Текст книги "Гарнизон в тайге"

Автор книги: Александр Шмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

На озере Кизи у небольшой избушки на чемоданах и узлах сидели женщины в цветных беретах, косынках, с яркими шарфами на шее. Все они были нарядны, одеты в прозрачные блузки, белые юбки и светлые платья.

Припекало июньское солнце. Деревья нехотя шевелили разомлевшими ветвями. В воздухе плавали ароматы душистых таежных трав. Тысячи птичьих голосов, скрытых в зелени, пели свои песни. В высокой и мягкой траве трещали кузнечики, порхали бабочки, носились мотыльки, жужжали шмели. Надоедливые слепни и мошка тихо садились на оголенные шеи и руки и своими укусами жгли, как крапивой.

Женщины успели нарвать цветов. Сейчас они сидели с букетами, ожидая мужей, и небрежно отмахивались от назойливой мошкары и слепней. Поглощенные предстоящей встречей с мужьями, они молчали.

Каждая из них уже побывала в избушке и пыталась вызвать к телефону мужа, но получала один и тот же ответ дежурного по штабу, что муж выехал ее встречать.

Ядвиге Зарецкой ответ не понравился:

– Дайте мне номер телефона мужа?

– Номер у всех один.

– Я не звонила ему… Откуда же он знает, что я прибыла?

– Передан список приехавших жен.

– Список! – она фыркнула, вышла из избушки и направилась к берегу. Ядвига села на камень и долго смотрела на спокойную гладь воды, изредка нарушаемую всплеснувшейся рыбой. К озеру подошли Тина Русинова и Люда Неженец – девушки, рекомендованные комсомолом на Дальний Восток. Они сдружились за дни длинной дороги от Ленинграда до Хабаровска. На пароходе жили в одной каюте, делились заветными мечтами. Подруги разделись, с криком и смехом бросились в озеро.

– Догоняй! – задорно кричала Люда, уплывая на спине. Ее покрытое свежим загаром тело, словно поплавок, легко скользило по воде, веером рассыпались брызги от ног и рук.

Тина поплыла за подругой кролем, быстро обогнала, и обе они, смеясь, все дальше и дальше удалялись от берега.

Ядвига с завистью смотрела на девушек. Она не умела стильно и легко плавать, а ей так хотелось держаться на воде смело, твердо. Она разделась и, выгибая спину, осторожно вошла в прохладную воду. В озере, как в зеркале, причудливо отразились красивые изгибы ее белого, отлично сложенного тела. Ядвига постояла с минуту, любуясь своим отражением, и окунулась, чуть взвизгнув. Приятно обожгло прохладой.

Пришли купаться Галина Крюкова, Анна Семеновна и Татьяна Гейнарова. Они неуверенно плавали около берега, боясь попасть на глубокое место. К ним подошла жена Шаева. Она разделась и торопливо вошла в воду. Розовое тело ее, легко покачиваясь, поплыло от берега.

– Молодая! – с завистью сказала Гейнарова.

– Бездетная! – добавила Крюкова. Трудно было понять, какой смысл таило это слово, но прозвучало в нем больше сочувствия.

– В ее годы все мы были молодыми, – сказала Анна Семеновна. Она успела полюбить в Шаевой ее молодость: Анна Семеновна сама только отошла от молодости и находилась в том возрасте, когда видна и молодость женщины и ее старость, понятны плохие и хорошие шаги в своей жизни.

Жены командиров привыкли друг к другу. Сколько лет – одна семья! Шаева только входила в эту семью, присматривалась ко всем и к ней присматривались. Было в отношении к Шаевой уважение и осторожность, женская замкнутость и внимательность к новому человеку. Надо было все узнать о ней. Быть может, никто из жен командиров не признавался, но Шаева, попавшая в их круг, принималась ими не сразу. Был какой-то, никем не устанавливаемый, но испытательный срок, и тот, кто проходил его на полных правах, зачислялся в эту семью. Шаева пока еще проходила этот испытательный срок…

– Едут, едут! – закричали голоса.

