Текст книги "Лёшка-"студент""

Автор книги: Александр Каменский-Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Черный тронул рукав анестезиолога и глазами показал на дверь. Врач еще раз глянул на экран, где зеленые линии исправно поднимались и опадали в такт ударам сердца, сопровождаемые звуковым сигналом, и кивнул помощнику. Они вышли из лаборатории.

Черный показал Ковалеву листок бумаги, на котором было написано: «Хасбулат Иванович Остапчук». Ковалев, прочитав это странное сочетание кавказского имени, русского отчества и украинской фамилии, понял, что составители кода подбирали наименее часто встречающиеся слова, чтобы исключить случайное совпадение. Лешка, запомнив код, кивнул, и врач спрятал бумажку в карман.

– Вы запомните эти три слова на всю жизнь! – снова заговорил Ковалев. – И если когда-нибудь услышите их, должны сделать все, что скажет этот голос, тот голос, который повторит слова… Запомните: Хасбулат Иванович Остапчук!!! На всю жизнь – Хасбулат Иванович Остапчук!!! Если вы не сделаете того, что скажет этот голос, у вас остановится сердце, вы умрете в муках, вы будете умирать долго и больно!!! – почти кричал Ковалев, он говорил быстро и взволнованно, но в то же время отчетливо выговаривая слова.

Черный повернул маленький кран на стеклянной колбе капельницы, и бесцветная жидкость перестала поступать в пластмассовую трубку, а через нее – в кровь больного.

Лицо мужчины начало сереть, грудь несколько раз судорожно дрогнула… Черный поднес свои тонкие ухоженные пальцы к шее больного, нащупал пульс и склонился к землистому лицу, жестом отстранив Ковалева. Он заговорил сам.

– Если вы не выполните то, что скажет голос, повторивший вам где бы то ни было эти три слова, слова – Хасбулат Иванович Остапчук, то вам будет очень плохо, совсем плохо! Болезнь пережмет вам сердце, легкие не смогут вдохнуть воздух, и никто, кроме человека, знающего код, не сможет вам помочь!!!

Черный говорил нервно, все повышая и повышая темп, голосом и интонацией передавая тревогу и страх. Он прекрасно владел своим голосом и был в своей области настоящим профессионалом. Ковалев был уверен, что каждое слово врача доходит до пациента, навечно отпечатываясь в памяти. Лешка вдруг ощутил удовлетворение от осознания своей власти над этим мужчиной, лежавшим на каталке, ведь безусловно это был не простой инженер или милиционер, судя по тому, что анестезиолога с помощником перед кодированием выгнали… А власть всегда приятна.

– Вам уже плохо, вам очень плохо, и смерть стоит рядом с вами!!! – кричал врач, а серое лицо больного как нельзя лучше подтверждало это. – Если я вам сейчас не помогу, вы умрете!!! – Черный открыл кран капельницы, и лекарство снова начало поступать в кровь больного, подталкивая ослабевшую сердечную мышцу, принося освобождение от объятий смерти, а врач продолжал говорить: – Сердце уже освобождается от тяжести боли, наполняется энергией и силой, начинает работать все четче и сильней, легкие делают большой вздох, вздох глубокий и мощный…

На экране зеленые полосы, почти превратившиеся в одну ровную линию, судорожно вздрогнули, взметнулся зигзаг, похожий на вершину горы, и выровнялся, снова взметнулся, уже не так быстро, и по экрану пошли ровные спокойные волны с острыми вершинами. Больной глубоко вздохнул, с хрипом выпустил воздух и снова вздохнул.

– Хасбулат Иванович Остапчук! – повторил Черный. – Человек или голос, назвавший эти три слова, держит в руках вашу жизнь. Но этот голос желает вам только добра! Всего минуту назад вы чувствовали, что умирали, а я, именно я, запустил ваше сердце! И сердце теперь будет работать ровно и спокойно, сильно и мощно, а голос будет всегда рядом. Этот голос более сильный, чем все, что вы до этого знали. Этот голос всегда с вами! Он рядом и всегда придет к вам на помощь!..

