Текст книги "Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М. Часть вторая."

Автор книги: Александр Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Кстати, беспроигрышный вариант! Особенно если успеть переодеться в четвероклассников!

Хихикнув, я покосился на сидевших в кабине Зяму и Митяя, тоже бывшего старожила, четырнадцати лет, ничуть не выросшего за последние три года.

Митяй решил поехать с нами, в надежде добраться до мамы.

Часа через два гонки по бездорожью, появилась дорога. Причём непонятно, где лучше было ехать, чтобы не растрясти раненых, по целине, или по грунтовой пыльной дороге.

Об их мучениях я старался не думать, надо было как можно дальше убраться от владений моего братца. Хотя я не лелеял себя мечтой, что он сразу отстанет.

Нет! Он скажет: «тринадцатого – уничтожить!». Или снова захватить.

Доехав до перекрёстка, повернули в сторону озера. Я так думал сбить погоню со следа.

Гаишников я не боялся, машину с нашими номерами они не имели права останавливать.

До озера доехали беспрепятственно. Ребята высыпали из кузова, тут же посбрасывали рубахи и кинулись в воду, с огромным наслаждением сдирая с себя грязь. Всего, вместе с ранеными, нас было семнадцать ребят.

Осмотревшись, я загнал машину под деревья, растущие на берегу, и тоже бросился в воду, потеряв на время голову.

Потом опомнился и, отловив Митяя, отправил его в караул, поставив на крышу машины с карабином.

Ребята осмотрели раненых, выносить их не стали, только хорошо напоили и дали антибиотиков, потому что у них поднялась температура.

Самым мощным антибиотиком в это время был пенициллин.

Найдя Зяму, я собирался обсудить с ним дальнейшие наши планы, как вдруг над нами пролетел вертолёт. Не низко, и не высоко, военный, похожий ни Ми-8.

Проводив его взглядом, ребята продолжали заниматься своими делами. Многие вышли на песчаный пляж, все голые, высохшие под солнцем, как саксаул, коричневые.

Наш постовой вдруг выстрелил.

И тут началось что-то непонятное. Ребята стали падать, послышался свист и противные чмокающие и чпокающие звуки. Мальчишек отбрасывало, возле них образовывались красные облачка.

– Ложись! – заорал я, но было поздно, паника охватила ряды расслабившихся пацанов.

– Ма-а-ма-а! – раздался жалобный крик, его подхватили другие, бестолково заметавшись на берегу.

Пули летели со свистом, насквозь пробивая маленькие худенькие тельца.

Несколько секунд я лежал рядом с Зямой, заворожено глядя на эту нереальную картину.

Потом рванул мальчишку за руку, и помчался к машине. Зяма бежал, с ужасом глядя на резню.

Митяй уже лежал на кабине, свесившись головой вниз. Карабин валялся на песке.

Схватив карабин в руки, я взлетел на кабину, столкнув оттуда Митяя, и тут стрельба прекратилась.

Повертев головой, сначала не понял, что за звуки раздаются.

И увидел: собаки! Я выстрелил. Одна овчарка кувыркнулась, ещё одна, и на пляж выметнулась свора убийц в составе овчарок, доберманов и бультерьеров.

Ребята бросились в озеро с душераздирающими воплями. Вода тут же окрасилась в красный цвет.

С ужасом глядя на происходящее, я забыл, где нахожусь. Зяма тоже застыл на месте.

Очнувшись, я спрыгнул вниз, запихал в кабину Зяму, заскочил сам, захлопнув дверцу прямо перед кровавой оскаленной пастью взбесившегося зверя. Карабин чудом не забыл. А Зяма завалился на бок, без чувств.

Двигатель взревел, и я осторожно выбрался из укрытия, чтобы не подавить маленькие тела, в беспорядке раскиданные по пляжу. Собаки рвали их в клочья, возможно, некоторые мальчишки были ещё живы.

Зажав в себе рвотные позывы, я выехал на дорогу, и здесь разогнался. Перед перекрёстком стоял БТР, возле него нервно курил офицер. Дальше дорогу перегораживали две милицейские машины.

Офицер почему-то сжевал окурок, встретившись со мной взглядом, а менты впереди приготовились стрелять, вскинув автоматы, но отскочили в стороны, потому что я всей массой тяжёлого военного грузовика уже врубался в хилый заслон, разрывая и раскидывая в стороны куски металла от их машин.

