Текст книги "Наследник"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Чего тебе надобно, сотник? Здесь покои княжеские, без особого дозволения хода нет!

– Сам не знаю, чего надобно, – пожал плечами Ротгкхон. – Пришел, потому как в дружину записан. Но вот нужна ли сегодня служба моя али нет, не пойму?

– Не беспокойся, иноземец, – расслабились ратники. – После пиров княжеских дружина завсегда дня три отдыхает. Кто крепок, брагу пьет…

– Кто ловок, девок тискает, – подхватил молодой ратник.

– А кто слаб – спит беспробудно, пока пинка не получит, – закончил самый старший, большеглазый, с рыжей курчавой бородой. – Послушай, иноземец, а правду сказывают, что одежда у тебя особая, колдовская, неуязвимая?

Вербовщик еле заметно улыбнулся, довольный тем, что нужные ему слухи все-таки расползаются, достал из поясной сумки платок, встряхнул:

– Не колдовская, служивый, а из драконьего волоса. Сварог такой всех ратников награждает, кои под его рукой службу несут. – Он вытянул руку и набросил на нее платок: – Режь!

– Чем? – растерялся стражник.

– Да чем хочешь! Это же драконий волос, его даже железом не одолеть.

Молодой ратник оказался шустрее – выдернул свой нож и быстро, с длинным оттягом, полосонул Ротгкхона по руке. Посмотрел, торопливо резанул еще два раза. Изумленно присвистнул:

– А по виду тряпка сатиновая!

– Меня это раз сто в бою спасало, – спрятал платок обратно в подсумок Ротгкхон. – Булгары думают, что бездоспешного поймали, и в грудь, живот али по спине рубят. А смотрись броня железной – по горлу бы метились или в лицо.

– Выходит, ты у самого Сварога службу нес? – неуверенно спросил рыжебородый.

– Я и сейчас на службе, – ответил вербовщик. – Сварог, древний наш прародитель, велик, и дружина ему надобна великая. Посему я, следуя его воле, путешествую по свету и охотников набираю к нему в войско идти. Доспех неуязвимый первой платой на службе идет.

– А меня в охотники ты можешь записать, сотник?! – загорелись глаза у молодого стражника.

– Ты кое о чем забыл, – покачал головой Лесослав. – Ты дал клятву верности муромскому князю. И посему взять я тебя могу токмо вместе с ним, либо по его такому приказу. Не думаешь же ты, что Сварогу нужны клятвопреступники?

– Проклятье! – в сердцах стукнул паренек кулаком по стене.

– Не печалься раньше времени, служивый, – похлопал его по плечу вербовщик. – Мне самому хочется таких воинов поболее набрать. Видел я, каковы вы в сече, – лучше не сыскать. Может статься, договоримся мы с князем. Отпустит… Токмо вы это… Не сказывайте о сем никому раньше времени. Планы сии вилами по воде писаны. Да и сам я ныне под присягой.

Ротгкхон кивнул и с легкой совестью побежал вниз по ступеням. Он был совершенно уверен, что сразу после смены этой троицы слухи о неуязвимой тряпочной броне и Сварожьей службе поползут дальше, обрастая все новыми и новыми подробностями. Через пару дней о его миссии будут знать все, от князя и до самого последнего новика.

В изрядно приподнятом настроении вербовщик отправился восвояси, ради хорошего настроения даже купив по пути на торге бочонок меда для себя, платки для девочек, два отреза атласной ткани для Зимавы и большой заплечный мешок, чтобы все это унести. Однако и в этот раз, несмотря на день, калитка оказалась закрыта. Лесослав, скинув мешок, застучал кулаком:

– Не спи, жена, твой муж у ворот!

– Иду! – отозвалась девушка. Вскоре грохнула задвижка, Зимава выскочила на улицу, радостно охнула: – Ты уже вернулся?!

– Спешил что есть мочи. – Как и положено любящему супругу, он подхватил ее, закружил, крепко поцеловал, поставил на землю: – Пошли гостинцы смотреть.

– Пойдем, – согласилась девушка. – А ты надолго?

– Что, уже надоел?

