Текст книги "Лёшка-"студент""

Автор книги: Александр Каменский-Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Каверзнев сел в машину, кивнул водителю, и машина понеслась по улицам города.

«А знает ли Лешка о том, что при выходе из здания его ждет только смерть? Ведь с приборчиком он не может пройти дальше забора… Не знает… Ничто не спасет жизнь парня, на свое несчастье получившего дар, о котором он никого не просил. И он никогда не узнает причину смерти… – думал Каверзнев. – Датчики сработают при попытке прорыва… Жаль парня. А ведь он все равно не уступит. Но как объяснить это генералу?..»

И тут Каверзнев поймал себя на мысли о том, что скорей бы уж Лешка бежал и пусть все кончится… Подполковник устал от этой службы.

– Леша, – тихо сказал Каверзнев в микрофон, глядя на экран, где Ковалев, сидевший в кресле в своей камере, отложил журнал и посмотрел на часы, – Вера с Костей уже далеко… В самолете… Дело, для которого их привлекли, не терпит отлагательств, а тебя нам не разрешили послать вместе с ними…

– Так значит, меня обманули? – так же тихо спросил Ковалев.

– Никто тебя не обманывал! Просто было решение увезти их по возможности без шума…

Каверзнев ждал ярости, броска в телекамеру первого попавшегося предмета, но Ковалев только крепче сжал зубы.

– Когда они вернутся? – спросил он.

– Завтра. Но если ты начнешь буянить, их не пустят сюда.

– Они с Черным? С Шенгелая?

– Нет. Шенгелая здесь.

– А сейчас ты не врешь?

– Нет.

Ковалев опустил голову.

Каверзнев понимал, какая буря сейчас происходит в душе Ковалева, все-таки он хорошо изучил своего подопечного, но внешне, в лице, в глазах Ковалева, никак не проявлялась эта буря.

Лешка подошел к включенному телевизору, где на экране коренастый парень в старой гимнастерке закричал: «Атас!», а несколько мужских голосов подхватили: «Веселись, рабочий класс»…

Лешка криво усмехнулся и уселся перед телевизором.

Каверзнев облегченно вздохнул и переглянулся с удовлетворенно улыбающимся Шенгелая, сидевшим рядом с ним.

– Ну вот, я же говорил! – сказал врач. – И я считаю, что эксперименты необходимо продолжать. Нужно показать ему, что ничего не случилось.

– По-моему, согласно распоряжению генерала, вам нет необходимости спрашивать моего совета, майор, – с сарказмом ответил Каверзнев. – Кстати, я забыл вас поздравить с очередным званием и повышением…

– Тогда мы приступим, пожалуй, – врач как будто не заметил иронии. – Лейтенант, позвоните в госпиталь, пусть везут больного. Мы начнем прямо сейчас.

Лейтенант покосился на Каверзнева, но, видя, что тот не отдает других приказаний, снял трубку и набрал номер…

Каверзнев смотрел на экран монитора и видел сжатые губы Лешки, сидящего перед орущим телевизором, пустые невидящие глаза несчастного человека…

Ковалев, еще задолго до ареста, научился чувствовать внимательный взгляд интересующегося его персоной человека. Может, эта способность выработалась в нем благодаря тому, что его долго ловили, а может, и вообще он был чувствительным парнем, но в тюрьме он знал, когда через телекамеру за ним наблюдают, а когда – нет.

В последние дни они с Шенгелая кодировали упитанных мужчин сорока-, сорокапятилетнего возраста. Все эти мужчины были похожи друг на друга то ли мягкостью ладоней, не знавших физического труда, то ли особой внимательностью сопровождавших их санитаров с военной выправкой, а может быть, тем, что все эти люди прибывали в лабораторию с закрытыми лицами, так что даже те, кто вез этих больных, не знали, кого везли.

