Текст книги "Лёшка-"студент""

Автор книги: Александр Каменский-Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

«Где сейчас Вера? – думал он. – Куда ехать?»

Машина уже неслась по ярко освещенным улицам.

– Стой, – сказал Ковалев. – Остановись.

Машина подъехала к тротуару и замерла.

– Сколько сейчас времени? – спросил Лешка у таксиста.

– Половина двенадцатого…

– Сберкассу какую-то знаешь?

– Какую сберкассу?.

– Любую! Где деньги есть…

– Знаю… Но она сейчас не работает. Ночь…

– Ты с кем живешь?

– Один…

– Тогда вези к себе.

Машина тронулась.

Через час Лешка расположился в квартире таксиста, а хозяина отправил ночевать к одной из его подруг, предварительно внушив ему забыть факт встречи с ним и все остальное, в том числе и причины того, почему ему нельзя появляться трое суток в собственной квартире. Лешка хотел иметь запас времени. Он лег на кровать, но в квартире таксиста почему-то не спалось.

Он подошел к окну, посмотрел на звездное небо и вспомнил, что страна с маленьким трудолюбивым народом, удивляющая весь мир своими достижениями, находится на Востоке, а это значит, что там сейчас день…

«Костя! – позвал он мысленно. – Сынок мой! Малыш! Откликнись, тебя зовет папа!!!»

Он думал об этом упорно, вкладывая в призыв весь свой пыл, всю душу так, что от морозного воздуха ночной Москвы, падавшего из раскрытой форточки, у которой он стоял, ему стало жарко. Он умолял и просил, он хотел быть услышанным…

Костя, сидевший на ковре перед телевизором и с увлечением помогающий пройти маленькому человечку на экране среди прыгающих чудовищ и рушащихся стен, вдруг отвернулся от экрана и прислушался.

– Мама! – сказал малыш. – Нас папа зовет…

Вера, как всегда с вязанием на коленях, недоверчиво посмотрела на сына.

– Ты опять фантазируешь?

– Да нет! Он точно зовет!

– А где он? Откуда зовет?

– Сейчас спрошу, – сказал Костя и беззвучно зашевелил губами. – Он в Москве. Он меня слышит! – крикнул он радостно.

– Ты, наверное, что-то путаешь, – осторожно сказала Вера. – Его увезли в Новосибирск, так генерал сказал…

– Он спрашивает, где мы.

– Скажи, в больнице, скажи, что чувствуешь себя лучше, – недоверчиво глядя на возбужденное лицо сына, сказала Вера. – Скажи, что я его люблю…

– Он говорит, чтобы мы ждали, он едет к нам! – объявил сын. – Он нас тоже любит!

Вера встала с кресла, подошла к Косте и наклонилась к его лицу.

– Ты правду говоришь, малыш? – недоверчиво спросила она. – Ты не придумываешь?

– Да папа это, папа! – крикнул мальчик и вскочил на ноги. – Это он! Только он может говорить со мной! Это он! Его выпустили из-за забора!!!

Малыш подбежал к шкафу и дернул за ручку.

– Мама, давай быстрей, одевайся, ведь папа едет!

Вера, все еще недоверчиво оглядываясь на возбужденного сына, медленно подошла к шкафу и достала любимое черное платье, так нравившееся Ковалеву. Она развязала пояс халата и повернулась к зеркалу.

– Но он же еще в Москве! – наконец дошло до нее.

Мальчик опустил голову…

Лешка вошел в зал сберкассы.

Вдоль стойки с окошечками из толстого стекла стояли люди, сдающие и получающие деньги. Ковалев подошел к столику, достал ручку, подумал и написал на бумажке сумму в десять тысяч, потом встал в очередь.

Стоявшая перед Ковалевым старушка, одетая в старый, порванный на спине полушубок, крепко сжимала рукой, покрытой трещинами и вздутыми венами, пачку мятых рублей, трешек и пятерок. Она поминутно оглядывалась, будто опасаясь Ковалева.

Кассирша долго пересчитывала деньги, пока не вернула бабушке засаленную сберегательную книжку.

