Текст книги "Хозяин Зоны"

Автор книги: Александр Эсаулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Глава 2
Деревня Синиловцы Просницкого района Кировской области. Март 1938 г.

– А ну, поддай, сынок! Плесни на каменку! Что-то похолодало.

– Да что ты, тятя. Я и так вздохнуть не могу, сейчас под полок залезу!

– Давай, давай! Салага…

– Тятя, какой же я салага? Училище закончил, а ты «салага»…

– А салага и есть! Ох, хорошо!

Сын плеснул на каменку ковш горячей воды, настоянной на травах. В бане запахло мятой и еще чем-то пряным. Отец блаженно растянулся на полке и стал хлестать себя березовым веником.

– Ах-х-х! – вскрикнул Иван, которого все домашние звали Венькой, и, отпрыгнув в сторону от клубов обжигающего пара, присел на пол, чтобы перевести дух.

– Тятя, ты ж обваришься! Чистое самоубийство!

– Я и говорю – салага, а ты – училище, училище… Хорошо-то как! Давай на полок! Когда еще в родительской баньке попаришься? Чай, на Украине и бань-то нет? Есть там бани?

– Да кто его знает? Нешто люди грязные ходят? Моются ведь где-то…

– Ой, Венька, и дурак же ты! Разве в бане моются? В бане грехи смывают! И поэтому после баньки завсегда на душе легче! Двадцать с лишком годков прожил, а ума не нажил. Как ты с врагами народа бороться-то будешь? Тебе такое нешуточное дело доверили, а ты даже не знаешь, для чего баня! Ложись-ка!

Отец натянул на голову войлочную ермолку, окунул веник в воду и стряхнул с него лишнюю воду прямо на каменку, от которой тут же поднялся пар. Отец помахал веником над Венькиной спиной, и уже от одного этого движения сын предупредительно застонал.

– Не стони, не стони, – ухмыльнулся отец, – рановато пока.

Он еще пару раз махнул веником над распаренным телом сына, подгребая обжигающий воздух, и вдруг прижал его к сыновней пояснице.

– Ах! – Венька дернулся, а веник уже пошел плясать по пояснице, остро выпирающим лопаткам, упругой заднице, мускулистым и стройным ногам.

– Ой, тятя! Да ты что? Я ведь живым не выйду отсюда!

– Еще как выйдешь! Не выйдешь, побежишь! Живее всех живых… – Отец продолжал хлестать веником по ребристым бокам.

Венька засунул ладони под живот и закусил губу, чтобы не заорать благим матом, а отец снова и снова поддавал жару, решив, видно, на прощание смыть с сына все грехи: и прошлые, от самого рождения, и будущие, до самой смерти.

Из баньки, наскоро одевшись в холодном предбаннике, они возвращались через огород, мимо колодца, прикрытого крышкой, чтобы вода не заледенела, по узкой тропке между высокими, в метр, сугробами. Было начало марта, зима чуть-чуть попятилась, снег уже не хрустел, как было всего две недели назад, а мягко утаптывался валенками, подшитыми черной кожей. Зашли в ограду и сразу почувствовали, как пахнуло теплом и свежим навозом из коровника. В сенцах ждала мать, которая, увидев, как отец с сыном шли по огороду, выскочила их встретить.

– С легким паром, батюшка. – Она протянула мужу большой деревянный ковш с беловатой жидкостью.

Отец приложился и залпом выпил с пол-литра браги.

– С легким паром, сынок. – Мать снова нацедила в ковш хмельного напитка и протянула Ивану.

Венька, которого после бани мучила жажда, с удовольствием выпил брагу.

– Ну, мужики, пора и перекусить.

У Веньки в училище нежданно-негаданно состоялся досрочный выпуск. Командование не сочло нужным объяснить, в силу каких причин принято такое решение, и лишь туманно намекнуло на сложную политическую обстановку в стране. Венька всю свою недолгую жизнь прожил в деревне, потом служил в Красной Армии. Собственно, даже не в Красной Армии, а в войсках НКВД. В 1934 году НКВД объединили с ОГПУ, образовав в составе НКВД Главное управление государственной безопасности, сокращенно ГУГБ. Управление кадров ГУГБ тут же прошерстило кадры НКВД, подобрав для себя молодых перспективных ребят, и отправило их на обучение в свои училища. В один из таких наборов попал и Венька. Только-только сняли, как врага народа, Ягоду и назначили на пост наркома внутренних дел Ежова.

