Текст книги "В лабиринте "Ведьм""

Автор книги: Александр Горобец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Глава 13

Конец августа 2007 г.

Где-то в Санкт-Петербурге.

Боец появился на теплоцентрали в конце ноября и клошарам, как они себя называли, с «Пионерской» жить стало легче. Боец ничего не делал, он не собирал бутылки и не аскал по ништякам. Но зато каждый гопник на «Пионерской» знал, что к их коммуне лучше не подходить. Однажды к ним, на теплоцентраль заглянули скинхеды. Итог – четыре тяжёлые черепно-мозговые травмы, сломанная челюсть, два перелома обеих ног, несчитанное количество выбитых зубов и одна отбитая мошонка. И всё это было не у клошаров.

Конечно, теплоцентраль пришлось на время покинуть, но был уже конец апреля, и можно было перебираться в землянки на железнодорожной платформе «Паровозный музей». Поэтому, коммуна не особо расстроилась и свалила из подвала через пятнадцать минут после окончания боя. И вовремя.

Через двадцать минут к подвалу теплоцентрали приехало сразу четыре патрульных машины. Видимо, кто-то из бдительных жильцов позвонил, заметив толпу агрессивно настроенной, бритоголовой молодёжи. А клошаров, к тому времени, уже и след простыл.

О коммуне с «Пионерской» по бродяжному городу поползли слухи. Ведь БОМЖа, как художника, обидеть может каждый. А этих парней теперь не обижали. Хотя, почему «парней»? Были и девчонки. Они, как могли, поддерживали своими трясущимися рукам уют. Если конечно это можно было назвать уютом.

«Мы – „Пионерские“ – звучало как „Мы из Кронштадта“! Гордо звучало. Эта фраза, в переводе на нормальный, человеческий язык означала примерно следующее: „Даже если это была ваша территория, то теперь она наша. Мы не будем забирать всё. Только – самое лучшее. И не надо спорить. Боец может не понять…“

„Пионерская“ коммуна зажила, почти как на Рублёвской помойке. Количество „коммунаров“ росло в геометрической прогрессии и вскоре, у „Паровозного музея“ образовался маленький БОМЖ-городок.

Боец, по праву сильнейшего, мог бы стать мэром этого никем не признанного городка, но ему это было не нужно. Он – пил.

Вообще, было видно, что на улице он недавно. Мало того, в пьяном угаре он что-то лепетал про шикарную квартиру, про огромный заморский автомобиль и про то, что денег у него, как у фантика – дураков. Кто-то искренне удивлялся таким небылицам, а кто-то списывал это на белую горячку. Не было только тех, кто „в открытую“ смеялся над Бойцом. Смеяться над Бойцом было чревато. Можно было запросто отхватить. А это, в статусе БОМЖа было равносильно самоубийству. Слишком свежи были в памяти воспоминания о бойне на теплоцентрали.

Боец часто просыпался от того, что воевал во сне. Он рвался спасать, то Марину, то Женю… Кто это был, клошары не знали. Хотя и понимали, что это – кто-то из прошлой жизни. Но, в моменты, когда Боец приходил в себя, никто не спрашивал его об этом. У всех здесь присутствующих, когда-то была прошлая жизнь. Жизнь, которую они старались не вспоминать, но она, как дерьмо, периодически всплывала в их памяти, и не было сил затолкать эти воспоминания обратно.

Как звали бойца, никто из них не знал. Боец – он ведь и в Африке Боец. Только чёрный. А этот Боец уже, потихоньку, приближался к состоянию изрядно помятого негра.

В июне произошёл новый инцидент. В Питере проходил „Международный Петербургский Экономический Форум“. Главы многих мировых держав слетались в город на Неве, как мухи на то, что пахнет. И их самолёты пролетали на посадку в Пулково, как раз над платформой „Паровозный музей“.

Из соображений безопасности (хотя, на мой взгляд, БОМЖИ могли сбить самолёт разве что из рогатки) и большей привлекательности (в городе, который принимает таких гостей, бездомных не может быть в принципе) бездомный город решено было вывести за сто километров от Питера. Но, дабы не было эксцессов, операцию было решено провести под утро, когда все спали. К четырём часам, на платформу „Паровозный Музей“ подогнали состав с четырьмя грузовыми вагонами и с помощью солдатиков внутренних войск, которые были с собаками, за полчаса забили эти вагоны до отказа. По самое, как говорится, „не балуй“.

