Текст книги "Гроза над Элладой (СИ)"
Автор книги: Александр Колосов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Ну, может, о том, чтобы после удачного выполнения задания Ритатуя, остаться у него человеком для опасных дел. Разведка должна быть результативной! А с этим городским лопухом шиш чего наразведаешь. Команды должен отдавать он – Шат, который и не в таких переделках бывал. Пускай мальчишка номинально остаётся командиром, но слушаться он должен его – Шата.
Сказано – сделано. Поев и выкупав своего коня, Непоседа подошёл к спящему мальчику и сел рядом. Кан улыбался во сне, видать, снилось ему что-то весёлое. Шат потряс его за плечо:
– Подъём, юноша!
Кан с неохотой разлепил глаза, его биологические часы навязчиво подсказывали, что вставать ему рановато.
– Чего тебе, парень? – спросил он недовольно.
– Пора на службу, малыш, – насмешливо сообщил ему самый непоседливый из братьев Гетидов.
– Ты кто? – уточнил Кан.
– Шат.
– Если ты Шат, значит, буди Нима, – посоветовал Кан, пытаясь вернуться в сон, где они всей неразлучной троицей стащили у атлантов десяток коней и драпали, хохоча во всю глотку.
– Я сам знаю, кого мне будить, а кого нет, – в голосе Шата послышался лязг бронзы. – Ты, наверное, думаешь, что если Ритатуй назначил тебя командиром, то ты будешь командовать…
В этот миг Канонес Норит, сын Тенция Норита, гоплит знаменитой сотни Априкса взял за горло Шата Гетида, табунщика этера Аристона и сжал его железной хваткой. При этом его левая рука выдернула из ножен противника кинжал и приставила к животу.
– Я думаю так, юноша, – сказал он задыхающемуся Шату, – если Ритатуй назначил меня командиром, то я буду командовать, а ты – подчиняться. Если ты думаешь так же, то кивни. Если же ты думаешь по-другому, я придушу тебя, как новорождённого щенка. Выбирать тебе. Ну, как ты думаешь? Как я?
Шат кивнул из последних сил – у него уже темнело в глазах.
– Как это правильно, когда командир и его подчинённый думают одинаково, – улыбнулся Кан, разжимая тиски своих бронзовых пальцев. – Буди Нима, юноша, и спокойной нам ночи.
День они провели, наблюдая за беженцами, двигающимися в сторону Средней Греции. Среди них было немало мужчин, и Шат вволю поиздевался над жителями Пелопонесса, изобретая всё новые эпитеты для обозначения их трусости. Конец этому затянувшемуся монологу положил Ним:
– Они же безоружные, Торопыга! – сказал он хмуро. – Легко быть смелым, когда под тобой фессалийский конь, а у седла – дюжина дротиков. Воинская фаланга – это тебе не шайка конокрадов, без щита и шлема тебе при первом столкновении башку открутят, будь ты хоть трижды героем.
– Верно говоришь, – поддержал Нима богатырь Медис и предложил командиру отработать бросок через бедро, столь поразивший его при первой встрече.
Они пробарахтались до самого вечера – сначала Кан с Медисом, потом Медис с Шатом и Аробистом и примкнувшим к ним Эльидом. Пастух умело и беззлобно раскидывал троицу близнецов раз за разом до тех пор, пока изобретательный Шат не прокрался к нему сзади под ноги, а двое других не повалили его дружным толчком.
Потом они сварили ужин и, перекусив, выехали на дорогу. Впереди рысили проводник Медис и непоседа Шат, рядом с Каном оказался Ним, неспешно поведавший командиру о своей семье.
Засада сработала, как ей и положено, внезапно: за поворотом дорогу перегородила пара телег, а, едва всадники остановились, сзади возникло такое же препятствие.
– Эй, путнички, а, ну, спешьтесь! – послышалось из-за передней «баррикады».
– Это ещё зачем? – полюбопытствовал Шат, вынимая дротик из связки.
– В верхового из лука попасть легче, – объяснили любезные разбойники.
Тут Кан вспомнил, что командиром назначен он, и вести переговоры – его прерогатива. Он выехал вперёд и постарался, чтоб его голос звучал внушительно и грозно:
– Немедленно освободите дорогу! Вы имеете дело с представителями войска великого города Афины. Тех, кто встаёт против афинского войска, ждут крупные неприятности. Нас шестеро, и мы воины, а не купцы.