Лицо больного начинало розоветь, и врач убрал руку с сонной артерии больного. Он мельком взглянул на экран, где равномерно змеились зеленые линии, и снова склонился к больному. Черный ввел лекарство из приготовленного анестезиологом шприца, подождал несколько секунд, глядя на часы, и опять заговорил:

– Никому и никогда вы не должны рассказывать того, что произошло с вами. Никому вы не должны говорить про голос, который вы слышали! Никому!!! Этот голос внутри вас, и вы сами вспомните его только тогда, когда вашей жизни будет угрожать опасность. Вы помните, что вы были при смерти, вы всегда будете помнить тот ужас, когда перед вами открылась страшная яма смерти, но вы не вспомните голос до тех пор, пока опасность не угрожает вам так, как только что! Этот голос может прийти к вам по телефону, во сне, в самых неожиданных обстоятельствах. Это может быть женский или мужской голос, похожий на мой или нет, но этот голос повторит три слова… Хасбулат Иванович Остапчук. Хасбулат Иванович Остапчук! Хасбулат Иванович Остапчук!..

Черный вздохнул, на секунду расслабился и продолжал мягким, проникновенным тоном, внушая покой и уверенность.

– А сейчас вы уснете… Уснете крепко. Вам будут сниться сны, где вы увидите себя молодым и счастливым. Проснувшись, вы будете помнить черный мрак смерти и счастливое избавление от нее. Вы будете помнить голос и все сказанное здесь, но эта память останется в самой глубине вашего мозга! В такой глубине, что вспомнить вы сможете только в минуту смертельной опасности. Только тогда! Спите, ваше тело расслаблено и спокойно. Под вами удобная кровать и рядом с вами любящие вас люди. Спите. Отдыхайте… Спите…

Черный вместе с высоким стулом, на котором сидел у изголовья больного, отодвинулся от каталки и расслабился. Он несколько раз глубоко вздохнул и потянулся к телефону.

Через несколько минут каталку с больным увезли и принесли горячий свежий кофе.

– А манипулировать с капельницей совсем и не нужно! – сказал Ковалев. – Я сам могу замедлить или ускорить работу сердца.

– А как вы это делаете?

– Руками.

Пальцы врача подрагивали. Ковалев прекрасно понимал, с каким напряжением проходят такие сеансы. Даже он страшно уставал после внушения, а Черный был обычным человеком…

– И как вы останавливаете сердце? – спросил врач.

– Я подношу руку к груди и, если мне надо замедлить ритм, успокоить его, то вожу руками над грудью медленно, а если мне надо ускорить, то начинаю быстро делать руками круги.

– А что вы при этом думаете?

– То, что делаю! Об ускорении или замедлении…

– Так это то же самое внушение!

– Нет. Я уверен в этом. Может, и работает здесь мысль, но не так, как обычное внушение. Дело в том, что я ощущаю тепло, если есть контакт с сердцем, и не чувствую, если контакта нет.

– А может, это тепло кожи? Вашей или пациента…

– Может. Но как вы объясните, что такое же тепло иногда идет от цветка, от дерева, да от всего, что имеет биологическое происхождение?

Черный пожал плечами, похоже, эта тема не очень интересовала его.

– Объясните, а для чего мы кодируем этих людей? – спросил Ковалев, наливая себе кофе.

Черный вздрогнул и посмотрел на телекамеру.

– Только не говорите, что для предотвращения смерти при следующем инфаркте! Я ведь знаю, что те трое, которых привозили ночью, даже не были больны!.. Все симптомы были вызваны искусственно.

– Этого я вам не могу сказать…

– Если бы я знал их имена и места работы, нетрудно было бы установить и причину кодирования, ведь так?.. А я могу это сделать. Они случайно не шпионы?

– Алексей, вам лучше не спрашивать.

Врач опять не смотрел в глаза Ковалева. Он насторожился и был готов в любую минуту встать и уйти.

Против внушения или гипноза, что почти одно и то же, давно были выработаны меры противодействия, но благодаря силе Ковалева ни один человек не мог устоять, если бы Лешка поставил себе цель во что бы то ни стало подавить волю противника. В то же время тренированный человек, знающий методику противодействия, мог сопротивляться Ковалеву несколько минут и имел шанс хотя бы покинуть комнату или вызвать подмогу. Все это знал Черный, знал и Ковалев.