Однажды вечером, когда Лешка сидел перед телевизором и с огромным вниманием слушал бурные дебаты народных депутатов, впервые за семьдесят лет получивших возможность высказать своему правительству все, что они о нем думают, он узнал одного из своих пациентов, а через минуту разглядел и второго. Первый оказался заместителем министра финансов страны, а второй то ли помощником, то ли секретарем председателя Верховного Совета…

Ковалев и раньше не был дураком, он умел из обрывков доносившихся до него сведений составлять целостную картину. Он понял, что те, кто прошел через каталку лаборатории, а значит, через кодирование с его помощью, незаметно для себя стали рабами какого-то теневого кабинета, и теперь те, кто знает код, могут управлять ими. Он не знал, нужно ли руководить этими людьми на каждом шагу, или достаточно отдать только одну команду, после чего загипнотизированный просыпается и способен соображать… Об этом знали те, кто это придумал. Но для того, чтобы сохранить тайну и оставить тайной навсегда, необходимо во время сеансов отключать телекамеры и микрофоны, и Лешка это понял…

– Наш представитель сделал доклад о способностях сына Ковалева на международном симпозиуме по изучению возможностей человека, – сообщил генерал, когда подчиненные расселись вокруг стола и были готовы слушать. – И одна довольно солидная фирма предложила контракт, очень выгодный… Руководство согласилось.

– И что, Костю отправят в другую страну? – спросил Каверзнев.

– Да. На три месяца. Вы поедете с ними. С Ковалевой и ее сыном, – уточнил генерал. – Мы ведь еще помним, подполковник, что в свое время вы изучали английский и японский языки! – решил польстить генерал.

– Но этого делать нельзя! – взмолился Каверзнев. – Нельзя оставлять Ковалева одного! Тем более отправлять его сына за границу!

– Подполковник, этот вопрос уже решен. Вы знаете положение нашей страны, а за работу этого малыша нам заплатят валютой! Да и сами вы разве не хотите поехать? Развеяться!..

Каверзнев опустил голову. Он понял, что его слово, да, пожалуй, и слово генерала, уже не имеют никакого значения.

Видимо, кто-то из олухов, служивших в заграничной агентуре родной фирмы, услышав о малыше, решил выслужиться и предложил высокопоставленному родственнику или его жене, что почти одно и то же, план использования способностей мальчика. Шефы олухов мгновенно учуяли запах долларов и, конечно, согласились! А так как в заграничную резидентуру попадали только исключительно благодаря личным или родственным связям, а не при помощи служебного рвения, то и вопрос с командировкой решился почти мгновенно. Непонятно только, как попал в список участников сам Каверзнев! Должно быть, случайно…

– Вместо вас останется Довлатов, – продолжал генерал, – но штат по соображениям секретности я увеличить не могу, так что он остается и старшим смены, дежурить будет, как обычно. Работу с Ковалевым будет продолжать Шенгелая, ему и решать очередность экспериментов. Вопросы есть?

Каверзнев подавленно молчал. Он понимал, что этим решением они наносят очередную рану истерзанной душе Ковалева, пусть и большую часть этих ран нанес сам Ковалев благодаря своей неугомонности, настырности характера, неспособности принимать мир таким, какой он есть, регулярно вступая в бой с силой, во много раз превосходящей собственную.

– Вы хотите что-то сказать, подполковник? – услышал Каверзнев голос генерала и очнулся.

– Нет.

– Тогда сегодня же идите в отдел внешних сношений и получите документы на жену Ковалева с сыном. Да не забудьте свои паспорта! Поедете вместе с женой, – генерал улыбался, он ожидал ответной – благодарной улыбки Каверзнева, но тот оставался хмурым.

– Я бы сам съездил вместо вас, – генерал по-прежнему улыбался. – Да вот не посылают!.. – генерал убрал улыбку и построжел. – Но учите, главная ваша обязанность – не допускать никаких пресс-конференций! Учтите, существование самого Ковалева – государственная тайна особой важности! И сохранение ее лежит на ваших плечах.

– Я понял.

– Тогда все свободны.

Вера, услышав новость, радостно оживилась. Она, улыбаясь, примеривала перед зеркалом платья, немного взгрустнула оттого, что у нее их так мало и выбрать практически не из чего, а Ковалев со щемящим чувством чего-то непоправимого смотрел на сборы. Костя, услышав, что они с мамой едут в Японию, не удивился, а только спросил, не там ли делают компьютерные игры. Получив утвердительный ответ, Костя подошел к отцу, положил свою руку на его колено и серьезно сказал:

– Папа, ты не переживай, я каждый день с тобой буду разговаривать!

