Текст книги "Очерки по истории Вселенской Православной Церкви"

Автор книги: Александр Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 79 страниц)

VI. После II Вселенского Собора

Литература: Карташев; Chadwick; Мейендорф, Введение; Meyendorff, The Orthodox Church; Шмеман, Исторический путь; Vasiliev; Ostrogorsky, History of the Byzantine State; Previte-Orton; Jones; Флоровский, Восточные отцы.

Итак, мы закончили рассмотрение эпохи триадологических (тринитарных) споров. За ней последовала эпоха споров христологических.

Но между этими двумя эпохами было несколько десятилетий "переходного" периода.

Что происходило в Церкви после II Вселенского Собора?

Малая Азия. При Феодосии Великом самым известным епископом был Амфилохий Иконийский – друг и ставленник Василия Великого.

Здесь же доживал свой век младший брат Василия – Григорий Нисский (прибл. 335-394).

Свт. Григорий – один из крупнейших богословов Православной Церкви – изначально не готовился к церковной деятельности. Он получил образование в Кесарии Каппадокийской, где изучал юриспруденцию и где проявились его необыкновенные способности к философии. Про него известно, что он был женат, т.е. в его время женатые епископы вполне допускались. (Интересно, что буквально через пару дней после женитьбы св. Григорий написал трактат "О девстве", где восхвалял его как несравненно высший путь.) Он оказался необычайно талантливым богословом и оставил после себя множество апологетических, догматических, экзегетических, мистических и аскетических трудов. Преданный брат, после кончины св. Василия он продолжил его деятельность и даже завершил ряд его литературных работ, в частности полемику "Против Евномия" и "Шестоднев". Но и сам по себе он был чрезвычайно плодовитым писателем. После II Вселенского Собора он стал одной из ведущих личностей в церковных делах Востока. Он приобрел особую влиятельность и был чем-то вроде придворного епископа у Феодосия. В 385 г. ему было поручено произнести надгробную речь на похоронах императрицы Плациллы.

В конце 80-х – начале 90-х гг. его активность понизилась. Умер он предположительно в 394 г., окруженный уважением современников. Впоследствии, после осуждения Оригена (553 г.), оказавшего сильное влияние на образ мыслей Григория, его богословский авторитет несколько пострадал, но Седьмой Вселенский Собор снова восстановил его. Все же, и именно из-за подозрения в оригенизме, св. Григорий Нисский не окружен в церковной традиции такой же славой и вниманием, как его друг св. Григорий Богослов и брат св. Василий Великий. Но тем не менее влияние св. Григория Нисского на православную мысль было огромным.

В эту же местность прибыл после Собора свт. Григорий Назианзин. Он до смерти своей "временно" руководил назианской церковью (кафедрой своего отца), но по каноническим причинам предпочитал жить не там, а в соседнем городе Арианзе (кстати, в своем родном имении). Там Григорий написал два письма Каледонию "О воплощении" – чрезвычайно ценные памятники богословия. Последние годы своей жизни он положил много сил на борьбу с аполлинаристами.

Кипр. Церковь этого средиземноморского острова состояла в непрерывном тесном общении с югом Малой Азии. В 367 г. епископом был избран свт. Епифаний, христианин, обратившийся из иудаизма, известный монах строгой жизни, игумен палестинского монастыря, человек несомненной личной святости, выдающийся пастырь. Он был первым в истории классификатором ересей. Его сочинение «Панарион», или «Медицинская шкатулка для излечения всех ересей», которую он пополнял всю жизнь, содержит сведения более чем о 80 ересях. Сам св. Епифаний не получил формального философского образования и был подвержен влиянию тех, кого он считал более образованными, чем он сам. Так, под влиянием египетских мелетиан он считал Оригена отцом множества ересей и очень боялся самого этого имени. Вместе с тем он был большим поклонником Аполлинария и лишь ретроспективно и с большим трудом включил его в список ересей. Свт. Епифаний придерживался пуританско-фундаменталистских взглядов и активно выступал против икон и изображений. Известен случай, когда он, увидев на завесе в одной из палестинских церквей тканое изображение Христа, был настолько шокирован, что собственноручно разодрал завесу в клочья и написал яростный протест епископу Иерусалимскому. В Палестине другом св. Епифания был другой известный аскет – блж. Иероним Стридонский.

