Текст книги "Хозяин Зоны"

Автор книги: Александр Эсаулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Глава 19
Каменец-Подольская область, г. Изяслав. Май 1938 г.

Петька воткнул вилы в землю. Часа два он наводил порядок в хлеву. С тех пор как отца арестовали, никто за Манькой толком не убирал и бедная корова ходила по навозу, едва не пачкая в нем свое большущее вымя. Понятное дело! Маруське еще не по силам вилами ворочать, а матери разве до этого было? Она и сейчас словно пришибленная: то плачет безостановочно, а то просто молчит, уставившись в одну точку. Петька уже начал бояться, не тронулась ли мать умом от горестей, свалившихся на нее в последнее время.

Без мужской руки хозяйство очень быстро пришло в упадок, и первые два дня Петька не выходил на улицу, возился то в хлеву, то на огороде. Словом, в хозяйстве всегда работы непочатый край. Сегодня наконец он мог позволить себе пару часов отдохнуть. Подумав, Петька решил навестить Василя, своего старого школьного друга. Надо было определяться с работой, и он очень надеялся на Васькин совет. Умывшись из рукомойника холодной колодезной водой и переодевшись, Петька отправился к Василию.

Шагая по Кулишовке в сторону улицы Розы Люксембург, где жил его товарищ, Петька не уставал удивляться малочисленности народа на улицах. Он помнил Изяслав двухлетней давности, когда заканчивал школу. Разве стояла тогда по вечерам такая тишина? А сейчас город словно вымер, даже огни в окнах горели не так ярко, как раньше.

На Васькином подворье Петьку облаяла собака. Она рвалась с цепи с такой силой, что, казалось, вот-вот сдвинет с места будку. Пришлось долго стучать в дверь, пока из дома настороженно не спросили:

– Кто там?

– Добрый вечер, тетя Нина, а Вася дома?

– Дома, куда ж ему деться…

В коридоре загрохотало ведро, видно, кто-то споткнулся в темноте, и дверь приоткрылась.

– Кто тут?

– Вася, это я, Петро Тысевич! Что вы все тут такие перепуганные?

Дверь захлопнулась – наверное, снимали цепочку, – потом распахнулась.

– Заходи скорее!

Васька пожал ему руку только в коридоре, когда входная дверь была плотно закрыта.

– Здорово, Петя! Ты что, в отпуск?

– Да нет… Ты же знаешь, что моего батю арестовали? Вот меня и того… из училища… Я уверен, что это ошибка, разберутся – отпустят, а я потом восстановлюсь. Но пока как-то надо жить! Хочу завтра пойти в колхоз, узнать насчет работы… Может, ты чего посоветуешь?

Петька достал папиросы, подошел к открытому окну и спросил у друга:

– Можно?

Василь молча отодвинул его от окна, закрыл створки и задвинул шторы.

– Потом покуришь, ладно?

– Ты чего это? – Петька кивнул на окно.

Василь тяжело вздохнул:

– Не надо, чтобы нас видели вместе, небезопасно…

– Ты с ума сошел! Неужели поверил, что мой отец действительно шпион? Вася?! Ты что, плохо его знаешь?

Василь молча потер щеку, пошел в угол комнаты, прикрыл дверцу шкафа, почесал затылок и медленно проговорил, тщательно подбирая слова:

– Совсем не важно, шпион твой отец на самом деле или не шпион, важно то, что его арестовали и он может оказаться шпионом. И если это докажут, то потом начнут искать всех, кто был с ним связан… Ты просто долго не был на гражданке, Петя, поэтому многого не знаешь. Честно говоря, я не думаю, что в колхозе тебя возьмут на работу, хотя рабочих рук у нас не хватает. Просто никто не станет рисковать. Хочешь совет? Уезжай отсюда к чертовой матери и никому нигде не говори, что твой батя арестован. – Васька снова вздохнул и продолжил: – А к окошку ты не подходи, ладно? Мало ли кто…

– Да… Однако… – не найдя других слов, пробормотал Петька.

