Текст книги "Наследник"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Ныне, в старых девках оставшись, Зимава к знахарке лесной бегать стала за учением. Известное дело – повитухи да ворожеи всегда себе кусок хлеба добыть смогут. Старуха ее приветила – но особого учения передать пока не успела. Однако обмолвилась как-то, что лешие, в лесах шаля, таятся, и того, кто их разглядеть способен – пугаются и отдариваются, дабы прочим смертным счастливчик их тайны не выдавал.

Ротгкхон теперь даже знал, как она его опознала. По искажению на краях накидки! В движении окружающая растительность на сгибах отражалась неверно, и силуэт, пусть и слабо, но проступал. Увидев, как странное, неразличимое в чащобе существо схватило ее сестру, Зимава поняла, что нашла лешего, и решила его выследить. Ради трех заветных желаний.

– Вот и выследила, – подтвердил ее успех вербовщик, снимая шлем и усаживаясь на полке.

Получалось, здешние «мокрушники» принадлежат учению третьего друида. Симбиоз с природой, духи ручьев, камушков и деревьев, братство со зверьем и поклонение солнцу.

– Что же, – вслух решил он, – тоже неплохая система для развития. Но, однако, надо же! – усмехнулся Ротгкхон. – Я – леший! Борт, как ее состояние?

– Полностью здорова, но истощена. Генетическая линия не прослеживается. Отщепление видовой ветки произошло не менее восьмидесяти тысяч лет назад.

– Хорошо… – Вербовщик бросил взгляд на совсем хрупкое без просторного сарафана тело девушки. Кожа да кости, грудь почти не развита, черты лица острые, словно их топором из деревяшки высекали. Правда, характер невзгодами закалился, добиваться своего она умела. Вон, как вчера деревенских мужиков криками да укорами в ночь сестру искать отправила! Кого трусостью попрекнула, кому на жалость надавила. Но – нашли…

Впрочем, мозговая матрица снималась с пленницы вовсе не для того, чтобы познать тонкости ее душевных мук и биографии. Из памяти Зимавы Ротгкхон смог узнать и то, как зовут здешних властителей, и откуда они берутся, и где обитают. Она видела здешние деньги, понимала, чем можно пользоваться вместо них, ведала о ценности золота и серебра. Она не раз наблюдала за туземными воинами, наезжавшими в деревню за оброком, помнила их оружие, одежду, обувь… В общем – все то, что требовалось вербовщику для незаметного проникновения в этот мир. Ведь прежде всего ему нужно стать здесь своим, усвоить местные обычаи и потребности, заслужить доверие. Иначе – каши с туземцами не сваришь. Странного и непонятного чужака никто и слушать не станет.

Перейдя из медицинского отсека в технический, Ротгкхон застегнул на висках усики прямого порта, вызвал экран сортировки, из интегрированного в кость личного информационного блока скачал в память модуля весь пакет привычного снаряжения, пролистал его, оценивая уровень необходимой к местным условиям корректировки, дал команду распечатки. Тут же засветилось окошко плоттера, тележка пробежала над рабочим полем, распыляя ферромагнитную матрицу, поверх которой стала осаждаться железная углеродистая пыль с примесью титана, бора и молибдена. Эфес меча он, как всегда, предпочел напечатать из красной бронзы, а рукоять – из желтой пористой пластмассы, на вид и ощупь неотличимой от кости, и так же хорошо впитывающей пот, что не давало оружию скользить в руке.

Впрочем, любимым оружием Ротгкхона всегда был не меч, а «боковина» – разновидность копья, примерно треть которого с одной стороны прикрывалась широким лезвием. Этой игрушкой, придуманной еще пятьдесят тысяч лет назад на Рыжем Сархуме, можно было и колоть, и рубить, и успешно прикрываться от ударов любым холодным оружием.

Разумеется, здесь, на Земле, никто ни о чем подобном наверняка и слыхом не слыхивал – но у диких народов начальных эпох единообразия в оружии никогда не бывает, и если кто-то из воинов помимо привычных тесаков, топоров, секир и мечей носит что-то еще – особого удивления это ни у кого не вызовет.