– Наоборот, нужен очень. Осень, солома нужна – двор посыпать, чтобы грязи не было. И дрова кончаются. Холода же настоящие еще даже не наступили. На торг я сходить могу, коли у тебя времени нет. Но мужицкий взгляд лучше. Бабу завсегда обмануть норовят. А от тебя за подсунутое гнилье в лоб получить побоятся. Ты ведь сотник княжеский. Коли пожалуешься, за обман еще и кнута получить недолго. И на торге появляться запретят.

– Ну, коли так, – поставил свой мешок за порог вербовщик, – тогда пошли. Потом подарки посмотрим.

Вот так два дня отдыха и превратились для Ротгкхона сперва в блуждание по земскому торгу у Заречной слободы, а потом в долгую колку поленьев, многие из которых оказались либо слишком толстыми, либо слишком длинными. Хорошо хоть мед не пропал – пару раз в час Зимава, в красивом нарядном сарафане, торжественно выносила ему пенистый корец, ждала, пока он осушит угощение, и неизменно спрашивала:

– Ты ведь, поди, утомился до невозможности? Силы не осталось совсем? Может, ну их пока? Как-нибудь потом?

И каждый раз вербовщик упрямо отказывался, находя в простой физической работе некое свое, особенное удовольствие.

Все закончилось, когда начало смеркаться. Подав мужу очередной ковш меда и дождавшись, пока он напьется, Зимава набросила ему на плечи рушник и ухватила за его концы:

– Ты могуч, как Даждьбог, Лесослав. Жалко, что тебе не нужно от меня никакой награды. Ты заслужил все, что только можно. Пойдем, хотя бы умою тебя после трудов праведных. Вода уже нагрелась, девочки поели и наверху.

– Я и сам могу помыться! – запротестовал Ротгкхон.

– Смирись. Ты мой муж. Что хочу, то с тобой и делаю. Тебя ждут треть бочонка хмеля, тушенный в капусте гусь и ласковые руки жены. С мочалкой. – Подтянувшись за концы полотенца, она легко чмокнула его в губы и шепнула: – Ты самый лучший в мире. Сегодня ты будешь только отдыхать.

* * *

В первый день после отдыха Ротгкхон с ходу попал в княжеские телохранители, вместе с Журбой, Дубыней и боярином Всеславом отправившись в обход города. Сперва они прогулялись по стенам и башням детинца, потом по муромской крепостной стене, каждый раз спускаясь к воротам и здороваясь со стражей. От города прошли к воротам слободы, но только к Кожевенным – здешняя окраина находилась уже так далеко от детинца, что, если делать круг вдоль всего частокола, пришлось бы потратить день целиком.

Вышемир обходил посты быстрым шагом, глядя больше себе под ноги и думая о чем-то своем. Журба насилу успевал указывать Лесославу, с какой башни за какими кордонами удобнее следить и где есть уязвимые подступы, на которые караульным нужно обращать особое внимание. Княжеский дядька явно готовил сотника к будущему заступлению в наряд на стражу, но внимательный Ротгкхон заметил одну занятную деталь: среди стражи города не встретилось ни одного знакомого лица. То есть – ни одного ратника, ходившего в поход. Хотя малая дружина, бессменно сторожившая Муром много дней, по уму, должна была быть отправлена на отдых и заменена отдохнувшими после пира воинами.

Получается – не спешил князь передавать контроль над городом в руки верной брату дружине. Все ворота, рынки и сторожевые башни с припасами и арсеналами пытался сохранить при себе.

Побаивался…

Вернулись во дворец они только за полдень. Вышемир тут же отправился к себе в покои, за ним устремились Дубыня и Всеслав, Журба же и Ротгкхон свернули на кухню – попить свежесваренного, густого и ароматного киселя. Подкрепившись сытным варевом, сотники тоже отправились во дворец, к княжичу с отчетом. Однако Святогор, наряженный в ядовито-синюю, до рези в глазах, атласную рубаху, что едва не трескалась по швам на его плечах, в зеленые шаровары и наборный пояс из янтаря, слушать воинов не стал:

– Ведаю, в порядке все, – махнул он рукой. – Журба, дверь закрой. А ты, иноземец, сюда иди, к окошку, на свет солнечный. Ну-ка, сказывай мне, побратимушка, что за смуту ты середь воинов моих пускаешь? Сказывают, друг сердечный, службой ты их сманиваешь доходной в иных землях? Зовешь мечи свои и животы за золото иноземное продать, под чужими стягами сражаться?