– Нет, сыночек, – сказала мама, разглядывая перед зеркалом очередную блузку, – оттуда нам не разрешат звонить папе. Ничего, мы будем писать ему письма!

– Нет, я буду разговаривать! – упрямо сказал Костя. – Как с Мурлыкой, ладно, папа?

– Ладно, малыш. Я буду тебя ждать… – грустно ответил Лешка.

– Ты вечером ложись в постель и думай обо мне! – инструктировал сынишка, серьезно глядя в глаза отцу. – И услышишь меня! Обязательно услышишь!

– Ладно… – дрогнувшим голосом ответил Ковалев и привлек к себе мальчика, почувствовавшего своим маленьким, но верным сердцем, как грустно оставаться отцу одному в то время, когда единственные близкие ему люди уезжают в чужую страну.

Мать Ковалева к тому времени уже давно умерла, и ему сообщили об этом только через месяц. У единственной сестры была своя жизнь, в которой хватало проблем и без непутевого братца, так что Лешка оставался совсем один. Даже Каверзнев, с которым у Ковалева сложилась своеобразная дружба, и тот уезжал, правда, Лешка не знал, что он едет вместе с Верой, на этом настоял сам подполковник, он не хотел, чтобы острый ум Ковалева сообразил, какие меры они предпринимают для того, чтобы сохранить в тайне факт существования отца талантливого малыша.

– Лешенька, что тебе привезти оттуда? – ласково спросила Вера, присев на краешек кресла Ковалева.

– Себя.

– Ну что ты, в самом деле! – обиделась Вера. – Что мы, навсегда уезжаем, что ли?

– Мне кажется, навсегда…

– Ну хочешь, я позвоню сейчас и откажусь от поездки, хочешь?!

– Не надо… Ты хочешь поехать.

– Да, хочу! – Вера вскочила на ноги. – Ты думаешь, мне легко каждый день возвращаться в тюрьму? Проходить мимо солдат с автоматами, легко, да?! Ты думаешь, мне не трудно вести сюда сына?! Это ты сидишь тут, как барин, и только указания даешь – не делай то, не делай это!.. А мне каково?!

– Ты можешь уйти в любой день… Я тебя не держу.

– Ох, и гад же ты, Лешка… – даже не прошептала, а прошипела Вера, столько обиды было в ее словах. – Ох и гад!..

– Я об одном тебя прошу… Каждые три дня требуй связи со мной, пусть соединяют хоть на пять минут, а иначе я здесь буду устраивать сабантуи…

– Не надо, Леша… – Вера как будто поняла всю тяжесть прощания и простила невольное оскорбление Лешки. – Я буду тебе звонить… Я постараюсь.

– Ты не старайся, а требуй! Не отпускай Костю от себя ни на шаг и не позволяй производить с ним медицинские эксперименты.

– Ладно… – Вера опустилась перед креслом на колени и обняла Лешкины ноги, – ты прости меня… – тихо попросила она. – Прости, что я накричала… Я люблю тебя, и мне никто не нужен! Скажи, что простил, иначе я сейчас заплачу!

Ковалев взглядом показал на Костю, надувшего губы и тоже готового зареветь. Сынишка всегда бурно переживал даже короткие размолвки родителей.

– Костик, иди к нам! – попросил он. – Нам с мамой без тебя скучно!..

Малыш с готовностью вылез из постели, где он сидел с пультом компьютера на коленях, и забрался на колени к Лешке. Он потянулся ручонками и крепко обнял отца, прижимаясь к нему всем телом, как будто стараясь спрятаться от невзгод или, наоборот, оберечь от чего-то Ковалева, а с другой стороны к Лешке прижалась Вера…

Лешка выключил телевизор, прилег на диван и расслабился. Он представил, как тяжесть и тепло растекаются по всему телу, ноги и руки становятся тяжелыми и вялыми, а голова – легкой и ясной. Через несколько минут ощущение тела пропало, как будто его не стало совсем, или это тело воспарило в воздух. Ковалев попытался представить солнечную страну, где ходят люди маленького роста, а в этой стране дом, где сейчас его сын.

