Текст книги "Парижские могикане. Том 1"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц)

XXXII. SINISTRA CORNIX 1616
  Зловещая птица (лат.).


[Закрыть]

Зрелище, открывшееся Жюстену, было способно привлечь внимание человека, менее поглощенного своими мыслями; учитель помнил только о Мине, похищенной и взывавшей к его помощи.

Молодой человек шагнул на чердак, равнодушный ко всему, кроме занимавшей его мысли.

– Мать! – начал Баболен, выступая вперед, словно переводчик, за которым следует тот, чьи слова он должен передать. – Это господин Жюстен, учитель, пожелавший расспросить вас лично о том, что я не мог ему рассказать.

Старуха улыбнулась с таким видом, словно ожидала этот визит.

– А луидор? – вполголоса спросила она.

– Вот он, – отвечал Баболен, сунув ей в руку золотую монету, – но вы должны купить Рождественской Розе теплую одежду.

– Спасибо, Баболен, – поблагодарила девочка, подставляя ему лоб для поцелуя, и тот чмокнул ее по-братски, – спасибо, мне не холодно.

С этими словами она кашлянула несколько раз, что безоговорочно опровергало ее слова.

Но, как мы уже сказали, все эти подробности, способные поразить другого человека, для Жюстена будто не существовали или существовали как утренний туман, что поднимается между путником и целью его путешествия, застилает эту цель, но не может совершенно ее скрыть.

– Сударыня… – начал он.

При слове «сударыня» Броканта подняла голову, желая удостовериться, к ней ли он обращается.

Жюстен оказался вторым человеком, назвавшим ее сударыней; первой была Рождественская Роза.

– Сударыня, – продолжал Жюстен, – это вы нашли письмо?

– Надо думать! – хмыкнула Броканта. – Ведь переправила вам его я!

– Да, за что я вам чрезвычайно признателен, – сказал Жюстен. – Однако я хотел бы знать, где вы его подобрали.

– В квартале Сен-Жак, это точно.

– Я хотел бы знать, на какой улице?

– Я на табличку не глядела, но это было где-то между улицами Дофины и Муфтар.

– Постарайтесь вспомнить, умоляю вас! – воскликнул Жюстен.

– Мне кажется, это все-таки было на улице Сент-Андре-дез-Ар.

Более искушенный наблюдатель, знающий цыганок, сразу догадался бы, что Броканта мелет вздор не случайно. Наконец и до Жюстена дошло, с кем он имеет дело.

– Возьмите, это поможет вам вспомнить. И он протянул ей другой луидор.

– Послушай, мать, смилуйся над господином Жюстеном, – стал увещевать ее сын, – сделай то, о чем он просит; господин Жюстен – это тебе не первый встречный, его уважают в квартале Сен-Жак!

– Ты зачем вмешиваешься, мальчишка? – проворчала старуха. – Проваливай!

– Ну, как хотите, – решил Баболен. – В конце концов, господин Жюстен просил меня привести его сюда; он здесь – пусть выпутывается сам! Он уже достаточно взрослый, пускай сам занимается своими делами.

И он пошел играть с собаками.

– Броканта! – заговорила Рождественская Роза нежным мелодичным голоском. – Вы же видите, как молодой человек беспокоится, как он страдает; пожалуйста, скажите ему то, о чем он вас просит.

– Заклинаю вас, прелестное дитя, – взмолился учитель, прижав руки к груди, – попросите за меня!

– Она скажет! – пообещала девочка.

– Скажет, скажет!.. Конечно, скажу, – проворчала старуха, словно подчиняясь некой высшей силе, – ты знаешь мою слабость: я ни в чем не могу тебе отказать.

– Итак, сударыня, – едва сдерживая нетерпение, продолжал Жюстен, – напрягите память! Небом заклинаю вас, вспомните!

– Мне кажется, это было… Да, теперь я точно могу сказать, это было здесь.. Кстати, можно спросить у карт.

– Значит, – проговорил Жюстен, словно размышляя вслух и пропуская мимо ушей последние слова Броканты, – они пересекли Сену, проехав по Новому мосту и, вероятно, направились к заставе Фонтенбло или заставе Сен-Жак.

– Вот именно! – вставила Броканта.

– Откуда вы знаете? – удивился молодой человек.

