Текст книги "Наследник"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Кровь из рассеченной артерии хлынула ручьем.

– Будь ты проклят! – зло выдохнул разбойник.

Он еще находился в полном сознании, но оба они знали, что на самом деле он уже мертв. Вместе с потоком крови из его тела выхлестывала сама жизнь, и изменить что-либо в этом были бессильны даже боги.

– Э-ге-гей!!! – что есть мочи закричал Ротгкхон. – Есть там еще кто из татей?! Сюда езжай, убивать буду!!!

– Мы здесь, здесь! – ответили ему женские голоса. – Здесь, витязь родимый, здесь хороший! Мы здесь!

Лесослав вдоль замершего обоза пробрался вперед, порезал путы на руках полона, мужественно вытерпел многочисленные поцелуи и объятия, на всякий случай уточнил:

– Точно все разбойники убиты?

– Был один еще, – ответил молодой парень, стряхивая веревки. – Но как ты звать последних стал, разом убег. Ускакал во весь опор, только и видели.

– Тогда разворачивайте обоз. И сделайте доброе дело: трупы подберите. Боярину хочу показать. Авось, замолвит словечко, когда князю буду кланяться. А то я покамест при ушкуе непонятно кто.

* * *

– Значится, так… – растопырил пальцы левой руки княжич Святогор, сидя на нижней ступеньке крыльца. – Щитом ты пользоваться, ну, никак не разумен, и в строй общий тебя в сече не прилепить, – загнул он один палец. – На лошади ты сидишь, ако вошь на сковороде, и в кованой рати проку от тебя нет, – загнул он второй.

– Так ведь он из судовой рати, княже! – попытался вступиться за Лесослава боярин Валуй. – С самого начала сказывал, что от ладьи отстал. Где им научиться верхом-то скакать?

– Не мешай, – повел в его сторону открытой ладонью Святогор. – Порядка не разумеешь, супротив приказа един в погоню ринулся. Три, – он загнул третий палец. – Это – что мы плохого в тебе усмотрели. Теперь о добром. Дерешься ты славно, гость иноземный. Един супротив десяти без страха выступил и всех одолел… – Он загнул палец на правой руке и поднял обе перед новиком: – Три плохих навыка, один хороший. Ну и как, есть смысл брать тебя в дружину?

– На левый бок его можно ставить, княже, – внезапно предложил боярин. Святогор недоуменно повернул к нему голову, и дружинник пояснил: – В строю правильном щит на левом плече, меч в правой руке. Посему у крайнего ратника левый бок всегда открыт. Коли Лесослава на левый край ставить, он бок открытый надежно прикроет. Дерется хорошо, щитом не пользуется.

Княжич подумал, разжал левый указательный палец, загнул правый средний. Хмыкнул:

– Теперь и вовсе непонятно, чего делать? Ни туда, ни сюда…

– Нечто тебе воины в судовую рать не нужны, княже? – сказал слово и сам новик Лесослав, стоя перед сваленными в груду мечами, ножами и копьями. – На реке под стенами муромскими вона сколько ладей и ушкуев качается!

– Коли я дружину с коней на ладьи пересажу, плохими воинами они не станут, – резонно ответил Святогор. – Но при сем и на конях хорошо биться смогут. И к чему мне тогда ратники, которых из ладей в седла поднять не получится?

– Зато боец какой храбрый оказался и умелый. Один десятерых торков сразил и полон немалый в дома свои возвернул, – опять добавил похвалу боярин.

В телах разбойников дружинники признали далеких торков-степняков, известных налетчиков, а вовсе не близких соседей-буртасов из Булгарии.

– И правда, как это ему удалось? – Княжич закрутил головой: – Избор, а ты что по сему поводу мыслишь?

Молодой волхв, резавший что-то из липовой ветки, встрепенулся, отложил рукоделье, достал свечу, запалил, обошел новика, близко-близко ведя огнем и шепча наговоры на Перунов суд. Но нигде и ни разу пламя не затрещало и даже не трепыхнулось.

– Ничего! – наконец признал юноша. – Даже амулетов – и то нет ни одного!

– Как же ты их одолел, Лесослав, коли даже милость богов тебя не коснулась? – снова поинтересовался княжич.