– Это что тут ещё за пискля верещит?! – расхохотались за телегами. – Ой, как страшно! Ой, боимся! Да ты знаешь, чудило, с кем ты сам-то дело имеешь?!
– На сей раз, Прокруст, ты нарвался не на тех, кто испугается твоей шайки! – подал голос Медис. – Я же знаю, у тебя больше десятка отроду не набиралось. А нас шестеро и ведёт нас сын Тенция Норита. Да мы вдвоём всю твою шарашку на тот свет спровадим.
– Ты на кого, пугало, пасть свою раззявил?! Забыл нашу прошлую встречу? – на телегу вспрыгнул здоровенный громила, вооружённый увесистой булавой. Облачён он был в пластинчатый панцирь, на голову был нахлобучен кожаный шлем. – Чхать я хотел и на ваш славный город Афины, и на его вшивое воинство, и на род Норитов в полном составе.
– А вот это ты зря, – осуждающе молвил Медис. – Мог бы ещё и пожить…
– На кого ты тут чхать вздумал?! – прорычал спешившийся Канонес Норит, одним молниеносным движением сдёргивая Прокруста с телеги и наваливаясь на него сверху. – На чей род ты чихать вознамерился?!
– Бей их! – рявкнул Медис, отбрасывая в сторону передок одной из телег.
Ответом ему был рёв Эльида, лишённого возможности метать дротики. Он вломился в образовавшуюся щель, держа метательное копьецо, как меч, и первым же выпадом уложил одного из разбойников. За ним последовали Шат и Аробист. Ним остался прикрывать тылы.
Дело было сделано в пару минут – самые храбрые из ватаги Прокруста полегли под натиском Гетидов, остальные бросились бежать, но от Эльида уйти не смогли. Ушли только те, кто обеспечивал окружение с тыла.
Кан душил Прокруста обеими руками, повторяя сквозь стиснутые зубы:
– Я тебе покажу, как чихать на Норитов! – перед глазами плавали чёрные пятна бешенства, реальность затянуло непроницаемой завесой – он видел только лицо противника…
– Да отцепись ты от него! – услышал он вдруг знакомый голос. – Он уже давно мёртвый! Ты ему гортань сломал, монстр из гимнасия!
Кан с трудом разжал сведённые судорогой пальцы и брезгливо оттолкнул тело Прокруста с безвольно болтающейся головой. Огляделся и увидел, что разведчики взирают на него с изумлением и опаской.
– Ну, ты даёшь, командир! – протянул Эльид. – Чего так звереть-то?!
– Кто бы говорил… – хмыкнул Медис. – А ты знаешь, Кан, что этот Прокруст считался самым опасным душегубом Мегариды?! Тебе точно шестнадцать, а не двадцать пять?
Кан встряхнулся, словно пёс, вышедший из воды, повернулся к близнецам:
– Мечи сдайте, – сказал устало.
– Это честная добыча, взятая с боя, – хмуро ответствовал Шат. – Не имеешь права отнимать у воинов то, что они добыли в бою.
Кан подошёл к Шату вплотную, поднял руку с раскрытой ладонью:
– Сдай меч, Торопыга! – потребовал он, и в его голосе каждый услышал железную непреклонность судьбы. – Мы же договорились: я командую, ты подчиняешься. Меч!
Шат внезапно почувствовал приступ удушья. Он, молча, сунул в ладонь грозного мальчика ножны, снятые с убитого им разбойника.
– Я не претендую на твою добычу, брат, – мягко сказал Кан, кладя свободную ладонь на колено всадника. – Но мы не в бою, мы в разведке. Ритатуй запретил нам брать мечи и щиты. Я предлагаю зарыть добычу возле того места, где будем отдыхать. И заберём её на обратном пути. Добро?
– Ладно, – сказал за всех Медис. – А кто против – пусть попробует рот раскрыть…
– Не наглей, Медис! – подал голос Ним. – Не хватало мне от проводников угрозы выслушивать! Овечек своих запугивай.
– Шуток не понимаешь! – укорил его пастух. – Кто же посмеет угрожать вашей четвёрке?! Кроме свирепого Канонеса Норита, конечно… – добавил, ухмыльнувшись.
