Текст книги "Наследник"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

ВИРА ОНДУЗЫ

Первым на рассвете поднялся боярин Валуй – и тут же кинулся осматривать размочаленное накануне бревно. Бедолага, видно, надеялся, что все, увиденное им накануне, было лишь сном. Он потрогал пальцами встопорщенную щепу, оглянулся на Ротгкхона. Вербовщик притворился спящим.

Сейчас ему не нужны были беседы с местными воинами, не нужна никакая аргументация, убеждения и доказательства. Семя брошено, оно должно укорениться, поселиться в душах и разумах. Яркие чудеса скорее шокируют людей, нежели привлекают к их исполнителю. Слухи – инструмент более тонкий, надежный и ничуть не пугающий. Зачастую им верят даже больше, нежели собственным глазам. Вот увидел боярин волшебный платок, услышал, что Лесослав – воин из дружины Сварога, но ни разу не поверил, за наваждение принял. А услышь он то же самое шепотом от Велиги – засомневался бы, стал поглядывать с любопытством, колебаться: а вдруг, и правда такое случается?

Вчера Ротгкхон сделал все, что нужно: показал маленькое чудо и сказал, откуда оно исходит. Теперь пусть ползут слухи, пусть появляется сомнение и любопытство. Пусть дружинники узнают, что еще при жизни Сварогу можно служить напрямую, прямо в его божьей рати. Когда эта мысль укоренится, когда перестанет казаться невероятной, не станет вызывать отторжения своей невероятностью – настанет час для второго шага его миссии.

Долго прикидываться спящим не получилось – вскоре появились мастеровые, застучали топорами, начали копать ямы. Волей-неволей пришлось вставать, умываться, подтягиваться к котлу, в котором уже кипела, развариваясь, перловка с крупными ломтями сала.

Ратники поглядывали на Лесослава с опаской, но не шарахались. Как-никак, уже ходили вместе в дозоры, вместе брали булгарский кордон. Знали, что свой человек, без гнилья. Да и чудо иноземец показал обыденное, понятное любому служивому человеку: особо прочную броню, очень похожую на привычную дружинникам гибкую текучую кольчугу, но полегче и покрепче. Учуди Ротгкхон вместо этого какое-нибудь огненное шоу со светящимися пятиногими великанами или вызыванием из глины железных клыкастых ридеров на гусеничном ходу – его теперь обходили бы с ужасом далеко-далеко стороной. В лучшем случае. А в худшем – сожгли бы от греха как чудище неведомое, пока земле родной не навредил. А так – странно, но обыденно…

Умывшись, вербовщик первым подошел к боярину Валую, негромко сказал:

– Я так мыслю, друже, княжич не зря нас вчера об опасности упреждал. Надобно настороже быть. А ратники твои, на опыт свой надеясь, копья все у стены оставили, щиты в другой стороне свалены, подшлемники сняты у всех… Как бы беды не вышло.

Боярин согласно кивнул, но ничего не ответил, колеблясь с ответом.

– Да, понимаю, – пожал плечами Ротгкхон. – Коли попрекаю, сам должен первый пример показать.

Он не торопясь открыл поясную сумку, достал толстую войлочную тюбетейку размером с половину головы, насадил на макушку, потом вытянул и встряхнул платок, повязал поверх своего простейшего подшлемника и подмигнул боярину:

– Не удивляйся! Вскорости у вас у всех такие будут!

– Ты и вправду видел Сварога? – вдруг спросил Валуй.

– Нет, – вздохнул вербовщик. – Рати его зело велики есть, я же лишь простой человек служивый. Мне хоть краем глаза его углядеть не легче, нежели дворне твоей великого князя Русского повстречать.

– Может статься, князь однажды из стольной Русы своей и ко мне на двор завернет, – ответил боярин.

– Может статься, службой своей я такой награды добьюсь, которую Сварог сам вручить пожелает, – пожал плечами Ротгкхон. – А может, мы добьемся этого вместе.

– Кулеш дозрел, боярин! – прервал их разговор Велига. – Извольте потчеваться.

