Текст книги "Наследник"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Селяне, увидев сироту, тут же начали перекрикиваться, и вскоре о преображении нищенки знали уже все, от мала до велика. Местные жители подтянулись к дороге, и когда путники добрались до околицы, здесь собралось не меньше полусотни человек. Бородатые мужики в холщовых штанах и рубахах, женщины в таких же серых платках и сарафанах, детишки – простоволосые, но такие же блеклые и повседневные.

– Хорошо, что ты не сгинула, Зимава, – порадовался за девушку один из селян. – Сестры вчерась ужо и оплакивать собрались, по дворам бегали, искали. Насилу успокоили, что задержалась где и с рассветом возвернешься… А это кто с тобой? Что за инородец неведомый?

– Это мой жених, дядя Чилига. Лесославом кличут, – весело крутанувшись, ответила Зимава. – Вот и платье мне уже на свадьбу подарил. Нравится?

– Как это жених? – вмешалась рябая толстушка с другой стороны улицы. – Откель вдруг такой взялся? На тебя, не иначе, морок лесавки напустили! И нам глаза отводят… Чур меня, чур, отведи слово дурное, наваждение лесное, дух болотный…

– Ну и как, баб Виклина, помогло? – остановившись, чуть присела перед ней довольная Зимава. – Никакой он не морок! Гость торговый заморский. От ладьи своей на Оке отбился, в лесу заплутал, вот к нам и выбрался, вконец отчаялся. Обещал, коли к людям выведу, на мне жениться. А мне и не жалко! – Девушка с довольной улыбкой оглянулась на Ротгкхона и раскинула руки: – Вот они, люди-то!

– Бесстыжая ты девка, Зимава! – укоризненно покачал головой пожилой Чилига. – Нечто так можно, по нелепице половину судьбы от мужика требовать? Несчастье с путником стряслось – а ты и пользуешься! Не слушай ее, мил человек, срамницу этакую. Такое обещание гнилушки болотной не стоит! Отдохни с устатку, подкрепись, да и ступай себе в город с чистой совестью. Никто тебе и слова дурного не скажет.

– Еще как скажет! – тут же парировала Зимава. – Я его от Лягушачьей вязи отвела. Жизнь, почитай, спасла. По следу заметила и от самой топи завернула. Нечто жизнь людская ракитового куста не стоит?

– Ты, мил человек, что, так с походным мешком и заплутал? – с подозрением поинтересовался парень из-за жердяной изгороди. – С мечом и копьем от ладьи отстал?

– Бывалый воин с копьем и мечом никогда не расстается, – спокойно возразил Ротгкхон. – Смерть, она ведь завсегда рядом. Токмо и ждет, когда расслабишься. Из-за мешка же моя напасть как раз и случилась. В сторонке от глаз хотел кое-какие припасы перебрать. Те, которые постороннему глазу лучше не показывать, дабы корысти лишней в душе не пробуждать. Вот со сторонением и перестарался. Так спрятался, что обратной дороги опосля не нашел.

Отговорка эта вызвала у деревенских немалое изумление. Глядя на воина с тяжелой золотой гривной на шее, с золотой застежкой плаща, двумя рядами крупных золотых пуговиц на груди, золотыми кольцами на пальцах и золотыми накладками пояса – трудно было поверить, что путник боится вызвать чью-то корысть содержимым вещмешка.

– Платье девичье у тебя тоже завсегда с собой имеется, добрый молодец? – с ехидством поинтересовалась баба Виклина. – Без меча и платья от ладьи не отлучаешься?

– Ну, так я его и смотрел… – запнувшись, пробормотал Ротгкхон.

Вот именно на этом, на подобных мелочах и засыпаются многие вербовщики в чужих мирах! Пилот, привыкший раз в два-три дня кидать запачкавшуюся форму в утилизатор и вместо нее распечатывать свежую, совершенно забыл, что в древних мирах все это происходит намного сложнее.

– Вез, небось, кому-то, – предположила другая женщина. – В подарок!

Ротгкхон открыл рот – и тут же закрыл. Воин не мог приготовить платья для торга – он ведь не купец. Да и не торгует здесь никто и никогда готовой одеждой, только тканями. Подарок родственникам отпадал – он здесь чужеземец. И оставалось одно…

– Невеста! – охнула, догадавшись, баба Виклина и тут же прикрыла рот ладонью. – Невесту он где-то здесь присмотрел и с подарками за ней из дома возвертался!