Пока плоттер работал, Ротгкхон вернулся к девушке, присел возле нее, задумчиво оглядывая костлявое тельце. Вербовщик, в принципе, получил от нее все, что хотел. Однако в его разуме зародился план, который помог бы значительно ускорить внедрение в местное общество. Учитывая нетерпение штаба корпуса по поводу его работы – такой возможности упускать не стоило.

Ротгкхон забрал одежду пленницы, наскоро осмотрел, бросил в утилизатор. Обнажил и оценил нож, лезвие которого оказалось сточено до обуха и имело не больше мизинца в толщину. Пожал плечами и метнул следом. Закрыл глаза, вспоминая мечтания Зимавы. Самой невероятной красавицей она воображала себя в зеленом атласном платье с пышными рукавами, с красными шнурами по швам, толстыми ватными плечами и большой грудью, с жемчужным полукругом на груди и высоким кокошником…

– Борт, ты способен снять картинку в моем сознании?

– В данном положении нет.

– Ладно… – Вербовщик потянулся за шлемом, насадил на голову. – А так?

– Информация получена.

– Адаптируй картинку по ее размерам и отправь на плоттер.

– Принято. На плоттере очередь к исполнению из восьмидесяти четырех предметов.

– Пометь приоритетное исполнение. И… И еще ей нужен хороший нож. У них здесь без клинков никто, кроме детей, не ходит… Хотя нет, нож я сочиню сам, у нее удачных фантазий не было. И сумку на пояс.

Платье из фантазии пленницы плоттер напечатал сразу после меча. Дождавшись, пока будут готовы длинный кинжал с ножнами и сумка, в которую Ротгкхон положил кремневое палочное кресало, цветастый красно-синий платок и бусы из глазурованного карбоната кальция, именуемого туземцами «жемчугом». В медотсеке он положил одежду на откинутую полку, снял с девушки шлем, впрыснул ей антидот и отправился в рубку играться с мечом – только друидам ведомо, как он соскучился по возможности взять в руки настоящий сверкающий клинок и широким взмахом рассечь им хотя бы воздух!

Пара десятков выпадов, перебросов и блоков – и модуль содрогнулся от возмущенного вопля:

– Как ты посмел?! Ты меня раздел! Ты меня касался! Ты на меня смотрел!

– Я снимал с тебя размеры, – невозмутимо ответил вербовщик, совершая нырок с глубоким переносом. – Иначе как бы я приготовил подарок? Ты ведь знаешь, я не причинил тебе никакого урона.

– Я тебя поймала, леший! Ты должен исполнять мои желания, а не усыплять зельем и раздевать против моего желания!

Ротгкхон покосился на туземку и приказал:

– Борт, поставь перед ней зеркало.

В воздухе, дрогнув, сконцентрировалась светоотражающая пленка. Увидев собственное отражение, гостья осеклась, приосанилась, закрутилась. Щеки румяные, глаза зеленые, волосы русые – красава! Но быстро спохватилась и перешла на требовательный тон:

– Ты должен желания мои исполнять, леший, а не титьки лапать! Али не слышал, чего я пожелала?! Сестру мою исцелить, сокровищами одарить и княжной сделать. А иначе я тебя выдам.

– Борт, убери зеркало, – распорядился Ротгкхон и примерился мечом к шее пленницы: – Стало быть, сказываешь, выдашь? Разболтаешь всем смертным о моей тайной норе?

– Ты, это… – сбавив тон, попятилась пленница. – Ты леший, я тебя поймала… Так нечестно!

– А где ты, Зимава, честность в нашем мире видела? – рассмеялся вербовщик. – Разве то, что дом твой сгорел – это честно? То, что сестер одна столько лет тянешь, доброго слова не слыша, – это как? Честно? Что в бане холодной под общей рогожей мерзнете, а в близком лесу дров нарубить не по силам, – это честно? Как же ты, милая, в честность по сей день верить ухитряешься?

– Откель ты знаешь, как меня зовут? – совсем растеряла гонор туземка. – И про дом с сестрами?

– Я же леший, забыла? – подмигнул ей Ротгкхон. – Ладно, не бойся. Отдарю тебя за храбрость и взор острый. Платье вот уже твое, нож новый, жемчуга всякие. Золотишка подброшу. Но токмо ты никому обо мне ни слова! Ни слухом, ни духом, ни во сне, ни наяву! Уговор?

– А как же желания? – тихо и скромно, но с прежним упрямством потребовала она.