– Я и не спрашиваю, – Ковалев посмотрел на руки врача, нервно перебиравшие листочки бумаги на столе, и устало добавил: – но я понимаю, что чем больше появляется людей, закодированных с моей помощью, тем меньше у меня шансов когда-либо выйти на свободу! Кстати, вы в таком же положении…

Черный не ответил. Он испуганно посмотрел на телекамеру и отвернулся.

– Или вы думаете, что это не так? – с усмешкой спросил Ковалев. – И к вам приставят особую охрану, будут сопровождать в отпуск к морю вместе с супругой, возить в театр, охранять в ресторане?..

– Перестаньте! – резко сказал врач.

– Не нравится? Мы с вами привязываем людей к какой-то тайне и, судя по всему, привязываем на всю оставшуюся жизнь. Неужели вы не понимаете, что тем самым мы приковываем и себя?!

Врач резко встал, чуть не опрокинув на пол чашку с недопитым кофе, и нажал на кнопку вызова охраны. Над дверью зажегся красный огонек, показывающий срабатывание автоматики замка, и одновременно зажглись красные огоньки на телекамерах. Огонек над дверью означал и запрещение Ковалеву всяких движений.

Однажды, ради озорства, Ковалев нарушил это правило и попытался пройти к двери. При первом же шаге завыла сирена, а из скрытых в стене отверстий в комнату ударили струи газа. Ковалев сразу потерял сознание и очнулся через несколько часов в своей камере, а голова его разрывалась от дикой боли. Со временем он узнал, что все помещения, предназначенные для него, оборудованы такими системами, в том числе и двор его тюрьмы, довольно обширный, где они теперь иногда гуляли вместе с сыном и Верой.

Жена с малышом могли в любое время поехать в город, в их распоряжение была предоставлена машина с водителем. Вообще после того, как Ковалев с Черным начали регулярно кодировать чем-то неуловимо похожих друг на друга мужчин, он вместе с семьей получил довольно много благ. Их отлично кормили, по Костиным заказам привозили игрушки, детские книги и многое другое. Вера постепенно привыкла к такой жизни, но Ковалев все больше начинал задумываться над своей дальнейшей судьбой. И перспективы его не радовали…

– Леша, примерь.

Ковалев оторвался от телевизора и повернулся к Вере, державшей в руках только что законченный свитер. Она вязала его больше месяца, и это занятие ей очень нравилось. Лешка натянул свитер.

– Хорошо, – отметила она, – вот бы тебя в нем к маме привезти!..

У Лешки сразу испортилось настроение. Он молча стянул обнову и вернулся в кресло.

– Мог бы и поблагодарить… – обиженно сказала Вера.

– Спасибо… – Лешка встал, поцеловал Веру и снова вернулся в кресло.

Костя смотрел на родителей из своего угла с игрушками. Он был не по возрасту наблюдателен и отмечал все, что происходило между ними, вмешиваясь в их разговоры иногда так точно, что предотвращал готовую вспыхнуть ссору, без чего, при всей любви этих двух непохожих друг на друга людей, в гнетущей обстановке тюрьмы все-таки не обходилось.

– Папа! – сказал Костя. – Это где?

Он показал на телевизор. На экране по городу с обыкновенными многоэтажными домами ходили люди.

Ковалев потянулся к телевизору и прибавил звук.

– Наш цементный завод… – вещал с экрана смуглый мужчина, – обеспечивает цементом половину Армении…

– Армения, – сказал Ковалев, – это там, где Кавказские горы.

– Он скоро умрет, – звонко объявил Костя.

– Что?!! – Ковалев повернулся к сыну.

– Он скоро умрет, – серьезно повторил малыш, глядя на экран, – его домом убьет.

– Ну, Ковалев!.. – с гневом и одновременно растерянно сказала Вера. – Это твои фантазии! Это ты его все пытаешь, что он там чувствует!..

– Помолчи! – прикрикнул Ковалев. – Откуда ты это взял? – он смотрел на сына.