Следом за солдатами шли бульдозеры, которые сравняли городок с землёй. А состав покатил на запад, в Кингиссеп. Не доезжая Кингисеппа, поезд свернул на север и приехал в местечко, со странным названием „Котлы“. Там БОМЖиков выгрузили, (опять же, не без помощи собак) и загнали в подобие, наспех сооружённого концлагеря. Военные называли это „Сборный Фильтрационный Пункт для социально неблагонадёжных лиц“.

Кормили там скудно, но все продукты были не с помоек. А ещё, там не давали выпить. А выпить Бойцу, очень хотелось. Поэтому он начал буянить. Буйного Бойца удалось утихомирить только с помощью укола транквилизатором, который сделал один из двенадцати крепких медбратьев, перед тем, как потерять сознание от нокаута. Боец отправил тогда „посмотреть мультики“ восемь человек, прежде чем успокоительное подействовало.

Тут-то его к кровати и привязали…

* * *

Крепкого телосложения молодой батюшка приехал на СФП одним из последних. К тому времени, на поруки разобрали самых крепких и выходившихся бездомных. Остались самые сирые и убогие: четверо калек, которые стали таковыми по собственной воле (инвалид всегда вызывает жалость и ему больше подают), два совсем уж тщедушных старикана, существо, пол которого так и не удалось установить, ибо оно отказывалось идти на какой либо контакт с администрацией СФП, а сама администрация подходить к этому существу брезговала ибо воняло от него так, что было противно даже некоторым обитателям барака, в котором оно жило.

– И это всё? – с сочувствием сказал батюшка, глядя на воняющее нечто, – Что ж… Что господь послал… Хотя… Не просто она приходила…

– Вы знаете, Александр… – замялся помощник дежурного по пункту, – Есть у нас ещё один персонаж… Он, как бы это вам сказать… Бесноватый, по-вашему. Пил он очень много, вот у него „кукушка и улетела“…

– А как его зовут? – спросил батюшка, которого помощник величал Александром.

– Никто не знает, – пожал плечами помощник, – Свои его звали „Боец“…

– КАК? – оживился батюшка.

– Боец, – спокойно повторил старший лейтенант, – И я вам скажу, он действительно – БОЕЦ. Много он наших поломал… А у нас парни ой как крепки…

– Это он, – еле слышно произнёс Александр, перекрестился и повернулся к помощнику, – Покажите мне его, старший лейтенант. Срочно.

– А не боитесь? – усмехнулся помощник, – К бойцу вдвоём заходить опасно. Это он сейчас к кровати привязан. Но он ведь и развязаться может…

– Если это тот, о ком я думаю, – совершенно не обращая внимания на усмешки, ответил батюшка, – Вам ещё очень крупно повезло, что вы живы. А если вы живы, значит он действительно плох… Пойдёмте к нему, старлей.

Помощник молча пожал плечами и повёл батюшку в лазарет…

Увидев привязанного проволокой к кровати бесчувственного Бойца, батюшка кинулся к нему и начал отвязывать руки, но старлей остановил его.

– НЕТ, Александр! Он прикидывается… Как только вы его развяжете, он вас за горло возьмёт… А мне потом отвечать…

Батюшка резко отпустил руки и сделал шаг назад. В этот момент, Боец открыл глаза и с остервенением на него бросился. Спасла батюшку только проволока, которая крепко держала Бойца. Старший лейтенант попытался было помочь Александру, но тот сурово рявкнул:

– ОТСТАВИТЬ! – и тут же посмотрел на заскулившего от боли Бойца, – Куда же ты, дурак… – затем он перекрестился, закрыл глаза и начал шептать молитву.

Прошептав и снова перекрестившись, он повернулся к помощнику дежурного по пункту:

– Ну-ка, старлей, выйди отсюда. Тут сейчас такое твориться будет, что твоей неокрепшей психике видеть не рекомендуется…

– Да как же я уйду, – изумился старлей, но Александр резко, властно перебил его.

– НОГАМИ… И не подсматривай…

– Извините, Александр, – пожал плечами помдеж, – Никак не могу.

– Тогда, сходи за старшим дежурным офицером.

– За майором Петрыкиным?

– Да, да. За ним самым… Иди, старлей… Иди…

* * *

Как только старший лейтенант скрылся за дверью, Александр сразу же подошёл к Бойцу и громко, чётко произнёс.

– Здесь Аббат… Здесь Аббат… Китяж, ответь Аббату… Передаю позывные состава крайней группы. Гангрена, Китяж, Аббат, Бузони…

Боец, в ужасе, открыл осоловелые глаза и посмотрел на Александра.