– Вам получать? – спросила она, увидев в руках Ковалева кассовый ордер. – Тогда вам сначала к контролеру, вон в то окошко.

– Нет. Мне к вам, – уверенно сказал Ковалев, глядя в глаза девушке. – Я уже был у контролера, и вы должны выдать мне деньги!

Кассирша взяла бумажку, черкнула на ней что-то, известное только ей, и открыла сейф.

– Вам какими купюрами, большими, маленькими? – спросила она.

– Разными.

Девушка бросила на стойку несколько увесистых пачек.

Ковалев рассовал деньги по карманам, вышел на улицу и поднял руку, завидев такси. Первая часть задуманного прошла без осложнений.

Каверзнева сорвали с постели настойчивые трели телефона. Когда он понял, что звонок не успокоится, пока кто-то не снимет трубку, осторожно убрал со своей шеи руку жены и сел на постели, разыскивая ногой тапочки. Взгляд подполковника упал на часы, показывающие начало ночи, и по спине прошел холодный озноб недоброго предчувствия. Уставшая от обилия впечатлений после поездок по магазинам жена даже не пошевелилась.

Каверзнев был уверен, что новость, которую ему сообщат по телефону, связана с Ковалевым. Он знал, что в течение недели, пока Вера с Костей летали над океаном и Японскими островами, чтобы определить места напряжения земной коры, Шенгелая с Ковалевым занимались экспериментами настолько секретными, что даже Каверзнев и генерал не знали фамилий их пациентов. Наконец он снял трубку.

– Каверзнев слушает.

– Это Викулов… – в голосе генерала звучала тревога. – Вам необходимо немедленно вернуться домой.

– Что случилось? – сонливость у Каверзнева мгновенно прошла. – Алексей?

– Да.

– Утечка? – подполковник надеялся всем сердцем, что генерал ответит отрицательно. – Когда?..

– Почти сутки…

Каверзнев не сдержался и выдал в трубку такую тираду, состоящую из множества чисто мужских слов, что если бы телефон мог краснеть, то из зеленого он стал бы кумачовым.

– Как ты думаешь, он пойдет за границу?

– Уверен. Он очень боится за своего сына, и я об этом докладывал неоднократно.

– Так ты думаешь, рискнет?.. А как?.. – чувствовалось, что генерал не только спрашивает, но и размышляет сам. – Значит, рискнет? – повторил генерал.

– Да. Думаю, он уже предпринял что-то.

– А как же наша хваленая техника?

– В этом надо разбираться потом.

– Хорошо. Мы уже приняли меры.

– Товарищ ген… – подполковник запнулся и поправился: – Викулов… Нельзя привлекать к поискам Алексея обычных людей, можно бед наделать! Он непредсказуем в гневе, вспомните, что было несколько лет назад!

– Да, озадачили вы меня… Вылетайте немедленно. Посольство в курсе. Помогут…

Каверзнев стягивал одной рукой халат, а второй придерживал трубку. В трубке щелкнуло, и раздался сигнал отбоя.

Подполковник быстро одевался, на ходу соображая, как добраться до посольства и какие инструкции о Ковалеве передать немедленно в Москву, пользуясь их шифром. В Каверзневе мгновенно пробудился охотник, проснулся дремлющий в каждом мужчине азарт ловца и воина…

– Так как ему удалось вытащить это из груди? – спросил генерал. – Кто скажет?

На полированной крышке стола лежали остатки коробочки, найденной внутри внешнего ограждения тюрьмы.

– У кого есть версии? – генерал повернулся к офицеру в очках, когда-то предложившему вшить мину и сконструировавшему ее. – Может, вы объясните нам, как можно вытащить коробку с миной из-под ребер и кожи и отправить ее через забор?!

– Ковалев обладает сильной волей, он мог сам разрезать грудь и суметь после операции зашить рану, – сказал Каверзнев.

– А вы что скажете? – спросил генерал врача.

– Мне нечего добавить. Видимо, все так и было…

– А вы? – генерал повернулся к бледному Довлатову. – Когда Ковалев оставался без наблюдения?

– Только в лаборатории. Но тогда вместе с ним находился майор Шенгелая.

– А в своей комнате он этого сделать не мог?

