаил, и его рука легла на её талию. Пальцы впились в бархат платья. – Я так решил.

– И что же? – прошептала Эмилия, уже не в силах скрыть дрожь в голосе. Её тело откликалось на его грубость с унизительной готовностью. – Ты собираешься меня похитить? Прямо в доме у своего брата?

– Я не собираюсь тебя похищать, – его губы тронула едва заметная улыбка. – Я просто не дам тебе уйти. Ты играла с огнём, Эмилия. Считай, что ты его разожгла.

Михаил не стал ждать её ответа. Он буквально заставил её сделать шаг, повёл прочь от кареты, назад к дому. Карцева не сопротивлялась. Наоборот, её охватила пьянящая слабость. Эта его дикая энергия была тем самым эликсиром, которого ей так не хватало.

Градов вёл её по пустынным коридорам, его шаги были твёрдыми, а хватка – неумолимой. Она шла рядом, почти прижавшись к нему, пульс стучал в висках, а разум мутился от нахлынувших чувств.

Михаил распахнул тяжёлую дверь и втолкнул её в полумрак просторной спальни.

– Вот видишь, – Эмилия сделала последнюю попытку взять контроль в свои руки, обернувшись к нему с вызовом в глазах, – всё идёт по твоему сценарию. Привёл в своё логово. И что теперь? Будешь рассказывать сказки?

Градов захлопнул дверь и повернул ключ. Щелчок прозвучал оглушительно в тишине комнаты.

– Нет, – он медленно пошёл на неё, срывая с себя парадный мундир. – Я устал от твоих игр, Карцева. От этих намёков, улыбок и двусмысленных взглядов.

Он бросил графиню на кровать, прежде чем она успела сделать вдох. Его губы грубо прижались к её губам, заглушив любой протест. Это был не нежный поцелуй, а акт агрессии и обладания. Его руки запустились в её сложную причёску, вырывая шпильки, освобождая волосы, которые волнами упали на плечи.

Эмилия ответила ему с той же яростью, впиваясь ногтями в его плечи, чувствуя под пальцами упругие мускулы. Она кусала его губы, наслаждаясь медным привкусом крови – его или своей, она уже не понимала.

Одним резким движением Градов разорвал застёжки на её платье. Дорогой бархат с шелестом упал на пол, обнажая тонкую шёлковую сорочку. Михаил не стал церемониться и с ней – ткань с треском разошлась под его руками. Его ладони – одна шершавая и горячая, другая гладкая и холодная – скользнули по её обнажённой коже, сжимая, исследуя, заявляя права.

Эмилия откинула голову, издавая глухой стон, когда его губы опустились на её шею. Её собственные руки лихорадочно стаскивали с него рубашку, касаясь шрамов, покрывающих его торс.

– Вот кто ты на самом деле, – прошептала Карцева, с наслаждением вглядываясь в его искажённое страстью лицо. – Не капитан, не брат барона… а просто дикарь.

– А ты – не графиня, – прорычал он. – Ты просто женщина, которая слишком долго дразнила зверя.

Его губы снова нашли её, заглушая любой ответ, а его руки завершили то, что начали, срывая последние лоскуты одежды, обнажая кожу для поцелуев, укусов и прикосновений.

Эмилия Карцева, всегда державшая всё под контролем, наконец-то позволила этому контролю рухнуть, с наслаждением погружаясь в бушующее море огня, которое она сама и разожгла.

На границе владений барона Градова

Ночь была непроглядной и тихой. Константин Роттер, сидя на своём вороном жеребце, казался не живым человеком, а ещё одним сгустком мглы, лишь случайно принявшим человеческую форму.

Его отряд – два десятка всадников – двигался в идеальной тишине, нарушаемой лишь приглушённым топотом копыт, да скрипом сёдел. Эти люди не нуждались в приказах, чтобы сохранять строй или бдительность. Каждый был готов умереть, не проронив ни звука. Они уже смирились с клеймом предателей, и эта ноша сделала их железными.

Роттер скользнул взглядом по тёмному силуэту кареты, катившейся в центре их построения. Карета Базилевского, чью жизнь барон градов доверил Константину. И он был благодарен за такую честь.

Враг уже показал своё подлое нутро, попытавшись отравить графа во время приёма. Только вот эта отрава, вполне возможно, была лишь отвлекающим манёвром. Враг приготовил ещё одну ловушку – на сей раз нацелившись на своего главного соперника.

Дорога пошла на спуск, уходя в неглубокий, поросший лесом овраг. Идеальное место для засады. Роттер замедлил ход, его глаза впились в темноту склона, выискивая движение. Он ничего не видел. Но тишина казалась ему слишком гнетущей, слишком неестественной.

