Текст книги "Наследник"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

В комнате было многолюдно. Возле трона возвышался хмурый Дубыня, столь же привычный возле князя, как Журба возле княжича, боярин Горислав стоял по другую сторону, еще несколько незнакомых воинов молчали чуть дальше. Судя по шубам и украшениям – воинов знатных, зажиточных бояр.

– Здрав будь, княже, – уважительно приложил руку к груди Ротгкхон. – Полагаю я, дошли до тебя слухи об истинной причине моего появления в сем городе, и потому спешу поклониться, дабы мог ты все узнать из первых уст, не подозревая меня в нечестности.

– Вот как? – Князь откинулся на спинку кресла, поставил руку на подлокотник, опер голову: – Ну, коли так, то сказывай.

– Послан я был своим повелителем в русские земли, ибо известно ему, что нет воинов храбрее здешних, и потому не устрашатся они ни врагов, ни друзей самого невероятного вида.

– Друзей? – удивился боярин Горислав.

– Да, побратим, – кивнул вербовщик. – Сражаться со страхом куда легче, нежели признать в нем своего друга.

– Узнать друга в чудовище?

– Постой, боярин, – вскинул палец Вышемир. – Дай сотнику договорить. Ты хочешь признаться, Лесослав, что нанялся ко мне в дружину только для того, чтобы выбрать самых лучших моих воинов и сманить их в иные края?

– Нет, княже, отдельных воинов моему повелителю слишком мало. Его именем я желаю просить у тебя всю дружину целиком, во главе с княжичем Святогором.

– Эк, чего удумал! Каков наглец! – переглядываясь, зашумели бояре. – Дружину нашу отобрать!

– Дабы никто не сомневался в моей серьезности, княже, я готов выплатить дружине задаток, дабы оставшиеся в городе семьи могли не голодать в те долгие три года, пока мужья их и братья службу будут нести в дальних краях.

– Ты хоть на миг задумался, прежде чем подобное сказывать?! Рати уйдут – город же беззащитным останется! – возмутился кто-то особенно громко, вынудив князя снова вскинуть палец.

– Отчего же ты решил, что я на подобную глупость соглашусь, иноземец? – приподнял брови Вышемир.

– Святогор не раз сказывал, что ты мудрый правитель, княже, – улыбнулся Ротгкхон. – Ты не упустишь такой возможности.

Князь Вышемир задумчиво промолчал, и боярин Горислав воспользовался паузой:

– Сказывают, не просто к повелителю иноземному ты воинов муромских зовешь, а к самому Сварогу на службу?

– Прародитель рода русского ведет долгую битву против вселенского зла, против черных колдунов, опасных духов и темных демонов. Многие другие духи и демоны, странные существа, порожденные колдовством, помогают ему в этой борьбе, и потому особо важно, чтобы дружина не испугалась этих союзников.

– Служение Сварогу есть великая цель, – неожиданно признал князь, – и долг каждого сварожича. Оставьте меня с сотником наедине, бояре. Хочу я у него вызнать секреты особые, что меж нами должны остаться.

Ротгкхон улыбнулся снова. Он был уверен, что муромский правитель поймет свою выгоду без подсказок. И спрашивать князь, разумеется, стал не о Свароге и небесах, а о вопросах куда более важных:

– Святогор согласен пойти в поход в неведомые земли?

– Нет. Но я с ним уже начинал этот разговор. Полагаю, он согласится.

– Уверен?

– Его связывает клятва, преданность Мурому и княжеская гордость. Полагаю, твой приказ отправиться в поход станет для него решающим. Особенно если я смогу развеять прочие сомнения.

– Если ты заберешь дружину – кто защитит город при булгарском набеге, кто станет выходить на службу в порубежье, кто оборонит порубежье от степных банд?

