Текст книги "Очерки по истории Вселенской Православной Церкви"

Автор книги: Александр Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 79 страниц)

Инстинкт самосохранения и неограниченная верность Истине, которой учила Церковь, – эта истина была сохранена в богослужении и в трудах Отцов – давали православным силы противиться искушениям с Запада как со стороны католиков, так и со стороны протестантов. И те, и другие стремились завоевать православных для своей стороны, чтобы использовать их в борьбе друг против друга. Несомненно, именно это и был основной мотив, вдохновляющий западных послов в Константинополе вмешиваться во внутренние дела Вселенского патриархата.

Протестанты воспринимали Восточную Церковь как нечто устаревшее и укорененное в ошибках, хотя и признавали, что она имеет длинную историю противостояния римским амбициям, которая началась задолго до Лютера или Кальвина, поэтому деятели Реформации считали важным при возможности получить ее одобрение на собственные действия.

Положение с римо-католиками было куда сложнее. Многие из них не могли не признавать, что, как правило, несмотря на невысокую репутацию, сложившуюся у греков на Западе, именно они были наследниками и преемниками св. Иоанна Златоуста и св. Василия Великого. Латинские миссионеры на Востоке поэтому находились в постоянных колебаниях между снисходительным и терпимым отношением к православным и чрезвычайно агрессивными прозелитическими кампаниями, направленными не только на то, чтобы "вернуть" греков под римский омофор, но и чтобы латинизировать их по пути туда.

Папство не преминуло воспользоваться новыми перспективами, которые открывались перед ним с ослаблением Турецкой империи и ухудшением положения греков. Латинская пропаганда на Востоке все усиливалась и все чаще оборачивалась настоящим "уловлением душ". На Восток были двинуты целые армии искусных пропагандистов, подготовленных в специальных школах (самая знаменитая из них – коллегия св. Афанасия в Риме, открытая в 1577 г. папой Григорием XIII). Сеть римских епархий покрыла весь православный Восток. К XVIII в. относится мощное наступление иезуитов, которые за взятки "брали на откуп" у Порты целые острова и заменяли там православное священство на свое, но "восточного обряда", так что население незаметно для самого себя оказывалось униатским.

Реакция Православной Церкви на подобные действия была категоричной и жесткой. Константинопольский собор 1755 г., прошедший под председательством Вселенского патриарха Кирилла V и с участием патриархов Александрийского и Иерусалимского, рассмотрел вопрос о принятии латинян в Православную Церковь. Собор обсудил решения на ту же тему собора, прошедшего в Константинополе в 1484 г., и постановил пересмотреть их. Отныне латинское и армянское крещение объявлялись недействительными. Обращенные в православие из этих религий должны быть крещены тройным погружением в воду. Таким образом, самые строгие правила относительно приема в Церковь еретиков теперь были применены к монофизитам-армянам и к римо-католикам. Это решение, несмотря на то что ряд епископов выступал против него, приняли под давлением греческого населения Константинополя, в то время яростно выступавшего против латинства. Решения Константинопольского собора 1755 г. оставались в силе в Греции до начала XX в., а в ряде мест, например на Афоне, остаются в силе до сих пор.

Вот и получилось, что сохранению православия на Востоке во многом способствовала закоренелая, старая, кровная ненависть к латинянам, которые, правда, со своей стороны, делали все возможное, чтобы эта ненависть не была забыта. Св. Никодим Святогорец пишет в своей "Кормчей книге": "Одно то уже, что мы питаем ненависть и отвращение к латинянам уже столько веков, – это одно уже показывает, что мы гнушаемся ими как еретиками – арианами, савеллианами и т.д.".

С другой стороны, православные научились искать защиты от латинян у турок, которые в общем-то сами не любили и боялись латинян, как "иностранных агентов" и "представителей европейского империализма". Когда в начале XVIII в. православные в Сирии пожаловались Порте на католическую пропаганду, был издан следующий фирман: "Некоторые из дьяволов французских монахов, с целями худыми и намерениями неправыми, обходят страну и внушают греческой райе свое пустое французское учение; при посредстве глупых речей они отклоняют райю от древней веры и внедряют веру французскую; таковые французские монахи не имеют права пребывать нигде, кроме тех мест, где находятся их консулы, они не должны предпринимать путешествий и миссионерствовать".