– Веришь, я бы тебе помог, – опустил клинок вербовщик. – Честное слово. Но не по силам мне это. Ни сестру твою исцелить, ни в княжны пристроить. Для этого у-у-у каким могучим лешим надо быть, – театрально развел он руками, – ого-го! А я так, простенький дальний родич…

И он для доходчивости слегка развел пальцы.

– Так попроси старших!

– Не могу, – вздохнул Ротгкхон. – Разругался я с ними вусмерть, такая у них ко мне вражда, что убегать приходится. Ухожу я из леса, Зимава. К людям пойду, куда-нибудь подальше. В город. Мыслю к князю вашему в дружину наняться. Там меня лесные духи точно не найдут!

– А ты повинись. Может, и простят, – посоветовала девушка.

– Может, и повинюсь, – согласно кивнул Ротгкхон. – Да токмо ныне злы они на меня очень. Выждать мне несколько лет надобно, дабы остыли старшие, успокоились. Там, глядишь, и смилуются.

– Как тебя звать-то, леший? – подошла ближе селянка.

– Сама как-нибудь назови, – предложил ей Ротгкхон. – Человеческого имени у меня пока нет.

– Лесослав… – чуть подумав, предложила она. – Лесослав для лешего в самый раз будет.

– Хорошее имя, – согласился вербовщик.

– Лесослав… – Она подступила еще ближе. – Но ведь у тебя есть сила. Хоть какая-то, но есть. Попытайся вылечить мою сестру. Хотя бы попробуй!

– Я пытался, у меня не получилось, – ответил Лесослав, чтобы разом покончить с разговором. – Она ведь была у меня в руках, ты же знаешь. Попробуй лучше сама. У знахарок есть свои тайны. Выучись ворожбе и исцели. У тебя будет золото. Ты сможешь купить дрова, не думать о еде. Только учись. А коли понадобится, я подсоблю. Только и ты мне помоги, красавица. Отведи меня в город, скажи, что родич я твой дальний. А я в долгу не останусь.

В лице Зимавы что-то неуловимо изменилось, и она снова ласково напомнила:

– Три желания исполняй, леший. Исполняй – не то выдам! И мечом можешь боле не грозить. Без меня тебе к людям не выйти. Коли попытаешься – выдам! А убьешь – мужики по следу придут и сожгут вместе с норою. Никуда не денешься! – Она злорадно растянула губы в широкой улыбке: – Верно бабка сказывала, хитра лесная нечисть донельзя. Однако же волю знахарки все едино исполняет, коли сама не сглупит. Исполняй желания мои, Лесослав! Исполняй, не то ничто тебе не поможет! Мужики не найдут – так родичи твои старшие заловят. Без меня тебе от них не сбежать!

Девица оказалась самоуверенна до изумления. И так нахраписта, что Ротгкхон даже заколебался, прежде чем убить нахалку. А то ведь как бы вправду лишнего не сболтнула! Придется тогда перелететь на другое озеро, идти в город незнакомым путем. Не ловить же на новом месте новых туземцев для снятия данных о местности! Каждая такая охота – целый день съедает.

– Самое обидное, я ведь начал с подарков, – укоризненно покачал он головой, поднимая меч. И тут же опустил: не хватало еще залить рубку кровью! Здесь роботов-уборщиков нет, придется до возвращения на орбиту в грязи мучиться. Разумнее просто дать пленной еще одну инъекцию и сбросить в воду. Во сне даже мокрушники на глубине долго не протянут.

Вот дура какая: предпочла смерть золоту и жемчугам. Вся в Пленку!

– Подарки – это одно желание, – тем временем раздумывала Зимава. – Вылечить сестру ты не можешь, сделать меня княгиней тоже.

– Заблокирована крышка плоттера, – внезапно сообщил борт. – Требуется вмешательство.

– Опомнись, деревенщина, – зло отпихнув девушку, прошел на корму Ротгкхон. – Тебе давно за двадцать! Все, ты старая дева. Женихов больше не жди.

