Текст книги "Гроза над Элладой (СИ)"
Автор книги: Александр Колосов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Афины выступают
Сладкий утренний сон был варварски разрушен громким голосом отца:
– Подъём, лежебоки!
Кан с величайшей неохотой раскрыл глаза и невольно распахнул их во всю мочь – Тенций Норит, глава семейства, один из лучших оружейников Аттики и лучший поединщик Афин, невзирая на раннее утро, был обряжён в полный доспех гоплита.
– Что случилось, отец? – не скрывая тревоги, поинтересовался Леон, спрыгивая с ложа и крепко отирая лицо ладонями.
– Умывайтесь, одевайтесь и следуйте за мной, – не вдаваясь в объяснения, распорядился Тенций.
Его младшие сыновья наскоро сполоснулись, полив друг другу из гидрии, утёрлись грубым холщовым полотенцем и, накинув хитоны, отправились за отцом. Он отпер дверь в святая святых своего дома – оружейную комнату, откинул крышки установленных там сундуков и широким взмахом руки указал на их содержимое:
– Выбирайте, что по душе придётся!
Парни, не чинясь, вытряхнули наружу всё, что хранилось в сундуках, и зарылись в доспехи и оружие по уши. Через десять минут перед отцом предстали два юных ахейских воина. Леон удостоился одобрительного хлопка по плечу – он надел на голову типичный шлем с тремя гребнями, утыканными конским волосом, и тремя конскими хвостами, опускавшимися на плечи и спину. Его не по-юношески атлетичное тело защищал цельный бронзовый панцирь, к нижнему краю которого были прикреплены кожаные полосы с нашитыми на них оловянными пластинками – они прикрывали бёдра до коленей. Голени Леон прикрыл оловянными поножами. Щит он выбрал большой, из турьей кожи, окованный по краю медной полосой, и украшенный пятью бронзовыми бляхами. Латы дополнялись кинжалом и ахейским мечом из чёрной бронзы.
Кан меч тоже выбрал из прочнейшей чёрной бронзы, только не ахейской, а атлантской формы – человеку, обладающему тяжёлым ударом, клинообразный атлантский меч был гораздо предпочтительней, поскольку им было можно не только эффективно рубить, но и колоть. Голову его украшал кожаный шлем с тяжёлым бронзовым гребнем. На тело младший из мужчин Норитов надел пластинчатый бронзовый доспех, щит на левую руку вздел небольшой, но целиком отлитый из бронзы, а правую прикрыл наручем. Поножа у него была одна – на левой ноге. А ещё он, не чинясь, и не смущаясь, привесил к поясу железный кинжал, по цене не уступающий половине своего снаряжения. Да, железный кинжал был в Допотопные времена баснословно дорог, но он пробивал любые доспехи. Тенций только крякнул в кулак.
– Идите за мной! – велел он.
В мегароне за столом Кан увидел своих старших братьев – воинов гарнизона крепостушки на границе с Мегарой. Каждый из афинских юношей, завершив обучение в гимнасии, почитал за честь два-три года отслужить на границе Аттики, чтобы обрести боевой опыт – времена были трудные, опытный воин мог рассчитывать на уважение друзей и опаску врагов.
Старший из пяти братьев – Фидий через месяц-другой собирался вернуться домой. Он отслужил три года, принял участие в отражении дюжины вражеских набегов, на его личном счету было четырнадцать мегарян, саламинцев и беотийцев. Рослый, широкоплечий, храбрый, но хладнокровный, он был родительской опорой и объектом гордости для младших братьев.
Двойняшки Торит и Гифон всем на изумление не походили друг на дружку ни внешне, ни характером. Правда, оба не отличались разговорчивостью, но когда Гифон открывал рот, многие предпочитали закрыть свой, чтобы не нарваться на язвительные реплики этого крупного, слегка похожего на медведя, смельчака и стойкого бойца. Они с Торитом служили второй год и заставили уважать себя всех, в том числе и хама десятника из личной дружины басилевса Эгея. Торит отмалчивался даже тогда, когда начинал говорить Гифон, зато его увесистые кулаки и каменно-твёрдые локти весьма красноречиво поддерживали словесные выпады близнеца. Он был беззаветно храбр и справедлив. Горе тому, кто пытался задеть его младших братьев, он не стеснялся противоречить даже отцу, если тот был излишне строг к «малышам», как любовно звал их Торит.