– Да уж как есть, – туманно ответил Василь, – жизнь такая настала…

– Ну что ж, спасибо и на этом.

– Ты не обижайся, Петро, но мне как-то туда… на майдан, не очень хочется.

– Ясное дело…

На том и расстались. Петька пошел домой.

На пороге его встретила встревоженная Маруся с белым листком в руках. Как оказалось, это была повестка: мать назавтра вызывали в милицию. Пора было зайти в милицию и Петьке, поскольку по приезде он сдал документы на паспорт и срок в три дня, через который ему сказали прийти, уже прошел.

Мать, узнав о повестке, засуетилась: а вдруг о Николае что-нибудь скажут? Ею овладела безумная мысль, что, наверное, во всем разобрались и решили его выпустить. Может, все будет как прежде? Ведь он ни в чем не виноват! Это же так ясно и понятно! Она возбужденно бегала по комнате, затеяла, несмотря на поздний час, уборку: как же, завтра муж приедет, а в доме беспорядок. Коленька за это не похвалит! Хорошо, что Петя приехал, навел порядок в огороде и в хлеву, у Маньки. Наденька, глядя на мать, оживилась: завтра папа приедет! У нее на этот счет не было никаких сомнений. Маруся недоверчиво улыбалась, но тоже начала помогать матери. Только Петр был спокоен, даже угрюм. После разговора с Васей он не верил в такое чудо. Нет, отца оттуда не выпустят… Но портить настроение матери и сестрам не стал. Пусть хоть один вечер порадуются и мысленно побудут вместе с отцом.

Наталья проснулась рано утром и долго лежала с закрытыми глазами.

«Какая я дура! – вдруг подумала она. – Кто ж его отпустит? Разве оттуда вышел хоть кто-нибудь? А может…» Где-то в глубине души еще теплилась надежда. Когда дети поднялись, она не стала их разубеждать и сама старалась улыбаться, скрывая неизбывную печаль в потускневших глазах. Наскоро перекусив, Наталья и сын пошли в милицию. Петьку дежурный не пустил, поскольку у того не было паспорта, и ему пришлось ждать мать на улице, на скамейке возле крылечка. Наталья вышла на крыльцо, согнувшись, словно верба над прудом.

– Мама! С отцом что-то?

Дрожащей рукой мать протянула ему раскрытый паспорт: страничка, на которой стоял фиолетовый штамп визы, разрешающей проживание в пограничной зоне, была перечеркнута жирным росчерком казенного пера.

– В семьдесят два часа… В семьдесят два часа… В семьдесят два часа… – шептала Наталья, с трудом удерживая тоненькую книжечку в трясущейся руке.

– Что в семьдесят два часа? – не понял Петр.

– Покинуть… пограничную зону… в семьдесят два часа… – запинаясь, произнесла мать.

– Как это покинуть зону? Что за глупости!

Петр рванулся к дверям, но, вспомнив, что у него нет паспорта, усадил мать на скамейку, на которой дожидался ее все это время, а сам направился в паспортный стол. Через полчаса он держал в руках новенький паспорт. Открыв его на нужной странице, Петр не увидел там визы на проживание.

– Товарищ лейтенант, – обратился он к милиционеру, который только что вручил ему паспорт, – тут нет визы.

Лейтенант взял в руки паспорт, сверился со списком и снова вернул его Петру, коротко пояснив:

– Не положено.

– Что значит не положено? Я же приехал к родителям! Мне ведь надо где-то жить!

– Все вопросы к начальнику отдела.

Петр с остервенением засунул паспорт во внутренний карман и, полный решимости, зашагал к скамейке, где его покорно ожидала мать.

– Мам, а ну дай свой паспорт.

– Куда? – остановил его дежурный, когда молодой человек, не обращая на него внимания, хотел было пройти внутрь.

– К начальнику. По вопросу визы.

– Какой визы?

– Я – Тысевич, приехал из Орловского училища бронетанковых войск, мои родители живут здесь, а мне в паспортном столе не ставят визу.