«Урал» подбросило, немного накренило, но скоро он выпрямился, и я уверенно погнал его по направлению к посёлку.

– Так-так-так! – застучало что-то по машине, и я с удивлением увидел насколько ненужных дыр в ветровом стекле.

Не знаю, почему, но БТР за нами пока не гнался, только кто-то пустил очередь из автомата вдогонку.

Хорошая машина «Урал»! За кабиной стоят два огромных запасных колеса, защищающие водителя и пассажира от пуль.

Впереди появился посёлок. Сбавив скорость, я с трудом растолкал Зяму, который стал с удивлением озираться.

Выгоревшая до белизны улица была безлюдна, что происходило за высокими дувалами, видно не было. Так мы ехали, пока не добрались до центра. Здесь были магазины, возле них росли чахлые деревца, дающие скромную тень.

Поставив машину рядом с универмагом, я не стал глушить двигатель, взял карабин и сказал:

– Зяма, пошли, немного прибарахлимся!

– Прямо так? Мы же голые! В кузове одежда есть!

– Не волнуйся, Зям, так даже лучше! Как ты думаешь, на что будут смотреть продавцы, когда в магазин ворвутся двое голых вооружённых мальчишек?

– На ружьё?

– Хм! Ну, да! – сказал я, понимая, что наши бугорки непросто будет разглядеть. Это я вспомнил историю одного ограбления, когда в банк ворвался голый вооружённый парень без маски, ограбил банк, и скрылся. Потом никто не смог составить фоторобот, никто не рассмотрел его лицо…

Так мы и сделали. Забежали в магазин, я перевернул табличку со словом, «открыто» и задвинул засов.

– Спокойно! – тонким голосом крикнул я, – Это ограбление!

– Мальчики! Перестаньте хулиганить! – сердито сказала полная продавщица.

– Никто не хулиганит! – возразил я, – Все на пол, лицом вниз, руки за голову! Кто будет сопротивляться, стреляю! – пришлось выстрелить в потолок. Сверху посыпалась штукатурка. Но никто не лёг, все, с удивлением, смотрели на нас.

Посетителей было мало, ближе всех ко мне стояла беременная женщина с мальчишкой, примерно наших с Зямой лет.

– Вы, – показал я беременной, – садитесь на стул и отвернитесь к стене. Зяма, оборви телефон!

Мой друг схватил телефон, к которому потянулась было продавщица, оторвал провод, дёрнув аппарат.

– Вы! – показал стволом я на девушку-консультанта в зале, – Несите по три комплекта детской одежды для меня с товарищем! Включая бельё, кеды, сандалии и кепки! Быстро! За нами гонятся убийцы! Поймите, они свидетелей не оставляют! Шевелитесь скорее!

Мальчишка посмотрел на меня вопросительно.

– Что? – спросил я у него.

– Можно сказать? Только на ухо?

– Говори! – мальчишка подошёл ко мне, и шёпотом спросил:

– Вам другая машина нужна? Я покажу, здесь недалеко один барыга живёт, у него «козлик» есть!

– Понял! Уши драл? – огромные оттопыренные уши мальчишки покраснели, он кивнул.

– Знаешь, что? – задумчиво сказал я, – Бери свою маму, и тикай отсюда через чёрный ход. Потом пулей беги в милицию, или в больницу, что ближе не знаю. Скажи, что в этой машине, – стволом ткнул я на «Урал» за окном, – раненые дети. Где живёт барыга? – мальчишка показал вдоль улицы. Там стоял, припаркованный на обочине, «газик» без верха.

– Ключ он не вынимает, знает, что никто не осмелится залезть к нему, – пояснил мальчик.

– Ещё вопрос! – обратился я к мальчишке, – Есть здесь пруд, или арык, где дети купаются?

– Есть канал! За посёлком, вон там! Туда даже детдомовцы приезжают!

Я обрадовался этому известию. Вспомнив про иголку среди иголок.

К этому времени девушка принесла нам одежду.

– Что с вами? – удивилась она, разглядев нас, как следует, – Вы сбежали из концлагеря?

