Текст книги "Парижские могикане. Том 1"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

LXXV. СЕМЕЙСТВО ВАЛЬЖЕНЕЗ

Они спустились в гостиную.

Комната выходила окнами во двор для рекреаций, как сказала г-жа Демаре, и стайка хорошеньких воспитанниц не упускала случая погреться в бледных лучах зимнего солнца.

В стороне от всех гуляла высокая девушка.

Сквозь застекленную дверь, выходившую на крыльцо, г-н Жакаль окинул взглядом всю картину: его внимание привлекла воспитанница, прогуливавшаяся в одиночестве.

– Скажите, это мадемуазель Сюзанна ходит вон там, в липовой аллее? – спросил он.

– Она самая, – кивнула г-жа Демаре.

– Будьте добры позвать ее сюда, сударыня.

– Не знаю, захочет ли она прийти.

– Почему же она не захочет?

– Сюзанна гордячка.

– Махните ей рукой, сударыня, – попросил г-н Жакаль. – А если она не придет, я сам ее приведу.

Госпожа Демаре спустилась с крыльца и помахала Сюзанне, приглашая ее подойти.

Сюзанна сделала вид, что не замечает ее.

– Если она слепая, то, может быть, слух ей не откажет, – заметил г-н Жакаль. – Окликните ее.

– Сюзанна! – крикнула г-жа Демаре. Девушка обернулась.

– Будьте добры, подойдите, дитя мое, – попросила хозяйка пансиона. – Вас здесь спрашивают.

Мадемуазель Сюзанна, не торопясь, с весьма высокомерным видом пошла к дому.

Господин Жакаль и Сальватор успели хорошенько ее рассмотреть сквозь щель между занавесками.

А Жюстен и так ее знал.

– Как странно! – заметил Сальватор. – Не могу сказать, что мне совсем не знакомо это лицо.

– Что вы о нем скажете? – спросил г-н Жакаль, с не меньшим любопытством, чем Сальватор, разглядывавший девушку поверх очков.

– Готов отдать руку на отсечение, что эта девица – злейшее создание.

– Я руку на отсечение давать не буду, это неосторожно, – сказал г-н Жакаль. – Но с вашим мнением я согласен: ее рот плотно сжат; глаза красивые, но взгляд неподвижен и жесток. Обратите внимание, какое злобное выражение приняло ее лицо сейчас, когда она обеспокоена!

Тем временем Сюзанна взошла на крыльцо и приблизилась к г-же Демаре.

– Вы оказали мне честь вызвать меня, сударыня? – выговорила девушка с таким видом, что ее слова приобретали совсем другой смысл; она словно спрашивала: «Мне кажется, сударыня, вы себе позволили вызвать меня?»

– Да, дитя мое, вас ожидает лицо, которое желает с вами переговорить, – отвечала г-жа Демаре.

Сюзанна прошла мимо хозяйки и вошла в гостиную.

При виде Жюстена в сопровождении двух незнакомых людей она не смогла сдержаться и едва заметно вздрогнула, однако ее лицо оставалось невозмутимым.

– Дитя мое! – проговорила г-жа Демаре, заметно смутившись, когда увидела, что в черных глазах воспитанницы сверкнул гнев. – Этот господин задаст вам несколько вопросов.

И она указала на г-на Жакаля.

– Вопросы? Мне?! – высокомерно бросила девица. – Но я незнакома с этим господином.

– Этот господин – из полиции, – поторопилась вставить г-жа Демаре.

– Из полиции? А какое отношение может ко мне иметь полиция?

– Успокойтесь, дорогая Сюзанна, – сказала г-жа Демаре. – Речь идет о Мине.

– Ну и что?

Господин Жакаль счел, что самое время вмешаться.

– А то, мадемуазель, что мы желали бы получить некоторые сведения о мадемуазель Мине.

– О мадемуазель Мине? Я могу, сударь, дать вам лишь те сведения, которыми располагает этот господин…

Она указала на Жюстена.

– Иными словами, он нашел ее однажды ночью в поле, привел к себе, вознамерился жениться на ней, но из Руана были получены какие-то новости от неизвестного отца, и свадьба расстроилась.