Женщины выскочили из воды и стали быстро одеваться. Только, резвясь, все еще плавали Тина Русинова, Люда Неженец и Шаева. Спины их отливали красноватой бронзой. Ядвига Зарецкая сложила рупором ладони.

– На бе-ерег! – и, помахав красивой рукой, торопливой походкой направилась к избушке. – Где же?

Ей показали на отлогий склон горы, зигзагообразную дорогу, по которой спускались подводы, поднимая за собой желтоватый хвост пыли, Ядвиге не терпелось. Вместе с другими женщинами она пошла навстречу, прижав к груди огромный букет. Несколько нетерпеливых мужей соскочили с подвод и побежали к идущим женщинам.

Тина Русинова и Люда Неженец сначала наблюдали за всеми со стороны, но когда мужья и жены стали обниматься, они отвернулись.

– Пусть перецелуются, – и обе почувствовали себя как-то неловко.

– А завидно, Тинка? – созналась Люда, – Всех встречают… – Она запнулась и сдержала слова: «Нас некому встречать, нет мужей».

– Тина, Люда! – кричала Анна Семеновна, увидевшая девушек в стороне. – Идите сюда, знакомьтесь…

Девушки обрадовались и подошли к Анне Семеновне. Первые минуты радостной встречи теперь сменились беспокойными: все спешили укладывать вещи на подводы, громко говорили.

– Большой город? – интересовалась Ядвига.

– Разрастающийся, – отвечал Зарецкий.

– Театр, кино есть?

– А как же! Раз в пятидневку работает кинопередвижка…

Шаев шел сзади. Ему было приятно за всех. Он не мог понять в эту минуту, что больше волновало его: общее чувство радости или встреча с женой. А она уже заметила мужа и спешила к нему. Волосы ее, коротко подстриженные и пышные, ослепительно блестели на солнце. От того голова у нее была будто позолоченная.

– Сереженька! – проговорила она. Руки ее обвили загорелую и упругую шею Сергея Ивановича.

Шаев при встречах с женой всегда не знал, с чего начинать разговор. Хотелось сразу заговорить обо всем, а он молчал и нежно поглаживал жену по округлым плечам. Она, подняв голову, пыталась заглянуть в его большие глаза, такие знакомые и милые. Он отвечал ей взглядом, полным любви и счастья. Клавдию охватило желание так стоять, обнявшись, слушать сильные и ясные удары сердца мужа.

– Вот и встретились. Хорошо-о! Как хорошо-о! – проговорил Шаев. Клавдия Ивановна, ухватившись за его руку и крепко сжав ее, пошла за Сергеем Ивановичем к подводам, отуманенная светлым чувством встречи.

– Я рада! Какая прелесть вокруг! Будем жить, как на даче…

– Как на даче, – повторил Шаев, слушая певуче-нежный голос жены. Было в нем что-то упоительное, сладкое: каждым ее словом он наслаждался, как музыкой. Сергею Ивановичу казалось, что он всегда будет воспринимать любовь жены, как высший дар, как счастье.

– Соскучился я, натосковался, – он успевал это сказать в едва уловимые промежутки ее речи и все слушал жену.

– А сколько ягоды – красным краснешенько! – восклицала она, смотрела вокруг, проводила легкой рукой по щекам мужа, разглаживала морщинки на крутом лбу.

– Ершишка ты мой! – и полушепотом добавляла: – Люблю!

Клавдия прижалась к Сергею Ивановичу, рядом с ним она казалась его дочерью. Она первая начала неторопливый и последовательный разговор о своей жизни без него…

Рыжая лошадь, покачивая головой и размахивая хвостом, трусила мелкой рысцой. Гремела двуколка, бросаемая ухабами дороги из стороны в сторону, но они не замечали этого.

Шаев не понимал того, что рассказывала ему жена. Он только слушал ее звучный голос. И когда жена умолкла, он заметил:

– Как хорошо тебя слушать. Ты не сказала, что скучала, а голос выдал…

Клавдия Ивановна от счастья рассмеялась, и Шаева заразил ее неудержимый смех. Они наслаждались изумительной радостью жизни.