– Ладно, ты пошутил, я тоже посмеялся, – буркнул Ним.
Оружие было решено пока везти с собой – каждому из разведчиков Ритатуя досталось по вполне приличному мечу, кинжалу и копью. Медис срубил наконечники и хозяйственно спрятал их в своём вещмешке. Остальное оружие отдали командиру.
Задержка, вызванная схваткой с разбойниками, привела к тому, что к месту последнего отдыха до наступления утра разведчики не успели, пришлось ехать навстречу беженцам. А беженцев было много, и были они не те, что вчера – сильные прошли раньше, сегодня по дороге брели женщины и дети в сопровождении стариков. Они волокли с собой немудреный крестьянский скарб, на лицах поселились непреходящая усталость и безысходность. Кан ехал рядом с Медисом, его юное сердце разрывалось от жалости и участия к страданиям людей, сорванных с места неумолимой рукой войны.
– Откуда будешь, старина? – спросил Медис моложавого ещё старика, ведущего за собой ослика, на котором сидела девчонка лет восьми, вторую девочку несла на руках жена главы семейства.
– Из Паработа, – ответил старик, останавливаясь и со стоном сбрасывая наземь мешок с едой и одеждой. – Это деревня под Тиринфом. Уже неделю бредём прочь от дома. А вы откуда?
– Из Афин, – сказал Медис.
Люди, заметив заминку в пути, начали скапливаться вокруг беседующих, жадно вслушиваясь в разговор мужчин.
– Маловато вас, афиняне, – хмуро молвил тиринфиец. – Вшестером атлантов не остановишь. Где ваша прославленная армия, парни?! Враг топчет землю Ахайи, режет мирных крестьян, глумится над женщинами… Где же армия града славной девы Афины?!
– Афины идут на помощь Коринфу! – крикнул Кан срывающимся от волнения голосом. – Не горюйте, люди! Не рвите сердца свои – армия афинян выступила в поход. С нами вместе и беотийцы, и локры, и Фессалия и Фракия! Мы посчитаемся с атлантской нечистью за ваши слёзы! Враг ответит за всё!
– Афины идут на атлантов! Афиняне идут к Коринфу! Афины выступили в поход! – разнеслось по колонне беженцев в обе стороны.
Известие о выступлении на выручку Пелопонессу прославленной армии преобразило людей кардинально – всадников встречали не жалобы и плач, а радостные улыбки, их приветствовали взмахами рук, ободряющими словами и шутками. Гетиды в ответ тоже махали руками, а Медис раскланивался с самым важным видом, и только в глубине глаз у него резвились озорные сатиры.
Однако каждому триумфальному шествию рано или поздно приходит конец. Пришла пора разведке свернуть с дороги к месту последнего привала. Медис уверенно поворотил коня к развалинам храма Урана.
У стены храма, прислонившись к ней спиной, сидела девушка в пыльной столе. Кроме плаща, подстеленного на камни, ничего больше у неё не было. Разведчики подъехали ближе, но беженка никак не отреагировала на их приближение.
– Где твои родственники, красавица? – спросил Медис, останавливая коня в нескольких шагах от неё.
Девушка подняла голову, и Кан понял, что никогда не встречал такой красоты – на утомлённом до края лице изумрудами чистой воды полыхали огромные колдовские очи, точёный носик мог считаться самым изысканным среди носиков всей слабой половины человеческого рода, а о губках незнакомки нужно было слагать любовные гимны. Лицо красавицы было заплакано, но при обращении к ней посторонних мужчин она гордо вскинула голову, тряхнув роскошной гривой пепельных волос.
– Мои близкие бьют атлантов, эфеб, – сказала она мелодичным голоском, в котором, тем не менее, звучал открытый вызов. – Кто-то же должен остановить эту сволочь.
– А где твои вещи? – не отступал Медис.
– Поверь мне, эфеб, – строго промолвила красавица, – есть ситуации, в которых девушка должна заботиться не о сохранности скарба. Есть более важные заботы.
– Уж больно ты смелая, красавица… – подал голос кто-то из Гетидов.
– А чего бояться дочери и сестре коринфийских бойцов в присутствии ахейских воинов? – спросила девушка, поведя округлым плечом. – Займитесь своими делами, эфебы, если не можете мне помочь.