– Дай-ка паспорт.

Петр протянул дежурному оба паспорта. Тот открыл сначала материн, а потом Петькин. Оглянулся, убедился, что поблизости никого нет, сунул паспорта ему в руку и шепнул:

– Дурак! Убирайся отсюда немедленно! А то тебе не только визу перечеркнут, а весь паспорт! Понял? Немедленно!!! Всей семьей!!! – последние слова он произнес таким тоном, что Петька понял: дежурный не шутит и не стращает, а просто предупреждает. Помедлив, он молча кивнул и пошел к матери.

– Дурачье… – тихо сказал вдогонку дежурный и укоризненно покачал головой. Разве можно в наше время быть таким наивным?

Петька пошел прочь с майдана, ведя под руку мать, едва переставляющую ноги. Она снова впала в прострацию, безостановочно повторяя одно и то же:

– Семьдесят два часа… Семьдесят два часа…

Переступив порог дома, Наталья разрыдалась. Наденька и Маруся, принарядившиеся к встрече с отцом, с недоумением смотрели на плачущую мать и сурового Петьку.

– А где папа? – разочарованно спросила Наденька.

– Папу не отпустили, – сказал Петька, лихорадочно соображая, как сообщить сестрам, что они должны покинуть Изяслав.

– А зачем тогда вызывали?

– Видишь ли, Маруся… – начал Петька.

– Нас выгоняют из дому, – слабым голосом произнесла мать и без сил опустилась на табурет. – В семьдесят два часа…

– Как выгоняют? – удивилась Маруся. – Куда выгоняют?

– Беда пришла, – вздохнул Петька. – Мы должны уехать из пограничной зоны. Куда угодно и как можно быстрее.

Петька задумался. По всему выходило, что ехать надо было поездом до Шепетовки, а там пересаживаться и снова ехать куда-нибудь, лишь бы убраться из пограничной зоны, где для проживания требуется проклятая виза.

– Маруся, ты займешься вещами. Бери только самое необходимое, что сможем унести. Я пойду по соседям, поищу покупателей на Маньку и мебель. Три дня – большой срок.

* * *

– Гребенкин, зайди к начальнику!

Венька удивился: с чего это вдруг его к начальнику вызывают? Грехов вроде за собой не замечал, особых достижений, правда, тоже. Чего же тогда от него хотят? Единственное дело, которое ему поручено, движется. Тысевич, конечно, кочевряжится, но куда он денется? Запоет как миленький!

Размышляя подобным образом, Венька вошел в приемную начальника Изяславского отделения НКВД.

– Вызывали, – пояснил он свое появление дежурному лейтенанту.

– Вызывали, так заходи.

Венька несмело открыл дверь кабинета.

– Товарищ майор, сержант Гребенкин…

– Заходи, Гребенкин, садись. – Майор внимательно оглядел сержанта и вроде бы остался доволен. Так, по крайней мере, показалось самому Веньке. После небольшой паузы майор продолжил: – Лейтенант отзывается о тебе хорошо. Стажировка, по отзывам лейтенанта, прошла, можно сказать, успешно. Самостоятельно уже работаешь?

– Так точно, веду дело польского шпиона Тысевича.

– Тысевича? Хм… А, наплевать!

– В смысле? – не понял Венька.

– Тут лейтенант проявил заботу о тебе, просил обеспечить постоянным отдельным жильем. То есть там, где ты живешь сейчас, жить невозможно, так? – несколько витиевато изложил свою мысль майор.

– Ну, в общем…

– Короче говоря, мы о своих кадрах беспокоимся. Семья того самого Тысевича, дело которого ты ведешь, выселяется из пограничной зоны как неблагонадежная. Можешь занимать их дом.

– Да как-то неловко…

– Наплевать! Подумаешь, неловко. Он – шпион! Пусть его семейство поклонится в ножки и мне, и твоему лейтенанту за то, что их самих за решетку не посадили. Через три дня можешь заселяться. Я бы на твоем месте побеспокоился, чтобы они мебель не успели распродать, а то въедешь в пустой дом, даже девку некуда будет пристроить. Ха-ха… Иди давай, отрабатывай доверие и заботу лейтенанта.