– Костя!.. – мысленно звал он. – Милый, отзовись! Папа хочет тебя услышать…

Ковалев снова и снова повторял родное имя, как вдруг почувствовал, что его голову затопляют волны боли. Он сжал руками виски и сел на диване. Боль прошла.

Ковалев встал, подошел к телефону и снял трубку.

– Я слушаю, – ответил голос.

– Кто это?

– Капитан Довлатов.

– Где Каверзнев?

– В отпуске. Вам что-то нужно?

– Мне необходимо связаться с Каверзневым или с генералом.

– По какому вопросу?

– С Костей что-то случилось.

– А откуда вы знаете? – недоверчиво спросил капитан после некоторой паузы.

– Знаю! Свяжите меня с генералом.

– Это невозможно. Ваш телефон имеет выход только на меня и на подполковника. Но он в отпуске…

– Мне обещали связь с Верой! Мне обещали, что разрешат говорить раз в три дня!..

– Это не я решаю. Я доложу.

– Немедленно, слышишь, немедленно!.. – заорал Лешка.

– Хорошо. Я понял.

Ковалев бросил трубку и нервно заметался по комнате, довольно большой, но сейчас казавшейся тесной. Довлатов наблюдал за ним через монитор и набирал номер генерала.

– Хорошо… – выслушав доклад капитана, ответил генерал, – скажите, что его сын немного простыл, но уже все в порядке, и он бодр и здоров. Возможность проведения очередных опытов с медиками определит майор Шенгелая. Доложите о поведении Ковалева ему. Если он посчитает нужным, эксперименты отменить. Все ясно?

– Так точно.

– Значит, выполняйте. Посмотрите за ним сегодня повнимательней. Время от времени задавайте вопросы, беседуйте…

– Слушаюсь.

– Только с ним не говорите такими фразами! А то он пошлет вас куда подальше…

Довлатов смутился.

– Хорошо, – ответил он.

– Ну, у меня все. Я как раз жду сообщение о том, что там с сыном Ковалева.

– Так действительно что-то произошло?

– Это вас не касается! – генерал неожиданно рассердился. – Не задавайте лишних вопросов!

– Слушаюсь…

– Спокойного дежурства, капитан! – решил смягчить выговор генерал и положил трубку.

Через несколько минут генерала соединили с Каверзневым.

– Ну, как там у вас дела?

– Не очень хорошо, Виктор Павлович. Костя заболел, врачи говорят, что нервный срыв…

– Что-то серьезное?

– Не знаю. Во время очередного полета над морем он закричал, что ему больно, мать пыталась его успокоить, но с ним началась истерика, мальчика доставили в госпиталь, японские врачи исследовали его и сказали, что малыш перенес нервный срыв…

– Может, вам вернуться домой?

– Врачи говорят, что переезд нежелателен. Да вы не беспокойтесь, мальчик уже ходит, ест, правда, плохо, но болей таких уже нет. А как там наш Алексей?

– Сегодня звонил. Он уже знает о мальчике…

– Как знает? Или его телефон соединили с междугородкой?..

– Нет. Но он знает.

Каверзнев растерянно замолчал.

– Вы слышите меня?

– Слышу, Виктор Павлович. Может, устроить ему переговоры с Верой?

– Не нужно. Мы контролируем ситуацию. Да и поспокойней он стал за это время. Как вам Страна восходящего солнца?

– Хорошо.

– Ну, отдыхайте. Если что, звоните. Передавайте привет своей жене и Ковалевой.

– Спасибо…

– До свидания.

Генерал положил трубку и снова набрал номер.

– Майор Шенгелая слушает, – ответил бодрый голос.

– Здравствуйте, майор. Наш пациент нервничает, может, отменить пока эксперименты?

– Ну что вы!.. Для этого нет оснований. Семнадцатый в последние дни резко изменился и притом в лучшую сторону!

– Ну смотрите, майор…

– Да, и кроме того, вы же знаете, на каком уровне было принято решение…

– Знаю. Ну и что?

– Ну а тогда зачем суетиться?

– Смирно! – заорал генерал и вскочил с кресла, сжимая трубку. – Вы как разговариваете со старшим по званию? Вы где находитесь?!