«Малыш» Леон семнадцати лет отроду был, к слову сказать, крупней и сильней своего заступника. Мать не раз говорила, что в молодости Тенций Норит один в один выглядел, как Леон. Молодого себя видел в нём и отец. Синеглазый юный богатырь, весёлый и добродушный, умеющий и песню спеть, и сложный танец исполнить с блеском, и дать достойный отпор толпе неприятелей из чужой филы – его любили и родители, и братья, и девушки, и молодая рабыня Барута, прислуживающая за столом. В трудные и кровавые Допотопные времена с такими людьми старались дружить, а не ссориться.
На фоне своих героических братьев Кан выглядел настоящим замухрышкой, хотя грудь его была обширна, а плечи широки. Природа сыграла с ним остроумную (с её точки зрения) шуточку – она лишила рельефности его основные мышцы, передав часть мощи бицепсов и трицепсов множеству других мускулов. У него были стальные связки. Но чудовищная сила, хранящаяся под упругой кожей младшего отпрыска достойного рода Норитов, внешне не проявлялась никак. Тренировки в гимнасии не приводили к особым результатам – бицепсы Канонеса (таково было его полное имя) упорно не желали увеличиваться в объёме, они просто становились крепче. Тигр больше и тяжелей царя зверей, но это внешнее впечатление – чтобы уравновесить реальную силу львов, в римских амфитеатрах против двух из них устроители выпускали не меньше трёх тигров.
Впервые эта скрытая львиная мощь проявилась у достойного потомка более чем достойного батюшки в возрасте четырнадцати лет. Преподаватель кулачного боя в гимнасии человеком был вспыльчивым и жестоким. Многие мальчики отведали увесистых затрещин и подзатыльников, которыми наедине угощал отстающих этот костолом. В число отстающих Кан попал сразу, едва появился на уроке. Не потому, что нерадиво исполнял упражнения. А потому, что обладал длинным и острым языком и посмел ответить хаму остротой на остроту. За что и был оставлен для примерного наказания.
Но когда здоровяк-учитель попытался влепить ему оглушительную пощёчину, гордая кровь Норитов вскипела в жилах юного остряка, и он ударил его в солнечное сплетение, как учил Торит, и с ужасом увидал, к чему приводят его вспышки ярости – бедолагу кулачника скрутило в жесточайшем удушье, от боли он сложился пополам. Хорошо, что под рукой оказалась вода, испуганный Кан побрызгал ею на сражённого врага и дал ему напиться. С той поры грубиян преподаватель относился к нему с превеликим почтением, и Канонес спокойно изучил приёмы древнего бокса и панкратеона – помеси борьбы с кулачным боем.
Другого бы собственная силища толкнула на использование её при каждом удобном случае, но впечатлительный и добросердечный Кан был так напуган собственной яростью и её последствиями, что старательно уменьшал мощь ударов и захватов в дружеских потасовках и уличных драках. Кроме того, рядом с ним всегда находился его погодок Леон, переполненный задором и готовый заступиться за младшенького ещё до того, как на него кто-нибудь нападёт. Третьим в их компании был красавец и атлет Кул Изолид – сын закадычного отцовского друга и коллеги Изолия, так что проявлять геройский потенциал Кану было крайне затруднительно. Кроме того, как по-настоящему сильный человек, он обладал спокойным, чуточку ленивым характером, спровоцировать его было практически невозможно.
Привычка держаться на вторых ролях, не светиться, сыграла с Каном дурную шутку – окружающие решили, что толку от него в их суровые Допотопные времена нет никакого. Работал он хорошо, старательно, только это и примиряло великого воина Тенция с младшим сыном, но выволочки, что словесные, что с раздачей подзатыльников, находили Кана безошибочно. Братья относились к нему хорошо, но с ноткой покровительства. Любила его только младшая сестрёнка Виса – единственная дочь Тенция. Она-то в отличие от остальных знала, каким героем был её братик Канонес.