– Нет, – твердо ответил Каверзнев. – Мы проверили все острые предметы, нигде нет следов крови, и Ковалеву там нечем было бы зашить разрез. Невозможно представить, чтобы он смог передвигаться с открытой раной в груди.

– У нас сейчас все возможно, – проворчал генерал. – Куда он может направиться? Есть версии?

– Куда угодно! – Каверзнев не смог скрыть раздражения. – Об этом знает только он сам.

– Это лирика. Все-таки Ковалев – человек, и поступит он согласно человеческим правилам. Куда он может пойти в первую очередь? За границу?

– Если Ковалев делал операцию самостоятельно, – сказал Шенгелая, – то должен был потерять много крови. Значит, он сейчас скорее всего отлеживается где-нибудь… Он слаб и таким останется несколько дней.

– Так что будем делать? Ждать, когда он оклемается? – генерал обвел взглядом подчиненных.

Унылое молчание повисло в кабинете, только врач не терял присутствия духа. Он, как будто происходящее его совсем не касалось, разглядывал свои пальцы с ровными ногтями. Генерал заметил это, и его лицо начало наливаться краской…

– Значит, Ковалев мог вырезать мину только в лаборатории. Что скажете об этом, майор – Шенгелая? – спросил генерал.

Лешка шел по городу, всматривался в лица прохожих и радовался всему – воздуху, зимним одеждам женщин, мягким пушинкам снега, падавшим ему на плечи, шуршанию проезжавших мимо автомобилей… К нему опять пришло чувство свободы. Слишком долго он был лишен всего этого!

Он бесцельно бродил по городу уже несколько часов и никак не мог продумать план действий.

Ковалева в Москве никто не ждал, кроме оперативников КГБ и милиции, ему не к кому было обратиться, а пора было подумать, что делать дальше. Он решил во что бы то ни стало добраться до Японии. Какой бы дикой на первый взгляд ни казалась такая возможность, не зная, придется ли ему для этого угнать самолет, прорваться через границу со стрельбой или он сможет выехать лишь запечатанным в морской контейнер, он принял решение, и уже ничто не могло остановить его.

Ковалев сейчас не просто спасал свою жизнь и свободу, нет, он еще и вступил в бой за своего ребенка, потому что понял – нельзя оставить Костю в распоряжении тупых генералов, готовых продать его талант за пару миллионов. Впрочем, он не знал, миллионы ли получили они за сына, может, всего пару тысяч, ведь генералы никогда не продавали свое, собственное, что сами заработали потом и кровью, бессонными ночами и чудовищным напряжением ума, нет, генералы продавали то, что создавали тысячи и тысячи полуголодных, полураздетых граждан нашей великой и нищей страны.

Ковалев не хотел, да просто и не мог, поступить иначе! Не тот он был человек!.. Он давно уже перестал думать о своей судьбе. Не то чтобы ему было наплевать на себя, на свое будущее, но он почти смирился. Он смирился с тем, что ему суждено сидеть, не зная окончания срока, он смирился с тем, что ему кем-то неизвестным предопределено изо дня в день видеть одни и те же лица, И он не может отказаться от неприятных ему встреч… Он со многим смирился, но не мог смириться с тем, чтобы и его сына сделали таким же! Он не хотел, чтобы сыном начали торговать ненавистные ему генералы, ведь он давно понял, что именно генералы решают его судьбу, а вместе с его судьбой и судьбу его сына, а поэтому он сейчас шел по городу, чтобы уехать, твердо зная, что везде, откуда только можно сбежать из проклятого города, про который написано так много песен, его ждут. И ждут не со словами приветствия, а с ненавистью и страхом! Трусливые же стреляют гораздо чаще, это он знал по своему опыту…

Он бродил по городу так долго, что ноги уже гудели от усталости, а кроме того, он ничего не ел со вчерашнего дня. Лешка увидел вывеску «Кафе», а под нею тяжелую дверь из толстых досок, скрепленных полосами железа с претензией «под старину». Спустившись по узкой лестнице в полуподвал, он попал в маленький уютный зал с несколькими столиками. У входа сидел высокий молодой парень, который тут же поднялся ему навстречу.