Господин Жакаль смотрел и слушал с любопытством, граничившим с восхищением; ему одного взгляда оказалось довольно, чтобы понять: это существо способно на любую подлость.

– Нет, мадемуазель, – возразил он, – мы ждем от вас подробностей другого рода.

– Если вас интересует что-то еще, сударь, спросите мадемуазель Мину, потому что я сказала вам все, что мне известно.

– К сожалению, мы не можем последовать вашему совету, мадемуазель, как бы ни был он хорош.

– Почему же, сударь? – спросила Сюзанна.

– Потому что нынче ночью мадемуазель Мина была похищена.

– Неужели? Бедняжка Мина! – проговорила Сюзанна с насмешливым видом; у Жюстена вырвался гневный возглас, а Сальватор нахмурился.

Господина Жакаля ее ответы тоже выводили из себя, однако он знаком приказал молодым людям держать себя в руках.

– И я подумал, мадемуазель, – продолжал он, – что вы, ее задушевная подруга, могли бы дать некоторые разъяснения по поводу ее исчезновения.

– Ошибаетесь, сударь, – возразила девушка, – мне нечего сообщить об исчезновении моей «задушевной подруги», если учесть, что я понятия не имею ни о причине, ни о подробностях этого исчезновения, как до недавнего времени не знала и о нем самом.

– Подумайте, мадемуазель, – вмешался Сальватор, – в какое отчаяние это похищение повергло прежде всего жениха, а также его мать и сестру, привыкших относиться к мадемуазель Мине как к родной.

– Я понимаю чувства этого господина и от всей души сочувствую ему и всему его семейству. Однако что вам от меня нужно? Я рассталась вчера с мадемуазель Миной в половине девятого, она ушла к себе, и с тех пор я ее не видела. А теперь, господа, будьте добры сказать: это все, о чем вы хотели меня спросить?

– В столь высокомерном тоне не подобает разговаривать девице ваших лет, мадемуазель, – строго проговорил г-н Жакаль, распахивая редингот и показывая край своего шарфа, – особенно когда эта девица разговаривает с представителем закона.

– Отчего же сразу было не сказать, что вы полицейский комиссар? – с редкостным нахальством вымолвила Сюзанна. – Я бы отвечала вам со всей почтительностью, как и положено вести себя с полицейским комиссаром.

– Перейдем к делу, мадемуазель, – отрезал г-н Жакаль. – Ваше имя, звание, положение?

– Итак, это допрос? – спросила девушка.

– Да, мадемуазель.

– Мое имя? – переспросила она. – Меня зовут Сюзанна де Вальженез. Звание? Я дочь господина маркиза Дени Рене де Вальженеза, пэра Франции, а также племянница господина Луи Клемана де Вальженеза, кардинала при папском дворе, и сестра графа Лоредана де Вальженеза, лейтенанта гвардии. Мое положение? Я наследница полумиллионной ренты. Таковы, сударь, мое имя, звание и положение.

Этот ответ, данный с поистине королевским высокомерием, произвел на троих мужчин разное впечатление; г-жа Демаре была настолько подавлена происходящим в ее пансионе, что не обратила на это внимания.

Жюстен задрожал, понимая, что он, безвестный школьный учитель, влачащий жалкое существование в бедном квартале Сен-Жак, бессилен против знатного аристократического семейства, с которым его столкнула судьба.

– Сюзанна де Вальженез! – произнес Сальватор, делая шаг вперед; взгляд его, устремленный на девушку, выражал одновременно любопытство и угрозу.

– Мадемуазель Сюзанна де Вальженез! – повторил г-н Жакаль, отпрянув назад, будто при виде змеи.

Он стал не спеша застегивать редингот, о чем-то размышляя.

Потом он почтительно снял шляпу и со всей возможной вежливостью проговорил:

– Прошу меня извинить, мадемуазель, я не знал…

– Да, понимаю, сударь, вы не знали, что я дочь своего отца, племянница своего дяди, сестра своего брата. Ну что ж, теперь вы это знаете, так не забудьте!

– Мадемуазель, – продолжал г-н Жакаль, – я горячо сожалею, что вызвал ваше неудовольствие. Прошу поверить, что только печальные обязанности, продиктованные долгом службы, вынудили меня проявить настойчивость.