Ну да. Ротгкхон, лихорадочно перебирая в уме различные варианты, ничего другого придумать тоже не смог.

– Зимава! Бесстыдница! Разлучница! – на все голоса сразу со всех сторон зашумели туземки. – Как у тебя рука поднялась! Как язык-то повернулся! Да чтобы у тебя ноги отсохли – жениха от нареченной отрывать!

– Он ей еще не клялся, а мне уже – да! – упрямо развела руками девушка. – Теперь мой!

– Как же ж ты такое сказываешь, как себя ведешь…

Положение спасли две девчонки, что промчались со всех ног мимо оград и кинулись на Зимаву:

– Сестра! Сестреночка! Ты пришла, ты вернулась!

– Все хорошо, милые мои, – по очереди поцеловала каждую из них в макушку девушка. – Я пришла, я вернулась. Сейчас мы покушаем, и расскажете, что без меня делали. Вы нашли чего покушать?

– Лесной дядя, – из-под руки Зимавы глянула на Ротгкхона младшая. – Дядя на меня смотрел.

– Дядю зовут Лесослав, Пленка, – ласково ответила девушка. – Теперь он будет жить с нами.

– Дядя нас купил? – испуганным шепотом поинтересовалась средняя.

– Нет, Чаруша, дядя хочет на мне жениться, – покачала головой Зимава.

– А почему на тебе?

– Потому, что это я его нашла…

Ротгкхон услышал шорох за спиной, резко обернулся, качнув вниз боковым копьем. Сверкающий кончик скользнул над самой пылью, и паренек, перескочивший ограду, предпочел попятиться назад.

Впрочем, он, похоже, и не думал подкрадываться к гостю. Просто поленился обходить изгородь через далекую калитку.

– Ты можешь не выполнять клятвы, путник, – еще раз предложил Чилига. – Требовать награды от человека, попавшего в беду, грех. Да еще судьбу свою ломать из-за какой-то бесстыдницы. Отправляйся к своей нареченной с чистой совестью, никто о тебе дурного слова не скажет.

– Я никогда не нарушаю своего обещания, – твердо отрезал Ротгкхон. – Лучше утонуть в болоте, нежели жить лжецом.

– Дело твое, – пожал плечами селянин.

– Пойдем, Лесослав, – наконец отпустила сестренок девушка. – Я покажу тебе наш дом.

Дом трех сирот оказался совершенно крохотным, чуть не втрое меньше посадочного модуля. Шагов десять в длину, шагов в пять ширину, и то снаружи.

«Впрочем, – напомнил себе вербовщик, – это не жилое строение, а всего лишь баня. Место, где туземцы каждые семь дней принимают водные процедуры».

И для этих целей изба была очень даже неплоха: две комнаты, большая и маленькая, в каждой – полати. Каменная печь без дымохода, засыпанная валунами, деревянные щипцы для забрасывания раскаленных камней в деревянную кадку с водой. Так, насколько понимал Ротгкхон, туземцы кипятили воду. Медные котлы, которые можно вмуровать в печь, были слишком дороги, и о них только сказывали иногда смердам счастливчики, побывавшие в богатых княжеских домах.

– Перекусим, потом разбираться будем, – решил вербовщик, скидывая мешок в первой комнате. Он размотал верхний клапан, достал новенький котелок, протянул Зимаве: – Вскипяти воды.

– Лучше не здесь, – покачала она головой. – Дым долго выветривается, ночью глаза щипать будет. Лучше на дворе. Сейчас по ночам тепло, дом можно не греть.

– Какой красивый! – охнула Чаруша и погладила сверкающий котелок пальцем. – Он, наверное, очень дорогой, да? Он ведь на огне испачкается, закоптится!

– Милая, у дяденьки каждая пуговица на рубахе дороже нашей бани стоит, – тихо сказала ей Зимава. – Медного котелка для каши ему не жалко.

Ротгкхон только улыбнулся в ответ: милая, наивная старина! Измеряют ценность предметов их химическим составом и сложностью форм!