Медис хмыкнул и толкнул пятками конские бока, сворачивая в объезд храма. Но едва разведчики миновали развалины и въехали под кроны придорожного леса, Кан остановил коня.
– Парни, – сказал он хмуро, – неужели мы бросим девушку без помощи? Ей ведь даже есть нечего.
– Красотке с такой фигуркой, я думаю, найдется, чем расплатиться за ужин, – сострил Шат. – Небось, не пропадёт!
– Что ты сказал, мерзавец?! – сердце юного разведчика и гоплита афинского войска пронзила острая тоска, разбудив в нём огненный гнев. – А, ну, повтори!
Он в бешенстве развернул коня и встал напротив остряка, его лицо побледнело, глаза сверкали пламенем, бушевавшим внутри.
– Если ты мужчина, доставай свой кинжал! – прорычал он, обнажая клинок.
Но Шат сделал то, чего не ожидал никто – дерзкий табунщик и задира бросил наземь и связку дротиков, и кинжал.
– Я не буду драться с тобой, командир, – сказал он печально. – Если ты жаждешь убить меня, чтоб утолить свой гнев, я готов погибнуть без боя. Ты ведь всё равно одержишь верх, а в драке я могу тебя поранить и подвергнуть провалу наше дело. Но если тебе достаточно моей просьбы о прощении, Кан, то прости меня – я ведь не догадывался, что ты влюбился с первого взгляда.
И Кан растерялся. Никто и никогда не просил у него прощения таким образом. Если точней, никто вообще прощения не просил. В воздухе зависла тягостная пауза.
– Прости ты Непоседу, – сказал Медис, подтолкнув командира ногой. – Он, конечно, похабник и ботало, но в разведке будет полезен. Чувства чувствами, но воин должен думать о деле. Прости Непоседу.
– Я прощаю тебя, Шат Гетид, – вытолкнул из себя Кан. – Но я не влюблён, я просто не выношу непристойности.
– Ну, да, ну, да… – хохотнул Медис. – Ты ещё скажи, что тебе не шестнадцать лет, а десять и ты не знаешь, откуда дети берутся… Ладно, не надувайся, как Якхикс на Ритатуя. Чем мы можем подсобить твоей любезной? Ну, не любезной, а родственнице коринфских головорезов.
– Я собираюсь отдать ей свои меч и кинжал, – сказал Кан. – На деньги, вырученные от их продажи, она сможет прожить месяца два, хватит и на кров, и на пищу. К тому времени война, глядишь, и закончится. Но на первое время ей понадобится какая-то еда и посуда. Если вы дадите разрешение, мы могли бы выделить ей немного мяса, полголовки сыра и пару пригоршней сухарей, а для питья у меня есть чаша. Только не знаю, из чего сам буду есть.
– Имеется у меня вторая чашка, – сообщил Медис. – Но ты ж не допустишь, чтоб губки твоей зазнобы (молчу, молчу!) касались чьей-либо посуды, кроме твоей собственной, хе-хе… Короче, поделюсь я с тобой чашами, при условии, что ты больше не будешь пытаться убить никого из нас – твоих подчинённых и лучших друзей.
Гетиды разразились неудержимым хохотом, Кан не удержался тоже – все по достоинству оценили чёрный юмор своего проводника и миротворца. Насмеявшись вдоволь, они завернули в один из разбойничьих плащей еду, чашу и оружие. Поколебавшись, Кан добавил в свёрток две мины серебра, удостоившись прозвища «Промотчик» от бережливого Медиса, и вернулся к храму.
– Прими скромную помощь от афинских воинов, красавица, – начал он, протягивая девушке узелок, но стоило той поднять на него зелёные свои глазищи, как он запунцовел, точно свежая свёкла, и вскачь умчался к своим подчинённым, выкрикивая на ходу. – И удачи тебе! Удачи!
Они переночевали (передневали) в гуще непролазного кустарника, где имелась впрочем, довольно обширная полянка со вполне полноводным ручейком, а когда стемнело, вышли в ночь и старательно обследовали окрестности Коринфского перешейка, выявив дозоры атлантов и отряда пелопонессцев, укреплённого горным племенем иритов. Следующим вечером разведчики Ритатуя, проскользнув между конными разъездами атлантов, подобрались к одному из дозорных постов, выявленному накануне.