Сзади тряслась другая двуколка. Черная лошадь с обрезанным левым ухом мотала головой. Ехали в двуколке Зарецкие, говорили они о другом.

– Я думала, здесь настоящий город. Ты писал…

– Будет настоящий. Привыкнешь…

Зарецкий даже сейчас боялся сказать честно и правдиво, что было там, куда он вез жену. Он понимал, что поступал нехорошо, однако не знал, как поступить по-другому.

Поездка до гарнизона Ядвиге показалась длиннее, чем путь на пароходе. Ее всю растрясло от таежной дороги, местами вымощенной накатником.

– Я заболею.

– Отдохнешь, времени у тебя будет много.

Говорить было не о чем, и Зарецкие долго молчали. Когда лошади поднимались в гору, Ядвига шла пешком. Но вот взобрались на горб горы. Это был перевал, отсюда дорога шла вниз, и повозка двинулась быстрее.

– Теперь скоро, – успокаивал Зарецкий, поглядывая на жену, – уже совсем близко…

Ядвига поминутно жаловалась на усталость. У нее заболела голова. Здесь, на северной стороне перевала, все заметно изменилось: растительность была беднее, зелень – однообразнее, дорогу с двух сторон сдавливали, как высокие стены, темные ели. Навстречу дул пронзительный и холодный ветер, над тайгой клубились туманы, похожие на дым.

– Что это? – спрашивала Ядвига, накинув жакет на вздрагивающие плечи.

– Туман с моря.

– Так всегда?

Подводы спустились с горы. Внизу тайга была редкой и сквозь оголенные стволы деревьев стали видны желтые постройки.

– Вот и приехали, – выговорил Зарецкий.

– Где же город? – строго спросила жена и подняла удивленное лицо.

– А вот, весь на глазах, – с грустью произнес Зарецкий.

– Мамочка моя! Тайга-а! – испуганно выкрикнула Ядвига.

Она сморщилась и громко навзрыд заплакала.

– Ядвига, успокойся, нехорошо…

– Ты обманул меня, – и в глазах ее блеснул злой огонек.

– Прости, Ядвига, я думал сделать лучше, – виновато проговорил муж.

– Теперь прости, – раздраженно повторила она, – хорош муженек! Ты неправ! Неправ! Зачем обманывал меня? – и с укором посмотрела в растерянное чисто выбритое лицо мужа.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мартьянов встретил поезд празднично. За часы ожидания он продумал разговор с Шаевым. Помполит оказался прав. Неутомимо трудиться – это не все. Труд не должен заслонять человека. О человеке необходимо всегда думать, особенно здесь, в гарнизоне, находящемся на самом краю советской земли.

Подводы выехали на площадь и остановились.

Грянул оркестр. И сразу все вокруг как-то переменилось, стало праздничным, приветливым. Ядвига Зарецкая удивленно смотрела вперед. Оркестр в тайге звучал глухо, но свободно. Где-то сзади, откуда они спустились на подводах, отзывалось эхо. На сердце Ядвиги чуточку отлегло.

– Дорогие жены, боевые подруги наши! – заговорил Мартьянов. Слабостью его было во всех случаях произносить речи. – Мы рады все. Долго ждали, а теперь вы с нами, понимаете, с нами будете строить гарнизон. Работы здесь всем хватит, – Мартьянов обвел рукой. – Тайга кругом, а надо, чтобы она отступила. Тайга отступит. Не отступайте вы, идите вместе с нами…

Анна Семеновна стояла у подводы позади всех и слушала голос мужа. Она приподнималась на носочках, чтобы лучше увидеть своего Сеню. Рядом с нею стояли Русинова и Неженец.

– Слушайте, девушки, чтобы не отступать перед трудностями, – повторила она мужнины слова.

– Знаем, – ответила Люда и вздохнула.

– Я этого хотела! – горячо подтвердила Тина. – Раньше комсомольцы шли на фронт, совершали…

– Подвиги, – подсказала Люда.