– Вы недалеки от истины! – улыбнулся я ей «милой» улыбкой, запихивая одежду в холщовые сумки. Позаимствовав из кассы рублей пятьдесят, мы, не успев одеться, побежали на улицу через чёрный ход, предупредив посетителей и продавцов, чтобы они лучше закрыли магазин и уходили, потому что наши преследователи убивают всех свидетелей.

Конечно, нам до боли было жаль оставлять здесь раненых товарищей, но сдаваться мы были не намерены, поэтому рванули к «козлику».

Ключи на самом деле торчали в замке зажигания, я повернул, машина завелась, и мы помчались вперёд, благодаря и барыгу, и мальчика, подсказавшего нам, где взять транспорт.

Скоро зелень, показавшаяся впереди, указала нам направление, в котором находился канал.

Добравшись, мы остановились и огляделись. В связи с жарким днём здесь было немало народу, стояли два «ПАЗика», с табличками «дети», эти самые дети купались, загорали и просто бегали по берегу. Маленькие голышом. Мы бы тоже влились в их компанию, если бы не номера на ягодичках.

Зяма быстро натянул трусы, я тоже.

Ему хорошо, а у меня на плече, где у Миледи красовалась лилия, был выжжен номер 13.

Засунув карабин под заднее сиденье машины, мы взяли сумки с одеждой и побежали на пляж.

Там, вынув одежду, разложили её на песке, сумки прикопали. Если одежду украдут, так и скажем воспитателям, которых я заметил, когда попросимся к ним, сказав, что отстали… от кого-то. Там придумаем.

Взяв Зяму за руку, потащил в канал. Отплыли подальше, купались, не забывая приглядывать за берегом. На другом берегу канала тоже загорали ребята и взрослые. Туда мы и поплыли.

На этой стороне мы приняли беззаботный вид, не забывая, однако, смотреть вокруг.

На той стороне, откуда мы приплыли, подъехал автомобиль, из него вышли какие-то люди. Не привлекая особого внимания, начались проверки купающихся. То, что угнанный автомобиль нашли, я не был уверен: пока хозяин его обнаружит, удивится, побежит в милицию…

Если барыга не в доле с милицией, сразу не кинутся на поиски, а если даже кинутся, нас ищут совсем другие люди. Как мне кажется, им не всегда по пути с милицией, слишком далеко они зашли.

И тут… Сначала я даже не поверил своим глазам!

К нашему берегу подошёл «ПАЗик», откуда сначала вышли воспитатели, мужчины. На воспитателей и их воспитанников у меня уже глаз был намётан! Они очень вежливо освободили самый неудобный кусок пляжа, и затем разрешили выйти из автобуса пацанам.

С огромной радостью я увидел бритые головы наших ровесников! Специнтернат!

Мы сделали заплыв, подождав, когда эта весёлая компания разденется и с весёлыми криками бросится в воду.

После этого мы спокойно выбрались на берег, где они расположились.

Трусы у нас были такими же, лица и головы не отличались от интернатских, разве что мы более костлявые.

Я внимательно осматривал ребят, отыскивая похожих на нас с Зямой. И они нашлись. Причём уселись рядом с нами.

– Привет! – поздоровался я.

– Привет! – не отказались пацаны.

– Сдёрнуть хотите? – поинтересовался я.

– А что? – насторожились пацаны.

– Мы с корешем попали в неприятную историю, надо спрятаться. Давайте так. Вы нам свою робу, кликухи, а мы говорим, где наша гражданская одежда, по рукам? Только быстро!

– Вас же быстро вычислят! – не поверили интернатские.

– Это уже наше дело! Нам главное, отсюда смыться! Ваш интернат далеко?

– Не очень, зато за колючей проволокой! Вам понравится! – усмехнулся старший и представился:

– Васька Жмых, он же Шмаков, а это – Сучок, или Сенька Короткин.

– Я Васька, – решил я, – а ты Сучок! – толкнул я поморщившегося Зяму. После чего ребята показали нам свою робу, а мы нарисовали на песке, где лежат наши вещи. Мы их специально разложили в разных местах, придавив камнями. Хоть что-то должно остаться.

Ребята уплыли, позаимствовав у нас червонец, а мы продолжали культурно отдыхать, приглядываясь к коллективу.