Генерал и раньше недолюбливал врача, но теперь чаша его терпения переполнилась. Это ж надо, какой-то врачишка, специалист по свихнувшимся мозгам, будет говорить ему, заслуженному генералу, Герою Советского Союза, что он, боевой офицер, суетится?..

Седой однорукий генерал еще что-то орал в трубку, брызгая слюной, а на другом конце провода ехидно улыбался Шенгелая. Он знал, что этот старик, хоть и обвешал широкую грудь наградами, умеющий убить одним движением руки, не может ничего сделать ему, психиатру с майорскими погонами, потому что он, грузин с высшим образованием, сумел найти свое дело и теперь знал такое, чего уже не доверят генералу. И пока он, Шенгелая, носит в себе это знание, генерал, при всех своих орденах, не сможет объявить ему даже выговор…

– Вы поняли свою ошибку, майор? – наконец выговорил генерал.

– Так точно.

– Объявляю вам выговор. Пока устный!

– Слушаюсь.

– Предупреждаю о неполном служебном соответствии… – не мог успокоиться старик.

– Слушаюсь.

Генерал еще несколько секунд дышал в трубку.

Шенгелая слышал его тяжелое дыхание, которое сменилось короткими гудками: генерал бросил трубку. Врач улыбнулся и осторожно положил свою. Он собрал со стола бумаги, уложил их в коричневую папку с красными штампами «Совершенно секретно», «Из помещения не выносить»: «Перепечатке не подлежит» и сунул ее в сейф. Закрыл тяжелую дверь несгораемого шкафа, покрутив ручки, чтобы сбить код, нажал кнопку под столом, включая сигнализацию, и вышел из кабинета.

– Ну что, приступим? – спросил врач.

За последние дни Черный заметно вырос в собственных глазах. Еще бы, ведь он справился с Ковалевым, которого боялись все, в том числе и генерал, командовавший когда-то группой десанта, отборнейшими бойцами, атаковавшими дворец президента чужой страны, перебившими охрану, состоявшую не из трусливых баранов, а из вооруженных по последнему слову техники амбалов. Шенгелая считал, что сумел разобраться в мыслях сильного, но от этого не ставшего более умным, человека, и победил. Сам, без посторонней помощи! Теперь врач не боялся смотреть в глаза Лешки, он знал, что только уверенность в собственных силах, уверенность в себе может дать возможность внушить свою силу другому. Главное правило этой игры – знать, и не просто знать, а не допускать и капли сомнений в том, что тебе не покорится кто-то из людишек, представших перед твоими глазами. Смотри на него и говори: «Я сильнее! Ты сделаешь все, что я скажу! Все!!! Все!!! Ты не можешь мне противостоять!» – и он твой…

Шенгелая уже не боялся Ковалева. А раз так, значит, не мог и поддаться его внушению, так считал он.

Деловитые молчаливые помощники подсоединили приборы и вышли из лаборатории. Только после того, как дверь за их спинами закрылась, Шенгелая откинул простыню, закрывавшую лицо пациента. На этот раз перед ними лежала женщина. Довольно красивая, хоть уже и не молоденькая…

– Не нужно вызывать приступ искусственно, – сказал Ковалев. – Я сделаю это так, руками.

Черный подумал и согласился.

Врач сел на высокий табурет с одной стороны каталки, а Ковалев пристроился с другой.

– Начнем? – спросил врач, повернувшись к Ковалеву, и замер, пораженный глубиной его глаз.

Зеленые глаза Ковалева постепенно превращались в серые, взгляд стал острым и пронзительным, эти глаза притягивали и одурманивали. Врач попытался мотнуть головой, стараясь сбросить наваждение, он понимал, что необходимо немедленно, не теряя ни секунды, крикнуть, ударить Ковалева кулаком, пнуть ногой или ущипнуть себя за любую часть тела, потому что только резкое движение могло спасти его от страшной силы этих глаз, но не мог пошевелить и пальцем. Он понимал, что глубокие, ставшие бездонными глаза Ковалева притягивают его к себе, что пройдет еще пара секунд, и он не сможет не подчиниться!..

– Не-е-т… – слабыми, ставшими чужими губами прошептал врач, но повторить совсем короткое слово не смог.