– Не только! Я люблю, Анна Семеновна, чтобы кровь кипела, чтобы больше, больше трудностей было. Хочется их испытать. Я люблю такую жизнь, когда человек кипит в работе…

– Сами видите, калачи здесь на березах не растут, – продолжал Мартьянов, – их стряпать надо. Я не хочу никого обижать и упрекать, понимаете? Я только говорю вам без прикрас: наша жизнь напряженная, много есть того, что не понравится. Но что же сделаешь? Вы наши подруги и вместе с нами отдаете свои силы родине. Я кончаю призывом: вступайте в гарнизон как хозяйки, помогайте нам, любите его, понимаете, любите! Без любви нет пользы делу…

Сзади стоял Шаев и дивился такой перемене в Мартьянове.

– Про обед не забудь, – подсказал он.

– Забыл главное: приглашаю всех на семейный обед.

Командиры, стоявшие у подвод, рассмеялись, захлопали в ладоши. Их поддержали жены.

– Первые женские рукоплескания в гарнизоне! Какая радость мужьям! – проговорил Шехман, здороваясь с Ядвигой и шутя: – Где моя жена? Где ее искать?

– А вон сзади, оглянись, – сказал мрачный Зарецкий, недовольный собой и раздраженный балагурством Шехмана.

– Неужели? – воскликнул Шехман и, не задерживаясь, устремился к задним подводам.

– Вы слышали, Анна Семеновна, что сказал командир? – спросила Тина.

Люда поинтересовалась.

– Кто он?

– Мой муж! – торопливо вытирая платком невольные слезы, ответила Анна Семеновна и задушевнее произнесла: – Мой Сеня.

– Должно быть, он замечательный человек, ваш Сеня, сильный, мужественный, – заметила Тина. – У него можно многому научиться. Я уважаю таких. Он хорошо сказал: без любви нет пользы делу. Да-да, ко всему нужна любовь!

– Анна Семеновна, здравствуйте! – проговорил подбежавший и запыхавшийся Шехман. – Как доехали? Дорога понравилась? А тайга? Гарнизон? Что нового в Хабаровске?

Мартьянова не ответила ни на один вопрос, а, похлопав его по плечу, заметила:

– Ты все такой же, Борис, выпалил очередь, как из пулемета. Спроси что-нибудь одно. А прежде… Молодой человек, как вы невежливы: стоите спиной к девушкам…

– Извините, – Шехман резко повернулся, учтиво склонил голову и незаметно пристукнул каблуками.

– Познакомьтесь, это Борис, – показывая на Шехмана, добродушно сказала Анна Семеновна, – а это наши комсомолки – Тина и Люда, – кивнула она головой в сторону девушек.

– Рад, очень рад! – отчеканил тот. – Какие силы занесли в наши края? – бойко спросил он, пожимая руки девушек.

– Желание изучить ваши таежные уставы, – пряча улыбку и открыто взглянув на Шехмана, сказала Тина.

– Любовь к героическому, – добавила, смеясь, Люда.

– О-оо! Изумительно! То и другое нравится. А не получится так, как говорил командир?

Девушки хитровато переглянулись. Тина ядовито заметила:

– Вы про калачи на березах? Стряпать умеем.

Шехман не нашелся, что сказать в первую минуту, а потом выпалил:

– Видать, девушки с характером. – И он зачастил о жизни гарнизона и прелестях тайги, где только и помечтать молодежи.

Девушки с интересом вслушивались в его быстрый разговор, пока неопределенный, бессодержательный, как бы разведывательный, когда ищут пути к сближению.

– Вы смелые – вам полками командовать. А что же вы приехали делать?

– Как что́? – обиделась Тина и серьезно добавила: – строить!

– Плотничать умеете, возьму в свою бригаду.

– Нет! – призналась Люда. – Но можем научиться…

Пока Шехман разговаривал с девушками, Анна Семеновна направилась к мужу.

– Развезти по квартирам вещи, – распорядился Мартьянов.

Подводы тронулись к недостроенным двухэтажным корпусам.