Сирия, Антиохия. Борцами за православие при Валентиниане, теперь при Феодосии стоявшими во главе восточных церквей, были Диодор в Тарсе, Флавиан в Антиохии.

Диодор Тарсийский до поставления в епископы – профессор богословия и библейской экзегетики в антиохийском университете, последователь методов Аристотеля. Полемизировал (и весьма победоносно) против Ария и против Аполлинария. Известен аскетической жизнью. Его учениками были св. Иоанн Златоуст и Феодор Мопсуэстийский. При жизни Диодор был широко известен своей научной деятельностью и своим красноречием; ему даже удалось сорвать невольную похвалу из уст Юлиана Отступника, назвавшего его «изощренным софистом религии деревенщины».

В своем богословствовании Диодор прежде всего исходил из человеческой природы Христа: он активно боролся против Аполлинария, усекавшего эту природу. Как известно, Аполлинарий пустил в ход крылатую фразу: мЯб цэуйт фпх Иепх Льгпх уеубскщмЭнз – одна природа Бога Слова воплощенная. Диодор и все антиохийцы возражали ему – не одна, а две природы. Диодор предпочитал говорить, что Слово было рождено предвечно от Отца, как Бог, в то время как Тот, Кто родился от Марии, стал Его храмом. Опасность такого богословствования – это адопционизм и разделение Христа на две личности. Однако сам Диодор, в отличие от своего ученика Феодора Мопсуэстийского (см. ниже), не перегибал палку чрезмерно и остался в границах православия. Более того, в указе Феодосия он был объявлен столпом веры, наряду со свв. Григорием Нисским, Амфилохием Иконийским и другими епископами – участниками II Вселенского Собора.

Впрочем, мы очень мало знаем о богословии Диодора. Во время несторианских споров св. Кирилл Александрийский объявил его еретиком и предтечей Нестория, и большая часть его трудов была уничтожена. Однако, как и в случае св. Григория Нисского, указ императора Феодосия спас его самого от осуждения, и он остался в числе отцов нашей Церкви.

Раскол в Антиохии, связанный с Павлином, постепенно был сведен к минимуму, но последствия его чувствовались довольно долго.

Также в Сирии, в Евфратской провинции, выдвинулась фигура ученого и писателя, поэта-стихотворца и экзегета преп. Ефрема Сирина. Когда Низибия была сдана персам, он переселился из нее в пределы Империи, в Эдессу. Писал он на древнесирийском (сирском) языке. Ему принадлежит много трудов против дуалистических ересей Востока: против учения Вардесана, маркионистов, манихеев. Скончался он в 373 г.

Иерусалим. Там был епископом знаменитый свт. Кирилл Иерусалимский. Он происходил из «омиусиан» и был другом Василия Анкирского.

Положение в Палестине осложнялось враждой между митрополитами Кесарии Палестинской, чувствовавшими утерю своего главенствующего положения, и епископами Иерусалимскими, т.к., благодаря константиновским храмам и массовым паломничествам, Иерусалим быстро делался ведущим церковным центром в Святой Земле.

Раздор зашел так далеко, что II Собор в 381 г. счел нужным послать туда Григория Нисского. Император Феодосий Великий даже предоставил ему для этого казенный проезд. Григорий Нисский вынес самые отрицательные впечатления о дурных нравах толп паломников, о прямой опасности их для девственниц и заключил свой отчет словами, что "перемена мест не приближает к нам Бога". "Что вам Иерусалим – город, отвергнувший и распявший своего Спасителя? Ведь каждый из нас – Новый Иерусалим"!

VII. Христианство и Рим

Литература: Chadwick; Previte-Orton; Jones; Meyendorff, Imperial Unity; Мейендорф, Введение; Runciman, Byzantine Civilization; Runciman, Byzantine Theocracy; Runciman, The Medieval Manichee.

1. Как мы помним, римские епископы наотрез отказались принять 3-й канон II Вселенского Собора и ряд других его решений. Каким же образом римские епископы развили в себе такое осознание собственной значимости? Вернемся к правлению западного императора Валентиниана I. После смерти папы Либерия (366) в Риме оказалось два враждующих папы, Урсиний и Дамас (Дамасий). Каждого из них поддерживала фракция римского населения. Борьба между ними приобрела весьма ожесточенный характер. В одной из потасовок между двумя партиями, происходившей в храме, погибли 137 человек.