Венька удивлялся: «Как же так? Еще вчера Ягода был верный ленинец и несгибаемый сталинец, его портреты висели в каждой казарме. Не знаю, как другие, а я ему верил… И вот на тебе! Не мог же он за один день стать врагом? И как получилось, что его допустили до самого верха? И кто допустил? Почему не проверили раньше?..»

Конечно, Венька ни с кем не делился своими сомнениями, понимая, что за такие мысли можно самому загреметь под вышак, но они постоянно лезли в голову, не давали ему спать. Венька загонял эти мысли в самый дальний уголок своей души, стараясь забыть о них, но вскоре понял, что деваться от постоянно возникающих вопросов просто некуда. Тогда он попытался придумать разумное объяснение тому, что произошло. «Может, Ягоду завербовали? – размышлял Иван. – Или, может, он сошел с ума, спился?»

Веньке, как простому русскому человеку, проще было поверить в то, что нарком внутренних дел спился, а не в то, что Ягода не смог руководить огромным аппаратом НКВД или, что еще хуже, предать дело Ленина-Сталина, за что и был смещен товарищем Сталиным.

По окончании училища Ивану Максимовичу Гребенкину присвоили звание сержанта государственной безопасности, и он получил двухнедельный отпуск. Перетянутый новенькой поскрипывающей портупеей, с тускло поблескивающими кубиками в петлицах, Венька явился в Синиловцы, произведя переполох не только среди деревенских незамужних девок, но и среди прочего местного населения. Он был первый, кому удалось достичь таких высот. Сержант государственной безопасности! Это звучит!

После отпуска Веньке предстояло отбыть в Москву, а оттуда – в распоряжение Управления государственной безопасности НКВД УССР. Об этом ему шепнул дружок, работавший писарем при отделе кадров училища. Официально Венька знал только одно: он едет в Москву за назначением. Но именно этот факт и сразил наповал всех деревенских: ничего себе! Высокого полета птица, этот Венька, раз его судьбой сама Москва распоряжается!

Отъезд должен был состояться завтра, а сегодня, перед прощальным ужином, отец решил устроить сыну баньку. На ужин были приглашены два отцовых брата, Венькины крестные, а также председатель колхоза – пусть знают наших! Сын в Москву едет! Это тебе не шуточки! А может, при начислении трудодней и зачтется! Среди приглашенных был и бригадир, под чьим руководством отец работал комбайнером, и просто хорошие знакомые – словом, человек двадцать деревенских. А сколько еще заглянет незваных гостей, так того никто не знал.

Загодя поставили брагу, купили пару бутылок казенной водки, налепили пельменей из оставшегося мяса телушки, зарезанной еще пару месяцев назад. В ход пошла квашеная капуста, соленые рыжики да белые грузди, такие ядреные и крепкие, что и ножом не сразу разрежешь. Наварили картошки, из десятка яиц соорудили селянку, напекли шанежек из муки, которой матери удалось наскрести. А как же, ведь не каждый день сына в Москву провожаешь!

К вечеру в бревенчатой избе гремело застолье. После браги плясали так, что, казалось, каблуки на новых Венькиных сапогах не выдержат и отлетят.

 
Самолет летит,
Колеса стерлися,
Мы не ждали вас,
А вы приперлися!..
 

Под дробный перестук каблуков и переливы старенькой гармошки дружно пели:

 
Ах, сватья моя,
Дорогая сватья,
Давай сошьем
Парошные платья…
 

А затем, хорошо подвыпив, орали уже и вовсе скабрезные:

 
У овина куст малины,
Я малину оббрала,
Провались ты, это место,
Где я первый раз дала!
 

