Текст книги "Кровь на колёсах (СИ)"
Автор книги: Александр Аввакумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
– Проходите, министр вас ждет, – торжественно произнес лейтенант и открыл перед Кунаевым дверь.
Тот, поборов робость, вошел.
Министр сидел в массивном кожаном кресле, за большим столом посередине кабинета. И без того щуплая фигура министра в огромном кресле смотрелась совсем комично. Но посетителю было не до смеха.
Кунаев отрапортовал о прибытии и замер. Прошла минута, другая, министр по-прежнему сидел в кресле, не отрывая взгляда от бумаги, которую держал еще до того, как вошел Кунаев.
Приглашения присесть Кунаев не получил и все это время стоял по стойке «смирно».
– Не буду тебе перечислять, что ты нарушил и где ты нарушил, – заговорил министр. – Ты сам все хорошо знаешь. Я тебе доверил город, сделал в нем почти хозяином. Все мы тебе верили и помогали. Но ты не ценил того, что получил. Ты вместе со своим зятем решил поживиться за чужой счет. Это нехорошо. У тебя было два варианта решить проблему – вернуть то, что вам не принадлежит, или все сделать по офицерскому кодексу чести, пустить себе пулю в лоб! Ты не выбрал ни того, ни другого. Ты нам больше не нужен, ни как начальник городского отдела, ни как человек, которому можно доверять. Я как представитель известных тебе лиц передаю их слова: тебе предоставляется еще одна возможность вернуть то, что вы с зятем забрали. Срок – десять дней. А сейчас свободен. В приемной скажут, кому передать дела.
Это был приговор.
Кунаев вышел из министерства и расстегнул верхнюю пуговицу форменной рубашки. Ему не хватало воздуха, и он, тяжело ступая, побрел прочь. Гирлянда его наград позванивала в такт его медленным шагам. Этот звон напоминал ему погребальный.
Он зашел в небольшое кафе и, заказав двести граммов коньяка, выпил залпом без всякой закуски. Потрясенный бармен проводил его взглядом.
* * *
Кунаев на большой скорости мчался в Аркалык.
Вот уже несколько часов подряд он анализировал разговор с министром, а вернее монолог министра.
«Что бы изменилось, если бы я мог вернуть деньги? – думал он. – Наверное, все равно случилось бы именно так, как случилось. Вернул деньги – не вернул, для них уже не важно, только за попытку отнять их долю они разорвут на части».
Сейчас для бывшего начальника самое главное было то, что дочка с внуками успела выехать в Германию. Все остальное уже не имело никакого значения.
Еще перед поездкой в Алма-Ату ему позвонила дочь и сообщила, что сумела получить визу в посольстве Германии и в этот же день выезжает из Союза. Эта весть была самой радостной за последние три месяца.
Сейчас он уже знал, что никаких денег вернуть своему Хозяину не сможет – все деньги были у дочери.
Зять своевременно сообщил, где находятся деньги, и попросил Кунаева помочь уладить вопрос с Хозяином. Однако Кунаев решил по-своему. Он хорошо знал, что возврат денег не решит проблему и не остановит занесенный над их семьей меч возмездия. Он не стал ничего возвращать Хозяину, а купил на них валюту и отдал дочери. Это было, наверное, лучшее его решение за всю жизнь.
Кунаев открыл свой кожаный портфель и достал оттуда увесистый конверт. Прикинув на ладони вес, он положил его обратно и, откинувшись на сиденье, закрыл глаза.
Он представил себе удивленные лица руководителей центрального аппарата КГБ, которые прочитают это письмо. На мгновение ему стало даже весело.
«Мы еще посмотрим, кто из нас пожалеет, – думал он. – Больше жалеют те, кто больше теряет. А им есть что терять!»
Он ласково погладил кожу портфеля. Тепло нагретой солнцем поверхности грело не только руку, но и самолюбие. Он плотнее закрыл глаза и задремал.
* * *
Утром мне позвонил Кондратьев и сообщил, что Кунаев вчера снят с должности. Вскоре с этой же новостью позвонил Лазарев.
Я сидел в кресле, размышляя о своем разговоре с Кондратьевым, произошедшем два дня назад.
«Интересно, что сейчас предпримет Каримов в отношении меня и Кунаева? Ведь он наверняка прослушал весь наш разговор с Кондратьевым о нем. Я допустил явный промах, недооценив Каримова, втемную использовавшего Кондратьева в игре против меня».