– Хорошо, сударь, – сухо ответила Сюзанна. – Это все, о чем вы меня просите?

– Да, мадемуазель. Позвольте мне еще раз повторить: я в отчаянии от того, что оскорбил вас; смею надеяться, что вы меня простите за исполнение нелепой формальности, к которой обязывает меня закон.

– Я постараюсь о вас забыть, сударь, – сказала, удаляясь, Сюзанна.

Ни с кем не прощаясь, она вышла из гостиной, но отправилась не в сад, а в свою комнату.

Господин Жакаль, оказавшийся на ее пути, отступил и низко поклонился.

Жюстен сгорал от желания задушить Сюзанну: более чем когда-либо ему стало очевидно, что мадемуазель де Вальженез причастна к похищению его невесты.

Сальватор подошел к нему и взял его за руки.

– Молчите! – приказал он. – Ни звука! Ни жеста!

– Все пропало! – прошептал Жюстен.

– Еще ничто не потеряно, если я вам говорю: «Не теряйте надежды, Жюстен!» Я знаю этих Вальженезов и повторяю: ничто не потеряно. И запомните имя – Жибасье.

Обернувшись к г-ну Жакалю, он продолжал:

– Я полагаю, нам здесь больше нечего делать, не так ли, сударь?

– Да, действительно, – в крайнем замешательстве ответил г-н Жакаль, пряча глаза за темными стеклами очков, – я думаю, мы не узнаем больше того, что нам уже известно.

– Да, – согласился Сальватор, – знаем мы и так предостаточно.

Господин Жакаль притворился, что он не расслышал, и подошел к хозяйке пансиона, оглушенной тем, какой оборот приняло дело.

– Сударыня, – сказал он, – имею честь почтительнейше откланяться.

Потом прибавил совсем тихо:

– Еще раз передайте мадемуазель де Вальженез, что я исполнял свой долг и умоляю ее забыть о моем визите, слышите?

– Забыть о вашем визите… Понимаю, сударь.

Еще раз поклонившись г-же Демаре, полицейский вышел, знаком пригласив Жюстена и Сальватора следовать за ним.

Сальватор, как видели читатели, не терял надежды соединить Жюстена и Мину без помощи г-на Жакаля и потому, казалось, примирился с метаморфозой в поведении полицейского. Но этого нельзя было сказать о Жюстене: ведь сам г-н Жакаль заставил его поверить в то, что напал на след похищенной Мины!

Как только они оказались за воротами, он остановил полицейского.

– Прошу прощения, господин Жакаль!

– Чем могу служить, господин Жюстен? – спросил тот.

– Мне показалось, что сначала вы сказали: «Ищите женщину!», потом – «Женщина у нас в руках!», а затем прибавили: «И эта женщина – мадемуазель Сюзанна!»

– Я так сказал, сударь? – удивился полицейский.

– Да, сударь, я лишь повторил ваши собственные слова.,

– Господин Жюстен, вы, должно быть, ошибаетесь.

– Господин Сальватор – свидетель тому. Полицейский бросил на Сальватора взгляд, который означал: «Вы-то меня понимаете: помогите мне выйти из. этого затруднительного положения!»

Сальватор в самом деле отлично понимал г-на Жакаля, но не собирался спускать ему малодушие и потому был беспощаден:

– Могу поклясться, дорогой господин Жакаль, что, если мне не изменяет память, вы нам сказали слово в слово то, что сейчас повторил вам господин Жюстен: мадемуазель Сюзанна была соучастницей похищения.

– Эка невидаль! – вытянув губы трубочкой, произнес г-н Жакаль. – Люди всегда ошибаются, когда говорят подобные вещи, не имея доказательств. Соучастница! Если я сказал, что девушка была соучастницей, то ошибся.

– Как, сударь?! Да вы же первый выдвинули против нее обвинение! – вскричал Жюстен. – Только вспомните, что вы о ней говорили в комнате несчастной Мины!

– «Обвинение» – неудачное слово. Я, может быть, ее подозревал, да и то…

– Значит, теперь вы ее уже не подозреваете?

– Я далек от того, чтобы подозревать невинную девочку! Что вы! Храни меня Господь!

– А как же плотно сжатый рот, – сказал Сальватор, – жесткий взгляд, злобное выражение лица?