Перед уходом Васька с Сучком описали нам центровых парней, даже шепнули кое-кому о нас, чтобы не слишком удивлялись подмене. Оценив наш колоритный вид, пацаны не задавали лишних вопросов. Если они были не глупыми, могли сообразить, что спрятаться в закрытом интернате могли только сбежавшие из колонии, а значит, можно предположить, что мы выше их по статусу.

Но прощупать попытаются, уверен.

Когда, по мнению удивлённых относительным порядком воспитателей все накупались, мы построились, причём в нашу сторону уже поглядывали отдельные нехорошие личности, из числа гражданских. Провели перекличку, посчитали по головам, и велели рассаживаться по местам.

– Эй! Кенты! – тихо позвали нас сзади, когда мы уже сидели в автобусе, – Вы откуда?!

– Всё потом! – улыбнулся я самой хищной своей улыбкой, от которой верхняя губа, рассечённая побратимом, обнажила зубы вместе с дёснами, а перебитый нос съехал на сторону.

Роба скрыла, наконец, выжженный номер на плече. Кепка была с большим козырьком, почти скрывающим лицо.

Честно говоря, я был доволен. Сейчас поужинаем, воспитатели проведут перекличку, и спать…

Ну, спать нам вряд ли дадут, спросят, кто такие… но, думаю, договоримся.

Уйти отсюда? Да как два пальца! Деньги есть, купить майку с кедами можно.

Где я деньги прятал? Да в трусах! Это очень просто.

А вот Зяма что-то совсем раскис. Привалился к окну и отключился. Кое-как его растолкал, когда приехали. Нехорошо ему было, не отпускали видения плохой гибели пацанов на берегу озера.

С трудом уговорив его отстоять построение, попросил ребят помочь отвести в столовую.

Там Зяму затошнило.

– Что с ним? – подошёл дежурный воспитатель. Чёрт! Только этого не хватало! Я опустил голову, но, на моё счастье, сидящий рядом пацанёнок вскочил и сказал:

– Перегрелся на солнце, Борис Николаевич! Разрешите проводить Сеньку в уборную?

Воспитатель кивнул, и отправился дальше. «Сеньку» проводили, умыли холодной водой, и привели уже в более-менее живом состоянии. Всё-таки нормальные пацаны в интернатах и колониях сидят. Отморозков мало. Жаль, что в будущем станет немного по-другому, понятие «мы» заменят на понятие «я». Мне хорошо, а на остальных нас…ть!

После ужина, увидев, что мы едва держимся на ногах, ребята спрятали нас в пионерской комнате, где у них была устроена лежанка, за огромным портретом Ильича.

Пионерская комната была чем-то вроде Красного Уголка, где ребята в свободное время читали книжки, слушали радио, даже телевизор здесь был.

Обычно комната всегда открыта, но ключ от неё всё же был, и сейчас, уложив нас, Миха, парень лет пятнадцати, выставил всех отсюда, и закрыл дверь, оставив нас одних.

Мы отключились. Мне уже приходилось переживать подобные стрессы, а вот Зяме пришлось тяжело. Он вскрикивал во сне, плакал, мешал спать.

Пришлось встать, потом сесть рядом с ним, положить его голову на свою костлявую грудь и петь колыбельную, которую мне напевала когда-то, кажется, в прошлой жизни, Лена, маленькая целительница.

Худо-бедно, но мы отдохнули. После вечернего построения и переклички, мы собрались в Пионерской комнате, куда старшие пришли, послушать нас. Мелкие принесли кое-какой еды. Подумав, я осторожно рассказал, конечно, не сказав всей правды, что мы вырвались из настоящего рабства.

Чтобы не быть голословным, показал выжженные номера на плече и ягодицах. Парни прониклись.

– Мне надо будет позвонить, – сказал я, – тогда за нами приедут.

– Телефон в кабинете директора, – почесал затылок Валентин, старший из центровых, – но есть и у охраны. Но там ещё более нереально, мужики там серьёзные, никогда не спят.

– Тогда надо говорить с директором, – решил я. – Нормальный мужик?

– Нормальный, – вздохнул Миха, – как говорят в кино, строгий, но справедливый. Если нет другого выхода, попробуй убедить.

Зяма всё не мог успокоиться, сидел вплотную ко мне и дрожал. Мне пришлось обнять его одной рукой, прижав к себе.

– Что с ним? спросил Валентин.

– Он потерял сегодня самого близкого друга. Его убили.