Между тем даже бытовым плоттерам было абсолютно все равно, что печатать: хоть золотые пуговицы, хоть мечи с ножами, хоть котелки с жемчугами, хоть толстый плащ, имитирующий шерсть. По расходу материала, кстати, в его снаряжении самой дорогой вещью была именно епанча, не имеющая никаких украшений. Вместо нее можно было бы нашлепать несколько горстей золотых и жемчужных побрякушек. А в здешнем мире одна блестючка из мягкого желтого металла ценилась как сто натуральных плащей.

Парадокс…

– Дядя, а ты и здесь будешь на меня смотреть? – поинтересовалась Плена, хлопая изумрудными глазками.

– Буду, – кивнул вербовщик. – А ты можешь смотреть на меня…

Он прихватил копье и шагнул на улицу, уже на ходу начиная крутить боковиной около себя. Выбрал открытое место рядом с заросшим высокой полынью пепелищем и затанцевал, отбиваясь от воображаемого противника.

Что бы там ни придумывали медики, какие бы мышечные стимуляторы, релаксаторы и активаторы ни создавали – любые космонавты в полетах всегда теряют навыки и силу. Сидячая служба, переменная гравитация, много сна и мало действия. Природу не обманешь – и чтобы вернуть навыки и восстановить активность тела Ротгкхону требовалось несколько дней напряженных тренировок.

Поэтому, не жалея сил и времени, он садился и поднимался, прыгал, кувыркался – не переставая при этом удерживать вокруг себя плотную защитную стену из рассекающего воздух клинка.

Селяне поглядывали на это действо издалека и наверняка делали для себя верные выводы по поводу доступности золотых гривен и пуговиц нежданного гостя. Плена же радостно запрыгала, захлопала в ладоши:

– Дяденька меня научит?! – Она кинулась к вербовщику, и он вынужденно остановился.

– Осторожнее, зацеплю!

– Дай! – потребовала она.

Ротгкхон хмыкнул, вложил ратовище копья ей в руку – и тяжесть оружия тут же оттянула девчоночью руку до земли.

– Дядя обманул, – заплакала Плена, бросив боковину на землю. – Дядя плохой!

Она кинулась к сестре и обняла ее за талию, плаксиво жалуясь. Та стала поглаживать несчастную по голове, следя за водой в котелке. Чаруша сидела у обложенного камнями очага на корточках и старательно подпихивала хворост в пламя. Пожалуй даже, девочки следили не за водой, а любовались невиданным сокровищем, нежданно попавшим в руки. Медный котелок по здешним меркам был редкостным достоянием.

– Кипит!!! – громко сообщила Зимава.

– Снимай! Сейчас контейнер принесу…

Разумеется, в полевых условиях вербовщику следовало использовать местные продукты. Но прежде, чем использовать, их нужно было найти, а потому на первое время Ротгкхон прихватил с собою сублимированную белковую смесь, что разводится горячей пресной водой в соотношении один к восьми.

Разумеется, вычислять пропорции вербовщик не стал – бухнул на глазок несколько ложек, хорошенько размешал, давая продукту пропитаться жидкостью, а когда от того запахло витаминизированной пастой, первым зачерпнул солидную пайку коричневого паштета.

– Готово, – растерев пищу по нёбу, решил он. – Налетай!

Девочки, не дожидаясь повторного приглашения, быстро заработали ложками. Вербовщик, несколько удивленный такой торопливостью, откушал всего немного и обратил внимание, что Зимава к котелку не тянется вовсе:

– А ты чего дожидаешься? – не понял он. – Тут, похоже, зевать нельзя!

– Мы-то уже кушали, – разворошила догорающий хворост девушка. – А они – еще нет. Схожу к роднику за водой, а то в кадке совсем пусто.

– То был завтрак, Зимава, – не понял Ротгкхон. – А это обед.

– Ну-у… – Девушка не стала вдаваться в подробности, а просто взяла от бани коромысло, две бадейки из стянутых кожаным кольцом деревянных реек и отправилась вниз по склону.

– Понятно… – Вербовщик по здешнему правилу тщательно облизал ложку и спрятал в специальный поясной чехольчик.

Этот туземный обычай, в отличие от многих иных, ему сразу понравился: когда своя ложка всегда с собой и ешь только ею – меньше шансов подцепить заразу, коли с чужаками из одного котла хлебаешь.

Девочки, правда, по микрофлоре были чисты – две из сестер совершенно точно, аварийный комплект антибиотиков и вирусоподавителей на модуле имелся. Но все равно – зачем рисковать понапрасну?