– Такой она мне показалась издали. Но когда я увидел ее вблизи, все изменилось: изящный ротик, гордый взгляд, благородное лицо…

Однако Жюстен, кажется, не удовлетворился таким ответом; после первого впечатления, высказанного г-ном Жакалем о мадемуазель де Вальженез, такая похвала выглядела, по меньшей мере, странно.

– Заходите ко мне, господин Жюстен, – пригласил полицейский, торопливо садясь в карету, – заходите сегодня в восемь в префектуру: возможно, у меня будут для вас приятные известия. Я, как только вернусь, привлеку всех своих людей к участию в этом расследовании.

– Возвращайтесь домой, Жюстен, – сказал Сальватор, сердечно пожимая бедному учителю руку, – обещаю менее чем через сутки сообщить, чего вам следует опасаться и на что надеяться.

Видя, что г-н Жакаль захлопывает дверцу кареты, он воскликнул:

– Что же это вы делаете, господин Жакаль? Вы меня сюда привезли, вы должны и назад отвезти! Кстати, – прибавил он, усаживаясь рядом с полицейским и закрывая дверцу за собой, – мне надобно побеседовать с вами о Вальженезах!

– В Париж! – приказал кучеру г-н Жакаль, который предпочел бы, очевидно, ехать в одиночестве.

Лошади поскакали крупной рысью. Жюстен возвратился пешком, печальный, мрачный, не очень рассчитывая на обещание Сальватора.

LXXVI. ГЛАВА, В КОТОРОЙ АВТОР ПРОСИТ ЧИТАТЕЛЯ НЕ ПРОПУСТИТЬ НИ ЕДИНОЙ СТРОЧКИ

Господин Жакаль забился в угол кареты; Сальватор устроился в другом.

Карета стремительно приближалась к Парижу.

Вопреки тому, что Сальватор сказал, садясь в нее, он, казалось, решил не прерывать размышлений г-на Жакаля. Но он не сводил с него насмешливого, почти презрительного взгляда. Господин Жакаль встречался с ним всякий раз, как поднимал глаза.

Однако настала минута, когда объяснение, которого, по-видимому, ждал от него Сальватор, стало казаться полицейскому менее неловким, чем такое молчание.

Он поднял, снова опустил очки, потом с возрастающей энергией втянул в нос две-три понюшки табаку, наконец решился и окликнул комиссионера.

– Вы, кажется, собирались поговорить со мной о Вальженезах, господин Сальватор?

– Я хотел спросить, дорогой господин Жакаль, что заставило вас так резко изменить мнение об этой девочке… Надо ли говорить, как это называется, господин Жакаль?

– Тише!.. Мы не одни: вы человек благоразумный, не чета влюбленному…

– Кто вам сказал?

– Ну, во всяком случае, вы не влюблены в похищенную девицу. Стало быть, головы не теряли и можете понять…

– Я и так отлично все понял.

– Что именно?

– Что вы испугались, дорогой господин Жакаль.

– Клянусь, вы угадали! – вздохнул полицейский, имевший, по крайней мере, смелость признаться в малодушии. – Когда эта девица себя назвала, меня бросило в дрожь!

– Господин Жакаль! Я полагал, что первая статья Кодекса гласит: «Все люди равны перед законом».

– Дорогой господин Сальватор! Этими статьями открываются все кодексы, так же как все королевские ордонансы начинаются словами: «Карл, Божьей милостью король Франции и Наварры». Людовик Шестнадцатый тоже любил такие обороты, а голову ему все-таки отрубили! Где вы усматриваете «милость Божью», дорогой господин Сальватор, в том, что произошло на площади Революции двадцать первого января тысяча семьсот девяносто третьего года в четыре часа пополудни?

– Стало быть, за то, что вы обвинили в похищении девушку, – она, как вы отлично знаете, действительно замешана в этом деле и способна, по вашему убеждению, когда-нибудь совершить еще более тяжкое преступление, – вы уже представляете, как вас сместили, заключили в тюрьму и – кто знает? – удавили в вашем каземате, как Туссен-Лувертюра или Пишегрю?

– Не шутите, господин Сальватор, клянусь честью, я действительно подумал обо всем этом.