– Кто убил? – спросили просто так ребята, понимали же, что враги.

– Я.

Подождав, когда ребята придут в себя, глядя, как я прижимаю к себе близкого друга убитого мной мальчишки, положившего мне на плечо свою бритую голову, пояснил:

– У его друга было ранение в живот, к тому же перебит позвоночник. Времени не было. Мы не могли его взять с собой, не могли бросить. Пришлось прекратить его мучения.

– Ты тоже сегодня потерял лучшего друга, – напомнил мне Зяма.

– Зато нашёл другого, – крепче обнял я его.

– Я тоже! – улыбнулся Зяма.

Ребятам оставалось только молча смотреть на нас.

– Всё познаётся в сравнении, ребята! – сказал я, – Надеюсь, эта ночь будет спокойной, давайте спать. Мы не отдыхали, скоро уже год будет.

Ребята засуетились, проводили в спальню, где уже все улеглись, показали наши кровати, которые стояли в разных местах спальни.

– Я буду с тобой спать! – решительно заявил Зяма.

– Ты мне всю ночь спать не дашь! – возмутился я, – Опять воевать будешь!

Зяма, заплакав, пошёл к себе. Тогда Миха решительно согнал с постели моего соседа и отправил его на место Зямы. Мы легли рядом. Когда раздевались, ребята с содроганием смотрели на наши скелеты, обтянутые коричневой рваной кожей. Увидев их лица, я улыбнулся, и сказал:

– Ведите себя хорошо, не попадёте в ад!

Мне показалось, ребята приняли мои слова к сведению вполне серьёзно.

– Хоть бы ребята не попались! – пожелал я перед сном. Зяма взял мою руку, и успокоился.

– Почему «Зяма»? – шёпотом спросил я его.

– А! – ответил друг, тоже шёпотом, – Вообще-то я Зосима, Зося. Пусть уж лучше будет Зяма!

Директора интерната звали Артур Ниязович Ниязов.

Был это крупный представительный мужчина за сорок, одет в белую рубашку с коротким рукавом и светлые брюки. Я его видел мельком, на утреннем построении, когда директор выходил из служебной машины, направляясь в административный корпус.

Интернат был немаленьким, сюда отправляли на перевоспитание из многих районов Союза, наверное, из-за удалённости от цивилизации. Тот посёлок, в котором мы остановились, был единственным за многие десятки километров. Здесь находилась какая-то насосная станция, обслуживающая хлопковые поля.

Сбежать отсюда можно было, если на воле кто-нибудь поможет. Как мы, обменявшись с узниками одеждой. И если у беглецов есть капелька ума не засветиться с каким-нибудь неправильным поступком.

Деньги есть, панамка есть, даже солнцезащитные очки мы предусмотрели. Садись на автобус, и поезжай подальше из этого прожаренного места. Я на это сильно надеялся, потому что Зямке нужен был небольшой отдых.

Распорядок в этом интернате почти не отличался от нашей родной колонии строгого режима, разве что вечером здесь было больше свободного времени.

Ребята нашего возраста, помимо учёбы, занимались народными промыслами. Было гончарное дело, своя гончарная мастерская, где мальчишки пытались делать посуду. Даже получалось! Тогда эти произведения искусства раскрашивали девочки из посёлка, настоящие мастерицы.

Я даже не поверил своим глазам, когда увидел, с какой радостью ребята брали в руки глиняные изделия, побывавшие в руках девочек.

Здесь я и спрятал Зяму, который с удовольствием начал разминать глину.

А я набирался смелости, чтобы пойти к директору прежде, чем нас разоблачат.

Вы спросите, почему не разоблачили сразу? Неужели воспитатели не знают своих воспитанников в лицо? Знают, конечно, просто нас прикрывали ребята, посвящённые в нашу историю, а стукачи повывелись пока. Почему? Да потому что в интернате вводилось частичное самоуправление, выявленных стукачей «не замечали» до поры, до времени. Сейчас они «отдыхали» в карцере, по надуманному обвинению.

В сотый раз взвесив все «за» и «против», я решил не откладывать знакомство с директором.

Собравшись с духом, вошёл в административный корпус.

Вместо секретаря в приёмной сидел мужчина в камуфляже.