Мне сначала показалось, а потом превратилось в стопроцентную уверенность, что сам Кондратьев не полностью владел ситуацией по этому делу. Получая от Каримова дозированную информацию о движении наркотиков, Кондратьев не знает самого главного – того, что Каримов собственно и является диспетчером всего движения. И пока он этого не знает, все последующие действия будут идти под диктовку Каримова.
Уверенность Кондратьева в непогрешимости Каримова полностью исключила у меня возможность каким-то образом контактировать по этому делу с ним лично. У меня у самого не было официальных показаний на Каримова, а вся оперативная информация в этом деле строилась лишь на догадках и косвенных подтверждениях и по большому счету не стоила ломаного гроша. Мне бы никто, а тем более Кондратьев, никогда не поверил, что Каримов предатель.
С другой стороны, пока Каримов не знает о том, что я владею информацией о его двурушничестве, я могу чувствовать себя более или менее спокойно. Но малейшая утечка может негативно сказаться не только на моих делах, но и на жизни.
Эти люди не дилетанты, если захотят убрать, сделают это без шума и пыли, профессионалы.
Мне позвонил дежурный по отделу:
– Виктор Николаевич! С вами хотят поговорить наши товарищи из Челябинска.
– Здравствуйте! – услышал я хрипловатый голос. – С кем говорю?
Я представился.
– Виктор Николаевич, нам удалось задержать разыскиваемого вами Шиллера Курта Карловича. Сейчас он у нас в ИВС. Как будем решать вопрос, вы сами будете конвоировать к себе или будем ждать официального этапа?
Я на долю секунды задумался, а затем ответил:
– Я сегодня же свяжусь со следователем, который ведет это дело, дело у нас в Набережных Челнах, пусть определится сам. Мне, конечно, он нужен здесь, и гонять задержанного сначала сюда, а затем в Челны не хотелось бы. Пусть определится он. Я вам завтра перезвоню.
Я отключил связь и, не положив трубки, набрал следователя в Челнах, чтобы сообщить ему радостную весть.
Но то, что мне ответил следователь, меня не только не обрадовало, а просто обескуражило.
Оказывается, буквально за полчаса до моего звонка, ему звонили из КГБ Аркалыка и попросили на время передать Шиллера им, «для проведения следственных действий, связанных с поставками наркотиков».
Я понял, кто представлял КГБ. В Челны звонил лично Кондратьев.
Листая перекидной календарь, я старался просчитать, когда будет отконвоирован сюда Шиллер. Мне было уже просто по-человечески интересно, увижу ли я его до своего отъезда, смогу ли с ним переговорить.
Вывод напрашивался один – ни Кондратьев, ни Каримов не предоставят мне такой возможности. И мне на эту встречу рассчитывать нечего.
Я прикинул, какие шаги предпринял бы я на месте Каримова. И решил, что он просто не допустит того, чтобы Шиллер живым прибыл в Аркалык. Живой Шиллер Каримову здесь не нужен.
Это заставило меня опять связаться со следователем.
– Виктор Николаевич! Ну что за дела? Ну, переговорят они с Шиллером, допросят и передадут нам. Мне непонятно ваше отношение к КГБ. Вы что, им не доверяете?
Я не стал что-либо объяснять и положил трубку.
События стали развиваться слишком быстро, и я не видел возможности на них повлиять.
* * *
Кунаев добрался до Аркалыка поздно вечером, в районе двадцати двух часов. Отпустив свою машину, он отправился домой.
Построенный им десять лет назад дом был достаточно большим и явно выделялся среди соседних. После смерти хозяйки некогда шикарное жилье стало постепенно терять свой лоск и больше напоминало заброшенную усадьбу. На неоднократные предложения продать дом Кунаев неизменно отвечал отказом.
Бывший начальник милиции по нечищеной от снега дорожке прошел в дом, зажег свет, разделся, скинув с плеч уже никому не нужный китель, и опустился в свое любимое кресло.
Посидев немного, будто решая, что делать дальше, он поднялся и отправился на кухню. Достал из холодильника лимон, нарезал его и вернулся в зал. Взял из бара начатую бутылку коньяка, налил себе полную рюмку.
«Вот и выпить уже не с кем, – подумал он. – Ни друзей, ни семьи!»
Он опрокинул рюмку в рот и снова налил.
Когда в груди слегка потеплело, Кунаев поднял телефонную трубку и стал набирать до боли знакомый номер.
Ответил дежурный по отделу.
– Кунаев, – представился бывший начальник, – соедини меня с Абрамовым, он, наверное, сейчас в гостинице.