– Я сказала: «Вот именно», это все равно, что сказать: «Вероятно».

– Послушайте, – продолжал Жюстен, – если вы что-нибудь знаете, Небом заклинаю: не молчите!

– Ничего я не знаю, – проворчала Броканта, – кроме того, что нашла на площади Мобер письмо на ваше имя, которое и передала вам.

– Броканта! – снова вмешалась Рождественская Роза. – Вы злая женщина! Вы еще что-то знаете и не говорите.

– Ничего я больше не знаю! – отрезала Броканта.

– Напрасно вы выпроваживаете господина Жюстена, мать! – подал голос Баболен. – Это друг господина Сальватора.

– Я не выпроваживаю этого господина; я говорю ему, что не знаю, о чем он спрашивает! А когда чего-то не знаешь, надо спросить еще у кого-нибудь.

– У кого мне спросить, говорите скорее!

– У того, кому известно все: у карт.

– Ладно, – смирился учитель. – Спасибо и на том, что вы сказали. Пойду теперь к господину Сальватору, он в полиции.

С этими словами молодой человек направился к выходу. Броканта, видно, передумала и остановила его:

– Господин Жюстен! Молодой человек обернулся.

Старуха показала пальцем на ворону, захлопавшую крыльями над его головой.

– Взгляните на птицу, – приказала она, – взгляните на птицу!

– Ну и что? – отозвался Жюстен.

– Она хлопает крыльями, не правда ли?

– Да.

– Вот и все. Раз ворона хлопает крыльями, надеяться особенно не на что.

– Это какой-нибудь знак?

– Господи Иисусе! И вы еще спрашиваете?! Образованный человек, учитель, а не знаете, что ворона – вещая птица?

– Так что же означает хлопанье крыльев вашей птицы?

– Это значит… Это значит, что вы не так-то скоро найдете человека, которого ищете. Вы ведь кого-то ищете?

– Да, и я готов все отдать ради того, чтобы найти этого человека.

– Теперь вы сами видите, что ворона знает это не хуже нас с вами.

– Так что это за знак?

– Этот знак… Этот знак, изволите видеть, изображает ваше старание: ворона хлопает крыльями в воздухе, как вы бьетесь в пустоте; она трижды хлопнула крыльями – значит, вы будете искать три года. От имени птицы советую вам попусту не хлопотать, а послушать, что скажут карты.

– Что ж, послушаем, – согласился Жюстен, – пусть они говорят!

И как тонущий хватается за соломинку, так и Жюстен вернулся, готовый поверить картам, как бы мало ни было похоже на правду то, что они скажут.

– Разложить малую или большую колоду? – спросила Броканта.

– Как вам будет угодно… Вот вам луидор.

– О, тогда разложу большую и еще пасьянс Калиостро!.. Подай мою большую колоду, Роза, – приказала Броканта.

Девочка встала, легкая, стройная и гибкая как пальма; она достала из старого сундука в углу колоду карт и подала старухе. Руки у девочки были худые, но белые, а ногти – ухоженные, как у щеголихи.

Баболену эти кабалистические опыты были, очевидно, не в диковинку, но он подошел поближе, сел на пол, скрестив ноги, и с простодушным восхищением приготовился смотреть и слушать магический сеанс.

Броканта вытащила из-за спины большую деревянную доску в форме подковы и положила себе на колени.

– Подзови Фареса, – приказала она девочке, кивнув в сторону вороны, сидевшей на балке и откликавшейся на одно из трех кабалистических слов, начертанных во время Валтасарова пира.

Ворона перестала хлопать крыльями и словно ждала своего выхода во время готовившейся сцены.

– Фарес! – позвала девочка как можно нежнее.

Ворона спрыгнула ей на правое плечо, девочка села перед старухой, немного наклонившись в ее сторону плечом, на котором устроилась ворона.

Броканта издала одновременно губами и горлом странный звук, похожий и на свист и на крик.

Заслышав этот пронзительный звук, двенадцать собак торопливо бросились вон из корзины и, как и подобало ученым тварям, расселись кругом слева и справа от гадалки с важностью докторов, готовых начать богословский спор; они образовали вокруг стола правильный крут, в центре которого находилась Броканта.