– К…К… Китяж на приёмммеее… Аббат, это ты?

– Я, Китяж… Я. Ты мне глотку не перегрызёшь? – он начал отвязывать Кирилла от кровати. А Кирилла, тем временем начало колотить крупной дрожью, – Держись, старший лейтенант… Держись… Иисус терпел, и нам велел… А ты – парень крепкий… Сильный… Серёгу благодари… Это он мне подсказал… и подруга твоя… – но Китяж его уже не слышал. Он упал в глубокий, голодный обморок…

Аббат завернул его в одеяло, взял на руки и понёс к выходу.

– Как ты похудел, дружище, – он горько улыбнулся, – Ну, ничего… Я тебя откормлю…

Открыв „с ноги“ дверь, он пошёл по коридору, когда навстречу ему вышел старлей с майором. Петрыкин встал посреди коридора и подбоченившись, надменно скомандовал:

– Стоять. Куда?

– Это ты сейчас с кем разговариваешь, майор? – поравнявшись с ним, Аббат глянул на майора таким взглядом, что тому захотелось писать – Отойди, а то, не ровен час, зашибу.

– Аааааа… – майор сделал вид, что понял происходящее, хотя единственное, что он сейчас понимал, было мыслью, которая кружилось где-то в районе мочевого пузыря, – Вы, отец Александр? И вы приехали за Бойцом! Забирайте его… Может вам машину дать? А то, как вы его доставите?

– Дайте, майор, – кивнул Аббат, – только, без водителя. Обещаю, что послезавтра я вам машину привезу.

– Как вам будет угодно, – майор уже сложил ноги крестиком и пританцовывал. Хотелось ему, очень… – Товарищ старший лейтенант. Сделайте мой „УАЗ“ батюшке, – одной рукой он протянул Аббату ключи, а второй, зажал в кулак своё „хозяйство“.

Аббат кивнул в сторону старлея, дескать: „Ему ключи отдай“ и проследовал мимо „страждущего“ майора.

Петрыкин понял, что если он сейчас не сходит в туалет, он просто лопнет. Слёзы текли из глаз майора. Швырнув ключи старлею, он стремглав бросился к ближайшему санузлу и скрылся за дверью с надписью „00“.

А Аббат, улыбаясь подошёл к самому чистенькому, намытому, тонированному УАЗу и мотнул головой старлею.

– Открывай!

Помощник отреагировал моментально и, открыв заднюю дверь Командирского УАЗа, попытался помочь Аббату, но тот лишь отмахнулся.

– Сам справлюсь. Интересно, сколько он не ел… В нём сейчас килограмм шестьдесят, не больше… – уложив Китяжа на заднем сидении, Александр с укоризной посмотрел на военного, – Вы его хоть кормили?

– Да, не ест он ничего, – злобно ответил старший лейтенант, – Да и не было дураков, к нему заходить. Хорошо хоть привязать смогли. А как привязали – глюкозу колоть начали.

– Ага, – ухмыльнулся Аббат, – вперемешку с галоперидолом. Вы на его зрачки смотрели?

Чем вы его накачивали.

– Что было – тем и накачивали, – похоже, старлей начинал наглеть и Аббату это не нравилось.

– А ты, парень, что так со мной разговариваешь? – он старался говорить, как можно любезнее, но получалось наоборот, – Тебя не учили, что ты – видишь ровно столько, сколько хочешь видеть? И если перед тобой стоит батюшка, то это вовсе не значит, что он тебя поломать не сможет.

– Послушай, БАТЮШКА, – как можно надменнее ответил помдеж, – Забирай своего БОМЖару и вали отсюда!

– Вот как? – приподняв от изумления бровь, продолжал разговор Аббат, незаметно разминая запястья, – Интересно, что же можно было написать на его могиле? Судя по тому, что я слышу, это звучало бы примерно так: „Здесь лежит бывший офицер Военной Разведки, герой Чеченской компании, Кавалер ордена мужества, Кирилл Тяжин, заморенный голодом в пункте для бездомных“. Так должно быть написано?

Старлей даже не заметил, как Александр подошёл к нему на расстояние броска. Он понял это, когда батюшка взял его за плечо. Да так крепко, что старлею стало больно, и он попытался вывернуться. Не тут-то было. Большой палец Аббата сместился в район ключицы и нажал на неё. Очень действенный „болевой“.