Он заглянул в технический отсек, отгреб в сторону тряпье, в которое уперлось древко свеженапечатанного копья, застрявшего при выбросе, опустил крышку обратно. Плоттер заурчал, готовясь к продолжению работы. Вербовщик окинул взглядом готовую одежду, но решил сперва покончить с туземкой, а уж потом разбирать вещи. Он вышел в коридор – и едва не уткнулся носом в вытянутый палец пленницы:

– Слушай мое второе желание, леший! – торжественно провозгласила Зимава. – Если ты, Лесослав, хочешь, чтобы я не выдала тебя людям, то ты на мне и женишься! Княгиней мне, может, и не бывать, но за дружинником жить тоже будет неплохо. А третьим моим желанием будет – так это чтобы сестры с нами вместе проживали.

– А теперь слушай меня ты, мелкая зазнавшаяся козявка! – Он выхватил инъектор, прижал его к подбородку туземки, взглянул в упор в ее нахальные зеленые зенки и…

И подумал о том, что пришедший наниматься к князю муж местной деревенской бабы вызовет куда меньше подозрений, нежели неведомый чудак странного вида, взявшийся невесть откуда и сказывающий диковинные вещи.

– Слушай меня! Я… Я согласен… – Он ослабил хватку, отступил и спрятал медицинский пистолет.

Девушка сглотнула, осторожно покачала головой из стороны в сторону:

– Ты меня чуть не задушил, леший!

– Отвыкай называть меня лешим, – посоветовал Ротгкхон. – А то ляпнешь как-нибудь при людях. Я – Лесослав.

– Ну, коли желания мои ты исполнить согласился, – прохрипела Зимава, – то давай о том уговоримся, чем ты мне за службу отплатишь, что из леса тебя спасу.

Вербовщик молча вскинул брови и снова потянулся за инъектором.

– Дай мне клятву страшную самую, что коли появится у тебя такая возможность, то сестру мою ты от болезни исцелишь!

– Ума не приложу, как ты с таким характером до двадцати двух лет дожила, – искренне удивился Ротгкхон и спрятал пистолет в гнездо панели.

– Так ты клянешься?!

– Клянусь!

– Клятвой клянись!

– Да не нужна тут никакая клятва, – отмахнулся вербовщик. – Мне сделать добро не жалко. Смогу – обязательно сделаю все, что возможно.

– И замуж ты меня возьмешь тоже по-настоящему, – предупредила девушка. – Прилюдно, в святилище, по заведенному обычаю и полному обряду.

– Экая ты недоверчивая, – покачал он головой. – У нас, леших, слово всегда одно, твердое и честное, других не бывает.

– Значит, ты на мне женишься?! – Она радостно подпрыгнула на месте и расцвела широкой улыбкой. Только теперь не зловещей, а искренней.

– Я-то женюсь, – согласно покивал Лесослав, достал из шкафчика две пайки. Одну протянул «невесте», вторую взял себе. – Только, интересно, как ты люду деревенскому объяснишь, откуда меня взяла?

– Скажу-у-у… – вскинула глаза к потолку Зимава. – Скажу, что путник ты заморский, из гостей торговых. Отлучился от своих на ночной стоянке, да в чащобе незнакомой и заплутал. Ходил долго, многодневно, пока к брусничнику нашему аккурат на меня не выбрался. И так радостен встрече оказался, что тут же поклялся замуж взять, коли к людям выведу. Вот я и привела.

– Угощайся. – Ротгкхон показал ей, как правильно открыть контейнер, и, подавая пример, начал есть первым, одновременно прокручивая в голове предложенную туземкой «легенду».

При наличии живой свидетельницы из местных жителей – вариант получался и вправду неплохой. Отстал чужеземец от своих и заблудился. Ситуация, конечно, подозрительная, но вполне правдоподобная. Ему-то, чужаку, может, и не поверят, но местной въедливой скандальной бабе – обязательно! Этакой заразе попробуй не поверь…

РАКИТОВ КУСТ

Извечно влажный наволок, тянущийся вдоль полупересохшей к середине лета Черныги, частью зарос низкой вербой и ивняком, частью – сочной, ядовито-зеленой осокой, а местами и вовсе камышами. Среди зелени тут и там слышалось сосредоточенное кряканье, попискивание, сверчковый перетреск, шелест и чавканье, доказывавшие, что среди колышущейся травы и ветвей кипит бодрая жизнь, полная своих волнений, удовольствий и горестей. Но если смотреть издалека, от соснового бора, луг казался ровным и совершенно пустым.