– Ой, как это было вкусно! – Младшие уже успели добить весь паштет, и Чаруша, пока ее сестра вылизывала котелок, старательно приводила в порядок свой деревянный черпачок. – Мы теперь всегда так вкусно кушать будем, дядя Лесослав?

– Всегда, – согласно кивнул вербовщик.

Плена, покончив с котлом, оставила его на траве, кинулась к нему, обняла, прижавшись ухом к животу:

– Ты хороший, дядя Лесослав! Жалко, Зимава, а не я тебя нашла!

– Ничего страшного. Мы все равно будем вместе, – похлопал ее по спине вербовщик.

– Ой, дядя Стражибор! – У Чаруши вдруг округлились глаза, и она шмыгнула за баню. Плена на предупреждение никак не отреагировала. Она, похоже, вообще ничего не боялась. Не умела…

– Мир сему дому! – громко поздоровался с дороги невысокий розовощекий толстячок со взъерошенной бородой и густыми курчавыми усами. Голову гостю укрывала матерчатая шапочка, расшитая непонятными рунами, одет же он был в длинный бесформенный балахон.

Впрочем, в разгар буднего дня в деревне все выглядели одинаково. Дармоедов здесь не обитало, от зари и до заката работали все. Даже волхвы – а это, как понял вербовщик, был именно он.

– Здоровья тебе, мил человек, – кивнул в ответ Ротгкхон. – Никак, от пашни оторвали?

– Да какая пашня, когда хлеба скоро колоситься начнут? – рассмеялся толстяк, отмахиваясь от мух длинным прутом. – А вот крышу у сарайчика доделать не дали, твоя правда. Закончить сие дело надобно, пока дожди не начались. Похвист – он паренек переменчивый. Сегодня спит, завтра грозу надует. А ты, стало быть, тот самый чужеземец и есть, коего Зимава в лесу подобрала?

– Можешь называть меня Лесославом, мудрый человек, – освободившись от цепких объятий Плены, подошел ближе к гостю вербовщик. – Мыслю, не верит никто, что в чащах ваших живого путника встретить можно? Селяне проверить послали, не оборотень ли я часом?

– Больше к мороку склоняются, – не стал отрицать очевидного волхв. – Да токмо Карачун иной раз такие хитрые порождения засылать к смертным придумывает, что обычному пахарю и в голову не придет. Сказывают, големы земляные в Муром заглядывали. Чудища соломенные полуденница сотворить способна, русалки же иные от девок столь неотличны, что на них мужики даже женятся и детей заводят.

– Суровый дядька ваш Карачун. Однако казалось мне, он только зимой так лихо хозяйничает?

– Зимой у него праздник, Лесослав, – покачал головой волхв. – А начудить он в любой день способен. Особливо в ночь.

– И как же вы с ним боретесь, мудрый человек, коли его власти в любой день и час хватает?

– Добром, чужеземец, добром, – покивал волхв. – Идол его в святилище нашем наравне с прочими стоит. Подарки ему носим, яствами угощаем, Чернобогом ласково называем. Глядишь, вредить и перестает. Что же мы через порог беседуем, чужеземец? Выходи ко мне, сделай милость.

Ротгкхон не очень понял, о каком пороге говорит гость, но все же шагнул из покосившейся калитки на пыльную дорогу.

– Для несчастного, что много дней в чаще плутал, выглядишь ты зело довольным, – склонив голову набок, обошел его Стражибор. Опущенный прут, волочась следом, очертил по пыли полный круг. – Не исхудал, не обтрепался.

– А чего мне худеть? Огниво и подстилка с собой, еды в лесу в достатке, сквозь буреломы не ломился. Одно плохо, друзей своих потерял. Теперича ждать придется, пока назад поплывут.

– Из каких же ты краев будешь, Лесослав? Каким богам вы молитесь, кому службу несете? – Волхв, небрежно, словно балуясь, нарисовал возле края замкнутого кольца одну руну, другую. Третью…

Ротгкхон сделал вид, что не замечает этой наивной хитрости и ответил:

– Служим мы великому собирателю, повелителю миров. – Понятия «империи» в русском языке, увы, не имелось, а пересказывать его смысл вербовщик счел слишком долгим занятием. – Молимся же мы девяти друидам, что разошлись в начале творения во все концы Вселенной нести смертным свет истины.