Старлей взвыл, схватился за руку Аббата и, вдруг, сделал сальто вперёд и шмякнулся на бетонные плиты плаца, брюхом и мордой. Батюшка владел приёмами борьбы, доселе старлею неизвестной.

А Аббат, ухмыльнулся старлею, отряхнул с рясы пыль, которую тот поднял при приземлении и изрёк фразу, ставшую впоследствии, крылатой:

– Да… Мозг может забыть. Тело – никогда… – подумал ещё секунду и добавил, – Открывай ворота, парень…

* * *

Такую редкостную гадость Китяж пил впервые в жизни. Нет, парень он был привычный, а в последнее время ему доводилось пить такое, от упоминания чего многих просто стошнит. Но сейчас… Во-первых, его организм отвык от горячего. А это был не просто горячий, это был обжигающий напиток. Во-вторых, в этом напитке были смеси самых различных трав, кореньев, шишек и прочей растительности.

– Фу… – выдохнул он.

– Не „фу“, Кирилл. Это то, в каком состоянии я тебя нашел – „фу“. А этот отвар тебя за две недели на ноги поставит. Печень в порядок приведёт… – Аббат снова поднёс пиалу к губам Кирилла, – Ты, пей, пей… Глотай, помаленьку… Печень у тебя – никуда. Ты бы себя в зеркало видел. У тебя морда – как у индейца… Глаза раскосые… Ты сколько пил?

– А какое сегодня число? – еле слышно спросил его Китяж.

– Ты лучше спроси, какой год и месяц, – усмехнулся Аббат, – Короче, полежишь пока у меня. Через пару недель, будем думать, что с тобой делать. И в баньку бы тебе сгонять, а то от тебя так воняет… Я пока истоплю, ты – отдыхай, дружище.

Саня ещё раз дал ему глотнуть из пиалы, поставил её рядом с деревянным топчаном, застеленным шкурой огромного медведя, на котором лежал Китяж, и, перекрестившись, вышел во двор.

Китяж проводил его взглядом, хотел было перевернуться на бок, но сил у него не было. Так он и заснул…

* * *

Сам он идти не мог, поэтому Аббат взял его на руки и перенёс в баню. В предбаннике стояли весы, на которые он встал. Затем он занёс Кирилла в парилку, раздел, а сам снова встал на весы, покачал головой, разделся и зашёл следом.

– Так какой месяц? – тихим, сиплым голосом спросил Китяж

– Август, Саныч. Седьмого года.

– Нет… – выдохнул Китяж, – не может…

– Может, Кир… Может. Как и то, что ты весишь пятьдесят два кило. А если тебя отмыть, то и все пятьдесят… – Аббат достал из берёзовой кадушки веник и положил Тяжину под нос, – Подыши-ка пока. А я твои вещи в топку брошу.

– Не надо, – Китяж сопротивлялся из последних сил.

– Надо, Федя. Надо. – процитировал известного киногероя Саша, – Ты – меньше говори, а больше слушай, – он сгрёб в охапку кучу безбожно воняющего тряпья и вышел из парилки. А Китяж остался лежать, уткнувшись носом в веник.

Он лежал и считал. Считал и вспоминал. „Октябрь, Ноябрь, Декабрь, Январь, Февраль… Сбился… Короче, без малого – год. Год я пил… Когда вышел, решил поехать за машиной… Не доехал. Взял пузырь…“ – от мысли о пузыре, к горлу подкатился тошнотный ком, но он себя сдержал, – „Пил, на скамейке в „Автово“. Потом, пришли какие-то синяки. Взяли ещё… Потом ещё… ещё… ещё… Как? Что произошло? Ведь я не алкоголик… Нормальный, адекватный человек.“

„Ну, да, – усмехнулся какой-то далёкий голос в голове, – Не алкоголик. Почти год пил и вдруг, не алкоголик.“

– Допился, – расстроено выдохнул Китяж и уткнулся в веник.

– Не спать, разведка! – довольно произнёс Аббат, заходя в парилку, – Давай-ка я парку поддам. Тебе сейчас откисать нужно. А то с тебя грязи кусок отвалится – пол мне проломит.

– Я…

– Ты, молчи и слушай, – бывший прапорщик капнул в кадушку с водой какого-то масла, почерпнул алюминиевым ковшиком студёной, колодезной воды и кинул её на раскалённые камни. Ледяная вода, со свистом, мгновенно испарилась, обдав ломящим жаром плечи и спину Китяжу, – Держись, разведка. Будет жарко, – он надел на голову войлочную шапку, такие же войлочные рукавицы, взял из кадушки ещё один веник и перекрестил им Китяжа, – Кир, а ты вообще, крещёный?