– Что опаснее для благополучия города: малая дружина – или большая, но неведающая, кому служить? Я заберу всех, кто откликнется на призыв Святогора. Тех, кто более всего предан именно ему. Не все согласятся бросать дома и семьи, не все решатся уходить в неведомое. Те, кто останется, будут служить тебе, ибо здесь не останется иного повелителя. Бояре, что склонились под твою руку изначально, и так при тебе. Так что не опустеют ни стены, ни кордоны муромские. Казна тоже при тебе – а нурманов, что животами своими торгуют, да детей боярских, без земли оставшихся, окрест хватает. Бросишь клич, наберешь вскорости дружину новую, свою, токмо тебе преданную. Три года – большой срок. Через три года будешь сидеть твердо. Вернется твой брат, конечно, со славою, да токмо подзабудут его горожане, звать на стол не станут. Это сейчас князя в Муроме можно переворотом быстрым поменять. Через три года для сего город придется осадой и штурмом брать. Святогор же скорее на защиту твою завсегда встанет, нежели против воевать начнет. Это сейчас так все складывается, что вы вдвоем у одного трона оказались. Тут и захочешь благополучия – ан все едино неуютство и теснота друг на друга толкают.

– Жаден ты преизрядно, – задумчиво постучал пальцами по подлокотнику Вышемир. – Всю дружину… Коли прознает кто из соседей о сем, собрать новую времени мне не оставят.

– Я бы и больше взял, – ответил Ротгкхон, – да нету. И времени, княже, отведено мне тоже совсем немного.

– Помолчи, – попросил его муромский князь, о чем-то напряженно думая. – Хотя, пожалуй, сотню ратников среди родичей и побратимов русских я смогу собрать довольно быстро. Еще пару сотен завсегда с земель боярских исполчить можно. И новгородцы за серебром завсегда прибегут – этих токмо помани, что ни год в иные земли разбойничать ходят. С тремя сотнями отбиться можно, а к новой зиме пять-шесть сотен я и вправду наберу… Хорошо, будь по-твоему, иноземец. Десять дней тебе даю на сей подвиг. Ныне же гонцов разошлю за охотниками в Муроме служить. Дней через десять, полагаю, первые сбираться начнут. К сему времени дело свое заверши! Ступай, уговаривай. Коли надобно будет, помогу. Но токмо моему слову не поверит брат, на то не надейся. Сам свое дело завершай.

– Завершу, княже, – поклонился вербовщик.

Чрезвычайно довольный успехом, Ротгкхон стремительно вышел из дворца – и едва не врезался в Святогора, поджидающего его на крыльце.

«Быстро донесли…» – мелькнуло у него в голове, и он прижал ладонь к груди:

– Доброго тебе дня, княже!

– Ты, сказывают, меня у князя ноне купить пытался, иноземец? – чуть склонив голову набок, поинтересовался юный княжич.

– Ты не можешь назвать меня лжецом, Святогор, – развел руками Ротгкхон. – Тебе я говорил то же самое, что и князю. Цели своей ни от кого не скрываю.

– А разве я тебе не сказывал, что никуда из Мурома не уеду?! – рявкнул княжич. – Здесь родился, этой земле служить буду, здесь и чашу смертную из рук Мары выпью!

– Тише ты, княжич, люди же услышат! – резко приблизившись, шепнул ему на ухо Ротгкхон.

– А мне стыдиться нечего!

– Тише… – снова повторил вербовщик. – Али ты забыл, что от стола здешнего тебя всего одна смерть отделяет? Дружина тебя любит, ради тебя на все готова. Восемь сотен людей, привычных убивать и ничего не боящихся. Услышат, как ты хочешь здесь закрепиться, – могут и помочь… Случится с князем несчастье – вот ты и повелитель.

– Я не ищу смерти брата! – решительно, но теперь намного тише ответил Святогор.

– Тебя любят, чтут, титула княжеского тебе желают… – так же на ухо продолжил Ротгкхон. – А вдруг кто-то из твоих сотен захочет сделать тебе подарок? Вдруг кому-то из этого бесчисленного числа воинов взбредет, что ты вслух говоришь одно, а в душе жаждешь стола муромского? Ведь они желают тебе этого даже больше, чем ты сам! Коли Вышемира убьют, принять его место придется тебе. И стол муромский и позор великий. Ибо никто и никогда не поверит, что это случилось помимо твоей воли.

– Я этого не допущу!

– Как долго? Преданные князю бояре держат стражу у ворот и башен, не допуская туда дружину, караулят покои, следят за торгом, спроваживая твоих ратников в дальние дозоры. Ты полагаешь, этого никто не замечает? Воины уже сейчас смотрят друг на друга недобро. Случись большая ссора – чем она закончится? Кто возьмет верх: восемь сотен или одна? Уцелеет ли князь, устоишь ли ты перед соблазном?