– Повезло, – пожал плечами Ротгкхон. – Кабы они догадались всем десятком на меня ринуться, стоптали бы в момент. Но бросить обоз без охраны тати боялись больше, нежели одинокого путника с копьем. Нападали по одному. А по одному все они воины никчемные. Токмо селян безоружных пугать и способны.

– И выходит так, что, коли он не на твоей службе, то полон весь по совести есть его добыча, и оный выкупать надобно, – шепнул Сварогу на ухо боярин Валуй.

– Как он тебе на сердце лег, прямо первый раз такое! – изумился княжич.

– Мыслю, опытный боец в судовой рати нам ныне весьма и весьма пригодиться может, – ответил тот.

– Это верно, может… – задумчиво признал княжич, резко поднялся и разжал пальцы. – Ладно, благодари заступника. Возьму тебя в дружину. Учить тебя ремеслу ратному поздно, посему зачислю в гридни свои. Поищу приложение особому таланту. Жалованье положу, как старым воинам, и долю тем же порядком. За полон освобожденный ничего тебе не дам. Рабов освобождать есть долг совести любого русского воина, и за то, кроме благодарности людской, платы не бывает. Но вот лошади торков сраженных и мечи их по обычаю твои и ничьи более. Могу дать за все три сорока куньих, ибо припас оружейный лишним не бывает. Либо забирай все, и сам на торге меняй.

– Коли ты, княже, оценил добычу в три сорока, – одновременно и уважительно, и с долей лести ответил Ротгкхон, – стало быть, больше она не стоит. Я возьму плату.

– Слышу речь разумного воина, – смягчился княжич. – Ладно, мнение боярина Валуя о тебе я уже знаю. Посмотрим, что другие ратники о тебе мыслят. Послезавтра пойдешь в дозор с Дубыней. Ты же пока со схроном и жильем определяйся. Не знаю, есть ли ныне свободные?

– Дом колдуна на князя переписан, – негромко напомнил Избор, вернувшийся к строганию. – Ныне пустует.

– И то верно, – согласился Святогор. – Схрон тебе, как дружиннику, определяю в детинце, а дом волхв покажет. Избор! Помоги обустроиться служивому человеку. А мы с боярином пока стену обойдем.

Юный волхв вздохнул, спрятал клинок в ножны, палочку спрятал в сумку.

– Идола вырезаешь? – поинтересовался вербовщик.

– Почему сразу идола? – смутился Избор. – Коли волхв, так обязательно идола должен делать?

– Тогда чего?

– Ну… – паренек поколебался и признал: – Чура режу. Защитного. В святилище его отмолить, маслом заговоренным помазать, глаза открыть – станет дом от нечисти всякой сторожить, лихоманок, порчи, сглаза, недоброго навета.

– Помогает?

– А как же! – чуть не возмутился волхв. – Кабы не помогало, рази хоть кто-нибудь бы их брал?

– Проверяли как-нибудь покупатели, или просто на слово верят?

– Если тебе после схватки рану знахарка порошком ноготковым присыпать захочет, ты ей так поверишь, али антонова огня будешь ждать?

Антоновым огнем туземцы называли гангрену. И подобной болячки Ротгкхон не пожелал бы никому.

– А помогает?

– Молись своим богам, чтобы не узнать. Пойдем к тиуну, награду твою получать.

После этого мысли волхва перескочили на новую тему – и пока хмурый седовласый старик, недовольно бурча, долго водил их по кладовым, прежде чем выдать обещанные кипы куньих шкур, Избор расспрашивал иноземца о его богах и вере. Вербовщику скрывать было нечего, и он снова поведал об учении девяти друидов, и о том, что третий из них, можно считать, в здешних краях носит имя Сварога.

– А первый? – тут же заинтересовался молодой священнослужитель.

– Первый никому не ведом, – ответил Ротгкхон. – Он должен быть невероятно велик, чтобы носить такое звание. Равно как и второй. Мы знаем учения лишь пяти друидов из девяти, и потому постоянно находимся в поиске, исследуя все новые и новые миры.