– Вот как? – Волхв так заинтересовался, что даже перестал выписывать защитные символы. – Что же это за друиды такие великие?

– Верим мы, – ответил Ротгкхон, – что, сотворив Вселенную, создатель собрался обучить детей своих, наделенных искрой разума, любви, совести и мудрости, воспитать равными себе, дабы не испытывать более горького одиночества. Однако же миров обитаемых оказалось так много, что попасть сразу во все не смог даже он. И тогда создатель разделился на девять сущностей, дабы донести до каждого хотя бы часть своей любви и знания. В каждом из миров пришедшего к ним друида считают богом, но на самом деле высшую истину можно познать, только объединив в единое целое все девять мудростей. Искать новых друидов, новые учения, есть священный долг каждого приверженца нашей веры. Смысл нашего служения.

– Ты пришел к нам искать одного из друидов?

– Это было бы огромным счастьем, Стражибор. Но, мне кажется, вы следуете учению третьего друида.

– Откуда ты знаешь мое имя? – встрепенулся волхв.

– Девочки назвали.

– А-а… – Толстяк вернулся к начертанию рун. – И многих друидов вы успели найти?

– Наши святилища смогли собрать пять учений пяти друидов, – ответил Ротгкхон. – Четверо все еще не допустили нас до своей мудрости.

– Каковы они? Те, которых вы встретили?

– Они разные, Стражибор. Разные, как и должно быть сущностям, из которых складывается единое целое. Девятый друид похож на вашего Чернобога, третий подобен Сварогу, пятый холоден, как камень мельницы, седьмой горит, как пламя в горне кузнеца, четвертый неслышен, как спящее озеро… Кто из них интересен тебе больше прочих? Сказать, кто из них является покровителем колдунов?

– Я знаю, – продолжая чертить, кивнул волхв. – Ты заметил мое чародейство с самого начала. Но ты не испугался, чужеземец. Это хорошо. Болотник, анчутка или иная нежить давно бы бросились наутек. Но я все-таки закончу, ты не против?

– Пожалуйста, – только улыбнулся Ротгкхон. – Коли у селян подозрений не будет, то и мне спать спокойней.

– А какому друиду поклоняешься ты, чужеземец? – спросил Стражибор.

– Как и положено искателю истины, я стараюсь совместить в душе все известные учения. Ведь ты, волхв, принося жертвы Карачуну, не отрекаешься ни от Хорса, ни от Похвиста, ни от радуниц.

– Дядя Стражибор… – Зимава поднималась по дороге, тяжело переставляя ноги, и даже говорила с трудом. – Ты уже знаком с моим женихом?

– Да, девочка, – кивнул толстяк, наконец-то закончил свою работу и с гордостью отступил: – Чрез эту линию ни одна нежить переступить не способна! От лихоманки она тоже хорошо оберегает, крикс же болотных, банников и домовых вовсе насмерть держит.

Зимава замерла, бледнея на глазах.

– Давай помогу, – быстро подступил к ней Ротгкхон, развел руки и снял одновременно оба ведра. И от той легкости, с которой он это сотворил, девушка и вовсе стала похожа лицом на снег.

– Ты… – с трудом выдавила она, но фразы так и не закончила.

– Не беспокойся, милая, мне не тяжело. – Он направился к бане.

Зимава, чуть помешкав, кинулась следом, нагнала у двери:

– Как ты смог? Как перешагнул запретную черту?!

– Я собирался уйти в мир людей. – Вербовщик поставил ведра за порог. – И хорошо подготовился. Ну что, Зимава? Теперь хоть кто поверит, что я леший, а не обычный путник, заблудившийся в лесу? Несчастный, которого ты обманом заставила на себе жениться?

– Ты отказываешься? – сглотнула девушка.

– Нет, уговор есть уговор, – покачал Ротгкхон головой. – Я на тебе женюсь, а ты навечно сохранишь тайну того, кто я такой. Но больше не думай, что это такая уж страшная угроза. Я всегда могу доказать, что я самый обычный смертный. Ты будешь молчать?

– Клянусь могилой матери!

– Тогда сказывай, чего делать? Мне искать сватов, или ты просто сговоришься с волхвом об обряде? Только имей в виду: сватов тоже придется искать тебе. Я здесь не совсем здешний.