– Устою!

– А устоят ли дружинники? – криво усмехнулся Ротгкхон. – И даже пусть так: случится чудо, и переворота не произойдет. Тогда тебе придется жить долгие, долгие годы в ожидании смерти брата. Видеть его ежедневно и знать, что он отделяет тебя от княжеского звания. Ловить себя на том, что желаешь ему погибели, и давить эту мысль в зародыше. И снова обнаруживать ее в своем разуме. Поверь мне, княже, такая жизнь очень быстро отравляет душу и выжигает сердце. И ты уже сам начнешь думать о ядах или несчастных случаях… Иначе брат может тебя и пережить.

– Я буду только рад! – опять повысил голос младший княжич.

Ротгкхон обратил внимание, что во дворе детинца многие воины присматриваются и прислушиваются к их беседе, повернулся и громко спросил:

– Разве двойное жалованье не будет достойной платой в дальнем походе? – Некоторые дружинники ответили с одобрением, вербовщик вернулся к княжичу: – Вот видишь?

– Ты о чем?

– Жизнь, которая тебя ждет здесь, будет хуже изгнания. Ты не воевода, ты князь! Ты должен искать славы, идти от победы к победе, твои сотни должны кричать тебе здравицы и закатывать пиры в твою честь. Сидеть в норе долгие годы и смиренно ждать смерти брата – это не для тебя. Настанет миг, когда ты сломаешься… Всего один миг слабости, всего одна ошибка, неудачно сказанное слово, соскользнувший с языка намек – и все. Позор на долгие века и никакой радости от удачи.

– И поэтому я должен стать слугой, Лесослав? Ты ведь зовешь меня в слуги, а не в князья!

– Ты и так служишь, княже, – напомнил Ротгкхон. – Земле русской служишь, городу своему, люду простому. И, кстати, брату своему тоже. Князю. Я предлагаю тебе более высокое звание. Ты будешь служить Сварогу. Самому Сварогу. Поможешь ему в великой битве, благодаря которой весь ваш мир зеленеет и расцветает, и с небес на него еще не течет огонь и не спускаются демоны.

– Это совсем другое!

– Служить Сварогу хуже, нежели малому уголку сотворенной им земли? Ты, должно быть, шутишь, княже? Или… Или думаешь, что мы с князем затеяли обманом спровадить тебя как можно дальше? Боишься менять привычную жизнь на неизвестность? Не сомневайся, княже. Имея восемьсот мечей за спиной, ты можешь не опасаться, что тебя тайком задушат в темном лесу. Я заплачу задаток, который при обмане останется у вас. Соглашайся, княже. Ты даже не представляешь, сколь невероятное и удивительное приключение тебя ждет!

– Как я могу быть уверен, что ты зовешь меня на сторону великого Сварога, а не сил Чернобога?

– Нигде и никогда я не попрошу тебя поступать супротив твоей чести и совести. Своей совести ты доверяешь, княже?

– Зело странно сие, иноземец, – развернулся Святогор и оперся локтями на перила. – Где это слыхано, чтобы боги призывали смертных на свои битвы?

– Я бы предпочел скрыть это, княже. Но то, что вам придется увидеть на нижних небесах, все равно выдаст меня с головой. Это мир колдовства, чудовищ и духов. Причем большинство из них не просто дружелюбны. Они будут нуждаться в вашей защите.

– Ты так говоришь со мной, сотник, словно я согласился, – покачал головой Святогор. – Ты ошибаешься. Я не брошу отчую землю ради золота и неведомых чудес.

– Ты вернешься. И дружина вернется. С великолепной броней из драконьего волоса, с мечами из неодолимого железа и полными карманами золота. Двойное жалованье – это ведь хорошая цена, Святогор?

Княжич цыкнул зубом, но не выдержал:

– Гривна в год каждому, десять – сотникам, и вира семье погибшего – по десять за воина и сто за сотника! И не думай, что я согласен! Я о дружине беспокоюсь, – развернулся он.