– Ищете? Да, найти самых сильных богов – дело полезное. – Для язычника, в святилище которого стояло десятка три больших и малых истуканов, многобожие иноземца показалось фактом обыденным и малоинтересным. – Дом токмо при обыске разорили маненько, добро почти все вынесли, но крыша, двери в исправности, забор крепкий, хлев и амбар имеются. Живи не тужи. У тебя ведь жена молодая? Пока детишек нет, аккурат успеет обустроиться. Денег князь заплатил, самое нужное прикупить сможете. Давай помогу, – забрал Избор одну из кип.

Деньгами, как понял вербовщик, молодой волхв называл меховые шкурки.

– Объясни иноземцу, – попросил Ротгкхон, – что за схрон такой мне назначили? К чему он? Зачем нужен дом, я как-то догадываюсь.

– Как к чему? – охотно отозвался его спутник, направляясь к выходу. – Внутри стен городских – вона как тесно. Срубы крохотные, токмо поместиться и от мороза зимой спрятаться, припасы распихать да семью уложить. Долго в таком жилье не вытерпишь, токмо по нужде большой обитать можно. Нормальные дома за стенами стоят, в слободах. Там все и живут, и работают. В город на торг ходят, да в укрытии городском припасы складывают от греха. Коли ворог подступает, то посады сии люди жгут обычно, да за стены городские прячутся. Ну, добро, какое ценное, с собой, знамо, забирают – и в схрон. Горожане в своих срубах жить будут, а тебе с семьей в детинце надлежит скрываться, место найдем. В тесноте, да не в обиде.

– Если при каждой осаде слободы палить, то ведь их тогда каждый раз отстраивать придется? – не понял вербовщик.

– Так ведь дело-то недолгое, – пожал плечами волхв. – Лесов вокруг не счесть, мастера у нас умелые. За сезон обычно все заново и отстраивают. Война большая, по милости богов, не часто случается. Иной раз дети вырастают, про то не услышав. Древесина в срубах за то время сгнить успевает, их и без всякой осады разбирать приходится. А что дружины княжеские каждый год в походы отправляются, а то и два – до того простому люду дела мало. То на порубежье сечи идут. Иные и вовсе в краях далеких случаются.

– Хорошо… Скажи, Избор, а людей тебе лечить приходилось? Я не про зелья, порошки и настойки целебные, а про заговоры, колдовство.

– А то, служивый, как же без того! Зубы заговаривал, грыжи не един раз, от колик малых деток спасал, – с гордостью похвастался юный волхв. – Не боись, Лесослав, людей лечить в наших землях умеют. Коли случится что – сохрани тебя Даждьбог от всякой беды, – исцелим обязательно. И раны закроем, и кровь зашепчем, и лихоманку прогоним. Не впервой.

– Это хорошо, буду знать, к кому за помощью бежать нужно, – кивнул в ответ Ротгкхон.

Его всегда удивляло, отчего сторонники учения пятого друида относятся к последователям третьего с таким пренебрежением. Ведь лечат-то в итоге с равной успешностью! И если язычники сильно уступают в мастерстве и знании при сложных заболеваниях – зато легкие раны и болезни исцеляют в разы проще и дешевле. Что при войнах и катастрофах зачастую становилось самым важным параметром.

– Вот и пришли. – Избор свернул и толкнул створку ворот одного из дворов. – Вычищали мы тут все так долго и старательно, что даже домового, мыслю, спужали. Придется тебе нового приманивать. Зато порчи или покладов каких колдовских точно нет, можешь не опасаться.

– На ночь нам тоже в детинец уходить? – оглянулся по сторонам Лесослав. – Вдруг ночью чего случится?

– Чего в темноте произойти может? – удивился Избор. – Рати большие ночами не ходят, с татем мелким ты управишься. А когда жена одна – от чужаков пусть двери изнутри подпирает. Но на моей памяти в Муроме никто никогда не шалил. От прочих же зверей и душегубов лесных тын окрест поставлен, и стража в дозор ходит. Тебе тоже сим заниматься придется.

– Тын – это еще одна стена? – уточнил вербовщик.

– Да. Но так, слабенькая. Супротив большой силы не устоит. Большую же Мурому поставить пока не по силам. Мыслю, сим детям или внукам моим придется озаботиться. От первого детинца и до первой городской стены пять князей сменилось. До второй стены, мыслю, еще столько же перемениться должно, да обнесет мудрая Мара нашего Вышемира своею чашей.