– А про то не сказывали доброхоты сии, что без согласия княжеского охотников на службу чужую я записывать отказался? – Вербовщик коснулся пальцами слюдяного окна – одной из полусотни пластинок, из которых было набрано это высокое светлое окно. Хотя через разводы на нем все равно было невозможно различить ничего происходящего снаружи.

– Хитро чего-то путаешь, иноземец, юлишь невнятно, – покрутил кистями рук княжич. – Вроде как и зовешь, но не записываешь. К иному князю манишь, но согласия здешнего просишь. Это как у тебя выходит, сотник?

– Я же сказывал тебе, кому служу, княже, – ответил Ротгкхон. – Нечто ты мыслишь, прародитель наш великий, могучий Сварог самолично рати многотысячные в походы водит? Нечто он сам за сотнями своими бесчисленными следит? Каждого дружинника в лицо знает и учит меч свой в руках держать? Сварогу не нужны толпы нанятых для службы ратников. Ему нужны сотни. Сотни с воеводами, которые знают своих бойцов и умеют ими командовать. Нужны князья, способные собрать в свою руку сотников и их отряды и одолеть ими поднявшегося на богов ворога. Ему не нужны просто мечи и копья, он хочет получить полноценную дружину.

Святогор хмыкнул, покачал головой:

– Вот, стало быть, к чему ты клонишь, иноземец… Нет! Никогда в жизни не пойду я служить наемником простым под рукой повелителя иного, не стану слушать с покорностью приказы чужого владыки. Не нурман я нищий, чтобы кровь свою за золото продавать, не викинг бездомный, честь за серебро меняющий!

– Там, в небесах, – вскинул палец Ротгкхон, – идет великая битва честных богов русских против демонов и колдунов черных, против богов чужих, погибели вам желающих. Там драконы сражаются с ифритами, там чародеи сжигают души, одолевая каменных ящеров, там духи грызут духов, а гигантские пауки рвут в клочки ползучие кусты. Там на разных уровнях небес существа самых непостижимых видов уничтожают друг друга, служа великому Сварогу, либо стремясь уничтожить его. Там даже самые мирные и тихие труженики, что молят о защите, имеют такие тела, что самый вид их способен свести с ума слабых рассудком смертных. Я видел твою дружину в деле, княжич Святогор. Эти – не испугаются. Они не испугаются ни страшных видом селян, не испугаются колдунов, ни злых, ни добрых. Не испугаются ни троллей, ни драконов. Но от них будет мало пользы без их умелого и решительного воеводы.

– Я же сказал: нет! Никогда и нигде князь муромский не станет ходить в слугах!

– Муром прекрасный город, княже, – вздохнул Ротгкхон. – Но он не способен даже пообещать действительно ценной для настоящего воина возможности.

– Это какой? – поинтересовался от двери Журба.

– В твоей дружине, княжич, можно выслужиться в десятники, можно даже стать сотником. Но как бы ты ни был отважен, храбр и умен, тебе никогда не стать здесь тысячником. Или десятитысячником. Или ста… Что более достойно сына храброго Всеграда – иметь под рукой тысячу бойцов вольным князем или командовать ста тысячами ратников, будучи частью еще более великого воинства?

– Таких дружин не бывает, – покачал головой Святогор.

– Прямо сейчас я пытаюсь нанять в Муроме для великого Сварога сразу тысячу его правнуков, княже. И я такой послан в земли смертных не един. Дружина отца богов исчисляет тысячи и тысячи тысяч. Ты храбрый, умелый, достойный воевода. Именно ты можешь оказаться на самом верху, равным Велесу, Перуну и Даждьбогу…

– Замолчи! – резко оборвал его Святогор. – Ты хочешь, чтобы я увел из Мурома всю его дружину? Оставил город беззащитным? Нет, Лесослав, нет! Я останусь здесь и буду служить земле, которая меня родила и воспитала!

– Прости, княже, я не желал тебя обидеть, – прижав руку к груди, склонился вербовщик. – Я пришел сюда совсем с другой просьбой. Ты сам спросил меня, чего я ищу в порубежной Руси.

– Опять какая-то хитрость?