– Я знаю, – ответил мальчик, – там земля начнет трястись, там люди надоели земле, и она их дома разрушит…

Ковалев встал, подошел к малышу и присел перед ним на корточки.

– Ты это точно знаешь?

– Да. И в Чернобыле тоже земля… Это ей надоело.

– Так по-твоему, земля – живая?

– Конечно! – Костя говорил так, как будто объяснял туповатым родителям само собой разумеющееся. – Там, где люди убивают друг друга или собираются убивать, или если растения душат своими заводами, там земля болеет и начинает сердиться. Ведь ты тоже кашляешь, когда простываешь!..

– А как ты понял, что будет землетрясение?

– Это видно. Там плохо все…

– А скоро это будет?

– Я не знаю… Это знает земля.

– Так ты и с ней разговариваешь?

– Как с тобой? – уточнил малыш.

– Да. Или как с котом?

Костя на минуту задумался, серьезно глядя на отца.

– Нет. Она не умеет так. Она болеет…

– Так не умеет потому, что болеет…

– Нет. Она с другими планетами разговаривает. По-другому.

– А ты и это слышишь?

– Я чувствую.

Вера со страхом смотрела на мужа с сыном, которые так хорошо понимали друг друга. Она видела, что оба совершенно серьезны и что их странный разговор – не бред шизофреника. Слишком много чудесного и необъяснимого произошло на ее глазах всего за несколько лет, и она не вмешивалась в разговор.

– А как ты думаешь, есть у земли то, что мы называем головой? Чем она думает?

Костя опять задумался.

– Она вся голова, – наконец ответил мальчик, – она думает там, где плохо!

– Там, где ей больно? – пытался понять Ковалев.

– Да.

Ковалев встал, посмотрел на телевизор, на встревоженно закусившую губу Веру и подошел к телефону.

– Папа, давай порисуем, – предложил Костя.

Ковалев, как будто не расслышав, смотрел на экран, где опять показывали дома в окружении гор, белеющих снежными вершинами.

– Фантазии это! – сказала Вера. – Это он придумывает…

Ковалев снял трубку.

– Соедините меня с Каверзневым. Срочно.

Через минуту на том конце провода ответил подполковник.

– Алексей Владимирович, вы должны приехать сюда. У меня для вас есть срочные новости.

– А до понедельника отложить нельзя?

– Нет. Очень важно. Это связано с большим несчастьем.

– Хорошо, выезжаю.

Каверзнев с Ковалевым сидели в комнате, служившей супругам спальней. Из открытой двери доносились звуки музыки из мультфильма – любимого зрелища Кости после компьютерных игр, появившихся в комнате Ковалевых несколько дней назад.

– И ты думаешь, это серьезно? – спросил подполковник, выслушав рассказ Ковалева.

– Вполне. Он никогда не врет.

– И что ты предлагаешь?

– Я не знаю… Но начальству надо сообщить.

– Ну, и как ты себе представляешь последствия? Ты думаешь, нам поверят и начнут эвакуировать целый город?.. Ведь твой сын даже не знает, когда будет землетрясение, так, может, это случится через два года?

Ковалев промолчал.

– Я вообще не представляю, как я буду все это докладывать!..

– Устройте встречу со мной, я сам расскажу.

Каверзнев криво усмехнулся.

Ковалев не знал, насколько боялись знакомства с ним все руководители подполковника, в чьем распоряжении все эти годы находился Ковалев. То, что делали с помощью Ковалева, на другой день докладывалось руководству, но о существовании феномена под фамилией Ковалев знали всего несколько человек – заместители председателя комитета, а о всех его способностях знали только те, кто был рядом с ним: генерал – непосредственный начальник Каверзнева, и председатель комитета.

– Ладно, – сказал подполковник, – руководству я доложу. Но, признаться, я и сам не особенно этому верю…

– Не обязательно вывозить всех из города… Я бы в первую очередь начал искать то место, где происходит напряжение. Ведь Костя говорил о том, что там болеет земля! Вот и надо попытаться устранить.

– Да у нас весь мир болеет! Что ж теперь и его переделывать?

Ковалев усмехнулся, на секунду представив такую работу.

Каверзнев встал.