Вербовщик и Святогор встретились глазами, и оба поняли, что это ложь. Княжич никогда не сможет отделить себя от дружины, равно как дружина вряд ли решится уйти без него. А ведь воины, питаясь искусно подогретыми Лесославом слухами и надеждами, поголовно грезили обещанными им невероятными доспехами и оружием.

– Гривна каждому, десять сотнику, – кивнул Ротгкхон. – Половина сего в задаток. Договорились.

– Мне нужно подумать! – оттолкнулся от перил княжич и ушел во дворец.

– Итого, – сжал кулак вербовщик и стал разгибать пальцы по одному: – Дружина согласна, только крикни, князь согласен, духовник согласен, Святогор почти дозрел. Осталось дождаться шумного дня, прилюдно бить челом князю, звать дружину, а когда она согласится, благословения от волхва попросить. Тут-то княжич сломается обязательно, он и так на одном упрямстве отнекивается. Интересно, старый волхв согласится, или Избора придется просить? Заверну-ка я к нему…

Радогоста в святилище не оказалось. Как ответил юный волховенок лет десяти – за старцем из детинца вестник прибегал, к князю увел. Зачем – Лесослав знал куда лучше ученика жрецов. Он поклонился Велесу, поблагодарив за помощь в своем важном деле, и отправился домой, с каждым шагов все яснее вспоминая зеленые глаза Зимавы, ее губы и горячее гибкое тело… Вскоре все мысли о делах окончательно вылетели из его головы, и он уже буквально дрожал в ожидании встречи.

Калитку распахнула Чаруша, посторонилась. Ротгкхон увидел жену с поднятыми руками, белыми от муки.

– Извини, – пожав плечами, виновато улыбнулась она. – Так получилось.

– Не за что… – Он взял ее лицо в ладони и старательно поцеловал каждый его краешек, каждую морщинку, каждую бровь, каждую ресничку. Зимава жалобно попискивала, но воспротивиться его своевольству не могла, боясь испачкать мукой.

– Я к качелям сбегаю, Зимава, – крикнула Чаруша, устав ждать, пока они освободятся.

– Пусти… – прошептала девушка. – Тесто надобно раскатывать.

Леший послушался. Зимава торопливо побежала к дому, прислушиваясь к бешено стучащему сердцу. Больше всего она боялась сейчас опять почувствовать себя счастливой, растаять в руках любимого и оказаться рабой цветка и собственноручно сотворенного проклятия. Но, кажется, обошлось. Наверное, спасло беспокойство за тесто.

Ворвавшись на кухню, девушка вцепилась в скалку, надавила им на тесто, принялась разгонять его от края до края припудренной мукой, овальной доски. Положила в будущий расстегай начинку, завернула, защепила края, перевела дух, открыла заслонку топки, задвинула туда поднос с уже расстоявшимися пирожками. Вернулась к столу, взялась за следующий кусок теста. И тут, как назло, к ней сзади подступил Лесослав, положил руки на бедра и стал медленно, очень нежно целовать шею и плечи, открытые легким сарафаном.

Она стиснула зубы, не позволяя себе испытать от этого хоть каплю удовольствия, всячески изгоняя малейшие признаки приязни, удовольствия, наслаждения…

Недолгая борьба имела обратные последствия – ее сопротивление сломалось разом, и горячая волна страсти хлынула сразу во все уголки тела, души и разума, сметя сразу все… Зимава развернулась, схватила мужа, начисто забыв про грязные руки, и тоже стала целовать, ластиться, говорить что-то радостное и доброе, совершенно не понимая, что. И она летела на его руках, и срывала одежды, и тонула в постели и любви, сливалась с лешим в единство плоти, сгорая, словно тонкий фитиль восковой свечи в жарком ярком пламени, отдавая себя и вбирая сладкое бешенство вулкана…

Потом они лежали, не в силах пошевелиться от слабости, а у нее на плече обжигающе вздрагивала сбившаяся на сторону ладанка. Зимава села, сжала ладанку в кулаке, лихорадочно ища выход из надвигающегося ужаса. Это длилось всего миг, а потом, не дожидаясь, когда душа матери из-за нее опять окажется в огне, девушка достала цветок и вставила в волосы.