– Ага… – Теперь Ротгкхон понял принцип строительства здешних городов. Сперва крепость, вокруг слободы. Когда внутри крепости становится тесно – строится стена вокруг слободы, новые дворы уходят наружу. Внутри города опять потихоньку нарастает толкучка. Потом – новая стена, новые выселки и новая теснота внутри. – Так с домовым поможешь, Избор?

– То дело не мое. Его хозяйка должна приманивать. Свежим хлебом и ласковым словом.

– Тогда благодарствую за помощь, Избор. Пойду за хозяйкой.

Зимаву новое жилище впечатлило. Дворик, конечно, показался крохотным по сравнению с деревенскими – но зато тут имелись солидные хлев и амбар, навес с яслями, подпол для кур или мелкого скота, да и сам дом поднимался в «два жилья», причем весь второй этаж оказался поделен на комнаты: три небольших светелочки и одна большая.

Вообще, дом строился с явным прицелом на обустройство постоялого двора – и кухня просторная с большой печью, и множество кладовочек, и топчан в каждой комнатушке. Вербовщик прикинул, что после его исчезновения Зимава вполне сможет затеять здесь свое дело – но сам тратить на это время и силы не собирался и, к восторгу девочек, отвел им каждой по целой комнате. Даже Плена при всем своем слабоумии оценила роскошь новой жизни и раза три переспросила его – правда это все отдано ей или нет?

Подходить к Зимаве с таким вопросом она не рискнула. Наверное, в ее согласие не верила вовсе.

Для себя с супругой Ротгкхон, разумеется, отвел самую просторную горницу, опочивальня в которой была сделана отдельно, в комнатушке с небольшим продыхом под потолком и полатями от стены до стены. Расстелил кошму и пообещал:

– Завтра же на торг пойдем и нормальные постели всем купим. С подушками, одеялами, простынями и матрасами.

– Мы, стало быть, и дальше в одной постели спать будем? – спросила его Зимава.

– Да, – кивнул Лесослав.

– Зачем это тебе, если ты ко мне не прикасаешься?

– У вас так заведено. Обычаи нужно соблюдать. Мало ли кто заметит? Пусть считают, что у нас все как у всех.

– У всех в постели случается кое-что еще!

– Они же этого про нас не знают.

– Зато я знаю! – выкрикнула Зимава.

– Ты хочешь спать одна? – поднял на нее голову Ротгкхон.

– А вот нет! – мстительно ответила девушка. – Только с тобой!

Следующий день стал для вербовщика самым головоломным в жизни. Ему пришлось совершать покупки, торгуясь шкурами против полотна, разменивать куниц белками, получать сдачу крупой и баклушами, и пересчитывать это на серебро в шейных гривнах, причем мужские и женские считались по разному весу.

Самым ужасным было то, что в памяти Зимавы никаких понятий о сравнительной ценности всего этого добра не имелось – ну, не настолько была богата простая селянка, чтобы счет товаров в куницах вести! – и Ротгкхон подозревал, что его постоянно и очень сильно обсчитывают. Мохнатых денег ему было не жалко – ему очень не хотелось нажить славу наивного простачка.

Хотя, конечно, – иноземцу местных расценок простительно и не знать. Лесослав же не гость торговый, он просто боец из судовой рати. Его дело – головы рубить, а не о прибытке думать.

Муром – город небольшой. Уже к вечеру, сделав три ходки, они разжились всем нужным для нормальной жизни: мисками, лотками, кувшинами, горшками, бадьями, целым рулоном плотного серого полотна, большим отрезом сатина, вениками, совками и прочей мелочовкой.

Дальше началось рукоделье: сестры порезали полотно на куски, обметали по краям, набили получившиеся мешки оставшимся от прежних хозяев сеном – получились довольно пухлые и мягкие матрацы. Мешки поменьше набили перьями, перетряхнув привезенные с собой подушки и добавив немного свежего пуха, с торга. Другие куски прямо на глазах превратились в простыни и пододеяльники, рушники, платки. Часть сатина Зимава отложила, чтобы сшить новые рубахи и сарафаны.