В конце концов при помощи городского префекта победил Дамас, но престиж римской кафедры сильно ослабел. Следующий префект обвинил Дамаса в человекоубийстве, и тому удалось закрыть уголовное дело лишь при помощи дорогих подарков. Его нравственный авторитет от этого не укрепился.

В качестве компенсации Дамас всячески подчеркивал возвышенное духовное достоинство наследников св. Петра. Он строил и украшал многие церкви. Но самый известный памятник, оставшийся после него, – это новый латинский перевод Библии, Вульгата, заказанный им знаменитому далматскому лингвисту, экзегету и переводчику блж. Иерониму.

Возможно, именно из-за слабости позиций у себя дома Дамас писал такие заносчивые, с отказом от компромисса письма св. Василию Великому, пытавшемуся восстановить церковный мир.

Дамас вел роскошную жизнь. Его приемы, по мнению многих современников, роскошью превосходили императорские. Многие современники папы, как христиане, так и язычники, критиковали его за мирское честолюбие, снобизм и жажду пробиться в высшее общество. Именно к папе Дамасу были обращены слова богатого римского аристократа Претекстата, который был жрецом многих языческих культов: "Назначьте меня римским епископом, и я завтра сделаюсь христианином". Многие критики Дамаса называли его "щекотатель дамских ушек", имея в виду обихаживание им богатых матрон.

Конечно, на Дамаса можно посмотреть и с другой стороны. Он сделал все возможное, чтобы старинные римские аристократические фамилии могли стать христианами, не чувствуя, что они совершают что-то постыдное и антиримское. Обычно первыми обращались дамы, а их мужья еще долго оставались язычниками. Привязанность этих людей к языческому прошлому диктовалась прежде всего эстетскими и антикварными мотивами. Модным был просвещенный скепсис, для которого религиозный жар Юлиана был столь же неприличным, как и неколебимая убежденность христианского проповедника. Для римских аристократов классовые и имущественные связи были намного более сильным фактором, чем разделения, вносимые религиозными различиями. Современники описывали одного аристократа-язычника, с умилением слушавшего, как его маленькая внучка поет христианские песнопения. Религия этих людей была прежде всего консервативна – a la recherche du temps perdu [10

[Закрыть]]: они идеализировали имперское прошлое, сочетая его с неким индивидуалистическим мистицизмом, который базировался главным образом на спекулятивных неоплатонических толкованиях труда Цицерона «Сон Сципиона» и шестой книги «Энеиды» Вергилия, где описывается нисхождение в подземный мир.

Христиане, напротив, начали толковать те же самые тексты со своей точки зрения. Например, они нашли мессианское пророчество в четвертой Эклоге Вергилия. Около 360 г. знатная римская дама по имени Проба, чей муж в 351 г. был префектом Рима, даже написала вергилиевским размером стихотворную священную историю Ветхого Завета. Впрочем, многие христианские богословы пришли в ужас, ознакомившись с содержанием ее труда.

2. Итак, мы говорим о новом этапе борьбы христианства и язычества – его главного противника, ибо первое, на что натолкнулась Церковь, были не отдельные недостатки государства и общества, а язычество, которым они были пропитаны. Не поняв значения для христианства борьбы с язычеством, невозможно правильно оценить и достижения той эпохи.

Главное в язычестве – это подчинение человека иррациональным силам, которые он ощущает в природе, и понимание мира и жизни в нем как "судьбы", зависящей от этих сил. Человек может так или иначе "умилостивить" эти силы, откупиться от них, скажем, жертвой или культом; до некоторой степени он, при посредстве магии, может научиться управлять ими, – но он не может осмыслить их (судьба, или карма, всегда слепа) и, тем паче, освободиться от них. Все его отношение к миру определено страхом и чувством зависимости от таинственной власти: он "заклинает", "заговаривает" ее, но от этого она не становится ни осмысленной, ни благой.

В связи с этим христианство видело в язычестве страшную ложь о мире, поработившую человека, и, следовательно, страшную ложь о Боге, и все усилия употребило на борьбу с ней. То была борьба за человеческую душу, за освобождение ее от яда, отравившего самые источники сознания и жизни.