В этот раз печь была холодной. Рядом лежала охапка хвороста, но топить ведьмину хибару Зимаве не хотелось. Она стянула с топчана колючую двойную циновку, вышла на улицу и села на пороге, бросив камышовую плетенку под ноги. И приготовилась ждать еще одну вечность.

* * *

– Зимава! Зимава, проснись!

– Что? – Девушка поднялась, рассеянно посмотрела по сторонам. Увидела упавший на пол цветок, торопливо подняла и спрятала в ладанку.

– Там Избор примчался. Сказывает, знахарка вернулась. Та самая, известная. Никто о том пока не ведает, самое время с Пленой к ней сходить, пусть осмотрит.

– Да, конечно… – Девушка быстро оделась, сбегала, одела Пленку, спустилась вниз, собрала корзинку с пирожками, мимоходом сунула один юному волхву. Тот, забыв поблагодарить, тут же вцепился зубами в угощение.

К святилищу они прошли через слободу, еще не успевшую толком проснуться – со дворов доносился шум, лай, голоса, блеянье, но на улицу никто пока не выходил. К знахарке тоже пробрались не через главные ворота, а обходной тропой.

– Баб Додола! – остановился волхв возле одной из землянок. – Баба Додола, это я, Избор.

– Чего-то ты припозднился, внучок. – Полог откинулся, наружу вышла крупнотелая и седая простоволосая старуха, одетая совсем странно: нижняя рубаха, под ней – связанная в крупную клетку шерстяная накидка, а сверху – еще одна рубаха, не застегнутая до конца, из-за чего и было видно исподнее белье. Впрочем, возраст и слава целительницы позволяли ей не особо заботиться тем, как она выглядит.

– Доброго вам дня, бабуся, – поклонились знахарке Зимава и Лесослав. – Вот, девицу недужную привели. На тебя вся надежда.

– А по виду кровь с молоком, – удивилась знахарка. – Иди ко мне, милая! Иди к бабушке, скажи, как зовут тебя, милая?

– Пленой ее родители назвали, – поторопилась ответить Зимава. – Сестра она мне.

– Ну, вот что ты будешь делать?! – всплеснула руками баба Додола. – Нечто вас я о том спрашиваю? Она должна ответить, сама. В общем, здесь ждите, сама разберусь. Ибо токмо советы под руку будете давать. А ты, внучок, заходи. Тебе сие учение в пользу.

Знахарка за руку увела послушную и тихую Плену. Ротгкхон нашел руку жены, крепко сжал ее ладонь.

– Скажи, леший… Твой мир, в который ты хочешь вернуться, он далеко? – спросила Зимава. – Туда легко добраться? Видно ли, слышно ли его из нашего леса?

– Ты даже представить себе не можешь, любимая, насколько он далеко. Он так далеко, что это нечто непостижимое, причем умноженное на сто. Не увидеть его отсель, не услышать, не добраться. Законов его вам не понять, нравов не перенести. Для вас это мир ужаса.

– Так далеко? – вспыхнула от радости Зимава. – Леший, возьми меня с собой! Возьми, умоляю. Забери меня в свой мир, на коленях тебя прошу… – Девушка и вправду упала на колени перед мужем, крепко обняла за ноги. – Забери!

– Да ты что?! – испугался Ротгкхон, силой заставил ее встать: – Ты с ума сошла! – И тут же, спохватившись, куда мягче добавил: – Зимава, ты – половинка моей души, моего сердца, моей жизни. Это нехорошо, когда собственная душа стоит перед человеком на коленях. Никогда так не делай.

– Ты меня заберешь?

– Зимава, милая… Понимаешь, ты самая лучшая, самая прекрасная, я тебя очень люблю. Я даже не представлял, что подобное возможно, что есть сила, есть чувство, способное сломать все преграды, запреты, правила…

– Но? – побледнела девушка.

– Что «но»? – не понял вербовщик. – Ты самая лучшая, я тебя очень люблю. Я не способен с тобой расстаться, и если ты согласишься полететь со мной, сделаю все возможное, чтобы ты смогла перенести этот ужас и осталась счаст…

– Леший!!! – Она с места прыгнула на мужа и обняла с такой силой, что у бывалого воина затрещали кости. – Как же я тебя люблю.