Крестная лихо лупила каблуками по половицам и размахивала платочком над головой. Мужики хохотали, а женщины прыскали в кулаки:

– Вот Авдотья, вот оторва…

Расходились далеко за полночь. Шли по деревне, пугая собак частушками и глухим топотом по утоптанному снегу.

На следующее утро, еще затемно, продрав глаза и опохмелившись кружкой браги, отец пошел запрягать в сани лошадь, которую он заранее попросил у председателя. Железнодорожная станция Ардаши, где только и можно было сесть на поезд, находилась в десяти километрах от деревни Синиловцы. Пешком по мартовскому снегу, да еще в утренних сумерках и в одиночку – такая прогулка не только тяжела, но и опасна: по весне шалили оголодавшие за зиму волки.

Когда лошадь была запряжена, отец подошел к кровати. Венька тихо сопел, закинув руку за голову.

– Эй, сынок, вставай. Пора ить… Венька!

– А?.. Что?.. Вставать? Я еще маненько…

– Вставай, вставай! Паровоз ждать не будет!

Венька нехотя разлепил глаза и потянулся. Возле печки неслышно хлопотала мать, ее лицо, подсвеченное пламенем горящих в печи дров, казалось строгим. На загнетке, в чугунке, варились два десятка пельменей, припасенных от вчерашней гулянки.

– Вставай, сынок, сейчас пельмешков поедите, и в дорогу. Отец-то прав, паровоз, он ить ждать не будет.

Венька, чуток помедлив, вылез из-под одеяла и опустил ноги на холодный пол. Нащупал ногами чуни, метнулся за полушубком и рванул в ограду, в нужник.

– Ох, и холодно! – закричал он с порога через несколько минут. – Хоть ломом откалывай…

Шустро умылся и прошел к столу. Там уже сидел отец, задумчиво смотревший поверх столешницы куда-то в угол избы.

– Вот что, сын. Трудная у тебя будет служба. Большая власть тебе дадена, смотри, пользуйся ею с опаской. Слушайся командиров и служи по совести, а советская власть тебя не забудет. А коли встретишь врага, что ж… Враг – он и есть враг! А с врагом сам знаешь как… По всей строгости закона…

В Ардаши приехали за полчаса до поезда. Поезд был проходящий, дальше шел на Киров, а оттуда уже прямиком на Москву. Девки, непонятно почему оказавшиеся на перроне, оглядывались на статного парня в военной форме, а Венька, размякнув душой от близости разлуки, каждой улыбался и каждую целовал глазами.

В Москву поезд пришел точно по расписанию. Заглянув в листок и проверив, правильно ли он запомнил адрес, Венька подошел к постовому и вежливо осведомился:

– Скажите, пожалуйста, как добраться на площадь Дзержинского?

– Это на Лубянку, что ли?

– Да нет, на площадь Дзержинского.

– Ну, я же и говорю, на Лубянку. Вон вход в метро, доедешь до остановки «Площадь Дзержинского», выйдешь наверх – сам увидишь, а не увидишь, так спросишь.

Козырнув постовому, Венька направился в сторону входа в метро. Метро его ошеломило. Такой красоты он даже во сне не видывал. А если честно, то и представить не мог, что такое вообще бывает. Раза два его толкнули прохожие, торопливо бегущие непонятно куда, а потом словно провалились, опять-таки непонятно куда. Венька с опаской пошел вместе со всеми. То, что он увидел, поразило его до глубины души. Из пола бесшумно выходила лента, принимавшая затем форму ступенек, плавно скользящих вниз. Он осторожно ступил на ленту, покачнулся, схватился за поручень.

– Бона как…

Под землей станция напоминала царский дворец, каким себе представлял его Венька. Минут десять он гулял по станции метро, пока не привлек к себе внимание дежурного.

– Приезжий? – полюбопытствовал дежурный.

– Так точно.

– Документик предъявите, товарищ лейтенант.

– Я не лейтенант, я сержант. – Венька достал из внутреннего кармана военный билет.