– Под Ондузой в сече был ранен друг мой, боярин Валуй. Дозволь съездить к нему в поместье, справиться о его здоровье? Никаких вестей от боярина в Муром покамест не приходило.

– Ну, сие есть дело благое. О том и мне проведать хотелось. Пяти дней на сие хватит? Хотя… – успокаиваясь, прищурился княжич. – Хотя, коли нужда какая возникнет, дозволяю задержаться. Мы с братом аккурат на ближние дни охоту затеяли, службой дружину не обременим. Поезжай. Но дольше десяти дней гостевать не советую. К дувану опоздаешь – сам потом опосля будешь локти кусать. Ступай!

КРЫСЫ

Путь домой занял совсем немного времени, и стучать в калитку на этот раз не пришлось: Зимава, словно почувствовав его приближение, выглянула на улицу, радостно вскрикнула – и тут же оказалась в объятиях мужа, закружившего ее по улице:

– А вот и я, родная! Заждалась? – расцеловал он ее, вернул на землю и вошел во двор.

Тот весь был желтым от свежей соломы, расстеленной от амбара до сарая и от дома до ворот. Похоже, девушка времени не теряла, потрудилась на славу.

– Теперь тут и в тапках ходить можно? – поинтересовался Ротгкхон.

– Можно, – кивнула она. – Гуся с капустой согреть? Его еще много осталось, так что ничего другого я готовить не стала. Завтра борщ сварю.

– Согреть, – согласился вербовщик.

Вскоре на столе перед ним уже стояла большая миска с горкой темного мяса и золотистым бульоном снизу. Девушка села напротив, подперла рукой подбородок, с легкой улыбкой глядя на мужа:

– Ну как? Сегодня ты совершил подвиг, или день прошел зря?

– Ну, – вскинул взгляд к потолку Ротгкхон. – Можно сказать, что почти совершил. Рассказал княжичу все, что тому нужно знать о своем будущем. Пусть теперь думает. За один день столько новостей смертному не переварить. Раньше, чем дней через пять, продолжать беседу не стоит.

– Коли так, ты достоин награды, – привстав, наклонилась Зимава к нему, но леший наложил палец ей на губы:

– Еще рано, женушка. Награду я заслужу лишь тогда, когда он согласится.

– Так постарайся! – села она обратно.

– Хорошо, – рассмеялся он. – И еще одно… Собери меня в дорогу. Мыслю, самое меньшее четыре дня мне придется провести в пути.

– Да, соберу, – сразу погрустнела девушка.

– Ты можешь сделать пироги? Я так и не попробовал, что это такое?

– Прости, не успею. Только квашня целый день должна доходить. А ее еще замесить нужно, а опосля налепить все и испечь. Я потом сделаю, когда вернешься, можно?

– Раз все равно ничего не изменить, – пожал плечами Ротгкхон, – значит, можно.

– Я протушу свинину и залью в горшок. К утру застынет и вытекать не будет. В первые дни ты ее с манкой заваривай, это быстро и вкусно. Потом кулеш с салом сделаешь.

– Понятно, – кивнул вербовщик.

– И возвращайся скорее, – поймала его за руку Зимава. – Мне без тебя тоскливо.

* * *

Утро принесло неожиданный сюрприз: в распахнутые Чарушей ворота въехал Избор, ведя в поводу сразу трех коней, один из которых был оседлан, спешился, забросив повод скакуну на холку.

– Рад видеть тебя, волхв, – растерянно встретил гостя на пороге Ротгкхон. – Какими судьбами?

– Журба вспомнил, что у тебя лошадей нет, – ответил Избор, одетый по-походному, в шаровары и войлочную куртку поверх рубахи. – Вот из муромской конюшни и выделил. Скакунам застаиваться все едино во вред, а тебе на пользу.

– Ага, – кивнул, ожидая продолжения, вербовщик.

– Ну, а как я узнал, куда ты направляешься, попросился с тобой съездить. А ну знание лекарское там понадобится?

– И куда вы едете? – невинно поинтересовалась Зимава, положив подбородок мужу на плечо.

– Боярина Валуя проведать. Помяли его булгары изрядно в минувшем походе.

– Это тот, что ночевать у нас оставался?

– Он самый, – кивнул Ротгкхон.

– Я бы передала привет, но он меня все едино не заметил. Кушать хочешь, гость неведомый?