– Я упрежу Стражибора! – расцвела улыбкой Зимава, метнулась к оставшемуся на дороге толстяку. Пока вербовщик переливал воду из ведер в большую деревянную кадку, успела его в чем-то убедить, завела во двор.

– Вправду ли ты согласен, чужеземец, взять в жены Зимаву нашу, сироту и бесприданницу, без раздумий и помолвок, без гуляний и праздников, без совета с родичами своими либо друзьями? – сурово поинтересовался волхв. – Ведомо мне, не так просто клятва твоя дана, не так безмятежно вы встретились.

– Когда я встретил ее в чащобе, Стражибор, она показалась мне невероятным чудом, показалась прекраснее богини красоты. И потому клятву свою я давал со всей искренностью.

– В твоем положении даже старая знахарка показалась бы желанной, Лесослав. Чего может стоить обещание, данное от полной безысходности? Тем паче, сказывают, иная дева была у тебя на примете, к иному порогу ты путь свой держал? Хорошенько поразмысли, иноземец! Семьи должны создаваться для радости, а не по нужде.

– Что за смысл в клятвах, если отрекаться от них при первой возможности, Стражибор?

– Честность твоя достойна восхищения, – кивнул волхв. – Однако же заветов Сварожьих она заменять не должна. Зимава, освободи его от данного обещания. Скажи, что возвращаешь данное слово гостю своему назад.

– Шум какой-то на дороге! – привстала на цыпочки девушка. – Не иначе, боярин какой приехал?

– Зимава! – сурово повысил голос Стражибор.

– Да правду говорю, гомон какой-то!

– Ты отказываешься?

– Нет, не отказываюсь, – фыркнула девушка и притопнула ногой: – Лесослав, я освобождаю тебя от данного обещания!

– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул толстяк, скинул свою странную шапочку, пригладил жесткие волосы. – Теперь, чужестранец, когда ты свободен от своей клятвы, я хочу спросить тебя еще раз: ты все еще согласен взять дщерь нашу Зимаву в свои законные жены? После сего согласия она останется рядом с тобою до конца дней твоих, и ты обязан будешь заботиться о ней со всем тщанием, и о детях ваших, и изменить ничего более уже не сможешь!

– И правда какая-то толпа по дороге тащится, – глядя через его голову, ответил Ротгкхон. – С оружием!

– Вы чего, шутки шутить вздумали?! – возмутился волхв. – Вот я вас…

– Я согласен! – вскинув руки, торопливо перебил его вербовщик. – Я все равно хочу взять ее себе в жены!

– Ну, коли желание твое твердо, завтра к полудню жду вас у родника, – кивнул Стражибор. – Рад за вас, дети. К лучшему сие. Сердцем чувствую, к добру… А что там за шум?

Он повернулся – и охнул от неожиданности, вскинув руку к простоволосой голове:

– Чур меня! Никак князь едет?

Лошади дружинников двигались без торопливости, величавым спокойным шагом. Настроение у княжича Святогора было не то, чтобы мчаться куда-то сломя голову, да и наказ братский был разумным и ясным: показать смердам, что не даром их правитель с воинством оброк мужицкий проедают. Про сечи в землях далеких деревням знать, верно, и не к чему, а вот серых разбойников приструнить, которые то скотину задерут, то овчарню разорят, а то и ребенка утащат – за это в каждом селении поблагодарят от души.

Местный люд и правда сбирался вдоль дороги, кланялся, скинув шапки, кричал здравицы, всматривался в суровых плечистых воинов и младшего княжича. Святогор в ответ на приветствия кивал, иногда даже поворачивая голову и вглядываясь в лица смердов, словно кого-то узнавая или пытаясь припомнить. Подданные должны знать, что для князя они вовсе не на одно лицо, что он знает их, не чурается и оберегает из любви, а не со скуки.

Деревня Притулка была третьей и предпоследней на их пути в Муром. Святогор привычно кивал смердам в серых потных и запыленных рубахах, бородатым и с небритыми головами, – когда на общей серой массе неожиданно резко ударило по глазам яркое пятно. В стороне от дороги, на разоренном дворе, не имеющем ничего, кроме бани и старого овина, стоял возле тощей бабы воин в непривычно короткой атласной рубахе со множеством золотых пуговиц, в синих свободных шароварах, заправленных в сиреневые сапоги, да еще и с мечом на странном поясе с вертикальными ремешками. И лицо у воина тоже было непривычное, нерусское.