– Подшлемники наденьте, – резко ответил ему Валуй. – В походе чай, не на дворовых посиделках. И шлемы с бармицами. Щиты раскидали где ни попадя… А я за вас пред княжичем, как за лучших бойцов дружины, поручился! Ну-ка, снарядитесь быстро! Потом снедать будете…

Пока ратники занимались разными хлопотами, мастера выкопали ямы примерно в свой рост глубиной, в них под сапогами даже захлюпали грунтовые воды. В ямы поставили толстые двухобхватные бревна, наклонили навстречу друг другу, споро обтесали топорами, добившись плотного прилегания «домиком», как на стропилах двускатной крыши, стянули влажными широкими ремнями, снизу привязали еще бревно, поперечное. Получились могучие козлы, способные выдержать даже маршевый реактор среднего десантного бота. После этого ямы были засыпаны, и мастера взялись за коловороты, высверливая отверстия в верхних концах «козлов». К полудню они перешли к хлысту, удивившему вчера своей длиной, – коловоротами прокрутили сквозную дыру, окружили насечками и… ушли.

– И это все? – не понял Ротгкхон, с интересом наблюдавший за строительством.

– За черной сотней отправились. – Боярину это зрелище было явно не в новинку. – Впятером с бревном не управиться.

Валуй оказался прав – уже через полчаса возле «козлов» собралась изрядная толпа молодых ратников. Они облепили комель хлыста, продели через отверстия веревки, дружно навалились… Огромное бревно дрогнуло, поднялось, легло на поперечину «козлов», поползло вперед. Когда отверстия в стволе и вверху конструкции совпали, помощники отступили, превратившись в наблюдателей, а мастера, подсунув под хлыст маленький пенек, принялись опутывать его веревками.

– И что это будет? – не понял Ротгкхон. – Какой-нибудь хитрый суперлук?

Подвешенное веревками на весу, длинное бревно смотрело точно на середину ближней булгарской башни. То есть не совсем на весу – длинный конец лежал на земле, а вчетверо более короткий комель целился во врага.

– Неужели в твоей великой и могучей империи не знают этого простого, но очень могучего оружия? – рассмеялся боярин Валуй. – И это держава, желающая покорить весь мир?

Мастера тем временем начали опутывать веревками комель, привязывая к нему мягкие и объемистые корзины, сплетенные из вездесущего рогоза. Юные черносотенцы зашевелились, разобрали сваленные еще с вечера на берегу мешки и, взявшись за лопаты, стали копать землю прямо из-под ног. Наполненные емкости плотники затягивали наверх и опускали в корзины. Вскоре комель перевесил: хлыст дрогнул, провернулся на веревках и встал вертикально.

– Какой же я дурак! – хлопнул себя по лбу Лесослав. – Это же катапульта!

– Мо-о-ост!!! – закричало сразу несколько дружинников. – Мост!

В ответ с разных сторон гулко зазвучали тревожные била. Ротгкхон провернулся на пятках и увидел, как в двухстах саженях опускается через реку широкий мост главных ворот Ондузы. Даже не дожидаясь, пока пролет коснется противоположной стороны, через него уже вылетала закованная в панцири и кольчуги конница в шлемах с разноцветными флажками и столь же яркими мохнатыми кисточками под наконечниками копий.

– Кованая рать! – крикнул Ротгкхон, поправил платок на голове и перехватил боковинное копье двумя руками.

– Строй, строй, строй!!! – захлопал в ладони боярин Валуй.

Муромские ратники, расхватав оружие, быстро выстроились в два ряда между избой, возле которой ночевали, и береговым откосом. Убедившись, что все в порядке, сотник поднял свой щит, забрал рогатину и встал во второй ряд слева, к самой стене. Никто ни на миг не сомневался, зачем защитники Ондузы рискнули на вылазку и куда будет направлен сокрушающий удар булгарской конницы.

– Двадцать… Полста… Восемь десятков… Сто… – шепотом прикидывал Лесослав число врага. – Полтораста… Две сотни… Великие друиды, простите за все мною сотворенное и не исполненное…

Удар полусотни всадников плотный строй двадцати копейщиков имел шанс выдержать. Сотни – уже нет. Ондуза решила не рисковать и плеснула против почти готовой стенобитной машины силу, которая, без сомнения, снесет и вытопчет на своем пути все живое и неживое.