Интересно, что лишь немногим раньше Константинопольского собора, постановившего принимать латинян в Церковь через крещение, Российская Православная Церковь, которая до этого придерживалась практики перекрещивания латинян, решила принять более либеральную политику и объявила, что для принятия католика в Православную Церковь требуется лишь исповедание православной веры, отречение от "латинских лжеучений" и покаяние.

Эти несоответствия в Православной Церкви относительно приема обращенных из католичества имеют свою параллель и в Католической церкви. Например, когда в XIV в. православные переходили в католичество в Венгрии и Польше, их обычно перекрещивали, хотя на находившихся под властью Венеции Ионических островах католики привычно причащали православных. Эти различия в подходах католической стороны были нивелированы в XIX в., после I Ватиканского собора. Но православные по-прежнему придерживаются различных практик: например, на Афоне до сих пор соблюдают постановления собора 1755 г., Элладская Церковь вернулась к решению собора 1484 г., а Русская Церковь пока по-прежнему придерживается своей – самой либеральной практики.

9. Все вышеперечисленные эпизоды жизни Церкви под турецким игом мало что добавляют к нашему пониманию православного богословия, но они могут служить своего рода доказательством жизнеспособности греческого православия и непреклонного желания православных сохранить свое лицо даже в самых неблагоприятных условиях. То фанатическое неприятие, которое было продемонстрировано некоторыми греками в их противостоянии Западу, прежде всего объясняется весьма агрессивным (но при этом и очень расчетливым) поведением латинских миссионеров. Когда они обнаружили, что обращение мусульман – чрезвычайно трудное и опасное дело, они направили свои усилия на живущих в тех местах православных христиан – греков и арабов, пытаясь лишить их последнего остающегося у них сокровища – православной веры.

Однако этот фанатизм в среде православных постепенно смягчался: в писаниях XIX в. он уже не столь заметен и уступает место более умеренным взглядам, которые стали возможными благодаря открытию учебных заведений и появлению самых различных публикаций. Именно в такой новой атмосфере православные патриархи ответили на несколько исходящих от пап XIX в. призывов, которые, нужно честно признать, вряд ли были рассчитаны на то, чтобы завоевать благорасположение патриархов.

В январе 1848 г., сразу же после своего восшествия на престол, папа Пий IX опубликовал послание "К восточным", призывая их отказаться от своих заблуждений и воссоединиться с Римом. Четыре восточных патриарха: Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский – ответили папе в окружном послании ко всем православным христианам. Послание было также подписано двадцатью девятью митрополитами. В нем «папизм» определили как ересь. Патриархи выражали надежду, что сам папа Пий IX покается, обратится к истинной православной вере и возвратится к истинной Соборной, Апостольской, Православной Церкви, ибо, провозгласили они, «ни патриарх, ни собор никогда не могли ввести какое-либо нововведение среди нас, так как Тело Церкви, то есть сам народ, является хранителем религии». Это окружное послание 1848 г., текст которого, по всей видимости, был заранее одобрен свт. Филаретом, митрополитом Московским, было опубликовано большими тиражами и широко разошлось. Оно и сегодня считается важным и авторитетным документом, выражающим православный взгляд на Церковь. Являющаяся хранителем истины, Церковь существует как единое тело, и каждый его член, будь он клириком или мирянином, должен играть активную роль в общей жизни всего тела.

В 1894 г. папа Лев XIII опубликовал новую энциклику "Praeclara gratulationis", обращенную к восточным христианам, с призывом вернуться под его омофор. Вселенский патриарх Анфим ответил на нее в своем окружном послании, в котором догматы папской непогрешимости и непорочного зачатия объявлялись "римским нововведением". Патриарх со всей ответственностью заявлял, что об объединении Церквей можно говорить лишь на базе неразделенной веры первых веков христианства.

Две главные характеристики трудов православных авторов этого темного времени – это верность догматам Церкви и приверженность ее традиции. Именно эти характеристики обусловливали их мысль, даже если недостаток формального образования вынуждал их использовать протестантские аргументы против католиков и католические – против протестантов.