Атланты караулили поодиночке, но соседние посты располагались буквально в пятидесяти-шестидесяти метрах друг от друга, и надеяться на внезапный захват пленного (а лучше, двух) было абсолютно нереально.
– Сделаем так, – предложил разговорчивый вблизи вражеского присутствия Эльид. – Я метну в него дротик, он сдохнет, а мы проползём в этом месте, и зайдём дозорным с тыла. Они не встревожатся, если подползти сзади.
– А если промажешь?! – хмыкнул Шат.
– Я не промахиваюсь с такого расстояния, – возразил Эльид. – Обидеть хочешь?!
– Упаси Зевс, – ответил Шат почти серьёзно.
Кан смотрел на огненное кольцо, захлестнувшее горло обречённого города, и въяве ощущал, какой безнадёгой дышал Коринф. Эх, подать бы весточку горожанам об армии, идущей на помощь…
– Не нужно рисковать, Эльид, – сказал он, решившись. – Мы знаем, что ты попадёшь, но, подыхая, эта сволочь может вскрикнуть. Отдайте мне ваши плащи.
– Зачем? – полюбопытствовал Ним.
– А за тем, что в хитоне я ничем не выделяюсь среди атлантов, – объяснил Кан, деловито заворачивая одежду своих товарищей в собственный плащ. – Аробист, у тебя, кажется, два кинжала? Поделись со мной – не хочется железным клинком рисковать. Кто знает, как по-ихнему «тише»?
– Как и по-нашему: «Тс-с-с!», – хохотнул Медис. – А что?
– Завтра и послезавтра после полудня ждите меня у обгорелого кипариса, – сказал Кан, забрасывая сверток с плащами на плечо. – Если не дождётесь, разрешаю выкопать мечи и доспехи, напасть на конный разъезд и взять «языка» среди кавалеристов. Командиром назначаю Нима. Если его убьют – Шата. Всё! Я пошёл!
Он выбежал из кустов, где скрывался с товарищами и, поминутно оглядываясь, устремился прямиком к дозорному. Выглядел он и впрямь, как юный атлант – загорелый, с каштановыми слегка вьющимися волосами, с тонким орлиным носом. Одет он был в хитон – льняной мешок с прорезями для рук и головы. Именно поэтому дозорный Астак Бируди воздержался от поднятия тревоги – он был опытным копейщиком и не испугался незнакомца. Только когда Кан поравнялся с ним, он вскочил и нацелил на мальчика копьё.
– Кто такой?! – спросил он вполголоса.
Кан упал на колени и, умоляюще прижав к губам указательный палец, извлёк из свёртка два плаща, протянул их дозорному и, ещё раз призвав его к молчанию, на четвереньках пополз к кострам. «Добытчик, – решил дозорный. – Повезло, что поделился, а не стал пугать знакомым сотником, который наверняка потакает такому пролазе».
А юный разведчик стратега Ритатуя невдалеке от ближнего костра поднялся на ноги, и смело вошёл в лагерь грозного врага, готовящийся к ночлегу. Он и раньше встречал в родном городе моряков из Атлантиды и знал, что атланты бывают двух видов – краснокожие черноволосые и темноглазые, а также белокожие, светловолосые и светлоглазые. Он вполне вписывался в расовый вид атлантов и знал полтора десятка слов их языка, пару ругательств и несколько фраз. Этого, по его мнению, ему вполне должно было хватить для исполнения поставленной им цели…
Вилен в компании командира шестого когопула здоровяка Флика строил планы дальнейшего завоевания Эллады. Планы эти состояли по преимуществу из ругани в адрес упёртости коринфян и изворотливости отряда Кэнта. Крепостной гарнизон и сборная пелопонессцев взаимодействовали на изумление согласованно – в первую очередь за счёт полководческого таланта микенского сотника Герта, помощника аркадского кормчего – храброго, красноречивого, но малоопытного в сухопутной войне.
В разгар сетований на судьбу-злодейку в шатре появился один из двух личных телохранителей Вилена – громадный атлет Ассол.
– Светлейший, – сказал он с растерянной усмешкой, – к тебе гости.
– Откуда? – раздражённо спросил Вилен.
– Из Афин, похоже, – осторожно предположил телохранитель.