– Ты к директору? – спросил он, подняв на меня взгляд. Я кивнул. Мужчина нажал кнопку на интеркоме, сказал:

– Артур Ниязович, к вам новенький…

– Пусть зайдёт, – ответил директор. Я только шмыгнул носом: кого мы хотели обмануть?!

Директор сидел за Т-образным столом. Не предлагая мне сесть, он вопросительно смотрел на меня.

Я постарался встать по стойке «смирно», по старой привычке рука метнулась ввысь:

– Воспитанник… Санька М. прибыл!

– Как, как? Санька М? – мне всё-таки удалось удивить директора.

– Представляться как-то надо, имя настоящее, а фамилию мою знать слишком опасно.

– Чем же может быть для меня опасна твоя фамилия? – презрительно скривился директор.

– Не для вас, для детей, воспитанников интерната.

– Хм… Рассказывай.

– Может, лучше показать? – директор пожал плечами. Тут ожил интерком:

– Артур Ниязович, у вас на столе свежая сводка. Это срочно.

Директор взял со стола почту, а я начал раздеваться.

Артур Ниязович настолько увлёкся чтением, что даже встал из-за стола, и не заметил, что я разделся догола. Подняв на меня глаза, даже не удивился. Я, между тем поставил ногу на стул, размотал бинт, и в нос шибануло тухлятиной. Рана загнила.

–Тринадцатый, значит? – рассмотрел мой номер директор, – Счастливчик! Ещё кто-нибудь выжил?

– Мой друг, Зосима, – Директор попросил меня повернуться спиной.

– Что у тебя с… с ногами? – не решился он назвать заднее место своими словами.

– Собаки. – пояснил я, – Пытался весной сбежать.

Артур Ниязович ослабил воротник душившей его рубашки, сказал в интерком:

– Баирма Пурбаевна! Срочно ко мне в кабинет! С реанимационной аптечкой! Пока не одевайся, – сказал директор мне, – сейчас врач осмотрит, мне кажется, тебе нужно срочное лечение.

– Коламбек! – опять наклонился он к интеркому, – Срочно второго новенького в изолятор!

– Шайтан! – Артур Ниязович с силой потёр своё лицо! – Дурак старый! Хотел поиграться! Приглядеться хотел: что за странные мальчишки здесь появились? Почему воспитанники притихли?

Пока Директор интерната корил себя, повернувшись к зарешечённому окну, я спросил:

– В сводке сведения о нас? – директор кивнул, не глядя на меня, – В машине было трое раненых. Как они?

– Все мертвы. Пулевые ранения, несовместимые с жизнью. В сводке сказано, что произошла ошибка… Какая, нахрен, ошибка?! – стукнул кулаком директор по раме, отчего жалобно зазвенели стёкла.

– Сколько вас было? – не поворачиваясь ко мне, спросил Артур Ниязович.

– Семнадцать. Не считая мёртвых. Это здесь, в Ташкент ещё уехали одиннадцать…

В это время вошла женщина в белом халате, и остановилась, не в силах сказать ни слова.

– Осмотрите мальчика, Баирма Пурбаевна, окажите ему первую помощь, и проводите в изолятор. И не спрашивайте меня ни о чём, и никому ни слова!

– Я всё понимаю, Артур Ниязович! – обрела, наконец, дар речи женщина, – Но это уже слишком!

Директор что-то гневно крикнул на своём языке, врач ответила, доставая из саквояжа жестянку со шприцами, бинты и мазь Вишневского, как я понял по запаху.

Врач долго выбирала место, куда поставить мне укол, обработала незажившие раны на спине, потом на ноге.

– С ногой надо серьёзно работать, молодой человек. Придётся полежать.

– Некогда мне отлёживаться, Баирма Пурбаевна! – решился я, – Артур Ниязович, мне надо позвонить, я надеюсь, за нами приедут!

– Есть, кому звонить? – хмуро спросил директор, посмотрев на меня. Я уже почти оделся. – Нам выйти?

– Не стоит, – улыбнулся я, – всего несколько слов… Как отсюда выйти на межгород?

– «Девятка», потом «восьмёрка», дальше код своего города, номер.

Я набрал номер, послушал гудки.

– Да! – услышал я.

– Алё! Это Саша.

– Слушаю тебя, Саша.

– Мне нужен папа, – сказал я условную фразу, и связной не удержался, спросил, волнуясь:

– Сашка?! Ты?! Живой?! Ты где?!