Некоторые из них стремились создать возможность, чтобы их современники получили бы доступ к подлинным источникам Православия: к Писанию и к Отцам Церкви. Среди таких авторов прежде всего следует назвать имя преп. Никодима Святогорца (1748-1808) – афонского монаха, опубликовавшего в 1792 г. в Венеции, в сотрудничестве с Макарием, епископом Коринфским, очень важную антологию святоотеческих текстов о молитве. Эта антология, получившая название "Филокалия", или «Добротолюбие», немедленно приобрела статус классики духовной литературы. "Добротолюбие" дало возможность современным поколениям познакомиться с мистическими традициями греческих отцов. Книга была переведена на различные языки: на церковнославянский, русский, румынский и т.д. – и способствовала началу подлинного духовного возрождения в ряде стран.

Никодим Святогорец, канонизированный Православной Церковью в 1955 г., также был автором ряда других книг на духовные темы, основанных на работах западного христианства (в частности, на трудах Игнатия Лойолы), которые он приспособил и адаптировал для использования в православной мистической традиции. Он также выступал за частое причащение мирян. Благодаря трудам преп. Никодима и его последователей началось возрождение интереса к духовному наследию египетских отцов-пустынников, синайских монахов и афонских исихастов. Плоды этого возрождения мы пожинаем в церковной жизни и сегодня.

Таким образом, несмотря на духовные катастрофы, обрушившиеся на Православную Церковь в Юго-Восточной Европе и на Ближнем Востоке, ей удалось выжить в этих регионах. Ее литургическое богатство и ее духовные традиции явили свою истинную ценность в самых тяжких обстоятельствах. Временами нормальное развитие унаследованной у Византии христианской культурной традиции бывало приостановлено, и она не приносила тех плодов, которых от нее можно было бы ожидать в более благоприятных условиях. Но в XIX и XX вв. православные вступили в новую эру, связанную с освобождением греческого, славянских и румынского народов от турецкого владычества, распадом Оттоманской империи, приобретением независимости различными арабскими государствами, основанием светской турецкой республики и массовой миграцией греков из Малой Азии. Процессы, приведшие к этим событиям, начались, однако, намного ранее…

III. Церковь и национализм на Балканах

Литература: Runciman, The Great Church; Meyendorff, The Orthodox Church; Шмеман, Исторический путь.

1. Национализм стал заметным фактором лишь в XVIII-XIX вв., продуктом которых он во многом является. В XVI-XVII вв. все было по-другому. Оттоманская империя, воцарившись на всем Ближнем Востоке, разрушила национальные торговые барьеры и объединила весь обширный регион. Торговля процветала, и все больше и больше западных купцов прибывало в турецкие порты, чтобы приобрести такие знаменитые продукты Империи, как шелк и ковры, оливки и сухофрукты, травы и пряности, благовония, табак и многое другое. Сами турки не опускались до торговли, оставив ее в руках покоренных народов: евреев, армян, сирийцев и греков. Греки, так как они были лучшими моряками, быстро стали доминирующей торговой группой в Империи.

Конечно, большинство греческого населения жило в бедности, с трудом добывая себе пропитание из скалистой, обожженной солнцем неплодородной почвы. Но в тех местах, где природа была более благосклонной, как, например, на горе Пелион с ее текущими отовсюду ручьями, проживали процветающие общины. Были и другие места, где греческие общины жили в благоденствии. Но действительно большие состояния создавались на торговле и на банковском деле. Турки не могли давать деньги под проценты как из-за запрета в Коране, так и из-за собственного внутреннего неприятия этого хлопотного и сложного дела, поэтому вскоре евреи, а еще более греки стали банкирами и финансистами Империи.

На Востоке, в отличие от феодального Запада, коммерческая деятельность никогда не считалась несовместимой с принадлежностью к аристократии. Вскоре среди греков начала формироваться денежная аристократия, тесно связанная между собой общими интересами и брачными узами, но в то же самое время открытая для новых членов. Эти богатые кланы были весьма честолюбивыми. В том мире, в котором они жили, власть находилась в руках патриарха. Следовательно, целью их жизни стал контроль над патриархатом.