Через пару минут дежурный ответил:
– Товарищ начальник! Абрамова уже нет на работе, он минут двадцать как ушел.
– Ты что, Бердыев, не слышал, что я тебе сказал? Найди мне Абрамова и соедини. Ясно?
– Так точно! – отчеканил дежурный и повесил трубку.
Минут через тридцать нас соединили.
– Абрамов, доброй ночи! – глухо сказал Кунаев. – Все вышло так, как я тебе говорил. Я уже не начальник. Ты понимаешь, что будет дальше? Не знаю, сколько у меня времени, но я хочу встретиться с тобой и передать кое-что. Там, в пакете – все, и если ты займешься этим делом, то сумеешь всех вывести на чистую воду. Я здесь никому не верю, и поэтому рассчитываю только на твою порядочность. Ты единственный, кому я могу довериться. Сейчас время позднее, завтра буду ждать тебя в восемь утра у себя дома. До встречи!
Мои часы показывали одиннадцатый час ночи.
Не дожидаясь утра, я быстро оделся. Поймал такси и направился к Кунаеву.
Он сидел в кресле, глотая рюмку за рюмкой. Но неимоверное напряжение держало его в надежных клещах. Тогда он достал вторую бутылку. Но шум подъезжающей машины заставил его отложить задуманное и подойти к окну.
Увидев, что опасности нет, он открыл дверь, впустил меня и тщательно прокрутил ключ в массивном замке.
Разговаривали мы часа два. На прощание он протянул мне толстый пакет и, не скрывая облегченной улыбки, тихо произнес:
– Это бомба для председателя КГБ. Прошу тебя, отомсти за меня и за тех, кто погиб. Я надеюсь на тебя, Абрамов, только ты можешь это сделать!
Я поблагодарил его за доверие и, сунув пакет за пазуху, вышел.
Кунаев посмотрел в окно и, убедившись, что я ушел, вернулся в кресло. Он наливал себе еще и еще, иногда закусывая, иногда забывая.
Вдруг в соседней комнате послышался легкий шум, словно кто-то быстро открыл окно. По его ногам прокатилась волна холодного воздуха. Он тихо поднялся, прошел в комнату и стал открывать вмонтированный в стену сейф. Достал оттуда наградной пистолет и, стараясь не шуметь, заглянул в комнату, из которой минуту назад слышался явный шум.
Комната была пуста, Кунаев сунул пистолет в карман и снова вернулся в зал. Из соседней комнаты, мяукая, вышел кот и стал тереться о его ноги.
– Есть, бродяга, хочешь, – сказал Кунаев, – проголодался. Сейчас покормлю.
Он пошел в кухню, чтобы покормить голодного кота…
Соседи Кунаева проснулись от зарева и едкого дыма, который проникал сквозь закрытые окна и двери.
Выскочив на улицу, они увидели, что дом начальника городского отдела милиции полностью объят пламенем. Пожарные ничего поделать уже не могли.
Разбирая в свете прожекторов дымящиеся остатки некогда шикарного дома, они наткнулись на обгоревшее тело.
По орденам и именному пистолету пожарные дознаватели сделали вывод, что это труп бывшего начальника городской милиции. Суетившиеся санитары положили останки на носилки и увезли в местный морг.
Спасти хоть какое-то имущество было абсолютно невозможно.
Я подъехал к дому Кунаева к восьми часам утра и был ошеломлен происшествием.
«Теперь у них остался только один человек, который видел в лицо Хозяина, – подумал я, – это Шиллер».
Я садился в машину под прицелом колючих глаз Кондратьева и Каримова.
Судьба Шиллера была мне ясна – ему оставались дни.
* * *
У себя в кабинете я начал работу традиционно – подтянул стул под люстру и влез на него. Плафон был пуст. Еще вчера, перед тем как пойти домой, я проверил – микрофон был на своем законном месте.
«Молодцы! – похвалил я Каримова. – Теперь, после гибели Кунаева и ареста Шиллера, их проблемы исчезли. И прослушка им не нужна».
Я сел за стол и начал писать отчет в ГУУР МВД СССР. Отчет получился большим, и я закончил его только к концу дня.
– Ну, вот и все, – сказал я себе и поставил точку. – Конец. Пора домой.
Отчет я запер в сейфе и отправился в гостиницу.
«Все, Аркалык, прощай! Три дня – и меня здесь нет», – думал я и чувствовал безмерную тоску по дому.
Вдруг кто-то сильно схватил меня за локоть и потянул куда-то в сторону.