– Послы?
– Нет, светлейший. Мальчишка туземный, утверждает, что у него к тебе деловое предложение.
– Ты что, шутишь, что ли? – с подозрением полюбопытствовал Вилен.
– Никак нет.
– Ты что – хочешь сказать, что по нашему лагерю свободно разгуливают афинские детишки? – вспылил Флик.
– Я не знаю свободно или нет, но у твоего шатра, светлейший, стоит афинянин и требует, чтобы его впустили. Да ещё лается при этом, как портовый грузчик, – чётко ответил Ассол. – Что ему передать, светлейший?
Полководцы обменялись коротким взглядом. Отчего бы не позабавиться, раз ничего серьёзного в голову не идёт?
– Впусти, – разрешил Вилен, отчаянно махнув рукой.
Ассол, коротко поклонившись, шагнул к входу и обернулся уже у самого полога:
– А впускать с кинжалом, или сначала обезоружить?
– Так он ещё и вооружённый?! – восхитился Онесси, всплеснув руками. – Ладно, веди вооружённым, но Клет пускай его контролирует.
Клетом звали второго телохранителя, статью не уступающего, а кое в чём и превосходящего своего коллегу, кроме того, он неплохо владел ахейским наречием. Он ввёл Кана под своды огромного шатра, уставленного мебелью, обогреваемого двумя жаровнями и освещаемого двумя десятками свечей. В креслах у огромного стола расположились громадный силач в доспехах, щедро украшенных позолотой и драгоценными камнями, и человек средней комплекции, облачённый в пурпурный хитон из тончайшего полотна, расшитого золотыми нитями. За спиной второго стоял пожилой раб с оливковым цветом кожи и чёрными, как маслины, глазами.
Внимательно осмотрев обстановку, оценив вольготную позу человека в хитоне, развалившегося в кресле, как на постели, Кан отвесил ему короткий поклон и произнёс с широчайшей улыбкой:
– Радуйся, царь! – Вилен частично напомнил ему облик дядюшки Изолия, грозного воина, но добродушного человека, и эта деталь помогла Кану взять себя в руки и обрести свою всегдашнюю скрытую иронию, позволявшую дурачить не самых глупых людей.
– Чему ты предлагаешь радоваться, раб? – холодно полюбопытствовал Вилен, помолчал и добавил, безопасности для. – Я не царь, а всего лишь родственник царей великой Империи. Можешь называть меня светлейшим.
– Я, в общем-то, тоже не раб, – улыбнулся хитрый потомок рода Норитов. – А радоваться нужно тому, что я сумел предстать перед твоими грозными очами живым. Меня могли запросто насадить на копьё, когда я пробирался в ваш лагерь. А у меня к тебе очень выгодное для нас обоих предложение.
– Для начала, представься и расскажи кто ты такой.
– Понимаю, – кивнул Кан. – Зовут меня Канонесом. Родителей своих я не знаю, потому что был подкинут на крыльцо храма Деметры, что в Элевсине. Воспитывался при храме в качестве слуги. В возрасте десяти лет был выгнан на улицу, потому что был заподозрен в краже миски с фигами.
– А ты их крал? – перебил Вилен.
– А ты, светлейший, в детстве по полгода без сладкого сиживал? – с вызовом вздёрнув подбородок, огрызнулся младший из братьев Норитов, которому без сладкого оставаться доводилось частенько, а Леону не всегда удавалось вынести часть десерта из столовой. – Одним словом, четыре года я побирался на улице, приходилось временами и подворовывать. А в четырнадцать у меня появился кинжал…
– Так ты разбойник, что ли?! – догадался проницательный Флик.
– Это слишком сильно сказано, господин, – смущённо протянул Кан. – Правильней сказать, уличный грабитель. Пьяные матросы, загулявшие юноши…
– И убивать доводилось? – уточнил Вилен.
Кан кивнул.
– Так тебя вешать надо! – хмыкнул Флик.
Кан нагнулся, развязал узел свёртка и один за другим бросил к ногам Вилена четыре плаща.
– Это плащи афинских воинов, светлейший, – сказал он с вызовом. – А афинские воины свои плащи без боя не отдают, – он искоса взглянул на Флика. – Меня за плащи, снятые с убитых гоплитов, значит, надо вешать, а тебя за то же самое – награждать? Вот и я хочу, чтоб меня наградили! Разве это несправедливо?