– Спасибо, товарищ майор.

Венька вышел от майора несколько озадаченный. Как бы в Синиловцах посмотрели на такое: сначала арестовал отца, потом семью выгнал, а сам в их дом заселился? Нехорошо бы посмотрели… А здесь? Да наплевать, как сказал майор. Что ему, вечно жить в этом задрипанном Изяславе? А так свой дом будет! Свой! Это же здорово! Что касается Тысевича, так он шпион, в этом деле нет никаких сомнений!

Вспомнив про совет майора насчет мебели, сержант тут же отправился на Кулишовку. По-хозяйски толкнув калитку, Венька нос к носу столкнулся с Петром. Увидев человека в военной форме с голубыми петлицами госбезопасности, Петр остановился как вкопанный. Сержант, обнаружив в своем будущем доме незнакомое лицо (всех, кто был при обыске, он хорошо помнил), тоже остановился.

– К кому? – мрачно посмотрев на непрошеного гостя, спросил Петька.

– К хозяйке.

– Не трогайте ее, и так довели…

– А ты кто такой, чтобы мне указывать?

– Петр Тысевич, сын.

– Сынок значит… – Венька растерялся, такого он не ожидал. – Вы это…

– Что? – голос Петра звучал еще более неприязненно. Он стоял перед калиткой, закрывая Веньке проход во двор. – Если надо чего, говорите со мной.

– Вы… это… – продолжил Венька, понимая, что не может подобрать слов насчет того, чтобы хозяева не продавали мебель. Он с опаской посмотрел на увесистые кулаки бывшего курсанта. «А что, может запросто в морду дать, – мелькнуло в голове. – Арестовать-то я его арестую, но потом ходи с синяком». – Нет, ничего, – только и сказал он. «Черт с ней, с мебелью! Другую добуду. Да и мебель у них не очень-то…» – успокоил он свое самолюбие.

Венька круто развернулся и пошел прочь, оставив Петра в недоумении. Зачем все-таки приходил этот гэбэшный сержант?

Глава 20
Киев. Педагогический институт. Май 1938 г.

Ну вот… Дождались варягов… Батя арестован! За что? Всю жизнь работал как проклятый, а теперь объявили врагом советской власти!

Георгий с горечью посмотрел на письмо. Листок бумаги, поломавший жизнь. Он задумался, вспомнив поход в деканат, когда они пытались отстоять Славика Родзиховского. Отговорил их тогда Жанжаров, застращал… Не заступились, а Славка в тюрьме умер, говорят, от коронароспазма. Грамотеи! Что за дурацкий диагноз? Это у Славки-то больное сердце? Сколько вместе вагонов разгрузили! Никогда он на сердце не жаловался, а в тюрьме сердце подвело! Фигня это полная… Нет, надо протестовать, иначе всех… А против кого протестовать? Против такой силищи? Один НКВД чего стоит: куда ни посмотри, всюду они заправляют… А сколько тайных сотрудников?

Георгий представил отца. Наверняка он бы сейчас сказал: доучивайся и помогай семье. Это точно, а до госэкзаменов осталось меньше месяца. Надо во что бы то ни стало получить диплом. Отец не простит, если его, Георгия Тысевича, вышибут из института! Ради чего тогда семья четыре года вкалывала? И Маруся через год школу заканчивает. Если с отцом что случится, кто ей поможет? Удавка… Удавка на жизни… Нет, прав Жанжаров, придется заткнуться! А если и меня вслед за отцом, кто тогда заступится? Нет, со мной такого не случится. Почему? Не случится и все! Потому что я – это я! Я вообще никогда не умру! А когда мне стукнет семьдесят – страшно подумать, в 1986 году! – как же хорошо тогда люди жить будут! Коммунизм построим, все бесплатно… Хочешь есть – жри от пуза и коньячком запивай! На море – пожалуйста, в санаторий – сколько угодно. Лекарство от бессмертия изобретут, все будут жить вечно… И я буду жить вечно, а для этого надо учиться, надо ребят, своих будущих учеников, учить, лекарство от бессмертия для них изобретать. Что ж, буду учиться, буду сдавать экзамены, а про арест отца надо молчать. Письмо сожгу к чертовой матери! Ах, батя, как же ты так неосторожно? Наверное, где-то что-то сказал при посторонних ушах. Или тебя оговорили?.. Да какая разница? Главное, арестован!