Дело было в окрестностях загородного дома Норитов, прилепившегося к склону одной из гор. Кан и Виса ежедневно лазали по скалам, прячась от жгучего солнца в густых горных кустарниках. И добаловались – вздорная девчонка решила устроить братцу маленький оползень на склоне горы. И всё бы ничего, да оползень сдвинул с места здоровенный валун, покатившийся прямиком на Кана. Балансировать на стекающем вниз каменном потоке не было никакой возможности. Видя, как валун накатывается на мечущегося брата, девочка зарыдала в голос, и её страх и раскаяние придали Кану решимости. Покрепче упёршись ступнями в скальный выступ, он встретил каменюку страшным по мощи диагональным толчком и с радостным изумлением увидал, что валун, подпрыгнув, отлетел прочь.
– Родителям не проболтайся! – попросил он кинувшуюся ему на шею сестрёнку, опасаясь запрета на дальнейшие прогулки.
Виса с восторгом исполнила его просьбу. Тайна объединила их – будущего воина и вертлявую двенадцатилетнюю егозу. Сегодня Висе исполнилось четырнадцать, у неё отбоя не было от ухажёров.
Кан и Леон поздоровались с братьями и выжидательно уставились на отца.
– Беда пришла на землю Ахайи, – сказал Тенций. – Гонец принёс царю Эгею страшную весть – атланты взяли Микены и осадили Коринф. Если он падёт, через неделю чужеземцы будут под Элевсином, в двух переходах от Афин. Басилевс созывает ополчение. Мы выступаем сегодня. Подкрепитесь перед походом, как следует – обедать придётся нескоро.
Рабыня Барута – молоденькая темнокожая финикийка принесла двух испечённых на вертеле гусей, полдюжины хлебцев и головку козьего сыра. Горшок каши и кувшин с вином уже стояли на столе.
– Выпьем за успешный поход, за победу над имперскими ублюдками! – велел Тенций, поднимая чашу с разбавленным вином.
Все охотно последовали его примеру, понемногу плеснув вина в очаг – в жертву олимпийским богам. Ели быстро, с аппетитом. Старшие, потому, что уже успели повоевать и знали, что это такое. Младшие – потому, что войны не знали и рассчитывали, что она будет славной прогулкой, в которой они сумеют доказать окружающим своё бесстрашие и героизм.
Пока мужчины насыщались, Барута принесла шесть дорожных котомок, тёплых походных плащей и почти трёхметровых копий – сарисс, и напоследок с заметным трудом приволокла пять чехлов с дротиками. Тенций проговорил, как о чём-то незначительном, между делом, пережёвывая сыр:
– Наконечники у них железные, пробивают любой доспех, в каждой связке по десять штук. Метать дротики я учил вас сам, вот и посмотрим, какие из вас вышли ученики. К концу войны каждый дротик должен быть запачкан вражьей кровью. Каждый, кто потеряет хоть один дротик, под крышу моего дома больше не войдёт.
– Ничего себе! – воскликнул Кан. – А если я, допустим, или Леон, попадём в какого-нибудь атланта, а вокруг него скопились его приятели. И что тогда?
– Перестань задавать дурацкие вопросы! – укоризненно ответил Тенций. – Меч-то у тебя есть?
Кан вздохнул и прекратил задавать дурацкие вопросы. Торит подтолкнул его коленом под столом и тихо подбодрил:
– Не боись, малыш, я тебя в обиду не дам, что-нибудь придумаем.
– Я не понял, отец, – хмуро промолвил Гифон, – зачем мы берём Кана – ему же едва шестнадцать исполнилось.
– Эгей велел собрать всех, кто в силах носить доспех, – пояснил глава рода Норитов. – Канонес доспех носит легко. Пусть привыкает к войне. Чем раньше он это сделает, тем легче ему будет в жизни.
Тенций безбожно врал сыновьям – он не сомневался, что младший с войны не вернётся, но ему не было жалко обузы своего рода. Он хотел гордиться каждым своим сыном, а меньшой чаще доставлял отцу сплошные неприятности. Он был честен перед Канонесом – он снарядил его для войны наилучшим образом, пусть постарается выжить. Выживет – милости просим в дружную семью Норитов; не выживет – плакать не станем.