Завершил столь удачный и долгий день запеченный в новом лотке с квашеной капустой гусь – тоже покупной. Своих курочек сестры любовно определили в подклеть возле кухни. Угощение оказалось столь обильным, что одолеть его целиком девочки не смогли. И так насилу добрались до своих свежих и чистых постелей.

– Ты хороший муж, – признала девушка, когда они остались наедине. – Я была бы рада наградить тебя ночью своими ласками.

– Благодарю за добрые слова. Но я всего лишь исполняю уговор. Так что мы и так в расчете.

– Смотри… – покачала головой Зимава. – Заведу себе от бабьей тоски полюбовника, что тогда делать станешь?

– Заводи, – согласился Лесослав. – Коли сладится, потом замуж за него выйти сможешь.

– Тьфу ты, пень болотный, – в сердцах сплюнула девушка и тоже пошла наверх.

ОСОБАЯ МОЛИТВА

Дозор выехал на рассвете – три десятка всадников под рукой многоопытного Дубыни. Выехали верхом. Все, кроме Ротгкхона – на своих скакунах.

К чести Святогора, осмотревшего небольшой отряд перед выходом, Лесослава он ни словом не попрекнул. Брали в судовую рать – значит, и снаряжение дружинник должен себе подготовить судовое, а не верховое. Княжич лишь приказал выделить новому дружиннику спокойного мерина для похода, посмотрел, как тот забирается в седло, и с усмешкой махнул рукой:

– В добрый путь!

Дозор, поклонившись, поднялся в стремя и выехал из ворот детинца, а затем и города.

Впрочем, путь этот был недолгим. За городом всадники свернули к Оке и в три попытки переправились с помощью самолета [5]5
  Самолетами назывались паромы, которые, благодаря повороту корпуса, использовали для движения по канату от берега к берегу силу течения.


[Закрыть]на южный берег полноводной реки. Больше десяти лошадей зараз на плот не помещалось, ползал он тоже со скоростью унылого пешехода, так что на переправу ушло не меньше часа. Местного, летнего. Как успел понять Ротгкхон, по туземному обычаю и день, и ночь делились на двенадцать частей – в детинце даже солнечные часы имелись на столбе крыльца. Но поскольку длина дня и ночи на здешней широте сильно менялась в зависимости от сезона – то и длина «мерного часа» тоже изрядно плавала.

Дождавшись переправы последнего десятка, маленький отряд на рысях помчался по пыльной, плотно утрамбованной дороге. Всадники шли беззаботно, со снятыми шлемами, со щитами, заброшенными на крупы коней, и застегнутыми колчанами, тоже повешенными на задние луки седла. Вербовщика это немного удивило, но вмешиваться с советами он, естественно, не стал.

Перед полуднем ратники миновали первую из деревень, снисходительно кивая в ответ на низкие поклоны селян. Дальше они двигались уже широким походным шагом, давая роздых скакунам, после второй деревни остановились на дневку, перекусили пирогами. Точнее – местные воины подкрепились домашними пирогами, а Лесослав, с любопытством наблюдая за необычным угощением – бутербродами с салом.

Дальше воины опять шли ускоренным маршем – на рысях. И к сумеркам неопытный ратник, больше привычный к анатомическим креслам, нежели к деревянным прыгающим сиденьям, так отбил свое седалище, что совершенно перестал его чувствовать. И ладно бы просто не ощущал – вместе с ягодицами его перестали слушаться ноги в верхней их части, и Лесослав – к веселью остальных воинов дозора – ходить мог только враскорячку, переваливаясь с боку на бок на широко расставленных конечностях.

Смех смехом – но собирать хворост для костра ему пришлось вместе со всеми, так что под конец дня вербовщик уже просто падал, и даже к котелку за кашей добраться уже не смог. Под общий смех ложку Ротгкхона от костра к кошме, на которой он распластался, носил новик под ехидные шуточки дружинников по поводу способностей судовой рати к сухопутному передвижению. Вербовщик предпочел бы вообще остаться голодным, нежели терпеть подобный уход – но Дубыня, пряча усмешку в густой бороде, заявил, что ослабевший с голодухи ратник ему в разъезде ни к чему. А супротив слова воеводы не поспоришь.