Оглянувшись, я увидел Уразбаева.
– Виктор Николаевич! Дошли слухи, что вы скоро уезжаете? А как же я? Мне что, всю жизнь скрываться, жить на чужих квартирах?
Я в тот момент не знал, что ответить.
– Подожди, Расих, даже не знаю, что сказать. Могу тебе предложить сейчас лишь одно решение. Тебе необходимо самостоятельно поехать в Набережные Челны и добровольно сдаться в милицию. Все остальное в Челнах сделаю я. Пока ты в Аркалыке, я тебе помочь не смогу. Ты здесь в постоянной опасности. Эти люди любого в асфальт закатают. Не пощадят никого. Пока я с тобой работал, о тебе никто не знал. Сейчас я уезжаю, и о нашем сотрудничестве, кроме нас с тобой, никто не узнает. Но помочь я смогу только в Татарии. Напишу письмо в суд от МВД о твоей помощи, оказанной следствию. Суд должен оценить твой вклад.
– Хорошо, я понял. Напишите ваш казанский телефон, – попросил он.
Я взял его блокнот и написал на нем три своих служебных номера.
– Спасибо, Виктор Николаевич, – услышал я, – обязательно позвоню. Только не забудьте меня!
– Хорошо, Расих, буду ждать. До встречи в Татарстане!
– Еще минутку, Виктор Николаевич, – остановил меня Уразбаев, – я хотел бы рассказать, кто помогал Каримову в отделе милиции устанавливать и снимать жучки в вашем кабинете.
Мы отошли в сторонку, и Уразбаев начал рассказывать.
По его словам, помощник дежурного по отделу Бердыев как-то попался на наркотиках, которые он воровал для себя в комнате хранения вещественных доказательств. Поймал его Каримов. После этого Бердыев стал выполнять все поручения Каримова, связанные со слежкой за коллегами. Именно через Бердыева Каримов знал о сотрудниках милиции практически все – кто пьет, кто гуляет и т. д.
Именно Бердыев, воспользовавшись моментом, когда Аскаров вышел из оружейной комнаты, поместил патрон в патронник его пистолета, в результате чего и произошел этот роковой для Аскарова выстрел.
Вот и вчера Бердыев после нашего разговора с Кунаевым позвонил Каримову и передал ему все, что услышал. Каримов послал трех человек, в том числе Мустафу, в дом Кунаева, чтобы те изъяли тайный конверт Кунаева.
– Расих, откуда у тебя эта информация? – удивился я. – Можно ли верить тому, что ты только что сказал?
– Это стопроцентная информация. У нас город маленький, тут трудно скрыть даже такое. У нас не Европа, где люди живут не зная ближайшего соседа. Здесь кругом кланы. А интересы клана – выше интересов отдельных людей. Только такое единство дает возможность казахам выживать в этом мире.
Мы обсудили еще несколько вопросов, представляющих взаимный интерес, и стали прощаться.
– Счастливой вам дороги, – сказал Уразбаев, – не забывайте про Аркалык. Я вам обязательно позвоню, когда приеду в Челны.
Крепко пожав друг другу руки, мы разошлись.
Я вновь зашагал в сторону гостиницы, на ходу составляя план предстоящего разговора с Бердыевым.
* * *
А следующим утром вызвал его к себе. Сопровождавшие его оперативники были в курсе дела, и не позволили ему связаться с кем бы то ни было, несмотря на его бурные протесты.
Не привлекая лишнего внимания, Бердыева сразу же доставили ко мне.
– Как живете, Бердыев? – поинтересовался я. – Что-то неважно выглядите, плохо спите? Совесть, наверное, замучила, вот и не дает вам спокойно спать.
Бердыев сухими губами старался что-то произнести.
– Да не смотрите вы на эту люстру! Она пуста, – предупредил я. – Вы еще вчера вытащили микрофон. Кто же кроме вас его установит? Не Каримов ведь! Выходит, все это время вы регулярно подсовывали мне микрофон? Мы здесь с вами один на один, и никто нас не слышит.
Бердыев, словно загнанный зверек, сверкал карими глазками.
– Это полный беспредел, – начал было возмущаться он, – я вообще не понимаю о чем вы говорите!
Я пристально посмотрел на него, давая понять, кто здесь заказывает музыку.