– Жорка, жрать пойдешь?

Георгий торопливо скомкал листок и сунул в свою тумбочку.

– Так идешь или нет?

Это Аркадий. Как неслышно он вошел в комнату! Видел ли он письмо?

– Иду, Аркаша, иду.

Они вышли из комнаты, Жорка закрыл дверь на замок и положил ключ в карман. При выходе ключи полагалось сдавать вахтерше. Сегодня дежурила тетя Люба, маленькая серая мышка в темненьком халате и платке непонятного цвета. Жорка решил не сдавать ключ и, сделав вид, что забыл о нем, торопливо прошел мимо поста.

– Эй, Жорка, а ключ? – напомнил ему Аркаша. – Володи или Костик придут, а комната закрыта! Ключ оставь!

В комнате жили два Володи, различали их по росту – Володя Большой и Володя Маленький.

– А-а, да… Конечно…

Жорка достал из кармана ключ с картонной биркой и, отдавая его тете Любе, подумал: «С чего это он вдруг так о ключе забеспокоился? Может, письмо видел и даже рассмотрел, что там написано? Неужели стукач? Не пойти на обед? Сразу же спросит почему… Что ответить тогда?»

Студентов кормили в столовой, располагавшейся в двух кварталах от общежития. Талоны на питание распределял профком. Сегодня на обед был борщ, пшенная каша и компот. Борщ был жидкий и ужасно невкусный, но уж больно хотелось есть. Аркаша работал ложкой, словно гребец веслом.

– Эй, – усмехнулся Жорка, на мгновение забывший о письме и тревожных размышлениях, – рука-то у тебя машет, что дышло на паровозе! Неужто так оголодал?

– А ты нет? – пробурчал Аркаша с набитым ртом. – Умственная деятельность, она всегда голод вызывает.

«Сексот, – подумал Жорка, – точно сексот! Маскируется, засранец! Оголодал будто бы, а сам небось на продажных харчах живет и как сыр в масле катается! Он, кстати, с нами и вагоны никогда не разгружал! А на хрена? Платят ему его тридцать сребреников… Иуда… Но со мной у тебя не пройдет…»

Аркаша, не догадываясь об ужасных подозрениях товарища, уплетал кашу за обе щеки и запивал ее кислым компотом.

– Мужик должен быть перманентно голодным! Тогда он будет работать и чего-то достигать. Разве нет? Вот сейчас натрескаемся, вернемся в общагу и завалимся спать. А если бы были голодными, сели бы готовиться к зачету. А, Жорка? Какой сон на пустой желудок?

– Может быть, может быть…

– Что-то ты вялый сегодня. Случилось что?

– Да нет, устал просто.

– Понятно. А я уж решил было, неприятности какие-нибудь…

«Вынюхивай, вынюхивай, – думал Жорка, – ничего тебе не обломится, сука продажная…»

Когда доели нехитрый обед, Жорка засобирался в общежитие, однако Аркаша, как нарочно, стал уговаривать его пройтись по киевским улицам. Погода на самом деле была чудесная. Вовсю цвели каштаны, солнце пригревало почти по-летнему. Над Жулянами [19]19
  Аэродром в Киеве.


[Закрыть]тарахтели самолеты, и было видно, как они кувыркались в бездонной синеве неба, прячась за редкими белоснежными облаками. Он бы и не прочь прогуляться, но мысли о письме не давали покоя! Письмо, оставленное в тумбочке, жгло его, как будто лежало в кармане и было не листком бумаги, а раскаленным углем.