Она была в таком восторге, что… Что ведьмин амулет на груди полыхнул огнем. Зимава вся сжалась, но, покорная проклятию, открыла ладанку, вставила бутон в волосы… и в бессильной тоске завыла на низкий жердяной потолок.

По глазам ударило светом, она покачнулась, едва не упав – но муж успел подхватить девушку под локоть, усадить на траву:

– Что это, Зимава? – показал ей цветок папоротника Лесослав.

– Амулет, – тяжело ответила она, забрала цветок и сунула обратно в ладанку. – Если ты меня заберешь, он мне больше уже не понадобится. Никогда-никогда.

– Заберу. – Леший сел рядом с ней. – Ты будешь со мною рядом всю мою жизнь. Наша любовь станет легендой Империи, и мне станут завидовать все знакомые и чужаки со всех краев галактики.

– А еще у нас будет много-много детишек, – продолжила его мысль Зимава. – Десять мальчиков и десять девочек. И половина будет похожа на тебя, а половина на меня.

– Дети? – зачесал в затылке Ротгкхон. – Да, про это я как-то совсем забыл.

Зимава прижалась к плечу любимого, прикрыла глаза – но старалась радоваться близости не очень сильно. Ведь проклятие все еще оставалось в силе.

Наконец полог откинулся. Знахарка Додола вывела Плену, передала ее руку девушке, вздохнула:

– Печально все это, милая. Такая красивая девочка. Ей бы замуж, с суженым ласкаться, детей растить, жизни радоваться. А она… – Знахарка укоризненно покачала головой.

Ротгкхон от таких речей сперва вздрогнул, но тут же спохватился: в этом мире и в четырнадцать лет выдать замуж вполне привычно, а Плене, поди, давно больше пятнадцати.

– Так что с ней? – спросил он.

– Душа потерялась, – развела руками Додола. – Тело, вишь, живое и здоровое, а души нет. Потерялась где-то. Я звала, искала… Не откликается. Где же я ее возьму, душу-то? Уж простите старую, сие не в моих силах. Тело, коли уцелело тогда, как беда случилась, теперь живым останется. Но нет в нем человека цельного…

– Наверное, при пожаре? – оглянулась на Лесослава Зимава. – Может, тело я спасла, а сама Плена уже… угорела?

– Пойдем домой, – кратко ответил ей Ротгкхон.

Возвращение, было конечно же невеселым, и на службу вербовщик не пошел. На него все равно уже смотрели не как на сотника простого, а как на гостя дивного, и в наряды не ставили. Посему, что там творилось в детинце, он не знал. И появление утром у ворот боярина Горислава оказалось для Ротгкхона неожиданным.

– Здрав будь, иноземец, – кивнул ему гость. – Извини, на двор не захожу, в страже я сегодня. Князь велел передать, что новиков новых созывает, и Святогор завтра смотр им назначил. Ну, и прочую дружину тоже созвал, дабы слово свое при сем сказала.

– Понятно… Ты сам-то, боярин, подрядишься за Сварога воевать?

– Не знаю, сотник, – пожал плечами Горислав. – Право слово, и не знаю.

Вернувшись к жене, Ротгкхон обнял ее и поцеловал в макушку.

– Что? – подняла голову Зимава.

– Завтра у меня подвиг. Уже не маленький, а большой. Княжич дружину соберет, все ратники там будут. Самое время клич кидать. Коли князь самолично о том предупредил, стало быть, все должно пройти хорошо. С Радогостом он уже беседовал, и волхв, видно, не воспротивился. Разве токмо Святогор закапризничает. Но… Но при любом раскладе через пять-шесть дней выступаем. Готовься. Пора.

* * *

Во дворе детинца в этот день было тесно. Здесь собралась почти вся дружина Мурома – и верные старшему сыну Всеграда бояре со многими холопами, которые теснились ближе к крыльцу, и черная сотня, отжатая едва не к самой Тайницкой башне с колодцем и скрытым выходом к реке, и связанные узами общей братчины бывалые воины, и наемники из дальних земель, и совсем никчемные юнцы, сбившиеся в кучку в самом центре. Они были здесь единственными, кто явился пред княжеские очи без брони и оружия – остальная рать, с тяжелыми мечами на поясах, сверкала пластинами колонтарей и переливалась кольцами кольчуг, сияла начищенными шлемами.