Идиллию внезапно нарушил голос труб, залихватский пересвист, крики и ржание. Из самой глубины бора послышался дробный топот, а затем из-под сосен выскочили четыре запыхавшихся волка, а следом за ними – полтора десятка бритых наголо всадников на сильных жилистых скакунах, все в толстых поддоспешниках, у кого шитых красным и зеленым катурлином, а у кого и просто простеганных конским волосом.

Звери перемахнули еловую поросль, тянущуюся по краю наволока. Несущиеся во весь опор, с гиканьем и посвистом охотники перескочили ельник следом, рассыпались широким полукругом, продолжая гнать волков вдоль реки. Один из серых хищников, оказавшись перед окруженной камышами лужей, развернулся, оскалился, готовясь принять драку – но взмах кистеня не дал ему ни единого шанса на достойную схватку. Дружинник резко нагнулся, прямо из седла подхватил добычу за загривок, бросил поперек холки и отвернул от берега влево, на менее топкое место.

Другой зверь кинулся прямо в реку, быстро переплыл, выскочил на другую сторону, помчался со всех ног. Двое охотников ринулись было за ним – но конь одного вдруг глубоко провалился передними ногами, и всадник, из-за резкой остановки вылетевший из седла, кувыркнулся через его голову и почти без брызг нырнул в середину протоки. Его товарищ реку попытался перескочить и даже почти смог это сделать – но уже по ту сторону лошадь ушла ногами глубоко в топкое дно, намертво завязнув.

– Уходит, княже!!! – закричал юный Буеслав, указывая в сторону серого хищника, уже почти добравшегося до леса.

Святогор привычным движением расстегнул колчан, выдернул лук, наложил стрелу, резко натянул тетиву, зацепив крученую кожаную нить прорезью кольца, тут же отпустил. Воздух рассекло черным росчерком, и каленый двугранный наконечник вошел серому разбойнику между ребер. Княжич заученным движением дернул вторую стрелу, привстал в стременах, осматривая наволок. Но стрелять оказалось некуда. Третьего хищника уже нагонял Градята, по пятам за которым мчался разгоряченный, со взлохмаченной подростковой бородой боярин Валуй. Еще трое дружинников гнались за вспугнутым зайцем. Несчастный малыш в обычный день вряд ли вызвал бы интерес у взрослых серьезных воинов – но охотничий азарт лишил мужчин разума, и они были готовы переломать скакунам ноги, а себе шеи – лишь бы попасть длинноухому железным шариком по мохнатой макушке.

– Княже, олень!!! – Святогор не успел понять, кто упредил его о новой добыче, краем глаза увидел движение на опушке, тут же вскинул оружие и, уже отпуская тетиву, осознал, что там, под солнечными лучами, лоснится бобровая опушка княжеского плаща. На миг в голове мелькнула мысль о том, что всё, теперь муромский стол его – но уже в следующее мгновение княжич рванул киметь в сторону, и стрела вместо того, чтобы впиться жертве в грудь, ушла в густые сосновые кроны.

Тотчас из-за спины Вышемира вырвались вперед его гридни, закрыли правителя собой – но это случилось слишком поздно, чтобы спасать князя от стрелы уже пущенной, и бессмысленно, чтобы оборонять от опасности, более не существующей.

– Великие боги, как же это случилось? – пробормотал Святогор, спрятал лук и поскакал к князю. Тот, растолкав охрану, выехал навстречу.

– Как охота? – с преувеличенным спокойствием спросил Вышемир.

– Прости, померещилось что-то, – ответил ему Святогор. – Крикнул кто-то, что олень на опушке, и я даже увидел вроде. Наваждение какое-то.

– Я знаю, брат, – кивнул муромский князь. – Ты со ста шагов в лозу ивовую попадаешь. Хотел бы сразить, не промахнулся б. Посему забудь, тебе я верю. Так как охота?

– Семь зверей взяли, два волка ушли. Один в чаще, мыслю, затаился, один здесь, по наволоку сбежал.

– К седлам привяжите серых, да через деревни окрестные езжайте без торопливости. Пусть видят смерды, что не даром хлеб их едим. Что стаи голодной им более опасаться не надобно.

– Сделаю, княже, – кивнул Святогор и, потянув правый повод, поскакал к своим гридням.

Вышемир, немного выждав, оглянулся на свиту. Бояре подъехали ближе.