– Спасибо, сыт, – смутился волхв. – Избором меня зовут. При княжиче состою.

– А мне все равно. У меня муж есть. Любимый… – Девушка прижалась щекой к щеке Лесослава. И тот, разумеется, нежно ее поцеловал, погладил по голове.

– Тогда мы поскачем, милая моя.

– Сумка в сенях, котелок сверху.

– Спасибо, родная, – поцеловал Ротгкхон жену еще раз, вернулся в дом за припасами, закинул мешок на спину заводной лошади, стянул лямки под брюхом, поднялся в седло.

Зимава, не удержавшись, сбежала со ступенек, схватила за руку и так проводила до самых ворот:

– Возвращайся скорее. Я уже тоскую.

– Конечно, – наклонившись, коснулся ее губ губами вербовщик и, выехав за ворота, тут же пустил скакуна рысью.

– Счастлив ты, – нагнав, сказал ему волхв. – Ты ее любишь, она от тебя без ума. Мало кто в таком душевном согласии живет. Трудно поверить, что такую жену ты избрал, случайно от ладьи своей отстав, случайно на пути встретив.

– Судьба, – кратко ответил Ротгкхон. – Ты дорогу в поместье Валуево знаешь? Я ведь еще ни у кого не спрашивал, мыслил сегодня узнать.

– Знаю. С заводными завтра к полудню будем там.

Путь на двух лошадях вместо одной и вправду занял меньше времени. Но ненамного. Поначалу за городом всадники часа два шли рысью, потом шагом, потом опять рысью, остановились на дневку, переседлали скакунов, снова пустили рысью, шагом, рысью – и день закончился. Не потому, что стемнело, а потому, что пора было пускать коней на выпас – заполнение их желудков происходило даже медленнее, чем зарядка химических аккумуляторов.

Разложив кошму на полянке у ручья, путники не спеша развели огонь на старом кострище, которое из-за толстого слоя пепла поднялось над окрестной травой на высоту в половину локтя. Следуя совету жены, Ротгкхон залил водой манку, вскипятил, добавил свинину из горшочка. Позвал волхва. Избор, в отличие от него, никакими припасами в дорогу не озаботился.

Зато он знал, куда нужно ехать.

– М-м-м, как вкусно, – зачерпнув снедь, тут же похвалил ее юный волхв. – У твоей жены золотые руки! Счастлив ты, иноземец, своей удачей. И красавица у тебя жена, и любящая, и хозяйственная, и рукодельница. Ныне таких уж, почитай, и не сыскать. На кого ни посмотришь – ничего дети нынешние делать не хотят. Токмо веселье да баловство на уме: качели да гулянья, пятнашки да венки. Что с Муромом будет, когда сие поколение вырастет, подумать страшно…

– Тебе сколько лет, Избор? – не выдержал вербовщик.

– Осьмнадцать, – смутился юный волхв. – Токмо меня в жертву Перуну еще в пять лет принесли, во искупление. Сказывают, за богохульство знахарки местной он осерчал и деревню всю молниями пожег. С тех пор при святилище живу. Радогост с самого детства волхованию и грамоте учил, знахарки – травам и заговорам, болячки всякие исцелять и раны ратные от загнивания спасать, лубки правильно накладывать. Я на качелях за всю жизнь токмо три раза и покачался. До сих пор каждый из тех дней помню. Ныне же и вовсе нельзя. Радогост сказывал, несолидно сие для волхва. В нас люд простой божью силу видит. А сила богов не должна казаться смешной, глупой, корыстной или похотливой.

– Могу выручить, – засмеялся вербовщик. – У меня в сарае пустующем качели висят, для детей. Если хочешь, я тебя там запру – никто и не увидит.

– Детские порваться могут, – улыбнулся в ответ Избор.

– Ну, тогда нужно переодеться и в другой город какой съездить. Там вволю и оторваться, – посоветовал Ротгкхон. – Никто не узнает.

– Но я-то узнаю, – безнадежно отмахнулся волхв.

– Скажи, Избор, а как в вашем учении отличают правду от вранья? – ненавязчиво поинтересовался вербовщик. – Наверняка ведь есть разные способы?