Братья были другого мнения, но держали его при себе. Они встали при входе в главный зал дома матери и сестры. Азалия Норит – мать шестерых детей и верная жена знаменитого бойца – поочерёдно обняла сыновей, расплакавшись в объятьях Леона. На Кана её лирических чувств осталось лишь самую малость, и это больно царапнуло его справедливую душу. Но тут ему на шею бросилась в голос зарыдавшая Виса, и сердце его растаяло от чистой сестринской любви.
– Приди в себя, глупая девчонка! – приказал отец. – Ему завтра с атлантами резаться, а ты ему весь хитон промочила. Ещё простудится, пожалуй!
– Не плачь, сестрёнка, – подал голос и Кан. – Да мы через неделю домой вернёмся. Мы ж Нориты, война – наша мать родная, что нам сделается?!
– На сердце тяжело, – будто в бреду, прошептала девочка, отстраняясь и глядя в лицо брата долгим запоминающим взором. – Вернись живым, братик, очень тебя прошу! Вернись живым!
Присутствующие были смущены состоянием девочки, в Допотопные времена таким словам придавали огромное значение.
– Да что ты его к смерти-то приговариваешь?! – выкрикнул Торит. – Пожелай нам удачи, сестрица! Пожелай нам удачи!
– Удачи тебе, братик! – улыбнулась сквозь слёзы Виса – записная вертихвостка и похитительница юношеских сердец. – Удачи, воины! Возвращайтесь с победой, и не сердитесь на свою глупую Вису.
Воины надели плащи и разобрали снаряжение. Окинув взглядом добрый отцовский дом, они вслед за Тенцием вышли на улицу. Улица была заполнена вооружёнными людьми – здесь жили кузнецы и оружейники, состоятельные горожане, традиционно служившие тяжёлыми пехотинцами – гоплитами. Соседи уважительно приветствовали этот маленький, но грозный отряд. Тенций шёл, сияя от гордости, словно его озолотили.
Центральная городская площадь Афин – агора – в Допотопные времена имела совершенно иной вид, нежели в античное время (да и сам город был гораздо крупней). Огромное пространство было огорожено крепостной стеной, храм Афины располагался в северной части площади, с одной стороны к нему примыкало здание гимнасия со спортивным двором, а с другой – дворец царя Эгея, на парадном крыльце которого обычно вершилось правосудие, со скотным двором. Всё остальное пространство занимал рынок.
Сегодня на месте рынка и пространства для спортивных упражнений молодёжи, отблёскивая на солнце оружием и доспехами, копошилась гигантская толпа вооружённых людей. Эта толпа и представляла собой победоносную афинскую армию, пятнадцатью годами ранее разгромившую коалицию государств центральной и северной Эллады.
Тенций и два его друга Изолий и Адамант были героями той войны – отправленные сотником Априксом навстречу обозу с продовольствием, посланному к их тысяче стратегом Якхиксом, молодые тогда оружейники были атакованы четырьмя сотнями фивян, и в ожесточённой схватке положили практически всех. Возницы обоза разогнали оставшуюся дюжину беотийцев и доставили израненных исполинов к врачу. Троица не только выжила, она поправилась и приняла активное участие в ночной битве, в которой тысяча афинских ремесленников под командой этера Ритатуя Брети в пух и прах разнесла четырёхтысячный отряд локрийцев и гнала его до самых границ Локриды.
Этим подвиги афинских умельцев не закончились. Управившись с отдельным подразделением локрийской армии, Ритатуй присоединил к своему отряду рассеянные толпы разбитых афинских отрядов на границе с Беотией, и вместе с ними ударил на этолийцев, обратив в бегство их авангард. Пока этолийское войско сплачивалось и смыкало ряды, афиняне заняли вершину довольно крутого холма и успешно отбивались на ней до ночи. А ночью тихонечко убрались восвояси, прихватив вражеский обоз и половину конского табуна.