Они называли себя "архонтами" греческого народа и строили свои дома в квартале Константинополя Фанар, чтобы быть поближе к зданию патриархата. Отсюда их название – "фанариоты". Они устраивали своих сыновей на должности при патриаршем дворе, и вскоре все ключевые позиции перешли в их руки. За редчайшими исключениями, фанариоты не становились клириками: это было ниже их достоинства. Епископами делались талантливые юноши из более низких классов общества, проложившие себе путь наверх собственными способностями и достоинствами. Но к концу XVII в. фанариотские кланы держали в своих руках центральную организацию Церкви: только они могли платить ее долги и интриговать за нее в Верховной Порте.

Фанариоты любили возводить свои родословные к древним византийским аристократическим фамилиям. Приумножая богатства и используя их для приобретения влияния при патриаршем и султанском дворах, они мечтали, что их власть в конце концов поможет им воссоздать Византийскую империю. Начиная с XVII в. фанариоты посылали своих сыновей учиться за границу – как правило, в итальянские университеты, из которых они предпочитали Падуанский; однако некоторые из них учились даже в Женеве или Париже. Юноши чаще всего изучали медицину. Среди турок почти не было докторов, а лучшим способом завоевать доверие богатого турка было вылечить его от какой-нибудь болезни, чаще всего от несварения желудка, вызванного неумеренной любовью к сладкому и также неумеренным потреблением алкогольных напитков, до которых богатые турки были большими охотниками. Греческие доктора вскоре приобрели чрезвычайно высокую репутацию в Оттоманской империи, а затем и во всей Европе. Медицинская карьера стала для многих честолюбивых фанариотских юношей ступенью к самым высоким постам в Оттоманской империи, таким, как главный драгоман (переводчик) Империи или даже министр иностранных дел.

Стремясь укрепить свою позицию как экономически, так и политически, фанариоты занялись поисками земли, куда они смогли бы выгодно вложить свое богатство и сделать ее базой для восстановления Византии. В Константинополе легко было заработать громадное состояние, но так же легко и потерять: любой завистливый турецкий министр мог употребить свое влияние и добиться конфискации имущества неверного грека. Однако за Дунаем были земли, которые, хотя и признавали верховенство султана, все же пользовались широким самоуправлением.

2. Княжества Валахия и Молдавия, которые сегодня, наряду с Трансильванией, составляют государство Румынию, были населены народом, говорящим на романском языке со значительными славянскими вкраплениями. Богослужебным языком Румынской Церкви был церковнославянский, а управлялись Валахская и Молдавская митрополии Сербской Церковью, но в XVI в. они вернулись в Константинопольскую юрисдикцию. С XIV по XVII вв. правящие князья обеих территорий, сменявшие друг друга с необычайной скоростью, были связаны рождением (часто незаконным) или браком с семьей Бассараба, которая дала свое имя области Бессарабия (сегодняшняя республика Молдавия).

Молдавия и Валахия после долгого и довольно успешного военного противостояния туркам в начале XVII в. все же были вынуждены "добровольно" признать их господство и получили право на автономное правление при условии признания себя вассалами султана. Правители княжеств избирались местными боярами, а затем утверждались султаном в Константинополе. Но тем не менее князья Валахии и Молдавии оказались единственными светскими христианскими властителями, сохранившимися в бывшем византийском регионе. Они видели себя в какой-то степени наследниками византийских кесарей. Их дворы были организованы по образцу древнего византийского двора, а некоторые из самых честолюбивых среди них даже присваивали себе титул "василевс".

Эти амбиции неизбежно располагали румынских правителей к грекам и всему греческому. К тому же они быстро поняли, что им выгодно было иметь друзей в патриаршем дворе, которые могли бы интриговать за них у султана. Вследствие этого султан все чаще предлагал боярам кандидатуру для выборов, что превращало процедуру выборов в фарс. С другой стороны, все больше греков переезжали за Дунай и соединялись браком с молдавской или валахской аристократией.