Когда собаки закончили свои шумные приготовления, по-видимому совершенно необходимые (так как в течение всего этого маневра собаки заунывно подвывали), установилась полная тишина.

Броканта оглядела ворону и собак; когда осмотр был закончен, она торжественно произнесла несколько слов, вероятно, на непонятном ей самой языке, который арабы могли бы принять за французский, но в котором французы ни за что не признали бы арабского.

Мы не знаем, поняли ли Баболен, Рождественская Роза и Жюстен смысл ее слов; но можем с уверенностью утверждать, что ее поняли двенадцать собак и ворона, судя по размеренному тявканью и по карканью птицы; карканье подражало резкому звуку, которым старуха подозвала к себе всю свору.

Потом тявканье прекратилось, крик птицы смолк; собаки, до тех пор чинно сидевшие и меланхолически глядевшие друг на друга, улеглись.

Ворона перелетела с плеча Рождественской Розы на голову старухе и уселась поудобнее, вцепившись когтями в седые волосы Броканты.

Окажись там в эту минуту художник-жанрист, ему открылась бы следующая картина.

Мрачный чердак; сквозь редкие щели с трудом пробиваются полоски света.

Старуха сидит в окружении лежащих псов; у нее в ногах

Баболен; Рождественская Роза стоит, прислонившись к столбу.

Эта группа освещена красноватым светом глиняной лампы.

Жюстен, бледный, нетерпеливый, едва виден в полутьме.

Птица хлопает время от времени крыльями с пронзительным карканьем, как в басне о вороне, который хочет стать орлом.

Только, в отличие от ворона, вцепившегося в белую шерсть барашка, наша ворона запустила когти в седые волосы старухи.

Картина неправдоподобна, нелепа; она могла бы подействовать и на менее впечатлительного человека, чем Жюстен.

Освещенная, как мы уже сказали, красноватым светом коптящей лампы, колдунья вытянула вперед голую иссушеную руку и стала описывать в воздухе огромные круги.

– Молчите все! – приказала она. – Слово за картами. Собаки и ворона притаились.

И вот Броканта хриплым голосом стала передавать таинственный рассказ карт.

Но прежде старая сивилла перемешала колоду и предложила Жюстену снять левой рукой.

– Вы, разумеется, хотите узнать, что с той, которую вы любите?

– Да, которую я обожаю! – кивнул Жюстен.

– Ладно!.. Вы будете валетом треф, то есть молодым человеком, предприимчивым и ловким.

Жюстен грустно улыбнулся: предприимчивости и ловкости ему прежде всего не хватало.

– Она… она дама червей, то есть женщина нежная и любящая.

Ну, на Мину, по крайней мере, это было похоже.

Перемешав и сняв колоду, условившись, что валет треф будет представлять Жюстена, а дама червей – Мину, Броканта открыла три карты.

Она проделала то же шесть раз.

Всякий раз, когда выпадало по две карты одной масти, то две трефы, то две бубны, то две пики, она забирала более крупную карту и выкладывала ее перед собой слева направо.

Итак, перед ней лежало шесть карт.

Покончив с этим, она снова перемешала колоду, опять заставила Жюстена снять левой рукой, и все повторилось сначала.

В одной из троек выпало три туза. Гадалка взяла их и разложила рядком.

Этот брелан сократил время, дав ей сразу три карты вместо одной.

Она продолжала до тех пор, пока не набрала семнадцать карт.

Карты, представлявшие Жюстена и Мину, тоже вышли.

Гадалка отсчитала семь карт справа налево; первой был валет треф.

– Ну вот! – проговорила она. – Та, которую вы любите, – юная блондинка лет шестнадцати-семнадцати.

– Верно, – подтвердил Жюстен.

Она отсчитала еще семь карт: выпала семерка червей.

– Несбывшиеся мечты!.. Вы с ней строили планы, которые так и не смогли осуществиться.

– Увы! – прошептал Жюстен.

Старуха отсчитала еще семь карт и показала на девятку треф.

– Эти планы были нарушены из-за денег, которых вы не ожидали, то ли пенсион, то ли наследство.

Она опять отсчитала семь карт и попала на десятку пик.

– Странно! – продолжала Броканта. – Деньги, которые обыкновенно приносят радость, заставили вас плакать!

Она снова отсчитала карты: вышел туз пик.