Эгей, с изумлением узнав об успехах ремесленников, передал бразды правления войском молодому полководцу, и не прогадал. Ритатуй двинул армию на Фивы, но когда обрадованный этим басилевс Мелас выступил навстречу, афинская конница атаковала именно ту часть колонны, в которой имел несчастье передвигаться владыка вражеского войска. Басилевс дрогнул и обратился в бегство, войско последовало его примеру. Афиняне отрезали почти половину армии, частично её уничтожили, частично взяли в плен. Вечером того же дня конница появилась у ворот Фив, и деморализованный Мелас не просто подписал мирный договор, а выделил около десяти тысяч пехотинцев для похода на Этолию.
Этолийская армия после изнурительного перехода на соединение с беотийцами начала готовиться к ночлегу, воины разжигали костры, снимали доспехи, складывали оружие… И когда совсем было, расслабились, с ужасом обнаружили, что на их лагерь сомкнутым строем надвигаются афиняне и союзники-беотийцы, поджидавшие этолийцев буквально в пяти стадиях. Сопротивления практически не было – половина воинов Этолии кинулась бежать, а вторая половина запросила пощады.
Особый ужас афинская армия внушила своим врагам в эту войну тем, что, казалось, она всегда прячется там, где её не ждут, и прекрасно знает, где находится и что собирается делать её противник. По вражеским станам гуляли жуткие слухи о пророке Ритатуе, который, погружаясь в транс, общается с богами Олимпа и Аида, узнавая пути, численность и планы врагов. Локрида сдалась, не пытаясь в одиночку противостоять афинянам с их гениальным Ритатуем и бывшими союзниками.
После войны её герои получили достойные награды – троица великих воинов была освобождена от налогов в царскую казну, им вручили серебряные мечи с золотыми рукоятками; Ритатую пожаловали одно из загородных царских имений, лежащих на границе с Мегарой. Стратег понял, что ему подсунули опасный подарок, который не сегодня – завтра могут отнять. Или разграбить – граница-то совсем рядом. Но мегарцы даже не пытались присвоить имущество, принадлежащее загадочному полководцу. Поэтому имение процветало, там выращивали прекрасные оливы, дававшие щедрые урожаи, Ритатуй богател, прикупил себе парочку кораблей, которые возили оливковое масло не только на Крит, но и в Иберию, захваченную империей полвека назад. Он удачно женился, красавица жена родила ему мальчика, которого назвали Мариархом в честь прадеда, но вторая беременность проходила тяжело, Ритатуй остался вдовцом и запил. Да так запил, что не смог остановиться. Дня не проходило, чтобы к вечеру он не упивался в лёжку.
Все попытки Эгея привлечь талантливого алкоголика к командованию армией в войнах, которые вел усилившийся город Афины, не привели ни к чему – по утрам он был просто не способен отдавать внятные приказы, а те, которые удавалось расшифровать, исполнять никто не собирался, в виду их бредовости. Сегодня он присутствовал на крыльце храма Афины, где находились царь Эгей, его сын Тесей, верховные жрецы храмов Зевса, Посейдона, Афины и Ареса, известный дипломат Литапаст, сумевший внести раздор в союз государств центральной и северной Эллады, нынешний верховный стратег Якхикс и ещё какие-то незнакомые Кану люди.
Семья Норитов заняла место в рядах сотни Априкса, выстроившейся у самого подножия храма.
– Что-то поздненько ты сегодня! – так приветствовал Тенция его друг и коллега Адамант, внешне похожий на огромного рыжего ястреба. – Мы с Изолием уж было решили, что совсем не придёшь.
– Чтобы я, да отказался от славной потасовки?! – Тенций только головой покрутил. – Век тому не бывать! Просто подзаправиться решил покрепче, да сыновей подкормить. Помните, каково нам под Ферами пришлось? Если б мы накануне не отъелись впрок, натиска калидонцев могли и не сдюжить.
– Эгей велел приготовить добрый обоз, – сказал Изолий – статный атлет в позолоченных доспехах и пурпурном хитоне. – Так что недоедание нам не грозит. Сотник, рад тебя видеть!
Пятидесятилетний Априкс – старинный командир сотни оружейников и кузнецов радушно приветствовал своих грозных подчинённых. В отличие от них он не был великим бойцом, хотя рука у него была тяжела, а глаз верен. Зато он был идеальным сотником – слугой царю, отцом солдатам. Он умело командовал своим небольшим отрядом, и когда в разгар боя нужно было встать насмерть, сотня вставала насмерть, достаточно ей было услышать гордый клич Априкса:
– Кто отступит, тот – не афинянин! Умирать, где стоим!