Ротгкхон чуть попятился – в строю для него все равно места не имелось – оглянулся, махнул рукой мастерам и «черным» новикам:

– Во-он! Уходите! Уметайтесь отсюда! Бегите!

Юнцы, выхватывая истертые мечи, попытались что-то ответить, но времени на споры в нарастающем топоте копыт уже не оставалось…

– Ул-ла-а-а!!! – С грозным воем конная лава налетела на тонкую стену из двадцати пеших муромцев. Опущенные пики врезались в щиты, раскалывая и пробивая их, протыкая броню и тела – но одновременно кони и всадники налетели грудью на опертые в землю рогатины, легко прошивающие насквозь лошадь вместе со всадником, прочные и неустрашимые, и кровь фонтанами ударила в стороны из разорванных артерий, вспоротых тел, переломанных конечностей. Инерция атаки оказалась слишком велика – даже мертвые скакуны и их всадники падали вперед, на головы дружинников и их тела, давя и опрокидывая, кувыркаясь к самым ногам Лесослава. А свежие, злые и ярые булгары перескакивали через мертвых соратников, целясь десятками наконечников в последнего защитника катапульты.

– Во-оля! – выплеснул в воздух чужой планеты древний клич своего рода Ротгкхон. Он взмахнул копьем, подбивая пику всадника, летящего прямо на него, подтолкнул ратовище дальше, нанося основанием хлесткий удар в лошадиный нос, отпугивая ее в сторону и заставляя подняться на дыбы, качнулся, скользнув в освободившееся пространство, от души полосонул лезвием бедро проносящегося слева булгара, обратным движением под ребра выбил из седла правого, в длинном выпаде дотянулся до того, что налетал за ним, увернулся от конской морды, рубанул мелькнувшую рядом руку, поднырнул под вставшую дыбом и уже валящуюся набок лошадь, увидел вблизи чье-то колено, рубанул, уколол в другую сторону… И тут сильнейший удар в плечо опрокинул его на спину.

Копье врезалось в вербовщика с такой силой, что не просто сбило, но и отшвырнуло на несколько шагов. Спасаясь от копыт, Лесослав тут же поддернул ноги, приподнялся, несколько раз что есть силы рубанул по сторонам, подсекая конские ноги. Всадники начали заваливаться – он же, наоборот, смог вскочить, вогнать кончик копья под подбородок зазевавшемуся бородачу, тут же рубанул по шее другого близкого булгарина, попятился еще на шаг, почти к самой катапульте, не позволяя озверевшей толпе порубить ее, порезать ремни и скинуть в реку.

– Н-на! – На сей раз зазевался он, и ловкий враг метнул пику, попав Ротгкхону точно в грудь. Вербовщик, услышав треск собственных ребер, кашлянул выбитым из легких воздухом, отлетел головой на опору катапульты и потерял копье. Поэтому подскочившего булгарина рубанул по вскинутой руке уже мечом, отмахнулся им же от другого, увернулся от пики, рубанул наискось поперек конской морды, упал от нового удара, снова вскочил, с воем ринулся вперед, рисуя клинком стремительный оборонительный круг, схлопотал копьем в ногу, но в ответ успел рубануть еще один конский череп.

Шансов выжить у него не оставалось, но кое-чего Лесослав все же добился – выросшая перед катапультой груда бьющихся в судорогах конских тел не давала нападающим подойти к «козлам» и оттягивала миг гибели механизма еще хоть на несколько мгновений.

– Да сдохни же, тварь! – Ему в бок впилось еще одно копье, снова сорвав дыхание.

Ротгкхон отлетел к опоре, врезался в нее головой, сполз вниз. На миг в глазах потемнело, а в следующий момент он различил среди красного марева человека, замахнувшегося мечом на веревки крепления рычага, и тут же вогнал свой меч ему под кольчужную юбку. Снова попытался встать – в живот тут же ударила отточенная сталь, пытаясь приколоть Лесослава к бревну. Хрипя, вербовщик согнулся от боли, упал на колени, невольно подставляя шею под удар милосердия – но тут совсем рядом запели трубы, и последний защитник катапульты успел завалиться набок прежде, чем ему смахнули голову. Только поэтому его просто ткнули еще пару раз чем-то острым – и даже не перерезали горло.