– Сейчас, Анна Семеновна, сейчас иду, – проговорил он, заметив, что жена спешит к нему.

Мартьянов, радостно возбужденный, махнул рукой, оглянулся и увидел Шаева, стоявшего сзади.

– Семен Егорович, моя жена Клавдия Ивановна.

– Вижу, – и потряс протянутую руку улыбающейся женщине, окинув ее сверху быстрым, изучающим взглядом. Он остался доволен первым впечатлением. Мартьянову хотелось что-то спросить у Клавдии Ивановны, но Шаев дружелюбно подтолкнул его локтем:

– Иди! Теперь я могу заняться общими делами, а ты займись личными, Семен Егорович.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Люда Неженец проснулась рано. Вышла на крыльцо. Утра было тихое и прохладное. Над тайгой низко навис сырой туман. Где-то за, ним серебрилось встающее солнце. Вокруг валялась щепа, обрезки бревен. Все здесь было необычным. На размашистой толстой ели торчал репродуктор. Около репродуктора сидела белка, держась за ветку задними лапками. Передними белка умывала мордочку. Хвост ее был выгнут знаком вопроса. Песни птиц наполняли тайгу причудливым звоном, щелканием, свистом. Люду охватило доселе не знакомое ей чувство новизны, таинственной и заманчивой. Она нежно прошептала:

– Доброе утро, белочка!

Девушка сошла с крыльца. Как все здесь было чудесно! Люда легко вздохнула. Она все осмотрела, как хозяйка, прислушалась к птичьим голосам и незаметно углубилась в тайгу. Природа вокруг нее становилась таинственнее и загадочнее. Шелестели листья. Плавно покачивались ветки. Люде казалось, молодые березки кланяются ей. Из-под ног вспархивали птички, а она представляла – они приветствуют ее. Она шла, не зная куда, удаляясь от городка. Валежник преграждал дорогу. Сваленные штормами деревья заросли зеленым мхом. Люда видела в них богатырей, поверженных к ее ногам. Хотелось сказать: «Встаньте, поднимите свои могучие головы, расправьте плечи».

В эту минуту что-то зашипело, захрипело в лесу. Люда остановилась. «Какая дурешка я, расфантазировалась, а надо реально представить трудности, чтобы бороться с ними».

Как первая трудность, встал перед ней вопрос: «Надо ли искать подвиг?» Он сам придет к ней. Она почувствует его сердцем. Ведь недаром Люда решила, что будет там, где люди совершают подвиги. Газеты больше всего писали о героях-дальневосточниках. Поэтому выбор Люды остановился на Дальнем Востоке. Она пришла в горком комсомола. Просилась, плакала, доказывала, что ей нужно обязательно работать на Дальнем Востоке.

Она говорила о закалке. Секретарь горкома комсомола, чуточку удивленный ее горячностью, согласился: «Если закаляться, то поезжай, не возражаю». И вот мечта ее сбылась – она на самом краю родной земли, где люди строят город, которого еще нет на карте.

В утреннем воздухе отчетливо раздалось:

– Говорит Хабаровск. Передаем последние радиоизвестия.

Люда повернулась и пошла обратно. Неожиданно она повстречалась с Шехманом. Он брел медленной походкой по тропинке. Пальцы загорелых рук были заложены за плечевые ремни артиллерийской шорки. Он насвистывал. Едва уловимый мотив был приятен. Люда, заметив командира, спряталась за дерево, но тут же вышла ему навстречу. Шехман в недоумении остановился.

– Пожалуйста, не думайте ничего… – она запнулась. – Я гуляла. Я люблю лес…

– Я и не думаю, – повеселел Шехман. – С чего взяли?

Люда заколебалась: спросить или не спросить? Но тут же смело выпалила:

– Шехман, вы – герой?

– Я?

Вопрос поставил его втупик. Никогда и никто не спрашивал его об этом. В самом деле, герой он или нет? Вот если бы его спросили о другом: командир он или нет, наконец, плохой или хороший, – Шехман, не задумываясь, ответил бы. А тут?