Сыновья Тенция перемешались с сыновьями Изолия и Адаманта; Кан с Леоном приветствовали своего заядлого друга Кулиона Изолида – атлетически сложенного красавца с волосами цвета воронового крыла и синими, как небо, глазами. Кул – так его звали в быту – был записным сердцеедом и задавакой, но верным товарищем и дерзким смельчаком, непременным участником всех выходок младших сыновей достойного Тенция Норита. В преддверии смертельных сражений Кул облачился в кожаный панцирь и шлем с высоким гребнем и оловянным забралом.
– Ну, и куда вы запропастились, засони?! – насмешливо спросил друзей грозный Кулион Изолид. – Я уж думал, мне одному придётся имперскую сволочь на остров загонять!
– А ты что – никак на войну собрался?! – изумился Кан, локтём подпихивая Леона.
– Само собой! – гордо заявил Кул. – Куда ж ещё, по-твоему?!
– Судя по панцирю, на очередное свиданье, – улыбнулся меньшой Норит. – Такой панцирь хорошо служит только для того, чтобы девушки на части не разорвали.
– Это для тебя он нормально послужит, – развеселился и Леон. – Кулу для этого в чёрную бронзу облечься надо – у него девчонки совсем сумасшедшие!
– Мар! Эй, Мар! – крикнул Кул, решительно меняя тему разговора; когда его друзья начинали прикалываться, дискутировать с ними мог только насмешник Гермес. – Ты чего это от знакомых нос воротишь?!
Худой, как весло, подросток в золочёных доспехах молчком проталкивался к ступеням крыльца, куда уже взошла троица афинских героев, под глазом у него сочно налился сливовым цветом свежий синяк. Он явно не желал вступать в разговоры.
– Кто это его? – полюбопытствовал достойный сын Изолия.
– Я, – охотно удовлетворил любопытство друга Леон, скромно опустив очи долу. – А не будет к Висе с любезностями соваться. В следующий раз вообще голову набок сверну.
– Это ты правильно, дружище! – горячо поддержал грозного Леона свирепый Кул. – Вот наглости-то набрался, сморчок скрюченный! Я вот о чём хотел вас попросить, парни – когда с войны вернемся, помогите Вису похитить, я в долгу не останусь. Породнимся, подкрепим дружбу родственными связями…
– Отец всем троим головы оторвёт, – засомневался Кан. – Не знаю, как вам, а мне моя очень дорога.
– Зачем такой шлем лёгкий надел, если бестолковкой своей дорожишь? – хмыкнул Кул.
– А я свою бестолковку дома оставил, когда вернёмся, тогда и надену. Кто это?
К царю и его наследнику подвели огромного смуглого детину, конвоируемого личными телохранителями Эгея Нессом и Греантом, которые вдвоём могли запросто противостоять самому Тенцию. Царь задал ему пару вопросов, на которые не был удостоен ответа; детина презрительно ухмылялся даже тогда, когда ему хорошенько врезали по лицу.
– А надо меньше дрыхнуть, юноша! – хмыкнул Кул. – Все нормальные люди уже знают, что в Афины прибыл знаменитый аркадский флотоводец Тин, которого наш Эгей поставил над афинским флотом. И он привёз с собой пленного атланта. Вот этого самого. Говорят, что зовут его Петнафсом. Больше ничего о нём не известно. Здоровый, гад!
– Против отца всё равно не выстоит, – отмахнулся Леон. – Они с дядюшкой Изолием и не таких великанов на тот свет налаживали.
– Это верно, – охотно подтвердил Кул.
Царский совет между тем пришёл к определённому решению. Ритатуй, пошатываясь, остановился напротив пленника. И вдруг быстро спросил на имперском наречии:
– Кто таков?
– Сотник шестого когопула Первой имперской Петнафс! – отчеканил ибер прежде, чем понял, что проговорился.