– Вы хотите пообедать? – спросил он.

– Да не мешало бы.

– У нас кафе кооперативное, – предупредил парень.

Ковалев по передачам телевидения и из газет знал о появлении таких точек, знал и о том, что, судя по возмущенным статьям, цены там бешеные, но ему сейчас было все равно. Он хотел согреться, отдохнуть и покушать.

– Что-нибудь вкусное есть? – спросил Ковалев. – Мясное?

– Да. Только придется подождать, у нас все готовится в присутствии клиента.

– Так это хорошо! – весело сказал Ковалев. – Значит, будет вкусно.

Раздевшись, Ковалев прошел в зал и сел за столик. Он с удовольствием окунулся в атмосферу тихой музыки, доносившейся откуда-то из угла, загляделся на красивую женщину, сидевшую за соседним столиком с бокалом шампанского в руке и рассказывающую что-то мужчине в белом костюме с бабочкой. Ковалев очень давно не был не только в ресторане, но и среди веселых, довольных жизнью людей, так что в первую очередь он заказал коньяк, чтобы почувствовать себя таким же свободным, как этот мужчина с бабочкой и его женщина.

Через полчаса принесли заказ, и Ковалев с аппетитом съел вкусное, остропахнущее мясо с ломтиками хорошо обжаренного картофеля, прислушиваясь к веселому смеху женщины за соседним столом, говорившей на смеси русского и английского языков. Эта милая красивая дама искренне наслаждалась шампанским, регулярно подливаемым в ее бокал собеседником, вкусной едой, и даже низкие потолки маленького зала, клубы дыма, плавающие над ее головой, казалось, ей совсем не мешали.

И тут Ковалев вдруг сообразил, каким образом он может выехать из страны. Он понял, что это – единственный его шанс, и если он его не использует, то потом ему действительно придется захватывать самолет или придумывать что-то подобное. И, если уже решил, приступать к выполнению плана надо было немедленно. Впрочем, он и не умел откладывать.

Ковалев вошел в здание аэропорта и небрежно, стараясь не обращать на себя внимания, направился к стойке регистрации. У входа стоял милиционер, но Ковалев еще за несколько метров начал мысленно говорить: «Этот мужчина не имеет к тебе никакого отношения, он иностранец, ну его к черту!.. Не надо его останавливать, от таких всегда неприятности…» Милиционер мельком оглядел чемодан, купленный в магазине недалеко от кафе, и отвернулся.

Ковалев мысленно прошелся вдоль стойки, за которой стояли миловидные девушки в форме «Аэрофлота», а над ними на квадратных табло светились надписи с номерами рейсов и временем вылета. Раздался мелодичный сигнал, пропевший несколько тактов простенькой мелодии, и приятный голос объявил: «Уважаемые пассажиры! На самолет компании „Пан Америкэн“, следующий рейсом Москва – Лондон – Нью-Йорк, посадка заканчивается через десять минут. Просим пассажиров пройти к выходу пять для посадки в самолет». Закончив фразу на русском языке, голос повторил объявление на английском.

Лешка прошел вдоль стойки, повернул и направился к стеклянной стене напротив табло. Он присел в кресло, стоявшее в углу, стараясь не обращать внимания на несколько телекамер, висевших под потолком. Он понимал, что долго просидеть здесь не сможет. Рано или поздно на него обратят внимание эти милые девушки в синей униформе или многочисленные оперативники, обязательно присутствующие в зале. Он боялся, что покажется им слишком советским в сверкающем чистотой зале – частице другого мира. Аэропорт относился именно к другому миру, и это было видно по всему – блеску пола, совсем не такого, как на наших родных вокзалах, малочисленностью людей, и даже запах здесь был совершенно другой.