Постепенно фанариоты укрепляли свою власть в княжествах. Местная церковь помогала им эллинизировать страну. Славянский оставался богослужебным языком до конца XVII в., когда Церковь перешла на румынский. Однако кириллицу заменили латиницей лишь ближе к середине XIX в. Но независимо от литургического языка верхний слой духовенства был греческим или получившим греческое образование. В обоих княжествах открывалось все больше греческих школ и семинарий.

Было бы ошибкой рассматривать этот процесс лишь как навязывание греческого культурного империализма противящемуся этому местному населению. Скорее всего, в особенности поначалу, это было добровольным выбором местной Церкви, стремящейся получить греческую ученость, с одной стороны, а с другой – заручиться поддержкой фанариотских денег и влияния в борьбе против агрессивных латинских миссионеров, постоянно прибывающих в княжества из владений Габсбургов и из Польши. Несомненно, что греческие академии в Бухаресте и в Яссах были основаны в интересах всего Православия.

Румынские князья первыми начали вооруженную борьбу против Оттоманской империи, рассчитывая на поддержку России. Однако у турок оказалось достаточно сил, чтобы разбить войско Петра I, пришедшего на поддержку своего союзника, молдавского господаря Дмитрия Кантемира, и подавить восстание. Эти события насторожили султана и сыграли на руку фанариотам, которые давно мечтали управлять княжествами из Константинополя.

Фанар с неодобрением относился к румынскому сепаратизму. Он желал сохранить целостность Оттоманской империи до тех пор, покуда она сама не падет в руки константинопольским грекам, а те восстановят древнюю славу Византии. Итак, правление румынскими княжествами перешло в руки фанариотских семей.

После 1731 г. боярские выборы князя, которые, впрочем, уже давно были пустой формальностью, окончательно отменили. Теперь султан лично назначал князя, который за это платил бакшиш как самому султану, так и его министрам. И вновь, как и с патриархатом, турки быстро поняли, что чем чаще князья будут сменяться на своих тронах, тем больше бакшишей они получат.

Итак, князь назначался султаном, а затем патриарх короновал его. Князь должен был прибыть в свою новую столицу в течение тридцати дней после коронации. В случае задержки он должен был заплатить аге янычаров штраф в шестнадцать фунтов золотом за каждый день опоздания. Тактичные князья никогда не прибывали вовремя. По прибытии нового князя его торжественно благословлял местный митрополит.

Причину для низложения князя было найти очень легко. Обычно его обвиняли либо в интригах с иностранными государствами, либо в неуплате налогов, либо в плохом обращении с подданными. Султан издавал фирман об отзыве берата, князя отправляли под стражей в Константинополь, а митрополит временно брал бразды правления и руководство боярским советом в свои руки до тех пор, покуда на место не прибывал новый князь. Впрочем, зачастую, уже через несколько месяцев, низложенный князь возвращался на трон, откуда на его глазах увозили преемника.

Правление фанариотов считалось не таким плохим, и не только в сравнении с правлением пашей в других частях империи, но и вообще по стандартам Европы XVIII в. Коррупция не была чрезмерной, правосудие отправлялось исправно. Но князья мало что могли сделать, так как они были совершенно не уверены в своем будущем. Например, Константин Маврокордато являлся просвещенным и гуманным правителем: он реформировал конституцию обоих княжеств, облегчил налоговое бремя населения и улучшил положение крепостных, которых он рассчитывал совсем освободить. Однако между 1730 и 1769 гг. он правил шесть раз в Валахии и четыре – в Молдавии, причем самый долгий период его правления не превышал шести месяцев. При таких частых переменах было довольно трудно проводить сколько-нибудь последовательную политику.

Стоимость берата постоянно росла, и в конце концов богатейшие фанариотские фамилии, контролировавшие румынские троны, несмотря на неумеренные налоги, которыми они облагали своих подданных, оказались полностью разорены. Султаны поняли, что они зарезали курицу, несшую золотые яйца, и умерили свои аппетиты: в 1774 г. султан согласился отдать правление над румынскими землями в руки четырех влиятельных фанариотских фамилий. В 1802 г. каждому князю было обещано не менее 7 лет непрерывного правления.