– Брат сказывает, наваждение у него здесь случилось, – негромко сообщил он. – Милюта, а ты что скажешь?

Один из дружинников, отличимый от остальных разве тем, что на поясе его вместо длинного меча висел короткий широкий нож, спешился, открыл чересседельную сумку, достал хвощевую свечу [1]1
  В старину существовали сотни способов изготовления свечей из самых разных материалов. Например, если высушить хвощ, а потом пропитать его горячим жиром, то после остывания получается готовая свеча. Аналогично можно использовать любое растение с рыхлой, пористой внутренней структурой.


[Закрыть], направился к тому месту, с которого княжич пускал стрелу, провел рукой над кончиком зеленой палочки. Свеча моментально пыхнула темно-красным огнем. Молодой волхв прошел по кругу. В одном месте огонь затрещал, заметался. Милюта свернул, сделал пару шагов к реке – но огонь уже успокоился. Волхв задул свечу, вернулся к правителю города:

– Вроде как и вправду признак чародейства имеется, княже, – кивнул молодой человек. – Но точнее сказать не могу. Все окрест затоптано. Однако мыслю я, княже, надобно тебе осторожность ныне проявить. Из чужих рук пищи и питья не принимать, свою поперва у волхвов от порчи отчитывать и человеку преданному на пробу давать.

– Зачем, коли брат правду сказывает?

– Святогор правду молвит, – согласился Милюта. – Однако же кто-то морок на него напускал. Стало быть, смерти твоей ищет. Коли сила мерзкая на тебя ополчилась, одним чародейством не остановится. Надо бы осторожность проявить, пока колдуна сего не отыщем.

– Без охоты меня оставить хочешь?

– Воля твоя, княже, – отступая, пожал плечами волхв. – Я твой слуга, а не советчик. Однако же, ты сам знаешь, сколь часто при скачке по бездорожью люди и лошади калечатся. Коли ямам и завалам еще и порчей подсобить, совсем сие недобро получится.

Милюта спрятал пользованную свечу в сумку и легко поднялся в седло.

– Все едино настроение испорчено, други, – решил Вышемир. – Пусть Святогор славой по деревням и весям тешится, да хранит его Даждьбог. У нас же хлопот иных в достатке. Возвращаемся в Муром!

Святогора случившаяся неприятность тоже изрядно выбила из лихости и веселья. И потому он повелел охотникам двигаться к дороге.

Впрочем, остальные воины если и заметили досадную оплошность княжича, то виду не подали и продолжали на своем пути прочесывать сосновый лес, с безрассудным ухарством бросаясь в погоню за любым существом, попавшимся на глаза и выдавшим себя беспорядочным бегством. Благодаря этому шумная ватага смогла, помимо беспокоивших пахарей волков, добыть еще с десяток зайцев, трех оленей и одного сохатого.

Добычу освежевали уже возле тракта, расположившись на ершистом, недавно скошенном лугу. Дабы не портить землю, костер гридни развели на мощенном голышами съезде к луговине. Крохотные заячьи тушки, густо обмазав накопанной у ближнего ручья глиной, дружинники кинули прямо в огонь, оленей повесили на вертел. Лося, разделав, обсыпали солью с перцем и сложили куски в кожаные мешки. Пока парное мясо готовилось – пустили по кругу походные бурдюки с густым хмельным медом. Дружинники хохотали и веселились, вспоминая день, полный приключений. Больше всего насмешек досталось бедолагам, искупавшимся в топкой торфянистой реке. Ополоснувшись в придорожном ручье, они избавились от вонючих коричневых разводов, но теперь грелись возле костра нагишом, дожидаясь, пока высохнет выполосканная одежда.

Впрочем, нашлось что припомнить и другим охотникам. Кто-то ухитрился упустить метнувшегося под ноги зайца, кто-то, увлекшись, налетел на низкую ветку и кувыркнулся из седла, кто-то в горячке погони со всего хода врезался в собственного товарища. Забавных приключений нашлось на долю каждого.

– А ты чего приуныл, княже? – подав Святогору бурдюк с медом, присел рядом с ним Избор. – Славная вышла охота. И погода не подвела, и стаю разорили, и добычу взяли хорошую.