– Да, вроде, – неуверенно прошептал Кирилл.

– А в церкви давно был?

Тяжин ничего не ответил. Только кивнул.

– Плохо, Кирилл Александрович, – Аббат, на секунду задумался, – Вообще-то, перекрестить человека заново нельзя… Но я тебя перекрещу… – голос Аббата стал вдруг каким-то не таким, как раньше. Сила в нём появилась, лютая, – Водой и жаром неистовым. Выдержишь – ни одна зараза тебя не возьмёт. Ни одна пуля не пробьёт. А если и пробьёт, то такая защита за тобой встанет, что друзья удивятся, а враги испугаются. Не выдержишь?! Рухнешь от первой простуды. От первого насморка сляжешь. Готов???

– А почему второй раз не крестят? – от голоса Аббата в жилах Китяжа начала стыть кровь.

– А потому, что Крещение есть Таинство, в котором верующий, при троекратном погружении тела в воду, с призыванием Бога Отца, и Сына, и Святого Духа, умирает для жизни плотской, греховной, и возрождается от Духа Святого в жизнь духовную, святую. Так как Крещение есть духовное рождение, а родится человек однажды, то это Таинство не повторяется. Так что, считай – ты заново родишься. А рождается человек в муках. Вот и помучаться придётся. Последний раз спрашиваю, ГОТОВ???

У Китяжа от таких слов пробежала перед глазами вся жизнь. Все грехи свои он вспомнил, всё то, что не сделал или сделал не по совести. Таких вещей было не много, но они были.

Те поступки, которые нам иногда мешают заснуть, есть у каждого. Есть совесть – есть и поступки. А если нет у человека совести, то ему все его поступки хорошими кажутся. Совесть у Китяжа имелась.

– Да, – шепнул Кирилл и зажмурился, как маленький, – Готов.

Аббат сунул веник в кадушку с ледяной водой, перекрестил её, затем перекрестился сам, достал веник, стряхнул с него лишнюю воду на камни, от чего те снова зашипели, а по парилке разбежался аромат берёзы вперемешку с эвкалиптом.

– Во имя Отца, – Саша брызгал веником Китяжа крест-накрест, – и Сына, и Святого Духа. Аминь!

Кирилл сжал зубы, а Аббат зачерпнул полный ковш воды и вылил его на камни. Термический удар был настолько сильным, что Тяжин грохнул лбом об полок.

– Держись, разведка. Это только начало… Ты полежи, я приду сейчас.

От этих слов, Тяжин ещё сильнее стиснул зубы. Он, почему-то верил Аббату…

* * *

Александр зашёл в парилку в, почти прозрачной, белой рубахе до пят, с огромным, серебряным крестом и книгой в руках. Их он положил на лавку рядом с выходом. Затем перекрестился и громогласно заявил:

– Благословено Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков!!! – он взял крест и начал крестить кадушку с водой, – О еже освятитися воде сей силою, и действом, и наитием Святаго Духа… О еже ниспослатися ей благодати избавления, благословению Иорданову… О еже приити на воду сию чистительному Пресущественныя Троицы действу… О еже показатися ей отгнанию всякаго навета видимых и невидимых врагов… О еже быти ему сраслену и причастнику смерти и Воскресения Христа Бога нашего… О еже сохранити ему одежду Крещения и обручение Духа нескверно и непорочно, в день Страшный Христа Бога нашего… О еже быти ему воде сей банею пакибытия, оставлению грехов и одежди нетления… Да сокрушатся под знамением образа Креста Твоего вся сопротивныя сил! Да сокрушатся под знамением образа Креста Твоего вся сопротивныя силы! Да сокрушатся под знамением образа Креста Твоего вся сопротивныя силы!

Затем он снова перекрестился:

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь!

Зачерпнув полный ковш, освящённой только что воды, он выплеснул его на раскалённые камни и жар пронзил измученное тело Кирилла.

А Александр взял с притолоки какую-то маленькую баночку и открыл её.