Ковалеву был нужен паспорт и билет. Ему было все равно, в какой стране получен этот паспорт и на чье имя он выписан. Он был уверен в своей силе, хотя разрезанная грудь побаливала и от обилия впечатлений он устал. Ему было все равно, в какую страну ему достанется билет, он уже решил, что вылетит куда угодно, чтобы избавиться от родины, принесшей ему лишь горе. А там он явится в посольство Японии, расскажет о себе, о сыне, покажет свое умение и попросит соединить его с Верой и Костей, обещая отработать эту помощь своим даром. Он был уверен в успехе, ведь теперь, благодаря некоторой свободе телевидения и газет, он знал, что за рубежом живут и думают совсем не так, как вдалбливали нам в головы много лет подряд продажные журналисты и писатели, называющие себя «совестью народа», он был уверен, что ему помогут, хотя решил, что никогда не расскажет о тех, кого кодировал. Все-таки это было дело его страны, его народа, и он не хотел позорить своих соотечественников даже таким образом, хотя искренне их презирал. Ну где, какой народ сможет выдерживать столько лет унижения, издевательства над своими близкими и самим собой и не восстать?..

К стойке, где на табло светилась надпись «Гамбург», подошел мужчина в легком плаще. Он поставил у ног небольшой чемодан и протянул девушке паспорт. Девица отметила что-то на билете, коротко переговорила с клиентом и улыбнулась ему. Мужчина поднял чемодан, посмотрел на часы и направился в глубь зала. Ковалев пошел следом за ним.

Иностранец, а что это иностранец, Ковалев был уверен, стоило посмотреть на чемодан «не нашего вида», порылся в газетах, разложенных на прилавке киоска, ничего не купил и пошел дальше. Ковалев шел сзади и думал о том, что русский бы несколько раз оглянулся по сторонам и вообще чувствовал бы себя крайне робко или, совсем наоборот, с наглостью бы оглядывался по сторонам, улыбаясь, как бы выкрикивая всем своим видом: «Я улетаю на Запад!!! А вы остаетесь…», но иностранец везде себя чувствовал как у себя дома. Между тем мужчина поднялся на второй этаж и вошел в бар. Здесь он еще раз посмотрел на часы и подошел к стойке.

Высокая девушка с пышными волосами плеснула из бутылки в узкий стакан, и мужчина отошел к маленькому столику, доставая на ходу из чемодана пачку бумаг. Он присел на стул, отхлебнул из стакана и углубился в документы.

Ковалев шагнул в бар, моля Бога о том, чтобы этот лощеный мужик понимал хоть чуть по-русски, иначе Лешке пришлось бы срочно удирать отсюда, ведь он далеко не был уверен, что сможет внушить свои приказы иностранцам, не зная языка.

Мужчина с удивлением смотрел на Ковалева, усевшегося напротив него и потянувшего из его рук стакан.

– Тихо! – с нажимом в голосе произнес Лешка. – Вы понимаете по-русски?

– Да-а… – удивленно протянул мужчина.

– Вы летите в Гамбург?

– Да…

Во время этого короткого невразумительного диалога Ковалев думал только об одном. Он мысленно не просто произносил, он кричал всей своей волей: «Мои глаза притягивают тебя и не позволяют отвести взгляд! Все, что я скажу, ты должен выполнить! Я сильнее!!! Я сильнее!!! Я сильнее!..»

– Вы сейчас отдадите мне паспорт с билетом, возьмете мой чемодан, оставив свой, и вернетесь в гостиницу, – медленно, выделяя каждое слово, сказал Ковалев уже вслух. – Там вы снимете номер и ляжете спать. Спать вы будете ровно сутки. Через сутки проснетесь и обратитесь в свое посольство. Вы все поняли?

– Я-я… Но…

– Без всяких но! Вы все сделаете, как я сказал!

– Но, господин…

В глазах иностранца плескался страх, но Ковалев видел, что мужчина уже подавлен его волей и сделает все.

– Паспорт, билет и деньги, – Лешка протянул над столом руку.

Он не думал о том, что кто-то может обратить внимание на странную пару, он надеялся на удачу. В барах, ресторанах и кафе встречаются разные типы, и кто мог подумать, что ограбить человека, а тем более иностранца, можно посредине бара, наполненного людьми, в здании международного аэропорта?..

Мужчина вытащил паспорт с вложенным в корочки билетом и толстый бумажник.

– Оставьте себе половину денег, – сказал Лешка.

Мужчина отложил несколько купюр, положил в свой карман и, не в силах понять, что с ним происходит, недоуменно оглянулся вокруг.