Наутро Ротгкхон все же смог подняться, остро сожалея об оставшемся на спускаемом модуле медицинском браслете. Ведь вполне можно было его выдать за обычное украшение – но решил не рисковать. Мало ли снять придется по какой причине? А под ним: свежие следы от «зубов» – инъекторов. Объясняйся потом с туземцами, что за монстры у тебя на плече живут…

К концу второго дня они добрались до Тешинского кордона – небольшой заставы, крепко засевшей на узости между глубокой речушкой с торфяной водой и заболоченной низиной. «Узость» на самом деле была довольно широкой – больше версты, перекрыть ее стеной было невозможно, но зато все это пространство хорошо просматривалось и с вершины могучего дуба, в кроне которого была сделана удобная площадка, и с рукотворного прямоугольного холма высотой в три человеческих роста, на котором стоял прочный сруб из бревен в два обхвата толщиной, с бойницами на каждую сторону. Перед холмом имелся обширный двор, обнесенный частоколом, но это было уже не укрепление, а место для хозяйственных хлопот: навеса для лошадей, запаса дров, сена и овса, для размещения подкреплений, если они вдруг понадобятся в дальнем порубежье. Здесь, на дворе, отряд и остановился на отдых, обойдясь и без ночных дозоров, и без костра, благо на кордоне имелся нормальный удобный очаг.

За кордон дозор выехал уже полностью готовым к бою – в шлемах, со щитами у колен, рогатинами в руке и колчанами на передней луке. Строй тоже изменился – пятерка воинов скакала в сотне саженей перед основным отрядом, готовая принять на себя нападение засады – или ударить засаде в спину, если та пропустит передовой разъезд и обрушится на основные силы.

Поддавшись общему настроению, Ротгкхон стал внимательнее смотреть по сторонам, крепко удерживая за ратовище свое боковинное копье. Однако ничего особенного среди кустарников, рощ и болот за кордоном не проглядывало. Скорее наоборот – исчезли сенокосы, исчезли стога, что тут и там возвышались ближе к городу, исчезли делянки с рожью и репой, равно как больше не попадались чуры: небольшие идолы, перед которыми можно было поклониться местным духам – покровителям границ, порядка и земледелия.

Вербовщик догадывался, откуда взялась эта «дикая» земля. Между крупными соседними державами неизменно случаются войны, и первыми жертвами подобных катастроф оказываются мирные обитатели приграничных районов. Поэтому жить в порубежье никому неохота, любые здравомыслящие пахари предпочтут рубить дома в надежно защищенных местах: за крупными реками, позади больших городов с их могучими дружинами.

Само собой, угодья перед реками и городами ценились дешевле безопасных, и потому всегда находились рисковые мужики, что обживались между кордонами и городами. Пахали землю, разводили скот, растили детей, ежечасно глядя на небо в ожидании тревожных дымов, всегда готовые схватить семьи, собрать коров и свиней и угнать их в приготовленные на топях или в глухих чащобах схроны – но никто из селян не ценил своей жизни столь мало, чтобы поселиться перед кордоном, не имея даже такой защиты, как готовая предупредить об опасности застава.

Дорога, правда, оставалась широкой и утоптанной. Но это, видимо, только потому, что дальние дозоры ходили тут регулярно, следя за порядком и на ничейной земле – а то ведь и шайкам разбойничьим тут завестись недолго или иным чужакам объявиться.

Дубыня никуда не торопился, вел отряд неспешным шагом, время от времени рассылая небольшие дозоры вдаль по каким-то мелким тропинкам, к ручьям или сухим перелескам. Видимо – проверял удобные для стоянок места. Но все попавшиеся на пути кострища оказывались холодными, водопои – заросшими травой.

Вечером дозор остановился на поляне, что использовалась для ночлега не один раз. Здесь имелся не только очаг и небольшой запас дров, заботливо прикрытых от дождя и росы двуслойной камышовой циновкой, но и скамейки, коновязи и даже небольшой стол, на который можно водрузить котел, миски или бадью. Отогнав коней на выпас и оставив возле пышного куста сирени для местной берегини кружку простокваши, накрытую ломтем белого хлеба, витязи стали устраиваться на ночлег.