– Мир всем. Главы ваша Господеви приклоните! – и трижды дунул в неё, – Сам благослови и сей елей силою, и действом, и наитием Святаго Твоего Духа, якоже быти тому помазанию нетления, оружию правды, обновлению души и тела, всякаго диавольскаго действа отгнанию, во изменение всех зол, помазующимся верою или вкушающым от него в славу Твою, и Единороднаго Твоего Сына, и Пресвятаго, и Благаго, и Животворящаго Твоего Духа, ныне и присно, и во веки веков» – с той же притолоки он взял маленькую кисточку, окунул её в жидкость находящуюся в банке и, трижды перекрестил воду, – Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…

И снова он зачерпнул ковш воды и выплеснул на камни. Раскалённый воздух в парилке стал густой и сладкий как кисель. Кирилл покосился на старенький спиртовой термометр, висевший на стене.

– Сто два, – выдохнул он, – Жесть…

Александр уже не слышал его. Создавалось впечатление, что он вообще ничего не слышит и не чувствует. Взяв два веника в руки, он начал размахивать ими, как опахалами. Затем, он положил один свежий веник на полок, а из под полка достал старый, сухой, облезлый. Собственно, это был даже не веник. Он больше смахивал на метлу, которой дворники метут улицу. Окунув старый веник в освящённую им воду, Аббат громко, на распев произнёс:

– ОТРЕКАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ, КИРИЛЛ, ОТ ДИАВОЛА, ВСЕХ ДЕЛ ЕГА И ПОМЫСЛОВ ЕГА? – и, со всего маху ударил Китяжа по спине связкой розог. На коже сразу же вздулись красные полосы.

– ААААААААА!!!!!! – заорал Тяжин, – АААААТРЕКАЮСЯ!!!!!

– ОТРЕКАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ, КИРИЛЛ, ОТ ДИАВОЛА, ВСЕХ ДЕЛ ЕГА И ПОМЫСЛОВ ЕГА? – снова, не своим голосом спросил Аббат и снова ударил Китяжа по спине, только, на этот раз, ещё сильнее.

– ААААААААААААААТРЕКАЮСЯ!!!

– ОТРЕКАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ, КИРИЛЛ, ОТ ДИАВОЛА, ВСЕХ ДЕЛ ЕГА И ПОМЫСЛОВ ЕГА? – в третий раз спросил Александр и ударил Тяжина так, что кожа на спине лопнула.

– ААААААААААААААТРЕКАЮСЯ!!!

Аббат наклонился к Тяжину и тихо, почти шёпотом, сказал на ухо.

– Держись, Кир. Ты справишься, – он снова замахнулся, но на этот раз, уже свежим, душистым веником, – САЧЕТОВАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ С ГОСПОДОМ БОГОМ, ОТЦОМ НАШИМ, И СЫНОМ ЕГО ИИСУСОМ ХРИСТОМ И ДУХОМ СВЯТЫМ???

Веник шлёпнул по спине и Кирилл зажмурился, но боль от предыдущих ударов уже была настолько сильной, что эти шлепки показались ему лёгким массажем. В то же время, сок с берёзовой листвы моментально попал в рассечённую спину, в раны. От чего пошёл нестерпимый зуд.

– СОЧЕТАВАЮСЯ…

– СОЧЕТАВАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ С ГОСПОДОМ БОГОМ, ОТЦОМ НАШИМ, И СЫНОМ ЕГО ИИСУСОМ ХРИСТОМ И ДУХОМ СВЯТЫМ??? – Аббат был сам не свой. Голос его был будто из трубы.

– СОЧЕТАВАЮСЯ… – спину одновременно и жгло, от попавшего в раны пота и листвы, и, в то же время, приятно остужало.

– СОЧЕТАВАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ С ГОСПОДОМ БОГОМ, ОТЦОМ НАШИМ, И СЫНОМ ЕГО ИИСУСОМ ХРИСТОМ И ДУХОМ СВЯТЫМ??? – последний удар был, как обычно, очень сильным и Кирилл даже дёрнулся.

– СОЧЕТАВАЮСЯ…

– Молодец, старлей… Чуть-чуть осталось. Сейчас будет совсем горячо, – Аббат набрал полный ковш воды и вылил его на раскалённые камни. Камни, не выдержав такого издевательства начали лопаться. Сам Аббат пригнулся а Кирилл лежал и терпел. Всё равно, сил передвигаться самостоятельно у него не было.

Пар обжигал спину так, что на ней вот-вот должны были проступить пузыри от ожогов. Но пузыри, почему-то не появлялись и кровь в жилах не сворачивалась.

А Александр, тем временем, взял последний веники продолжил процедуру таинства.

– ВЕРУЕШЬ ЛИ ТЫ В ГОСПОДА БОГА, ОТЦА НАШЕГО, В СВЯТУЮ ТРОИЦУ И ПРЕСВЯТУЮ БОГОРОДИЦУ???