И только в свете этой борьбы то, что кажется нам теперь "обмирщением Церкви", обретает свой смысл. Вслед за обращением императора в Церковь стали вливаться массы. Больше того, благодаря обращению императора Церковь была поставлена на главное место в жизни Империи, на то место, которое до Константина занимала официальная религия, обязанная культом и жертвоприношением ограждать благополучие государства и общества, всю жизнь ставить под защиту богов и утверждать соответствие ее божественным законам.

Могла ли Церковь отказаться от этой роли? Она ведь верила в целостную принадлежность человека, всей его жизни Царству Христа. С пришествием Христа Царство Божие стало зерном новой жизни уже теперь, в этом мире. И вот наступил момент, когда сам мир признал и принял Господа. Могла ли Церковь отвергнуть "союз с миром"? Конечно, нет, если она сама, устами св. Афанасия, утверждала, что "во Кресте не вред, а врачевство твари".

Уничтожить язычество значило утолить ту вечную нужду, которая питала его: нужду в божественной помощи, в божественной "санкции" человеческой жизни, всего великого и малого в ней, открыть истинный смысл жизни, всю ее просветить новым светом.

Светские историки упрекают христианство в восприятии многих языческих элементов: храмовое благочестие, развитие и усложнение культа, почитание святых и их мощей, нарастающий интерес ко всему "материальному" в религии, к святым местам, предметам, реликвиям и т.д. – все это возводится к языческому влиянию в Церкви.

Но христианский историк и не должен стыдливо отрицать это: христианство, в отличие от всемозможных сект, не придумывает никаких новых форм – оно всё, существующее в этом мире, наполняет новым и истинным содержанием. Как говорил Тертуллиан, "душа по природе христианка", поэтому языческое использование старых форм было их извращением. Принимая любую форму, Церковь возвращала Богу то, что Ему принадлежит, всегда и во всем восстанавливая "падший образ".

Это прежде всего проявляется в строительстве храмов. Вначале у христиан храмов не было. Богослужение совершалось по домам, в специально отведенной для этого комнате.

Старые храмы были обиталищем Бога, прежде всего отделяющим людей от Него. Христос провозгласил, что Бог избрал человека, что Он "не живет в рукотворенных храмах". "Разве вы не знаете, что тела ваши – храм живущего в них Духа?"

Новый храм – это сама Церковь. И поэтому новая форма храма – базилика – "профанное" здание, предназначенное для многолюдного собрания – суда, торговли, политики. Значит, христиане отвергают в качестве прототипа не только Иерусалимский, но и языческий храм.

В центре языческого храма находился идол бога. В центре христианского храма – стол для совершении Евхаристии – того, что превращает собрание в Церковь.

Строительство Константинополя положило начало тому плану христианского города, который определит все градостроительство христианского средневековья. Именно тогда родился город, мистическим центром или сердцем которого является храм.

Это наполнение Благой Вестью всего мира, всех его форм изнутри о. Александр Шмеман называет "освящением времени". Можно говорить о давлении государства, о раболепстве некоторых епископов. Но в конце концов Церковью прославляются как "правило веры" свв. Афанасий и Василий, а не Евсевий Никомидийский, и государство принимает их истину и подчиняется ей. Можно говорить о примирении с миром, о принятии его культуры, форм жизни, языка, мысли. Свв. Василий Великий и Григорий Богослов будут всю жизнь с благодарностью вспоминать годы, проведенные ими в языческом Афинском университете. Св. Василий даже напишет маленький трактат о пользе для юношей изучать светскую (т.е. языческую) литературу. Св. Григорий пишет свои богословские поэмы безупречными классическими стихами. Но примирение это совершается под знаком Креста. Мир стал конечным, он осознается как путь, борьба, нарастание.

3. Суммируя, можно сказать, что это соединение древнеримского гражданского и имперского сознания с христианством было заслугой папы Дамаса. В каком-то смысле процесс соединения начался еще при императоре Константине I, который построил в Вечном городе две великолепные церкви: базилику св. Петра на Ватиканском холме и базилику св. Павла у дороги в Остию, где, по преданию, были похоронены их останки. Но, в свою очередь, эти места были связаны с языческим богослужением: христианские базилики были построены на фундаментах языческих храмов. Кроме того, была еще и третья базилика – на Аппиевой дороге, посвященная Петру и Павлу вместе. Их праздник в этом храме отмечался 29 июня. Во время папы Дамаса в этот день верные шли крестным ходом от св. Петра к св. Павлу, а потом к храму на Аппиевой дороге, где и совершалась Евхаристия.