Чуть придя в себя, Ротгкхон попытался нащупать рукоять меча, не нашел, выдернул нож и встал во весь рост. Взглянул на улепетывающих по весь опор всадников и хрипло расхохотался: в Ондузе горожане уже поднимали мост. Возвращаться булгарской коннице было больше некуда.

Разумеется, князь Стрежислав поступил так не из подлости или глупости. Просто, пока горстка муромцев резалась возле катапульты, из березовой рощи на восход от Ондузы вылетела стремительная муромская кованая рать и во весь опор помчалась к распахнутым воротам. Спасая город от вторжения, защитникам пришлось быстро поднимать мост – и теперь булгары оказались лицом к лицу с куда более сильным и готовым к атаке врагом.

Всадник не человек, быстро развернуться на месте, да еще в тесноте строя не способен – и потому ондузская конница повернула влево, на ведущую к реке улицу.

– Уйдут! – привстал на цыпочки Ротгкхон, пытаясь разглядеть происходящее. – Уйдут в лес! Потом набеги станут устраивать.

Однако со стороны улицы доносилось лишь ржание и крики, к воде никто не вырывался, вдоль реки не мчался. Муромские сотни довернули, на рысях скача к улочке, и вскоре остановились, запирая выход из нее обратно к городу.

И вот тут вербовщик понял все! Юный Святогор, оказывается, поймал булгар в заранее поставленную ловушку. Он пожертвовал двадцатью дружинниками, чтобы выманить из Ондузы крупные силы – а когда защитники, надеясь легко стоптать слабую охрану катапульты и уничтожить опасный механизм, вышли на открытое место, отрезал им пути отступления, и заставил свернуть на единственную оставшуюся открытой улицу. Туда, где храбрецов ждала хорошо подготовленная засада.

Судя по тому, что лязга мечей не доносилось – булгары все поняли и сдались на милость победителя.

Теперь Ротгкхону стало понятно, отчего дружина так любит своего юного воеводу. Одним махом лишить противника трети, если не половины гарнизона – такое хитроумие дорогого стоит. Столь умному и находчивому командиру свою жизнь доверить не страшно. По глупости не загубит, зря под стрелы вражеские не пошлет.

К катапульте уже бежали со всех ног таившиеся на окраине слободы дружинники, сразу трое попытались подхватить вербовщика под руки:

– Ты цел, Лесослав? Не ранен?

– А-а! – Вербовщик взвыл от боли во всем теле. – Не трогайте меня во имя своих богов! И близко не подходите! Я сам, сам. Лучше ратникам боярина Валуя помогите.

Но отважных воинов и без того уже выкапывали из-под лошадиных туш и булгарских тел. Ротгкхон, стиснув зубы, подковылял ближе, заглядывая им через плечи.

– Как они, как боярин? Хоть кто-то уцелел?

– Здесь Валуй, под щитом! – весело отозвался один из ратников. – Стонет! Коли голос подает, стало быть, живой… И еще кто-то рядом ругается!

Друг Лесослава отделался двумя переломами левой ноги и одним левой же руки – где лошади прошли, там его и покалечило. Правда, был он без сознания. Так, бесчувственным, боярина замотали в лубки и сразу унесли на ладью. Ломаными извлекли еще семерых дружинников, а трое оказались и вовсе без единой царапины – когда удар булгарской конницы опрокинул строй, их просто завалило тушами. Остальным повезло меньше. Кого-то пробило пикой, кому-то смяло голову или грудь, безотказный Велига получил глубокую рану в плече, густо забитую рваными кольчужными кольцами. Он был жив, в сознании и даже улыбался – но Ротгкхон сильно сомневался, что при здешнем уровне медицины такое повреждение удастся залечить. Все же учение третьего друида очень и очень сильно уступало пятому.

Печальным открытием для Лесослава стало и то, что рядом с ним остались сражаться за стенобитную машину пятеро новиков-черносотенцев. Булгары изрубили их буквально в кашу – сами же мальчишки, похоже, не успели причинить врагу никакого урона. А ведь храбрость юных бойцов, наберись они побольше опыта, могла бы принести в будущем немало пользы.