Смотр есть смотр – содержащий воинство правитель желал убедиться, что дружина его целиком и полностью готова к бою, способна встать в строй в любой миг по первому призыву. Люди-то ведь бывают всякие. Кто о снаряжении заботится – в каждый миг свободный стрелы снаряжает, клинки правит, броню жиром смазывает, дабы не ржавела. А кто доспех ратный после похода в амбар забросит, меч под кровать сунет, да на торг за медом тянется – добычу пропивать. Его кликнешь – а кольчуга сгнила и в дырах, меч пятнистый, сам на ногах не стоит…

Таких криворуких лоботрясов в дружине Мурома не было ни одного. Но в первую очередь, потому, что от них, заметив неладное, быстро избавлялись.

Вот и сейчас княжич Святогор, в сопровождении верного Журбы, боярина Валуя и еще пары опытных воинов, осматривал выпячивающих грудь мальчишек, беседовал с каждым, иных щупал, других заставлял бить себе в ладонь или толкать Журбу – что представляло из себя зрелище весьма забавное. Вроде как телок, пытающийся спихнуть с места вековой разлапистый дуб.

Развлечение это привлекало наибольшее внимание собравшихся, но появление Ротгкхона тоже не прошло незамеченным. Воины подходили к нему, здоровались, некоторые даже обнимали:

– Рад видеть тебя, побратим! Давно не встречались. Как дела?

– Дела хорошо, – кивал сотник. – Святогор гривну в год для каждого дружинника истребовал, полгривны в задаток. Драконья броня и меч крепчайший каждому в пожизненное владение.

– Что, правда?

– Когда я вас обманывал, побратимы?

Он ответил так всего три раза. Но этого было вполне достаточно, чтобы известие поползло во все стороны, из уст в уста, из ушей в уши. Воины ждали этого сообщения, а потому и восприняли с полной готовностью. Ротгкхон же пробрался ближе к княжеским боярам, прошел мимо, обнялся с Избором:

– Рад видеть тебя, дружище! Поклон тебе за помощь со знахаркой.

– Так ведь не помогла же баба Додола ничем!

– Помогла. Сказала, что хуже уже не будет. Мы боялись, хворает Плена все сильнее. Совсем ведь разговаривать перестала и не делает ничего. А что душа ее пропала – с тем мы почти смирились. Она ведь не первый день болеет…

Краем глаза вербовщик заметил, что боярин Горислав взбежал по ступеням и вошел во дворец. А заодно и то, что там, возле дверей, уже стоит приготовленная для обмывания важного события братчина и высокий дубовый бочонок.

– Прости, Избор, дело у меня есть важное… – Вербовщик стал пробираться к тревожному билу, что висело у дверей комнаты привратной стражи.

До цели он добрался как раз тогда, когда на крыльцо вышли князь в роскошной шубе и мудрый Радогост. Оба опирались на посохи и выглядели весьма величаво. Даже слишком, учитывая то, что все запланированное действо должно случиться для них совершенно неожиданно.

Итак, для «нежданного известия», «душевного порыва» и «спонтанного бескорыстия» все было готово. Настало время начинать ритуал.

Ротгкхон взял колотушку и несколько раз что есть мочи ударил ею по билу, наполняя двор гулким гудением. Двор, разумеется, стих, все повернулись к нему.

– Дозволь слово молвить, князь муромский Вышемир! – крикнул вербовщик, быстрым шагом направляясь к крыльцу. – Дошло до меня, княже, что великий Сварог, прародитель рода нашего, всех сварожичей, внуков и правнуков своих, созывает на дело ратное! Великая битва идет на твердях небесных, война богов русских со злобной нежитью поганой! И в битве этой каждый меч важен, будь он хоть чародейским, хоть волховским, хоть смертным, каждое слово и каждое умение знахарское! Дозволь, княже, охотников средь дружины твоей кликнуть – за дело праведное живота своего не пожалеть и против зла небесного сразиться!