– Письмо, что я вам передала, от молодой особы, которой грозит тюрьма.

– Тюрьма? – вскричал Жюстен. – Это невозможно!

– Так говорят карты… Тюрьма, заточение, заключение…

– В самом деле, – прошептал Жюстен, – раз ее похитили, то для того чтобы спрятать… Продолжайте, продолжайте! До сих пор все верно.

– Письмо вы получили, когда находились среди друзей.

– Да, это друзья… и добрые друзья!

Броканта отсчитала еще семь карт и показала на выпавшую даму пик.

– Зло исходит от брюнетки, которую ваша возлюбленная считает своей подругой.

– Мадемуазель Сюзанна де Вальженез, может быть?

– Карты говорят, что брюнетка, имени они не называют.

Она продолжала отсчет и попала на восьмерку пик. Открыв ее, она сказала:

– Несбывшаяся мечта – это свадьба.

Жюстен задыхался: до сих пор, то ли случайно, то ли по волшебству, но карты говорили правду.

– О, продолжайте, во имя Неба, продолжайте!

Она так и сделала и попала на одного из трех тузов лежавших вместе.

– Ого! – вскрикнула она. – Заговор! Через семь карт выпал король треф.

– В эту минуту вам помогает верный друг, который любит оказывать услуги…

– Сальватор! – прошептал Жюстен. – Так он мне представился.

– Но его планы кто-то расстроил! – прибавила старуха. – А то, что он сейчас для вас делает, запоздало.

– Что с блондинкой? Что с блондинкой? – спросил Жюстен.

Старуха отсчитала еще раз до семи и показала на валета пик.

– О! – воскликнула она. – Ее похитил молодой человек, черноволосый, с дурными наклонностями.

– Где она? Скажи, где она, и я отдам тебе все, что имею! – закричал Жюстен.

Порывшись в карманах, он выгреб горсть серебряных монет и приготовился высыпать их на стол, где Броканта раскладывала карты, как вдруг почувствовал, что кто-то остановил его руку.

Он обернулся: это Сальватор – никто не видел и не слышал, как он вошел, – воспротивился его чрезмерной щедрости.

– Спрячьте деньги в карман, – приказал он Жюстену, – спускайтесь вниз, садитесь на коня господина Жана Робера, галопом скачите в Версаль, никого не пускайте в комнату Мины и следите за тем, чтобы никто не выходил во двор… Сейчас половина восьмого, через час вы должны быть у госпожи Демаре.

– Но… – нерешительно начал Жюстен.

– Поезжайте, не теряя ни минуты, так надо! – сказал Сальватор.

– А как же…

– Отправляйтесь или я ни за что не поручусь!

– Еду! – отозвался Жюстен. Уже выходя, он крикнул Броканте:

– Не беспокойтесь, я к вам еще зайду!

Он торопливо спустился, принял повод из рук Жана Робера, прыгнул в седло – ведь он, сын фермера, с детства привык к лошадям – и поскакал галопом по улице Копо, то есть самым коротким путем к дороге на Версаль.

XXXIII. КАРТЫ НЕ ЛГУТ

Передав Жюстену коня, Жан Робер ощупью нашел лестницу, которую показал ему Сальватор, когда вернулся из полиции и застал его первым в условленном месте.

Мы сколько угодно могли бы шутить на тему о лестницах, чердаках и поэтах. Но у Жана Робера, как мы уже сказали, была лошадь – отличная полукровка, способная за час проскакать пять льё; итак, Жан Робер не был похож на обыкновенного поэта, у которого в голове только лестницы да чердаки.

Завидев Сальватора, старуха с тяжелым вздохом выронила колоду из рук, собаки вернулись в корзину, ворона снова уселась на балку.

Когда Жан Робер вошел в комнату, он все же увидел живописную группу, которая могла порадовать глаз его друга художника Петруса и которая именно своей живописностью сразу захватила его поэтическую натуру.

Перед ним сидела на скамеечке старая гадалка, в ногах у нее лежал Баболен, а Рождественская Роза, как и прежде, стояла, прислонившись к столбу.

Броканта с заметным беспокойством ждала, что скажет Сальватор.

Дети улыбались ему как другу, но по-разному.

У Баболена улыбка была веселой, у Рождественской Розы – грустной.