Удар этого веника по спине, заставил Китяжа ойкнуть от удивления, настолько мягким и приятным он был. Словно и не удар, а так… Платком протёрли…

– ВЕРУЮ…

– ВЕРУЕШЬ ЛИ ТЫ В ГОСПОДА БОГА, ОТЦА НАШЕГО, В СВЯТУЮ ТРОИЦУ И ПРЕСВЯТУЮ БОГОРОДИЦУ???

– ВЕРУЮ…

– ВЕРУЕШЬ ЛИ ТЫ В ГОСПОДА БОГА, ОТЦА НАШЕГО, В СВЯТУЮ ТРОИЦУ И ПРЕСВЯТУЮ БОГОРОДИЦУ??? – в третий раз спросил бывший прапорщик, и после этих слов, на Китяжа нахлынула волна эмоций…

Он заплакал и тихо произнёс:

– ВЕРУЮ…

– ПЕРЕВОРАЧИВАЙСЯ!!! – прохрипел Аббат, – Благословен Бог, просвещаяй и освящаяй всякаго человека, грядущаго в мир, ныне и присно, и во веки веков! – раскалённый воздух, легким бризом начал ласково греть грудь Китяжу, – Помазуется раб Божий Кирилл елеем радования, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. Во исцеление души и тела. – Аббат помазал тругцом лоб Китяжа, а сам Кирилл почувствовал, что дуновение горячего воздуха становится всё сильнее. Оно уже не было таким ласковым, как в начале. Сейчас, он уже жёг и колол. Да и Аббат махал им как-то странно, крест накрест, – В слышание веры, – Александр нарисовал кисточкой на ушах Китяжу крест, – Руце Твои сотвористе мя и создасте мя! – затем крестики появились на руках, – Во еже ходити ему по стопам заповедей Твоих!!! – и на ногах.

А дальше Кирилл уже с трудом понимал, что происходит. Он помнил, что Аббат взял его на руки и понёс к Белому озеру, как он зашёл в него, как попросил Китяжа задержать дыхание. Помнит как ледяная вода вокруг него кипела, когда Александр, трижды окунул его в озеро со словами: «ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТАГО ДУХА». А когда он сказал «АМИНЬ!», Китяж заснул. Заснул, как младенец.

* * *

После «баньки» Кирилл, действительно, быстро пошёл на поправку. Через два дня он уже самостоятельно вышел на улицу, а через неделю решился сходить к родителям. Даже не решился – Аббат сказал сделать это обязательно. Аббат сказал – Китяж сделал. Сейчас ему хотелось выполнять приказы.

Как только Кирилл шагнул в лес, он попытался включить свой «сканнер», но тот предательски молчал. Слух тоже работал не очень.

«Придётся надеяться только на глаза» – успел подумать Китяж и тут же был снесён мощным ударом в спину. Сгруппировавшись, свернувшись клубком, он сделал кувырок вперёд и снова оказался на ногах, но сразу получил удар по голове огромной пушистой лапой.

Завалившись на бок, он только и успел крикнуть:

– Рэси, всё!!!

И дикая, лесная кошка, будто поняла его слова и встала, выгнув спину.

Тяжин сел на землю, потирая место удара за ухом.

– Хорошо, что когтями не ударила. Могла бы мне и голову оторвать.

А кошка, урча, укоризненно посмотрела ему прямо в глаза.

– Ну, прости, – Кирилл жестом подозвал Рэси. Та нехотя, подошла и позволила себя погладить. А он и рад был её увидеть, – Давно мы не виделись, подруга… Очень давно… Как тут твой Рысик?

– Мяу! – громко выдавила Рэси, и из чапыжника медленно и статно вышел огромный зверь. Что не говори, а маму он перерос очень сильно. Таких больших рысей Кирилл никогда не видел. Рэси подошла к своему «малышу», взяла его зубами за ухо и потащила к Китяжу. «Малыш» сопротивлялся, но Рэси, как опытный разведчик, взяла его, что называется, «на болевой». Подведя его к Кириллу, она разжала зубы и легла у его ног.

– Как же ты вырос, дружище, – Кирилл медленно протянул руку, чтобы погладить дикую зверюгу. Рысик же был явно не расположен к мирным играм. Он прижал уши к голове, присел на задние лапы, поднял переднюю для удара и зашипел, оскалив зубы. Но сразу же получил от своей мамы лапой по голове.

– Воспитываешь? – усмехнулся Кирилл, – Ты смотри, не бей его по голове, а то он срать где попало будет. Кошки, они такие.