– Вы молчите? – нетерпеливо и обиженно произнесла Люда.

Как ответить, герой ли он? Почему девушка спрашивает его об этом?

– Я просто человек. Вот красноармейцы у меня – настоящие герои.

– А я думала… – произнесла она и стала перебирать руками конец косынки. Потом подняла глаза на Шехмана и участливо проговорила: – Какой у вас усталый вид!

– Сапоги устал таскать.

– Я говорю серьезно.

– Дежурил.

– И ночь не спали?

– Ваш сон охранял.

Люда из-под прищуренных густых ресниц пристально посмотрела на него.

– Не страшно одной в тайге? – в свою очередь спросил Шехман.

– Нисколько, – и склонила курчавую голову.

Они зашагали по тропе. В зелени травы горела роса бесчисленными огнями. Воздух утра пьянил. Люда шла ровной, легкой походкой, почти бесшумно. У Шехмана под ногами хрустели сучья, он то и дело спотыкался. Она оглядывалась. Озорные глаза ее смеялись. Испытывая на себе взгляды девушки, он спотыкался еще чаще. В голове, тяжелой от бессонницы, приятно гудело и шумело. Сон еще бродил в его организме.

– Почему вы спотыкаетесь?

Он быстро опустил голову. Люда звонко рассмеялась и неожиданно убежала. Он только видел, как мелькнула в изумрудной листве белая блузка девушки, взвилась сзади красная косынка.

– Какая девчина! – вздохнул он и направился по тропинке к штабу.

Вдали напевно шумела тайга. Вблизи он слышал, как обрывались сосновые шишки и, прежде чем долететь до земли, застревали в ветвях, а потом уже мягко падали на траву. И, хотя было тихое утро, у сосен вздрагивали лапки веток, залитые горящими лучами солнца. На тропинку, по которой он шел, с куста рябины сорвалась полосатая трясогузка-франтиха. Вспорхнула и опять спряталась в зелени куста. Там было ее гнездо. Шехмана охватило необычное чувство полноты жизни, красивее и богаче показалось окружающее.

Тем временем Люда выбежала из тайги. На площадке командиры в трусиках проводили физзарядку. У подъезда стояли женщины. Люда увидела среди них Тину. Подбежала. Подруга обеспокоенно спросила, где она была. Люда указала на тайгу.

Издали донеслась песня. Это первая очередь красноармейцев шла на завтрак.

– Как тут хорошо, Тинка! Я должна рассказать тебе много интересного, – задыхаясь от волнения, проговорила Люда и, обняв подругу, прижалась к ней.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Прошла неделя со дня приезда жен, жизнь вошла в обыденную колею. Командиры были снова поглощены стройкой, боевой подготовкой подразделений. Уходя ранним часом из дома, они возвращались к семьям лишь под вечер.

– Сережа, ты собрал бы женщин, поговорил, – подсказала Клавдия Ивановна. – День-то кажется нам длиннущим. Тяжело сидеть дома в ожидании мужей, скучно без дела.

– Верно, верно, Клашенька, – и благодарно поцеловал жену в мягкие волосы.

Жены были собраны.

– Немножко отдохнули с дороги, пригляделись к нашей жизни. Все разворочено здесь, неуютно еще. Стройка-а! Ждали вас. Приехали, и живым теплом запахло, – Шаев улыбнулся широко и открыто. – Запищали ребятишки, забрякали ведра, кастрюли, появились куры. Сегодня меня впервые разбудил петух…

Женщины сразу оживились. Кто-то сказал, что кур привезли Крюкова и Полохова, а петуха достал им сердобольный Шехман.

– Попросите его получше, – громко смеялся помполит, – он коз и коров привезет…

Тогда поднялась полная, пышногрудая Крюкова.

– И надо бы, – сказала она, – дети молочка просят.

– Будет, – уже серьезно заверил Шаев, – дали задание военкопу с Амура завозить молоко. Завезем и кур, поросят. Обзаводитесь личным хозяйством. Это важно.