– Айда, Жорка, – продолжал уговаривать его Аркадий.

– Не, я лучше посплю, – сказал Жорка, надеясь, что Аркашка пойдет гулять один и тогда можно будет спокойно уничтожить письмо или хотя бы сунуть его незаметно в карман. Так и вышло. Аркадию надоело уговаривать друга, и он пошел в сторону аэродрома сам. Обрадованный, Жорка побежал в общежитие. Ключа у вахтера не оказалось: кто-то из ребят уже вернулся домой.

Успокоенный тем, что Аркадий далеко, Жорка не спеша поднялся на третий этаж и зашагал по коридору. Полы, залитые бетоном, не скрипели, поэтому он шел бесшумно, хотя и быстро. С разгону заскочив в комнату, он увидел, что возле его тумбочки стоит Костя и разворачивает бумажный комочек – письмо. Оба замерли.

– Сука… – растерянно пробормотал Жорка.

– Жорка, ты неправильно понял… – начал оторопевший Костик.

– Сука… Стукач…

– Жорка, ты чего? Бумажка лежала на полу, я поднял и хотел посмотреть, чтобы не выкинуть нужное…

– Гад! – Жорка прыгнул к Костику, и не успел тот закрыться рукой, как получил прямо в глаз. Потеряв равновесие, он грохнулся на кровать. Жорка сел на него, с размаху еще раз двинув кулаком в лицо.

– Да подожди ты, черт тебя побери! Говорю, на полулежало!

– Ага, и тумбочка сама открылась? Гад! – Он снова ударил, даже не глядя куда.

Костик изогнулся и наконец сбросил Жорку.

– Говорю тебе, лежало на полу, а тумбочка была открыта! Жорка, ты что, не веришь мне? Мы с тобой три года в одной комнате, твою мать! – Костик тоже разгорячился и слов не выбирал.

В это время появился Аркадий.

– Что тут происходит? Орете, словно мартовские коты, на всю общагу.

– Полюбуйся на этого… Стукач сраный… – тяжело дыша, сказал Жорка.

– Аркадий, хоть ты его успокой! – возмутился Костик. – Захожу в комнату, смотрю, около его тумбочки лежит вот этот скомканный листок. Я поднял, чтобы посмотреть, может, нужное что? Тут влетает этот тип и начинает меня дубасить. Орет, что я стукач, ну и все такое прочее.

– А чего ты чужие письма читаешь?

– Да откуда же я знал, что это письмо?

– В тумбочку я его положил и дверцу прикрыл, – возмущенно сказал Жорка, – а тут захожу, дверца открыта и ты письмо читаешь! Что я должен думать?

– М-да… – задумчиво протянул Костик, – значит, кто-то тут был до меня. Слушай, а ведь дверь в комнату была незаперта.

– Я сам на вахте ключ отдавал.

– А чего ты так взъерепенился насчет письма? Ну, письмо и письмо… Чего тут страшного?

Жорка мгновенно погрустнел, он даже не успел подумать, говорить или нет, как уже начал рассказывать:

– Отца у меня арестовали. Знаете ведь, как сейчас… Вот мне сестра и написала. Только представьте, что будет, если нашему комсомольскому секретарю об этом сообщат? Прощай, диплом! За две недели до сессии! Этот гад не удержится, чтобы по мне не потоптаться! Все припомнит!

– Это правда! Но тогда, если допустить, что это не я и не Аркаша, в твою тумбочку залез кто-то из Вовок, ведь так? Или Володя Маленький, или Володя Большой… Я схожу на вахту, может, тетя Люба вспомнит, кто ключ от комнаты брал. Жорка, ты пока посиди в комнате, а ты, Аркаша, мотнись по соседям и узнай, кто что видел.