– Много есть таких, – охотно ответил волхв. – Коли вора отличить нужно, то людей, что заподозренных в круг сажаешь и заговор начитываешь особый. Тот, кто виновен, краснеет сильно, по тому и отличается. От вранья обыденного зелья разные придуманы и нашептывания. От них врун или заикаться начинает, али с животом ему плохо становится, али руки вздергиваются. Мудрые и опытные волхвы вроде Радогоста на вид и на слух вранье отличают. А коли дело серьезное – дел чести или дел княжеских касаемы, – то суд Перунов устраиваем. Для сего идола его из святилища выносим, на холме напротив судимого ставим и грозу на небо вызываем. И вот коли молния в смертного ударит, стало быть, виновен он. А мимо бьет – честен.

– Перунов суд – это сурово, – кивнул Ротгкхон. Правда, варианты с заиканием или расстройством желудка ему тоже не понравились… Значит, придется подстраховаться и подготовиться к таким подозрениям заранее. – Скажи, Радогост всегда подле князя находится? С волхвом с глазу на глаз встретиться можно?

– Как же, как же! – прямо обиделся Избор. – Радогост не князю служит, а богам и земле русской! Ныне за Муром беспокойно ему, вот в детинце больше времени, нежели в святилище, и проводит. Да токмо молитвы переменные, на утро и закат завсегда на нем.

– Сделай доброе дело, дружище, помоги наедине с волхвом этим премудрым встретиться!

– А зачем тебе? Коли нужда какая в чародействе, так давай я подсоблю? Я у Радогоста лучший ученик!

– Не в чародействе, в мудрости его нужда моя, Избор. Но коли интересно тебе, при разговоре сем можешь остаться, тайны в нем великой нет.

– Тогда скажи сейчас? Я же умру от любопытства!

– Долго очень рассказывать. По беседе и услышишь… – Доскребя котелок до дна, Ротгкхон тщательно облизал ложку по местному обычаю, но потом все равно спустился к воде и перед родником старательно промыл чистой водой ложку и котелок, вернул посуду по местам, предупредил спутника: – Утром тебе кулеш заваривать!

И с наслаждением вытянулся на толстой кошме, позволяя крови отлить от головы к полному желудку.

Через несколько мгновений он уже крепко спал.

* * *

Дом боярина Валуя мало чем отличался от прочих изб его деревни, принадлежащих простым селянам. Разве только амбар возле него имелся крепкий, вместо простой изгороди двор огораживал частокол да овин на отшибе был покрупнее других.

Ворота гостям открыл какой-то босой мальчишка в черных вытертых и подспущенных портках, поводья скакунов приняли и вовсе девки в сатиновых платках, вязанных из толстой шерсти кофтах и пышных многоюбочных платьях.

Наконец на крыльце появился сам хозяин дома – без лубков, в стеганке и меховых штанах, оперся на поручни, широко улыбнулся:

– Други мои! Не забыли!

Вскоре все они сидели за общим столом, ели печенных в сметане карасей, запивая их сладкой яблочной брагой, и обменивались новостями.

– Коли я ныне в дружине побратим, боярин, – уже в конце долгого разговора поинтересовался Ротгкхон, – то тебе я тоже брат или еще нет?

– Вы побратимами станете, когда из одной братчины напьетесь, – ответил вместо Валуя волхв. – А как твои переломы, боярин? Вижу, своими ногами ходишь, даже без палочки.

– Ходить хожу, но приволакиваю, – пожаловался хозяин. – Слабая совсем нога левая, не держит. И рука тоже висит. Знахарка сказывала, срослось все правильно, токмо обождать надобно, пока мясо нарастет и сустав раскачается, но ныне ложку толком до рта не доношу. Стыдно признать – тати в лесу завелись. Прибились откуда-то от Чернигова, засели в чаще и то на деревеньки наскакивают, то у дороги сидят и селян проезжих раздевают. У меня же после похода минувшего токмо два холопа здоровыми осталось. Я же их одних на душегубов не пошлю? А самому ни меча, ни рогатины не поднять. Осень на носу – как оброк сбирать стану? Как смердам своим в глаза смотреть? «За что тебе хлеб давать, – скажут, – коли от разбойников уберечь не можешь? Татям все отдать пришлось, с них и спрашивай».

– Месяц, – кратко провозгласил свой приговор Избор. – Ранее тебе меча не поднять.