Помполит заметил, как одна из женщин, равнодушная ко всему, о чем здесь говорилось, передернула круглыми плечами и брезгливо поморщилась. Потом она красиво вскинула маленькую голову и независимо взглянула на Шаева глазами, поблескивающими в густых черных ресницах. Это была Зарецкая. Сергею Ивановичу стало как-то не по себе.

Женщины заговорили о непорядках в военкопе, которые успели подметить, о создании уюта в столовой начсостава, о работе кружков художественной самодеятельности, о сборе ягод, о предстоящей учебе детей в школе, которой еще не было, и о многом другом, оказавшемся очень важным, но упущенным.

– Правильно, правильно! – подтверждал Шаев. – Вас только расшевели! Давайте условимтесь: активнее включайтесь в работу, подпирайте нас…

Создали женские бригады, оформили свою организацию, которая возглавляла бы всю работу с женами начсостава. И тут же избрали женорганизатором Анну Семеновну и ее заместителем – Клавдию Ивановну.

– С чем и поздравляю тебя, – шутил Шаев, когда они были дома. – Теперь скучно не будет в ожидании мужа.

– Хлопот-то тебе добавим, берегись, комиссар! – погрозила Клавдия Ивановна. Счастливая и довольная, она долго смеялась, положив руку на смуглую шею мужа и заглядывая в его ясные и большие глаза.

– Не понравилась мне Зарецкая, – сказал он.

Клавдия Ивановна сняла руку, отстранилась.

– Ты несправедлив к ней, Сергей, – сказала жена.

– Может быть, – и Шаев, присев к столу, в ожидании обеда углубился в чтение газет.

…Тину с Людой определили к Шафрановичу. УНР нуждалось в чертежницах. Они с головой ушли в работу и, не разгибаясь, днями просиживали за чертежными досками, за копировкой планов, схем, за цифровыми подсчетами.

Иногда, отрываясь от дела на несколько минут, девушки вынимали зеркальца из сумочек, быстро одергивали прилипшие к телу от жары ситцевые платья одинаковой яркой расцветки и, закинув руки за голову, прогуливались между столами, чтобы немножко размять уставшие колени.

Помещение УНР было небольшое, а комнатка, в которой находились чертежницы, – узенькая с одним окном, выходившим в сторону тайги, не открывавшимся и зарешеченным. Исполняемая ими работа считалась секретной.

– И что тут секретного, не понимаю, – пожимала плечами Люда.

– Такой порядок. А потом – ты в гарнизоне, а тут все является секретным, – замечала подруга.

Говорили они об этом так, между прочим, а чаще перебрасывались о сокровенном.

– Знаешь, Шехман этот такой забавный и неуклюжий. Говорят, петуха с Амура привез для женщин, – рассказывала Люда, остановив глаза на одной точке, как будто там видела этого Шехмана.

– Ты не влюбилась ли? – взглянула исподлобья на нее подруга. – Все о нем да о нем.

– Что ты, Тинка! – испугалась Неженец, – я просто так…

Они молчаливо работали, пока вновь не начинала разговор Неженец.

– Тина, тебе хочется кому-нибудь нравиться, а? – тихо спрашивала Люда.

– Отстань ты, дуреха, – и, чуть зардевшись, охваченная испуганно-радостным возбуждением, не сразу отвечала: – Конечно, хочется.

У Неженец счастливо загорались глаза.

– И мне хочется! Что мы – у бога теленка съели?..

Они заразительно и беззаботно смеялись.

Изредка в чертежную заходил Шафранович, с вечно нахмуренными бровями и чем-то недовольный. Он торопил их сделать то одно, то другое и украдкой взглядывал на девушек, будто прощупывая их жадными глазами. Им становилось неприятно под его колючим, молчаливым и продолжительным взглядом. Они робели, торопливо поправляли платья.

– Назавтра скопировать вот это, – он указывал вытянутым пальцем с длинным ногтем на план.

– Будет сделано, Давид Соломонович.

Шафранович уходил, и девушки облегченно вздыхали.

– Прямо сыч какой-то! Ох, Тинка, хлебнем мы слез от такого начальника…