– Так, значит, Вальженезы очень могущественны?

– Ах, дорогой мой! Маркиз пользуется доверием самого короля, кардинал – папы, а лейтенант…

– … самого дьявола! – закончил Сальватор. – Понимаю! И все они, к тому же, являются членами какого-нибудь общества, не так ли?

Господин Жакаль посмотрел на Сальватора.

– Думаю, что так… – продолжал тот. – Во всяком случае, именно маркиз, если не ошибаюсь, покровительствует коллежу Сент-Ашёль, а во время последнего крестного хода нес одну из кистей балдахина.

– Как странно! – заметил Сальватор. – А я-то думал, что иезуиты – выдумка «Конституционалиста»!

– Да, как же! – бросил г-н Жакаль с таким видом, словно хотел сказать: «Бедный юноша, до чего вы наивны!»

– Значит, вы полагаете, дорогой господин Жакаль, – продолжал Сальватор, – что с Вальженезами лучше не связываться?

– Вы знаете басню о том, как столкнулись два горшка, глиняный и чугунный и что из этого вышло?

– Да.

– Ну, вот и делайте вывод.

– Скажите, разве у главы семейства, скончавшегося пять или шесть лет тому назад, не было детей? – спросил Сальватор. – Почему все его состояние перешло к брату?

– Точнее сказать, он никогда не был женат, – заметил г-н Жакаль.

– Ах да, припоминаю… Там, кажется, была какая-то история с внебрачным сыном, которого собирались усыновить или признать, но это так и не было сделано.

Господин Жакаль искоса взглянул на Сальватора.

– Откуда вам это известно? – спросил он.

– В нашей профессии, – продолжал комиссионер, – как бы малонаблюдателен ни был человек, он знает много любопытного! Мне доводилось носить письма от одной красивой дамы некоему господину Конраду де Вальженезу, который жил на Паромной улице… если не ошибаюсь, в том же доме, где теперь проживает маркиз.

– Верно! – подтвердил г-н Жакаль.

– Это темная история, не правда ли?

– Не для всех, – сказал г-н Жакаль с самодовольным видом.

– Понимаю, – улыбнулся Сальватор, – не для тех, кто «нашел женщину»!

– Нет, тут случай исключительный: женщины в этом деле не было, – возразил полицейский.

– Кто же был? Видите ли, дорогой господин Жакаль, когда ваш знакомый молодой человек, красивый, богатый, довольный жизнью, вдруг исчезает, недурно бы узнать, что с ним сталось.

– Это вполне справедливо, тем более что я могу вам сказать все или почти все.

– Ваше «почти» очень похоже на мысленную оговорку! Уж не довелось ли вам, случайно, тоже нести кисть балдахина в этой знаменитой процессии Сент-Ашёля?

– Нет, черт возьми! – вскричал г-н Жакаль, – я боюсь иезуитов. Я их защищаю – услуга за услугу; я им даже иногда повинуюсь, но не люблю их. Я сказал «почти», потому что в нашей профессии не всегда можно говорить все что знаешь.

– Ну и потом, иногда случается, что человек знает не все, – со свойственной ему лукавой усмешкой заметил Сальватор.

– Ну так слушайте: я скажу вам то, что знаю, – сказал г-н Жакаль, глядя поверх очков на Сальватора, – а потом вы скажете мне то, чего я не знаю.

– Договорились!

– Так вот: глава семьи маркиз Шарль Эмманюэль де Вальженез, пэр Франции и владелец огромного состояния, унаследованного им от дяди по материнской линии, никогда не хотел жениться, а приверженность господина Эмманюэля де Вальженеза к холостой жизни объяснялась существованием красивого молодого человека по имени господин Конрад, которого завсегдатаи дома, друзья маркиза, а потом и малознакомые стали постепенно называть господином Конрадом де Вальженезом.

– Разве это не его имя?

– Не совсем: красивый молодой человек был плодом любви, грехом молодости; маркиз так любил господина Конрада, что во всем полагался на его мнение.

– Как же могло произойти, дорогой господин Жакаль, что при такой любви к нему маркиз оставил все состояние брату, племяннику, племянницам, а красивый молодой человек умер, как я слышал, в нищете?