– Глазам не верю, братья! – за стремительно шагающим княжичем насилу поспевали четверо раскрасневшихся телохранителей. – Не может быть! И вправду не единой царапины… Ты защитил ее, иноземец! Ты смог, Лесослав, ты устоял!

Святогор, резко остановившись, похлопал по бревнам катапульты кулаком, развернулся к вербовщику:

– Да, отныне ты сотник, Лесослав! Заслужил! Молодец! – Княжич порывисто кинулся к Ротгкхону, крепко, со всей своей молодецкой силы его обнял. От обрушившейся острой боли вербовщик еще успел что-то громко крякнуть…

…пришел в себя он в какой-то сумрачной норе, лежа под тканью, подозрительно напоминающей половинку савана. В испуге Ротгкхон сдернул тряпку, порывисто сел, поморщился от боли – и понял, что находится в горнице занятой княжичем избы. Святогор, Журба, боярин Горислав, молодой волхв и еще несколько дружинников расположились кто за столом, кто у стены на лавке, кто у разорванного маленького окошка. Однако из-за тугости мыслей после обморока Ротгкхон все-таки спросил:

– Где я?

– У тебя кончилось заклятье, Лесослав? – спросил Журба.

– Какое еще заклятье? – не понял вербовщик.

– Сними рубаху, иноземец, – ласково попросил княжич.

Почуяв от такого тона неладное, Ротгкхон спорить не стал, расстегнул косоворотку, осторожно стянул ее через голову, ослабил обтяжку компрессионного жилета, откинул крючки, сбросил набок. Следом снял короткую исподнюю рубаху, во многих местах пропитавшуюся кровью – даже лучший во Вселенной компрессионный комплект не способен без остатка поглотить прямой удар тяжелого отточенного копья.

– Ого… – сглотнул княжич, оглядывая тело, почти сплошь покрытое застарелыми синяками, свежими кровоподтеками, ссадинами и запекшимися корками. И вдруг с размаху отвесил волхву звонкую затрещину: – Говорил тебе, что человек он! Что удалец храбрый. А ты… Лечи давай, чародей заумный. Лечи, твое это дело! Чтобы к завтрему на ноги сотника моего поставил!

– Да, сейчас… – весь сжался и переморщился Избор, подошел, открыл свой объемистый мешок, достал пару берестяных и деревянных туесков. – Прости, я ведь беречь княжича должен. Ложись, сейчас мазью целительной замажу и раны заговорю.

– Порты снимать?

– Штаны-то зачем?

– У меня ноги тоже изрублены неслабо.

– А-а… Ну, тогда, конечно, снимай. Прости, не со зла я…

– И за кого ты меня принял? – морщась и стараясь сдержать болезненные восклицания, до конца разделся Ротгкхон.

– За упыря дневного. Да ты сам посуди: я своими глазами видел, как тебя и на копья насаживали, и мечом рубили, и стрелами попадали. В одной рубахе в сечу кидаешься – и все тебе нипочем. И заговора защитного на тебе ни одного нет, и амулетов не носишь. Сам проверял, точно знаю. Чего тут еще подумать можно?

– Доспех у меня хороший… – с облегчением выпрямился обнаженный Ротгкхон. – Драконий волос, Сварогово плетение. Ни сталь, ни кость, ни камень не берет. Токмо огня и боится… – На этом вербовщик замолк, решив, что брошенной вскользь информации вполне достаточно. – Как там моя спина? Все болит, но ничего не видно!

– Вся отбита… Терпи, сейчас мятной мазью с цветками ноготковыми натру, враз отпустит. Средство надежное… – Избор начал свое чародейство, негромко нашептывая: – На море-океане, на острове Буяне упыри волос-волосатик оживляли, на людей ратных пущали. Вышел волос в колос, начал суставы ломати, жилы прожигати, кости просверляти, витязя Лесослава иссушати. Тебя я, волос-волосатик, заклинаю, словом крепким наставляю: иди ты, волос-волосатик, к острову Буяну, к Латырю-камню, где живые люди не ходят, живые не бродят; сядь на свое место – к упырям лихим в кресло. Покорись моему приказу, заговору-наказу, нет тебе места ни в этом мире, ни в чужом, ни в зеркальном, ни в видимом, ни в невидимом, ни в живом, ни в мертвом, с сего часа и во веки веков…

От мерного бормотания у Ротгкхона опять закружилась голова, его ощутимо потянуло в сон, и когда, намазав спину, волхв уложил его на скамью – вербовщик тут же провалился в небытие.