– Какой награды ты ждёшь? – усмехнулся Вилен.
Демонстративно набрав воздуха полную грудь, Кан выдохнул его шумно и сказал:
– Позволь, светлейший, рассказать всё по порядку. Когда я узнал, что ваша армия вторглась в Элладу, я поначалу перепугался не на шутку – вы настолько быстро продвигались к Афинам, что участь стать одним из тысяч рабов вырисовывалась в полной красе. Но тут выяснилось, что Коринф способен сопротивляться. А отряд Кэнта мешает его общему штурму, и поймать его в засаду не получается. И я понял, что у меня появилась реальная возможность не просто спастись, а возвеличиться. Короче, я могу сдать тебе отряд Кэнта.
Атланты переглянулись, надежда уже проснулась в их сердцах, но холодный разум полководцев ещё противился ей.
– Каким образом ты предполагаешь сделать это? – пренебрежительно поинтересовался Вилен.
– Знаешь, светлейший, – хитро прищурившись, Кан без спросу уселся на одну из скамей, придвинутых к столу, – меня так часто обманывали, что прежде, чем оказать услугу, я взял за правило сначала получать оплату.
– Что ты хочешь, афинянин?
– Золота хочу! – алчно выплюнул из себя хитроумный представитель честного рода Норитов. – Столько, сколько сам вешу! Коня, какого сам выберу! И полный доспех – такой, как вот у этого верзилы, – и он ткнул пальцем в сторону Флика. – А потом, когда вы захватите Элладу, вам понадобятся помощники из местных. Я хочу править Афинами. Дай слово, что исполнишь мои условия, и я отдам в твои руки отряд твоих опаснейших врагов.
– Я даю тебе своё слово, – после некоторого раздумья решил Вилен. – Доспехи принесут сейчас – Либиант, озаботься!
Раб, низко поклонившись, вышел из шатра.
– Коня выберешь завтра с утра. Золото ты получишь, когда отряд Кэнта прекратит существование. Не пытайся оспорить слова Вилена Онесси! – нахмурив брови, полководец пресёк попытку Кана вставить в монолог противника словечко-другое. – Что касается твоего дальнейшего возвеличивания, то отряда Кэнта для этого мало.
– Есть у меня одна дельная мыслишка на этот случай, – махнул рукой Кан. – Не знаю только, понравится она тебе или нет. А пока ходят за доспехами, нельзя ли покормить меня, светлейший? С утра слоняюсь без крошки во рту.
– Можешь слопать всё, что осталось на столе, – милостиво разрешил Онесси.
И Кан набросился на остатки ужина, стараясь выглядеть при этом жадным до еды уличным грабителем, не больно-то разборчивым в порядке поглощения блюд.
– Я разведал подходы к лагерю Кэнта Аркадца, и знаю с которой стороны подвести конницу на расстояние прямого броска, – проговорил он с набитым ртом. – Я знаю, где хуже всего налажена охрана лагеря, и могу снять дозорных – ведь я же афинянин, а не атлант; меня подпустят вплотную. И – самое главное – удар мы нанесём оттуда, куда Аркадец стал бы отступать в случае надобности. У южан нет ни одного шанса спастись. Поэтому мне нужен конь. И не кляча, а такой, на каком я не постыдился бы предстать перед дозорными.
Полог шатра откинулся, и в проёме показался Либиант, согнутый под тяжестью оружия. Кан издал восхищённый вопль и кинулся ему навстречу. Он жадно разглядывал позолоченные доспехи шестого когопула, исследовал чёрную бронзу меча и кинжала, цокая языком от восторга. Потом, старательно изображая новичка, облачился в доспехи, напялил шлем с белыми перьями, прицепил к поясу оружие, вздел на руку овальный с вырезами щит, растроганно выдохнул:
– Всё по чести. Я твой верный сторонник, светлейший!
– Жить будешь в палатке моих личных телохранителей, – сказал Вилен, насмешливо щурясь. – Клет, присмотришь за мальчишкой. Корми и защищай его. Но ты, Канонес, собирался оказать нам ещё одну услугу.
Кан любовно провёл ладонью по полированной бронзе позолоченного панциря и молвил небрежно:
– Можно попробовать выманить коринфян из города.