– Я бы на вашем месте, Бердыев, сразу рассказал о том выстреле Аскарова. Я ведь знаю, что это вы подстроили. Могу даже подсказать, кто вам посоветовал это сделать. Вы, наверное, не раз слышали, что сотрудники милиции колются на допросах гораздо быстрее, чем преступники? Просто они приблизительно знают, что их ожидает, и стараются быстрее все рассказать, чем испытывать на себе все методы допроса. Вы тоже не будете исключением. У вас, Бердыев, руки в крови Аскарова и Кунаева. Это вы передали наш ночной разговор, вот поэтому и погиб человек. Не правда ли?
Бердыев побледнел.
– Что, тяжело признаваться? Отлично тебя понимаю, – говорил я, перейдя на «ты». – За две смерти милиционеров – стопроцентная вышка. Даже самый хороший адвокат не поможет.
Последнюю фразу я закончил ударом кулака по столу. Бердыев от неожиданности подскочил и затравленно глянул на меня.
– Я никого не убивал! – закричал он. – Я выполнял то, что мне поручали в КГБ. Это все Каримов! Это он приказывал мне. Вы его здесь должны пытать, а не меня.
– Тише, тише, Бердыев. Я не глухой и все хорошо слышу.
Я налил ему полстакана воды. Он пил большими глотками, в промежутках лязгая зубами о стекло.
– Ответьте мне, Бердыев, когда и при каких обстоятельствах вы стали работать на Каримова? Что он вам приказывал делать? И помните, от вашей искренности будет зависеть ваша жизнь!
Я сидел в кресле и не перебивал. Бердыев еле договорил от душивших его рыданий. Он проклинал тот день, когда его рука в очередной раз потянулась к изъятым накануне наркотикам. Кто мог знать, что Каримов его поймает?
– Ладно, Бердыев, – примирительно сказал я, – вы живете до тех пор, пока молчите. Вы и сами это понимаете. Сейчас вы уйдете и навсегда забудете, что вообще когда-то были здесь. Ясно? И помните, молчание – золото, а для вас – жизнь.
Бердыев судорожно закивал.
– Идите, идите, вы мне больше не нужны, – попрощался я и показал ему на дверь.
Когда он вышел, я достал свой диктофон, перекрутил пленку и включил запись.
Запись оказалась довольно чистой, и я отчетливо слышал каждое слово.
«Надо перезаписать, – решил я. – Убрать ту часть, где звучит мой голос».
Я сунул кассету в карман и направился в кабинет, в котором уже несколько дней сидел Лазарев.
– Разрешите ворваться, товарищ полковник? – уже ворвался я.
– Что, Абрамов, домой? – улыбнулся Лазарев. – Бросаешь здесь старика на произвол судьбы?
– Василий Владимирович! Я смертельно устал в этом Аркалыке. Как Сталин, который здесь срок отбывал. После звонка из Москвы я завел «дембельский» календарь и перечеркиваю каждый день, проведенный здесь. Вы же не можете сказать, что я плохо отработал? Вон, во дворе еще стоят двенадцать «КамАЗов». Итого: двадцать три, которые я вернул в Челны.
– Да брось ты, Абрамов, оправдываться. Как ты работал, я знаю, знает и твое руководство в Татарии, и в Москве. Просто, если по-человечески, мне было легко с тобой. У меня тыл всегда был прикрыт. Даже мое присутствие здесь было необязательным. Я тебе говорил, что никогда не работал на земле, и многие вопросы для меня – темный лес. А ты был лучом света в этом лесу. Не знаю, кого пришлет вместо тебя ГУУР. Хорошо, если сработаемся, как с тобой.
Его слова льстили мне. Было ясно, что Лазарев играет на моем самолюбии. Но я не предпринимал никаких шагов, чтобы остановить этот поток меда.
Я протянул ему копию моей итоговой справки. Он взял ее и принялся читать. Пока он читал, я с интересом наблюдал за его мимикой. Наконец, Лазарев закончил и отложил справку.
– Ну что, Василий Владимирович! Разрешите откланяться, я сейчас в гостиницу, буду потихоньку паковаться. Завтра в шесть утра у меня самолет.
Я вышел от него и с чувством выполненного долга направился на выход.
Ласковое мартовское солнце весело сияло с чистейшего голубого небосвода. Мне тоже было весело.
«Вот и весна пришла, – думал я. – Скоро будет тепло!»
Проходя мимо магазина, я остановился, огляделся и зашел туда.
– Молодой человек, – спросил я у продавца, – у вас магнитофонные пленки не переписывают случайно?
– Какие пленки, катушечные?
Я показал компактную кассету.
– Вон, подойдите к тому парню, – показал он мне на стоявшего рядом с кассой, – поговорите с ним, может, он вам поможет.