Улыбку дежурного будто ветром сдуло, в глазах появился испуг. Осторожно взяв документ, он бросил взгляд на первую страничку:

– Сержант госбезопасности Гребенкин Иван Максимович. – Вернув удостоверение, вежливо козырнул: – Может, помочь чем?

Быстро и толково объяснив Веньке, как проехать на площадь Дзержинского, дежурный мгновенно скрылся в толпе пассажиров, от греха подальше. Еще через полчаса Венька подходил к огромному зданию.

Отстояв в очереди не меньше часа, он наконец оказался в кабинете. За столом сидел лысый толстяк, на петлицах которого красовались три шпалы, – капитан ГБ. Толстяк свое дело знал.

Он в два счета нашел дело сержанта Гребенкина, вложил в него листок с направлением, из дела вытащил другой листок и протянул его растерявшемуся Веньке.

– Третий этаж налево, кабинет триста сорок три, финчасть. Получишь проездные документы, а вечером уже должен отбыть в Киев. Вопросы есть?

Венька козырнул:

– Никак нет!

– Свободен!

– Есть! – Сделав четкий, словно на плацу, поворот, Венька вышел из кабинета и тут сообразил, что забыл номер кабинета на третьем этаже.

– Триста… Триста… Финчасть…

Пришлось ждать следующего посетителя, который, долго не задерживаясь, быстро вышел в коридор. Венька, следуя за ним, оказался на третьем этаже и сразу вспомнил: триста сорок три – вот какой номер!

Еще через двое суток Венька вышел из поезда в городе Шепетовка. За это время он побывал в Киеве, где получил приказ отправиться в распоряжение управления ГУГБ Каменец-Подольской области, а там уже его назначили на должность помощника оперуполномоченного в Изяславский райотдел НКВД УССР. В Изяслав из Шепетовки пришлось добираться где пешком, где на телеге, и только километров за пять до городка Веньке повезло: сержанта подхватила попутная грузовая машина и довезла его почти до самого центра.

Он вышел на небольшую площадь и огляделся. Отныне он будет жить в этом городке. Как ему тут будет? Надолго ли он здесь? Все ли сладится? Уже вечерело. Надо было поторопиться и идти в райотдел, чтобы не остаться без ночлега. Изяслав – пограничная зона, тут ночью шататься не стоит, даже сержанту ГБ…

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался он с пожилой женщиной.

– Доброго дня, – приветливо отозвалась она.

– Вы не подскажете, как мне пройти в отдел НКВД? Женщина испуганно отпрянула.

– Он те мисце! – Она махнула рукой в сторону серого здания и торопливо убежала прочь.

– Чего это она? – удивился Венька и зашагал к своему первому месту службы.

Глава 3
Каменец-Подольская область, г. Изяслав. Март 1938 г.

– Вы знаете, как говорила моя мама? Моя мама была очень умной женщиной, она дожила до седых волос и внуков и счастливо умерла от воспаления легких в одна тысяча девятьсот тридцать пятом. Так вот, моя мама говорила, что если папа стеганул тебя ремнем по заднице, то вина всегда найдется! Гораздо хуже, если ты виноват, а ремнем не получил! Из этого может такое произрасти!..

– Самуил Вениаминович, вечно вы так заведете рака за плетень! Скажите сразу, что вы своего ребенка воспитываете ремнем!

– Софа, вы говорите, как баба на базаре! Разве рака заводят за плетень? Вы работник горсовета, пусть даже и по снабжению. Извольте говорить правильно! Рака заводят за камень! Понимаете? За булыжник заводят, было такое оружие у пролетариата. Вы совсем не читали книг и поэтому говорите с ошибками! Какой пример вы подаете своему сыну?

– Самуил Вениаминович, не трогайте моего Фиму! Он у меня умненький мальчик! Он так читает с табуретки стихи, как председатель горсовета с трибуны говорит доклад, только еще лучше, потому что без бумажки!

– Ой, умоляю вас, Софочка, не трогайте Гончара! Совсем не важно, что он говорит с трибуны, важно, что он говорит жене в спальне при выключенном свете.