– Где засели? – обсасывая очередную карасиную хребтинку, поинтересовался вербовщик.

– В верховье Щучьего ручья, отсель на закат верст пять будет. Точнее не знаю, но на разбой оттуда вылазят… Ты прости, Лесослав, что заместо пира знатного тебя так…

– Ничто, боярин. Для того и нужны друзья, чтобы в трудный момент плечо и меч свой предложить. Вычистим твоих татей, княжич меня сроком поездки не ограничил. Сказывал токмо, дуван через десять дней случится. Советовал не опоздать.

– Дуван?! – встрепенулся боярин. – Тогда я с вами в Муром возвращаюсь! А когда сказывал? Может, дни уже считаются?

– Сказывал позавчера, – припомнил вербовщик. – Стало быть, восемь дней еще есть. Ну, семь-то всяко будет!

– И два дня пути. Стало быть, через пять надобно ехать. Я смогу через пять ден в седло подняться, Избор?

– Сможешь. Токмо ехать придется не спеша.

– Ништо. То ж не ногами топать. Лошадь и слабого довезет.

– Пять… – вздохнул Лесослав, допил кружку браги, отодвинул опустевшее блюдо, откинулся к стенке и погладил живот: – Не, сегодня никуда не пойду. А завтра придется. Иначе не поспеть. Душегубов ведь, как понимаю, еще и выслеживать придется?

Ротгкхон даже не представлял, как это будет происходить на самом деле.

На рассвете, отпоив гостей квасом и покормив печеными яйцами, сдобренными перемешанной с перцем солью, боярин Валуй дал им обоих своих холопов и свежих лошадей.

– Укажешь Макушину гарь гостям, где тати Захарку с бабами обобрали, – приказал он ратнику. – Слушайтесь сотника, ако меня самого! Да поможет вам Перун. Скачите!

Холопы скакунов не жалели, пустили в галоп, и на месте маленький отряд оказался уже через четверть часа.

– Здесь было, – спешились местные ратники. – Донага бедолаг раздели, погань лесная, ничего не оставили. Опозорили. Хорошо хоть до смерти не убили.

Место на повороте дороги было светлым, здесь еще подрастал молодой березнячок. Судя по названию, совсем недавно тут случился пожар, и лес только-только начал снова обживать мертвую пустошь. Однако шагах в ста на север за березняком поднимался ельник. Тоже молоденький, но густой до полной непроглядности.

– Коли и прятаться, то только там, – указал на него Ротгкхон. – Больше просто негде.

– Подождите здесь, – спрыгнул на землю Избор.

– Что ты хочешь делать? – не понял вербовщик.

– Ждите, – твердо повторил волхв. – В вас запах мирской, голодный. Вы их спугнете.

Юноша, скинув стеганку и штаны, оправился к ельнику и долго бродил нагим между деревьями, иногда появляясь на краю, а иногда вовсе растворяясь в сочной зеленой гуще. Наконец волхв вернулся, торопливо влез в штаны и куртку, зябко поежился и сказал:

– Духи молвили, из-за оврага смертные пришли. Те, что кровью пахнут. Оттуда, – махнул он рукой куда-то влево.

– Через овраг коней не перевести, – тут же предупредили холопы.

– Тогда один остается с лошадьми, – спешился Ротгкхон, – второй с нами. Как поймем, куда двигаться, обходной путь найдете.

– Близко ко мне не жмитесь, – потуже запахнул стеганку Избор. – Нежить лесная таиться будет. Замучимся искать.

Ни Лесослав, ни холоп спорить с ним не стали, и когда волхв отправился вперед, отстали шагов на тридцать. Молодой служитель богов быстро пробился через ельник, по узкой тропинке перебрался через широкий овраг, открывшийся дальше. Огню эта преграда оказалась не по зубам – дальше начинался настоящий густой лес с буреломами, сухостоем и пирамидальными деревцами можжевельника; землю выстилал никем не тронутый черничник. Однако же Избор что-то видел и продолжал уверенно двигаться вперед, пока густой лес не сменился влажной низиной. Здесь юноша опять разделся, шагнул в чавкающую осоку, погладил ладонями молодую рябинку, пошептался с осиной, пошевелил ветви бузины, поднял глаза вверх, раскрыв туда же ладони.