3. Почему же, несмотря на финансовые потери и постоянную головную боль, фанариоты стремились к правлению в румынских землях? Прежде всего они руководствовались имперской идеей – идеей возрождения Византии. Под их правлением неовизантийская культура могла обрести новый дом в задунайских княжествах. Греческая аристократия могла укрепиться там, греческие академии могли дать образование гражданам новой Византии, и новые земли могли стать тем ядром, вокруг которого начнется формирование новой Империи.

Однако такие планы нуждались в поддержке Церкви. Да, патриархи перешли на содержание фанариотов, но они по-прежнему возглавляли православный миллет. Патриархи многое приобрели от связей с фанариотами: например, благодаря фанариотскому влиянию за XVIII в. на патриаршем троне сменился только 31 человек по сравнению с 61 в XVII в. Хотя бакшиш был по-прежнему высок, фанариоты удерживали его от повышения и брали на себя его большую часть. Они использовали свои власть и влияние, чтобы облегчить участь Церкви. Но Церковь должна была платить им за помощь. Реформы 1741 и 1755 гг. значительно урезали власть Синода. Теперь Церковь контролировалась мирянами, которые использовали ее в качестве орудия для исполнения своих политических планов.

Фанариоты руководствовались многими прекрасными идеями. Например, они очень высоко ценили образование. Под их влиянием была возрождена Патриаршая академия в Константинополе, академии в Бухаресте и Яссах улучшены и расширены, основаны академии в Смирне, на Хиосе, в Янине, в Загоре на Пелионской горе и в ряде других мест. Академии предназначались для улучшения греческого мирского образования; их основатели и учредители в подавляющем большинстве получили образование на Западе. Образцом для всех новых греческих школ была вовсе не древняя византийская традиция, а современный Падуанский университет. В куррикулум могли входить отцы Церкви, но образование опиралось прежде всего на классическую филологию вкупе с древней и современной философией, а также точные науки. Конечно, большинство профессоров являлись верными сынами Православной Церкви, не принимавшими ни латинства, ни протестантизма; но и они оказались затронутыми западными интеллектуальными модами того времени, тенденцией к рационализму и боязнью прослыть приверженцами "суеверий". Профессоры хотели показать, что как они сами, так и вверенные им студенты не менее просвещенны, чем их высокомерные западные коллеги.

Сила Византийской Церкви была в наличии высокообразованных мирян, глубоко и профессионально вовлеченных в богословское творчество. Теперь миряне начали смотреть свысока на традиции Церкви, а традиционно настроенные священно– и церковнослужители, не говоря уже о монашествующих, начали с подозрительностью относиться к современному образованию, часто уходя в другую крайность и впадая в агрессивный обскурантизм. Разрыв между интеллектуалами и традиционалистами, выявившийся после введения в куррикулум Патриаршей академии неоаристотелизма, все расширялся. Под влиянием фанариотов многие иерархи восприняли модернистские тенденции. На Западе входила в моду древнегреческая культура, и фанариоты, понявшие, что им тоже есть чем гордиться, стремились показать, что они по языку и по крови – потомки тех самых античных греков. Их сыновья, образованные в новом стиле, теперь занимали ведущие позиции в патриархате. В результате всего этого патриархат начал утрачивать связи с основной массой верующих, для которых вера значила гораздо больше, чем философия, а христианские святые – больше, чем софисты древних времен.

4. Но более всего фанариоты нуждались в поддержке Церкви для воплощения в жизнь своих политических целей. Они мотивировались в первую очередь так называемой "Мегали Идеа" – «Великой Идеей»: идеей имперской судьбы греческого народа. Да, теперь греки порабощены турками, но до этого они были великой нацией, создавшей европейскую цивилизацию. Они неизбежно должны были вновь воспрянуть. Фанариоты пытались совместить несовместимое: националистические силы эллинизма с приверженностью вселенским традициям Византии и Православной Церкви. Они стремились к воссозданию Византии, Нового греческого Рима, который станет новым центром греческой цивилизации, а она, в свою очередь, распространится на весь православный мир. Дух, движущий Великой Идеей, был неовизантинизмом в соединении с острым национальным ощущением эллинизма. Но в соответствии с ведущими тенденциями мира того времени национализм взял верх над вселенскостью. Геннадий Схоларий, наверное, подсознательно почувствовал опасность в вопросе о своей национальности. Мы помним, что он ответил на него так: "Я не называю себя эллином, потому что я не верую в то, во что веровали эллины. Я мог бы назвать себя византийцем, потому что я был рожден в Византии. Но я предпочитаю просто называть себя христианином (т.е. православным. – А.Д.)". Для того чтобы Православная Церковь могла продолжать быть духовной силой, она должна была оставаться вселенской. Она не должна была – не имела морального права – делаться исключительно греческой церковью.