Особым почитанием, которое папа Дамас воздавал свв. Петру и Павлу, и великолепными дорогостоящими украшениями, которыми он наполнял их храмы, он подкреплял утверждение, что подлинная слава Рима была христианской, а не языческой. Он писал, что, "хотя апостолы пришли с Востока, из-за заслуги их мученичества Рим приобрел высшее право считать их своими гражданами". Под защитой и покровительством апостолов, друзей Самого Христа, Рим мог быть уверен в куда большей защите, чем та, которую могли оказать старые боги. Итак, Дамас, как и его предшественник Либерий, говорит с уверенностью об "апостольском римском престоле".

Папа Дамас не был зачинателем новой традиции социального развития. Еще в III в. Ориген с горечью отмечал, что в больших городах епископы были окружены "великосветскими дамами, купающимися в золоте". После эдиктов Константина "социальный статус" иерархов стал быстро возрастать. Вряд ли вольноотпущеннику, подобному Каллисту, удалось бы стать папой после IV в. Константин предоставил епископам власть магистратов заверять завещания и посредничать в разногласиях. Уже в 313 г. он дал епископам сенаторский титул "светлейший". В 314 г. Арльский собор обратился к папе, назвав его "преславнейший" (gloriosissime papa) – титул, использовавшийся в обращении к очень высокопоставленным особам, уступавшим лишь императору.

Сам термин, "papa" по-латыни и "рЬррбт" по-гречески, значил то же самое, что и по-русски, – ласковое обращение ребенка к своему отцу. Христиане использовали его в обращении только к своему епископу. Например, в V в. африканские христиане называли карфагенского епископа "папой", а о римском отзывались как о "епископе". Заявления римских епископов, что лишь они могут называться "папами", начались лишь с VI в. Один из пап в IX в. был оскорблен, когда другой епископ, обращаясь к нему, назвал его "братом".

Вместе с титулами епископы приобрели и соответствующую атрибутику: жезл, омофор (паллиум) и т.д. Эти вещи остались в церковном употреблении до сего дня, когда их гражданское значение давно забыто. Обычай целовать епископу руку появился в IV в. Западные епископы стали носить перстень около VII в.

Уже во время св. Киприана к епископам обращались в третьем лице: "Ваше святейшество", "Ваше преосвященство" и т.п. Обращения были заимствованы из гражданского политеса того времени. Ряд литургических обычаев был заимствован из дворцовых церемоний. Например, наше богослужебное использование свечей: обычно свещеносцы предшествовали императору. Следовательно, считали христиане, уж тем более они должны предшествовать "Царю царей" и "Господу господствующих". Интересно, что поначалу духовенство не носило особой одежды ни на улице, ни во время богослужений. Существует интересное письмо папы Целестина I, датируемое 428 г., в котором он упрекает клириков Южной Галлии за изобретение каких-то особых богослужебных одеяний. Наши священнические и диаконские облачения – это слегка видоизмененные костюмы поздней античности и раннего средневековья, сохранившиеся в Церкви благодаря ее консерватизму.

Уже тогда многие высказывали сомнения относительно необходимости мирских почестей для служителей Церкви. Св. Иоанн Златоуст очень резко выступал против роскошного образа жизни константинопольских епископов, статус которых по дворцовому протоколу превышал статус самых высоких вельмож. Языческий историк Аммиан, после рассказа об избрании папы Дамаса в Риме, с желчным сарказмом сравнивал роскошный стиль жизни епископов больших городов с чрезвычайно скромным существованием епископов из глубинки. Эта роскошь была общепринятой, и св. Иоанн Златоуст нажил себе множество врагов, отказавшись от расточительных приемов (все свободные деньги он тратил на благотворительность). Один митрополит из Далмации оправдывал великолепие своих приемов тем, что он таким образом очень многих привел к Церкви. Правда, на это папа-аскет Григорий Великий саркастически спросил, не думает ли он, что, чем ниже опустится ко дну, тем больше рыбы поймает?