К величайшему изумлению Броканты, Сальватор словно не заметил карт.

– Это вы, Броканта? – спросил он. – Как себя чувствует Рождественская Роза?

– Хорошо, господин Сальватор, очень хорошо, – пролепетала девочка.

– Я не тебя спрашиваю, бедняжка, а вот ее.

– Покашливает, – отвечала старуха.

– Доктор заходил?

– Да, господин Сальватор.

– Что сказал?

– Что надо как можно скорее съезжать с этой квартиры.

– Правильно сделал, я давно вам об этом толкую, Броканта.

Нахмурившись, он еще строже продолжал:

– Почему у девочки голые ноги?

– Не хочет надевать ни чулки, ни башмаки, господин Сальватор.

– Это правда, Рождественская Роза? – ласково спросил молодой человек, хотя в голосе его слышался упрек.

– Я не надеваю чулки, потому что у меня они одни – из грубой шерсти, а башмаки тоже одни – из грубой кожи.

– Почему же Броканта не купит тебе тонкие чулки и туфли?

– Это слишком дорого, господин Сальватор, а я бедна, – вмешалась старуха.

– Ошибаешься, это недорого, – возразил Сальватор. – И ты лжешь, когда говоришь, что бедна.

– Господин Сальватор!

– Тихо! И послушай-ка меня!

– Я слушаю, господин Сальватор.

– И сделаешь, как я скажу?

– Постараюсь.

– И сделаешь, как я скажу? – повелительно повторил молодой человек.

– Да.

– Если через неделю – слышишь? – если через неделю ты не найдешь комнату для себя и Баболена, а также просторную светлую комнату для этой девочки и отдельную конуру для собак, я заберу у тебя Рождественскую Розу.

Старуха обхватила девочку за талию и прижала к себе, словно Сальватор мог сейчас же привести угрозу в исполнение.

– Вы отнимете у меня мою девочку?! – вскричала старуха. – Мою девочку, которая живет со мной семь лет?

– Прежде всего, она не твоя, – возразил Сальватор. – Ты ее украла.

– Спасла, господин Сальватор! Спасла!

– Украла ты ее или спасла, об этом ты поспоришь с господином Жакалем.

Броканта умолкла и еще крепче прижала к себе Рождественскую Розу.

– Впрочем, я пришел не за этим, – продолжал Сальватор, – я пришел за несчастным юношей, из которого ты вытягивала последние деньги, когда я появился.

– Ничего я не вытягивала, господин Сальватор: я брала то, что он мне давал добровольно.

– Значит, ты его обманывала.

– Я его не обманывала, я говорила ему правду.

– Откуда тебе ее знать?

– Из карт.

– Врешь!

– Однако карты…

– Твои карты – средство мошенничества!

– Господин Сальватор! Рождественской Розой клянусь: все, что я ему сказала, – чистая правда.

– Что ты ему сказала?

– Что он любит блондинку лет шестнадцати-семнадцати.

– Кто тебе это сказал?

– Карты.

– Кто тебе это сказал? – властно повторил Сальватор.

– Баболен; он слышал об этом от соседей.

– Вот ты чем занимаешься! – обратился Сальватор к Баболену.

– Простите, господин Сальватор, я не думал, что поступаю плохо, рассказывая об этом Броканте. Все в предместье Сен-Жак знают, что господин Жюстен влюблен в мадемуазель Мину.

– Дальше, Броканта. Что еще ты ему сказала?

– Сказала, что девушка его любит, что они хотели пожениться, но этому помешали неожиданные деньги.

– Кто тебе это сказал?

– Господин Сальватор! Трефовая десятка означает «деньги», пиковая восьмерка – «обманутую мечту».

– Кто тебе это сказал, Броканта? – все более теряя терпение, продолжал настаивать Сальватор.

– Один славный кюре, господин Сальватор… Старый добрый седовласый кюре, а уж он, конечно, врать не станет! Он говорил толпе, которая его расспрашивала: «Как подумаю, что из-за этих двенадцати тысяч франков…» Не упомню точно, десяти или двенадцати.

– Неважно!

– «Как подумаю, – говорил добрый старый кюре, – что из-за двенадцати тысяч франков, которые я привез, и произошло это несчастье!..»

– Хорошо, Броканта. А потом что ты ему сказала?