Цена, заплаченная Константинопольским патриархатом за свое подчинение фанариотам, оказалась высокой. Прежде всего это значило, что Церковь все больше и больше служила интересам греческого народа, а не всего Православия. Договор, заключенный между Мехмедом-Завоевателем и патриархом Геннадием, поместил всех православных в Оттоманской империи под власть патриархата, который, естественно, являлся греческим. Но первые века после завоевания патриархи помнили о своих вселенских обязанностях. Автокефалии патриархатов Сербии и Болгарии были отменены, когда оба царства завоевали турки, но обе Церкви продолжали сохранять определенную автономию под митрополитами (временами – номинальными патриархами) в Пече и Охриде. Они сохранили славянское богослужение, местное священство и епископат. Это более не устраивало фанариотов.

С церквами Валахии и Молдавии разобраться было довольно легко, так как все ключевые позиции в них уже давно занимали греки, да и в самих церквах было сильное неприятие средневековой гегемонии Сербии. Фанариотские правители не подавляли румынского богослужения и даже, наоборот, поощряли переход на румынский со славянского. Высшая иерархия Румынской Церкви была достаточно эллинизирована, и это фанариоты считали достаточным.

Однако болгары и сербы далеко не были так послушны. Они совершенно не стремились к эллинизации, и протестовали как могли против назначения греческих митрополитов. Им удалось добиться восстановления Сербского патриархата в Пече, который просуществовал с 1557 по 1755 г. Фанариоты, стремившиеся к более тесному контролю над балканскими церковными структурами, начали закручивать гайки. В 1766 г. была отменена автономная Печская митрополия, а в 1767-м – митрополия Охридская. Сербская и Болгарская Церкви были помещены под начало назначаемых патриархом экзархов, которые, в свою очередь, правдами и неправдами ставили греческих иерархов на все балканские кафедры.

Негодование сербов и болгар росло. Сербы получили религиозную автономию в начале XIX в. вместе с обретением политической автономии от турок. Болгары смогли освободиться от греческого церковного правления лишь в 1870 г. Своей политикой фанариоты добились лишь обратных результатов: греков стали ненавидеть все населявшие Балканы народы, и когда греки восстали против турок с требованием независимости, их не поддержали ни сербы, ни болгары; даже румыны предпочли остаться в стороне. Никто из балканских народов не желал сменить турецкое политическое иго на греческое, тем более что все они уже испытали на себе, что значит религиозное правление греков.

Лишь Черногорская Церковь смогла сохранить свою независимость. Туркам не удалось покорить это небольшое горное княжество. Оно управлялось наследственной династией воинственных князей-епископов, в которой племянники наследовали дядям. В 1799 г. султан Селим III признал князя-епископа Петра I Петровича Негоша независимым правителем; с тех пор Фанар даровал Черногории полную религиозную автономию.

5. Как мы помним, исторические восточные патриархаты также находились в сфере влияния Фанара; патриархи чаще всего жили в Константинополе и патронировались той или иной фанариотской семьей. Все патриархаты были в руках греков. Это греческое националистическое влияние, доминировавшее в Православной Церкви в XVII-XVIII вв., нанесло громадный вред Православию. Оно противоречило древней византийской традиции. Хотя в самой Византийской империи знание греческого языка было необходимым для любой официальной позиции, никого не интересовали ни национальность, ни раса человека; византийцы поощряли богослужение на местных языках и были чрезвычайно осторожны и гибки в назначении греческой иерархии для других народов. Но Великая Идея дала возможность грекам считать себя избранным народом; а избранные народы редко бывают популярными, да и вообще не слишком вписываются в христианскую жизнь.