– О, это как раз объясняется тем, что отец слишком сильно его любил! Знаете пословицу: «Во всем нужна мера»?

– Да, мне в самом деле казалось, что бедный маркиз – а он умер внезапно, не так ли? – заметил Сальватор, – очень любил молодого человека.

На сей раз г-н Жакаль взглянул на Сальватора из-под очков.

– Он до такой степени его любил, сударь мой, – продолжал полицейский, – что эта чрезмерная, как я уже сказал, любовь и явилась причиной того, что молодой человек разорился.

– Расскажите об этом поподробнее.

– Есть два способа усыновить или удочерить незаконнорожденного ребенка. Способ первый очень прост – официально объявить себя отцом во время регистрации ребенка в мэрии; если по какой-либо причине эта формальность не была исполнена, она может быть заменена актом о признании, подписанным в присутствии нотариуса; правда, в этом случае отец хотя и дает ребенку свое имя, но может оставить ему только пятую часть состояния. Способ второй: в день своего пятидесятилетия человек приглашает нотариуса и усыновляет ребенка, потому что закон разрешает усыновление людям не моложе пятидесяти лет; тогда отец может дать приемному сыну не только имя, но и все состояние. Этому второму способу и отдал предпочтение господин де Вальженез. И вот в день своего пятидесятилетия он пригласил нотариуса, заперся с ним в кабинете и составил акт об усыновлении. Но в ту минуту, как он взялся за перо, чтобы его подписать, маркиза де Вальженеза по воле рока хватил апоплексический удар!

– В ту минуту как он взялся за перо, чтобы подписать, или когда он положил перо, подписав бумагу? – уточнил Сальватор.

На сей раз г-н Жакаль совсем снял очки и пристально взглянул на Сальватора.

– Клянусь честью, господин Сальватор, – отвечал он, – если вы это знаете, значит, вам известно больше, чем мне и всему свету. Был уже подписан акт или маркиз должен был его подписать? «That is the question!»2828
  «Вот в чем вопрос!» – У.Шекспир, «Гамлет», III, 1


[Закрыть], как сказал Гамлет. А маркиз так ничего и не сказал, по той весьма основательной причине, что хотя он и прожил еще три дня после этого несчастного случая, но так и не приходил в себя.

– Господин Жакаль! Вот так, с глазу на глаз, скажите положа руку на сердце, что вы об этом думаете?

– Я думаю, – отвечал полицейский, ловко уклоняясь от ответа, – что семейство, пожалуй, слишком сурово обошлось с бедным господином Конрадом.

– Сурово? Ба! Если акт не был подписан – во всяком случае, так утверждал нотариус, – то как, по-вашему, следовало относиться к незаконнорожденному? – спросил Сальватор.

– Было общеизвестно, что этот незаконнорожденный – сын маркиза Эмманюэля, – осмелился ввернуть г-н Жакаль.

– Да, но если бы семейство признало этот факт, пришлось бы отдать молодому человеку самое малое пятую часть того состояния, которое досталось бы ему по праву, будь он усыновлен; а эта пятая часть составляла что-то около двух миллионов!.. Выгоднее было все отрицать, самим наследовать и место в Палате пэров, и титул, и состояние, а незаконнорожденного – гнать! Ведь так они и сделали, не правда ли, господин Жакаль? И выгнали незаконнорожденного сына маркиза, верно?

– Который в конечном счете ушел очень достойно, оставив и своих лошадей в конюшнях, и экипажи в каретных сараях, и банковские билеты в секретере, – подхватил полицейский. – Даже его недруги признали, что он взял только две тысячи франков, принадлежавшие лично ему: он выиграл их накануне в экарте.

– Дьявольщина! – вскричал Сальватор. – Молодой человек, привыкший жить на широкую ногу так, как господин Конрад, недалеко уйдет с двумя тысячами франков!