Он поднял голову, вглядываясь в низкое, облачное небо. Воронов, которых должен был выслать Градов для прикрытия, видно не было. Но Роттер знал – они там есть. Он чувствовал их присутствие на уровне того самого инстинкта, что не раз спасал ему жизнь в окопах.

И словно в ответ на его мысли, в небе прямо над оврагом вспыхнуло несколько ярких лиловых огней.

И тогда ночь взорвалась.

Вороны стремительно спикировали на землю, превращаясь в бомбы. Первый из них врезался в склон. Грохот был оглушительным. Столб огня и земли взметнулся в небо, осыпая склон градом камней и щепок. Вслед за первой, вторая птица врезалась прямо в центр замаскированных позиций наёмников. Крики смешались с грохотом взрывов. Вспыхнул пожар, осветив мечущиеся в панике фигуры.

– В атаку! – проревел Роттер. – За мной!

Он вонзил шпоры в бока жеребца, и могучий конь рванул вперёд. Всадники Чёрного полка, будто связанные невидимыми нитями, мгновенно перестроились и ринулись за своим командиром в пекло.

Они врезались в хаос на склоне, ещё дымящийся и пылающий. Роттер действовал своей тяжёлой саблей с холодной, безжалостной эффективностью. Никакого блеска, никаких лишних движений. Короткий удар – и первый наёмник, с обожжённым лицом, рухнул на землю. Второй, пытавшийся вскочить с земли, получил искривлённым лезвием по шее.

Его люди работали молча, как мясники на бойне. Взрывы воронов сделали своё дело – засада была дезорганизована и деморализована. Те, кто выжил, метались, ослеплённые вспышками и оглушённые грохотом.

Какой-то детина с пулемётом попытался развернуть громоздкое оружие. Роттер не дал ему шанса. Его жеребец рванул в сторону, и в тот же миг кривая сабля капитана описала короткую дугу, отсекая руки наёмника. Детина заорал, но его крик тут же оборвался, когда следующий удар клинка разрубил его шею.

Роттер видел, как его люди методично, без спешки и суеты, прочёсывали склон. Это была не битва, а зачистка. Они не брали пленных. Они пришли сюда не для допросов, а для отправки сообщения. Сообщения, написанного кровью.

Внезапно всё стихло. Лишь треск пожара да тяжёлое дыхание лошадей нарушали тишину. Склон был усеян неподвижными телами. Стоны раненых быстро смолкли – всадники Роттера не оставляли за собой выживших.

Капитан медленно опустил залитый кровью кылыч. Его грудь равномерно вздымалась, на лице не было ни усталости, ни триумфа. Лишь пустота и холодное удовлетворение от хорошо выполненной работы.

Он подъехал к карете. Застеклённое окно опустилось, и в проёме показалось бледное лицо Базилевского.

– Капитан? Всё кончено?

– Так точно, Филипп Евгеньевич, – ответил Роттер. – Дорога свободна. Можем продолжать путь.

– Благодарю вас, – Базилевский кивнул, и в его глазах читалось нечто большее, чем простая благодарность.

Это было понимание того, какими методами иногда приходится добывать себе право на спокойную политическую жизнь.

Константин отдал команду, и отряд, вновь сомкнувшись вокруг кареты, тронулся в путь, оставляя за собой дымящиеся развалины засады.

Кто бы ни стоял за этой засадой, он жестоко просчитался. Недооценил готовность Владимира Градова жечь своих врагов калёным железом. И он точно недооценил безжалостность капитана Роттера и его Чёрного полка.

Сегодняшняя ночь стала для кого-то очень дорогим и очень кровавым уроком.

г. Владивосток

На следующий день

Утренний свет пробивался сквозь высокие окна кабинета Игнатьева. Альберт сидел за своим полированным до зеркального блеска столом, попивая ароматный чай из фарфоровой чашки. На столе лежали свежие газеты, все как одна восхвалявшие его «незаменимый вклад в стабильность региона» и поливавшие грязью Базилевского.

Всё шло по плану. А главный удар должен был быть нанесён сегодня ночью, на границе владений Градова.

Альберт уже представлял себе, как ему доложат о растерзанном теле Базилевского. Как паника охватит его сторонников. Как ему, Игнатьеву, последней разумной силе в Приамурье, сами предложат пост генерал-губернатора, лишь бы остановить хаос.

В кабинет вошёл его слуга, Матвей. Лицо у него было не просто озабоченным – оно было бледным, как у человека, видевшего призрака.