Вскоре Церковь поняла, что под христианскими императорами она в каком-то смысле имеет меньше свободы и самостоятельности, чем имела под языческим правительством. Имперское вмешательство в назначение на некоторые ключевые епископские кафедры стало проявляться уже во время Константина. Изначально епископ избирался народом, но затем новоизбранный кандидат утверждался епископами соседних областей, которые и прибывали к месту, чтобы хиротонисать его. Постепенно голос епископов стал восприниматься как более решающий, чем голос местной общины. Если, например, голоса народа разделялись между несколькими кандидатами, именно епископы решали, кого из них хиротонисать. Согласно канонам Никейского Собора власть вето была отдана в руки митрополитов. В 381 г. уже было очевидно, что епископы самых крупных городов приобрели статус еще выше, чем митрополиты. Это были епископы или патриархи Рима, Константинополя, Александрии и Антиохии. В пятом веке к этому избранному кругу был причислен и епископ Иерусалимский. Во многом непопулярность константинопольских иерархов (таких, как св. Иоанн Златоуст и Несторий) была вызвана желанием епископов древних малоазийских кафедр сохранить свою независимость.

Насколько реальным на Востоке было влияние государства на Церковь? Император, несомненно, играл роль в выборе патриарха Константинопольского. Но все остальные восточные епископы избирались, как правило (кроме считанных случаев), без всякого государственного вмешательства.

Восток упрекают в цезарепапизме. Это обвинение некорректно и неверно. Для того чтобы Церковь прислушалась к мнению императора, он должен был быть православным. Если он был арианином, или иконоборцем, или монофизитом, Церковь на Востоке упорно сопротивлялась. С другой стороны, такой западный человек, как папа Григорий Великий, писал византийскому императору, что тот обладает не только императорской, но и священнической властью и что Дух Святой сохранит его от любой вероучительной ошибки. Такого не мог написать ни один восточный епископ.

Разница между Востоком и Западом в этом вопросе проявлялась прежде всего в том, что византийцы видели мир не как две половины – сакральную и секулярную, но как общество, где две части его действуют в гармонии, в симфонии, а император является в какой-то степени прототипом Христа. Но – очень важно это подчеркнуть – святой считалась именно императорская должность, место, но не личность того или иного его обладателя. Он был «христианнейшим и боголюбивым императором римлян» лишь до тех пор, покуда он по-христиански исполнял все свои императорские обязанности: защита Церкви и Империи, справедливость, милосердие и т.д. Если же он эти свои обязанности не исполнял, то считался тираном, и свержение его было богоугодным делом. Складывающаяся Восточно-Римская Империя была автократией, ограниченной лишь правом народа на революцию. И «профессия» византийского императора была весьма «рисковой»: лишь треть из них умерли в должности; другая треть была убита в переворотах, а остальные скончались в ссылках или в монастырском заточении уже бывшими императорами.

Интересно, что короли назначали епископов на Западе, а не на Востоке. Например, в меровингской Галлии епископ, не прошедший королевской номинации, не мог быть хиротонисан. А обряд коронования императоров Церковью пришел на Запад с Востока во время правления Карла Великого.

Императоры-язычники уравнивали приверженность к политеизму со статусом добропорядочного гражданина. Постепенно в общественное сознание внедрялось убеждение, что добрый гражданин может быть лишь православным христианином, а еретик и неверный автоматически подозревались в отсутствии лояльности к Империи. Христианским городам облегчали налоговое бремя, так что часто обращения происходили целыми городами. Интересно, что, когда все граждане Маюмы – портового пригорода Газы – заявили о своем обращении в христианство, Маюма получила статус отдельного города, независимого от языческой Газы.

Постепенно в имперское законодательство вводились меры по ограничению деятельности диссидентов. Уже после Арльского собора (314 г.) подразумевалось, что низложенный епископ, во избежание беспорядков, будет автоматически ссылаться. На Западе главным проводником концепции Православной Империи, свободной от всяких религиозных заблуждений (или, по крайней мере, лишающей ряда гражданских прав их носителей), был Амвросий, епископ Медиоланский.

4.Свт. Амвросий Медиоланский (333-397) был одной из важнейших фигур в процессе христианизации Империи.

Сын высокопоставленного чиновника – префекта Галлии, он сделал блестящую карьеру при дворе и дорос до префекта (губернатора) Лигурии и Эмилии с центром в Медиолане (Милане) – городе, где проживал император и его двор. В 374 г. Амвросий был избран епископом Медиоланским, хотя еще и не был крещеным (он числился оглашенным). В течение нескольких дней его крестили и хиротонисали. Он быстро изучил христианское богословие и сделался чрезвычайно популярным проповедником, привлекавшим массы народа. Известно, что его проповеди произвели неизгладимое впечатление на молодого блж. Августина. Амвросий имел громадное влияние на императоров Грациана, Валентиниана и Феодосия.