Лечение помогло – наутро тело его уже не болело, а ныло и чесалось, как это обычно бывает при затягивании ран. Лежал Лесослав все на той же лавке, но тряпкой был укрыт до подбородка, а не с головой. Поднявшись и пошарив по комнате, Ротгкхон нашел крынку с водой, напился, выбрел на свет.

Возле Ондузы произошли немалые изменения: напротив ворот появилось несколько рядов кольев, врытых остриями в сторону города – прорваться через такие коннице было совершенно невозможно, нужно спешиваться и рубить или выламывать. Да и пешему проходить несподручно. Похоже, Святогор больше не ожидал вражьих вылазок, но исходя из своего принципа двойной уверенности, укрепление все-таки сделал и сотню ратников для присмотра за ним за пределами досягаемости стрел посадил.

Катапульта для метания камней тоже была готова. Помимо уже известных вербовщику корзин, к комлю привязали еще пару бочек неведомо с чем, но наверняка тяжелым, и четыре мельничных жернова из красного гранита. Теперь мастеровые оттянули длинный рычаг к земле и что-то там делали. Булгары, тревожась, изредка пускали в них стрелы – но механизм был сделан аккурат на пределе дальности выстрела, и добросить хоть что-то до мастеров защитникам не удавалось.

Внезапно послышался резкий выкрик, длинный конец рычага взметнулся вверх, раскрылась привязанная к нему петля – и камень размером с барана, описав пологую дугу, с треском врезался в край башни на уровне середины стены. Все сооружение содрогнулось, вниз посыпались какие-то деревяшки, пыль, куски коры, прочий мусор. Все громко закричали. На стене – от ужаса, в слободах – от восторга.

От хлыста натянулись веревки, потащили его назад и вниз, к земле, готовя к новому выстрелу. Судя по скорости, с какой это делалось – работали не мастера, а три-четыре десятка новиков из черной сотни. Не прошло и четверти часа, как катапульта снова взмахнула длинным рычагом, метнув в цель новый камень, попавший заметно выше первого и сильно правее – в стену мимо башни. Оно и неудивительно – снаряды у здешних мастеров были некалиброваны, да еще и неправильной формы. Проще говоря – метали в стену все, что поблизости нашли, все камни подряд, от мельничных жерновов до валунов из-под срубов.

Для третьего выстрела муромцы сделали поправку, и камень угодил аккурат посередине башни. Булыжник выбил очередную порцию щепы и покатился вниз, подняв фонтан брызг. Сразу стало понятно, отчего княжич не разрешил делать переправу еще позавчера – падающие валуны быстро раскрошили бы плоты и сломали опорное бревно.

Новый взмах, новый удар в цель – но теперь почти под основание.

– Мазилы! – в сердцах высказался Ротгкхон.

– Лесослав, ты проснулся? – Избор принес от Суры полные ведра воды. Ведра были из толстой кожи и постоянно меняли форму, словно живые. – Не студись, ступай в дом.

– Какая стужа, лето на дворе! – возмутился вербовщик.

– Не спорь! Ты раненый, пока еще слишком слабый. А князь велел к завтрему поднять.

Уже не первый раз Ротгкхон замечал, что дружинники и близкие слуги Святогора, словно оговариваясь, то и дело величали своего воеводу княжеским титулом. То ли из уважения так поступали, то ли намекали на его полное право занять муромский стол.

Сам вербовщик так высказываться не рисковал – не зная тонкостей, недолго и на неприятности нарваться. И спросить тоже опасался.

– Давай укладывайся обратно, – переливая воду в бочку в сенях, распорядился волхв. – Сперва мазью с заговором оботру, опосля отвара рыбного съешь, дабы влага излишняя телесная водами ушла, ввечеру густого холодца поешь для костной крепости, а поутру ужо хоть в сечу снова лезь, вернутся все силы полностью.