Я переписал кассету и зашел на главный городской почтамт. Купил большой конверт, аккуратно протер кассету, поместил ее в пакет и опять оглянулся. Не заметив ничего подозрительного, осторожно достал пакет, переданный мне перед смертью Кунаевым, и приложил его к кассете.
– Девушка, – обратился я к миловидной брюнетке с большими черными глазами. – У меня рука болит, не могу написать адрес. Вы не поможете?
Она взяла ручку и приготовилась писать. Я продиктовал адрес. Девушка писала левой рукой, старательно выводя буквы. Когда до нее дошел смысл слов «Председателю комитета государственной безопасности Казахской ССР», она медленно подняла на меня свои черные ресницы.
– Вы не пугайтесь, – успокоил я и достал из кармана служебное удостоверение.
Она дописала, и я стал заклеивать конверт. Еще раз проверив себя, протер пакет платком, смоченным водкой, бутылку которой специально купил по дороге, и бросил свое послание в большой почтовый ящик.
«Все, Абрамов, дело сделано! Пусть теперь решают те, кто обязан решать».
Я подошел к гостинице и, оглянувшись по привычке, вошел в здание.
* * *
Самолет летел на высоте три тысячи метров и постоянно нырял в воздушные ямы. Сидевшая рядом со мной женщина при каждом резком снижении хватала меня за руку, словно я был гарантом ее жизни и мог чем-то помочь. Каждый раз дама, придя в себя, приносила мне извинения, но через минуту-другую действие повторялось.
Я сидел у окна и периодически разглядывал расстилающуюся под нами степь. Белая от снега она была везде – и слева и справа, тянулась до горизонта и пропадала за ним. В лучах восходящего весеннего солнца равнина казалась такой же бескрайней, как и впервые увиденное мной море.
По черным артериям дорог медленно тянулись машины. Сверху трудно было увидеть их марки, но их цветные крыши чем-то напоминали мне праздничный серпантин.
Усталость, беспрестанно давившая последние дни, куда-то исчезла, и я, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза.
«Домой, домой, – казалось ревели моторы. – Тебя там ждут! Там родные, друзья!»
Почувствовав удар шасси о землю, я открыл глаза.
Самолет пробежался немного, а как только остановился, пассажиры сразу сбились у выхода с чемоданами и сумками.
Мы перешли в автобус и поехали к терминалу, на котором большими буквами было написано «Кустанай».
Я. прошел в воинскую кассу, сделал соответствующую отметку в билете. До казанского самолета было еще долго, и я решил погулять по городу.
Сказать по-честному, он мне не понравился. Улицы были засыпаны снегом, и люди с большим трудом преодолевали сугробы. С часок побродив по центру, я поехал обратно в аэропорт.
К вечеру того же дня самолет доставил меня в Казань.
«Все, дома!» – я был абсолютно счастлив, шагая по трапу.
К самолету подъехала легковая машина, оттуда выскочил Балаганин и изо всех сил замахал мне.
– Привет, шеф! Давно тебя не было! Аж соскучился! – сиял Балаганин, крепко обнимая меня. – Мы все следили за твоей работой в Аркалыке.
– Давай, Стас, домой, я так устал, что нет сил говорить. Все расскажу завтра.
Мы сели в машину и устремились в сторону города.
– Ты, знаешь, шеф, – не унимался Балаганин, – нам удалось задержать Боцмана, и знаешь где? В Архангельске! Привезли его в Казань, он весь трясется. Я сам сначала не поверил, пока его не завели. Ну, я наехал на него немного, а он вдруг раз – и в полный расклад. Говорит, что год-полтора назад был в Греции, там совершил ДТП. Пришлось отсидеть у них пять суток. А потом к нему пришли какие-то люди, и он вынужден был подписать сотрудничество со спецслужбами Греции! А когда он приехал домой, то испугался всего этого и решил спрятаться на Севере. И тут мы с розыском! Забрали его от нас в КГБ, и больше мы Боцмана не видели. Такие вот дела, шеф. А еще мне досрочно дали капитана, а Зимину – медаль «За отличную охрану общественного порядка».
Мне не хотелось ни о чем говорить, и я, сделав вид, что задремал, отвернулся к окну.
«Везет же мне на этих комитетчиков! В Аркалыке конторские, здесь конторские».
Машина подъехала к дому. Достав из багажника вещи и попрощавшись с Балаганиным, я направился туда, где меня давно ждали жена и дочь.