Круглолицый кареглазый паренек по возрасту был моложе младшего княжича, однако же Радогост немало хвалил его за сообразительность и прилежание, почему старый князь и приставил ловкого волховчонка к своему сыну. Ровесникам, известное дело, найти общий язык завсегда проще. Упрямством глупым отроки друг пред другом не выделываются, заботы общие понимают. С делом же своим – от порчи и сглаза княжича беречь – ученик не хуже мудреца опытного справится. Мудрец надобен беды тяжкие отводить, колдовство сложное и могучее разрушать. Супротив мелких напастей великая сила ни к чему.

– Разве это охота, Избор? – пожал плечами княжич. – Вот о прошлом годе, помнишь, одной облавой полста оленей взяли! Да еще и двух медведей на рогатины. То была охота так охота. Это же баловство пустое. Токмо голодным не остаться.

– Нечто и вправду из-за охоты расстраиваешься? – не поверил юный волхв.

– Из-за нее… – Святогор выдернул пробку бурдюка, жадно прильнул к горлышку. Избор терпеливо ждал. И дождался: княжич опустил кожаную флягу, тихо пожаловался: – Пока отец жив оставался, братьями были. А ныне ровно русалка холодная между нами прошла. Как стена появилась. Брат он мне. И князь. Честен я с ним. Он же мне, чую, не верит. Опасается. Ровно на тигра ручного смотрит. Который вроде как ласков, однако же руку в любой миг отхватить может. Посему и держится, ровно со зверем, настороже.

– Ты же знаешь, Святогор, как часто в землях подлунных ради звания княжеского брат на брата с мечом идет, зельем травит, чары жуткие насылает, – присел рядом юный волхв. – Ты молод, но славы ратной на тебе куда как больше, нежели на брате старшем. И дружина тебя больше любит, и ворог тебя больше страшится. Как же не опасаться Вышемиру, что с такой славой народ тебя на столе муромском предпочтет?

– Не нужен мне стол ценою жизни братской!

– Я про то знаю, Святогор, ты знаешь, он знает. Но сколь часто ради власти земной брат на брата мечом идет, не счесть…

– Я в него чуть не выстрелил, Избор, – вдруг признался княжич. – Сижу, стрелу наложил, и ровно шепчет кто-то в ухо: «Олень это, Святогор, олень! Стреляй, не упусти…»

Княжич снова жадно приложился к бурдюку.

– Морок? – встревожился волхв. – Никак, околдовал тебя кто-то на дурной глаз? А ну, обожди…

Он сбегал к своей сумке, вернулся с заговоренной свечой, запалил, обошел князя кругом, отговаривая и крестя огнем, уловил раскаленную отчиткой тончайшую нить, провел свечой вдоль нее, до самого княжеского плеча. Нить лопнула и опала, волхв облегченно загасил свечу:

– Снял порчу, нету более. Но в баню тебе, княже, сходить не мешает. Коли не на слово, а на поклад или мазок сглаз сделан, его смывать надобно. Так надежнее.

– Я хотел этого, – прошептал Святогор.

– Чего? – не понял Избор.

– Хотел выстрелить. Хотел стать князем. Князем, а не слугой! Стать князем самому! – Он судорожно стиснул бурдюк, снова поднес к губам.

– Но ведь ты не сделал этого!

– Но я хотел! – Ответ получился слишком громким, дружинники повернули к княжичу головы, замолчали, словно дожидаясь приказа.

Юный волхв вскочил, направился к костру, бросил в пламя недогоревшую свечу:

– Порчу кто-то навел на Святогора, – пояснил он. – Мелкую, но все равно противно. Как там зайчики? Выкатывать не пора?

– Еще чуток пусть погреются, – ответил ему Журба, пожилой дружинник, один из немногих, вошедших в близкую свиту младшего княжича.

– Ну, ты тогда покличь, как пора будет… – Юный волхв вернулся к княжичу, сел рядышком, легким шепотом ответил: – Сие не грех, Святогор, что князем стать жаждешь. Кровь у тебя в жилах княжеская течет, властная, горячая. Посему власти тебе желать не грешно. Грешно ради жажды этой через родича переступить. Однако же этого ты как раз и не совершил. Брата не тронул. И даже порча тебя на грех сей толкнуть не смогла.

Святогор покосился на Избора, прихлебнул еще немного меда, вдруг обхватил волховенка за шею, потянул к себе, уперся лбом в его лоб:

– Экий ты… Словокрут… Умеешь душу успокоить, страхи любые заболтать.