Княжич еще только натянул поводья, а в направлении его взгляда уже поскакали молодые удалые гридни, помахивая плетьми:

– Ты почто, грубиян, княжичу не кланяешься? – грозно поинтересовался Бонята: дружинник молодой, всего два года на службе, ничем себя особо пока не проявивший, а потому постоянно исходящий непомерным гонором.

– С чего мне кланяться? – усмехнулся незнакомец, отступая к лежащему на земле копью, но глядя на Святогора. – Я человек вольный, надо мной власти ни у кого нет. Вот возьми меня на службу, княже, жалованье достойное положи. Тогда поклониться и потружусь.

– Сколько же серебра ты для себя достойным считаешь, иноземец? – поинтересовался княжич.

– А ты меня испытай, – предложил воин. – Поставь супротив самого сильного из своих витязей. Коли одолею воина, его жалованье мне и клади.

– Хвастун! Давай со мной! Со мной справиться попытайся! – спрыгнул на землю Бонята. – На чем драться хочешь?

Святогор укоризненно покачал головой. Бонята был его даже старше, но явно не понимал, что взрослый воин в дорогой одежде и с особым личным оружием наверняка прошел не одну сотню жестоких схваток. И если до сих пор жив – неопытному юнцу с ним лучше не связываться.

– Зачем тебе жалованье, иноземец? – подъехал к княжескому стремени боярин Валуй. – На тебе злата столько, что сам десяток ратников на год нанять можешь.

– Что на мне, то мое, витязь. Зачем тратиться, коли сверх этого еще серебра получить можно?

Боярин глянул на княжича. Тот пожал плечами. Дружинник спешился, забрал с крупа лошади щит, направился к иноземцу, вытягивая меч, приказал новику:

– Бонята, дай ему щит.

– Не нужно, – отмахнулся Ротгкхон. – Мой клинок длиннее. Без защиты как раз на равных окажемся.

Боярин Валуй спорить не стал. Он плашмя ударил мечом по своему щиту, показывая, что начал бой, ринулся вперед. Вербовщик выхватил свой клинок, оказавшийся намного уже, но в полтора раза длиннее, метнулся навстречу. Гридня отступать не захотел, чуть сдвинул деревянный диск, рубанул сверху вниз. Ротгкхон, не замедляя бега, отбил клинок влево, коленом врезался в низ щита. Тот, качнувшись в рукояти, открылся сверху, и вербовщик возвратным движением меча резанул в открывшуюся щель на всю длину своего клинка.

Дружинник, спасаясь от верной смерти, резко откинулся назад, распластавшись на траве, тут же вскочил, нанес удар набегающему врагу окантовкой в грудь – но тот внезапно, поджав руки, прикрылся широким эфесом, стремительно провернулся, словно прокатился по щиту, и с размаху рубанул боярина по затылку… Разумеется – плашмя, и разумеется – не со всей силы.

– Проклятый инородец! – Гридня развернулся, снова ударил клинком по щиту, вызывая незнакомца на новый бой.

– Хватит! – резко приказал Святогор. – Больно вы разгорячились. Так и до настоящей крови дойдете. А нам это ныне ни к чему.

Ротгкхон резко выдохнул, передернул плечами и спрятал меч.

– Что скажешь, княже? – широко улыбнулся он. – Достоин ли я жалованья, равного с этим бойцом?

– Умение драться не главное в дружиннике, – задумчиво ответил Святогор.

– Знаю, княже. Но преданность и дисциплину я могу доказать только в долгом походе!

– Это хорошо, что ты ценишь верность и исполнительность, иноземец, – кивнул княжич. – Очень важное умение.

– Это мой жених! – вдруг решила похвастаться Зимава и, подбежав, сцапала Ротгкхона за локоть. – Его зовут Лесославом. Он из гостей торговых, но отстал от своих.

– Чегой-то старовата баба для невесты! – заржал Бонята.

Ротгкхон снял руку девушки со своего локтя, поманил его пальцем:

– Иди сюда! – и положил ладонь на рукоять меча.

– Чего я не терплю в дружине, Лесослав, – нравоучительно сообщил Святогор, – так это усобиц. Меж своими распрей быть не должно.