– Дело прадеда нашего, Сварога великого, есть дело правое! – уверенно пристукнул посохом Вышемир. – Ради предков наших и славы их вековой не стану я препятствовать воинам храбрейшим и честнейшим вступать в рать Сварогову! На то им мое дозволение и поручение не посрамить имени русского!

– Сразимся же за честь предков русских, сварожичи! Не дрогнет дружина Святогорова пред видом ворогов страшных и неведомых! Любо в поход идти за Сварога! – взбежав на несколько ступеней и повернувшись к ратникам, крикнул Ротгкхон. – Любо!!!

– Любо! Любо!!! Любо-о-о-о!!! – восторженно подхватила дружина, уже давно ожидавшая этого приглашения.

– Быть посему, – смиренно склонил голову князь Вышемир. – Всем, кто в поход подрядится, даю на то свое согласие. Иди ко мне, брат мой любимый! Дай обниму тебя, отважный воин, победитель булгар, торков и печенегов. Да не дрогнет меч в руке твоей, колдунов и нежить разящей.

Святогор, глубоко вздохнув, оглянулся на Журбу и пошел к крыльцу. Князь отставив посох, спустился ему навстречу на несколько ступеней, действительно обнял, в этот раз крепко и искренне:

– Тебе одному доверяю вести дружину отцовскую в сию битву великую! – Он сделал шаг в сторону и крикнул воинам: – Любо брату моему, Святогору! Слава победителю!

– Любо, любо!!! Слава Святогору!

Пронырливая дворня уже вытаскивала к крыльцу тяжелый стол на толстых ножках, на него поставили братчину, почти до краев наполнили пенным хмельным медом.

– Сию чашу мне пить не с руки, – публично признал Вышемир. – Сего напитка достойно лишь то братство, что дом покидает ради дела великого, славного. Того, что прославит род наш в веках. Того, что докажет, насколько сварожичи земные достойны своего почетного имени! Иди, брат. Тебе по праву первый глоток.

«Да, это было красиво», – мысленно признал Ротгкхон.

Теперь, после поручения князя, на глазах сотен преданных дружинников, жаждущих наград, обласканному и облеченному почетным долгом княжичу оставался один-единственный выход: к чаше, которая сделает его главой похода.

– Не грусти, побратим, – тихо шепнул ему вербовщик, чтобы Святогор не чувствовал себя совсем уж загнанным в угол. – Я дам тебе столь могучий меч, что ты сам выкроишь себе любое княжество на свой вкус, а к брату станешь приезжать с подарками – малой отчине поклониться.

Мимо них спустился к братчине Радогост, провел посохом над чашей, громко начитывая защитные заговоры от всякого зла, колдовства и порчи, добавил наговор на силу и здоровье, отступил.

– Пойдем, побратим, – ответил вербовщику Святогор, спустился и взял огромный сосуд за рукояти. Двор всколыхнулся приветствиями, и ему пришлось немного переждать, прежде чем торжественно произнести: – Во славу Сварогову мечи свои поднимаем! Не посрамим имени русского в дальнем походе!

Дружина не просто закричала ему «Любо!», но и вскинула клинки в едином дружном порыве. Святогор сделал свой глоток, посторонился пропуская Лесослава.

– Клятву помнишь, иноземец? – улыбнулся воинам княжич. – Тогда пей, побратим. И помни: лжецу братчины не удержать. Уронит.

Ротгкхон кивнул, взялся за ручки, посмотрел на собравшихся людей:

– Не забуду доверия вашего, побратимы! Не посрамлю братчины муромской до последнего своего часа! За честь и правду! – Он напрягся, оторвал тяжеленный сосуд от стола, сделал глоток, еще несколько мгновений подержал чашу на весу, а потом нежно опустил на стол.

– Любо побратиму нашему! Любо! – закричали многие во дворе, поддаваясь общему восторженному настроению.

– Журба, побратим мой давний, – кивнул старому дружиннику княжич. – Изопьешь ли ты со мной эту чашу?

– С тобой, княжич, хоть на небеса, – ответил тот, подошел к столу и тоже сделал свой глоток.

– А ты, боярин Валуй? – спросил своего близкого сотника Святогор.

– С тобой, княжич, хоть на небеса! – задорно ответил тот, подскочил к чаше, напрягся, вскрикнул: еще не до конца зажившие переломы дали о себе знать.