– Ну что, иноземец, твои ноги уже способны носить тебя по твердой земле? – поинтересовался Дубыня, когда Ротгкхон смог расседлать своего мерина и отпустил его к ручью вместе с остальными скакунами.

– Да, воевода, я уже привык, – солгал в ответ Лесослав. На самом деле ноги его ныли и болели, иногда даже остро и резко. Но теперь они, по крайней мере, слушались.

– Это хорошо. Тогда будешь сторожить при дозоре во вторую смену.

– Как скажешь, воевода, – согласно кивнул Ротгкхон и, пользуясь случаем, поинтересовался: – А почему вы лошадей так далеко в стороне на ночь оставляете, Дубыня? Вдруг тревога случится? В погоню нужно будет срочно кинуться или врага встретить?

– А ты что хочешь, чтобы кобыла тебе ночью по ногам копытами оттопталась и кучу на голову навалила? – хмыкнул дружинник. – Она же скотина безмозглая, ей все равно, где нужду справлять. Ох, уж эта судовая рать, простейших вещей не разумеет!

– Да, опыта у меня в этом деле было немного, – признался Ротгкхон.

– Вторая смена, – повторил Дубыня и отправился к коноводам. Лесослав кивнул ему вслед и завернулся в кошму.

Кто его разбудил, Лесослав спросонок не разобрал. Зевнул, поднялся.

– За костром следить не забывай, – предупредил дружинник, устраиваясь на своей подстилке. – А то у вас на ладьях их, верно, не палят. После себя Дикушу буди, он возле скамейки дрыхнет.

– Долго мне в страже стоять? – уточнил вербовщик.

– Пока луна до крон не опустится, – ответил тот, махнув рукой в сторону рощи, возле которой паслись лошади, пару раз фыркнул, от чего-то отплевываясь, и мерно засопел.

Ротгкхон достал из сумки платок, перевязал поперек головы, заматывая один глаз, шагнул к костру, пошевелил горящие поленья, добавил сверху еще пару дровин из заготовленной кучи и отступил в темноту.

Он не знал, зачем теплой летней ночью туземцы жгли огонь. Возможно – для освещения. Может – чтобы на рассвете быстрее заварить кулеш из крупы с водой и салом. А может быть – это был самый обыкновенный инстинкт существ, лишь недавно выбравшихся из древней эпохи, когда огонь был самой великой ценностью и добывался с огромным трудом.

Сам вербовщик подобного пиетета перед костром и его слабым трепещущим светом не испытывал. Поэтому, отступив на полсотни шагов к кустарнику, он уселся там, подтянув ноги, развел в стороны руки и сосредоточился, расслабляя сознание и рассеивая его вокруг. Учение четвертого друида позволяло ему ощущать все происходящее далеко вокруг даже в полной темноте.

Обычный дозор в мирное время через спокойное порубежье – Ротгкхон никак не ожидал, что воинам может здесь хоть что-то угрожать, однако спустя пару часов он отметил какое-то шевеление в кустарнике. Кто-то очень медленно и осторожно пробирался в сторону спящих дружинников, стараясь держаться в шевелящейся тени стола.

Сохраняя расслабленность в теле, вербовщик качнулся вперед, быстро заскользил в темноте, обогнул стол, вытягивая нож, подобрался к лазутчику сзади и быстро прижал клинок к его горлу Неизвестный замер, торопливо зашептал:

– Ты чего, Лесослав? Я же свой! Это я, Бестуж. Бестуж! Ты меня что, не узнаешь? Я тоже в дозоре, за лошадьми смотрю.

– Если ты коновод, то какого лешего делаешь здесь? – Лесослав только крепче прижал лезвие к шее лазутчика.

– Вещи… То есть… Хотел мяса пожевать… Взять из мешка… – зашептал Бестуж.

– Сумки лежат у коновязи, – хмыкнул Ротгкхон и полушепотом окликнул: – Дубыня! Эй, воевода! – чуть подождал и позвал уже громче: – Дубыня, поднимись!

– Ась? – резко поднял голову старый дружинник.

– Гость у меня странный, воевода, – повернул лицо пленника к свету вербовщик.