– Как скажешь, мудрый кудесник, – отдался в руки лекаря вербовщик. – Княжич-то где? Смотрит, как стенобитная машина Ондузу корежит?

– Нет, секреты проверяет, – распутал узел на своей торбе Избор. – Опасается шибко, что лазутчика за помощью князь Стрежислав отправил. Стерегут дозоры на тропах и дорогах. Токмо не поймали пока ни одного. Это и тревожно. Ибо посланцы к соседям за подмогой быть должны. Иначе не бывает.

– Беда, – согласился Ротгкхон, опуская голову на руки. – Если соседи рать соберут, дружины может оказаться мало. Даже если отобьемся, силы-то убудут. На осаду может не хватить.

– Князь о том же печалится, – опять оговорился волхв.

– Мудр он у вас не по годам, – признал вербовщик.

– Святогор не раз Маре холодносердной в глаза смотрел, чашу ее едва не пригубил. Чужие жизни отнимал, по колено в крови ходил. Когда на самом берегу реки Смородины постоишь, на Калинов мост глянешь – то взрослеешь быстро. Каждого соратника своего ценить учишься, о животе каждого смерда беспокоиться. В его возрасте, Лесослав, сынки боярские токмо девок дворовых тискают да на охоту соколиную носятся. А Святогор весь в раздумьях и планах завсегда. Да и с братом вечная подозрительность, – вздохнул Избор. – Заболтал ты меня, я заговор забыл нашептать. Теперь на уху наговаривать придется. Вставай, одевайся. Теперь можно.

Поев, Ротгкхон все же ушел на улицу – наблюдать за работой катапульты. Та, похрустывая и поскрипывая, ни разу не попадая дважды в одно место, свою задачу все же исполняла. Избитая валунами башня изрядно накренилась, венцы ее во многих местах разошлись, да так сильно, что она просвечивала насквозь. Слева расползлись стыки со стеной на всю высоту и в трещину, при желании уже мог бы пролезть воин средней упитанности. Приговор башне вынесли и булгары: защитники ни на верхней площадке, ни на ближних участках стены не показывались, опасаясь рухнуть вместе с укреплением.

Однако дальше случилось неожиданное: очень быстро даже для облачной погоды над городом и окрестностями сгустились тучи, и с небес обрушился плотный холодный ливень.

Дружинники по большей части разбежались по избам и под навесы, сотня у ворот закрылась, как от стрел, щитами, а катапульта, взмахнув своим многосаженным рычагом еще раз, так и осталась в поднятом положении. Скорее всего, на механизме начали отсыревать ремни, и мастера побоялись, что раскачка при выстрелах порвет ослабшие крепления.

Ротгкхон тоже ушел в избу – ему уж точно никакого смысла мокнуть не было. Побродил из угла в угол, выпил воды. От скуки присел у окна. И когда Избор, вихрем ворвавшись в дом, схватил деревянную лопату, веник, треснутый горшок и тут же умчался прочь – он, поддавшись любопытству, отправился следом. Правда, остановился на крыльце и присел на перила, наблюдая за тем, как волхв расставляет домашнюю утварь возле ворот, оставшихся на открытом месте после разборки забора на дрова.

Поправив горшок, Избор положил веник поперек, поднял глаза к небу, развязал суму, попытался высечь искру внутрь горшка, подул, помешал веником, опять глянул на небо. Крупные частые капли падали ему на лицо, впитывались в рубаху, стучали по бритой голове – однако он упрямо высекал искру за искрой.

– Сюда иди, под крышу! – не выдержал Ротгкхон. – Там, небось, воды уже наполовину нахлестало!

Волхв только отмахнулся, попытался зажечь воду еще раз, потом сбегал к реке, принес несколько прядей нитяных водорослей, замешал веником, что-то напевая, выплеснул в сторону берега, отер мокрый лоб, поднял голову. Поморщился, недовольно зарычав, зачесал в затылке… Тут к воротам подскакал княжич с полусотней дружинников, спешился, отшвырнул поводья:

– Что это такое, Избор?! – рявкнул он. – Ты чем тут занимаешься?!