– Смотреть мне в глаза! – Ковалев повысил голос.

Мужчина дернулся от резкого звука и преданно уставился в лицо Ковалева.

– Вы сейчас выйдете на площадь, сядете в такси и поедете в ту гостиницу, где проживали до сегодняшнего дня. Там ляжете в постель и будете спать ровно сутки, после чего проснетесь и явитесь в посольство с заявлением об ограблении. Вы все поняли?

– Я…

До Лешки наконец дошло, что слово «я» означает в исполнении иностранца вовсе не «я» по-русски, а «да» по-немецки. Просто этот мужик волновался и начисто забыл язык страны, где происходят такие странные вещи.

В репродукторе раздался тот же мелодичный сигнал, и приятный женский голос объявил посадку на Гамбург.

– Ни с кем по дороге не разговаривать! Ни на какие вопросы не отвечать! – быстро сказал Ковалев. – Берите чемодан и уходите. Идите!

Мужчина встал, боком обошел столик, взял Лешкин чемодан и вышел из бара. Лешка сжал стакан, из которого пил мужчина, и опрокинул себе в рот. Жидкость обожгла горло и горячим комком скатилась по пищеводу так быстро, что Лешка закашлялся. На Ковалева покосился толстый мужчина, сидевший за соседним столиком, и что-то тихо сказал такой же толстой женщине.

Ковалев встал, глубоко вздохнул, так, что заныл шрам на груди, поднял легкий чемодан иностранца и направился в сторону выхода, через который пассажиры шли на таможенный досмотр, а потом, запихивая в распотрошенные чемоданы барахло, двигались к самолету.

Он шел, собрав всю свою волю в комок, стараясь выгнать из тела, мозга, костей даже намек на то, что он боится широкоплечих мужчин, маячивших около каждой двери, хмурых таможенников в форме, звучащей вокруг иностранной речи, многочисленных экранов, на которые смотрели несколько милиционеров, он старался не замечать всего этого, он думал, стараясь передать свою мысль окружающим:

«Его нельзя останавливать! Это важная шишка, представитель большой богатой компании!!! Его нельзя останавливать! От него одни неприятности!!! Его нельзя останавливать!..»

В потной дрожащей руке Ковалев зажал паспорт с билетом, вместе с которым лежали и еще несколько бумажек неизвестного назначения.

Девушка у выхода ловко выдернула из Лешкиной руки какую-то бумажку, оторвала половину, сунула оставшуюся часть в машину, мгновенно загудевшую, выдернула, вежливо улыбнулась Лешке и опять ввернула бумажку в паспорт, после чего отвернулась к скучающему возле нее лейтенанту. Ковалев на негнущихся ногах подошел к таможенникам, протягивая одной рукой чемодан, а другой – паспорт. Его губы оставались неподвижны, хотя в голове кричала одна фраза:

«Его нельзя останавливать!.. Его нельзя останавливать!!! Его нельзя останавливать!..»

Таможенник вытащил из паспорта листок плотной бумаги, исписанной ровными строчками, и подсунул Ковалеву ручку, предлагая за что-то расписаться. Из длинной фразы таможенника, говорившего по-немецки, Ковалев понял только слово «декларация». Холодный пот прошил его до костей, но Лешка, глядя прямо в глаза таможенника, расписался на бланке, автоматически поставив фамилию «КОВАЛЕВ». Таможенник оскалился, должно быть, изображая улыбку, и спрятал бланк куда-то вниз. Лешка медленно повернулся, поднял чемодан и шагнул вперед…

Он ждал криков, паники и стрельбы, но рядом с ним смеялась женщина, громко рассказывал что-то молодой немецкий парень, одетый так пестро, словно он уезжал с карнавала клоунов, а не из голодной страны, и что-то бурно доказывал таможенникам соотечественник, обнаруживающий свою национальность словечками, обозначающими части тела, так и выскальзывающими из его красных губ смачно и хлестко.