Стратег с пьяной хитрецой погрозил ему пальцем:
– Первая имперская, значит… С каких это пор действующая армия Империи начала носить числовое обозначение? Она что – не единственная?! Не единственная, да?! Где расположена Вторая имперская, Петнафс?! Откуда она движется? Ты ведь в Македонию плыл? Отвечай, сы-ко-ти-на!
Вместо ответа, Петнафс с места прыгнул на не в меру проницательного пьянчугу, но промахнулся – Ритатуй молниеносно ушёл в сторону и, выхватив у Несса сариссу, упёр её наконечник в горло ибера. В следующую секунду охранники скрутили пленника, Ритатуй ухмыльнулся ему прямо в лицо и обернулся к толпе.
– Эй, все, у кого нет полного доспеха! Слушай меня! Те, у кого есть щиты и шлемы, отходят к гимнасию, у кого топоры и копья – сходятся на юношеском стадионе, а те, у кого нет ничего, кроме ножа и дубинки, скапливаются между храмом и гимнасием. Группироваться по филам, селениям и улицам. Десятников изберите сами. Ах, да! Если кто не знает, меня зовут Ритатуем Брети, я буду вами командовать. Выполняйте!
Толпа пришла в движение и начала стремительно редеть, перестраиваясь. С крыльца спустились Тенций, Изолий и Адамант.
– Сотник, – сказал первый из них, обращаясь к Априксу, – принимай нового начальника, я назначен твоим тысячником, а Адамант и Изолий получили под начало другие тысячи. Так что вместо десятка Тенция Норита, позволь представить тебе десяток Фидия Норита численностью в пять копий.
– Наш Фидий по справедливости должен вообще-то зваться полудесятником, – не преминул сострить Леон.
– Я бы сказал точнее – полудюжинником, – поправил друга Кул и повернулся к отцу. – Пап, разреши воевать рядом с друзьями. Ты ведь знаешь, что мы с Леоном и Каном неразлучная троица. Дядюшка Тенций, я буду хорошим гоплитом, и десяток не подведу.
– А что, я не против, – сказал Тенций – Рядом с друзьями и умирать веселей. Фидий за ним присмотрит; и зарываться не позволит, и приструнит, если что.
– Приструнит он, как же! – фыркнул Адамант. – Да дядюшка Априкс их к атлантам на сто шагов не подпустит! Они же соседи, над Норитами его Анастасия с детства сюсюкается. Если хочешь, чтоб парень воином стал, возьми с собой. Сам проследишь, сам доглядишь…
– Где я за ним доглядывать буду?! – удивился Изолий. – Я же тысячей командовать буду, то есть, буду в тылу, а не в сече.
– Кто тебе мешает в драку ввязаться? Ты же сам командир, а значит, делаешь, что левой пятке вздумается, – Адамант заговорщически подмигнул Тенцию, но тот поддержал Изолия:
– Пока ты в первом ряду геройствовать будешь, атланты твоему отряду в тыл зайдут или ещё какую-нибудь пакость подстроят. Я несказанно рад, что у меня есть Априкс. Если мне подраться захочется, будет, кому за тысячей приглядеть. Знаешь, Адам, сотня Априкса по-прежнему лучшая в городе Афины, независимо от того, есть мы в ней или нет.
Нориты дружески простились с Изолидами и Адамантидами, ушедшими вслед за своими отцами. Между тем, Ритатуй в сопровождении Мара спустился с крыльца и подошёл к маленькому отряду своего старого знакомого:
– Поздравляю тебя с новой должностью, Норит! – сказал он, хлопнув по плечу знаменитого поединщика. – Отличных воинов привёл на защиту Эллады, настоящих бойцов!
– Ритатуй, дружище, – пророкотал Тенций, – не могу ответить тебе такой же похвалой. Ты же наша надежда, мы на тебя так рассчитывали, отправляясь в поход! Брось пить, и Эгей отдаст тебе всю афинскую армию. Ты же можешь расколошматить атлантов, а сейчас ты руководишь какими-то голодранцами, оставив Якхикса командовать нами. Опомнись, ты погубишь нас!
– Зачем мне афинская армия, кузнец?! – хохотнул полководец, слегка пошатнувшись. – У атлантов, небось, на каждого из нас по трое солдат. Афинян мало. Очень мало. Я не хочу отвечать за гибель моих земляков. Вот если бы мне отдали союзную армию…
– Отличный фингал, – говорил меж тем Канонес Норит, с интересом рассматривая Мариарха Брети почти впритык. – Поздравляю!