– У тебя заболтаешь, как же. Чего-чего, а как раз страхов у тебя и нет. Совесть у тебя есть. Честь и совесть. А это, Святогор, совсем другое.

– Плохо то, – отпустил Избора княжич, – что Вышемир с той же думой живет. Кровь у нас на двоих одна. И стол один. Мыслю, спокойно он заснет лишь тогда, когда я к отцу на пир отправлюсь. Хоть со славою, хоть без – но к отцу. Горевать он станет искренне, но вздохнет с облегчением.

– Он твой брат. Он не станет тебя убивать.

– И я его не стану. Но ты ведь знаешь, Избор, сколь часто в нашем мире братья встречаются не за столом, а на сече кровавой. И стоят они обычно по разным сторонам бранного поля. Чудится мне, Избор, никому на этом свете не хочется погибать из-за излишней доверчивости. А ведь у Вышемира еще и жена красавица, и сын растет малец, мой племянник. За них он тоже пред дедами нашими и прадедами в ответе.

– Никак, замыслил ты чего-то, Святогор?

– А что тут можно помыслить, дружище? – пожал плечами княжич и снова прихлебнул густого сладкого меда. – Жить надобно, как живешь. Но оно вот вдруг тяжко и оказалось.

– Глаз дурной на тебя кто-то положил, княже, – решил Избор. – Я тебе отчитку на воск сделаю и амулеты свежие добавлю. Глядишь, без чужой порчи и мысли у тебя веселее станут. Больно ты хмур. Так и до настоящего недуга догорюешься. Идем, с дружиной своей хлеб преломишь, меда выпьешь, а там и на душе полегчает.

* * *

Зимава и Лесослав вошли в деревню только поздним утром. У вербовщика получилось слишком много хлопот со снаряжением: ведь напечатать требовалось не только одежду и оружие, но и множество золотых украшений, котелок, огниво, ложки-заколки, ремни-портупеи, ножи-кастеты и уйму прочей мелочовки, необходимой для дальних походов и реальных схваток. За день управиться не удалось – а уходить из модуля в ночной мрак ни он, ни девушка не рискнули. Не то чтобы вербовщик боялся анчуток, леших, навок и упырей, как его гостья, – но вот перспектива переломать впотьмах ноги его совсем не устраивала.

Зато с первыми солнечными лучами туземка и вербовщик, сладко выспавшиеся в анатомических креслах, отправились в путь и еще задолго до полудня добрались до деревни, одолев два стандартных перехода без единого привала – как это обычно и бывает при первом выходе на маршрут.

Деревня Притулка притулилась к обрыву над плавно изогнутым озером того же названия, заболоченным с одной стороны и заросшим непролазным ельником с другой. Отчего жители не трогали эти дикие заросли, Ротгкхон знал из памяти своей пленницы – где-то за ними, среди путаных скрытых троп и омутов, были сделаны схроны на случай набега заречных торков или иных каких злых соседей, али вовсе неведомых чужаков. Найти тайные укрытия было трудно даже лесным следопытам. Торки же, привычные к открытым степям, в дебри вообще старались не соваться.

К обрыву, облюбованному селянами, тянулся длинный пологий склон, почти весь перекопанный и засаженный репой, капустой и морковью. Только в нескольких местах имелись небольшие рябиновые заросли – земля там отчего-то не родила, и деревенские, дабы место не пропадало, сваливали в мертвые проплешины камни, что регулярно «всплывали» по весне на ближних и дальних пашнях. Валуны в хозяйстве тоже были нужной вещью – из мелких печи клали, крупные под новые срубы ставили, дабы нижние венцы не гнили, а потому куч у рябиновых корней было то густо, то пусто.

Домов снизу было видно пять – огромных бревенчатых срубов с крытым двором, каменными трубами и совсем маленькими окошками, затянутыми промасленным полотном. Разглядеть что-либо через такую пелену было невозможно – однако большинство местных обитателей работали на улице, и потому появление Зимавы в роскошном платье, украшенном жемчугами и шитом золотом, с новеньким дорогим поясом, да еще в сопровождении незнакомого мужчины, было замечено почти сразу, стоило ей только показаться на краю самого дальнего огорода.