Ковалев прошел через арку миноискателя и вдруг подумал, что если бы коробка была еще в груди, то зазвенел бы звонок, а сейчас он идет свободно, потом он долго шел по длинному коридору и вдруг оказался в магазине. Он растерянно рассматривал сотни колбас разных сортов, батареи бутылок и яркую витрину, заставленную коробками духов всех цветов радуги, пока не увидел в конце длинного помещения стойку бара. Уже приближаясь к улыбающемуся ему навстречу бармену, он понял, что находится в знаменитом шереметьевском магазине. Бармен что-то спросил, уже на английском языке, но Лешка, взбираясь на высокий табурет, буркнул:

– Виски… – зная, что это слово звучит одинаково на всех языках.

Бармен плеснул на дно стакана вожделенную жидкость, добавил туда что-то из другой бутылки и бросил кусок льда.

Лешка схватил стакан и в несколько глотков выпил. Он опять слушал, как тепло разливается по уставшему телу, и совсем не думал о том, что надо еще пройти в самолет, не привлекая к себе внимания, пройти контроль в аэропорту Гамбурга, иначе его могут отправить назад прямо с самолета, и вообще сейчас он только в начале пути и даже туманно не представляет, как попадет в Японию, и возможно ли это вообще…

Бармен, увидев опорожненную посуду, быстро наполнил стакан.

К стойке подходили другие жаждущие, о чем-то говорили, пили, уходили, а Лешка прихлебывал из стакана и слушал, когда в динамиках прозвучит знакомое слово «Гамбург», волшебное слово, означающее СВОБОДУ. Он был уверен, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не вернется в тюрьму. А если настанет тот миг, когда у него не останется выбора и нужно будет покориться или умереть, он остановит свое сердце… Так он решил, и никто бы ему не смог помешать! Наконец объявили посадку на самолет.

У Ковалева уже прилично шумело в голове, он сполз с табурета и пошел к выходу. В дверях его настиг крик, и Лешка испуганно обернулся. К нему бежал бармен, с ненавистью глядя в лицо Лешки.

– Ты что, гад?! – шипел он, вцепившись в рукав и отпихивая руку Ковалева, отталкивающего парня. – Ты думаешь, иностранец, так платить не надо?! Давай деньги, гад!!! – уже орал он.

Бармен мгновенно потерял весь свой лоск и знание языков. Он забыл, что пойманный им нахал может и не знать русский…

Ковалев, испугавшийся ничуть не меньше бармена, наконец понял, что с него требуют только деньги, а не документы. Он вытащил бумажник и сунул в руки бармена две бумажки, на которых стояли цифры 100. Бармен развернул купюры, посмотрел бумажки на свет и медленно пошел к стойке, горделиво поглядывая на пассажиров, так же тихо переговаривающихся между собой.

Бармен был уже на середине зала, когда вдруг повернулся, посмотрел на все еще растерянного Ковалева и громко, так, что это разнеслось по всему магазину, прошипел: «Козел!!!»

У Ковалева помутилось в голове. Как, этот лакей, шестерка, моющий стаканы и собирающий остатки недопитого пойла, обзывает его словом, обозначающим самую низкую, самую подлую часть населения лагерей и тюрем, и слово это предназначено ему, Лешке Ковалеву, Студенту, кличку которого знали несколько лагерей, именем которого прощали долги и требовали справедливости?..

Бармен повернулся, еще раз победно оглядев магазин, и шагнул к стойке бара. Он не понял, почему его тело качнулось вперед, а ноги остались на месте, и он, как мешок с дерьмом, с громким шлепком плюхнулся на пол. Растерянный бармен в белой рубашке, на которой растекались полосы грязи, медленно встал, сделал шаг и снова рухнул. Он вставал раз пять под громкий хохот скучающих пассажиров, обрадованных неожиданным развлечением, и падал снова… Наконец он сел на мраморный пол, не в силах больше повторять свои попытки, и заплакал. Крупные слезы текли по лицу здоровенного балбеса, а он тер глаза грязными руками, размазывая грязь еще больше, чем несказанно веселил пассажиров.

Удовлетворенный Лешка повернулся и шагнул к выходу на летное поле.