– Ты перестань вопросы задавать! – на прощанье сказал он. – Шенгелая отметил в рапорте твою любознательность.

– Когда-нибудь я его отучу жаловаться!..

– Ну и опять здесь один останешься. Между прочим, мне три месяца пришлось убеждать руководство, чтобы вам с Верой разрешили жить вместе. Только хуже себе сделаешь…

– Если их от меня заберут, я вообще больше ни одного задания не выполню! Так и передай!

– Да ладно тебе, ладно!.. Ох, и любишь же ты в бутылку лезть…

– Алексей Владимирович, скажите, все-таки обсуждался ли вопрос о том, чтобы я знал срок наказания? Ведь я приношу вам пользу, не сравнимую ни с чем? Неужели я не заработал капельку свободы?!

Каверзнев с плохо скрываемой жалостью смотрел на бессрочного узника. Он, как никто, понимал, что никогда перед Ковалевым не раскроется выход из тюрьмы, потому что никто не возьмет на себя груз ответственности за решение об освобождении Ковалева, так как никто не может с уверенностью сказать, станет ли Ковалев на свободе жить честно, да и способен ли он на это. Не начнет ли этот несчастный человек, наделенный огромной силой, вербовать для себя армию, подчиняющуюся без сомнений и рассуждений, не осознающую власть Ковалева над простым смертным, а поэтому – армию беспощадную?.. Никто не мог определить, кого ненавидит этот человек и против кого он применит свою силу. В глазах обычных людей Ковалев выглядел богом, но богом, в голове которого могли быть мысли дьявола…

– Я докладывал, Алексей… – виновато сказал Каверзнев. – Но ты же знаешь, как у нас все вопросы решаются!..

Ковалев отвернулся, и Каверзнев пошел к выходу. Лешка на секунду задержался в дверях, глядя вслед начальнику своей тюрьмы, криво улыбнулся и вернулся в комнату, прихватив по пути гитару, стоящую около кресла.

– Песни петь будем? – заговорщически спросил он, подмигнув сыну, и запел: – В траве сидел кузнечик… – подыгрывая себе на струнах и кивая в такт словам головой, неуловимо похожий на кузнечика, передвигающегося в траве легкими прыжками, – совсем как огуречик…

– Совсем как огуречик! – радостно подхватил Костя. – Зелененький он был!!!

Лешка подмигнул Вере, приглашая присоединиться к хору, и они вместе прокричали:

– Представьте себе, представьте себе, совсем как огуречик! Представьте себе, представьте себе, зелененький он был!!!

Через полчаса Костя весело хохотал, подкидываемый вверх отцом, а Вера испуганно вскрикивала, когда сынишка взлетал под самый потолок. Любимая женщина нет-нет да встревоженно посматривала на мужа, в глазах которого притаилась тревога. Она слишком хорошо знала Ковалева и не раз видела его яростную энергию, когда перед ним появлялось препятствие, на первый взгляд непреодолимое.

Этот человек был боец. Боец прирожденный, хоть и совсем не похожий на супермена. Такие люди, даже при маленьком росте, слабости мышц и кажущейся хрупкости телосложения, обладают железной волей, они продолжают заведомо проигранную битву до конца, а видя близкое поражение, проявляют чудеса смелости и мужества, изворотливости и храбрости, но главное – жажды жизни и, как это ни кажется странно, иногда побеждают даже в безнадежной ситуации. Покорить таких нельзя, их можно только убить…

Но женщинам с такими еще труднее… Их мало любить, надо еще и чувствовать. И они не прощают своим любимым даже минутной слабости, потому что не знают ее сами… Они страдают, но заставляют страдать и своих близких. Зато они умеют любить…