– А мой Фима умный, как маленький Ленин, и ничего вы в детях не понимаете, Самуил Вениаминович! Фима себя еще покажет!

– Ой-ой-ой! Вы мне лучше скажите, готова ли сводка за февраль? А то, боюсь, Леонтий Васильевич даст нам тем самым ремнем, на который вы так плакались!

– Гончар не такой, как вы! Это у вас чуть что, сразу за ремень. Сводка готова, куда ей деться? Вот она!

Кабинет был совсем маленький. Для того чтобы взять сводку из рук Софьи Абрамовны, достаточно было протянуть руку, не вставая с места, что и сделал начальник отдела Самуил Вениаминович Грехман, сорокалетний жгучий брюнет, быстрый и ловкий в движениях, весельчак и пересмешник. Где только не носила его судьба! Он умудрился поработать даже председателем колхоза, здесь же, в Изяславе, потом искал счастья в других краях и снова вернулся в родной город, где пристроился на работу начальником отдела снабжения горсовета. Теперь ему приходилось ездить в командировки, добывая разные разности в стране всеобщего дефицита и разнарядок.

Сегодня у Грехмана было замечательное настроение. Пришел наконец март, в воздухе явственно запахло весной. Снег уже почти сошел, остались малюсенькие островки в тех местах, где дворники накидали сугробы. Днем хорошо пригревало, и эти островки должны были исчезнуть если не сегодня, то завтра. Приближалось обеденное время, и Самуил Вениаминович нетерпеливо поглядывал на большие наручные часы. Обедал он дома, потому что жил неподалеку, минутах в пяти пешком от горсовета.

– Софочка, мы с вами дожили до обеда, и я пошел. После обеда позвоните в колхоз, что-то они там напутали с суперфосфатом. Они получили три тонны, а тут значится только две с половиной. Вот… – Грехман ткнул пальцем в таблицу. – Это надо выяснить. Приятного аппетита!

Он накинул серый плащ, нахлобучил кепку и пошел на обед.

* * *

Лыскова допрашивали второй час, но он уперся и не хотел говорить. Следователь разозлился. Причина была простая: на допросе в качестве стажера присутствовал новый сотрудник, Иван Гребенкин, молоденький сержант, присланный из области на должность помощника оперуполномоченного. Опозориться перед молодым никак не хотелось, а этот гад уперся и ни в какую, только бритая башка краснеет.

– Как я понимаю, Лысков, ты решил поиграть в героя? Уберечь от карающего меча советского народа соратников по борьбе, так сказать… Да?

Следователь не спеша подошел к сидевшему Лыскову и без размаха, сильно и точно ударил его по печени. Лысков, не ожидавший удара, потерял равновесие и упал с табурета. Не успел он вздохнуть, как его тут же догнал удар сапога – и снова по печени.

Сидевший в углу стажер тоже не ожидал такого поворота событий и вскочил со стула.

– Вы что? – растерянно произнес он. – Разве так можно?..

– Можно, – процедил сквозь зубы следователь и снова обратился к Лыскову: – Еще раз спрашиваю тебя, гнида, с кем шпионил? Кто собирал для тебя информацию? Кого завербовал?

Лысков молчал, только коротко постанывал после ударов следователя.

– Вот видишь, стажер, попадется такой гад, семь потов с тебя сойдет, если будешь его уговаривать. А ведь грехов за ним ой-ой-ой! Это он сейчас в революционера играет, а на самом деле отпетый вражина! Лысков не просто шпион, он резидент, чует мое сердце! Хочешь попробовать? Тебе удар ставить надо. Это только новичкам кажется, что дать по печени – просто. Нет, дорогой мой, хорошо ударить – настоящее искусство! Ты на пианинах играл когда-нибудь? Нет? Поначалу думаешь: чего там сложного, нажимай на клавиши и все. Да только чтобы музыка была, нужно знать, какие клавиши нажимать! Когда черные, когда белые… Если за ночь человек пять допросишь, то утром руки-ноги так болеть будут, как будто вагон угля разгрузил. Тут с умением надо, и главное – точно ударить, а сила, она не нужна. Понял? Вот смотри, если по печени бить, то надо сюда целить. – Следователь показал носком сапога точку на правом боку Лыскова, немного оттянул ногу назад и несильно ударил. Лысков дернулся.