– Спать, – твердо сказал Ковалев. – Спать! – резко повторил он.

Шенгелая обмяк. Его руки упали на колени, плечи обвисли, и все тело расслабилось. Глаза врача медленно закрылись.

Ковалев прислушался, но из коридора не доносилось ни звука.

– Что за прибор вшит мне в грудь? – спросил Ковалев. – Отвечай!

– Нельзя… Это государственная тайна… – медленно, как будто язык не слушался его, заговорил врач. – За разглашение можно потерять работу… Потом суд… Спрячут в дурдом…

Угасающими остатками воли Шенгелая пытался направить свой мозг на непрерывную смену возникающих в голове образов, чтобы вот так, непрерывно меняя тему, не ответить на вопросы, задаваемые Ковалевым. Нужно было настроить мозг на обрывочность и хаотичность мыслей, как бред шизофреника, чтобы не дать себе сосредоточиться, но было поздно…

– Открой глаза! – командовал Ковалев. – Смотри на меня!

Шенгелая не сопротивлялся, он просто не мог этого сделать…

– Если ты не начнешь отвечать, то через секунду у тебя откажет сердце! И ты умрешь!

– Там мина…

– У меня, в груди?!

– Да…

– Что за мина?

– Химическая… По периметру здания стоят датчики… Они работают в постоянном режиме… – врач отвечал медленно. – Если вы пересечете радиолуч, то произойдет включение взрывателя и в сердечную сумку попадет порция яда…

– А как меня перевозили?

– Тогда систему отключали, и начальник охраны вез с собой переносной генератор…

– Каверзнев?..

– Да.

– Надо бы тебя вообще лишить памяти и оставить таким, каким был тот мужик после аварии… – с ненавистью выговорил Ковалев. – Ты знаешь, где Костя?

– Да… В больнице… В Японии…

Ковалев встал со стула и подошел к столику с инструментами. Он откинул салфетку, посмотрел на блестящие хирургические инструменты, приготовленные на случай осложнений, и повернулся к Черному.

– Ты когда в последний раз оперировал? – спросил он.

– В институте… На практике… Десять лет назад…

– Сейчас ты мне разрежешь грудную клетку и вытащишь этот прибор. Если во время операции ты сделаешь хоть одно неверное движение, ты умрешь! Умрешь сразу. У тебя сердце остановится одновременно с моим. Ты все понял?

Глаза врача были пустыми. Из них исчезла властность, пропала уверенность, сопровождавшая каждое слово, каждое движение этого человека. В его глазах были только безволие и страх.

– Начинай.

Ковалев плотнее уселся на табурет рядом с неподвижным телом на каталке и через голову снял рубаху.

– Стой! – сказал он, когда врач приблизился к нему со шприцем в руке. – Это что?

– Новокаин. Обезболивающее…

– Ладно, давай! И делай побыстрее..

Врач ввел иглу прямо над красным шрамом, опоясывающим Лешку.

Лешка держал под грудью салфетки, быстро пропитывавшиеся кровью, а Черный, низко склонившись, шарил рукой в кровавой ране. Ковалев заскрипел зубами, не в силах сдержать боль, и врач выпрямился, сжимая двумя пальцами коробочку, обросшую беловатыми наростами. Пластмассовая коробка, безобидная на вид, чуть меньше спичечной…

– Вот она, – сказал Черный.

– Зашивай! – из последних сил удерживая слабеющее сознание, скомандовал Ковалев. – И вколи мне что-то возбуждающее! Кофеин, морфий!..

Врач сделал укол, взял в руку кривую иглу с шелковой нитью, проткнул кожу у раны.

Через несколько минут Лешка промокнул салфеткой кровь рядом с повязкой, отодвинулся от каталки и с облегчением посмотрел вокруг. На полу лежали грязные салфетки и темнели капли крови.

– Подойди сюда, – сказал Ковалев. – Наклонись ко мне.

Черный склонился к его лицу.