Слишком многое связывало с Ковалевым эту красивую маленькую женщину. Она могла по движению бровей догадаться, что не понравилось ее Лешеньке, и по взгляду понять то, чего он просит. И даже через несколько лет, когда давно прошел угар первой влюбленности и к ней пришел опыт замужней женщины, когда она узнала все, что совершил этот человек, она не перестала его любить. Наоборот, чем больше она узнавала Ковалева, тем он казался ей родней. Она искренне верила, что во всем плохом, что совершил ее ласковый, нежный друг и муж за короткий срок пребывания на свободе, виновен не он, а роковое стечение обстоятельств. Ведь он не был плохим, он был добрым и милым, он не терпел несправедливости и никогда не был с ней черствым. Она иногда мечтала о том, чтобы вернуть тот день, когда он впервые совершил преступление, и чтобы она оказалась рядом с ним, забывая, что сама тогда была еще ребенком, она думала, что обязательно бы сумела остановить своего Лешеньку, и не было бы тогда в мире людей счастливей их!.. А она бы уж сумела!.. Обязательно…

Но сейчас смеялся Костя, улыбка играла на лице ее мужа, ее повелителя, она не боялась этого слова, и она не могла не засмеяться вместе с ними… Не могла не окунуться в атмосферу счастья и тепла, волной накрывшего ее, эту комнату, ее сына и ее мужа. И никто, ничто не могло сейчас разрушить эту радость. Все трое любили, но главное – были любимы…

– Ерунда все это! – категорично заявил Шенгелая. – Безусловно, гипнотическими способностями сын Ковалева обладает и со временем он сможет заниматься внушением ничуть не хуже отца, но его детские фантазии про боль земли – чушь.

– А если правда? – волновался Каверзнев. – Вы про Ури Геллера читали? Как он нефть ищет?.. Ведь похоже! А что если Костя сказал правду?

Генерал, начальник «семнадцатого отряда», как в документах именовалось подразделение, созданное для изучения «эффекта нимб», – это был шифр Ковалева с сыном – внимательно слушал спорящих.

– Вы, помнится, тоже сомневались, когда вам впервые доложили, что Ковалев способен подавить волю любого человека, говорили, что этого не может быть! – поддел Каверзнев настырного врача. – Что-то теперь молчите!..

– Так можно договориться, что и колдуны действуют, и заговоры существуют, и тени покойников путешествуют по земле!.. – не уступал Черный.

– А Ковалев, по-вашему, не колдун? Ведь колдуны делали как раз то, что и он! Почитайте сказки, там про это все сказано!

– Вы мне еще посоветуйте старух по деревням собирать, которые молитвами болезни останавливают!

– А не мешало бы…

– Капитан Шенгелая! – перебил спорящих генерал. – Вы применяете запрещенные приемы! Прочтите вот это.

Генерал открыл красную папку с тисненым гербом на коже и подал два тонких листочка.

– Вслух читайте, – добавил он.

– Сегодня, в двадцать два часа по московскому времени, после обработки данных на компьютере, нами получена кривая напряжения земной коры в районе города Ленинакана Армянской ССР, – читал врач, – согласно нашим расчетам, в течение ближайших двух суток возможно землетрясение силой до девяти баллов по шкале Рихтера…

Каверзнев через плечо капитана заглянул в листок. После нескольких машинописных строчек шли графики и столбцы цифр, иллюстрирующие расчеты.

– Ну и что? – врач бросил листки на стол. – Этот прогноз состоялся?

– Да, – серьезно сказал генерал. – Час назад. Через пару часов сообщат по телевидению… Очень много погибших… Такого давно не было.

– Я же говорил! – не сдержался Каверзнев.

– А может, совпадение? – с надеждой спросил врач.

– Может. А может, и нет! А поэтому надо проверить. Завтра к нам приедут еще двое специалистов. Они займутся составлением плана работ новой лаборатории. Вы, Шенгелая, попытайтесь наладить контакт с сыном Ковалева, необходимо подобрать к нему ключик, чтобы он рассказывал вам все подробности, как он чувствует эту «боль земли», – на последних словах генерал чуть запнулся. – Он должен хотеть с вами сотрудничать! Ясно?

– Да.

– А вы, Каверзнев, объясните необходимость подобных исследований Ковалеву. Мне кажется, он не будет возражать.

– Слушаюсь.

– Тогда все. Все свободны.

Офицеры встали.

– Ну, и как они это будут делать? – спросил Ковалев.

– Для них приготовлен специальный самолет. Костя вместе с Верой будут летать над вызывающими беспокойство районами, и Костя укажет, где что-то не так. А потом планируется более детально изучить эту местность. Да, слушай, Шенгелая просил тебя поговорить с Костей, сын твой почему-то не хочет разговаривать с ним…

– С Черным?