– Отцепись, липучка, – огрызнулся Мар. – Я не сделал ничего дурного, за что мне по морде дали?!
– Было бы за что – Леон бы тебе вообще голову оторвал, – не выдержав важного тона эксперта по классификации синяков, Кан захохотал и, скорчив таинственную мину, добавил, – У нас на замужество Висы другие виды. Как добрый и преданный друг, советую – если будешь проходить мимо нашего дома, не стесняйся – проходи мимо.
– Я из знатного и знаменитого рода, – напомнил младшим Норитам младший Брети. – Породниться с нами большая честь для любой семьи.
– А я из рода великих воинов! – зарычал Кулион Изолид. – И всегда готов показать тебе дорогу, которая ведёт в обход дома Норитов! Ты меня понял?!
Несмотря на то, что Кул был старше его на два года и втрое сильней, Мар набычился и процедил сквозь зубы:
– Война покажет, кто из какого рода, и кто кого в обход пошлёт!
Ситуация становилась тупиковой – Мар не испугался угроз, а надавать ему по шеям, как вчера, при взрослых воинах было невозможным делом. Вывел мальчишек из этой глухой западни хрипловатый голос Ритатуя:
– Мар! Эй, Мар! Нас война ждёт, между прочим! Не отставай!
Проводив уходящих Брети недоброжелательными взорами, юные афинские герои встали в строй в колонну по трое и, повинуясь команде отца и тысячника, зашагали навстречу подвигам и бессмертной славе. Они шли между толп провожающих, салютуя девушкам, бросающим цветы, и старикам, остающимся для защиты городских стен – и те, и другие ни грана не сомневались в победе. Одна из множества поклонниц Кула выбежала на дорогу и принародно расцеловала Изолида в губы, вызвав в толпе взрыв восторга, а в рядах молодых воинов вздохи – иронические и не совсем. Несколько букетов прилетело и Леону, который каждый раз, когда дождь из цветов осыпал его шлем, раскланивался любезно и многообещающе.
Кан цветов не ждал, он просто парил в облаках общего душевного подъёма и безотчётно улыбался гордости окружающих за грозную армию сильнейшего государства Средней Ахайи.
– Лови, братик! – услышал он так неожиданно, что не успел поймать огромную белую розу, брошенную Висой из толпы. – Удачи тебе, Кан! Удачи! Возвращайся с победой!
Кул оказался более подготовлен к девичьим подаркам – он перехватил цветок на лету и радостно замахал им в воздухе, но Леон бесцеремонно забрал розу и сунул её брату.
– Не понял! – взъерошился Изолид.
– Виса Кану смерть напророчила, – хмуро ответствовал Леон. – Цветок с пожеланием удачи может снять морок. Не тебе он предназначен, красавчик. А ты, Кан, храни его до конца войны, авось живыми вернёмся.
Кан помахал Висе цветком и постарался улыбнуться как можно шире, а потом засунул розу под панцирь. Жизнь ему стала казаться значительно привлекательней, а война не такой страшной.
Когда тысяча Тенция вышла из городских стен, ей было велено податься в сторонку, чтобы пропустить лёгкую пехоту и обоз. Якхикс, назначенный временным главнокомандующим афинского войска, посчитал правильным ориентироваться в походе на скорость движения гружёных повозок и осадных орудий.
Первыми из ворот показалась колонна беднейших жителей Афин, вооружённых ножами и дубинками, они дружно тянули лямки осадных орудий и правили колесницами с продовольствием и необходимыми в походе припасами. Ритатуй присвоил им гордое имя «Джиты», что на псевдо-критянском языке, по его мнению, означало «Бесстрашные». За ними гнали стада овец и быков, а также вели вьючных ослов люди, вооружённые копьями и топорами. Этих Ритатуй удостоил названия «Баши», что, опять-таки по псевдо-критянски должно было означать «Удальцы». И наконец, мимо Норитов прошествовали две тысячи бедняков в шлемах и верёвочных панцирях, со щитами и копьями.