– Что мадемуазель Мину похитил черноволосый молодой человек.

– Откуда ты это знаешь?

– Господин Сальватор, там, видите ли, был пиковый валет, а пиковый валет…

– Откуда ты знаешь, что девушка была похищена? – топнув ногой, повторил Сальватор.

– Сама ее видела, сударь.

– Ты ее видела?

– Как вижу вас, господин Сальватор.

– Где?

– На площади Мобер.

– Ты видела Мину на площади Мобер?

– Нынче ночью, господин Сальватор, нынче ночью… Я только что обошла улицу Галанд и пошла через площадь

Мобер. Вдруг пролетает карета, да так быстро, словно лошади понесли. Стекло опустилось, и я слышу: «Ко мне, на помощь! Меня похищают!» Затем из окна показывается хорошенькая, словно у херувимчика, белокурая головка. Сейчас же рядом – другая голова: черноволосый молодой человек, усатый… Он втягивает назад ту, что кричала, и поднимает стекло. Но девушка успела бросить письмо.

– И письмо это?..

– То самое, на котором был указан адрес господина Жюстена.

– В котором часу это было, Броканта?

– Было, должно быть, пять часов утра, господин Сальватор.

– Ладно! Это все?

– Да.

– Поклянись Рождественской Розой!

– Клянусь Рождественской Розой!

– Почему ты просто не рассказала господину Жюстену все, как оно было?

– Соблазнилась я, господин Сальватор: он всем станет рассказывать, что тут было, и у меня прибавится клиентов.

– Вот тебе, Броканта, луидор за то, что сказала правду, – продолжал Сальватор. – Но на этот луидор ты купишь девочке три пары хлопчатых чулок и шевровые туфли.

– Я хочу красные туфли, господин Сальватор, – вставила Рождественская Роза.

– Получишь любого цвета, какой захочешь, дитя мое. Повернувшись к Броканте, он продолжал:

– Ты все слышала! Если через неделю, день в день, час в час, я вас еще застану здесь, то заберу Рождественскую Розу.

– Ах! – вздохнула старуха.

– А тебя, Розочка, если я еще застану с голыми ногами, я прикажу одеть так, как ты была одета, когда я увидел тебя впервые пять лет назад.

– Ой, господин Сальватор! – испугалась девочка. Еще раз приблизившись к старухе, он негромко сказал ей:

– Не забудь, Броканта, что ты отвечаешь за девочку головой! Если ты ее заморозишь на своем чердаке, ты сгниешь в тюрьме от холода, голода и нищеты.

После этой угрозы он склонился над девочкой, и та подставила ему лоб для поцелуя.

Он направился к выходу и знаком приказал Жану Роберу следовать за ним. Жан Робер бросил последний взгляд на старуху и двоих детей и вышел вслед за Сальватором.

– Кто эта странная девочка? – спросил он у Сальватора, когда они очутились на улице.

– Одному Богу известно! – ответил тот.

Продолжая спускаться по улице Копо, а затем по улице Муфтар, он рассказал поэту о том, что произошло вечером 20 августа и как девочка, которую поэт только что видел и чья дикая красота произвела на него такое сильное впечатление, попала в руки Броканты, – в навозной куче оказалась жемчужина.

Рассказ много времени не занял: когда они вышли на Новый мост, Сальватор умолк.

– Здесь! – сказал Сальватор, прислонившись к решетке, окружавшей статую Генриха IV.

– Вы здесь решили остановиться? – уточнил Жан Робер.

– Да.

– Зачем?

– Надо подождать.

– Чего?

– Карету.

– Куда она нас повезет?

– О, дорогой мой, вы слишком любопытны!

– Тем не менее…

– Будучи драматическим поэтом, вы должны знать, что это настоящее искусство – уметь поддерживать интерес.

– Ну, как вам будет угодно. Подождем. Впрочем, ждать им пришлось недолго.

Спустя десять минут карета, запряженная парой выносливых лошадей, свернула с набережной Орфевр и остановилась против статуи Генриха IV.

Человек лет сорока отворил дверцу и проговорил:

– Едем! Скорее! Молодые люди сели в карету.

– Ты знаешь, куда ехать, – сказал человек кучеру.

И лошади помчались галопом, проехали мост и свернули на Школьную набережную.