Свобода, как она есть.

…В какой-то книге я прочитал объяснение, почему рабы такие ленивые. Сейчас я сам понял, почему. Когда ты целый год не знаешь отдыха, будешь рад просто лежать, глядя в потолок, и тебе не будет скучно, будешь прислушиваться к своему телу, как гудит каждая мышца, выгоняя накопившуюся усталость, как отдыхают косточки. Вот только раны начинают болеть и чесаться, заживая.

Изолятор показался нам с Зямой раем. Мы лежали и ничего не делали. О прошлом старались не вспоминать, думали о будущем. Не знаю, о чём думал мой друг, я думал, что нам делать, когда нас заберёт к себе отец.

То, что в покое нас не оставят, было понятно, то, что нас постарается спрятать отец, тоже понятно.

Но кончится лето, нам надо в школу, и так год потерян. Если не закончить среднюю школу, у нас нет будущего, кроме воровского, или бандитского.

А мне это не нравится. А что тебе нравится? – спросил я сам себя. Даже сейчас не знаю, кем хочу быть. Зачем тогда просился на Землю?

Хотел прожить счастливое детство?! Беззаботное! А потом за меня решат родители, устроят в институт? Что только в голову не лезет, когда нечем заняться!

– Зяма! – позвал я, – Зям!

– Что? – спросил меня мальчик.

– Ты кем хочешь стать, когда вырастешь? – Зяма не ответил.

– Что ли, не думал? – повернулся я к нему.

– Не думал, Сань, совсем не думал. Куда ты, туда и я.

– А если я женюсь? – задал я вопрос. Зяма даже на кровати перевернулся:

– Ты?! Женишься?! – и в глазах его замелькали чёртики, а рот расплылся в улыбке.

– А что? – скис я, – Не возьмут? Настолько страшен? – Зяма смутился:

– Причём тут «страшен»…

– А в чём? Я же не всю жизнь буду мальчиком десяти лет. Вырасту, надеюсь. Зям, у меня девочка любимая, есть. Ниночкой зовут. Мы с ней поклялись через девять лет пожениться. А теперь я даже написать ей боюсь. Я и так был страшненьким, а теперь… – я махнул рукой и отвернулся.

– Не знаю, Саша, – задумчиво произнёс мой друг, – Конечно, на лицо твоё без содрогания смотреть трудно, но для меня, например, ты самый красивый пацан, из всех, кого знаю. Значит и девочка, если любит тебя, будет видеть в тебе настоящую красоту.

– В Москве, я слышал, есть челюстно-лицевые клиники. Даже детские. Там после аварий человеков собирают, – вспомнил я, – наверное, дорого.

– А что, за это надо деньги платить? – удивился Зяма.

– Ты видел, как мне щёку зашили? – усмехнулся я, – Это бесплатно. Думаю, за деньги сделали бы так, что не видно было бы. Может, в детдом пойти работать? Дети будут бояться и хорошо себя вести.

– Сань, не надо, не мучай себя. Если ты говоришь, надо добыть деньги, значит, будем добывать деньги! А Ниночке своей напиши, что попал в аварию, осколками посекло лицо.

– Уже год прошёл, Зямка, как мы расстались, я пишу ей письма, а ни одного ответа не получил. Потому что нет у меня обратного адреса. Знаешь, как хочется получать письма?

– Знаю, Сань. Мне теперь никто не напишет, – горько вздохнул Зяма.

– Не тоскуй, Зямка! У тебя теперь друг есть! – решил подбодрить его я.

– У тебя тоже! – ответил мне Зяма.

За нами приехали на обычном такси. Доктор перед этим написала мне подробные рекомендации, как лечить раны, иначе могу остаться без ноги, директор лично проводил нас до машины, чтобы охрана не подумала, что мы уходим без спросу. Тепло распрощались. Понимаю, что жизнью обязан я Артуру Ниязовичу, при случае постараюсь отплатить. Вот только будет ли он, этот случай?

А теперь на все заверения малыша он будет только улыбаться. Время такое. Если человек хороший, он обязательно поможет бескорыстно, тем более, ребёнку, попавшему в беду. А хороших людей всегда больше, чем плохих. Мне, к примеру, всегда попадаются только хорошие.