– Ну да! Не понравились они друг другу. Тот уже и с конфетами подмазывался, и игрушки приносил!..

– Правильно. Значит, я не ошибся.

– В чем ты не ошибся?

– Сволочь твой Шенгелая! И не буду я с Костей говорить, даже более того, я вообще не разрешу им летать где бы то ни было без меня. Вы хоть чуть-чуть соображаете? Во-первых, твой Шенгелая просто-напросто злой человек, во-вторых…

– Да не считай ты других хуже себя! – не выдержал Каверзнев.

– А ты хорошо людей знаешь?! – тоже взорвался Ковалев. – А кто ребенку под нос плутоний совал?.. Кто?! Не ваши хорошие исследователи?! А?!

Каверзнев промолчал.

– Да и как вы не понимаете своими чугунными башками, ведь Костя воспринимает все гораздо сильней, чем вы, чем я, он же чувствует боль раз в десять сильнее, чем любой из людей!.. – уже орал Лешка. – И главное – чужую боль!!! Представь на минутку, что на тебя свалится боль десяти пациентов стоматологического кабинета, а он именно так чувствует!!! Или у вас под мундирами все забронировано, даже мозги?!

Каверзнев непроизвольно вздрогнул.

Ковалев, когда начинал говорить увлеченно, незаметно для себя впадал в такое состояние, что даже при бедности его языка, а значит, и скупости красок называемых образов, передавал собеседнику то состояние, которое описывал словами. Слушающий начинал видеть картины, незаметно возникающие перед его взором, и переживать то, о чем рассказывал Лешка.

– Ты пойми, Костя почувствовал напряжение земли через телевизионную передачу, так представь себе, что он почувствует непосредственно над тем местом, где через час начнут падать дома и гибнуть люди?.. Что с ним будет?..

– Хорошо… Я переговорю с генералом.

– Рядом с ним постоянно должен быть я. Я согласен после каждого полета возвращаться в тюрьму, не буду спорить… В конце концов, если вы так уж боитесь хоть на минутку меня выпустить, так прикрепите к моему поясу мину с радиозапалом, привяжите ее цепью, чтобы в любую минуту взорвать!..

Теперь обиделся Каверзнев.

– Ты что, нас совсем за садистов считаешь?

– Ой, не надо, подполковник! Не надо! Ты уже забыл, как и тебя вместе со мной газом накормили? Или тебе понравилось?.. Между прочим, рядом со мной сейчас Вера, Костя, которые ни в чем не виноваты, а живут они под прицелом ваших газовых пушек! Заложниками!.. А ты прекрасно знаешь наших людей и нашу технику… Я каждый день Бога молю, чтобы у вас там случайно не включилось какое-то реле и этот газ не полился в легкие жены и сына…

– Тогда ты сам был виноват, что газ включили! Не надо было провоцировать…

– Да я-то ладно! Но ведь и тебя не пожалели!

– Этот газ безопасный. Он только усыпляет…

– Среди таких игрушек нет ничего полностью безопасного. Все они отнимают частичку здоровья! И ты это знаешь.

– Ладно. Я сегодня же переговорю с генералом. Но имей в виду, что заменить Шенгелая некем. На это вряд ли пойдут.

– Значит, Костя не будет выполнять ваши задания. Так и передай!

– Алексей, ты опять начинаешь срываться. Так нельзя.

– Да пошел ты! – Ковалев вскочил и нервно заметался по комнате. – Если бы я не требовал, вы бы уже угробили парня! Особенно ваш Черный…

– Никто не гробит твоего сына, не считай ты всех сволочами!.. Мне пора.

Каверзнев встал и поднял перед телекамерой руку, показывая, что собирается выходить. Во время посещения Ковалева кем бы то ни было за комнатой наблюдали непрерывно. Инструкции здесь соблюдались строго…

Ковалев отошел к окну. Дверь открылась…

– Если мы и сейчас уступим Ковалеву, он начнет требовать новых привилегий, – сказал Шенгелая.