– Господин… – слуга замялся.

Игнатьев медленно поставил чашку на блюдце.

– Что-то не так, Матвей? Выкладывай.

– Нет… то есть да, но… – Матвей беспомощно покрутил головой. – Отравление… не удалось. Градов сумел спасти Токарева.

Игнатьев вздохнул и поправил перчатки.

– Что ж. Я не делал большую ставку на этот ход. Как так вышло?

– Не знаю точно, господин. Шпионы докладывают, что он сделал это сам. Вероятно, с помощью Очага.

«Демоны сожри этот Очаг, – подумал Альберт, поморщившись. – Магию всё же нельзя недооценивать…»

– Граф уже пришёл в себя и, по словам свидетелей, публично благодарил барона, – закончил слуга.

Игнатьев медленно поднялся из-за стола и подошёл к окну. Проклятый Градов, который везде успевал сунуть своё хищное рыло.

Отравление Токарева было многоходовкой. Устранить влиятельного, но непредсказуемого старика, на которого Игнатьев так и не смог найти управы. И облить грязью Владимира, выставив его дом местом убийства.

Всё рухнуло. Теперь Токарев, этот чёрствый эгоист, наверняка костьми ляжет за Базилевского. Из тёмной лошадки он превратился в личного должника Градова.

– Хорошо, – сквозь стиснутые зубы произнёс Игнатьев, всё ещё глядя в окно. – Это была… неприятная случайность. Доложите, как только поступят новости с дороги.

Матвей не ушёл. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и его молчание было красноречивее любых слов.

Альберт медленно обернулся.

– Что ещё?

– Новости с дороги уже поступили, – проговорил слуга.

– Судя по всему, неутешительные.

– Наёмники перебиты. До последнего человека.

Игнатьев стиснул зубы и выдавил:

– Как? Их было два десятка! Лучшие бойцы, с артефактами! Они должны были растерзать его охрану и…

– Их уничтожили, – Матвей говорил, глядя в пол, словно боясь встретиться с глазами господина. – Это была настоящая бойня. Артефакты прикрытия не помогли, их всё равно вычислили. Применили взрывных воронов, а потом добили в ближнем бою. Выживших нет. Никого.

Игнатьев отшатнулся от кресла, делая неуверенный шаг к столу. Его рука дрожала, когда он налил себе стакан воды, но пить не стал.

Всё пошло прахом. Две ключевые операции, на которые он возлагал столько надежд, провалились с оглушительным треском. И самое ужасное – он не понимал, как это произошло.

Как Градов узнал? Как он успел среагировать?

Это была не удача. Это был расчёт. Холодный, безошибочный расчёт, который Альберт всегда считал своей сильной стороной.

Он чувствовал, как почва уходит из-под ног. Его стратегия, так тщательно выстроенная, рассыпалась как карточный домик.

Он терял контроль. Стремительно и неотвратимо.

И тут в дверь снова постучали. Вошёл курьер, весь в пыли, и протянул Матвею сложенный листок. Тот, пробежав глазами, побледнел ещё больше, если это было вообще возможно.

– Господин… – его голос сорвался. – Дворянский совет… Они только что назначили собрание. На послезавтра.

Для Игнатьева это стало финальным ударом. Он медленно опустился в кресло, откинув голову на спинку. Закрыл глаза.

Всё. Это конец. Скоро будет решено, кто станет генерал-губернатором. И он, Альберт Игнатьев, архитектор стольких интриг, серый кардинал Приамурья, оказывался на обочине.

Он представлял себе это собрание. Токарев, живой и обязанный Градову, будет голосовать за его ставленника. Яровой и его союзники – тоже. Испуганные дворяне, напуганные ядом на балу, сплотятся вокруг сильной фигуры, способной навести порядок.

А он, Игнатьев, окажется тем, кто этот порядок нарушил. Его шансы, ещё вчера казавшиеся такими весомыми, таяли на глазах.

Отчаяние поднялось из глубины его существа, сдавив горло. Он проиграл. Проиграл этому мальчишке, наследнику рода, который Альберт когда-то помогал низвергнуть. Всё, что он строил годами, все интриги, все расставленные ловушки – всё это было сметено одной мощной, целеустремлённой силой.

Он сидел в своём роскошном кабинете, в сердце города, который считал своим, и чувствовал себя абсолютно пустым, разбитым и проигравшим. И самое ужасное – он не видел выхода. Ни одного хода, который мог бы переломить ситуацию.

Поезд уходил, и он оставался на пустом перроне.