– Каким образом? – спросил Флик.
– Напоминаю, светлейший, что я афинянин, – Кан принципиально игнорировал Флика, поэтому разговаривал исключительно с Виленом. – Я выгляжу, как истый ахеец, веду себя, как афинянин и разговариваю на аттическом наречии. Меня не заподозрят в том, что я атлант. Я ведь уже атлант, светлейший? – спросил он с некоторым подозрением и отчаянной надеждой.
Вилен кивнул.
– Одним словом, я могу подобраться к городской стене и передать просьбу нашего басилевса Эгея о поддержке ночной атаки на ваш лагерь. Скажем, завтра после заката. Я передам Аристарху, что если он хочет освободиться от осады, то его войско должно с возникновением шума ударить всеми силами в направлении на твой шатёр, светлейший. Они знают, что афинская армия славится ночными атаками. Они поверят. Когда конница начнёт топтать отряд Кэнта, Аристарх выведет часть войска на вылазку. И угодит в засаду, а вы тем временем сможете штурмом овладеть городом. Вот. Достаточно для того, чтоб отдать мне Афины?
– А ты опасный человек, Канонес! – с удивлением промолвил Вилен Онесси.
– А афиняне точно не обрушатся на наш лагерь завтрашним вечером? – подал голос, задетый откровенным пренебрежением к своей громоздкой особе командир шестого когопула.
– Моим бывшим землякам придётся для этого обратиться в коней Гелиоса, – фыркнул Кан. – Вы что, не знаете, что афинская армия стоит на границе с Мегаридой? Ни за что не поверю, будто ваши лазутчики давно не разнюхали её местонахождение! Только у меня есть одна просьба, светлейший. Я хотел бы, чтоб Клет сопровождал меня к Коринфу, чтобы мне лишний раз не пробираться сквозь ваши дозоры – у меня плащей не так много осталось.
– А при чём здесь плащи? – заинтересовался Вилен. – Какое отношение они имеют к моим дозорам?! Чего молчишь?
Кан изобразил сильное смущение, но охотно уступил нажиму вражеского стратега:
– Так меня ваш дозорный в лагерь за два плаща пропустил.
– Интересно-о-о, – протянул Онесси. – Где ты в лагерь прошёл, завтра Клету покажешь. Клет, ты сам знаешь, что делать…
«Одним гадом меньше», – подумал гоплит Канонес Норит, и ни крохи жалости не было в этой мысли. Как ни повернётся его дальнейшая судьба, а двух атлантов он уже к Аиду спровадил. Пора бы и коринфян обнадёжить.
– Светлейший, – сказал он с глубоким поклоном, – не прикажешь ли отправиться к городу? Хочется побыстрей выполнить обещанное и прилечь. Я вторые сутки на ногах.
– Клет, проводишь мальчишку и устроишь на ночлег, – распорядился Онесси и невольно покачал головой, видя с какой предусмотрительностью ахеец собирает разбросанные плащи. Жадный предатель куда предпочтительней предателя бескорыстного. Этот за плату не то, что собственный город – родную мать продаст с потрохами.
– Дать бы этому наглецу хорошенького пинка… – проворчал Флик. – До чего ж я не люблю продажные шкуры!
– Пускай резвится, – фыркнул Онесси. – Он не атлант, слава Кетлю! Это хорошо, что среди туземцев водятся такие ублюдки. Легче страну взять.
В сопровождении Клета Кан сначала зашёл в палатку телохранителей, оставить своё имущество и доспехи и оценить место ночлега. Палатка оказалась обширной, в ней уже спали двое телохранителей отдыхающей смены, два ложа стояли свободными, Канонес совсем было вознамерился уложить плащи на одно из них, но сопровождающий бесцеремонно скинул их наземь:
– Пока собственным ложем не обзавёлся, на земле поспишь – не велика птица! – рыкнул он на ахейца.
И они отправились к стенам города, смутно белевшим в зареве костров. Идти было неблизко – около километра они брели между спящими воинами. Чтобы загладить стычку, произошедшую в палатке, Кан предложил Клету поучить его атлантскому языку. За этим полезным занятием они и не заметили, как оказались у крайних костров. Клет довольно быстро разыскал сотника дозорных и представил ему ахейского лазутчика.