– Вот видишь? А если выше или ниже, уже такого эффекта не будет, тогда надо силой брать и лупить раза в три сильнее. Если же кулаком действуешь, то лучше в солнечное сплетение бить, тогда хорошо дух перехватывает. Но я обычно не бью, это чтобы тебе показать да поучить.

– Товарищ Коробко…

– Заткнись и запомни: при допрашиваемых по фамилии не обращаются, только по званию, ясно? На допросах я – товарищ лейтенант, а ты – товарищ сержант!

– Понял… А почему?

– По кочану! А если он своим сообщникам на волю весточку передаст, кто его допрашивает? Вот то-то и оно… По званию, стажер, по званию…

– Товарищ лейтенант, а как же социалистическая законность? Нас учили…

– Стажер, сам товарищ Сталин разрешил нам с врагами не панькаться! [5]5
  ЦК ВКП(б) своей шифрограммой в 1937 году разрешил применять к подследственным меры физического воздействия, то есть пытки.


[Закрыть]Так что все по закону! И еще… Они что, о законе помнят, когда шпионят и вредят? Не шпионили и не вредили бы, никто бы их не арестовывал! А ты представляешь, сколько его сообщники вреда могут нанести, если мы у этого гада признание не выбьем?

– А есть ли у него сообщники? Может, и нет их вовсе?

– Еще как есть! Есть, Лысков? Молчишь? Ну хватит, побаловались! Есть тут у меня волшебные палочки, при помощи которых все подследственные соловьем поют, и ты, гнида ушастая, сейчас арию исполнишь! Лысков, последний раз спрашиваю, кого и когда завербовал? Молчишь? Ну, молчи, молчи…

Лейтенант полез за сейф и достал две палки толщиной с руку. На концах палок болтались веревочные петли.

– Ну-ка, стажер, помоги…

Когда они перевернули Лыскова лицом вверх, лейтенант не удержался и еще раз врезал ему по морде. Затем они подсунули палку под шею арестованного и за ее концы привязали руки. Вторую палку положили под ступни, раздвинули ноги и крепко привязали к концам палки обе лодыжки. Лысков пытался вяло сопротивляться, но со связанными таким странным способом руками у него не очень-то получалось.

– Вот видишь, стажер, пять минут – и клиент готов к употреблению. Бьюсь об заклад, сейчас он запоет не хуже Утесова!

Лысков крутил головой, пытаясь понять, что же с ним собираются делать.

– Ох, и нагрянет к тебе сейчас… Нечаянно… Смотри, стажер, и учись.

Лейтенант уверенно и твердо поставил сапог между раздвинутых ног Лыскова в том месте, где у несчастной жертвы было то, что делает мужчину мужчиной. Коробко держал ногу на каблуке, навесив подошву точно над мошонкой.

– Ну?

Лысков молчал. Лейтенант чуть-чуть опустил носок сапога, прижав мошонку к полу. Лысков скрипнул зубами. Венька Гребенкин побледнел, как будто это ему сейчас лейтенант придавил мужское достоинство, и отвернулся.

– Сержант! – резко, словно ударил хлыстом, крикнул лейтенант. – Сюда смотреть, сопляк! На вражину смотреть! Ты думаешь, это человек? Это враг! Гадина! Польский шпион! Саботажник! Он твоей матери нож в спину хочет воткнуть! Яду ей подсыпать! Сюда смотри!

Лейтенант сильнее нажал ногой, Лысаков взревел, но ничего сделать не мог: руки и ноги были крепко привязаны к палкам.

– Убью!!! Убью!!! Скотина!!!

– Видишь, как запел? А, стажер? А то молчал, гордо так… как буревестник! Гордо реял, да, Лысков? Готов говорить? Кого завербовал? Какие давал задания и кому? – Продолжая сыпать вопросами, лейтенант одновременно все сильнее давил между ног своей жертвы.