– Отпусти его, Лесослав. Это наш ратник, муромский. Видать, нужда какая у него в лагере возникла. А ты, Бестуж? Ты-то как позволил себя повязать? Вроде опытный воин, не раз пластуном ходил!

– Не было его у костра, Дубыня. Помыслил, не бдит новик, а храпака давит.

– А-а-а, проверить решил, – ухмыльнулся Ротгкхон. – Хорошо хоть в одиночку пошел. Было б вас несколько, я бы всех, кроме одного, зарезал. Поди вас в темноте, разбери, свои шалят или чужие пришли?

– Короче, оба молодцы, – решил воевода. – Службу несете на совесть. А теперь дайте поспать.

Остаток стражи прошел спокойно – когда луна заметно завязла в ветвях деревьев напротив, Ротгкхон растолкал сменщика и завернулся в свою кошму.

Новый день прошел так же, как и предыдущий – без происшествий. Дозор медленно двигался на юго-запад, пересекая ручейки и огибая болотины, проверяя подозрительные места. В конце дня дозор остановился на берегу тихой заводи – опять же на хорошо обустроенном месте. В этот раз Лесослава оставили дежурить первым – и он, особо не таясь, опять ушел в сторону, усевшись на пенек среди прибрежных ив.

– Не слишком близко караулишь, иноземец? – крикнул ему Дикуша. – Может, лучше на другой берег пруда уйдешь?

– Не знаю, как вам, служивые, а мне возле костра, кроме пламени, ничего не видно, – ответил Ротгкхон. – Вам же спокойнее будет, коли со стороны за лагерем послежу.

Дубыня о чем-то негромко сказал, воины рассмеялись и больше его не трогали. Вскоре они разлеглись на подстилки, быстро заснули. Вербовщик, следуя давней привычке, в темноте свое место переменил – на тот случай, если в сумерках за ним кто-то все же наблюдал. Сел на возвышении в стороне от стоянки, поджал ноги, привычно вызывая в себе навыки от четвертого друида, замер, сливаясь с окружающим миром и… И вскоре опять ощутил движение. И опять – одиночное.

«Проверяют они меня, что ли?» – мелькнула в голове слабая мысль, а рука привычно скользнула на пояс, к рукояти. Он быстро и бесшумно прокрался за светлым силуэтом лазутчика, попытался обхватить и… И едва не рухнул на землю, когда тот растаял в воздухе.

Слегка растерявшись, он закрутился, метнулся к лазутчику, проявившемуся чуть в стороне, опять потерял, услышал в самом ухе легкий шепот:

– Отдыхай спокойно. Опасности нет…

Мимо прошла стройная, совершенно обнаженная девушка чуть старше Зимавы и чем-то на нее похожая, улыбнулась через плечо, рассыпая длинные волосы, – и ушла дальше к воде, постепенно растворяясь в темноте и оставляя в душе воина ощущение покоя и безмятежности.

Ротгкхон тряхнул головой, приходя в себя, прошел еще раз вокруг лагеря, подбросил дров в огонь, вернулся на возвышение, пытаясь понять, что это было? То ли он задремал после долгого дня, то ли съел что-то галлюциногенное, то ли и вправду невесть что наяву начал замечать?..

С трудом дождавшись, пока луна поднимется в зенит, слабо просвечивая сквозь плотные облака, он разбудил Дикушу, подождал, пока тот встал, и негромко отчитался:

– Все вроде как спокойно. Никто больше возле лагеря не бродил. Если не считать призрака голой девицы, конечно же. Чего только в ночном тумане не примерещится…

– Ты видел берегиню? – охнул дружинник, пропустив мимо ушей оговорку про туман. – Нечто она и вправду приходила?

– Не знаю, – осторожно ответил вербовщик. – Показалось, будто крадется кто-то, я даже поймать попытался. Но она как растворилась, точно дымок какой рассеялся. Была – и нет.

– Ну ты дурак!!! – схватился за голову Дикуша. – Кто же берегинь ловит?! Нужно было беспокойство выказать, испуг, тревогу. Она бы успокоить попыталась. Они ведь для того и живут! Утешила бы, приголубила. Берегини знаешь, какие ласковые?! С обычной бабой и не сравнить! Эх ты, тюха-матюха, такой шанс упустил…