Ковалев удобно расположился в кресле самолета и смотрел вниз, где под облаками проплывали просторы его страны. Странно, но он не испытывал никакого щемящего чувства тоски, так много раз описанного писателями, покидающими Родину. Может быть, потому, что впереди его ждали не оркестр с цветами и объятия друзей, хотя почетный караул мог и прибыть, но встретил бы он его не церемониальным маршем, а стволами снайперских винтовок и автоматами с горячими злыми пулями…

По проходу шла стюардесса, толкая перед собой столик на колесиках, заставленный разнокалиберными бутылками. Она остановилась рядом с креслом Лешки и спросила:

– Герр, шнапс, коньяк, бирр? – и улыбнулась.

– Коньяк! – обрадовался Лешка. – И побольше! – добавил он.

Девушка опять мило улыбнулась, откинула на спинке стоящего впереди кресла маленький столик и поставила на него рюмку, наполнив ее до половины. Лешка перехватил ее руку, вернул с полпути к рюмке и наполнил ее доверху.

– Битте! – сказал он, с трудом вспоминая школьный курс немецкого. – Ауффидерзеен…

Юная красавица искренне рассмеялась, поставила бутылку на поднос и покатила свой столик дальше.

Лешка смаковал коньяк и наслаждался монотонным гулом моторов, уносящих его все дальше от ненавистной тюрьмы. Он вдруг обнаружил, что под крышкой столика, который теперь был откинут, в нише спинки переднего сиденья вмонтирован экран, а под ним несколько кнопок. Ковалев протянул руку и нажал одну из них. Экран засветился, и в лучах ярких прожекторов на сцене запрыгала женщина, выкрикивая непонятные слова. Лешка нажал другую кнопку, и энергичная дама сменилась смешным рисованным медвежонком с заштопанной спиной, с аппетитом уплетавшим что-то, не забывая беседовать с глубокомысленным интеллигентным зайцем.

Все в этом самолете было не так, как в родных, советских. Начиная от улыбок стюардесс и кончая удобными креслами, между которыми оставались широкие проходы, не говоря уж о телевизорах.

Лешка увидел, что мужчина, сидевший по ту сторону прохода, достал сигарету и закурил. Ковалев немедленно вытащил свои, тоже прикурил и долго искал пепельницу, пока не обнаружил ее в подлокотнике кресла.

Он пил коньяк, вдыхал дурманящий дым и смотрел в иллюминатор на черное небо с яркими звездами, переводил взгляд на экран и снова смотрел на небо, пока не задремал.

Разбудил Ковалева довольно ощутимый толчок, встряхнувший весь самолет. Лешка испуганно открыл глаза и увидел в иллюминатор, как на фоне восходящего солнца мимо самолета проплывают красивые здания, а на крыше одного из них готическими буквами горит слово «ГАМБУРГ». Экран телевизора перед Лешкой светился, но изображение отсутствовало.

– Энтшульдигунг… – услышал Лешка, и рука стюардессы, перегнувшейся через пустое кресло рядом с ним, выключила ненужный телевизор.

Женский голос через громкоговоритель мягко сообщил что-то, по-видимому, объявляя о благополучном прибытии. Пассажиры засобирались, натягивая верхнюю одежду, а стюардесса снова прошла по проходу, помогая кому-то расстегнуть ремень безопасности, вежливо улыбаясь, выслушивая какие-то слова.

Лешка решил попытаться улететь дальше. Он понимал, что обнаружив его исчезновение, так же быстро найдут и иностранца, подарившего ему свои документы, а тогда неизвестно, объявят ли его международным гангстером, привлекая для поимки полицейских всех стран, или сами попытаются устроить засаду там, где сейчас Вера с Костей, а если объявят гангстером, то его могут и не пустить дальше…

Через несколько минут подкатили трап, и Лешка в очередной раз отметил, что в нашем аэропорту пассажиров проморили бы в самолете с полчаса, а то и больше, и только потом бы выпустили из самолета, так у нас делается все.

Он медленно спустился по трапу, прошел мимо улыбающейся стюардессы, а девушка засмеялась вслед Ковалеву и что-то сказала подруге, стоящей рядом, но Лешка не обратил на них внимания, он думал о том, сумеет ли так же небрежно пройти мимо немецких таможенников, ведь он не знает языка, а поймут ли его мысль на русском?