– Сейчас ты соберешь все использованные салфетки в какой-нибудь мешок и вытрешь кровь, после чего положишь мусор в свой портфель и вынесешь за пределы тюрьмы. Как только ты выкинешь салфетки в мусорный контейнер, пройдешь сто метров и забудешь все, что сегодня произошло. Ты забудешь это навсегда, а если когда-либо вспомнишь, то в ту же секунду у тебя случится инфаркт! Ты много раз это видел, так что хорошо понимаешь последствия. Ты умрешь, если не выполнишь моего приказа! Ты понял меня?

– Да, – безжизненным, лишенным всяких эмоций голосом ответил врач.

– Начинай собирать! И запомни, сегодня кодирование прошло, как обычно!

Через несколько минут, когда Лешка проверил, все ли убрано после операции, он дал команду звать санитаров.

Возвращаясь к себе, он мучительно гадал, как долго будет действовать его приказ, ведь на этот раз ему пришлось покорить специалиста, человека, знающего способы противодействия гипнозу, человека, умеющего обнаружить внушенную команду при помощи медикаментов и специально разработанных тестов… Он прошел к себе в комнату, правильней было сказать – камеру, сжимая в кармане коробочку, заменяющую цепь с ошейником для удержания его, Лешки Ковалева, в конуре. Ноги подгибались от слабости, но он шел, стараясь ступать твердо, чтобы не вызвать подозрения у тех, кто наблюдал его переход из лаборатории в комнату через телекамеры.

«Ну ладно, гадюки!.. – думал он, садясь в кресло перед телевизором, по пути включив чайник, так как он проделывал это после каждого сеанса, и сейчас поздно было менять привычки – могли заметить. – Я еще покажу вам всем!.. Но где сейчас Вера? Рядом ли с сыном?.. И как до них добраться?..»

– Спит, – сказал Довлатов и откинулся в кресле. – Может, в шахматишки сыграем?

– Давай! – согласился лейтенант. – Поставлю тебе пару матов…

– Поскромнее будь, младшой! Тоже мне, Корчной…

Лейтенант расставил фигуры.

Загудел зуммер, и вместе с ним включилась красная лампа над пультом.

Довлатов глянул на экран и увидел мелькнувшее серое тело под стеной здания, где находился Ковалев.

– Я когда-нибудь собственноручно убью этого кота! – сказал он, нажав на кнопку, после чего сирена смолкла. – Сейчас наружная система сработает!.. Сигнал другого тона и красная лампа на пульте лейтенанта подтвердили его предположение.

– Вроде до весны еще далеко, – задумчиво сказал лейтенант, нажав кнопку на пульте и вглядываясь в положение фигур на доске, пытаясь разгадать стратегические замыслы капитана, – а он загулял, котяра… Видать, импотенцией не страдает…

– Так ты тоже не только весной по бабам ходишь! – со смешком сказал капитан. – И, по-моему, не к одной…

– Так я же не кот! Вам шах, командир…

– А мы его вот так! А кот этот особенный, раз его хозяин не может прошвырнуться, так он кота посылает наверстать с бабами!..

Лейтенант засмеялся.

Снова загудел сигнал, и зажглась красная лампа.

Лейтенант глянул на экран и присвистнул.

– Смотри, капитан, он гостью к себе ведет!

Они увидели, как в щель ворот, освещенных мощным прожектором, прошмыгнул серый кот. Пушистая белая кошечка, явно домашняя и нежная, проследовала за ним. Кот подтолкнул кошку, так как ей вздумалось оглянуться на незнакомой территории, и устремился вперед.

– Нет, надо их шугануть, – сказал Довлатов и встал, – а то они всю ночь включать систему будут!

– Да черт с ними! Все равно спать нельзя…

Капитан подумал и сел на свое место.

– Нет, дорогой, такой легкой победы тебе не видать, – сказал он и передвинул фигуру на доске.

– А мы это будем посмотреть!.. – лейтенант тоже сделал ход.

Капитан глянул на экран, куда передавалось изображение человека, неподвижно лежавшего на кровати, ради которого эти люди сидели в казенном помещении и при помощи дорогой аппаратуры отмечали все передвижения блудливого кота, и снова повернулся к шахматной доске.