Вербовщик нахмурился, но руку с меча убрал. Бонята, прикусив язык, заторопился в седло и тут же ускакал к дороге.

– Совет да любовь, – кивнул княжич. – Надумаешь верность доказать, приходи, Лесослав. Посмотрим, стоишь ли ты боярского серебра.

Он поворотил коня, промчался через двор, перемахнул изгородь. Следом на рысях поскакала малая дружина.

– Славный юноша, – глядя ему вслед, решил Лесослав. – Молод, но разумен, дисциплина в кулаке, бойцы крепкие. Хочу!

* * *

Охотники вернулись в Муром уже в сумерках. Настолько поздно, что за последним из гридней стража сразу заперла ворота, надежно закрепив створки широкими толстыми дубовыми балками. Снаружи их закрыл пролет моста из расщепленных вдоль бревен. По узким улочкам воины доехали до детинца, и здесь тоже за ними затворились ворота. Подбежавшая дворня приняла лошадей, стала их расседлывать, снимать тяжелые сумки с добычей, отводить скакунов к стойлам, на ходу отирая бока и спины соломой.

Святогор первым поднялся на крыльцо бревенчатого княжеского дома, пропахшего дегтем и дымом, толкнул тяжелую створку и увидел брата, беседующего с Радогостом, нервно перебирающим в пальцах костяные четки.

Вышемир улыбнулся, шагнул к нему, крепко обнял:

– Рад, что ты вернулся! Уже тревожиться начал. Больно долго вы до города добирались.

– Ты же сам повелел по деревням проехать, смердам стаю перебитую показать? – не понял упрека княжич.

– И то верно, – отступил Вышемир. – Скажи гридням своим, пусть в трапезную идут. Стол накрыт уже, как раз ужинать собирались.

– Да, княже, – кивнул Святогор. – Плащ токмо и пояс походный в горнице своей оставлю.

Вышемир ранее не выказывал столь великой ласковости, и неожиданная заботливость брата вызвала у Святогора нехорошее предчувствие. Тем более – после досадной неприятности, случившейся накануне в лесу.

– Он любит тебя, – сказал князю волхв, когда младший княжич скрылся из виду.

– Я его тоже люблю, – кивнул Вышемир. – Он весь в отца, истинный князь. Но настоящим сможет стать только после моей смерти.

– Ты не о том думаешь, княже! Святогор никогда не поднимет на тебя руку!

– Я видел, как он смотрел на меня, Радогост. Как пускал стрелу. Как передумал лишь в самый последний миг.

– И все-таки он передумал.

– Я знаю. И все-таки князем он сможет стать лишь тогда, когда я отправлюсь к отцу.

– Такие мысли Муром до добра не доведут, княже. Негоже ссору в семье своей затевать. Святогор храбрый воин, воевода удачливый, в дружине любим. Не поймут ратники, коли ни за что опалу на него наложишь.

– Все знаю, волхв. Брату моему равного на поле бранном нет, и для Мурома он ценность великая. Однако же жить с ним рядом – это как самострел в коридоре от татей поставить. Вроде и верное оружие, и послушное, и нужное… Но чуть ошибись, и разом он для тебя же смертоносным окажется.

– Аккуратность в любом деле важна, княже.

– И дружина княжеская моей должна быть, а не Святогоровой! – в сердцах добавил Вышемир. – Ему в рот смотрят, ровно он на столе муромском сидит, а не я! Пойдем, Радогост, ужинать. Дружина, верно, заждалась.

Несмотря на поздний час, в трапезной было светло от десятков маканцев [2]2
  Маканцы были разновидностью свечей, получаемых путем макания фитилей в растопленный жир. Сколько раз макнешь – такой толщины свеча и выйдет. По слухам, они были некрасивыми, горели с копотью и плохо пахли – но зато были дешевы и общедоступны.


[Закрыть]и подвешенных к балкам масляных ламп. Уставшие за день и проголодавшиеся дружинники уже собрались здесь. Ближние к правителю гридни собрались возле стола, поставленного напротив входа, гридни Святогора – у одного из столов, стоящих поперек. Вышемир отметил, что свита младшего брата раза в полтора больше княжеской, но вслух ничего не сказал, прошел к высокому креслу за старшим столом, сел. Следом разместились на лавках его ближние помощники. Однако остальные дружинники остались стоять. Волей-неволей, но Вышемиру пришлось ждать прихода брата.