Внезапно от высокой рябины к нему вниз слетели несколько длинноклювых рыжегрудых зимородков. Они запрыгали на ветках бузины, вспорхнули обратно – и волхв повернул назад, к одежде. Облачившись, добрел до соратников:

– Вроде как ручей должен быть за холмом, подле низины. Там неприятные смертные часто бродят. Другим, кроме как татям, некому. Мыслю, поблизости у них и схрон, коли часто бродят. Но болотнику эту лучше вокруг обойти. Дальше глубоко будет, можно провалиться.

– Знаю я этот ручей, – кивнул Валуев холоп. – Через дальний луг он течет, там недавно косили. Окрест неудобья, но по руслу можно пройти. Дно песчаное с камнями, под лошадьми не провалится.

– Тогда беги к товарищу своему, – велел ему Ротгкхон. – Вели обходить и у луга ждать. Подниматься не надо. Понадобитесь – мы сами к вам по течению спустимся.

– Ага. – Холоп послушался, убежал.

Избор же вместе с вербовщиком обошли низину по холмам, спустились к ручью, пересекли.

– Схрон у воды должен быть, – тихо предположил Лесослав. – Куда людям без проточной воды? Ни напиться, ни умыться, ни сготовить, ни одежды постирать. Следы нужно искать.

Волхв вместо ответа разделся, пошел вдоль русла, опять оглаживая кусты и перешептываясь с ними, поймал на ладонь стрекозу, отпустил, поймал другую. Опустился на колени, поиграл с бликами бегущих струй, прямо от них покосился на соратника:

– Отсель шагов двести вверх. Там дрызгаются.

Ротгкхон помчался в указанном направлении, вскоре набрел у пологой излучины на небольшой пляжик меж березовых корней, кем-то хорошо истоптанный. Конечно, это место вполне могло быть и звериным водопоем… Если не знать о чужаках.

Следов от ручья никуда не было – кто-то заботливо засыпал подходы опавшей листвой. Ее даже ровнять после человека не надо, ветер и так переворошит. Кустики окрест тоже стояли аккуратные, нетронутые, ни единой ломаной ветки.

– Ну что? – нагнал его Избор.

Ротгкхон вскинул палец к губам, повел носом:

– Дымок чуешь?

– Кто-то мясо жарит, – согласился волхв.

– Пошли, навестим?

Пригибаясь и подныривая под кроны бузины, осторожно переступая через сухие ветви, они пробирались на запах почти с полчаса, пока не оказались у очередного небольшого ельника. В просвет между деревьями вербовщик различил слабый сизый дымок и остановил Избора:

– Жди здесь!

– Я помогу! – схватился за нож волхв.

– Тс-с! – опять прижал палец к губам Ротгкхон. – Ты свое дело сделал. Дальше моя работа. Без навыка токмо навредишь. Как я тебе навредил бы, захоти с птичками поговорить. Жди…

Он прокрался дальше, ногами вперед просунулся к еловому стволу, потом приподнял нижнюю лапу и вытянулся под ней, наблюдая за совсем уже близкой прогалиной меж поваленными старыми гнилыми соснами. Оставшегося там места хватало только на небольшую землянку, которую выдавала лишь приподнявшаяся прямоугольником земля, и на небольшой очаг, над которым, над углями, жарился мясистый окорок. Жир шкворчал, стекал и падал вниз, пуская дымки и распространяя соблазнительные запахи.

Вокруг угощения собрались пятеро субъектов самого затрапезного вида: в лоснящихся от грязи кафтанах неизвестного цвета и толстых бабских кофтах, в меховых шапках, которыми побрезговала бы даже моль, с отвисшими брюхами и длинными серыми бородами.

Однако сами душегубы чувствовали себя, похоже, весьма комфортно. Они со смехом обсуждали визги и страх какого-то селянина, ограбленного накануне, поминали достоинства его жены и сладенькой дочки, запивая беседу из гуляющей по кругу вместительной крынки. Еще одна валялась на боку, уже пустая.

И тут вербовщика осенило: кто много пьет, тому нужно где-то излишки жидкости сливать. Причем даже самое законченное отребье наверняка не станет делать это возле своего дома. Наверняка облегчаются где-то в стороне.