Система сигнализации в эту ночь включалась слишком часто, и каждый раз офицеры видели кота или его кошечку. Капитан с лейтенантом настолько увлеклись шахматным сражением, что почти машинально нажимали кнопки, отключающие систему ровно на одну минуту, после чего она включалась автоматически, и снова склонялись над доской…

А Лешка уже шел по коридору. На кровати он соорудил из одежды подобие человеческой фигуры и накрыл его одеялом. Ковалев остановился перед дверью, которая вела во внутренний двор. Он мысленно представил кота, которому не просто нужно, а необходимо выскочить из коридора на улицу, и как только почувствовал, что кот стоит по ту сторону двери, представил своих сторожей. Сейчас он думал о том, что ничего нового за длинную ночь не случится, что эта служба изрядно надоела, но зато она без всяких неожиданностей… Лешка пытался влезть в шкуру охранника, думать, как он, проникнуться его радостями и его невзгодами. Он всей силой своей воли пытался передать, что для того, чтобы пропустить кота, надо нажать на кнопку включения механизма двери. Эту кнопку нужно нажать, и кот перестанет бегать!..

Лешка увидел, как над дверью зажглась красная лампа, замок загудел, щелкнул, и тяжелая стальная дверь открылась. Он бросился вперед, мгновенно переключив мысли на другое.

– Ковалев лежит в своей постели! Он спит! По двору и коридорам бегает кот! – он мысленно повторял это, стараясь не допустить и капли сомнений в свою голову, а значит, и в головы охраны. – На экраны мониторов смотреть нечего! Там никого, кроме кота, нет!!!

Ощущая свежий радостный воздух свободы, но и чувствуя спиной недремлющее око телекамеры, Лешка перебежал двор и полез на ворота, ожидая в любую секунду выстрела в спину. Он, обдирая руки и ломая ногти, втискивал пальцы в щель между створками ворот и хоть и медленно, но упорно, лез вверх. Сквозь бешеные удары сердца он услышал хлопок, и в бедро его что-то толкнуло… Через секунду, не дождавшись повторения толчка, теперь уже в голову, он спрыгнул по ту сторону ненавистного забора. Он пригнулся и побежал в сторону огней, ласково манивших его. Но вдруг остановился, повернулся к тюрьме и запустил над забором остатки маленькой коробочки, разорвавшейся в его кармане…

Ковалев выскочил на пустынное шоссе и увидел быстро приближающуюся машину. Он поднял руку.

Такси сперва проскочило вперед, потом затормозило так, что машину повело юзом, и задним ходом подъехало к Лешке.

– Куда тебе? – спросил водитель, когда Ковалев открыл дверь.

– В город, – ответил Лешка, ныряя в приятное тепло автомобиля.

– Понятно, что не на Луну, а куда? Москва-то большая!..

– Ты рули, а я тебе покажу.

– А сколько заплатишь? – нагло улыбался водитель. – Может, мы и не договоримся! – добавил он и хохотнул. – Бензин нынче дорог!..

Холодная ярость заполнила грудь Ковалева.

– Ты поедешь туда, куда я тебе скажу! – раздельно выговорил он. – И сделаешь все, что я тебе прикажу! И если ты не выполнишь этого, тебе будет очень плохо!

Таксист опешил, но, посмотрев в глаза Лешке, проглотил слова возмущения, готовые вылететь из его наглого рта.

– Поехали! – прикрикнул Ковалев. – Быстро, но осторожно.

Таксист включил сцепление и газанул.

Лешка вдруг вспомнил то чувство свободы, захлестнувшее его, когда он бежал из колонии в первый раз. Сейчас он не мог так радоваться. Он понимал, что второй побег ему не простят, но все равно он не мог согласиться, чтобы с ним обращались, как с животным, чтобы ему приказывали, а он не мог высказать свой протест, но главное – он не считал себя настолько виноватым, чтобы согласиться с бессрочным наказанием без суда!.. Он считал, что каждый человек, какой бы проступок он ни совершил, имеет право на помилование и на гласный, открытый суд. Тем более, что он готов искупить вину и, хоть и понимал, что вины за ним было выше головы, был готов все свои необычайные способности отдать миру людей, которому он причинил слишком много тревог. Но в то же время он хотел быть уверенным, что его чудесные способности будут использованы на благо людей, а то, что он делал в последнее время с Черным, никак не настраивало на благочестие…