– Я… Вот… – указал на горшки и веники молодой служитель богов.

– Дождь идет, ты видишь?! Видишь ты это? Почему ливень? Откуда он взялся? У меня там камнемет размокает, валы глиняные склизкие стали, хуже чем ледяные зимой, – а ты тут вениками машешь?! Останови это мокроту немедленно! Ты меня понимаешь? Быстро убирай тучи!

– Это, верно, ондузцы колдуют, – неуверенно ответил волхв. – Им ныне токмо дождем от нас и спастись…

– А ты со мной на что?! Коли колдуют – своими чарами их знахарство одолей!

– Так боги здешние к ним ближе, княже. Веками примоленные. От буртасов сильнее и слушают.

– Коли слушают, – повернул голову к спешившемуся рядом Журбе Святогор, – стало быть, надо в святилище здешних идолов посрубать. Прочим духам в назидание.

– Нельзя, не надо, – испуганно замахал руками чародей. – Они от такого святотатства токмо сильнее прогневаются!

– Тогда что?

– Ну… – Избор замялся. – Может, за Радогостом послать? Он мудростью своей…

– Ты обезумел, волхв? – холодно поинтересовался княжич. – Три дня скачки до Мурома, столько же обратно. А у нас каждый час на счету!

«Ага, – понял Лесослав. – Похоже, дозоры ни одного лазутчика так и не отловили, и Святогор со дня на день опасается подхода к Ондузе вражеского подкрепления».

– Делай что хочешь, Избор, но чтобы к закату дождь прекратился, – тихо приказал княжич. – Понял?

– Да, княже, – сглотнул заметно побелевший волхв.

– Хорошо… – Святогор отер ладонью мокрое лицо и пошел к избе.

– Ага… – Ротгкхон соскочил с перил и нырнул в распахнутую дверь.

Богатый жизненный опыт вербовщика подсказывал, что разгневанному начальству на глаза лучше не попадаться. Посему, выждав в сумеречных сенях, пока княжич со свитой тяжелой походкой прошествуют внутрь, Ротгкхон бесшумно скользнул обратно на крыльцо, сбежал по ступеням к пинающему горшок волхву:

– Не огорчайся, Избор! До вечера далеко, успеешь управиться.

– Я неуч, – схватился за голову юный волхв. – Жалкий никчемный юродивый, самовлюбленный хвастун! Зачем, зачем я напросился в княжьи колдуны? Зачем уговорил Святогора назначить меня старшим в этот поход? Морока на заставе навеять я не смог, стражу усыпить тоже, дождя остановить не в силах. Токмо что и способен – лубки накладывать да раны закрывать, ровно знахарка деревенская.

– Жалеть себя будешь али тучи раздувать?

– Чем? Разве только шкурку лягушачью просушить… Так и то заговор слабый, только и годится, что морось от сенокоса отвести. А здешние чародеи мудры и опытны, даже нежить земляную, вон, подчиняют и мороки наводят, на ощупь от человека не отличить. Мне их колдовства не перебить.

– Ты же сам сказывал, что здешние боги намолены, Избор, – напомнил Лесослав. – Мыслю, коли так, то с идолов святых начинать и надобно.

– Ты кудесник? – с надеждой встрепенулся волхв.

– Не-е, волхованием сроду не занимался, – отрицательно покачал головой вербовщик. – Но с учением третьего друида маненько знаком. Энергию людей накапливают намоленные предметы. Чему молятся, в том и сила. Пошли в святилище. Авось, чего и придумаем.

Святилище Ондузы мало отличалось от такого же, поставленного возле Мурома. Это был обнесенный частоколом пологий взгорок посреди священной рощи из постриженных в шарики ив, яблонь и вишен. Следов разорения здесь не было вовсе – муромские дружинники чужих богов предпочли лишний раз не раздражать. Да и брать в святилище по большому счету нечего. Не подношения же обветрившиеся собирать? Всякого рода столики, решеточки и подставочки по здешним понятиям были слишком дешевой мелочовкой, чтобы тащить ее через две реки и добрую сотню верст. И уж тем более они не стоили того, чтобы навлекать из-за них гнев Макоши или Перуна.