– Вот тут вы ошибаетесь, сударь мой, – заметил полицейский. – Полиция, заботящаяся об обществе, приглядывает за такими вот разорившимися отпрысками знатных фамилий; на две тысячи франков он жил больше года, испробовав все возможности честно зарабатывать на жизнь, давая уроки музыки, рисования, английского и немецкого языков, – он был очень образован, бедняга! – но ему не повезло: он нигде не нашел работы; нужда толкнула его на крайность, и однажды, видя, что не может сам заработать на пропитание и ему остается лишь пойти на содержание к богатой женщине, стать сутенером или мошенником, он решил покончить с жизнью, купил у Лепажа пистолет – продавец потом признал этот пистолет – и отправился в последний раз пройтись по Тюильрийскому саду, Елисейским полям и в Булонский лес, чтобы проститься с бывшими приятелями и любовницами. Потом он пошел по улице Сент-Оноре, зашел в церковь святого Рока, помолился и оттуда вернулся в свою скромную комнатушку на улице Бюффон.

– Что же он сделал, когда вернулся к себе?

– Бог мой! Да то же, что только что сделали Коломбан и Кармелита. Написал длинное письмо, но не друзьям – их у него не было или, вернее, не осталось с тех пор, как дядя и его дети выгнали молодого человека из особняка на Паромной улице, – а полицейскому комиссару своего квартала. В этом письме он рассказал обо всем, что пережил за последние пятнадцать месяцев, о том, какую борьбу ему пришлось выдержать, о том, что не может больше так жить, о том, что принял решение пустить себе пулю в лоб, чтобы остаться честным человеком. После чего он лег, зажег свечу, прочел несколько страниц из «Новой Элоизы»о самоубийстве и застрелился.

– Ну, господин Жакаль, вы ходячая газета! – сказал Сальватор.

– О, в том, что я рассказываю вам обо всех этих подробностях, – отвечал полицейский, – особой заслуги нет: расследование самоубийств входит в мою специальность, и я составлял протокол о гибели господина Конрада.

– Неужели? – Да.

– Значит, именно вам, дорогой господин Жакаль, этот молодой человек обязан последними услугами, оказанными ему после самоубийства, а также констатацией смерти?

– Установить факт смерти оказалось делом несложным: из пистолета был произведен выстрел в упор, половину черепа снесло, а то, что осталось – обгорело. Таким образом, смерть пришлось констатировать, основываясь скорее на письме, чем на опознании трупа, изуродованного до неузнаваемости.

– Я полагаю, Вальженезов оповестили о том, что произошло?

– Я лично отправился к ним с этим известием и копией протокола.

– Очевидно, и известие и протокол произвели на них сильное впечатление?

– Да, сударь мой, сильное: они очень обрадовались.

– Понимаю, само существование этого молодого человека их беспокоило!

– Они попросили меня позаботиться о похоронах, вручили пятьсот франков, чтобы все было сделано в лучшем виде…

– Ах, какие благородные родственники!

– … и сказали, чтобы я принес им копию протокола о захоронении, как до этого вручил им копию протокола о самоубийстве.

– Что вы, надеюсь, и исполнили, господин Жакаль?

– Могу сказать, что все сделал по совести: проводил катафалк на кладбище Пер-Лашез, приказал на моих глазах опустить гроб в землю, купленную навечно, и положить на могиле камень, на котором написано только одно слово: «Конрад». Потом я сходил к господину маркизу де Вальженезу и сказал, что он может быть спокоен до второго пришествия: вероятно, с племянником он теперь увидится только в Иосафатовой долине.

– И в этой уверенности все семейство пребывает по сию пору, считая себя в полной безопасности? – уточнил Сальватор.

– А чего им бояться?

– Э-э, на свете случаются удивительные вещи!

– Да что может случиться?

– Дорогой господин Жакаль, мы уже в Ба-Мёдоне; будьте добры остановить карету.

Господин Жакаль подергал за шнур, подавая кучеру знак остановиться.

Кучер натянул вожжи.

Сальватор распахнул дверцу и вышел.

– Прошу прощения, – заметил г-н Жакаль, – вы не ответили…

– Что вы хотите узнать?

– Я спросил: «Что может случиться?»

– По поводу Конрада?

– Да.

– Что ж, господин Жакаль, может так случиться, что Конрад не умер и, следовательно, ему незачем ждать второго пришествия – господин маркиз де Вальженез может встретить его не только в Иосафатовой долине… Прощайте, дорогой господин Жакаль!

Сальватор захлопнул дверцу, оставив полицейского в таком замешательстве, что должен был сам приказать кучеру:

– На Иерусалимскую улицу!