Вопль Лыскова мало напоминал человеческий крик. Гребенкин заткнул уши.

– Опять?! – одернул его лейтенант. – Ах ты, сопляк! Если ты не можешь слушать, как кричат враги народа, так что тебе здесь делать? Ты, засранец, зарплату получаешь в два раза больше, чем старший лейтенант в армии! И паек – летчики от зависти обедом бы подавились! И сапогами грязь не месишь! А ручки хочешь, чтобы белые были?! Сюда смотри!!!

И еще раз ногой! Наверное, боль была свыше человеческих сил.

– Шпион!!! Шпион я!!!

– Вот, – удовлетворенно произнес Коробко, – а то все Примаков да Примаков… А сам обычный польский шпион. Понял, стажер? Шпион он! Ну, будешь говорить? Руки и ноги развяжу и дам папиросу.

– Буду, – через силу пробормотал бритоголовый Лысков.

– То-то! Понял, стажер? Выбил бы ты из него признание? Да хрена с два! Я, Лысков, слово свое сдержу, но смотри у меня, не вздумай кочевряжиться! Помоги, стажер, конечности развязать. А ты, Лысков, имей в виду: пятая конечность, по всей видимости, понадобится тебе не скоро! Но понадобится же! А так ведь можно и лишиться ее напрочь… Обидно будет, а?

Лейтенант убрал свои «волшебные» палки за сейф, а затем достал из стола несколько листов бумаги, чернильницу с ручкой и кивнул стажеру.

– Садись, сержант, будешь писать показания. Вот тебе бланк, да смотри не испорти! Бланков на вас не напасешься! То ошибок наделают, то кровью заляпают, а я потом отдувайся. Аккуратно пиши! А ты, гадина, думай, когда на вопросы отвечаешь! Понял? Чтобы я за тобой не исправлял!

Гребенкин взял бланк. Вверху было написано:

УССР

НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

К ДЕЛУ № 9342

15 апреля 1938 года

Я, сотрудник НКВД…

– Товарищ лейтенант, вашу фамилию писать?

– А чью же, твою что ли? Ой, стажер, ни хрена у тебя мозгов нет…

… Коробко допросил в качестве обвиняемого:

1. Фамилия: Лысков-Мельников

2. Имя отчество: Григорий Иванович

3. Дата рождения: 1888 г.

4. Место рождения: г. Шепетовка Каменец-Подольской области УССР

5. Местожительство: г. Изяслав

– Эй, герой! Ты украинец или еврей? Очень у тебя фамилия хитрая! Лысый мельник….

Лысков докуривал папиросу, держа ее дрожащей рукой.

– Украинец по матери. По отцу русский.

– А в паспорте что? Русский! Говорил тебе, гадюка, чтобы думал, когда отвечал! Исправляй теперь… Зараза…

6. Национальность и гражданство (подданство): русский, СССР

7. Паспорт: серия ЕЛ 583985 выдан Изяславским РО милиции НКВД Каменец-Подольской обл.

8. Род занятий: директор Шепетовского лесхоззага

– Это что же? Ты каждый день на работу в Шепетовку ездишь?

– Машиной, гражданин следователь.

– Ишь ты! Жирно живешь! Конечно! Откуда в государстве достаток будет, если таких, как ты, каждый день за двадцать километров машинами на работу возить? Сержант, ты все успеваешь? Разборчиво пиши! А ну, покажи! М-да… Почерк у тебя… Ты пойми, сержант, в нашем деле каллиграфия очень даже не последнее дело! Лысый, может, еще папироску? На… Когда со мной по-человечески, то и я по-человечески… Записал? Поехали дальше…

9. Социальное происхождение: из рабочих

10. Социальное положение (род занятий и имущественное положение):

а) до революции: рабочий в паровозном депо

– Ну да, конечно! Сейчас все из паровозного депо! Начитались про Павку Корчагина… Революционеры хреновы…

б) после революции: служащий

11. Состав семьи: жена Валентина, 1895 года, служащая; сын Иван, 1917 года, студент; сын Владимир, 1925 года, учащийся

12. Образование: начальное

13. Партийность: исключен из ВКП(б) в связи с арестом.