В 382 г. Грациан вновь убрал Алтарь Победы из Сената. (Правда, он не тронул статую богини-Победы, которую сенаторы-христиане переименовали в ангела Господня.) В 383 г. император был убит, а римская аристократия, под водительством знаменитого оратора Симмаха, обратилась к преемнику Грациана Валентиниану с просьбой восстановить Алтарь как символ римского величия. Император заколебался, но св. Амвросий написал ответ, не позволивший Валентиниану выполнить эту просьбу.

В 385 г. Амвросий мобилизовал все население своего города для противостояния требованию Иустины – вдовы Валентиниана I – передать одну из миланских церквей для пользования готским наемникам-арианам. Для св. Амвросия такой акт приравнивался к осквернению освященного здания.

В том же году в одном из городов Междуречья (Каллинике) фанатики-христиане сожгли синагогу, и император Феодосий распорядился возместить убытки из церковных фондов. Амвросий не позволил этого сделать, отказавшись начинать совершение Евхаристии, пока император не уступит ему. Конечно, считал миланский епископ, синагогу не надо было сжигать. Но еще большее нечестие отдавать церковные деньги на строительство здания, предназначенного для богопротивных собраний.

В 390 г. Амвросий отлучил Феодосия от причастия за новую резню в Салониках, ясно продемонстрировав, таким образом, роль Церкви в христианизации общества: Церковь протестовала против дел, нарушающих естественные законы человечества и противные нравственности, а не только выступала исходя из своих собственных частных интересов. Император должен был пройти через публичное покаяние и лишь после него был вновь допущен до причастия.

Можно с большой долей вероятности подозревать наличие связи между влиянием Амвросия на Феодосия и имперскими указами антиязыческой направленности, которые начали появляться после 391 г. Постепенно язычество все больше и больше вытеснялось из общественной жизни. Уже при Феодосии начались разрушения языческих храмов, на которые государство смотрело сквозь пальцы. Например, в 391 г. в Александрии под руководством Феофила, племянника Петра (младшего брата св. Афанасия Великого), был разрушен храм Сераписа. Храм Гения города, из-за непочтительного отзыва о котором убили епископа-арианина Георгия, был преобразован в трактир. Официально Феодосий не поощрял таких действий, но все понимали, что он никого не станет за это строго наказывать. Были изданы указания, что самые красивые храмы, содержащие наиболее известные произведения искусства, разрушать нельзя. Однако эти эстетические соображения – весьма слабый аргумент на фоне растущего нравственного неприятия язычества. Многие древние храмы сохранились лишь благодаря тому, что они были преобразованы в христианские церкви. Св. Кирилл Александрийский, например, заменил культ Изиды в Менутисе на культ популярных в Египте святых Кира и Иоанна, мощи которых он поместил в ее храм. А знаменитый Парфенон в Афинах был преобразован в церковь Богоматери [11

[Закрыть]].

В сельских районах крестьяне продолжали быть глубоко привязанными к древним языческим обычаям, особенно к тем из них, которые были связаны с рождением, браком и смертью. На Западе выкорчевывание языческих суеверий среди крестьян еще долгие века оставалось пастырской проблемой номер один. Но и в городах, даже в таких твердынях христианства, как Сирия и Малая Азия, вплоть до VII в. продолжали практиковаться тайные языческие обряды и жертвоприношения.

5. По противоеретическим законам Феодосия строже всего были запрещены манихеи. Этим именем назывались последователи сироязычного вавилонца Мани (216-276), основавшего в Персии дуалистическую религию гностического типа. Он соединил элементы, надерганные из зороастризма, буддизма и гностического христианства, пытаясь создать универсальную религию, годную как для Востока, так и для Запада. Манихейский миф об изначальном конфликте между Востоком и Западом давал объяснение, почему современный мир является смесью из добра и зла. Этот конфликт также был обоснованием для аскетизма, которому должен был предаваться высший класс Избранных, изначально предназначенных к высвобождению частиц света, заключенных в их телах. Для другого, низшего класса Внемлющих было достаточно исполнять самые простейшие нравственные правила и уповать, что в следующей жизни они воплотятся в Избранных и в конце концов высвободятся из кошмарного колеса перевоплощений.