Потому что Артур Ниязович предложил нас отправить из Средней Азии через своего знакомого в ГУСИН. Не очень комфортно, зато надёжно. Тем более, что в закрытой душной машине мы ехали только до поезда. Там нас поселили к конвою, в их купе.

Одетые в тюремную робу, мы помогали конвоирам кормить заключённых. Нога начала заживать, я только слегка прихрамывал.

Зэки с неприкрытой радостью ждали нашего появления, передавали записки, которые исчезали в моих руках. Да и просто увидеть детей было для них радостью, хотя сначала сильно ругали наших сопровождающих, что они таскают детей по таким местам.

Сопровождающие объяснили, что мы были в заключении, но уже освобождены. То, что мы не играем в зеков, видно было по нашим угрюмым страшненьким лицам.

Если раньше Лиска радовалась моей улыбке, которая преображала моё некрасивое лицо в симпатичное, то сейчас я старался не улыбаться, чтобы не пугать людей.

В общем, путешествие для нас оказалось совсем не утомительным, а наши сопровождающие старались нас откормить, чтобы папа узнал своего сына.

Папа схватил меня в охапку, прижал к себе, и, не стесняясь, заплакал, увидев, во что я превратился. Он легко держал меня на руках. Я весил около двадцати килограммов.

Жорка был где-то в «командировке», не смог встретить своего брата.

– Пап, познакомься, мой побратим, Зосима. Мы вдвоём, возможно, единственные, кто вырвался из плена.

Зяма, пока меня папа держал на руках, держался за меня, со страхом ожидая, что нас разлучат.

– Почему твой друг такой испуганный? – удивился отец.

– Он боится меня потерять, папа, мы теперь надолго вместе. Зяме надо прийти в себя, он слишком много видел страшного.

– А ты, сынок? – отец ласково гладил меня по голове.

– Я терпеливый, папа, меня лечила от испуга одна колдунья. Может, потому мне пришлось немного легче.

Когда мы излили первые радости от встречи, папа изложил мне свой план.

Нас перевозили в Москву, там легче затеряться. Подлечимся, потом приступим к тренировкам, потому что такие, как мы, очень нужны для их организации.

Я даже боялся спросить, о какой организации идёт речь. ОПГ? Какая теперь мне разница?

Мне хотелось просто жить, я теперь узнал, что такое животный страх, не хотел больше пережить подобное.

Поэтому даже ничего не спросил, не выказал ни тени сомнений, а Зяма уже всё сказал: «куда ты, туда и я».

Папа послушал мой рассказ о приключениях и о том, как глупо я попался, расслабившись в «раю».

– Благими пожеланиями всегда был устелен путь в ад, – пробормотал он, – Вероятно, твой второй отец не до конца тебе поверил, вероятно, думал, что ты просто боишься стать для них обузой. Он же запретил тебе воровать?

– Запретил! – вздохнул я, – Даже в карты играть запретил.

– Вот видишь! Где ещё может взять деньги такой малыш? Только у мамы с папой. Вот он и подумал, что ты стараешься таким образом уйти от них. Признайся, хотелось пробежаться по портовому городу?

– Хотелось, – согласился я.– Обязательно съездил бы перед отъездом. Только сейчас у меня одно желание: отдыхать.

– Знакомое желание, – покивал папа. – Ничего, поселишься в одном спокойном месте, отдохнёшь, подлечишься, там, недалеко, есть стадион, будешь на нём разминаться. Да и друга подтянешь. За вами будут приглядывать, по мере возможности. Надеюсь, больше не попадёшься? – папа пытливо взглянул мне в глаза:

– Думаю, нет, ты повзрослел, многое понял. Удачи тебе, сын!

Нас поселили в бараке на улице Черёмуховая 5. Это уже в Москве, в рабочем районе.

Бараки бывают разные. Бывают вообще, с проходными комнатами, но у нас был вполне цивилизованный барак, общий длинный коридор, двери налево и направо. Вход из коридора прямо на кухню, без всяких там прихожих. Направо вешалка, налево рукомойник с помойным ведром, отопление печное. Остальные услуги во дворе, в старом покосившемся общественном туалете.

Возле окна обеденный стол и печка, её топили бурым углём. Это такой уголь, который только горит, но не греет, сколько засыплешь, столько и вынимаешь. Но сготовить на плите обед вполне можно.