14. Каким репрессиям подвергался: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что):

а) до революции: не подвергался

б) после революции: не подвергался

15. Какие имеет награды (ордена, грамоты, оружие и др.) при сов. власти: не имеет

16. Категория воинского учета запаса и где состоит на учете: снят по возрасту

17. Служба в Красной Армии (красной гвардии, в партизанских отрядах) когда и в качестве кого: в червонных казаках, командир взвода

18. Служба в белых и др. к-р армиях, когда и в качестве кого: не служил

19. Участие в бандах, к-р организациях и восстаниях: не участвовал

20. Сведения об общественно-политической деятельности

– Фигня у тебя, а не общественно-политическая деятельность. Так… А сейчас, стажер, переходим к более интересным вещам. Слышишь, Лысый? Стажер, слово «свидетель» зачеркни. Ага…

Показания обвиняемого (свидетеля) Лыскова-Мельникова Григория Ивановича от 15 апреля 1938 г.

Вопрос: Каким репрессиям подвергался при сов. власти?

Ответ: Репрессиям при сов. власти не подвергался.

Вопрос: Кто из ваших или в/жены родственников подвергался репрессиям при сов. власти?

Ответ: Из моих, а также моей жены родственников при сов. власти репрессиям никто не подвергался.

Вопрос: Кто из ваших или в/жены родственников проживает за границей?

Ответ: у меня, а также у моей жены родственников, проживающих за границей, нет.

– А ну, дай глянуть! Ничего, разборчиво… Ты старайся, стажер, старайся… Пиши внизу:

Протокол с моих слов записан верно, мне прочитан, в чем и расписываюсь…

– Расписывайся, Лысков… Вот и славно. А теперь пока без протокола. Ты ведь на Польшу работаешь, да?

Лысков дернулся и опасливо посмотрел на сейф, за которым стояли «волшебные» палки.

– Правильно… Об этом надо помнить всегда! – ухмыльнулся Коробко, проследив за взглядом арестованного. – Видишь, стажер? Бил бы ты его сейчас, потел и вонял этим потом, а результата – кот наплакал. Повторяю вопрос: работаешь на Польшу?

– На Польшу… – хрипло выдавил из себя Лысков.

– Ну вот… А ты боялся! Главное – говорить правду! Тогда не больно и совесть не мучает! С какого года?

– С прошлого…

– Это ты врешь! Разве можно за год создать целую агентурную сеть? Нельзя! Среди честных советских граждан найти десяток предателей сложно, года тут не хватит. Надо лет пять, а Лысков? Пять лет работаешь?

– Пять…

– На водички попей, а то у тебя совсем голос пропал.

Лысков судорожно глотнул из стакана. Кадык на небритой шее прыгнул вверх-вниз.

– Кто тебя завербовал? Ну, что же ты замолчал? Шпионов ведь всегда вербуют. Ты ж в Польшу не ездил? Нет… А кто?

– Я его не знаю, но он говорил с польским акцентом.

– Врешь ты, собака! Ладно, а ты кого завербовал? Ну? Вот что, ты на сейф еще раз погляди, а? Говори, сука, а то опять палки достану!

Мысли Лыскова спутались в один клубок. Кого назвать? Он понимал, что любой человек, фамилию которого он сейчас назовет, окажется тут, в этой комнате, у этого же следователя. А может, у другого… И окажется очень быстро. И не назвать нельзя, потому как такой боли он не вытерпит. Пистолет бы достать да застрелиться… Или повеситься в камере, но ремень во время ареста забрали, сволочи. Кому это нужно? Ведь и следователь понимает, что никакой он не шпион, а дело шьет. Кого назвать?..

В памяти всплыла сцена в его кабинете, случившаяся месяц назад. Как фамилия этого еврея, с которым он тогда разругался? Тот из Изяслава был, два куба досок требовал. А где он их мог взять, если по разнарядкам все на месяц наперед расписано? Как же его… Начальник снабжения… А, хрен с ним! Евреев много…