Рэси посмотрела не него так, будто понимала каждое его слово. За эти пять лет она серьёзно постарела, но от этого стала ещё более статной и величественной.

– Ну, что, лесная братия, – Тяжин посмотрел сначала на кошку, потом на её строптивого отпрыска, – Проводите меня в деревню. Мы теперь с вами часто будем видеться. Я здесь, похоже, надолго.

* * *

Описывать то, как орал, обычно, невозмутимый отец, я не буду. Смысл некоторых из произнесённых им слов я просто не понимаю. А некоторые, вполне схожи с теми, которые уместно употреблять в подобных ситуациях.

За время этого монолога Кирилл узнал много нового, о себе, и о произошедших за последнее время событиях. Оказывается, Китяжа уже почти год разыскивает, как выразился отец, «вся полиция штата». Сам же отец каждые выходные объезжает морги города и области и осматривает новые неопознанные трупы.

Мать, после того как Тяжин исчез, начала хворать. То сердце кольнёт, то поясницу прихватит, а то и вообще, ноги немеют и ходить не хотят.

Ещё, им серьёзно помогают Саня и Ромка, которые организовали такие поиски, что позавидовал бы Шлиман, разыскивающий Трою. Деньгами они тоже помогают. Раз в две недели приезжают и привозят всё, что надо. И даже больше.

Вдоволь накричавшись, и увидав, что его непутёвый сын реагирует на него, как корова на назойливую муху, отец плюнул на пол и злобно налил себе стакан самогона собственного приготовления. И выпил, не закусывая. Затем посмотрел на Кирилл буркнул что-то типа: «Всё хорошо, что хорошо кончается» и вышел во двор.

Дождавшись, пока отец отойдёт подальше от двери, мама тихонько сказала:

– А я знала, что ты жив.

– Почему? – тихо спросил Кирилл.

– Знала, и всё, – пожала плечами Мама и горько усмехнулась, – Чувствовала. А потом, когда твоя подруга две недели назад приходить начала, мне вообще всё понятно стало, – она с укором посмотрела на сына, – Ты почему себя не бережёшь? Ну, ладно себя… Нас с отцом. Дети тебя не видели год почти.

– Как они там? – при упоминании о мальчишках Китяж сначала расцвёл, а потом ему стало очень стыдно. Ведь они действительно, не видели его десять месяцев. И он их.

– А ты у них сам спроси – мама протянула ему мобильный телефон, от которого Кирилл отпрянул, как от огня, – Боишься? Ты же никогда ничего не боялся?

Китяж глянул матери прямо в глаза.

– Ты знаешь, мам… Такое впечатление, что я… Надломился, что ли… Ты сама им позвони… Пусть Женя их на выходные привезёт…

– Она и привозит. Или отец… Это хорошо, что Даня ещё в школу не ходит, а то бы ты их не скоро увидел… Отец завтра за ними поедет. Хочешь, с ним скатайся?

– Не знаю, – с каким-то безразличием ответил Китяж, – Я… это… Поживу я пока у Аббата.

– У Александра? – переспросила мать.

– Угу… У него.

– А чем тебе у нас не живётся? – рявкнул отец через москитную сетку на входной двери, – Нет, ты слышала, мать? Он, видите ли, у Аббата поживёт! Никуда не пойдёшь!

– Пап, – усмехнулся Кирилл, – Ты, вообще, в своём уме? Да мне тридцать лет, без двух месяцев! Давай я сам разберусь, что мне делать и где мне жить.

– Как хочешь, – голос отца вдруг стал холодным, пустым, – Живи ты как хохочешь. Мне уже всё равно, – он пошёл к бане и начал колоть дрова.

– Зря ты так, Кирюха, – мама смотрела не на сына, а на батю. С таким остервенением он вонзал колун в сырые берёзовые поленья… – Он ведь…

– Да всё я понимаю, мам, – перебил её Китяж, – Но и ты пойми меня. Мне сейчас переварить нужно многое… Переварить, выкинуть и жизнь заново начать… Только, с поправкой на детей… Как они?

– Илюха болтает вовсю уже. Самостоятельный, сил нет. Всё сам. Ложку сам. Тарелку сам, стакан сам. ЛЕГО обожает. Домики строит… Данька тоже молодец. На велике научился кататься и уехал к отцу Александру… Ну и получил… А последний раз они с Ильёй разругались. Младший в него машиной кинул, а тот его в ответ… Ну и повздорили…