– А если не уступим, Костя не скажет нам ни слова! – горячился Каверзнев.

– Ничего, я думаю, мне удастся его убедить, – улыбнулся врач.

– Этим вы сделаете самую большую ошибку в вашей жизни! Если мы рассердим Ковалева, то он, пусть потом и пожалеет о содеянном, способен натворить таких дел, что потом нам долго будет плохо!

– Не надо нас пугать, – вмешался в спор генерал, – давайте разбираться спокойно, без эмоций. Вспомните, сначала Ковалев отказался надевать одежду, которую носят все заключенные страны, так?

Генерал, словно бухгалтер, пересчитывающий доходы подпольного миллионера, загнул палец.

– Потом он потребовал свиданий с женой не менее двух раз в месяц. После полумесячной голодовки добился… – генерал загнул второй палец. – После этого он отказался сотрудничать с доктором медицинских наук Зайковым, крупнейшим специалистом в области гипноза, и нам пришлось опять согласиться. Далее, он потребовал кота в камеру, на этот раз голодал месяц. Уступили… Затем он заявил, что должен иметь свободный выход в прогулочный дворик, что иначе он заболеет, что ему необходим свежий воздух – и мы опять пошли ему навстречу! Я не буду перечислять все, например, гитару, цветной телевизор и другие требования Ковалева, выполненные нами… – генерал демонстративно поднял вверх руки, разжал кулак и снова сжал пальцы, на второй руке пальцев не было – отсутствовала вся кисть, генерал потерял ее в горах Афгана.

Генерал смотрел на подчиненных, и Каверзнев опустил голову.

– У него под боком жена, – продолжал генерал, – сын, и для них и охраны мы вынуждены построить кухню и переоборудовать дом. По его прихотям мы отказываемся от запланированных экспериментов, и я позволю себе напомнить, товарищи офицеры, что план работы лаборатории составляется с участием крупнейших ученых, а утверждается самыми высокими руководителями! И при этом мы еще вынуждены соблюдать строжайшую секретность…

– Но иначе мы можем потерять Ковалева! – не сдержался Каверзнев, он понял, что на этот раз Лешке могут не уступить. – Вы вспомните, сколько он сделал за это время! Ведь он вылечил несколько десятков человек! Разве он не заслужил более внимательного отношения.

– Вы забываете, что Ковалев – преступник! – отчеканил генерал. – И преступник, совершивший не одно преступление! А преступник обязан отбывать наказание!

– Но не бессрочное…

– В общем, так! – генерал прихлопнул ладонью по столу, как он делал в минуты раздражения. – На этот раз прихоть Ковалева удовлетворена не будет. Он и так слишком хорошо живет! С завтрашнего дня в распоряжение группы будет предоставлен самолет. А с сегодняшнего охрана объекта должна осуществляться по усиленному типу. У меня все.

Довольный врач и мрачный подполковник встали.

– И учтите, Каверзнев, никто вас не освободил от обязанности составлять психологический портрет Ковалева, чтобы предупредить нежелательные осложнения. Вы, именно вы, обязаны все предусмотреть! Никто лучше вас не знает его!

– В создавшейся ситуации я вынужден предупредить о невозможности такого прогноза. Я не знаю, что он сделает завтра…

– Но вы обязаны! – с нажимом сказал генерал.

– Я трижды подавал рапорт о переводе на другое место службы и пять раз – об увольнении из органов. Сегодня же вы получите еще один рапорт.

– Вы свободны, подполковник, – генерал смотрел на Каверзнева с угрозой. – Можете идти.

Каверзнев давно стоял перед столом по стойке «смирно». Он сделал четкий, как на строевой подготовке, поворот и вышел из кабинета.

«Ну и плевать! – думал он, спускаясь по лестнице, покрытой ковром, предъявляя удостоверение часовому и выходя из мрачного серого здания. – Не понимаете вы ничего, и нельзя вам объяснить это в силу вашего тупоумия… Как вы взвоете, когда Лешка устроит что-нибудь вроде мощного поноса у офицеров охраны?! Забегаете!.. А не думаете, что точно так же он может заставить открыть двери тюрьмы, и он об этом знает!.. И не будет у вас объекта эксперимента».