Костик побежал на вахту, а Аркадий пошел по соседним комнатам, делая вид, что ищет одного из Вовок, якобы закрывшего двери на ключ и куда-то выскочившего. Через пять минут в комнату вбежал запыхавшийся Костик, за ним, услышав, как хлопнула дверь, в комнату вернулся и Аркаша.

– Вовка Маленький ключ брал! Гнида ушастая… Получается, что он зашел в комнату минут за двадцать до моего прихода. Он где-то здесь, в общаге, тетя Люба говорит, что не видела, как он выходил.

– Вот гад…

Открылась дверь, и в комнату вошел Володя Маленький. На мгновение все умолкли. Костик прыгнул к двери, на всякий случай отрезая ему путь к отступлению.

– Ну что, сволочь, достучался?

– В смысле?

– Во всех смыслах. Ты полчаса назад брал ключ у тети Любы? Имей в виду, врать бесполезно, Костик только что ходил и узнавал у нее. Пришел в комнату, увидел, что никого нет, и начал шарить по тумбочкам? В том числе и в моей! Что, нечем крыть? Ах ты, гнида…

– Погодь, погодь… Костик, ты спросил у тети Любы, и она сказала, что я брал ключ?

– Да, сказала.

Володя Маленький полез в карман и достал ключ.

– Позавчера я нашел на улице ключ, он показался мне похожим на наш, и я оставил его. Он действительно подошел к нашему замку. Костик, скажи мне, на хрена мне брать второй ключ у тети Любы?

В комнате воцарилось молчание. Все взгляды были обращены на Костика, который мгновенно покраснел, и эта краска, залившая его лицо, была самым убедительным доказательством лжи.

– Гад! – задохнулся от возмущения Жорка. – А еще на Володьку стрелки переводит!

Он рванулся к Костику, но Аркаша с одной стороны, а Володя с другой удержали его.

– Вот все и прояснилось… – Аркаша с ненавистью смотрел на Костика, а тот моментально съежился, ссутулился и как будто стал ниже ростом.

– Ребята, я не хотел, меня заставили. Вызвали в партком, а там этот… с голубыми петлицами… Ну и…

– И ты согласился?

– А что мне оставалось делать? Когда я поступил в институт, у меня мать по закону о пяти колосках [20]20
  Закон от 07.08.1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и укреплении общественной (социалистической) собственности». Нарушители закона за самые мелкие хищения (взятые с поля после уборки урожая пять колосков) получали от пят и до десяти лет концлагерей, а то и расстрел, подвергались неадекватно жестоким наказаниям. Всего под действие закона попали, по разным оценкам, до 800 тыс. человек.


[Закрыть]сидела. Я, конечно, нигде этот факт не указал, а меня и подловили. Откуда узнали, ума не приложу… Ну и сказали: либо стучишь, либо свободен на все четыре стороны… Но, мужики…

– Значит так, – Аркаша не смотрел на Костика, но слова ронял, словно черные горящие головешки, – лично я тебе не верю. Может, все так и было, как ты говоришь, но я тебе не верю! Из комнаты нашей ты сваливаешь, куда – меня не волнует. Как ты это объяснишь тому типу в голубых петлицах – тоже твое личное дело. Про Жорку – молчишь, ты ничего не видел и не слышал. Вообще ничего не было, понял? Мы ни слова о тебе не скажем, но имей в виду: если кого-то отчислят вот по таким причинам, – он указал на скомканное письмо, которое Жорка продолжал держать в руке, – весь институт узнает, кто у нас стукач. Ты понял?

– А что про Жорку? – поинтересовался Володя Маленький.

– Ничего. Не важно, – ответил ему Аркаша.

Костик улегся на свою кровать и повернулся лицом к стенке.

«Не повезло, – думал он, – как же не повезло! Почти четыре года никто не догадывался, и осталось-то чуть-чуть… И на тебе! Надо же было Володьке Маленькому этот ключ злополучный найти! А так хорошо все сложилось, тетя Люба своя, она бы не сдала…»

– Слушай… – неожиданно сказал Жорка и рывком сел на кровати, – а Славика Родзиховского не ты ли случаем сдал?